Текст книги "Летучий голландец, или Причуды водолаза Ураганова"
Автор книги: Альберт Иванов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)
ИСТИННОЕ ЛИЦО
Надеюсь, вы помните по истории «Крупные Мурашки» моего друга Вита, аспиранта Витаутаса, – с ним мы справляли мой злополучный день рождения на Красном море. Вернувшись из плавания, мы продолжали дружить и в Москве.
Конечно, на корабле мы виделись чаще, несмотря на то что там тоже своей работы хватало. Но, так сказать, и на берегу он от меня не откачнулся, хотя какие могут быть общие интересы с простым водолазом.
Как-то после спора со мной он раздосадованно сказал: «Жить бы тебе под водой, Ураганов!» Догадываюсь – не пенек с ушами, – он терпел меня, как Дон-Кихот верного Санчо Пансу. Поначалу я и был при Вите за оруженосца, телохранителя и посыльного. И ни капли не обижался. Ведь я обычный, рядовой человек, не аспирант, и даже без высшего образования.
Разумеется, Вит пытался подтянуть меня до своего уровня, давал разные книжки для развития. Однако я стойкий: каждый раз месяца этак через два возвращал ему очередной том, из вежливости прочитав только предисловие, пока он не махнул рукой на мое самообразование. Я прочел в жизни всего две книги: «Молодую гвардию» и «Человека-амфибию» – и расширять этот список не собирался. В школе на уроках литературы я отвечал лучше всех, потому что не обременял память ничем, кроме учебника. С Витом испытанный номер не проходил. В отличие от учительницы он требовал личного мнения о произведениях. А откуда его взять?
Я считаю, что все делятся, помимо других категорий, еще на две группы: рассуждающих книгочеев и людей ахти иного действия. Первые – им достаточно переживаний имеете с героями книг, а другие – те действуют сами. О них-то обычно и пишут. Если б не было таких, как и, о ком писать? О читателях?
Даже на ученых коллег Вита я производил впечатление своей неповторимостью. Помню их громкий смех, когда я сказал, что прыгал в океан с мачты корабля «по-солдатски». «Солдатиком?» – машинально переспросил кто-то. «А я что сказал?» – солидно кивнул я в ответ.
Нет, я, скорее, был у Вита как Пятница у Робинзона. Не подумайте, что скрываю свою начитанность. Спасибо кино и телевидению – лет через пять все знаменитые книжки поголовно экранизируют.
А Пятницу я упомянул потому, что он тоже был из не очень начитанных, зато Робинзон никогда с ним не расставался. Это я к тому: образованных много, а поговорить по душам Виту не с кем, кроме как со мной. Постепенно он стал доверять мне и самое сокровенное. Я личность непосредственная, на меня не давят литературные примеры, поэтому могу дать жизненный дельный совет. А то и помочь – особенно, если не просят. Когда очень уж просят, любой кинется на выручку. Не заслуга, верно?
Суть в том, что Вит неожиданно влюбился. На его месте я бы поступил точно так же. Все так поступали, увидев ЕЕ! А я сразу про себя решил – не по Сеньке шапка Мономаха.
Лариса была исключительной особой лет двадцати трех. Когда она шла по улице, у всех встречных мужчин шеи сворачивало. Иные даже останавливались, чтоб подольше посмотреть вслед, как она плывет яхточкой, со всей положенной оснасткой международного класса «Супердракон». Красивая до умопомрачения. Не удивлюсь, что слабаки могли и действительно тронуться. Только не я. А объект она для этого подходящий. С ней станется.
Познакомились мы с Ларисой на одной приятельской вечеринке: полумрак, хрусталь, вкрадчивая музыка, растворимый кофе. Как в лучших домах Москвы.
Кто-то опрометчиво ее привел, а потом уж не мог к ней прорваться, чтобы увести.
По-моему, она не сразу предпочла Вита, хотя и танцевала с ним, и разговаривала. Я больше опасался за танцы – Витаутас неуклюж, зато за беседы на любые темы я был хладнокровен. Ему дай рот раскрыть – заговорит до смерти на четырех языках: нашем, литовском, английском и греческом – древнем и современном. Это я лишь пиджин-инглиш знаю: когда английские слова произносят точь-в-точь, как они пишутся, не пропустив, боже упаси, ни одной буквы.
На всякий случай, как только они оказывались рядом, я мгновенно подсаживался и вставлял всякие умные замечания, чтоб Вит еще ярче вырисовывался на моем фоне. Так любой бы настоящий друг сделал.
Мое присутствие их почему-то поначалу раздражало, но я был неумолим: решил парня поддержать, не остановлюсь на полпути. Выручу до конца.
И не ошибся. От непонятной мне робости Вит то и дело становился молчаливым, но я не дремал и подкидывал сухих щепок в огонек. Когда, исчерпав достоинства и недостатки погоды за окном и в мировом размахе, Вит опять потерянно сник, я жизнерадостно спросил:
– Вит, правда, что ананасы растут из земли прямо по одному.
Непривыкшая Лариса обалдело глянула на меня, так взмахнув ресницами, что трепыхнулся мой чуб, будто на сквозняке.
А Вит сразу оживился:
– Не помнишь, что ли, в Африке на плантациях?..
– Ах да, припоминаю… Мы еще тогда с тобой целый мешок ананасов купили – стандартный, сорок пять килограммов, – и вдвоем за целый день еле управились.
– Как управились? – широко раскрыла она голубые глазищи.
– Как, как, – мечтательно ответил я. – Съели.
– А когда вы в Африке бывали? – приятно удивляясь, повернулась она к Виту.
Тут-то и пошла Африка минут на пятьдесят. И мне немножко внимания перепало, раз я удосужился вместе с Витом побывать в дальних краях.
Исчерпали Африку…
А я наготове. И озабоченно спрашиваю друга:
– Тебе домой не пора?
– Куда?.. – оторопел он.
– Слушай, если ты так бездумно будешь время терять, ты никогда докторскую диссертацию не закончишь! – беспокоюсь я.
– Не докторскую, а кандидатскую. И уже закончил, – отмахнулся он.
– Вы в аспирантуре? – заинтересовалась Лариса. – А где?
И, пожалуйте, еще на полчаса об университете.
Речь у Вита так и журчит. А я тоже слушаю и горжусь. Со мной не пропадешь. Сам с собой даже я нигде не пропаду!
Чудесная девушка. И, главное, красота у нее не истуканная, не холодная, самоуверенная, а живая, мягкая, добрая…
Полчаса истекло. Я продолжаю стараться. Вспомнил последнюю книгу, которую мне безуспешно давал почитать Вит.
– Не помню, – попытался я наморщить лоб, – роман «Процесс» Юлиан Семенов сочинил?
Ну, они оба разом вскинулись, начали меня просвещать, а затем, забыв обо мне, заспорили о каком-то Кафке.
Короче, показал я друга Ларисе со всех сторон: за один вечер она его больше узнала, чем за месяц бы, если бы я не вмешался.
С тех пор Вит повадился заявляться ко мне домой чуть ли не по ночам и говорить часами о своей ненаглядной, пока сам не заснет на стуле.
Да, замечательная девушка. И профессия соответствующая – искусствовед, столь тонкий она человек. Впрочем, она бы могла быть и детским врачом, такую доброту излучало ее лицо.
Они встречались Каждый день. Меня они не избегали и милостиво позволяли иной раз погулять с ними, сходить в кино или кафе. Это еще больше расположило к ней мою ершистую натуру. Ведь не перевелись еще подруги, которые перво-наперво стараются отвадить дружков-товарищей то ли из глупой ревности, то ли по неистребимой привычке собственниц.
Лариса была другой: спокойной, дружелюбной, доверчивой, ни тебе малейшего раздражения, обиды… Одним словом, идеальная.
Честно говоря, таких не бывает. Что меня и настораживало. Наверное, потому и появилось какое-то опасение, предчувствие… Неясная тревога ныла в душе, как от далекого скрипа дерева на пустынном лугу. Со мной такое нередко случалось где-нибудь на охоте: или дальний дергач скрипит, или дерево в тишине где-то, а где – не видно. И непременно к грозе.
Я не мастак копаться в ощущениях, но заметил, что мое странное предчувствие возникало в тот неуловимый миг, когда я отводил взгляд от Ларисы и затем снова смотрел на нее. А не смотреть было трудно. Она притягивала. И вот те мгновения невольно оставляли промелькнувшее впечатление чего-то чужого, какой-то лжи…
Затем я сделал неожиданное открытие. Если дома я старался вспомнить ее лицо, оно вдруг возникало совсем не тем, другим: жестким, злым, расчетливым…
Я пытался осторожно выведать у Вита, а какое воспоминание остается у него, но недаром говорят: все влюбленные слепы. Он по-прежнему видел ее будто наяву – мягкой, доброй красавицей. Ну а я мог судить вроде бы непредвзято. Я уже говорил, что, как человек волевой, запретил себе в нее влюбляться, я ей не пара. «Ему б кого-нибудь попроще…» – поется в известной песне. Это про меня.
Оглядываясь назад, я полагаю, что немаловажным стал прискорбный случай с фотоаппаратом. Однажды в парке имени Горького – знаете каменную беседку над Москвой-рекой? – я их сфотографировал пару раз своим «Киевом», хотя Лариса и отнекивалась, говорила: не любит сниматься… Еле уломал.
Затем она внезапно захотела запечатлеть Вита со мной. Мы приняли достойную позу, положив друг другу руку на плечо. А Лариса села на балюстраду и, наводя аппарат на резкость, батюшки мои, слегка откачнулась назад, потеряла равновесие и…
Ее мы удержали, а мой «Киев» нет.
Она так расстроилась, запереживала:
– Новый куплю!..
На то я и водолаз, чтоб новый не покупать. Разделся, нырнул на дно – и будьте любезны! Естественно, потом с фотоаппаратом пришлось повозиться дома, пока привел в порядок. А пленке, конечно, каюк!
Тогда и шевельнулась у меня непрошеная мысль: «Не нарочно ли она это устроила?» Но зачем?
Понятно, не сразу нашел я ответ. Где там! Целый месяц прошел…
Видимо, главным явились слова Ларисы, которые как-то вырвались вскользь.
– Какая вы красивая! – не удержавшись, сказал я.
– Красивая, когда на меня смотрят.
Ее слова меня ошеломили, потому что, в отличие от Вита, я их понял буквально. Значит, когда не смотрят, она – другая? А ведь это похоже на мои загадочные ощущения. Все постепенно становилось на свои места. Так, так, так…
Но как же, позвольте, увидеть Ларису, не смотря, не глядя, не глазея на нее?!
Задача… Ну что ж! Я не из тех, кто отступает. Не простые проблемы приходилось решать и в трущобах Гонконга, и в знойных африканских пустынях, и в мрачных шотландских замках!
В Южном порту столицы имелся знакомый механик, по призванию художник-самоучка. Для Доски почета он всех лучших людей производства, кроме меня, в красках изображал, особенно удавались ему портовые активистки. Я и попросил его сделать портрет Ларисы. Причем не впрямую нарисовать, не с натуры, а исключительно по памяти.
И организовал случайную встречу. Сидим мы втроем: Лариса, Вит и я – на террасе в парке Горького, едим мороженое. Тут и причаливает к нам мой художник-самоучка.
– А я только что о тебе подумал! – искренне воскликнул я, уже опасаясь, что он вдруг не придет. – Легок на помине!
– Извини, опоздал, – смутился он, взглянув на свои самодельные часы.
– Куда? – сделал я большие глаза.
– Ты чего?.. А-а, – вспомнил он наш уговор. И, как ему казалось, ловко выкрутился: – Вчера я к тебе домой опоздал. А сегодня, думаю, дай-ка поищу тебя-его, – показал он на меня пальцем, – где-нибудь в парке.
Можно подумать: мы в райцентре живем.
Лариса и Вит переглянулись, наверняка посчитав, что и мой приятель – обалдуй под стать мне.
Познакомил я их. Механик-художник взял себе стаканчик вина для вдохновения и глаз с Ларисы не сводит. И хотя она к этому привычная, что-то все-таки ее обеспокоило. Вероятно, к простому любованию у моего самоучки примешивалось нечто профессиональное, этакий изучающий взгляд технического порядка: где на нее белил не пожалеть, где нежно-розовый колер подпустить.
– Акварель! – причмокнул он губами.
– А вы кем работаете? – вот тут-то забеспокоилась она. С высоты прошедшего времени я это отчетливо представляю.
– Механиком, – не выдал он свой талант. – Да-да, вы, Лариса – как акварель, – поспешно поддержал я его.
– Не масло же, – передернул плечами растяпа-самоучка.
Ну, он точно вроде меня – прямой человек. Я-то думал, он схитрил, когда правильно назвал свою профессию.
А теперь он, будьте любезны, явно вознамерился порассуждать о том, чем ее, видите ли, рисовать: масляными или акварельными красками.
Еле перевел я разговор на другое и постарался, чтоб он здесь не засиживался. Как только я между прочим сообщил, что в павильон «Пльзеньский» привезли чешское пиво, он галантно попрощался: «Извините за компанию!» и сразу заторопился туда. Я даже опасался, что он недостаточно ее изучил и все старания пойдут прахом. Самоучка заметил мое волнение и уже на ходу значительно произнес: «У меня глаз – алмаз!» – и быстро удалился в сторону чешского пива.
– Странный какой-то – рассмеялась колокольчиком Лариса.
– Очень, – подтвердил я. И не менее загадочно добавил: – Не тем занимается.
Вит ничего не сказал, он смотрел на Ларису, как ягненок на зеленый луг. А, точнее, будто каторжник Жан Вальжан из-за решетки на свободу. Читали «Отверженных» Виктора Гюго? Там в предисловии об этом написано.
Механику я дал на творческую работу весь завтрашний воскресный день. Если я прав, представляю, как ему придется помучиться.
Сам я тоже не терял времени даром…
Поймите правильно, у меня и в мыслях не было сделать кому-то плохое, той же Ларисе или Виту. Тем более – ему. Простая любознательность! Но теперь я понимаю, что не только. Я беспокоился за Вита, за его судьбу.
Иначе почему бы я связался с художником-самоучкой именно тогда, когда вдруг узнал, что Вит и Лариса решили пожениться? Вероятно, я предчувствовал, что моя прямолинейная интуиция не подведет.
И она не подвела.
В ту же субботу я не удержался и пригласил жениха и невесту на воскресенье вечером в гости к самоучке.
– Зайдем, посидим. Да вы ж помните, художник, в «Пльзень» от нас убежал, – уговаривал я их.
Брови у Ларисы чуть дрогнули.
– По-моему, он механик, – осторожно сказала она.
– Механик, – весело кивнул я. – А в свободное время – художник. Ну, не ахти какой, не Паоло Веронезе, а наш современный самоучка, вы уж не взыщите…
Мы с Ларисой встретились глазами, она холодно улыбнулась, и я почувствовал: она поняла.
– А ты, – она впервые обратилась ко мне на «ты», – таким… только прикидываешься? – сухо спросила она.
– Вы это заметили? – широко улыбнулся я. Она была прекрасна и во гневе!
Вит растерянно таращился на нас.
Она повернулась на каблучках и пошла прочь. Вит побежал за ней…
В воскресенье мы с ним все же зашли к самоучке. Лариса неожиданно дала Виту от ворот поворот, даже разговаривать с ним не хотела, не открывала дверь и на истошные звонки по телефону не отвечала. Он был не в себе, осунувшийся, пришибленный, и никак не мог осознать, что же произошло.
У механика-художника вид был не лучше. На трех подрамниках стояли три женских портрета, написанные акварелью. Он безуспешно заканчивал четвертый и ругался:
– Черт! Это не она! Ну не она, пропади пропадом! Все четыре женских портрета были схожи между собой: те же хищные глаза, капризная морщинка на лбу, жесткие складки у носа, злые, своевольные губы…
Вит безучастно скользнул взглядом по работам, а самоучка продолжал ругаться: не похожа и не похожа!..
– На кого? – спокойно спросил я.
– На деда твоего… – пробубнил он и в ярости разорвал лист ватмана. – Та была – глаз не отвести, а эта… мегера… бестия…
– Кто «та»? – опять спросил я. – Кто «эта»?
– Да Лариса ваша вчерашняя! – вспылил он.
– Лариса?! – Вит очнулся. И едко засмеялся, пристально поглядев на портреты. – В карикатурах и то более похоже бывает!
– Взгляд художника… – пробормотал я.
– Чего? – прищурился Вит.
– И тем не менее это она. – Я присел на забрызганный давно засохшими красками диванчик.
Вит постучал себя пальцем по виску.
Ладно. Пришлось мне полезть в карман пиджака. Я выложил на стол цветной снимок, девять на двенадцать, который щелкнул вчера украдкой на террасе, когда отходил за сигаретами и незаметно достал многострадальный «Киев» из своей спортивной сумки. И хотя фотограф я неплохой и в свое время, о чем вы знаете, работал в фотоателье на пару с дружком Серегой, все-таки опасался неудачи, профессионально зная, что иные лица на снимках выходят невыразительными и подчас искаженными. Поэтому-то я и не надеялся лишь на себя и попросил механика-художника посодействовать, а затем уж сравнить результаты. Так оно надежней, предусмотрительно решил я. Подстраховался.
Вит и наш хозяин уставились на фото.
На нем была, несомненно, та самая незнакомая девушка, что и на акварелях. Сходство поразительное!
Нет, все-таки мой самоучка – способнейший художник. Правда, он и механик хороший. Ну, да талантливый человек везде мастер, если чем-то займется честно.
– Ты хочешь сказать… – начал Вит и умолк.
И он, и художник оторопело посмотрели на меня.
– А чего говорить? – хмыкнул я. – Факт налицо. Лариса!
– Шутки твои дурацкие, – сердито покачал головой Вит. – Это не Лариса…
– Вот-вот, это не Лариса, – подхватил я, – а это не ты, и указал на притененную листвой дерева фигуру справа на снимке.
Вит вгляделся и узнал себя, свой пиджак и рубашку…
Затем медленно обернулся на портреты…
Первый раз столкнулся я с тем, что совпали взгляд бездушного механизма – фотоаппарата и взгляд художника, пусть и самоучки. Повторяю, сходство было поразительным. Так раскрыть внутренний мир человека!
Витаутас молча ушел, я понимал, что ему надо побыть одному – такой удар! – а мы с механиком остались потолковать о превратностях жизни.
Мне почему-то вспомнилось, как мать в шутку говорила: «Ты хороший, когда спишь». По-видимому, в поговорке большая правда: во сне никто не притворяется.
Ларису я и Вит увидели только через год. Она по-прежнему прекрасна и по-прежнему не одна.
Мне было легче ее тогда понять, я тоже всю жизнь прикидываюсь таким-этаким…
1980
НОВЫЕ ИСТОРИИ ВОДОЛАЗА УРАГАНОВА
Если вы не читали предыдущие «Истории водолаза Ураганова» – не беда. Там одно, здесь другое, и тоже приключения: на море и на суше. Но я более строг во всех фактах. Прежние истории – лишь пересказ моих похождений, зато нынешние – доподлинная исповедь самого участника. Меня.
На всякий случай приведу краткие сведения о себе. Зовут Валерий. Родом из Курска, где, окончив среднюю школу, сначала был фотографом на кладбище. После армии выучился на водолаза и трудился на славном, то есть под славным океанографическим судном «Богатырь», на котором объехал три четверти мира. Затем временно работал в акватории Южного порта столицы. В настоящее время вновь тружусь под славным океанографическим судном «Богатырь». Знаю английский и немного немецкий языки (читаю и перевожу – в очках). Сейчас мне тридцать четыре года, имею двух детей, мальчика и девочку, женат на москвичке Ире, носящей одноименную фамилию. Она работает преподавателем труда в средней московской школе. Все остальное в анкете начинается с «не»: не был, не имею, не буду и так далее.
А теперь – сами истории.
ОХОТА НА КАТРАНА
Видали кинокартину «Старик и море» (производство США) о том, как бедный рыбак боролся с огромной меч-рыбой? А вот со мной еще не такое случилось!..
«Начинать – так с конца» – как говорит наш боцман Нестерчук, имея в виду канат для подъема водолаза со дна. Но я начну эту историю постепенно, как и положено его поднимать, чтоб не было кессонной болезни, вдруг закружится голова! Начну с самого начала.
В августе месяце наш «Богатырь» стал на профилактику в Одессе. Лично для меня не нашлось никаких дел, хоть якорные цепи полируй! Ну и предложили мне бесплатную путевку в абхазский дом отдыха. Жена не возражала, чтоб я поехал, раз бесплатно. И я поехал.
Путевка оказалась особая, спецпутевка – даже не в дом отдыха, а в Дом творчества писателей – в Пицунде. Впрочем, как впоследствии выяснилось, не в той знаменитой, где отдыхают иностранцы, а в другой – километров на пять ближе к Гагре. Прямо напротив озера Инкити.
Поначалу я опасался, что мне в Доме творчества будет неудобно, люди там вроде бы творят, работают, а я вроде бы только отдыхаю. Но вышло вполне! Писатели не все время пишут, они купаются и загорают, читают свои книги, а их начинающие дети рядом отдыхают и тоже помаленьку сочиняют, чтоб, значит, не прерывалась пишущая династия. Сейчас повсюду династии: рабочих, писателей, актеров, композиторов, режиссеров, ученых… Как только мой сын подрастет, я его сразу под воду отправлю – пусть и у меня будет, как у людей.
Поселили меня в комнате с одним молодым шахтером – Анатолием. Он мне грамотно объяснил, как мы сюда угодили. Существует обмен путевками между организациями, взамен двое поэтов в наши санатории лечиться поехали. И все дела.
Честно скажу, работящему человеку отдыхать трудно – скука, а сидеть и сочинять мы не умеем. Куда прикажете девать время? На завтрак, на обед, на полдник, на ужин ходили, как на работу. Ешь, спи да купайся в двадцатисемиградусной воде – разве это отдых… Решили мы с Анатолием рыбалкой заняться. По первости с причала барабульку (научно – султанку) и морских окуньков на червя и мидию таскали, затем стали с прокатной шлюпки ставридку самодуром тягать. Нарвешься километрах в двух от берега на стаю, распустишь спиннинговую катушку вглубь, метров на семьдесят, и давай подергивать все десять голых блестящих крючков с грузилом. До пятисот штук рыбешек часа за три вдвоем добывали! Куда такую прорву девать? Вялить – слишком большая влажность воздуха, за день ставридка чуть обсохнет на солнышке, а утром – опять мокрая. Ну, отдавали жарить – на всю столовую все равно не хватает, обижаются. Да и поварихам какой интерес доппитание готовить, они и так целый день на камбузе загорают. Платить им за это каждый день – даже шахтер разорится.
Решили другую рыбу ловить, поменьше числом и покрупнее ростом. Увидали, как в озере Инкити, что напротив, кефаль свечи дает, и вышли на кефаль. Тут же нас и штрафанули: по 25 рублей – с каждого. Всегда так: где рыбы много, там ловить запрещают.
Приуныли… Чем еще заняться? В теннис мы не играем, у нас ни белых шорт, ни белых гольф, ни белых кроссовок нет. Не ходить же всякий день в безалкогольный бар, там одни начинающие дети сидят… И неожиданно дежурный нашего причала, чернявый длинноволосый Реваз, посоветовал поохотиться на катрана.
Катран – это черноморская акула, с виду почти точь-в-точь как океанская, только поуже и покороче, длиной лишь до двух метров и весом не больше сорока килограммов – правда, понаслышке. А практически он, Реваз, сам лавливал по двенадцать кило. Конечно, ничего особенного по сравнению с теми, каких я брал в Атлантике, но все-таки. Берет катран на любое мясо, кроме паровой кнели, или на ту же ставриду. Бывает, отгрызает грузила на самодурах, принимая за живца. То-то я думал, кто это у меня свинец в глубине с лески отщелкивает?
Известно, что акулы не очень съедобны, однако, во-первых, акульи плавники – международный деликатес; во-вторых, если ее мясо вымочить в уксусе, то шашлыки под пиво – почти что объеденье; в-третьих, покрасоваться перед праздно отдыхающими с огромной рыбиной – еще тот шлягер; а в-четвертых, пятьсот штук, как ставридок, не наловишь. Дай бог хоть одного вытянуть!
Загорелись мы, съездили в интуристовскую Пицунду, приобрели каждый по три стометровых мотка самой толстой – миллиметровой жилки, и еще достали по самому большому крючку – тройнику. В продаже таких крючков нет, и делать надо так: покупаешь здоровенную блесну, снимаешь с нее нужный тройник, а блесну выкидываешь. Очень удобно.
Дома, в длинном коридоре на своем восьмом этаже, мы свили те стометровые лески втрое – в один шнур. На конец поставили самодельный стальной поводок из проволоки: ни за что не перекусишь! А к той проволоке намертво примотали тройник от блесны. Ну, еще грузило привязали перед поводком – и готово.
Анатолий все сомневался, не лопнет ли шнур. Я ему показал надпись на упаковке лесы: «Разрывная прочность 140,4». Если эту загадочную цифру разделить даже на четыре, чтобы получить искомые килограммы, и то вон получается – 35,1. А у нас тройная жилка, значит – 105,3. Самый же крупный катран, как мы слышали, – всего сорок килограммов. Выдержит.
Для опыта все же решили пожертвовать шестиметровым куском нашего витого шнура. Вечером незаметно привязали его одним концом к заднему бамперу «Запорожца» у ресторана «Инкит», другим – к эвкалипту. Как ни рычала машина, с места сдвинуться не смогла, колеса проворачивались. А ведь у нее не одна лошадиная сила.
Анатолий успокоился – мощная снасть!
Смех смехом, а уже наутро, в двух километрах от берега на глубоченной яме добыли первого катрана – в десять кило. Насадкой послужил жесткий лангет из столовой. Не клевало долго… Анатолий ворчал: «От такого лангета все катраны на пять километров вокруг разбежались…» Тут у него и взяло! Повозились-таки. В четыре руки тянули и еле вытянули – аж шлюпку ворочает!
На мою же снасть и не клюнуло. Ничего, думаю, завтра наверстаю.
А какой шум на пляже поднялся, когда мы причалили с добычей! Сбежались все, вместе с детьми. Ахи, охи, почтительный женский визг! Видали когда-нибудь зубы у катрана в его скобастой пасти? Для Черного моря впечатляет – тех, кто никуда дальше не плавал.
Сфотографировались мы с Анатолием поочередно при рыбе. А вечером на диком пляже, в сторонке, замастерили костровой шашлык. Жестковат, но есть можно. Во всяком случае местные голодные дворняжки не очень морщились.
На следующий день, предварительно наловив с причала ставридок для насадки (лангетов в этот раз не давали), мы ушли в море еще дальше; опустили снасть вглубь на всю длину, а свободные концы привязали к банкам – скамейкам по-сухопутному – и сидим поуживаем. Нас потихоньку течением сплавляет – видно по створам далекого берега. Время от времени полотняные кепки мочим, чтоб голову не напекло. Подергиваем снасти и тянемся себе, тянемся…
Вдруг чувствую – зацепило!
Анатолий тоже кричит:
– Взяло!
Надо же, у обоих. И у каждого такой амбал врубился, что никак не вытянуть, – тащит шлюпку в открытое море. Хорошо, что катраны сознательные попались – в одну сторону волокут, иначе бы при такой тяге шлюпку пополам разорвало!
Тогда-то я и вспомнил при кинокартину «Старик и море» (производство США). Плетеный шнур руки обжигает, вода пенится, чайки кричат, берег пропал.
Ни пресной воды, ни еды с собой.
– В Турцию тащат! – перепугался Анатолий.
– Что ж, – смело шучу я, – где наша не пропадала! Будешь там уголек рубать – на турецкой шахте, под турецким конвоем.
Можно б было, конечно, обрезать шнуры, да только ножа ни у кого нет, а зубами грызть – спасибо. Каждый шнур как струна натянут, звенит!.. Еще не знаю, стали б мы их перерезать, если б и было чем: какой рыболов добычу бросит!
Так часа три несло нас куда-то в неизвестность от родных абхазских берегов. Рыбины уже пузыри со дна пускать стали, тоже умаялись… Пробовали мы и веслом те шнуры перебить, отскакивает чуть ли не в лоб. А узлы на банках развязывать бесполезно, затянулись туже, чем мы завязывали. Спичек тоже нет, чтоб лески пережечь, оба некурящие. Я, к сожалению или к счастью, год назад бросил. Занятие, скажу, не для водолаза.
В том кино про старика и меч-рыбу бедный рыбак и с морем, и с небом, и с самой рыбой – со всей природой разговаривал. Я тоже стал мысленно катранов просить: сдавайтесь, не мучайте ни себя, ни нас, а?.. Жену Иру вспоминал – позарилась на бесплатную путевку, отпустила в Дом творчества, называется. А и штормить начало… Я-то, может быть, если шлюпку бросить, и доплыл бы до берега, хоть его и не видно, но каково Анатолию! Он под землей работает, не то что я под водой, – плавает средне. А пробковые пояса мы, как назло, не захватили, потому что они все время под ногами мешаются.
Однако я вгорячах недооценил наших спасателей. На обратном горизонте, где скрылся берег, появилась темная точка. Она росла, увеличивалась и наконец превратилась в быстроходную моторку. Спасатель Реваз еще издали начал ругаться, причем каждое слово было по-странному понятно, хоть и не слышно за шумом мотора.
Он сделал лихой разворот, перекрывая нам путь в Турцию, и, ей-богу, наша шлюпка сразу остановилась, а шнуры слегка провисли.
Послушные рыбины. Только потом мы поняли – почему.
Мы так обрадовались Ревазу, так наперебой стали ему все объяснять, что он, видать, не без династии рыболов! – внезапно зажегся сам, вытравил в море железную кошку на веревке и давай шарить по глубине.
– Есть… – вымолвил он одними губами, когда вдруг тоже зацепил добычу, то ли мою, то ли шахтерову.
И тут нас опять потащило – теперь втроем, шлюпку и моторку, – по-прежнему мористее, в ту же сторону.
– Врешь, не уйдешь! – пыхтел Реваз.
Еще через час хода – спасатель так же не бросил добычу, азартный он человек, – наперерез нам выскочил пограничный катер. Катраны вновь замерли. Наверное, опять напугались шума мотора.
Молодые ребята-пограничники быстро во всем разобрались – Реваз подтвердил, что мы это мы, – и насмешливо сказали:
– Катрана вытянуть не можете. Эх вы, поэты!
Я обиделся и заявил, что я профессиональный водолаз, Валерий Ураганов, и будь у меня хотя бы акваланг, то…
Акваланги у них нашлись.
– Давай-давай, водолаз Ураганов! – со смехом напутствовали меня.
Следом за мной пошел усач сержант. Напарником для страховки. На все сто метров мы в легком водолазном снаряжении, разумеется, опуститься не могли. Но зато визуально увидели…
Короче, помогли дополнительные крюки и небольшая лебедка, которая оказалась на катере. В противном случае, навряд ли бы мы вытащили добычу.
Заграничный лазутчик, находящийся в миниатюрной подводной лодчонке (вместе с ним – 105 кг), потом признался, что, удирая, он первый раз сделал остановку, когда подъехал спасатель. Подумал на пограничников: вдруг глушанут при попытке к бегству!.. Выяснилось – тайно приплыв утром, он собирался оставить свою подлодочку на дне не очень далеко от берега. А сам хотел вынырнуть под видом отдыхающего и затем затеряться на многолюдном пляже. Легкая спортивная одежда, фальшивые документы и настоящие деньги были у него заранее подготовлены в непромокаемом пластиковом пакете. Уйти от нас на большую глубину он не мог – тут далеко вокруг не свыше ста метров.
А подвело его то, что наши прочные тройники намертво зацепились: один – за алюминиевую заклепку подлодки, другой – за патрубок для стравливания отработанной дыхательной смеси. Подводный аппарат приводился в действие водометным движителем мощностью 6,5 лошадиных сил, своими колебательными толчками подражая ходу крупного катрана. Тоже мне движок! Нашу снасть «Запорожец» не мог одолеть – куда там шести с половиной лошадям, пусть даже и заграничным!
Хоть и вернулись мы тогда обратно без небывалых катранов, зато теперь у нас, у меня и Анатолия, по именным часам. У каждого. Могу показать!
Настоящие водолазные. Надежные, глубоководные, с метражом погружения. Почти что японские. Всем часам часы!.. А еще, видите ли, говорят о рыболовах: на одном конце червяк, на другом – дурак. Любое дело надо доводить до конца, а не бросать на полпути.
