Текст книги "Линия красоты"

Автор книги: Алан Холлингхёрст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

(3)

На следующий день, на пыльной площадке во дворе, Тоби учил Ника и Уани играть в буле. Уани поначалу робел, но скоро обнаружил, что у него хорошо получается, и отдался игре с азартом, безо всякой иронии гоняя мяч и вопя от радости, когда удавалось запустить его точно в ворота.

– Bien tiré! [14]14
  Хороший удар! (фр.)


[Закрыть]– улыбался Тоби; видно было, что ему приятно вновь сблизиться со старым другом, но и немного стыдно оттого, что он не привык проигрывать.

У Ника порой тоже случались удачи, и его награждали аплодисментами, но основная схватка шла между Тоби и Уани. Разжившись коксом, Уани стал куда более общителен и энергичен.

– Похоже, он наконец-то у нас освоился, – замечал Джеральд, словно управляющий прославленного отеля; он, разумеется, всю заслугу приписывал себе.

– Да, да, – поддерживала Рэйчел, – отвлекся от дел и начал по-настоящему отдыхать.

И все согласно закивали. Сейчас семье требовалась особая солидарность: вот-вот должны были приехать Типперы и леди Партридж. Типперов не хотел видеть никто, кроме Джеральда, и Ник, наскучив игрой, то и дело подходил к ограде и смотрел на дорогу, с тайным страхом ожидая увидеть там чужой автомобиль и в то же время с гордостью думая о том, что он, Ник Гест, отдыхает во французской глубинке, в прекрасном старом особняке, рядом с тремя красивыми парнями.

Тоби как раз запустил мяч через все поле, когда в воротах показалась огромная белая «Ауди» сэра Мориса Типпера.

– Ну вот, блин, – сказал Тоби и, покорно улыбаясь, замахал рукой.

За спиной сэра Мориса виднелись леди Партридж и леди Типпер: вид у обеих был покорный, как у любых женщин (даже самых богатых и аристократичных), которых сажают на заднее сиденье и везут бог знает куда. Ник побежал открыть им дверь: запах кожи и спрея для волос моментально поведал ему всю повесть об их путешествии. Леди Партридж спустила обе ноги на землю, встала и величественно огляделась кругом: ей требовалась не помощь, а всеобщее внимание.

– В прежние времена, – проговорила она трубным голосом, – в прежние времена я сюда ездила на поезде.

– Бабушка, как прошел полет? – поцеловав ее в щеку, поинтересовался Тоби.

– Отлично, просто отлично, – отвечала леди Партридж; поцелуя она, как обычно, словно и не заметила. – И сюда из аэропорта мы отлично доехали. Салли мне столько интересного рассказала об опере… – И она одарила молодых людей острой, как бритва, улыбкой.

– В первом классе, – сказала Салли Типпер, – места точно такие же, как в туристическом. Обед подают на фарфоровой посуде, вот и вся разница. Морис хочет написать об этом Джону. – Перевела взгляд на своего мужа, пожимающего руку Тоби, и сказала тоном холодного, вымученного сострадания: – Ах, здравствуй, Тобиас!

– Добро пожаловать, добро пожаловать! – с такой же вымученной улыбкой ответил Тоби, стараясь не смотреть в глаза человеку, который мог бы стать его тестем, и пошел к машине за чемоданами.

Ник коротко поздоровался со всеми: как и много раз в прошлом, он чувствовал себя здесь лишним. Из дома показалась Кэтрин.

– О, Кэти, а ты как поживаешь? – спросила Салли Типпер.

– Я все еще чокнутая, – сообщила Кэтрин.

На крыльце появились Джеральд и Рэйчел.

– Отлично, отлично… – проговорил Джеральд. – Вы нас нашли…

– Сначала мы были уверены, что вы живете в том великолепном шато выше по склону, – ответила леди Типпер.

– Да нет, – сообщил Джеральд, – шато нам больше не принадлежит, теперь мы, как простые смертные, обитаем здесь.

Начался сложный обмен поцелуями; наконец сэр Морис оказался щекой к щеке с Джеральдом и, отстранившись и сухо рассмеявшись, проговорил: «Нет-нет, особенно здесь, во Франции!»

Типперы не умели отдыхать. Приехали они с четырьмя огромными чемоданами и множеством сумок, которые требовалось носить осторожно, однако, как скоро выяснилось, о многом забыли. Они тихонько переговаривались между собой, и вид у них при этом был не то смущенный, не то рассерженный. В первый же день сэр Морис объявил, что ему будет приходить много факсов, и поинтересовался, хватит ли в доме бумаги. Была только половина пятого, но Джеральд решил отметить приезд гостей «Пиммзом», а леди Партридж присоединилась к сыну с джином и дюбонне. Типперы попросили чаю и устроились под навесом, недоверчиво взирая на окрестный пейзаж. Явилась с подносом Лилиана – медлительная, с застывшим страдальческим лицом, – и Салли Типпер принялась объяснять ей, какие особые подушки ей требуются. Сэр Морис и Джеральд заговорили о какой-то крупной сделке: говорил в основном сэр Морис, а Джеральд слушал рассеянно, потягивая напиток из бокала. Леди Партридж жаловалась Рэйчел, что в Королевском фестивальном зале в этом году страшно воняло хот-догами. Рэйчел ответила: ну что ж, теперь, когда от Красного Кена избавились, наверняка все изменится к лучшему; но леди Партридж покачала головой, не желая слушать утешений. Ник наивно попробовал заинтересовать сэра Мориса местными красотами, которых сам еще не видел.

– Вы прекрасно рассказываете! – заметил сэр Морис и быстро улыбнулся Джеральду и Тоби, как бы говоря, что его так легко не проведешь.

Он привык никому не доверять, и все приятное возбуждало в нем подозрение. Особенно смущала и раздражала его демократичность жизни на отдыхе. Глядя в его постное, гладко выбритое лицо с золотыми очками на носу, Ник размышлял о том, что богатство, как видно, далеко не всегда связано с наслаждением – по крайней мере, наслаждением того сорта, которого ищет и к которому стремится большая часть человечества.

У Салли Типпер были длинные белокурые волосы, уложенные в искусном беспорядке, и множество болтающихся, блестящих и звякающих драгоценностей. Она все время то кивала, то мотала головой; улыбка ее появлялась и исчезала внезапно, и от этого казалась механической. Перед обедом Салли заявила, что хотела бы выпить аперитив в доме: дурной признак, если учесть, что на отдыхе Феддены старались за закрытыми дверями только спать. Все расселись в кабинете. Ник присматривался к гостям: он видел имена «Сэр Морис Типпер и леди Типпер», выведенные золотыми буквами на доске благотворителей в Ковент-Гарден, и несколько раз видел леди Типпер вместе с дочерью, но с сэром Морисом встретился впервые. Надо найти тему для разговора, подумал он и негромко сказал, что последняя постановка «Тангейзера» не очень хороша.

– Да, очень, очень хороша! – не расслышав, усердно закивала леди Типпер. – Джуди, вам обязательно нужно послушать! Знаете, этот хор пилигримов…

Леди Партридж, еп famille [15]15
  В кругу семьи (фр.).


[Закрыть]чувствовавшая себя свободнее обыкновенного, возразила:

– Ах нет, дорогая, меня в оперу приглашать бесполезно. Я там и не бывала никогда, кроме одного раза, лет тридцать назад… меня сын водил, – и кивнула в сторону Джеральда.

– А что вы слушали, Джуди? – спросил Ник.

– Кажется, «Саломею», – подумав, ответила леди Партридж.

– Удивительно! – воскликнула леди Типпер.

– В самом деле, это был просто кошмар какой-то, – ответила леди Партридж.

– Ох, мама! – укоризненно воскликнул Джеральд; он прислушивался к разговору с рассеянной улыбкой, одновременно слушая рассуждения сэра Мориса об акциях.

– Я восхищен вашим вкусом, Джуди, – поспешил заметить Ник – и сам понял, что прозвучало это очень глупо.

– М-м… это ведь, кажется, Стравинский?

– Нет-нет, – ответил Ник, – гораздо хуже: Рихард Штраус. Кстати, Джеральд, я недавно нашел у Стравинского замечательное высказывание о вашем любимце.

– Прошу прощения, Морис… – пробормотал Джеральд.

– Роберт Крафт спросил его: «Как вы относитесь к операм Рихарда Штрауса?», и Стравинский ответил… – и Ник с наслаждением отчеканил: – «Эта квинтэссенция торжествующей пошлости годится лишь для наказания грешников в чистилище. Музыка Штрауса так дешева и бедна, что едва ли способна заинтересовать современного музыканта».

– Что-о? – с негодованием протянул Джеральд.

– Не знаю, при чем тут «современность», но, по-моему, Штраус намного выше самого Стравинского! – объявила леди Типпер, а сэр Морис бросил на Ника сумрачный и недовольный взгляд из-под очков.

За ужином Джеральд довольно много выпил. Кажется, он хотел напоить и сэра Мориса, чтобы на следующее утро укрепить приятельство мучениями совместного похмелья; но сэр Морис пил, как и вел дела, осторожно и подозрительно, и когда Джеральд протягивал ему бутылку, чаще всего с улыбкой прикрывал ладонью свой бокал. Лицо Джеральда в мерцающем свете свечей приобрело оттенок какого-то почти непристойного веселья; во второй раз за вечер он принялся рассказывать, что департамент Перигор делится на области, называемые зеленой, белой, черной и пурпурной.

– И мы сейчас в белой, – сухо подытожил Морис Типпер.

Беседа, как часто случалось за столом у Федденов, перешла к премьер-министру. Ник заметил, как поморщилась Кэтрин, когда ее бабушка воскликнула:

– Да, она поставит эту страну на ноги! – в своем верноподданическом жаре позабыв, в какой стране сейчас находится. – На Фолклендах она им показала, верно?

– Эта старая карга только и умеет что бряцать оружием, – пробормотала Кэтрин.

– О да, такого врага никому не пожелаешь, – провозгласил Джеральд. Сэр Морис его явно не понял, и Джеральд пояснил: – Плохо оказаться у нее на пути.

– Да, в самом деле, – сказал сэр Морис.

Уани подождал, пока все взгляды обратятся на него (это получалось как-то само собой), и сказал:

– Да, многие так говорят, но, знаете, я вижу в ней и нечто иное. Она ведь удивительно добра… – Помолчал, словно припоминая какую-нибудь трогательную историю, и, ничего не припомнив, добавил: – Готова на любые жертвы, чтобы помочь тем… тем, кто ей дорог.

Морис Типпер гулко прокашлялся, выразив этим звуком одновременно уважение к миссис Тэтчер и неодобрение ее доброте, а Джеральд сказал:

– Разумеется, вы ведь с ней знакомы, – на случай, если из реплики Уани это было недостаточно ясно.

– Ну, собственно, да, – благодарно пробормотал Уани.

– Я ее обожаю! – воскликнула Салли Типпер, возможно надеясь, что после такого заявления в личном знакомстве с премьер-министром заподозрят и ее.

– Понимаю, – ответил Джеральд. – Эти ее голубые глаза – в них ведь можно утонуть, правда?

Сэр Морис так далеко заходить не собирался, а Рэйчел сказала, легко и со значением: «Моего мужа она просто обворожила» – и разговор перешел на другое.

Ник смотрел поверх их голов в окно, где в ночном просторе таинственно мерцали огоньки невидимых днем ферм и дорог. Он по большей части молчал, очарованный шепотом деревьев и мерцанием звезд среди сплетенных ветвей. Вечер спас Уани: он, похоже, искренне восхищался Морисом Типпером и поставил себе задачу – весьма, надо сказать, нелегкую в обоих пунктах – его развлечь и произвести на него впечатление. Перед кофе он надолго удалился в туалет и вернулся заметно повеселевшим: когда он принялся изображать Майкла Фута, хохотала даже Кэтрин, и даже леди Партридж, задремавшая было за столом, проснулась и повеселилась от души.

Наутро, пока было еще не слишком жарко, Типперы отправились к бассейну: она – в огромной шляпе и с целым набором кремов от загара, он – с портфелем в одной руке и новым Диком Фрэнсисом в другой. Ник в это время занимался утренней зарядкой: как правило, он пренебрегал этой традицией, но сегодня решил ее возобновить, чтобы отдалить встречу с неприятными гостями. Когда он спустился вниз, леди Партридж, умевшая плавать, но очень медленно, бултыхалась уже почти посредине бассейна бок о бок с Салли Типпер, не обращая внимания на попытки последней завести беседу. Морис Типпер в облегающих шортах бисквитного цвета устроился за столиком под тентом, читал факсы и делал в них пометки. Судя по лицу, он был совершенно счастлив. Изгнанник Ник отправился в свой любимый дальний угол на нижней террасе и там, в обществе ящериц, раскрыл «Малыша и других».

В полдень сверху послышались голоса: гостей звали поехать пообедать в город. Ник пошел их проводить. Тоби вытягивал дополнительные сиденья в задней части «Рейнджровера» и проверял, надежно ли они закреплены: его труды задерживали отъезд и помогали скрыть облегчение тех, кто оставался дома.

– Мы ведь не хотим, чтобы вы вылетели через ветровое стекло, – объяснил он леди Типпер.

– Надеюсь, этот ресторан вам понравится, – жизнерадостно проговорил Джеральд, жестом приглашая Мориса сесть с ним рядом на переднее сиденье.

– О, Морису нельзя ничего жирного и острого, – проговорила Салли. – Видите ли, у него печень… – И с жалобной миной добавила: – Боюсь, даже наш вчерашний ужин оказался для него чересчур тяжел.

– Не беспокойтесь, все будет хорошо, – не моргнув глазом, безмятежно отвечала Рэйчел.

Джеральд, огорченный невниманием гостей к красотам мануара, решил свозить их в Перигё, в ресторан «Chez Claude [16]16
  «У Клода» (фр.).


[Закрыть]» – удовольствие, которое обыкновенно приберегалось на последний день отдыха.

– Вот увидите, повар у них и вправду заслуживает третьей звезды по мишленовской шкале! – обещал он.

– Честно говоря, мы не такие уж большие гурманы, – с кислой улыбкой отвечала Салли Типпер.

Наконец появились Кэтрин и Джаспер, и Уани со смехом втиснулся вместе с ними в третий ряд. Тоби, словно привратник, захлопнул двери, и «Рейнджровер», мягко зарычав, унесся прочь на обед, который Нику представлялся адской мукой – не из-за города или ресторана, а из-за компании, которая там собралась. Тоби положил руку ему на плечо и повел его обратно в пустой молчаливый дом.

Он приготовил сандвичи на двоих – неторопливо и старательно, нарезая и укладывая на хлеб холодную курицу, салат, оливки, дольки помидоров, которые брызгаются соком, стоит их надкусить. Сандвичи получались неаккуратные, и Тоби с извиняющейся улыбкой заметил Нику (который когда-то подрабатывал в лавке сандвичей и всю эту премудрость изучил в совершенстве), что он, мол, не голубой, так что, не взыщи, с чувством стиля у него плоховато. Потом они отправились с сандвичами к бассейну’ и пообедали под тентом, брызгая соком помидоров и роняя салат себе на колени.

– Хорошо, правда? – сказал, помолчав, Тоби. – Тихо так…

– Ага, – ответил Ник и улыбнулся. Оба они были в темных очках и не видели глаз друг друга.

– Пива хочешь? – спросил Тоби.

– Почему бы и нет, – ответил Ник.

Тоби отправился в домик и принес из холодильника пару бутылок «Стеллы». Пиво стало чем-то вроде сигнала к разговору, но ни один не знал, с чего начать. Наконец Ник спросил:

– А когда уезжают Морис и Салли? – хотя и сам знал ответ.

– Забавно, что ты спросил, – сказал Тоби. – Я как раз сам об этом думал.

– Не знаю, сколько еще я смогу ее вытерпеть.

– Да, ты у нас просто герой, – почти неодобрительно заметил Тоби. – Хотя она ведь знаток оперы, и все такое.

Ник пригляделся, пытаясь разобрать сквозь две пары солнечных очков, не шутит ли Тоби – но тот, кажется, вполне серьезно полагал Салли Типпер знатоком оперы.

– А он – просто классический филистер, – сказал он.

– Он просто ублюдок, – добавил Тоби, который, в отличие от своего отца, почти не матерился.

Ник решил сделать это за него:

– Да, настоящий говнюк.

– Нет, в самом деле.

– Объясни, зачем они вообще сюда приехали?

– По делам, разумеется… – Помолчав – он не любил критиковать отца – Тоби договорил: – Знаешь, папа, кажется, всегда хотел, чтобы мы стали одной счастливой семьей, но потом… ну, после этой истории с Софи… теперь он ведет себя так, словно ничего не случилось.

– Значит, дела… – проговорил Ник; ему не хотелось заводить разговор об «истории с Софи». – Типпер ведь, кажется, очень богатый человек?

– Один из богатейших в стране.

– А что ему принадлежит?

– Ник, да ты что! Неужели не слышал о «Типпер компани»? Это же огромный конгломерат!

– А, ну да, конечно…

– Типпер создал его в семидесятых. История была не совсем красивая, после этого его многие возненавидели, зато он стал миллионером.

– Да-да…

– Слушай, где ты был все это время – Чосера читал?

Ник порозовел и охотно засмеялся в ответ. Ему нравилось, когда Тоби его поддразнивал – в этом было что-то очаровательно эротическое. И странно волновало то, что Тоби разбирается в миллионах и конгломератах. Как и то, что он работал в газете, а его отец имеет какое-то отношение к иммиграционной политике или к условиям содержания заключенных.

– Я заглядывал в его факсы, но они словно на иностранном языке написаны.

– Да, представляю.

– Ну, знаешь, сплошные цифры и все такое.

– Ха! Я тоже туда заглядывал. Там все больше о недвижимости, думаю, и папа этим интересуется.

– Сэм Зиман мне говорил, что у Джеральда дела идут отлично.

– Ага. И у него какие-то новые планы.

– У него всегда новые планы…

– Ну да. Знаешь, он в последнее время очень скучает.

– Верно, хотя…

– Я хочу сказать, скучает здесь, во Франции.

– Он ведь всегда говорит, что ему здесь нравится?

– Нет. Ему нравится сама идея. Ну, понимаешь… – Тоби частенько случалось высказывать умные мысли вот так, между делом и в нарочито неясной форме, словно он не сам до этого додумался, а от кого-то услышал.

– Наверное, скучает по Лондону, – заметил Ник, гадая про себя, понимает ли Тоби его намек.

– По работе он скучает, – ответил Тоби.

Ник неуверенно рассмеялся, но промолчал – вместо этого встал и стянул тенниску.

– Хорошая мысль, – сказал Тоби, поднялся и, без нужды потянувшись, сделал то же самое.

Ник не отрывал от него глаз. Тоби был по-прежнему очень хорош собой, правда, немного раздался вширь, но это лишь придавало ему привлекательности. Уани, наоборот, с возрастом становился только худее, поджаристее, и орлиный нос его, казалось, все круче загибался книзу. Тоби со вздохом оглядел свой чуть выпирающий животик, сел и сделал пару глотков пива, явно желая что-то сказать и не решаясь, и наконец проговорил:

– Знаешь, Ник, я еще и раньше заметил: ты сейчас в прекрасной форме.

Ник выпятил грудь и втянул живот.

– Спасибо, – ответил он и гордо отхлебнул пива.

– С кем-нибудь сейчас встречаешься?

Этот вопрос тронул Ника, главным образом потому, что он понимал, к чему клонит Тоби. Это напомнило ему оксфордские деньки и собственные неуклюжие попытки навести Тоби на серьезный разговор о себе и о своей семье. И было жаль, что приходится ответить – так беззаботно, как только возможно:

– Да, собственно говоря, нет. – И, помолчав, со вздохом: – А в самом деле, почему это у меня никого нет? Просто позор! – А затем, как бы невзначай: – Кстати, а ты как? Уже присмотрел себе какую-нибудь новенькую?

– Нет, – ответил Тоби, – пока нет. – И, невесело улыбнувшись, добавил: – Понимаешь, эта чертова история с Софи… – Медленно покачал головой, словно припоминая. – Честно, Ник, я так и не понял, что же случилось. Ведь мы собирались пожениться, и все такое.

– Понимаю… – ответил Ник, – понимаю…

– И главное, с моим другом!

– Мне иногда кажется, – проговорил Ник (он точно помнил, что говорил это Тоби уже раза четыре или пять), – мне иногда кажется, что ты дешево отделался.

– Черт бы побрал этого Джейми! – сказал Тоби.

– Конечно, она просто дура, – с братской прямотой высказался Ник. – Но только представь себе: все летние отпуска проводить с Морисом и Салли!

– А он винит меня. Представляешь? Считает, что я не сумел ее удержать. Морис, то есть. Ему кажется, что из нас получилась бы хорошая пара.

– Конечно, хорошая – для нее. Отличная пара. Куда лучше, чем она заслуживает.

– Хм… спасибо, Ник.

Тоби потянулся за пивом, глядя в сторону. Похвала Ника, как видно, развязала ему язык и навела на новую мысль.

– Знаешь, у нас все было не так уж хорошо, – сказал он обиженно и виновато. – Я имею в виду, в постели.

– А…

– Представляешь, она это называла «побаловаться».

– Да, звучит не слишком многообещающе.

– Вообще в ней было много… ребяческого. Мне кажется, ей это не особенно нравилось.

– Правда? – не удержался Ник.

Тоби вздохнул.

– Говорила, что я ей делаю больно, ну и вообще…

Этому могли быть разные объяснения: возможно, Софи фригидна (глядя на ее родителей, этому легко поверить), возможно, член Тоби чересчур велик для нее, или Тоби слишком неуклюж, или просто сам он слишком массивен и тяжеловесен для хрупкой девушки. Ник сказал:

– Что ж, если и в постели у вас ничего хорошего не было, это еще один повод считать, что ты дешево отделался.

Его поразила мысль, что человек, три с лишним года игравший главную роль в его бесконечных фантазиях, на самом деле оказался бездарным – или, скорее, неуклюжим от недостатка опыта и неверного выбора партнера – любовником. Как же повезло ему самому, что в таинства любви его ввел человек опытный и ненасытный… И вдруг – на одну или две секунды – в полуденной жаре Ник содрогнулся от пронзительного ветра той далекой лондонской осени.

Тоби задумчиво допил пиво и отправился в домик за новой порцией.

Позже они немного поплавали, так и не поняв, соревновались друг с другом или нет. Ник перегнал Тоби и сначала этому обрадовался, а потом взгрустнул. Из-за своих тайн – Уани и кокаина – он чувствовал себя с Тоби словно отец рядом со своим маленьким, ничего не ведающим ребенком: было и хорошо, и грустно, и отчего-то хотелось плакать. Особенно странно было то, что наконец-то сбылась давняя мечта о купании вместе с Тоби, наедине, когда никого нет рядом и никто не сможет им помешать; но сбылась слишком поздно, и это уже не радует.

Они выбрались на берег и выпили еще по баночке.

– Интересно, как они там, – сказал Тоби.

– Хорошо, что они там, а мы здесь, – ответил Ник. – Я хочу сказать, место это наверняка замечательное…

– Отличное место, старина, как-нибудь обязательно тебя туда свожу, – ответил Тоби. – Кстати, как ты ладишь с Уани?

– Нормально, – ответил Ник. – Он со мной очень щедр.

– Он мне говорил, что может во всем на тебя положиться.

– Правда? Гм… Знаешь, он особенный человек.

– Да, всегда такой был. Но со временем ты привыкнешь. Я-то его вдоль и поперек знаю.

– Вы ведь очень давно дружите, да?

– Ну да, очень, – ответил Тоби.

Ник выдавил себе на ладонь немного крема, и Тоби натер ему спину – осторожно, все время объясняя, что именно он делает. Потом Тоби лег лицом вниз, и Ник в первый раз коснулся его нагого тела, нежно и аккуратно втирая крем в загорелые лопатки. В висках у него уже покалывало от солнца и пива, голова отяжелела, глаза слипались, и неожиданно сильная эрекция на этом фоне была вовсе не к месту. Руки его плавно скользили по спине Тоби – совсем как в тысяче неосуществленных фантазий. Когда они скользнули ниже, сердце усиленно забилось, и Ник принялся массировать спину Тоби, подбираясь все ближе и ближе к соблазнительно свободной резинке плавок – а Тоби молчал и не шевелился, ни звуком, ни движением не давая понять, что об этом думает, словно старался помучить Ника неизвестностью… Наконец, закончив, Ник почти отпрыгнул в сторону и поспешно лег на живот. И несколько минут, пока не задремали, оба лежали рядом и, словно влюбленная пара в постели, лениво перебрасывались репликами, не требующими ответа.

Разбудили Ника странный механический шум и ритмичное пыхтение. Это Тоби вытащил из домика гребной тренажер и теперь упражнялся, натягивая веревку обеими руками. Ник лежал на боку и удивлялся: намеренно, что ли, Тоби устраивает здесь демонстрацию силы? По золотистой от загара спине его струились капельки пота, мышцы на животе так и ходили от напряжения. Странно как-то: грести без весел, сидя над водой, под скрип и урчание механизма… И Нику вспомнилось, как однажды вечером в Оксфорде, когда усталые гребцы сушили весла, готовясь причалить к берегу, он все высматривал на реке Тоби – и наконец увидел его: мощно работая веслом, тот мчался по сонной воде, весь залитый лунным сияньем…

Ник читал под навесом, когда вдалеке послышалось хлопанье дверей и усталые, нелюбезные голоса. Секунд тридцать он заново осваивался с мыслью, что этот дом ему не принадлежит и сейчас вернулись настоящие хозяева. Треснул хрустальный графин, и чудный летний полдень неостановимо течет сквозь пальцы. Появилась, стуча каблучками, Кэтрин: вид у нее был такой, словно ее вот-вот вырвет.

– Хорошо пообедали? – спросил Ник.

– Ох, Ник! Господи… – Она пошатнулась, схватившись за угол стола.

– Присядь, дорогая, присядь.

– Эти Типперы!.. – Она плюхнулась в пластмассовое кресло. – Невежественные, как свиньи, и грубые, как… как…

– Свиньи?

– Точно, грубые, как свиньи! За обед пришлось платить Джеральду. Я посчитала – больше пятисот фунтов! И хоть бы спасибо сказали!

– Мне кажется, им самим не очень хотелось ехать.

– А потом мы поехали в Подьё, и, когда вошли в церковь, они…

– Добрый день, Салли! – проговорил Ник, поднимаясь навстречу леди Типпер, надеясь радостным тоном и любезной улыбкой свести на нет то, что она могла услышать. – Ну что, вам было весело?

Вопрос этот, кажется, застал ее врасплох и даже несколько оскорбил: она дернула головой, словно норовистая лошадь, и резко ответила:

– Да, повеселились, это уж точно!

– Отлично. Я слышал, ресторан в самом деле великолепный. И вернулись вы очень вовремя – мы как раз собирались выпить сока. Тоби пошел за «Пиммзом». Может быть, сегодня посидим на улице?

– М-м… Ну хорошо. А вы чем занимались весь день? – поинтересовалась она, оглядывая его критическим взором.

Ник сообразил, что, должно быть, на лице его отражается скрытое довольство человека, которому позволено было весь день заниматься сладчайшим из дел – ничегонеделанием.

– Боюсь, мы просто бездельничали, – проговорил он и взглянул в сторону Тоби – тот, раскрасневшийся после сна на солнце, появился на террасе с кувшином сока. По лицу Салли видно было, что она верно поняла тайный смысл его слов: он здесь – не чужой, а близкий друг сына хозяев.

Джеральд и Рэйчел довольно долго не появлялись, и Типперы присели за стол, чтобы выпить сока вместе с молодежью. Впрочем, сэр Морис к своему стакану не притронулся. Кэтрин часто моргала и клонила голову набок.

– Сэр Морис, – заговорила она, помолчав, – вы ведь очень богатый человек, правда?

– Ну, пожалуй, да, – ответил он, явно польщенный этим вопросом.

– А сколько у вас денег?

Лицо сэра Мориса затвердело, но, кажется, не от неудовольствия.

– Трудно точно сказать.

– Видишь ли, – заговорила Салли, – невозможно сказать точно, потому что состояние так быстро растет… особенно в наше время.

– Ну хоть примерно, – не отставала Кэтрин.

– Хотите знать, сколько я оставлю, если завтра умру?

– О, дорогой мой… – пробормотала Салли, явно заинтересованная такой перспективой.

– Примерно сто пятьдесят миллионов.

– Да, да… – покивала Салли; она, кажется, надеялась на большее.

– Сто пятьдесят миллионов фунтов стерлингов! – не скрывая изумления, протянула Кэтрин.

– Да уж не лир, могу вас заверить, юная леди. И конечно, не боливийских боливиано.

Наступило молчание. Кэтрин позволяла Типперам наслаждаться ее изумлением; Тоби проговорил что-то о нынешних рынках, но сэр Морис лишь пожал плечами, как бы говоря: «Не думаете же вы, молодой человек, что я стану с вами обсуждать свой бизнес!»

– Я видела, – снова заговорила Кэтрин, – как вы положили несколько монет в благотворительный ящик в церкви в Подьё.

– О да, мы многим помогаем, – ответила Салли.

– А сколько денег вы отдаете на благотворительность?

– Ну, я точно не помню…

– Зная Мориса, можно не сомневаться, что очень много! – При этих словах сэр Морис принял смиренно-недовольный вид, словно жена его упрекала.

– Вы дали пять франков, – сказала Кэтрин. – Это около пятидесяти пенсов по новому счету. А могли бы дать… – подняв стакан, она обвела широким жестом окрестный пейзаж, – миллион! И, даже этого не заметив, спасли бы бесценный романский нартекс!

Слова «романский» и «нартекс» сэр Морис Типпер едва ли когда-нибудь слыхал не только вместе, но даже и по отдельности.

– Ну уж, не знаю насчет «даже не заметив»… – неохотно протянул он.

– Всем помочь невозможно, – сказала Салли. – Но мы давали деньги Ковент-Гардену…

– Да, понимаю, – тактично отозвалась Кэтрин, словно признавая, что сказала ужасную глупость.

– О чем речь? – поинтересовался Джеральд; он вышел в шортах и шлепанцах, с полотенцем через плечо.

– Молодая леди меня критикует. Боюсь, я был с ней недостаточно любезен.

– Да, в общем, нет, – отозвалась Кэтрин.

– На свете существуют богатые и бедные, так всегда было и всегда будет, – сказала Салли.

Джеральд, которому гости явно опротивели, не отрывая напряженного взгляда от бассейна, сказал:

– Моя дочь полагает, что мы должны все свое имущество раздать беднякам.

– Нет, конечно, не все. Но почему бы не помочь, если можешь помочь? – И она блеснула зубами в хищной улыбке.

– А вы что-нибудь положили в ящик? – перешел в наступление сэр Морис.

– У меня не было с собой денег, – ответила Кэтрин.

– Моя дочь, – продолжал Джеральд, – живет в странном заблуждении, что она – представительница бедных, угнетенных классов, а не… не та, кто она есть. Боюсь, спорить с ней невозможно, она просто повторяет одно и то же.

– Вовсе нет, – возразила Кэтрин; теперь она начала сердиться. – Просто не понимаю: если у тебя есть, скажем, сорок миллионов, зачем лезть из кожи вон, чтобы их стало восемьдесят?

Сэр Морис только пожал плечами, и брови его полезли наверх, словно он никак не ожидал услышать подобную глупость.

– Для этого не нужно лезть из кожи вон. Большие состояния растут сами, – попытался объяснить Тоби.

– Но зачем человеку столько денег? Это как с властью: люди стремятся к ней, а вот объясните, зачем человеку власть? Какой в ней смысл?

– Смысл власти, – ответил Джеральд, – в том, чтобы изменить наш мир к лучшему.

– Вот именно, – подтвердил сэр Морис.

– Значит, ты добиваешься власти, чтобы что-то изменить к лучшему? Что-то конкретное? Или наоборот – тебе нравится сама власть, само чувство, что ты можешь что-то менять?

– По-моему, это все равно что спрашивать, что было раньше – курица или яйцо, – сказала Салли.

– А по-моему, хороший вопрос, – заметил Тоби и украдкой взглянул на красную, рассерженную физиономию Мориса.

– Будь у меня власть, от чего боже упаси… – начала Кэтрин.

– Аминь, – вставил Джеральд.

– Я бы запретила людям иметь сто пятьдесят миллионов фунтов.

– Ну вот и ответ на ваш вопрос, – проговорил сэр Морис. И, коротко рассмеявшись, добавил: – Должен вам заметить, не ожидал я здесь услышать подобные разговоры!

– Боюсь, Морис, это все художественная школа виновата, – пробормотал Джеральд; Нику, впрочем, показалось, что на сей раз поведение Кэтрин не слишком его расстроило.

(4)

В тот же вечер за ужином зазвонил телефон. Трубку взяла Лилиана, и все за столом прислушались, стараясь угадать, кого позовут. Ник не ждал звонков, но втайне надеялся, что какие-нибудь неотложные дела вызовут Типперов домой. Однако к телефону позвали «мадам». Застольная беседа продолжалась, но с паузами; все прислушивались к отрывочным репликам Рэйчел у телефона, затем Рэйчел прикрыла дверь в столовую, и прислушиваться стало не к чему. Несколько минут спустя Ник увидел, что в окне ее спальни зажегся свет. Ужин Рэйчел стоял недоеденным на столе, и воздух вокруг него, казалось, сгущался от смутной тревоги. Наконец она вернулась на кухню, и, когда Джеральд спросил, не налить ли ей еще вина, ответила: «Да, пожалуйста» – и стало ясно, что ее можно расспрашивать, пусть и обиняками.