Текст книги "Мужей много не бывает"

Автор книги: Адель Паркс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

11. ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ МЕНЯ

Белла

^{Суббота, 22 мая 2004 года}

Амели звонит мне в 8:30 утра. Меня удивляет, что она так задержалась.

– Знаешь, было бы хорошо, если бы ты объяснила, почему бросила Лауру в пабе вчера вечером, – говорит она.

– У меня была причина.

– Какая?

Я смотрю на Филипа, который мирно спит рядом со мной. Он запутался в белом хлопковом одеяле и закопался сразу в три подушки – и выглядит почти как ребенок. Он спит как убитый. Вчера он был в Швейцарии, встречался с клиентом. Его обратный рейс задержали, а такси, выехав из аэропорта, застряло в пробке, так что мы оказались дома примерно в одно и то же время. Как и Амели, Филип удивился, что я так резко свернула мой выход в свет, и спросил, что случилось.

Я ответила ему, что меня просто переполнило желание оказаться рядом с моим мужем и подальше от этого паба, утопающего в сигаретном дыму и запахе алкоголя и полного толстых неряшливых женщин. Я хотела поскорее вернуться в наш чистый, красивый дом, фасад которого смотрит на юго-запад. Я не могла дождаться, когда обниму его и прижмусь к его груди. Филип был в восторге от такого ответа, и мы занялись любовью прямо на лестнице. На этот раз наше желание пересилило привычку к комфорту.

– Я просто хотела быть с Филипом, – искренне говорю я Амели.

Возникает пауза. Амели обдумывает сказанное мной. В отличие от Филипа Амели не купится на лесть и не отстанет, пока не получит вразумительного ответа.

– Почему? Что происходит? – спрашивает она. В ее голосе слышится всегдашняя проницательность, которую мне сейчас не хотелось бы испытать на себе.

Несмотря на то что утро выдалось ясное и теплое и в спальню через окно струится солнечный свет, я покрываюсь мурашками. Я игнорирую ее вопрос и спрашиваю сама:

– В котором часу Лаура вернулась домой? – и вдруг пугаюсь: – Она ведь вернулась домой, правда?

– Ты боишься, что она лежит мертвая где-нибудь в грязном переулке?

– Нет, я боюсь, что она переспала со Стиви Джонсом, – с неожиданной откровенностью выпаливаю я.

– Белла, что происходит? Ради всего святого, почему ты бросила ее в том пабе?

Я вся сомнение. Одиннадцать лет сурового самоконтроля борются во мне со спонтанным импульсом. Могу ли я отбросить в сторону впитавшийся в плоть и кровь жесткий кодекс и сказать правду? Я нежно прикасаюсь к лицу Филипа. Провожу пальцем от брови к подбородку. Мне есть что терять. Я могу потерять все.

Несмотря на случившийся прошлым вечером жадный, энергичный секс, я не уснула, как обычно, глубоким удовлетворенным сном, в то время как Филип выключился, едва успев дотащиться до кровати. Я попыталась читать, но строчки прыгали у меня перед глазами, злобно радуясь тому, что мне не удается отвлечься с их помощью. Я выпила стакан теплого молока, но оно тоже не помогло, оставив только странный, раздражающий привкус во рту. Так я и лежала всю ночь без сна, вспоминая прошлое, представляя будущее. Первое было тягостно, второе – смутно. Помню, что, когда я в последний раз посмотрела на часы, было 5:45. После этого я, наверное, наконец заснула. Звонок Амели вырвал меня из гнетущего сна, в котором я спасалась от преследующего меня Биг-Бена и утопала в гигантской куче собачьего дерьма.

– Амели, можно приехать к тебе? Я не хочу обсуждать это по телефону.

– Кофе уже на плите, – отвечает она, подражая моему многозначительному тону.

Амели открывает дверь. По ее виду понятно, что она не знает, что делать: обнять меня или устроить разнос прямо на пороге.

– Я полагаю, ты попала в какую-то сложную ситуацию?

– Можно и так сказать. Но сначала я хочу выпить кофе.

Амели ведет меня в кухню, где, как она и обещала и как обычно по утрам, на плите стоит кофейник. Она наливает по чашке мне и себе. Не дожидаясь приглашения, я тянусь к свежим французским рогаликам.

Я не знаю, с чего начать, поэтому решаю пока не начинать. Посмотрев в окно, я вижу играющих в саду Фрейю и Дэйви. Курточки у них наброшены прямо на пижамы, ноги обуты в кроссовки. Небрежность их наряда никоим образом не проистекает из того факта, что Амели до сих пор переживает смерть мужа, хотя постороннему наблюдателю и может так показаться. Амели, Бен и их дети, если не собирались куда-нибудь выходить и не принимали друзей, часто ходили в пижамах все выходные. Бен говорил, что это символизирует его освобождение от сурового гнета рабочей недели, – хотя на самом деле он работал дома и над его рабочей неделей не довлел рекомендуемый стиль одежды. После его ухода из жизни Амели продолжила эту богемную традицию. Меня поражает, что она умудрилась сохранить верную пропорцию, изменяя одни привычки, а другие оставляя как есть.

– Амели, что ты обо мне думаешь? – выпаливаю я. Амели смотрит на меня и, наверное, думает, что это идиотский вопрос.

– Куда ты клонишь? – настороженно спрашивает она. Она, вне всякого сомнения, права, что не стала давать разгромную оценку моим действиям и не набросилась на меня с обвинениями.

– Ну, ты хорошо разбираешься в людях. Мы знакомы друг с другом уже шесть лет и прошли вместе через хорошие, плохие и откровенно кошмарные времена… – Я сжимаю ее руку. На ее лице вспыхивает и тут же гаснет улыбка. – Ты, наверное, думаешь, что видишь меня насквозь.

– Я бы так не сказала, – тактично отвечает она. – О тебе трудно составить однозначное мнение. Ты полна сюрпризов.

– Ты так думаешь? Многие люди, внимательно посмотрев на мою жизнь, подумали бы, что она представляет собой пугающий набор клише. Я знаю, люди думают, что я вышла замуж за Филипа только затем, чтобы выбраться из жизненного тупика…

– Какие люди? Чепуха, – говорит Амели. – Всем видно, что ты любишь его, а он любит тебя. Вы что, поссорились?

Я снова сжимаю ее руку – я не хотела, чтобы она волновалась.

– Я на самом деле люблю Филипа, – настаиваю я. – Я вышла за него замуж не потому, что мне надоело терпеть приставания сексуально озабоченных пьяных посетителей. Но я могу понять, почему они так думают.

– У тебя есть какие-то сомнения насчет ваших с Филипом отношений?

Я делаю глубокий вдох и решаю быть максимально честной. Если я хочу рассчитывать на помощь Амели, я должна все ей объяснить, как бы болезненно это ни было.

– Дело в том…

– Я умираю с голоду.

Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, кто меня перебил.

– Доброе утро, Эдди. Ты что-то поздно встал. Наверное, допоздна вчера заигрался?

Эдди настороженно смотрит на Амели. Наверное, он считал, что провел ее, прячась с фонариком под одеялом. Амели не развивает тему – она всегда говорит, что стать хорошей мамой просто: для этого нужно научиться сражаться только в тех битвах, которые влияют на стратегическое соотношение сил. То, что ребенок не уснул вовремя накануне выходного дня, явно не подпадает под эту категорию.

– Фрейя и Дэйви уже давным-давно играют в саду, – добавляет она.

– Ой! – Эдди немедленно теряет интерес к еде и бежит к задней двери. – Можно и мне с ними поиграть?

– Может быть, тебе стоит сначала позавтракать? – предлагает Амели. Она не настаивает, что Эдди должен позавтракать, – для этого она слишком искушена в вопросах взаимоотношений с детьми. Эдди глотает наживку.

– Может быть. Хорошо. Привет, тетя Белла, – улыбается мне Эдди.

При нормальных обстоятельствах я не в силах устоять перед его улыбкой. При нормальных обстоятельствах я бы подхватила его на руки и расцеловала в обе щеки, но этим утром я едва заставляю себя пробормотать:

– Привет, Эдди.

Эдди еще здесь. Он ночевал у Амели. Это значит… я стараюсь не паниковать. Возможно, Лаура тоже здесь. Возможно, вчера она позвонила Амели, и они решили не будить Эдди – и Лаура осталась здесь или уехала домой одна. Это очень важно, что именно одна. Эдди, будто услышав вопрос, который вертится у меня в голове, спрашивает:

– А где мама? Когда она меня заберет?

В момент, когда звучит вопрос, Амели насыпает в миску хрустящий воздушный рис. Прежде чем ответить, она какую-то долю секунды колеблется. Эдди ничего не замечает, но эта незначительная пауза предоставляет мне всю нужную информацию.

– Она заберет тебя еще до полудня, – говорит Амели. Эдди кивает и берет свою миску.

Мы с Амели сидим и молча ждем, а Эдди медленно поглощает хлопья с молоком. Наконец, после того, как он опустошил миску и умял три ломтя поджаренного хлеба (у этого ребенка что, глисты?), и после того, как он определил местонахождение своей курточки и кроссовок, надел их и выпорхнул из задней двери навстречу приключениям нового дня, мы с Амели оказываемся одни, и я могу спросить:

– Она с ним переспала?

– Ну, я точно не могу сказать, но вчера вечером она позвонила и сказала, что после концерта они хотят куда-то пойти. Она попросила меня оставить Эдди до утра.

– Она с ним переспала, – убежденно говорю я. Оттого, что я произнесла эту фразу дважды, мне не стало легче понять и принять этот кошмарный факт.

– Ну, она же совершеннолетняя, – рассудительно говорит Амели. – Да что такое, Белла? Тебе не кажется, что со своей неприязнью к двойникам Элвиса ты заходишь слишком далеко?

Я не хочу ей лгать, но мне невыносимо и говорить ей правду.

– Я люблю Филипа. Правда люблю. И не из-за большого дома – хотя я не отрицаю, что мне нравится, что у него хорошая и высокооплачиваемая работа. До Филипа у меня была только магазинная карточка «Бутс», и я была несказанно рада, когда у меня появилась карточка «Селфри-джез», – но в основном потому, что мне нравятся их желтые пластиковые пакеты, а не потому, что шопинг в «Селфри-джез» означает, что у меня много денег. Да, я люблю наши поездки в экзотические страны, но только из-за того, что мы ездим туда вместе, и… – Я начинаю запинаться. – Я люблю все то, что появилось вместе с ним, но больше всего я люблю его самого. – Я замолкаю, так как на ум мне вдруг приходит цитата из Шекспира: «Эта женщина слишком щедра на уверения».

– Так в чем же дело? – снова спрашивает Амели.

– Я могу все потерять.

– Что ты имеешь в виду?

Я уже не могу держать в себе тайну, которую я ревностно охраняла много лет. Мне так повезло, что я встретила Филипа. Да, он вытащил меня из мясорубки бесконечной бессмысленной работы. Он оплачивает счета, пока я решаю, что собираюсь делать дальше. Он терпелив, и я не слышала от него ни одного слова упрека – хотя мы оба знаем, что ждать ему, возможно, придется очень долго. Но еще более ценно в нем то, что он обаятельный, забавный, интересный и добрый. Он очень хороший муж, и я хочу… хотела… быть ему хорошей женой. Но видимо, колесо фортуны поворачивается, и удача покидает меня. Скоро тайна раскроется. Я в ужасе.

– Дело в том, что… У такого шаблонного человека, как я, в биографии присутствует один неожиданный, не вписывающийся в образ факт: формально у меня два мужа.

Слова сказаны. Бесконечно долгое, безмолвное мгновение они висят между мной и Амели.

Она сидит не шевелясь. Затем, произнося слова раздельно и четко, она спрашивает:

– Ты что, меня разыгрываешь?

Ее тон выражает настороженность, будто она обращается к девочке-подростку, у которой на лице высыпали угри и которая только что сказала, что скорее наложит на себя руки, чем пойдет в школу. Я чувствую обиду, но одновременно и понимаю ее реакцию.

– Хотелось бы мне, чтобы так и было, – мямлю я. – Я замужем за Стиви Джонсом.

– За Элвисом? – с видимым недоверием переспрашивает Амели.

Я киваю.

– За Лауриным Элвисом?

– Ну, на самом деле он мой. – Я возмущена тем, что она так отозвалась о Стиви. И это хуже всего.

12. МНЕ ПОВЕЗЛО

Стиви

Несмотря на то что сегодня суббота, а мы с Лаурой болтали чуть ли не до рассвета, я встаю, когда на часах нет еще и восьми. Обычно после концерта я сплю долго и валяюсь в постели до тех пор, когда по телевизору не начинается какой-нибудь матч, но сегодня все иначе. Во мне кипит энергия. Я чувствую себя мальчишкой, который, проснувшись в субботу утром, понимает, что сегодня не надо идти в школу, что родители выдадут ему карманные деньги и что окружающий мир полон безграничных, неисчислимых возможностей.

Я иду в кухню и ставлю чайник. Открываю холодильник и вижу, что он практически пуст. В общем-то ничего другого я и не ожидал. На дне пакета еще плещется молоко, но, понюхав его, я убеждаюсь, что им может заинтересоваться только биолог. Я надеваю джинсы, футболку и носки – по выходным я не утруждаю себя ношением трусов, – завязываю кроссовки, хватаю со столика связку ключей и отправляюсь за покупками.

Пройдя уже половину пути, я вдруг вспоминаю, что должен был оставить записку Лауре. Вполне вероятно, что, когда она проснется, она и понятия не будет иметь, где находится. Вчера, когда мы наконец добрались до дому, она едва ноги переставляла и все повторяла, что еще никогда не была в Хайгейте, хотя я каждый раз отвечал ей, что в этот раз она тоже туда не попадет, так как я живу в Уэст-Хампстеде. Зря я не оставил записку. Нет ничего хуже неопределенности. Это моя личная фобия. Старая история. Я решаю вернуться как можно скорее.

– Доброе утро, дружище, – здороваюсь я с мистером Пэйтелем.

Он улыбается и кивает. Он знает меня по моим бесчисленным полночным вылазкам в его магазин за хлебом, молоком, сыром, замороженным картофелем фри и т. д. Он неизменно доброжелателен – и это удивительно, принимая во внимание тот факт, что ему каждый день приходится иметь дело с целыми толпами подростков-воришек, вонючих алкоголиков и местных молодчиков с большими кулаками и маленьким мозгом, которые вечно недовольны его наценкой.

Я беру пластиковую корзину и кладу туда пакет апельсинового сока, хлеб и два пакета молока (в одном обычное, в другом обезжиренное – я не знаю, какое пьет Лаура). Не могу решить, что лучше взять: рогалики или бекон, сосиски и яйца. У меня чувство, что Лаура предпочитает приготовленный завтрак, но я не уверен, что она признается в этом на такой ранней стадии. Женщины всегда пытаются показать мужчинам, что едят меньше, чем на самом деле. Что, кстати говоря, довольно нелепо, потому что нам совершенно все равно, что и сколько они едят.

Я решаю купить и то и другое и заодно бросаю в корзину банку фасоли и упаковку замороженных грибов, которые, вероятно, будут вполне прилично выглядеть в жареном виде. Мистер Пэйтель, без сомнения, видит такие корзины каждую субботу. Он советует мне взять из холодильника свежий апельсиновый сок – он вкуснее, чем тот, который выбрал я. Я меняю пакет на маленькую бутылку свежевыжатого прохладного сока. После секундного колебания беру еще пару бутылок. Могу дать голову на отсечение, что, проснувшись, Лаура будет ощущать острую нехватку витамина С.

Лаура восхитительна.

Лаура, целующая уличных музыкантов – или, по крайней мере, позволившая мне поцеловать себя, когда я изображал уличного музыканта, – восхитительна.

Играть музыку в метро – это не основное мое занятие. Днем я работаю учителем музыки в государственной средней школе, расположенной недалеко от моего дома. Мне нравится эта работа, но я бы не сказал, что она дается мне легко. Я редко вижу в учениках талант и уверенность в себе. В рамках британской системы государственного образования считается дурным тоном показывать, что ты талантлив, и если уж кто-то из школьников и проявляет себя, то делает это на футбольном поле или на сцене, во время обязательного ежеквартального спектакля. После седьмого класса у всех детей складывается мнение, что скрипка – скука смертная. Большинство моих учеников выбрали музыку, так как решили, что это халява, – видимо, потому, что в ней нет глаголов, которые требуется спрягать, и чисел, которые требуется считать.

Раньше я посвящал выступлениям в качестве двойника Элвиса гораздо больше времени. Я надеялся, что сие занятие станет для меня чем-то вроде профессии, – многие люди зарабатывают этим неплохие деньги. Но не получилось. Теперь я выступаю только время от времени – в основном потому, что мне нравится видеть людей, которые любят музыку, а в моих классах, особенно в старших, таких людей исчезающе мало. Я ограничиваюсь несколькими свадьбами и днями рождения в месяц, а теперь вот еще подписался на один концерт в месяц в пабе «Колокол и длинный колос».

Мои выступления имеют для меня еще два плюса. Во-первых, они приносят мне некоторый доход в дополнение к учительской зарплате. Во-вторых, после того, как я спел несколько песен на свадьбе тети Марка Баркера, дети в школе начали испытывать ко мне нечто вроде уважения. Марк Баркер – самый бескомпромиссный парень в школе. Он вызывает в окружающих примерно столько же симпатии, сколько свежий, сочащийся кровью и гноем чирей, но учителя и ученики почему-то стараются понравиться ему, хотя и ненавидят себя за это. Мне повезло: Марк никогда не презирал меня в той же полновесной мере, как почти всех остальных учителей. Я пока прожил на свете меньше тридцати пяти лет и еще не перешел в разряд полумертвецов (Марк никогда не опускается до разговоров со старьем, стоящим одной ногой в могиле). И я не ношу круглый год сандалии на носки. Я даже подозреваю, что Марк всегда считал, что я ничего себе тип, но только никогда не мог простить мне того, что я школьный учитель. Вот если бы я занимался разработкой интернет-сайтов или рекламным бизнесом, Марк признал бы, что я в порядке. После выступления на свадьбе его тети я почти сравнялся в его оценке с представителями этих престижнейших и доходнейших профессий.

В какой-то момент дети узнали, что у меня есть вечерняя работа, притом что я преподаю музыку в школе, – боже, я не мог упасть ниже в их глазах. Довольно продолжительное время каждый раз, когда я проходил по серым школьным коридорам, мои барабанные перепонки страдали от бесчисленных какофонических интерпретаций «Тюремного рока». Я уже начал смиряться с тем, что буду слышать ублюдочные версии песни «Вернуть отправителю» до самого дня ухода на пенсию, который будет ознаменован получением золотых наручных часов. Когда в поле зрения юнцов появляется микрофон, они очень настойчивы, но не очень гибки в подходе. Затем Марк Баркер предложил мне прийти к нему в класс с гитарой. Поначалу мне не слишком импонировала эта идея – я считаю, что такие эксперименты всегда заканчиваются слезами, – но в итоге я провел скромный, но вполне неплохой джем-сейшен. Мне это даже понравилось.

Скоро вся школа узнала о том, что я «не совсем дерьмо», и мои уроки стали отличаться заметно большей живостью и насыщенностью и, чего греха таить, заметно лучшей посещаемостью. Удивительно было наблюдать, с каким интересом и энтузиазмом класс обсуждает музыку. Для меня это зрелище обладало неповторимой новизной.

Мои ученики, похоже, видели в Элвисе недостающее звено между Бетховеном и обожаемым ими хип-хоповым хламом. Заблуждение относительно того, что музыка, наполненная ругательствами и проклятиями в адрес Бога, – это круто, а все остальное – отстой, медленно изживало себя. Мы говорили о значении музыки в истории человечества, о ее месте в современном обществе, о возможности зарабатывать на жизнь с ее помощью. Одно из таких обсуждений привело к пари (с таким же успехом это можно назвать социальным экспериментом или откровенной авантюрой), которое состояло в том, что я должен был подкрепить действием свое утверждение, что мог бы зарабатывать на жизнь, играя музыку на улице. Вызов бросил Марк Баркер. Я не мог отступить.

Вот почему в тот день, когда я встретил Лауру, я изображал из себя уличного музыканта. Однако мне кажется, что, притворяясь уличным музыкантом, ты в самом деле становишься им – пусть даже только на пару пустых академических часов и перерыв на ленч. Это как, скажем, если ты притворяешься парикмахером и стрижешь чью-то голову, то на этот конкретный момент ты в самом деле становишься парикмахером. Я считаю, что это отличная концепция, поскольку она позволяет нам попробовать в жизни многие занятия.

Когда я увидел Лауру, я подумал, что она забавная и слегка странная. Меня всегда это привлекало в женщинах, хотя я по своему горькому опыту знаю, что таких женщин следует избегать (от «слегка странная» всего один маленький шаг до «совершенно психованная»). Еще я подумал, что она красивая и у нее приятный акцент. Мне нравятся австралийки – они умеют бросать фрисби. А когда она поцеловала меня – или, точнее, позволила мне поцеловать себя, – у меня в животе запорхали бабочки. Но я не ожидал ее снова увидеть. В метро каждый день ездит три миллиона человек, и это даже не была моя обычная линия, но, как любил говорить мой дед: «Никогда не недооценивай тех усилий, на которые способна женщина ради того, чтобы завладеть тем, что она хочет». А Лаура, видимо, хотела меня.

Эта мысль так меня вдохновляет, что я подпрыгиваю и щелкаю в воздухе каблуками, мысленно отметив, что надо будет исполнить этот маневр перед Лаурой, если представится такая возможность или возникнет шанс создать такую возможность. Женщинам нравится, когда их мужчины дурачатся, как дети. Интересно, удастся ли сегодня показать ей, что я умею ходить на руках?

Она сказала, что меня разыскала ее подруга и почти силой потащила на мой концерт. Это все глупости. Где, в таком случае, эта ее подруга? Вчера вечером она была одна. Я ни в коем случае не жалуюсь. Она очень решительная и редкая девушка, раз не испугалась навести справки и найти меня.

Я вставляю ключ в замок на двери подъезда, поднимаюсь по лестнице и бесшумно открываю дверь моей квартиры – не хочу будить Лауру, если она еще спит. С ее мальчонкой ей вряд ли часто выпадает возможность поваляться в постели. Но моя предусмотрительность оказывается излишней. Квартира встречает меня признаками активной деятельности.

В душе шумит вода, а телевизор настроен на канал Эм-ти-ви – чересчур громко для такого раннего часа. Скоро дядя из квартиры этажом ниже будет стучать щеткой в потолок. Он так всегда делает, когда я включаю музыкальный канал. Я улыбаюсь про себя. Еще одно доказательство того, что Лаура – девчонка высший класс.

Я принимаюсь готовить завтрак: ставлю рогалики в микроволновую печь, а все остальное кладу на сковороду, смазав ее предварительно растительным маслом. Почему-то я нервничаю. Говорю «почему-то», потому что я вообще-то привык занимать женщин по утрам, и завтрак – это трапеза, которую я готовлю чаще всего. Рискуя показаться жалким хвастуном, признаюсь, что мог бы после каждого выступления укладывать в постель красотку (или хотя бы не лосиху в шелковом белье). Женщины, которые приходят на мои концерты, редко представляют собой неприступную крепость. А если среди публики не находится той, кто завладеет моим воображением, на крайний случай у меня есть фанатки. Фанатки спят со мной, воображая, что спят с Элвисом Пресли. Это, конечно, слегка странно, но многие из них просто сногсшибательны, и я считаю, что напеть пару строчек из «Люби меня нежно» – небольшая цена за восторженный и ни к чему не обязывающий секс с длинноногой малышкой. Это не я ублюдок. Это биология. Очень немногие мужчины смогут скрепить сердце (или то, что в штанах) и сказать «нет».

Но Лаура не такая.

Она не просто детка, она женщина. Она может и посмеяться, но, когда говоришь с ней, понимаешь, что жизнь у нее не сахар. Она как друг, но в то же время она сексуально привлекательна. Она сексуально привлекательный друг. Я уже жду не дождусь, когда познакомлю ее с ребятами, потому что Джон обязательно будет ее смешить (вчера вечером я имел возможность убедиться, как это здорово, когда она смеется), а Дэйв отбросит на меня выигрышный отблеск от своих рыцарских доспехов – он занимается защитой окружающей среды, спасением китов и тому подобным, а девушки восхищаются такими парнями (хотя почему-то не спешат броситься им на шею). А ребята будут в восторге от Лауры. Они решат, что она забавная, интересная и «своя в доску». Они должны так решить.

– Привет, – прерывает Лаура мои мысли о ней.

Я подпрыгиваю так, словно она застала меня за просмотром жесткого порно, и, подчиняясь эффекту домино, чуть не роняю сковороду.

– Привет, – сдавленно говорю я, затем кашляю и машу полотенцем над сковородой в попытке создать впечатление, что поднимающиеся от нее пары неожиданно и сильно повлияли на мои голосовые связки. Пробую снова, надеясь, что не напоминаю тембром голоса мальчишку в период опущения мошонки. – Как спалось? – спрашиваю я.

Лаура вспыхивает. Честно, она просто великолепна. Мне приходят на ум стихи старых поэтов, которые я читал в школе, чтобы сдать экзамены повышенного уровня, – стихи о застенчивых, робких девушках, у которых на щеках всегда цветет румянец. Я тогда думал, что это сопливая чушь, но теперь вижу, как привлекательна стыдливость, особенно в сочетании с почти незаметным, но освещающим ее изнутри отсветом желания.

– У нас был секс? – спрашивает Лаура. Слово «секс» в ее устах заставляет мой член слегка напрячься. Мне нравится это ощущение, но сейчас оно не к месту.

– К сожалению, нет, – честно признаюсь я.

Лаура с облегчением вздыхает.

– Это хорошо.

Мое лицо выражает разочарование, и Лаура это замечает. В таких случаях я никогда не скрываю разочарования, так как по своему опыту знаю, что лучший способ получить женщину – это показать, что ты ее хочешь.

– Я имею в виду, если бы он у нас был, я бы предпочла это запомнить, – добавляет она.

Я улыбаюсь:

– У тебя еще будет возможность. Я обещаю.

Она снова вспыхивает и смущенно берется руками за отвороты халата. Это мой халат. Мне нравится видеть, что на ней мой халат. Она, похоже, тоже задумывается об этом и через мгновение опускает руки, сама не заметив, что от ее действий он распахнулся чуть шире… Я так хочу ее!

– Мы разговаривали, – добавляю я.

– Это я помню, – улыбается она. – По крайней мере, большую часть. Я совсем глупости говорила?

– Нет. Ты была обворожительна, – отвечаю я. Мы оба знаем, что я говорю это не для проформы.

– Что у нас на завтрак?

– Яичница с беконом, сосисками и фасолью. Даже какие-то грибы, хотя я им не доверяю.

– Здорово, – улыбается Лаура.

– Здорово, – подтверждаю я.