Текст книги "Мужей много не бывает"
Автор книги: Адель Паркс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)
– Превосходно! Удивительно! И откуда в вас столько энергии? – говорил конферансье Нил Карран, хлопая по спине очередного горе-Элвиса после его жалкого выступления.
– Отличный костюм, – хвалил он следующего. – Вы выглядите в нем просто великолепно. Скажите, почему для своего выступления вы выбрали именно эту песню?
И Элвис начинал объяснять, что это любимая песня его старой, давно почившей бабушки. Публика отзывалась единодушным «а-ах!» и снова взрывалась аплодисментами.
– Это так глупо, – наконец не выдержала я. – Они все делали выбор, подчиняясь чувству, а не разуму.
Никакого понятия об эффективности удара.
– Они же эстрадные артисты, а не члены элитного силового подразделения, защищающего королевскую семью, – не согласился Стиви.
– Раз они артисты, то мне должно быть интересно на них смотреть – а мне скучно. И я уже устала, – отозвалась я. Устала от Стиви, промелькнула мысль. Я попыталась отогнать ее, но она упрямо возвращалась. – Мне кажется, так подходить к делу – по меньшей мере самонадеянно. И все равно здесь никто не поет и не выглядит как Элвис. Вот он был настоящий артист.
Стиви улыбнулся широкой улыбкой:
– По-моему, за все время, пока я тебя знаю, ты первый раз одобрительно отозвалась об Элвисе.
И последний.
Я не дождалась выступления Стиви. Я сказала ему, что мне надо в туалет, вышла из зала, оставив на столике бокал с теплым «Блу-Нан», и уже не вернулась.
На улице воздух был свеж, накрапывал мелкий дождь. Впервые в жизни я была рада холодному прибрежному бризу, хотя он и не мог очистить меня от табачной вони, впитавшейся в одежду и волосы. Я направилась к нашей гостинице и по дороге увидела здание, на котором красовалась вывеска: «Целомудренные танцовщицы. Вход сзади». А что, очень смешно. Я прошла через отвратительную галерею игровых автоматов и миновала длинный ряд уличных ларьков, в которых продавалась жирная, чуть ли не светящаяся пища. В гостинице я собрала свои немногочисленные вещи и потащилась на автобусную остановку. Я не оставила записки. Я не стала оглядываться назад.
Когда я, бросив Стиви в Блэкпуле, садилась на автобус «Нэншл экспресс» до Лондона, то почти была уверена, что он бросится за мной в погоню. В глубине души я ждала, что он найдет меня и мы начнем все сначала. Мне казалось, что в Лондоне у Стиви появится шанс стать музыкантом – настоящим музыкантом, а не дешевым имитатором. А я могла бы заняться… не знаю чем, но, без сомнения, чем-нибудь шикарным. Разве в Лондоне не все шикарно? Но Стиви не нашел меня. Не то чтобы я как-то облегчила ему задачу или помогла в поисках. Я не стала отсылать ему свой новый адрес, а когда отправила открытку, чтобы дать знать, что со мной все нормально, то написала только, что я «на юге». Я хотела, чтобы он сделал что-то сам; чтобы он отыскал свой путь и доказал мне, что он не тот безнадежный, статичный и ни к чему не способный рохля, каким я привыкла его считать. Он не сделал ничего, что могло бы разрушить мое предубеждение против него. Он не сделал вообще ничего.
Так что я стала строить жизнь заново. Я задвинула подальше разочарование и душевную боль и устроилась на работу. У меня появились новые друзья. Я въехала в тесную грязную квартиру. За нее я платила даже больше, чем в Эдинбурге, но меня это не смущало. В Лондоне мне нравилось абсолютно все. Меня волновали и удивляли те вещи, которые большинство приезжих находят утомительными и раздражающими. Мне нравилось, что этот город большой, шумный, что у него до нелепости сложная карта метро. Мне нравилось, что магазин на углу никогда не закрывается, я наслаждалась энергичным ритмом, в котором живет население Лондона. Моей доброжелательности и терпения хватало на всех: на бесцельно шатающихся туристов, на вечно занятых и чем-то постоянно озабоченных менеджеров, на отчаянно старающихся угнаться за модой студентов, на идущих на стадион школьников и прогуливающих уроки школьниц. Я была околдована.
Я не сказала своим новым друзьям, что замужем. Так было проще. Я хотела влиться в общество, чему не способствовало признание в том, что я двадцатидвухлетняя сбежавшая супруга. Я всегда ощущала присутствие этого неприятного секрета в самом дальнем уголке сознания, но никогда не позволяла ему просочиться в мысли или совесть или – что хуже всего – попасть на язык. В Лондоне было чем отвлечься. Я гуляла по улицам. Фотографировалась на Трафальгарской площади, на фоне собора Святого Павла и лондонского Тауэра. Убивала время в барах и кафе. Ходила по модным магазинам. По восемь часов в день умирала в различных конторах. Месяцы летели и превращались в годы, и, проснувшись однажды утром, я вдруг поняла, что за последние несколько недель ни разу не вспомнила о Стиви. Он больше не был частью моей жизни, что бы там ни утверждала глупая бумажка, лежащая в бюро записи актов гражданского состояния в Абердине.
Чтобы сохранить секрет, мне приходилось отказывать себе в том, чем большинство людей пользуется как данностью. Для меня невозможны были по-настоящему близкие отношения. Я держала своих мужчин на расстоянии вытянутой руки. Девушки, с которыми я работала или снимала жилье, считали меня настоящей устрицей с закрытыми створками. Пока не появился Филип.
Черт возьми!
Я по природе не жестока и не хотела никого обидеть. Я просто пыталась не влюбиться и таким образом избежать каких бы то ни было осложнений – но даже в самых худших кошмарах я не могла представить себе, что Стиви вновь появится в моей жизни, познакомившись с одной из моих подруг. Какая насмешка фортуны! По мне так лучше пусть разразится ядерная война, только пусть Филип не узнает о том, что я натворила.
Амели тоже не предложила ничего дельного. Она сказала, что я должна объясниться с Филипом. Ага, как бы не так! И что я ему скажу? «Филип, дорогой, помнишь ту свадьбу, которая была у нас полгода назад и за которую ты отвалил сорок тысяч? Так вот, милый, это ничего не значит, потому что я замужем за другим мужчиной» – так, что ли? Хорошо хоть, что Филип уехал по делам на неделю и не может видеть, как меня бросает то в ярость, то в ужас.
У меня есть свой план.
Предположим, что Лаура еще не так глубоко увязла со Стиви (а так оно, скорее всего, и есть – они ведь встречаются всего несколько дней). Я попытаюсь убедить ее как можно скорее дать ему от ворот поворот. Как только мы выкинем Стиви из нашей жизни, все пойдет как прежде. Я рассказала об этом плане Амели, но она заявила, что я обманываю себя, и организовала для нас с Лаурой встречу за ленчем.
Амели заказала столик в «Пале-дю-Жардэ» в Ковент-Гардене. Вообще-то это один из моих самых любимых ресторанов, но сегодня мне трудно отдать должное его безупречному интерьеру и соблазнительному меню.
– Столик у окна! Замечательно! – радуется Лаура. Скорее всего, она здесь в первый раз – она глаз не может оторвать от роскошной кожи и дерева и тончайших переходов между серым и коричневым – доминантными цветами декора. Сегодня она оставила Эдди в детском саду – и, чтобы компенсировать бюджетную брешь, отработала лишнюю смену в своей приемной. Меня несколько сбивает с толку, что она решительно настроена вести себя как обычный человек, а не как губка для мытья посуды. Очаровательно. Ужасно.
– Ты с ним переспала? – требовательно спрашиваю я. Я сказала это громче, чем рассчитывала, и половина посетителей поворачивается в нашу сторону.
– Ничего себе! Мы еще даже меню не пролистали, а ты уже такие вопросы задаешь, – мямлит Лаура.
Я внимательно смотрю на нее, стараясь понять, что означает такая реакция – обиду, возмущение или попытку уклониться от ответа? И почему она так реагирует – потому что переспала или потому что не переспала с моим мужем? Одним из моих мужей.
Я перевожу взгляд на Амели. Она неодобрительно косится на меня и берет в руки меню.
– Думаю, нам стоит попробовать шампанское, – говорит она.
– О, замечательно, – тут же соглашается Лаура, против обыкновения даже не поинтересовавшись, сколько оно стоит. Похоже, она слишком счастлива, чтобы обращать внимание на такие мелочи.
Амели подзывает официанта и заказывает шампанское и бутылку воды. Когда официант удаляется, я снова спрашиваю:
– Ну, так ты с ним переспала?
– Стиви Джонс соблазнил меня словами, – со значением говорит Лаура. Я понимаю, что она репетировала свою речь, и это меня слегка беспокоит. – Не глубокими, проникновенными и поэтичными словами некоторых песен Элвиса и уж точно не глупыми, предсказуемыми, попсовыми словами других его песен. Ну как в «Сдавайся»: «Я весь горю, тебя боготворю, а без тебя, наверное, умрю» – ну и так далее.
Тут она закатывает глаза – это должно означать, что ей смешны такие штампованные фразы и что они недостойны ее. Но все впечатление пропадает, потому что если бы я захотела описать, как Лаура выглядит в этот момент, то сказала бы, что она, похоже, вся горит и явно кого-то боготворит. Перед лицом таких очевидных фактов трудно смеяться над глупыми песнями. Я смотрю на Амели. Она тоже под впечатлением – как и я, видит, что Лаура выросла еще больше. От ее сутулости не осталось и следа. Я никогда не видела ее такой сильной и красивой.
– Он соблазнил меня моими собственными словами, – заявляет Лаура, улыбаясь до ушей.
– Что ты имеешь в виду? – спрашивает Амели.
– Стиви Джонс задает вопросы, внимательно выслушивает ответы и задает еще больше вопросов. Я и не подозревала, что могу быть такой интересной собеседницей, – объясняет Лаура. – Белла, прости меня за то, что я осталась в пабе, а не пошла с тобой. Ты на меня больше не сердишься?
Я киваю и надеюсь, что Амели заметила, что у меня хватило совести покраснеть.
– Это было свинство с моей стороны. Я понимаю, что мне следовало схватить сумочку и уйти, не обратив внимания на то, что он пел для меня.
– А он пел для тебя? – бормочу я. Такое ощущение, будто рот набит мылом.
– Да! – Лаура сверкает зубами. – Я должна была выбежать из бара, догнать тебя на улице и все выяснить, – но я просто не могла. Прости. Кстати, как ты сейчас-то себя чувствуешь? Все нормально?
– Еще чуть-чуть подташнивает, – мямлю я. И это, кстати, правда.
– Я решила, что ты съела что-то не то – или что все из-за того, что мы мешали напитки. Но все равно, тебе, наверное, стоит пойти к врачу и проверить, что там такое. Ведь тебе уже довольно долго нездоровится.
– Шесть дней.
Официант ставит на стол бутылку воды и приносит шампанское в ведерке со льдом. Не успевает он наполнить бокалы, как я уже осушаю свой до дна и наливаю следующий.
– Будем здоровы, – улыбаясь, говорит Лаура. – Ничего себе! Ну у тебя, подруга, и жажда.
Я уже собираюсь в третий раз спросить, спала Лаура со Стиви Джонсом или нет, как она говорит:
– Я просто невероятно счастлива, и это при том, что мы так и не переспали.
Слава тебе господи. Я чуть не захлопала в ладоши, но вовремя остановилась, подумав, что такой жест с моей стороны наверняка привлечет внимание Лауры и Амели.
– Всю последнюю неделю мы видимся каждый день, и, девочки, я бы соврала, если бы сказала, что мне его не хотелось. Он «о-о-х-а-а-х» на все сто. – Лаура изображает сладострастные стоны в духе Мэг Райан; при других обстоятельствах это выглядело бы забавно. – Но я никуда не тороплюсь, – заявляет она с самоуверенной улыбкой.
– Это самый лучший подход, – говорит Амели и со значением косится на меня.
Уф! Глубокий вздох. Ну, по крайней мере, она не увязла в этом по самые уши. Теперь, когда я знаю, что Рубикон ими не перейден, я успокаиваюсь настолько, что чувствую себя в силах заказать морского окуня с картофелем фри. Амели повторяет мой заказ. Лаура, несмотря на то что она худая, как вешалка, и легко могла бы позволить себе набрать пару фунтов, останавливается на креветочном салате. Я сомневаюсь, что она и правда будет удовлетворена таким низкокалорийным блюдом, – не думаю, что после своего судьбоносного столкновения с уличным музыкантом она хоть раз нормально ела.
– Ну а что вы тогда делали, если не трахались? – спрашивает Амели. Отличный и вовремя заданный вопрос – но одновременно грустное свидетельство того, как обстоят дела с обрядами ухаживания в двадцать первом веке.
– В субботу мы водили Эдди в Музей наук.
– А ты не поторопилась их познакомить? – спрашиваю я. – Эдди будет переживать, если Стиви некоторое время будет присутствовать в его жизни, а потом вдруг исчезнет. – Мне нужно было подчеркнуть, что он обязательно исчезнет.
– Мы ходили туда, чтобы узнать больше о силе тяжести и законах движения, а не затем, чтобы качаться на люстрах, – смеется Лаура. И чего это она все время смеется и хихикает? – К тому же в присутствии Эдди Стиви вел себя очень сдержанно. Мы даже не держались за руки. При взгляде со стороны можно было подумать, что мы просто друзья. Большую часть времени он играл с Эдди, а не общался со мной.
– Может, ему не нравится держаться за руки на людях, – предполагаю я. – Некоторые мужчины этого не любят. Они, как правило, ни с кем долго не задерживаются.
– Ну, когда Эдди в воскресенье был у своего отца, мы со Стиви гуляли по Камден-Маркет и обедали в Ислингтоне. И он все время держал меня за руку.
– Ты думаешь, он тебе подходит? – спрашиваю я. – Уличный музыкант? Эта профессия вряд ли приносит ему стабильный доход.
– Он не уличный музыкант. Он учитель. А играет на улицах и в метро он потому, что заключил такое пари, – отмахивается Лаура.
Как это ни странно, я чувствую облегчение. Оказывается, в глубине души я почему-то не могла смириться с тем, что один из моих мужей зарабатывает деньги тем, что играет прохожим на гитаре, – хотя тот факт, что у него есть нормальная работа, лишает меня одного аргумента в дипломатической войне против Лауры.
– Он такой замечательный. У него что-то такое есть внутри… душа нараспашку. Понимаете, о чем я?
Я понимаю, о чем она.
– С ним мне кажется, что мне снова шестнадцать. Я понимаю, о чем она.
– В понедельник он пришел ко мне после работы, и мы ничем особенным не занимались. Он помог выкупать Эдди. Мы прочитали ему сказку – читали по очереди – и уложили его спать. А потом мы просто… ну, понимаете… – Лаура заливается румянцем.
И чего ей, спрашивается, краснеть, если они не трахались?
– Мы просто разговаривали. Говорили о том о сем, обсуждали все на свете. А во вторник вечером, после того как он вернулся из школы, мы пошли во дворец Александры смотреть выступление скейтбордистов.
– Ты же не любишь скейтборд. Это вообще не твоя опера. Ты пошла туда, только чтобы доставить ему удовольствие? А ты подумала о том, что он, возможно, не готов будет идти на подобные жертвы ради тебя?
– Эдди там очень понравилось.
– Не исключено, что из-за того, что его не уложили спать в положенное время. Разве можно, чтобы он так поздно ложился, когда ему на следующий день нужно вставать в детский сад? А Стиви со своей стороны идет на какие-нибудь компромиссы или он нарушает исключительно твою жизнь? – Я чувствую себя одновременно ее отцом и матерью.
– В среду он пошел вместе со мной на детский праздник, куда пригласили Эдди, и два с половиной часа катал на себе детей с липкими руками и сопливыми носами. А сегодня мы сложились на няню, идем на мюзикл «Чикаго», – с триумфом заключает Лаура.
Мы обе знаем, что она победила. В этом вся и беда, когда дело касается Стиви, – он… ну, славный, что ли.
Я смотрю на своего морского окуня и понимаю, что потеряла аппетит.
Оставшееся до конца ленча время я перечисляю Лауре все возможные проблемы, которыми могут быть чреваты ее новые отношения. Для меня это очень трудный в плане аргументации спор, так как неписаная народная мудрость гласит, что влюбляться и любить – это очень хорошее дело.
– Ты же не хочешь, чтобы эта… интрижка помешала тебе учиться? – Лаура, ко всему прочему, еще и посещает курсы массажистов.
– Я буду практиковаться на нем! – отвечает она.
– Ты всегда говорила, что времени у тебя впритык, хватает только на Эдди, работу и учебу. Чем-нибудь обязательно придется пожертвовать.
– Чем же? Моей сногсшибательной карьерой девочки на побегушках у местного врача? Ой, боюсь-боюсь, – с сарказмом говорит она. – Слушайте, я не знаю, чем это объяснить, но каким-то образом Стиви очень легко вписался в мою жизнь. Он не тянет меня в сторону – он идет рядом. Вы не представляете, как это здорово, когда кто-нибудь помогает укладывать ребенка в постель.
Я бы хотела указать Лауре на очевидные недостатки Стиви: у него начисто отсутствует честолюбие, он хотел жить совершенно не там, где хотела жить я, он настолько одержим Элвисом, что от этого сводит зубы, – но я не уверена, что она воспримет все это с тех же позиций, что и я. И к тому же Стиви теперь учитель. Он занимается серьезным делом, а я все еще лодырничаю. Не слишком утешительная мысль. Даже я понимаю, что продолжительные учительские каникулы могут сильно помочь Лауре, так как позволят ему приглядывать за Эдди, – в том случае, если Лаура станет встречаться со Стиви на постоянной основе.
Но я ни на секунду не допускаю мысли, что она будет это делать. Если бы речь шла не о Стиви, а о каком-нибудь другом парне, который ходит на мюзиклы и катает детишек на спине, мы с Лаурой уже строили бы планы насчет ее второго ребенка. Я помню, какое у Стиви потрясающее тело, и, судя по тому, что я успела заметить в пятницу в баре, оно ни на йоту не стало хуже. Я помню, что он добрый и умный, вдумчивый и забавный. Я не понимаю, как эти его качества могут помочь мне изменить Лаурино отношение к нему.
– Ты ничего о нем не знаешь, – не сдаюсь я. Я вступаю на опасную тропу. Меня бесит, что я, владея тем единственным фактом, который гарантированно снимет проблему близости Лауры и Стиви, – что он женат на мне, – не могу даже заикнуться о нем, так как в этом случае сама окажусь по самые уши в… этом самом. – Он может оказаться… – я ищу варианты, – геем или наркоманом; или он мог прицепиться к тебе, чтобы забыть несчастливую любовь.
Лаура с жалостью смотрит на меня.
– Простите, но я вас оставлю на время. Мне нужно в туалет, – чрезмерно сухо извиняется она.
Амели дожидается, пока Лаура отойдет от столика на такое расстояние, что не сможет нас услышать, затем требовательно спрашивает:
– Что за игру ты ведешь?
– Пытаюсь убедить ее указать ему на дверь, пока она еще не совсем увязла, – отвечаю я. Амели смотрит на меня как на сумасшедшую. – Ну, у них же не было секса. Все еще не так серьезно.
– Ты что, смеешься? – спрашивает Амели. – Может, у них и не было секса, но очевидно же, что это серьезно. Она спокойно вспомнила Оскара. Когда такое случалось? Это серьезнее, чем секс. Она так влюблена в Стиви, что даже ее ненависть к бывшему мужу притупилась.
– Так ты думаешь, что она встречается со Стиви, чтобы окончательно забыть Оскара? Примириться с тем, что она теперь живет своей жизнью? – с надеждой спрашиваю я.
– Нет. Для этого ей нужен был тот остеопат – после которого она все равно не примирилась с тем, что живет своей жизнью. Я почти уверена, что Стиви – это как раз настоящее.
– Нет! – горестно восклицаю я. Я злюсь на Амели, Стиви, Лауру и себя. В основном на себя.
– Это же так здорово, – с улыбкой добавляет Амели. Я не могу разделить ее энтузиазм.
– Надо быстро сделать что-нибудь, чтобы они перестали встречаться.
– Да как тебе это в голову пришло? Тебе – не кому-нибудь. И что тебя толкает на такую подлость?
– Инстинкт самосохранения, – бормочу я.
– Когда ты встретила Лауру, она была просто развалиной. Она представляла собой крах всего. Если бы ты не стала ее подругой, она до сих пор ходила бы, как зомби, в своем кардигане и растянутых брюках. Тогда ты поступила очень хорошо – так почему же теперь ты собираешься поступить так плохо?
Амели свято верит, что раз она моя близкая подруга, то имеет право высказывать мне в глаза все, что думает. Ненавижу это.
– Может, я слишком резко выражаюсь – но для чего же еще нужны друзья, как не для того, чтобы вовремя показать, где верх и где низ?
Я чувствую острое желание сказать, что друзья нужны для того, чтобы было с кем обсудить фасоны платьев; что друзья нужны для того, чтобы не приходилось в одиночку пить вино, – но я еще не опустилась до такого нахальства и поэтому молчу.
– Я ни разу не видела Лауру такой веселой и уверенной в себе. Она вся светится, и – прости, если это прозвучит бестактно, – он, по-моему, тоже сильно на нее запал.
Я в ужасе смотрю на Амели:
– Ты так думаешь?
– Да. Во имя всего святого, он же ведет ее на «Чикаго». Если это не может служить показателем сильной привязанности, тогда что же может?
– Он ей все расскажет, – пророчески шепчу я.
– Ты должна опередить его. И ты должна поговорить с Филипом.
– Нет! – взвизгиваю я. Множество голов опять поворачивается в сторону нашего столика. Сегодня мы здесь явно развлечение дня. – Должен же быть другой способ. – Я задумываюсь на секунду. – Может быть, стоит поговорить со Стиви.
– Может быть, – уступает Амели. – Это было бы хорошим началом.
– Возможно, мне удастся быстро получить развод. В наше время это делается за несколько минут, разве нет? В конце концов, мы столько лет не виделись – это может послужить основанием. А потом я признаюсь Филипу, что наш с ним брак не совсем законный.
Амели кривится:
– Что значит «не совсем»? Ты либо замужем за ним, либо нет.
– Ну хорошо. Наш брак совсем незаконный, – с неохотой признаю я. У меня сжимается сердце. Я хочу быть замужем за Филипом. Я ощущаю себя замужем за Филипом. – Но это лучше, чем признаться сейчас, потому что мне не придется говорить, что я замужем за другим человеком. Можно будет сказать, что всему виной какая-либо юридическая формальность, что были неверно заполнены какие-нибудь бумаги. Это ведь даже в какой-то мере правда. – В первый раз за шесть дней я вижу проблеск надежды.
– Ну это вряд ли правда, только правда и ничего, кроме правды. Филип потребует объяснений – он не такой человек, чтобы не обратить внимания на твои недомолвки. Лучше сразу все ему объяснить, – не соглашается Амели.
– Я что-нибудь придумаю. Разберусь. – Я столько лет прятала голову в песок – у меня нет никакого желания ее вытаскивать. – А потом мы с Филипом опять поженимся, на этот раз тихо. Никто ничего не узнает. А Лаура и Стиви будут вольны делать… все, что они хотят делать.
Для меня это верх благородства и самопожертвования. Может, Стиви мне и не нужен, но все же тяжело просто взять и подарить его подруге. Где-то в глубине души, в самом дальнем ее уголке, я тайно верила, что он по-прежнему мой. Всегда был и всегда будет, с начала времен и до их скончания… Я восемь лет не видела его и месяцами о нем не вспоминала, но где-то в подсознании продолжала считать его своим. Амели явно не может оценить мое самопожертвование – она делает такое лицо, какое обычно наблюдают Фрейя и Дэйви, когда ссорятся.
К столику возвращается Лаура. Ее триумфальный блеск несколько приугас. Может быть, она ждала звонка, а он не позвонил или послал ей сообщение типа «отвали». Хоро-шо-о. Если он пошлет ее куда подальше, мне не придется с ним разговаривать.
– Что-то не так? – спрашиваю я.
– Странно, что ты меня об этом спрашиваешь, – говорит Лаура. – Я собиралась задать тебе тот же вопрос. Ты сегодня как-то странно себя ведешь.
Я смотрю на нее пустым взглядом, всеми силами стараясь, чтобы в него не просочилось ни капли моих истинных чувств.
– Слушай, я хочу, чтобы ты была со мной максимально откровенна. Чем тебе не нравится Стиви?
– Ничем, – пряча глаза, бормочу я.
– Хорошо, потому что, если все же что-то есть, тебе следовало сказать мне об этом. Ты была настроена против него, так как мы думали, что он уличный музыкант. Но он не уличный музыкант.
– Да, ты говорила, он учитель. Это здорово.
– Если тебе известна какая-либо реальная причина, объясняющая, почему мне не стоит встречаться со Стиви, то, как моя подруга, ты должна сказать о ней сейчас.
Вот она, моя возможность. Я могу рассказать ей все, как в прошлом рассказывала о многочисленных заведомо менее серьезных вещах. Когда я стала принимать таблетки для похудения, Лаура была единственным человеком, кто узнал об этом, – естественно, она убедила меня, что это все чепуха, и отправила меня в спортзал. Когда незадолго до свадьбы с Филипом у меня пропали месячные, именно Лаура сидела перед дверью туалета и дожидалась, когда я пописаю на полоску теста на беременность. Она знает, когда я в последний раз обесцвечивала волосы. Она знает обо мне все – ну, практически все. Три года она была на моей стороне, и я хочу, чтобы она там осталась.
Я задумываюсь о том, согласится ли Лаура держать все в секрете от Филипа, если я ей расскажу об истинном положении дел. Может, и удастся ее убедить. А что, если нет? Что, если она разозлится и обидится – и, кстати, будет на что – и твердо решит разоблачить меня перед Филипом? Я чувствую, что Амели затаила дыхание. Она хочет, чтобы я поступила правильно и призналась во всем. Но я не могу, просто не могу.
Мой план должен сработать.
Сгорая от стыда, я качаю головой.
– Я просто беспокоюсь о тебе, – мямлю я. Это в общем-то правда – но правда также и то, что еще больше я беспокоюсь о себе. – Не хочу, чтобы тебе было плохо. – И я действительно не хочу, чтобы ей было плохо. Она не так давно пережила тотальный разрыв отношений, который чуть не убил ее, – и Амели права, она влюбилась в Стиви. Если отбросить в сторону мои заморочки, связанные с двоемужеством, и подумать о Стиви и Лауре как о паре, то нельзя не признать, что они подходят друг другу. Я хочу, чтобы мой новый план сработал – так будет лучше и мне, и им. – Мне бы хотелось познакомиться с ним надлежащим образом, – говорю я.
– Да? – Прежний Лаурин блеск возвращается к ней. Я непроизвольно улыбаюсь:
– Да. Вся эта эпопея стартовала не с той ноги. – Это в большой степени правда. – Почему бы вам со Стиви не прийти в субботу ко мне на ужин?
– Это было бы здорово. Ой, но у него выступление в субботу. На свадьбе. Может быть, на следующей неделе?
Я задумываюсь, насколько за неделю может ухудшиться ситуация, – но, так как у меня все равно нет выбора, соглашаюсь.
– Он будет в восторге, – радуется Лаура. – Он так хочет с тобой познакомиться. Мы столько о тебе говорили.
Я решаю воспринять это замечание буквально, потому что если я задумаюсь над альтернативой – что он догадывается, что я Белинда Макдоннел из Кёркспи, а не Белла Эдвардс из Уимблдона, – то, наверное, превращусь в камень.
– Амели, ты же тоже придешь? – спрашиваю я.
– Не пропущу ни за что на свете, – говорит Амели.
А я, в свою очередь, отдала бы все на свете, только чтобы не устраивать этот званый ужин.
