Текст книги "Линия красоты"

Автор книги: Алан Холлингхёрст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

– Думаю, он довольно скоро станет рожей из телика. А вообще-то все они там уроды… я хочу сказать, на вид.

– И то верно.

Поколебавшись, Ник заметил:

– Однако в консерватизме и вправду есть какая-то эстетическая слепота, тебе не кажется?

– Чего?

– Ну, ты видел синий костюм леди Партридж?

Лео кивнул, немного подумал и ответил:

– Я бы сказал, это не единственный их недостаток.

Воскресная толпа плотно текла от вокзала по улице и вниз по холму в сторону рынка. Заведение Пита обнаружилось на углу слева. «ПИТЕР МОУСОН» – золотом по черному, как на старинных ювелирных лавках, и окна занавешены, хотя магазин сегодня работал. Лео толкнул дверь плечом, звякнув колокольчиком, привычно завел внутрь мотоцикл. Нику уже случалось заглядывать в витрины этого магазина во время прогулок в сонные выходные, когда все закрыто и в холле лежит стопкой неразобранная почта. Ему запомнились два столика с мраморными столешницами, а за ними – темное полупустое пространство, похожее скорее на склад, чем на магазин.

Пит был в задней комнате – кажется, говорил по телефону. Лео по-хозяйски прислонил мотоцикл к стене и направился туда; Ник смотрел ему вслед, не уставая любоваться его легкой, чуть пританцовывающей походкой. Он услышал, как Пит повесил трубку; потом послышались звуки объятия, поцелуев и голос Пита:

– А, вот и ты!.. Да, уже гораздо лучше.

– Я своего нового дружка привел с тобой познакомиться, – сообщил Лео ненатурально бодрым тоном, по которому Ник понял, что всех троих ждут трудные полчаса.

Особенно его. Да, его в особенности, потому что он не умеет подавать нужные реплики в нужный момент, не умеет правильно шутить… Да что там, смешно сказать, но его до сих пор немного смущает мысль о влюбленной паре мужчин. Ибо их с Лео, что там ни говори, еще нельзя назвать парой.

– Ну, что у нас тут? – проговорил Пит, выходя следом за Лео в торговый зал.

– Это Пит, это Ник, – широко улыбаясь, бодро сообщил Лео.

Ник никогда еще не видел, как Лео из кожи вон лезет, стараясь кого-то очаровать и подбодрить; эта сторона его характера была для него совершенно новой и заставляла думать, что в конечном счете возможно все.

– Пит – мой старинный и самый лучший друг, – продолжал Лео. – Правда, дорогой?

Ник и Пит пожали друг другу руки. Пит слегка поморщился, словно коснулся чего-то неприятного.

– Вижу, ты, старина, опять взялся за малолеток?

Лео поднял бровь и парировал:

– Напомнить, как ты меня похитил из колыбельки?

Ник представил себе Лео, которого похищают из колыбельки, и старательно рассмеялся, хоть ему было вовсе не смешно – скорее, больно. Он знал, что благодаря небольшому росту и свежей коже выглядит моложе своих лет, однако не хотел, чтобы его принимали за ребенка, и добавил с напускной обидой:

– Вообще-то мне двадцать один.

– Ты посмотри на него, а? – рассмеялся Пит.

– Ник живет тут рядом, за углом, – сказал Лео. – На Кенсингтон-Парк-Гарденс.

– Правда? Очень мило.

– Собственно говоря, я там не живу, просто гощу у старого друга, однокурсника…

Лео тактично не стал развивать эту тему, сказав вместо этого:

– Ник разбирается в мебели. Его старик торгует антиквариатом.

Пит пожал плечами, неопределенным жестом обвел свои скудные пожитки, вежливо предложил:

– Что ж, будь как дома…

Так Ник и сделал: мысленно включив музыку, чтобы не слушать бывших любовников, углубившихся в тихий разговор, – он ничего не желал знать, ни хорошего, ни дурного, – принялся осматривать товар Пита. Здесь были потрепанные кресла времен Людовика Шестнадцатого, подозрительно новенький на вид кабинет в стиле рококо, мраморная голова мальчика, а у окна – пара столов, напомнивших ему умывальник в Хоксвуде. Одна стена была затянута огромным выцветшим гобеленом с изображением вакханалии – бледные фигуры обнимались и плясали под красно-коричневыми деревьями. Гобелен была чересчур велик, нижний край его, завернувшись, лежал на полу, и ухмыляющийся сатир у Ника под ногами напоминал черта.

Единственным, что здесь представляло интерес, был сам Пит. Лет сорока с лишним, с редеющими волосами песочного цвета, лысиной на макушке и седоватой козлиной бородкой. Дюйма на два выше и Ника, и Лео, хотя и сутулый. На нем были потертые джинсы, джинсовая рубашка, что-то еще в том же стиле – костюм придавал ему вид дерзкий и агрессивный, словно старина Пит готов побороться за то, что ему принадлежит, и с презрением смотрит на бедного Ника, никогда ни за что не боровшегося. По крайней мере, так объяснил себе Ник собственный дискомфорт, смутное недовольство и робость, охватившие его у входа в мир настоящих геев. Он представлял себе Пита какой-то бесполой фигурой, вроде отца, стариком в галстуке и с аккуратно подстриженной седой бородой. А этот Пит, такой, каким он оказался, бросал отблеск новизны и на Лео. Теперь Ник смотрел на своего друга – тот стоял в небрежной позе, прислонившись крепким, тугим задом к краю антикварного столика, – новым взглядом: Лео здесь, с этим немолодым и непривлекательным мужчиной, как дома, потому что этот мужчина – его старый любовник, и вместе они сотни раз делали сотни вещей, о которых Ник осмеливается только мечтать. Ник не знал, как и почему окончилась их любовь, однако по манерам, позам, интонациям видел, что близость, пусть и чисто дружеская, между ними сохранилась, и завидовал, хотя и не знал, какого конца отношений хотел бы для себя. Лео почти ничего не рассказывал о себе – то ли игра, то ли привычный для него стиль. Однако теперь Ник удивлялся тому, что после Пита Лео выбрал его.

– Посмотри-ка на это, Ник, – вежливо предложил Пит, стараясь занять гостя. – Ты должен знать, что это.

– Симпатичная вещица, – заметил Лео.

– Еще бы не симпатичная! – отвечал Пит. – Это Людовик Пятнадцатый.

Ник окинул взглядом шкафчик с затейливой инкрустацией.

– Да, это encoignure, – ответил он и добавил, со слабой надеждой произвести впечатление: – N’est-ce pas? [4]4
  Не правда ли? (фр.)


[Закрыть]

– Вообще-то у нас это называется угловой буфет, – уточнил Пит. – Слушай, малыш, откуда ты выкопал такое чудо?

– На улице подобрал, – подмигнув Нику, ответил Лео. – Бродил там, такой одинокий и потерянный…

– Ник, а где у твоего отца магазин? – поинтересовался Пит.

– В Барвике, в Нортхэмптоншире.

– Разве это произносится не «Баррик»?

– Так говорят только местные аристократы.

Пит щелкнул зажигалкой, сделал глубокую затяжку и закашлялся. Только сейчас Ник заметил, что он, кажется, в самом деле нездоров.

– Так-то лучше, – проговорил Пит. – Значит, Бар-вик. Да, бывал там. Тихий маленький городок в сердце доброй старой Англии, так?

– У нас очень красивая ратуша, восемнадцатого века, – добавил Ник, чтобы помочь ему вспомнить.

– Я там как-то прикупил шкаф времен Директории, bombé – если ты понимаешь, о чем я.

– Это вряд ли у нас. Наверное, у Гастона. Отец занимается в основном английской мебелью.

– Да? Ну и как сейчас идет торговля?

– Честно говоря, так себе, – ответил Ник.

– Да говори уж прямо: ни черта не продается! И у меня та же история. Еще четыре года с мадам Тэтчер – и мы все окажемся на улице. – Пит снова закашлялся, Лео хотел взять у него сигарету, но Пит его отстранил. – И долго ты живешь в Лондоне, Ник?

– Ну… месяца полтора.

– Полтора месяца? Ясно. И как, освоился в городе? Может, сводить тебя куда-нибудь? В «Волонтере» бывал?

Лео заметил, что Ник колеблется, и сказал:

– Нечего ему делать в этой богадельне. По крайней мере, пока он на пенсию не вышел, как все тамошние завсегдатаи.

– Осваиваюсь потихоньку, – сказал Ник.

– Я вот не знаю, где сейчас собираются молоденькие.

– Ну, например, в «Шефтсбери», – ответил Ник, припомнив рассказы Полли Томпкинса, частенько завязывавшего знакомства в этом пабе.

– Но ты ведь, кажется, не особенно любишь пивнушки? – заметил Лео.

– Если ценишь сильные ощущения, мальчик, – сказал Пит, – обязательно побывай в «Лифте».

Ник покраснел и покачал головой, чувствуя, что выглядит дураком.

– Я, право, не знаю…

Он был безумно смущен, особенно от того, что все происходило на глазах у Лео, и в то же время странно польщен тем, как пожилой гей пытается угадать его вкусы. Собственно говоря, свои вкусы он и сам представлял смутно.

– А когда ты познакомился с нашей Леонтиной?

Это Ник помнил с точностью до часа и минуты, однако ответил неопределенно:

– Недели три назад.

От этого допроса он чувствовал себя все более глупо. Имя Лео в женском роде Ника не удивило, он и сам порой тренировался в именовании Полли Томпкинса «она», хотя, в отличие от других, никак не мог понять, что в этом пикантного и забавного.

– Я ее так называю, – объяснил Пит. – Дорогая Леонтина. Дорогая в прямом смысле – ты уже приготовил чековую книжку?

На это можно было не отвечать, однако Лео пробормотал неохотно:

– Ладно, ладно, Пит, мы верим, что о ценах тебе известно все.

Ник принужденно хихикнул. Пит, кажется, расслабился: выражение его сухого, сероватого лица стало более непринужденным, он снова затянулся сигаретой, уставившись на унылый гобелен – одну из тех злосчастных вещей, что пылятся в лавках годами, и в конце концов хозяин выносит их на помойку, полагая, что они навлекают неудачу на весь магазин. Нику снова вспомнилось, что Пит болен, только он не знает чем.

– Да, а ту здоровенную кровать я все-таки купил, – сказал Пит. – Только установить не могу. – В подсобке зазвонил телефон, и он махнул рукой куда-то в сторону: – Вон она, можете посмотреть.

Кровать стояла разобранной, гнутые, словно вздутые посредине ножки, резная рама, изголовье и изножье, расписанные обычными для рококо игривыми сценками, стояли, прислоненные к стене.

– Что ж, пойдем посмотрим, – сказал Лео и, проходя мимо Ника, легко и быстро погладил его по руке.

Ник догадался, что ему совсем не хочется смотреть на кровать.

Руками они не трогали, опасаясь что-нибудь уронить или опрокинуть, – только смотрели. Разглядывая поблекшую позолоту и неотполированные внутренние изгибы, обычно скрытые от любопытных глаз, Ник думал о том, что всю жизнь смотрит на мебель с необычных точек зрения, – с самого детства, когда столы и шкафы с томительным запахом дерева и лака были для него маленькими зданиями, резные львы и химеры по краям – собеседниками и товарищами детских игр. Кровать была в самом деле огромная; однако рама оказалась сильно изъедена жучком-точильщиком, и не хватало балдахина. Ник ощутил странное желание собрать ее и лечь туда, чтобы узнать, как это будет.

– Очень мило, – сказал Лео. Он присел, рассматривая картинку в изножье. – Посмотри-ка, Ник.

Стоя у него за спиной, Ник глазел на него сверху вниз, как на первом свидании, когда Лео возился с мотоциклом. Теперь он почти смущенно отвел взгляд и уставился на синюю с серебром роспись изножья, на дам в широчайших юбках и их кавалеров с лютнями в тонких руках. Мгновение спустя снова взглянул вниз – туда, где джинсы Лео отставали от талии. После первого свидания он сотню раз вызывал в памяти эту картину, сжился и сроднился с ней: начало округлых шоколадных ягодиц, разделенных посередине мягким углублением, перечеркнутое синей полоской трусов, стало для него любовной эмблемой, более мощной и значительной, чем сам секс. Вот почему второй взгляд приобрел двойную силу, став чем-то вроде подтверждения данной прежде клятвы, и все сомнения и колебания Ника растаяли в лучах радостного, нетерпеливого ожидания счастья.

– Да, очень ничего, – сказал он.

– Тебе видно? – спросил Лео и чуть отодвинулся.

– Да, видно, – со сладким счастливым вздохом вполголоса ответил Ник.

– Ну и как? – радостно поинтересовался ничего не замечающий Лео.

– Очень красиво, – прошептал Ник.

Оглянувшись на дверь в подсобку, он присел рядом, запустил руку внутрь – и на этот раз не встретил никаких преград: под джинсами был лишь Лео, теплый, гладко выбритый, мягко круглящийся Лео. Секунду или две Ник оставался там, затем поднялся и положил руки Лео на плечи, а тот, откинувшись назад, потерся плечом о его восставший член.

– М-м, да тебе это нравится! – пробормотал он.

– Еще как нравится! – ответил Ник.

Когда из подсобки показался Пит, оба они бродили по залу, держа руки в карманах.

– Ты не поверишь! – объявил Пит. – Кажется, я продал кровать!

– Правда? – откликнулся Лео. – Ник как раз говорил, что она очень милая. Только говорит, что она потребует много работы. Верно, Ник?

Прощались неловко и натянуто. Ник, погруженный в свое счастье, почти не слушал, что говорит Лео бывшему другу. Казалось, мебель вокруг стала больше, величественнее, приобрела особый блеск и в то же время сделалась странно нереальной. Ник видел, что и Пит чувствует в воздухе особую напряженную дрожь, по которой безошибочно можно догадаться, что между ними двоими что-то произошло; пожалуй, он мог бы отпустить на этот счет какую-нибудь фривольную шуточку, но не стал. Ник вдруг сообразил, что Пит, должно быть, уже примирился с потерей Лео, и эта мысль его слегка огорчила – ему хотелось, чтобы Пит ревновал.

– Ладно, пойдем-ка мы пообедаем, – сказал Лео. – Я есть хочу, а ты, Ник?

– Умираю от голода, – счастливо ответил Ник.

Все трое рассмеялись, пожали друг другу руки, а когда Пит обнял Лео на прощание, тот, коротко похлопав его по спине, отстранил от себя.

И вот они неторопливо шагали по рынку, обтекаемые воскресной толпой, под шелковистый шорох колес мотоцикла. В первый раз Ник шел по улице со своим мужчиной. Об обеде разговора больше не было – добрый знак. В сущности, они вообще почти не разговаривали, только обменивались взглядами и улыбками. Желание щекотало Нику чресла, сжимало горло, давило под ложечкой, и между улыбками он едва удерживался от стонов. Он шел на шаг позади Лео – и мечтал стать его джинсами, обнимать его мускулистые ноги, то сжимать, то при-отпускать, то снова сжимать чудесные тугие ягодицы. То и дело он протягивал к Лео руку, указывая на что-нибудь – на вывеску, ларек, синий гребень на голове у идущего навстречу панка, – и иногда, замирая от удовольствия, как бы невзначай притрагивался к его обтянутому джинсами заду. Лео словно и не замечал ничего – знай себе шагал, вел мотоцикл, острым взглядом осматривая прохожих, и порой игриво приподнимал бровь при виде какого-нибудь сексапильного юнца. Лучше бы мне идти впереди, думал Ник, чтобы он смотрел только на меня; но в то же время он чувствовал, что беспокоиться не о чем, что Лео думает о нем и хочет только его.

Под бахромчатым козырьком ювелирной палатки Ник заметил вдруг склоненный профиль Софи Тип-пер – она рассматривала старые кольца и браслеты на черном бархате прилавка. Нику захотелось сделать вид, что он не заметил ее, и пройти мимо – он все еще ревновал к ней Тоби. Но мгновение спустя за спиной у нее возник и сам Тоби, с рассеянно-снисходительной улыбкой на устах – ни дать ни взять любящий муж, которого жена в воскресный день таскает с собой по магазинам. На миг он уткнулся подбородком ей в плечо, она что-то проворчала, и Нику стало неловко, как будто он подглядывал в замочную скважину за чужим счастьем. Ибо выглядели оба совершенно счастливыми – и ослепительно, неестественно прекрасными, словно модели в свете софитов. Ник отвернулся и начал разглядывать прилавки, прикидывая, что бы подарить Лео. Он предчувствовал, что ничего хорошего из этой встречи не выйдет.

– Привет, Гест! – послышался голос Тоби.

В два счета оказавшись рядом, он крепко обнял Ника и чмокнул в щеку.

– Привет… Тоби.

Никогда прежде они не целовались – должно быть, Тоби счел, что в присутствии Софи такой жест вполне пристоен и безопасен. И сейчас на лице его отразилось облегчение, словно он наконец преодолел какую-то незримую преграду и теперь может общаться с Ником так же, как с любым другим приятелем. Что же до Ника – неожиданное прикосновение губ Тоби согрело его, но и наполнило невыразимой печалью, ибо ясно дало понять, что дальше поцелуев в щеку дело уже не пойдет. Никогда.

– Привет, Ник!

С сияющей улыбкой, которую Ник отнес за счет ее актерского мастерства, Софи расцеловала его в обе щеки.

Он хотел познакомить их с Лео – и вдруг с ужасом и стыдом вспомнил, что той ночью, на дне рождения, под кайфом, наболтал про него невесть что, и Тоби, должно быть, это помнит. Поэтому брякнул:

– А вы на обед не опоздаете? – и сам почувствовал, что вышло неловко, грубо.

– Как же, как же! – отозвался Тоби. – Бабуля мечтает устроить Софи очередной допрос. Так что чем позже мы там появимся, тем лучше.

– А мне твоя бабушка нравится, – надув губки, протянула Софи.

– Да нет, вообще-то она классная старуха, – согласился Тоби с той же небрежной снисходительностью, с какой в Оксфорде отпускал непочтительные замечания о знаменитых друзьях родителей.

Он вежливо улыбался Лео. Не будь здесь Софи, подумал Ник, можно было бы дать Лео понять, что у нас с Тоби что-то было – пусть видит, что не у него одного есть прошлое! Но Софи рядом, и Тоби принадлежит ей.

– Софи Типпер. Тоби Федден. Лео Чарльз, – сказал Ник.

Лео два раза сказал «Лео» – и пожал руки.

– Классно, – сказал Тоби. – Просто фантастика. Мы уже все про тебя знаем! – И ободряюще улыбнулся.

– Вот как? – отозвался явно обескураженный Лео.

– Лео – новый бойфренд Ника, – объяснил Тоби Софи. – Здорово, правда?

Ник, совершенно уничтоженный, бросил на Лео испуганный взгляд. Радостная уверенность в будущем, гревшая его еще пять минут назад, теперь казалась далекой и очень глупой.

– Ну, мы пока что из пушек не палим… – пробормотал он.

– Боже мой, это же замечательно! – проговорила Софи таким тоном, словно мысли о горьком одиночестве Ника не давали ей спать по ночам.

– Он тебя от нас скрывал, – объявил Тоби. – Наконец-то мы вас поймали! Ну, давай рассказывай. – И слегка покраснел.

– Да мы тут просто гуляем… – начал Лео.

– Нет, это же здорово, честное слово! – не унимался Тоби.

Как и Софи, он сиял от счастья, и Ник слишком хорошо понимал, в чем тут дело: его появление с бойфрендом сняло с души Тоби темную, неназываемую, быть может, даже неосознанную заботу. Ник нашел себе мужчину! Другого мужчину. Как непременно сказал бы (пусть и по другому поводу) Джеральд, «это следует всемерно поощрять». Наверное, и Софи это чувствовала. Быть может, между собой они даже говорили об этом, обменивались парой слов – а потом эта тема падала в безразличное молчание, как падают на пол сброшенные у кровати башмаки…

– А вы на обед не пойдете? – поинтересовался Тоби.

– Нас не приглашали, – добродушно покачав головой, ответил Лео.

На миг Ник представил себя и Лео на обеде с Тоби, Софи, Джеральдом и леди Партридж и, ужаснувшись, поспешно отстранил эту мысль.

– Тогда в другой раз, – сказал Тоби. – Ладно, Пипс, нам пора. Как-нибудь еще обязательно встретимся.

– Так и знала, что кольцо мы не купим, – проворчала Софи с притворным недовольством, за которым скрывалась нежность, а за ней, в свою очередь, твердость.

– Хорошо, после обеда сюда вернемся. Ей, понимаешь, загорелось, чтобы я ей подарил кольцо, – объяснил Тоби Нику, которого, надо сказать, это объяснение не обрадовало.

Тем временем Лео, до сих пор разглядывавший молодую пару с самоуверенной иронией, вдруг проговорил:

– Слушай, а ведь я тебя в кино видел! – И умолк, словно слегка смутившись от собственных слов.

Личико Софи просияло образцовой смесью удовольствия и смущения.

– Ой…

– Прошу прощения, если я ошибся, – продолжал Лео, – но ты в «Английской розе» не снималась?

Софи, разочарованная, притворилась, что припоминает:

– В «Английской розе»? Нет, ты почти угадал, но нет, там не снималась.

– Там играла Бетси Тилден, – подсказал Ник.

– Да-да, конечно, Бетси… Но я же тебя точно где-то видел!

Нику захотелось сказать, что Софи пока снялась только в двух фильмах – в эпизоде «Бержерака» и в ленте «Белый дьявол», сделанной студентами на деньги ее отца.

– Я снималась в фильме «Белый дьявол», – снисходительно, словно ребенку, подсказала Софи.

– Ну, точно! – воскликнул Лео. – Так и есть! Потрясающий фильм, я его обожаю!

– Спасибо, – ответила Софи. – Очень рада!

Лео смотрел на нее во все глаза – видимо, прокручивал в памяти сцены из фильма и старался мысленно совместить их с женщиной, стоящей перед ним.

– Да, когда он там дает ему яд, это… Ник, а ты смотрел «Белого дьявола»?

– К большому сожалению, я его пропустил, – ответил Ник, хотя хорошо помнил эту наивную и претенциозную ленту, со страшной местью и роковыми страстями; особенно запомнился ему один из героев, Фламинео – Джейми Сталлард, которого он встретил как-то в Клубе мучеников и потом долго о нем мечтал.

– Ну, я тебе скажу, играет там один парень – кажется, Джейми его зовут. Это что-то!

– Так и думала, что он тебе понравится, – рассмеялась Софи.

– И ты не ошиблась! – воскликнул Лео с таким восторгом, что Нику на миг показалось: он над ней издевается. – Только ведь он не… Скажи, пожалуйста, я правильно понимаю, что он не…

– Боюсь, что да, он – нет. Многие об этом спрашивают, – признала Софи.

Лео принял эту новость с философским смирением:

– Что ж, когда фильм пойдет снова, обязательно захвачу его с собой! – И кивнул в сторону Ника.

– Хорошо, – откликнулся Ник: ему представились два часа, проведенные вдвоем в теплом и темном зале. – И, если хочешь, я тебе все расскажу про Джейми Сталларда, – добавил он.

Но Лео смотрел только на Софи.

– А где ты сейчас снимаешься? – спросил он.

Поймав взгляд Тоби, Ник поднял брови и покачал головой, молчаливо извиняясь за друга. Тоби добродушно пожал плечами, как бы говоря, что привык – такие вещи неизбежны, когда выходишь в свет с многообещающей актрисой. Софи сияла – отчасти оттого, что ее узнали на улице, отчасти потому, как догадался Ник, что разговоры с людьми вроде Лео были для нее в новинку, и она радовалась, что пока все шло как нельзя лучше.

– Конечно, обязательно позвоню, – говорила она. – Ник мне даст твой телефон.

Хотелось бы Нику, чтобы Тоби поделился с ним своей самоуверенностью! Сам он умирал от неловкости, более всего потому, что проболтался о Лео, назвав его своим бойфрендом.

Наконец Тоби сказал:

– Ладно, Пипс, нам в самом деле пора.

И Ник на мгновение успокоился и даже развеселился – уж очень дурацким показалось ему уменьшительное «Пипс».

Но мгновение спустя, когда они с Лео остались вдвоем, стыд и неловкость вернулись и усилились тысячекратно. Оба молчали. Ник чувствовал, как деревенеют у него руки и ноги и кончики пальцев покалывает, словно он, поиграв в снежки, вошел в дом и протянул руки к огню. Все повторяется, думал он; это уже не первый случай, когда из-за дурацкой чувствительности и болтливости, из-за неумения держать себя в руках он теряет все. Ему казалось, что с исчезновением Софи Лео что-то помрачнел; и, когда Ник неуверенно улыбнулся ему, Лео в ответ как-то неохотно и недовольно двинул головой.

– Ну что, – сказал наконец Ник, – куда пойдем?

– Не знаю, бойфренд, – ответил Лео.

– В кофейню? – упавшим голосом продолжал Ник. – В индийскую закусочную? Или, может, просто съедим по бутерброду?

Больше ему ничего не приходило на ум.

Лео устремил на него загадочный взгляд.

– Мне и вправду сейчас кое-чего хочется, – вкрадчиво сообщил он. – Только не бутербродов.

Ник не осмеливался даже предположить, о чем он говорит.

– А-а… – жалко протянул он.

Повернув голову, Лео хмуро взглянул на соседний прилавок, ставший свидетелем страданий Ника, – прилавок, где высилась, блестя намеками на домашний очаг, горка мутно-зеленой и коричневой посуды, и сказал:

– У старины Пита, по крайней мере, с местом проблем не было. А нам с тобой куда идти?

Неужели это единственная проблема, единственное препятствие?..

– Да, мы с тобой бездомные, – сказал Ник.

– Бездомная любовь! – проговорил Лео и, подумав, пожал плечами и кивнул, словно решил, что для песни это название придется впору.

5

Перед ужином Ник улучил момент, чтобы отдать Рэйчел плату за два месяца. Выплаты всегда проходили неловко – так получилось и в этот раз.

– Боже мой, Ник! – проговорила Рэйчел так, словно две десятифунтовые бумажки были странной, но милой причудой, вроде праздничного торта или букета цветов.

Ник застал ее посреди кухни с банкой абрикосов в руках, и теперь она оглядывалась кругом, не зная, куда ее поставить.

– Ну, если ты уверен, что это необходимо…

Ник пожал плечами, громко вздохнул, сказал:

– Боже мой, Рэйчел!

Он только что истратил пять фунтов на такси, вообще в последнее время деньги у него разлетались моментально, и, откровенно говоря, он предпочел бы не платить.

– Что ж, спасибо…

Рэйчел взяла деньги и застыла, раздумывая, куда их положить. В это время снаружи послышался громыхающий топот ног по железной лестнице, спускающейся в сад, а в следующий миг на кухню ввалились Джеральд и Бэджер Броган, красные и разгоряченные теннисной партией. Джеральд заметил передачу денег и одобрил ее едва заметным кивком, а затем воскликнул:

– Чистая победа! – и бросил ракетку на скамью.

– Хорош врать, Федден! – откликнулся Бэджер. – Рэйч, у нас в третьем сете было 6:4.

– Ну уж и заставил я его побегать! – восторженно крутя головой, проговорил Джеральд.

– Не сомневаюсь, побегали вы оба, – суховато заметила Рэйчел.

Ни тот, ни другой игрок не готовы были на этом примириться.

– Ладно уж, – пропыхтел Бэджер, – не будем уточнять, что два очка из этих четырех были спорные…

Говоря это, он подлетел к столу, машинально взял в руки, повертел и бросил ложечку, затем – давилку для чеснока. Ник слушал, вежливо улыбаясь, хотя Бэджер был ему, скорее, неприятен – и развязным, «хозяйским» поведением в доме Федденов, и тем, что умел разжечь в Джеральде азарт, на что сам Ник не был способен, и потому, казалось, оспаривал у него привязанность Джеральда. Наконец Бэджер его заметил.

– А, привет, Ник! – проговорил он своим обычным тоном – так, что не поймешь, в самом ли деле он рад тебя видеть или над тобой издевается.

– Здравствуйте, Бэджер, – отвечал Ник, с тайной гордостью от того, что именует малознакомого человека старинным прозвищем, принятым в семье, а не скучным именем Дерек. Бэджером – «барсуком» – Брогана прозвали за изжелта-седую прядь в темных волосах.

Бэджер, в свою очередь, не скрывал, что заинтригован присутствием Ника в доме Федденов и старается разузнать о нем побольше. Этот человек вечно рыскал в поисках сплетен, задавал наводящие вопросы, перетирал старые истории и ястребом кидался туда, где замечал хоть намек на новый скандал. Вот и сейчас он с любопытством поинтересовался:

– Ну-с, Ник, как дела? Как прошел день?

– Все как обычно, – ответил Ник. – Ну, знаете, утро в библиотеке, как всегда, два часа ждал, пока выдадут книги. После обеда – занятия по библиографии, «Описание вариантов текста».

На самом деле библиографию он сегодня прогулял, а вместо этого поехал в Хэмпстед-Хит и два часа занимался любовью с Лео. Но Бэджеру об этом знать не стоило.

– Выпьешь лимонной, Бэдж? – поинтересовался Джеральд.

– Спасибо, Грохотун, – откликнулся Барсук.

Еще одно студенческое прозвище. Ник с ним так и не освоился, но Джеральду хватало такта не настаивать. Двое мужчин в пропотевших теннисках стоя пили из высоких бокалов лимонно-ячменную воду, переводили дух, широко и устало улыбались друг другу. У Джеральда еще не сошел загар, ноги его были шоколадно-коричневыми, и тугие шорты от Фреда Перри тесно обтягивали мускулистые ягодицы. Ник, смутившись, перевел взгляд на Бэджера: тот был тощим, совершенно неспортивным на вид, и его аэртексовская тенниска промокла насквозь и вытянулась спереди – похоже, он вытирал ее краем потное лицо. На ногах у него были старые скрипучие парусиновые туфли, а у Джеральда – новенькие кроссовки на толстой подошве, в которых походка делалась подпрыгивающей, и казалось, что он вот-вот оторвется от земли и полетит.

Из буфетной вылетела запыхавшаяся Елена, в руках – ободранная, покрытая запекшейся кровью и облепленная мукой оленья нога на блюде. Каждый сентябрь из Хоксвуда Федденам присылали оленя: для Елены эта традиция была сущим мучением, а для Джеральда – праздником. Он ухитрялся растянуть оленя на несколько ужинов. Елена грохнула тяжелое блюдо на стол, и в этот самый миг, демонстративно прикрывая руками, словно шорами, глаза, на кухне появилась Кэтрин.

– М-м, котенок, ты только посмотри! – воззвал Бэджер.

– Какое счастье, что я не увижу, как ты это ешь! – отозвалась Кэтрин; она, впрочем, все-таки бросила на растерзанного оленя быстрый неприязненный взгляд.

– Куда-то собралась, киска? – мгновенно помрачнев, поинтересовался Джеральд.

– Дорогая, разве ты с нами не посидишь? – поддержала его Рэйчел.

– Может быть, если найдется время, – откликнулась Кэтрин. – А кто будет? Одни члены парламента?

– Нет, – ответил Джеральд. – Твоя бабушка – не член парламента.

– И слава богу, – с чувством заключила Кэтрин.

– Морден Липскомб тоже не из парламента.

– Членов парламента будет только двое, – уточнила Рэйчел.

Осталось неясным, мало это для нее или вполне достаточно.

– Вот именно, Тиммс и Грум! – объявил Джеральд с таким энтузиазмом, словно веселее компании и вообразить было невозможно.

– Грум – это тот, что никогда не здоровается?

– Не говори глупостей, – строго сказал Джеральд. – Я много раз слышал, как он здоровался…

– Если придет Морден Липскомб, мне придется сидеть за столом в плаще. От этого типа у меня кровь стынет в жилах.

– Морден – важный человек, к нему прислушивается президент, – уточнил Джеральд.

– А Ника, конечно, пригласили для круглого счета? – не отставала Кэтрин.

Ник опустил глаза.

– Девочка моя, – возопил Джеральд, – при чем тут круглый счет? Ник приглашен на ужин, потому что он… он – почти член семьи!

Кэтрин покосилась на Ника насмешливо и чуть презрительно – так смотрит enfant terrible на маминого любимчика.

– Да-да, конечно. Он у нас идеальный маленький придворный, правда?

– Елена, убери один прибор, – вздохнула Рэйчел. – Кэтрин с нами ужинать не будет.

Елена исчезла в столовой, но мгновение спустя появилась снова.

– Миз Фед, стало тринадцать!

– Ну вот… – проговорила Рэйчел и, словно извиняясь, пожала плечами.

– Что ж, надеюсь, трискаидекафобов среди нас нет? – бодро поинтересовался Джеральд.

Названия фобий в семье были хорошо известны, поскольку Кэтрин в разное время страдала айхмо-, дромо-, кено– и нюктофобией, не говоря уж о десятке других, более известных. Но Елена этих названий не понимала и теперь стояла в растерянности, закусив губу.

– Видишь, придется тебе остаться. – И Бэджер неуклюже потянулся к Кэтрин. – Ну взгляни, какой прекрасный олень!

– А по-моему, напоминает сцену ампутации в полевом госпитале, – отчеканила Кэтрин. И бросила на Ника короткий предупреждающий взгляд, значение которого он понял не сразу, – возможно, присутствовать при разделке оленя не позволяла ей айхмофобия, боязнь острых предметов. Родные знали, что в прошлом у нее были проблемы, однако они давно не возобновлялись, и семья была счастлива о них забыть. О том, что до сих пор значат для Кэтрин кухонные ножи, не подозревал никто, кроме Ника.