Текст книги "Формула власти. Расколотый мир (СИ)"
Автор книги: Zora4ka
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)
Вторая волна шепотков вышла куда мощнее предыдущей. Фенрес ощутил, как план идет к лесным крокозябрам, и проклятая девчонка опять становится хозяйкой положения. Впрочем… На что она рассчитывает, делая такое признание? Рассуждая здраво: откуда здесь сильфам взяться? Наверняка селянам примерещилось, зачем раздувать скандал, если можно решить все тихо и мирно, заплатив? Неужели она настолько жадная, что сундучок золота дороже доброго имени, созданного с таким трудом?
– Так что же, сильфы случайно залетели к тебе на огонек? – съязвил Фенрес. – Попутным ветром их занесло? Все знают, обда, что ты пришла с орденской стороны, – поднялась третья волна шепотков: в лицо Климе такого никто не говорил. – Возможно, там у вас это обычное дело, но здесь истинный Принамкский край! Сильфов не терпят, а кто привечает их, называется изменником.
– И правда, сударыня обда, – покачал головой староста. – Что же это ты, за нашей спиной, да с этими «воробушками» дела хороводишь?
Клима нехорошо улыбнулась.
– Никакой случайности в виде, как выразился сударь Фенрес, попутного ветра здесь нет. Ко мне прилетели послы соседней державы, и я их приняла. Принятие главой государства иностранных послов у нас ведь не приравнивается к измене, верно? Вы, судари, были так возмущены самим визитом сильфов, что даже не спросили главного: причины. А причина такова, что ко мне, обде Принамкского края, даже сильфы летают на поклон. Обратите внимание на разницу: Орден, – тут Клима позволила себе добавить в голос ненависти, – признал сильфов главными, перенял их образ жизни, наиблагороднейший пресмыкается перед Верховным. Я же сильфов не звала. Они сами прилетели ко мне с заверениями в вечной дружбе, признанием меня равной их правителю, молили о союзнических договорах и упрашивали Теньку поделиться с ними таинством колдовства. Разумеется, он не поделился, не про сильфов наши принамкские секреты. А вот над союзничеством я размышляю. Они так просили, их Верховный не спит вторую неделю, дожидаясь моего ответа.
– Но почему ты не сказала про это сразу? – спросил один из «заседателей», мужчина с окладистой бородой, в которой серебрилась седина.
– Послы на коленях умоляли меня не раскрывать их инкогнито, – у обда было чрезвычайно мирное и добродушное лицо. Вот только глаза колючие. – Дело в том, что сильфы очень боятся Ордена. Понимаете, Орден покорился, но его все равно боятся! Потому что и Орден – Принамкский край, моя держава. И все ближе тот день, когда благородные господа падут, и я коронуюсь в Гарлее, как это было заведено встарь. А сейчас я решила сделать послам крошечное одолжение. Все-таки они проделали немалый путь, чтобы поклониться мне. Вы, судари, тоже считаете, что справедливо будет сделать вид, будто про сильфов никто не знает, – это был не вопрос, а скорее приказ. – Так им, слабым, будет спокойнее, и Верховный сможет спать по ночам. Я ведь не могу заключать союзы с невыспавшимся существом, это будет невежливо с его стороны.
– Зачем нам вообще союзы с сильфами? – возмутился староста.
«Зачем ты рассуждаешь о политике, ничего в ней не понимая?!» – мысленно вознегодовала Клима, но заговорила особенно проникновенно:
– Посмотри старые летописи. Вы все посмотрите. Испокон веков Принамкский край торговал с Холмами. Именно торговал, а не выслуживался, как Орден сейчас. И это воля высших сил. Сильфы ходят по земле и пьют воду, но и мы живем под небесами, дышим ветром. Как Земля и Вода неотделимы от Небес, так и наши народы должны жить в мире. А ничто так не способствует поддержанию мира, как торговый союз…
Вскоре за столом вовсю обсуждали преимущества и перспективы всевозможных союзов с сильфами, а Фенрес чувствовал себя незваным гостем на чужом пиру. Градоначальник жалел, что упомянул сильфов. Если поначалу известие казалось мало-мальски правдоподобным – может, и правда были «воробушки», сбились с пути в ночном небе, пресловутым ветром занесло – то теперь ложь стала очевидной. Фенрес поклялся себе, что из принципа выведет пигалицу на чистую воду. Не сейчас, а потом, исподволь. Невесть что о себе возомнила, и, самое мерзкое, заставила окружающих верить и уважать. У Фенреса в свое время так не получилось, и это, пожалуй, злило больше всего.
…Расходились как обычно, по темноте. Клима вышла в сени позже всех: заговорилась со старостой, обсуждая будущую крепость и ее роль в торговле с сильфами. Старосте давно был обещан пост коменданта.
Не успела Клима порога сеней переступить, как увидела лавку, летящую прямо ей в голову, и тут же юркнула обратно, захлопывая дверь. Раздался грохот, потом чья-то забористая ругань.
– Это что еще такое в моем доме?! – сзади подоспела жена старосты, дородная сударыня, у которой вполне хватало сил поменять в телеге колесо. – А ну, сударыня обда, отойди-ка!
Клима охотно отступила, жена старосты распахнула дверь, оглядела сени и тут же принялась браниться:
– Ах вы крокозябры, дубовые головы! Это что деется, средь честных-то людей! Что ж вы тут устроили, паразиты?! Сударыня обда, к тебе, что ль, дураки?
Клима осторожно высунулась из-за могучего плеча. Сени выглядели плачевно. Лавка с отломанной ножкой валялась в дальнем углу, остро пахло рассолом: перевернулась небольшая кадушка с солеными помидорами. В растекшемся по полу рассоле отмокал сорванный со стены банный веник. А посреди сеней стояли Зарин и Хавес, расхристанные и уже почти виноватые.
– Мои, – согласилась Клима негромко и отчетливо. Глянула на юношей. – Ну?
– Пришел с улицы, говорит, к тебе, сударыня обда, а я почем знаю? – затараторил Хавес.
– Гера сказал здесь тебя дожидаться, а этот об тучу стукнутый… – тоже не стал молчать Зарин.
– Сам ты тварь ползучая, крокозябра беззаконная, чужак со смутою в башке!
– Да ты!..
– Молчать! – рыкнула Клима, да так люто, что вздрогнула даже жена старосты, а со стены сорвался второй веник. В тишине продолжила: – Первым пусть Хавес рассказывает.
– Говорю же, этот с улицы пришел, ненашенский, – у Хавеса под глазом наливался знатный синяк. – Сел, говорит, ждать Климу буду. Тебя, мол, сударыня обда!
– Я догадалась, – холодно кивнула девушка.
– Ну вот. А я ж сам тебя дожидаюсь, я ж охранять должен! Думаю, подозрительный он какой-то тип! Кыш, говорю ему, в сенях не жди, за воротами иди стой, знать я тебя не знаю. А этот не идет. Ну и я его того, силой попытался. Мало ли что!
Клима кивнула Зарину. У того кровоточил нос.
– Мы с Герой на стройку пошли, – Зарин говорил хоть и возмущенно, но с ехидцей, считая Хавеса дураком. – Он там остался, а мне сказал, что тебя можно вечером дождаться здесь, в сенях. Прихожу, а тут этот сидит. Говорит, выходи, жди снаружи. А я на холоде сидеть не собираюсь. Ну, слово за слово…
– Ясно. Хавес, тебе следовало не выставлять Зарина, а пойти с ним к Гере и спросить. И Гера бы сказал, что Зарин такой же мой охранник, как и ты.
– Да? – удивился Зарин.
– Да, – с нажимом повторила Клима. – Хавес, помоги хозяйке убраться в сенях. В другой раз будешь думать, прежде чем громить чужой дом.
– Но сударыня обда, как же ты пойдешь…
– Меня проводит Зарин. Будете охранять меня по очереди. Сегодня он, завтра ты. В исключительных случаях – оба. Еще раз увижу драку – покараю. Вопросы есть? Вопросов нет. Зарин, пошли.
– Эй, чужак, через лужи сударыню обду на руках переносить надо! – крикнул Хавес вслед.
– Только через лужи? Слабак! – фыркнул Зарин и ловко подхватил Климу, не успела она переступить порог.
По темному небу стелилась меж туч алая лента заката. Морось кончилась, но кругом было так промозгло и сыро, что казалось, будто в тяжелом воздухе может застрять ложка, как в жирной сметане. Чернели голые поля, за частоколом недобро высился дремучий лес, в глубине которого притаилось капище. Чуть поодаль тянулся тракт, изрытый колесами.
С невидимой отсюда стройки еще доносились голоса, конское ржание, стук камней и натужный скрип веревок, но уже не так бойко, как днем. Все в деревне затихало, готовилось ко сну.
– Поставь меня на ноги, – проворчала Клима, когда Зарин вышел на дорогу.
В отличие от Хавеса, тот послушался. Оказавшись напротив сводного брата, Клима отметила, что он выше на полторы головы. Несколько лет назад выше была Клима.
Зарин тоже это вспомнил, глянул сверху вниз.
– Теперь мы, наконец, можем поговорить? Ты опять не исчезнешь, сославшись на неотложные дела?
– По дороге домой я совершенно свободна. Итак, Зарин, что столь важное ты хотел сказать, если нашел меня на другом конце страны?
– А ты не удивлена, как мне это удалось?
– В Институте всякий знает, что обда ушла к ведам. Думается, уже не только в Институте. На ведской стороне границы многие говорят о битве под Редимом. Ну а в этих краях каждой собаке известно, где меня найти.
– Какая ты стала… – задумчиво проговорил Зарин, глядя лишь на Климу и не замечая луж под ногами. – Глаза не прячешь, спины не гнешь. Это ведь не в Институте сделали из тебя госпожу. Знаешь, мне было очень легко поверить, что ты и впрямь обда. В тебе всегда чувствовалось что-то… необычайное. Твоя мама такая же была.
– Правда? – мама в Климиной памяти осталась доброй, кроткой и справедливой.
– А ты не помнишь разве? Такая же осанка, взгляд, кажется, не селянка на улицу вышла – госпожа по дворцу идет. Твой отец про нее часто вспоминал, когда ты уехала. Как и я – про тебя… – Зарин осекся, замешкался, но потом продолжил: – До нас дошли слухи, что обда в Принамкском крае появилась. А потом и вовсе из Института приехали, сказали, мол, обда – ты, искали тебя. Не нашли, понятное дело, уехали ни с чем.
– С семьей все в порядке? – Клима постаралась, чтобы это не прозвучало равнодушно.
– Да, ни отца с матерью, ни ребятню не тронули. К чему трогать, если виновных нет? А я вот решил тебя найти. Сначала – чтобы вернуть. Отец сказал, твоя мама тоже из села уйти хотела, сперва в Институт, потом и вовсе непонятно с кем, но в первый раз не поступила, а во второй замужество удержало. Я и подумал, что… Теперь-то вижу, ты не вернешься домой.
– Там уже давно не мой дом.
– Ну как же! Клима, неужели ты перечеркнула все свое детство? Вспомни речку, мостки: третье бревно всегда гнилое, сколько его не меняй. А помнишь яблони у оврага? Мы забирались на самые крайние ветки и сидели над пропастью. А помнишь, как старшие ходили на кладбище, а из мелюзги вечно брали только тебя, надеясь напугать, а ты все равно не боялась?
– Ты вроде бы сказал, что уже не хочешь меня возвращать, – сухо проговорила Клима.
– Я всего лишь пытаюсь отыскать ту прежнюю девчонку в веснушках, с которой мы когда-то сговорились стать братом и сестрой.
– У меня были веснушки? Не помню.
– Были. И веснушки, и босые ноги в цыпках, а еще ты вечно нос задирала так, что любую другую девчонку поколотили бы, а на тебя почему-то рука не поднималась. Я же помню: кучу раз собирались, а как до дела доходило, словно забывали все и принимали тебя в игру. Потом ты водиться с нами перестала, только со мной иногда и со стариками на завалинке. А когда из Института приезжала, вовсе чужой сделалась, страшно слово сказать, но хочется... – Зарин осекся и молчал глухо, не размыкая губ, отдавшись этому занятию так же полно, как только что – быстрой горячей речи.
Клима остановилась. Они долго глядели друг на друга, замерев посреди пустой дороги под черным небом с еле заметным уже алым всполохом. Как две частички уютного мирка, давным-давно разбившегося вдребезги о время и расстояния.
– Ты сказал, мама дважды хотела уйти, – нарушила молчание Клима. – Мне известно только об одном, когда она ездила поступать в Институт.
– Про второй раз никто не знает толком, – Зарин отвернулся, тоже стараясь говорить буднично. – Отец обмолвился, что к твоей маме приезжал кто-то, но я тогда мало этим интересовался, не запомнил точно, в чем там штука была. Твоя мама могла уехать, но любила мужа и осталась, хотя поначалу горевала сильно. А потом ты родилась, не до горестей стало.
Они возобновили шаг.
– Пожалуй, мне и правда стоит наведаться домой, – пробормотала Клима.
– Одну не отпущу, с тобой отправлюсь.
– Непременно. Ты же теперь мой охранник.
– Так это было всерьез? – насторожился Зарин.
– А ты хотел бы меня охранять?
– Как этот... Хавес?
– Неужели тебе, моему названному брату, лестно сравнивать себя с каким-то Хавесом? – Клима усмехнулась. – Впрочем, пока что мне на земли Ордена не попасть. Многие уже хотят избавиться от меня. Оставайся со мной, Зарин, будь защитником, соратником, тем, на кого я смогу опереться. И я обещаю, мы ступим на родную землю, держась за руки. Ты нужен мне. Таких, как Хавес, много, а названный брат, который помнит про веснушки и мостки на реке, один.
...Когда Зарин клялся, и сияла зеленым его кровь, Клима думала, что сама ни за что не купилась бы на эту чепуху, хотя минутой ранее свято верила во все, что говорит. Какие мостки, какие веснушки? Идет война за власть, и обде нужна охрана. Удобно, когда верный охранник живет в соседней комнате, а не через несколько домов. Зарина высшие силы послали, не иначе.
Вот он улыбается, и горячие-горячие пальцы стискивают ее ладонь, бьется на шее жилка, соломенные волосы в густых сумерках кажутся почти черными. Крикнула под навесом дурная ворона, Зарин мимоходом обернулся, потом поднес к лицу еще чуть светящееся запястье, коснулся царапины губами.
“Интересно, доживет он до момента моей коронации или заберет своим телом какую-нибудь пущенную в меня стрелу?” – почти с безразличием размышляла Клима, глядя названному брату в глаза.
Почти.
В доме царила удивительная и непривычная тишина. Не струился с чердака дым сомнительного происхождения, не ворчала Ристинка, не топотал по второму этажу Гера, угрожая “этому беззаконному колдуну, который себя не бережет и сестру доводит” чередой физических упражнений на свежем воздухе. Ни пылинки на половиках, печь застелена здоровенной периной, кругом витает аромат тушеной зайчатины. Дверь в кладовку чуть приоткрыта, подрагивает на легком сквозняке, но даже петли не скрипят, словно тоже не желая нарушать столь редкий для этого места миг затишья.
А у рукомойника сидели Даша с Лернэ и в четыре руки вытирали перемытую посуду. Чистые миски чуть позвякивали, соприкасаясь друг с другом в высокой стопке, но тишине это не мешало, напротив, придавало ей какую-то особую величественную глубину.
– Здесь случилось моровое поветрие? – осведомилась Клима, пока они с Зарином разувались у порога.
– Что ты! – ахнула Лернэ, испуганно прижав к груди тряпку. – Все живы-здоровы, не накликай! Тенька на чердаке, звукоизоляцию испытывает.
– Судя по всему, успешно, – отметила Клима. Прислушалась, но не уловила ничего, кроме все той же умиротворенной тишины. – Давно бы так.
– А вот мне уж непривычно даже, – вздохнула Лернэ. – Прежде он хоть шумел там. Шумит – значит, в порядке все, да не одна-одинешенька я дома. Сейчас-то повеселей, чем прежде, много гостей, вон, кладовку разобрали, на печи постелили Зарину, только крюк все шатается, того и гляди упадет, упасите высшие силы. А Даша мне помогать вызвалась, она у себя дома тоже за хозяюшку и...
– Так где остальные? – перебила Клима.
– Гера на стройке еще, – Лернэ охотно вернулась к прежней теме. – Ристя обиделась и наверх ушла, когда ей Даша на Холмы переехать предложила.
У Дарьянэ покраснели кончики ушей.
– А где Юрген? – повернулась к ней Клима. Ничего удивительного не было ни в попытке вербовки, ни в Ристинкином отказе.
– Он с утра хотел с тобой говорить, – Даша безуспешно попыталась скрыть острые алые уши под курчавыми волосами. – Но понял, что ты до вечера не явишься, и полетел на границу, утверждать новый договор и брать твою долю золота. Вернется завтра вечером.
– Я тоже не прочь “говорить” с Юргеном, пусть он имеет это в виду, – сообщила Клима и отправилась наверх, махнув Зарину, чтобы не отставал.
“Хозяюшки” снова остались наедине с тишиной, ароматом зайчатины и мокрой посудой.
– Тенька ведь не твой родной брат, – осторожно начала разговор Дарьянэ. Она уже поняла, что милое создание по имени Лернэ настолько наивно и доверчиво, что лучше держать его подальше от всяческих интриг. Клима, судя по всему, так и делает.
– Не родной, – согласилась Лернэ, аккуратно собирая капельки воды с ободка тарелки. – Тенькин отец приходится двоюродным братом свекра названой сестры племянника моей бабушки.
Даша честно попыталась воспроизвести в голове затейливую цепочку людского родства, но потом признала сию миссию невыполнимой даже для агента тайной канцелярии.
– Почему у тебя сильфийское имя? – этот вопрос показался самым безобидным. – Ведь ты человек.
– Мой дедушка был сильф, – улыбнулась Лернэ. – Мамочка увидела, что глаза у меня синие, как небо, и назвала по-сильфийски.
– Так ты прежде жила на Холмах?
– Нет, я родилась здесь. А вот моя бабушка жила в северной части Западных гор, и там втайне ото всех полюбила сильфа. Он тоже полюбил ее, но ненадолго, и улетел, а потом родился мой отец.
Лернэ говорила с одинаковой нежностью и о бабушке, и об отце, и о неведомом сильфе. Даша подумала, что никогда не поймет людей. По крайней мере, некоторых.
– Отец вырос, поехал воевать на границу, – продолжала Лернэ своим ласковым звенящим голоском. – В пути он останавливался здесь, у родителей Теньки, своих дальних родственников, и пережидал холодную зиму. Мне рассказывали, что наши с Тенькой отцы даже вдвоем ходили на медведя. Правда, медведь их испугался, и так спрятался, что они его не нашли.
– А кто такой медведь? Ваша лесная зверушка?
– Ну да, – мечтательно кивнула Лернэ. – Вон его шкура справа от печи лежит. Это четверть. А зубищи с мой кулак, из них много полезного вырезать можно.
Даша оценила мохнатый бурый половик солидных размеров и уважительно качнула головой. Но потом нахмурилась:
– Постой, ты ведь говорила, что медведя они не нашли?
– Так это Тенечка уже. Ему было семнадцать лет, и он отправился в лес, на капище, эксперимент ставить. А на полпути с медведем столкнулся. Он рассказывал, так перепугался, что до сих пор не может понять, какое колдовство сотворил. У медведя зубы расплавились, да и вообще все кости. А мясо и шкура остались. Вся деревня на это диво ходила смотреть.
Даша подумала, что Липка не зря так интересуется людским колдовством. Оно явно не слабее сильфийского. И сурово, как непролазные принамкские чащобы.
– Значит, твой отец женился здесь, и родилась ты? – уточнила сильфида после долгого молчания.
– Нет, он добрался до границы, успел повоевать, а уж потом нашел мою маму в одном из приграничных сел близ Гарлея. Пожениться у них как-то не получилось...
“В папашу-сильфа полукровка пошел”, – скептически отметила Дарьянэ.
– ...Зато они очень-очень любили друг друга, – Лернэ словно красивую сказку читала. – Папа несколько лет дарил маме подарки, приносил ее семье еду и боевые трофеи. Но потом его убили, а маму мои вторые бабушка и дедушка выставили за порог, потому что она незамужняя вдова, да еще беременная. Но я их все равно очень люблю, хотя не видела и никогда не увижу. Ведь если б не они, не было бы мамы и меня тоже. Они хорошие, только странные немного.
“Скорее, ты странная”, – решила сильфида, которая до сих пор не могла простить собственную развеявшуюся бабушку за проклятие.
– ...И мама пошла к Западным горам, надеясь, что моя первая бабушка полюбит ее и меня.
“Теперь ясно, в кого это чудо такое наивное. Приди ко мне спустя много лет неизвестная женщина с животом и назовись она “незамужней вдовой” покойного сына... Нет, представить трудно, но я бы не поверила!”
– Мама тоже остановилась тут зимовать, и Тенькины родители ее приняли. Тогда и Теня уже был, ему четыре исполнилось. Он рассказывал, что мамочка очень красивая была, песни пела чудные, вышивала на пяльцах узоры невиданные, и даже солнышко, глядя на нее, улыбалось. А уж сколько с ней было чудесных историй! Идет к колодцу, а снежинки под ее ногами горным хрусталем оборачиваются, птички на ушко песенки поют. А однажды мамочка заплакала, слезинки упали в снег, и там целая роза выросла.
“А Тенька горазд выдумывать, как видно, – мысленно хмыкнула Дарьянэ. – И “сестру” свою наивную обожает...”
– Только мама простудилась в пути и очень болела, а как меня родила, совсем плоха стала. Ее похоронили весной, – Лернэ бережно поставила на стол последнюю насухо вытертую тарелку. – Тенькины родители сделали меня своей доченькой. Потом мой второй отец на войне сгинул, а маму вскоре бесцветка унесла. Мы вдвоем с Теней и остались.
Даша поневоле шмыгнула носом. Добрую и прекрасную Лернэ было жаль до слез.
– Ты плачешь? – красавица осторожно коснулась ее руки. – У тебя что-то случилось?
– Да, – неожиданно для себя самой выдала сильфида. – Только ты ведь разболтаешь всем...
– Никогда я не рассказывала чужих секретов, – очень серьезно произнесла Лернэ. – Если ты попросишь об этом не говорить, то никто не узнает. Я не сплетница ведь какая.
– Меня... меня муж не любит, – прошептала Дарьянэ самое сокровенное и разрыдалась взахлеб.
...Пришедший получасом позже Гера застал обеих девушек тихо плачущими в обнимку над горой чистой посуды.
====== Глава 7. Незадолго до снегопада ======
Ты говоришь – моя страна грешна,
А я скажу – твоя страна безбожна.
Пускай на нас еще лежит вина, –
Все искупить и все исправить можно.
А. Ахматова
К середине следующего дня по всей округе расползлись противоречивые слухи. Одни судачили, якобы к сударыне обде прилетела целая сильфийская делегация просить политического убежища и теперь обитает на чердаке, изгнав оттуда Артеньку Мавьяра, оттого колдуна в последнее время не видно и не слышно. Другие возражали, мол, глупости это все, доподлинно известно, что никакие сильфы к обде не прилетали и лететь не собираются. Какое сильфам дело до того, что творится на ведской стороне? У них Орден есть, а обда хоть с орденских земель, да все же натура у нее ведская, правильная. Третьи полагали, что сильфы все-таки были, но не делегация, а всего пара штук, обнаглевшие до такой степени, что осмелились предлагать обде союз на самых унизительных для людей условиях. И якобы половина села видела в подробностях, как сударыня Климэн, да будет жива и здорова она во веки веков, гнала “воробушков” по самому небу поганой метлой. Тут же в спор вступали четвертые, которые напротив ясно слышали, что союз был очень даже взаимовыгодный, и все бумаги давным-давно подписаны, а в Сильфийские Холмы на вес золота продают глину, ветошь и перезрелые яблоки. В этой круговерти слухов напрочь тонули робкие и одинокие голоса пятых, утверждавших, что если сильфы и навестили обду, что, конечно, маловероятно, то обда им всецело продалась, поскольку былого величия принамкских владык в ней отродясь не бывало.
Клима догадывалась, откуда взялись эти слухи, особенно последние. Проговорился градоначальник, без него не обошлось. Потом вступились те, кто сидел на совещании, и наверняка каждый высказал свой взгляд на происходящее. Ну а там уже пошли гулять байки, одна другой невероятней. Тут уж что Институт, что деревня – все едино. Еще немного, и кто-нибудь наберется смелости спросить саму сударыню обду, как же там было на самом деле. А Клима загадочно промолчит. Пока все эти слухи только на пользу. Пускай народ привыкнет к мысли, что заключать союзы с сильфами рано или поздно придется. Только надо постараться, чтобы до отдаленных поселений и городов дошли самые удобные из слухов. Нужно будет послать туда своих людей, из той крошечной кучки преданных и разумных, не запуганных, не купленных, не поддавшихся на пламенные речи, а действительно понимающих, как необходимо Принамкскому краю пришествие к власти новой обды. Клима чуяла таких людей, собирала вокруг себя, берегла, как когда-то – членов своей тайной организации в Институте. Гера, Тенька, оставшаяся по ту сторону границы Выля – это прекрасно, но чудовищно мало для того, чтобы управлять страной. Сила обды не только в войске и верных командирах, но еще и в тех, кто мотается по городам и весям, смотрит, слушает, а если надо – говорит от имени повелительницы. Такие люди не пропадают на стройке, они приносят известия, налаживают отношения с богачами, желающими вложить свои сбережения в новую власть; они ищут отчаянных купцов, готовых торговать на землях, которые объявлены ведами вне закона. Эти люди появляются в Фирондо, забираются в горы, сплавляются по рекам к побережью Кавьего моря – а потом возвращаются и докладывают обде обо всем, что видели и слышали, приводят новых сторонников и порой высказывают полезные идеи. Про этих людей знали немногие. Гера читал их отчеты, если хотел узнать, откуда взялась у обды очередная сумма денег или полезные сведения; Тенька неплохо сошелся с некоторыми, и даже заказывал привезти ему из Фирондо какие-то редкие книги. Староста и прочие в эти дела обды вникали мало, им достаточно было обсуждать местные новости, ругать все существующие власти кроме Климиной, изредка интересоваться стройкой и делать прогнозы на будущий урожай.
Никакие верные люди не помогут, пока есть рот, распускающий ненужные и вредные для дела слухи. Поэтому, прежде чем созывать разведчиков и давать им новое задание, Клима решила разобраться с Фенресом Тамшаканом. Он все еще надеялся на золото, а потому не уезжал, и от него расходились самые вредные и неприятные из слухов. Увы, заткнуть мерзавца могильной землей пока было нельзя, поэтому оставались речи. Клима отменила очередное заседание в доме старосты и позвала градоначальника к себе на обед. По такому случаю Лернэ натушила капусты с грибами и достала из погреба копченую куропатку. Клима сходила к сварливой Малыхе и так сумела ту уболтать, что вздорная баба не только разрешила снести свой сарай под цитадель, но и одолжила обде в вечное пользование бутылку рябиновой настойки, знаменитой на всю округу. Сильфиду спрятали на втором этаже, на стол постелили белоснежную скатерть, а в уголок у окошка усадили Ристинку с книгой, чтобы изредка отрывалась от чтения и со сноровкой благородной госпожи поддерживала светскую беседу. Словом, прием Фенресу был оказан поистине аристократический.
Градоначальник почет оценил. Он угостился тушеной капустой, охотно поддержал краткий разговор о погоде, опрокинул чарку-другую настойки и благосклонно захрустел копченым крылышком. Клима, не бравшая в рот спиртного, да и к еде притронувшаяся едва-едва, поняла, что пора говорить по душам.
– Я не забыла о твоей просьбе. Жаль, что в доме у старосты ты не смог понять моего намека.
– Какого? – с некоторым изумлением переспросил Фенрес.
Клима плеснула в опустевшую чарку рябиновой настойки.
– Все стены имеют уши, кроме этих. А селяне, как ты верно заметил тогда, не одобрят, если я стану открыто раздавать деньги на восстановление города, когда сама строю здесь крепость. Ты должен был понять, а не пытаться делать глупости.
– Так ты все-таки дашь золото? – Фенрес не заставил себя упрашивать, с видимым удовольствием опрокинул чарку в рот и ловко оторвал от куропатки второе крылышко. Ристинка в углу неодобрительно передернула плечами. Среди благородных господ считалось дурным тоном напиваться и наедаться в гостях.
– Тсс, – Клима постаралась придать своему лицу загадочное выражение. – Всему свое время. Разве я обманывала тебя прежде? – “...так, чтобы ты об этом узнал”.
Фенрес только неопределенно покривился. Он был уверен, что девица врет без роздыху, но уличить ее и правда не выходило. Поэтому лукавый вопрос был проигнорирован.
– Когда я получу оговоренное?
– Всему свое время, – повторила Клима. – Будет подозрительно, если ты уедешь в Редим с набитым позвякивающим мешком. Ты слишком важная персона, чтобы покидать село тайно, поэтому начнутся нехорошие пересуды. Я дорожу не только своей репутацией, но и добрым именем моих градоначальников.
– И что же ты предлагаешь? Я должен киснуть здесь, как помидор в бочке, пока не построится крепость, а местные не станут менее бдительны?
– Вовсе нет. Уезжай сегодня же, Фенрес. А в благоприятное время я вышлю к тебе тайного гонца с золотом. У меня хватает преданных людей, которые не задают лишние вопросы и не суют носы в крепко завязанные мешки. Все будут довольны, сыты, никто ничего не узнает. Понравилась моя настойка? Забирай всю бутыль.
Ристинка у окна яростно зашелестела страницами. Давать гостям с собой выпивку или закуску со стола было еще более дурным тоном. Впрочем, только у орденской знати – вед же по-хозяйски стиснул пальцами мутное горлышко бутылки. Кислое дешевое вино опротивело, а настойка была и впрямь хороша.
– Я подожду, – задумчиво протянул он. – А вот люди, моя обда, ждать не будут.
– Обещаю долго их не томить, – Клима была сама доброжелательность. – Сытые люди хорошо работают и не распускают глупые слухи.
Фенрес пристально посмотрел ей в глаза, но в который раз сумел выдержать затягивающий черный взгляд не дольше пары мгновений.
– Тогда мы договорились, моя обда. Сытые люди действительно не распускают слухов. Но чем дольше длится ожидание...
– Ожидание пищи, Фенрес. Пусть люди подумают о том, как глупо говорить гадости про бездонную корзину, из которой на них вот-вот посыплется зерно.
– Я донесу до них эту мысль. Но голодные рты не заткнуть надолго обещаниями.
– А ты все же постарайся. Будь уверен, люди не пожалеют, если проявят немного терпения. Кто, кроме меня, даст им золота?..
Когда куропатка и капуста были съедены, а бутыль с рябиновкой бережно завернута в тряпицу, гость принялся прощаться, заверив, что отправится в Редим следующим же утром.
Наутро Клима вышла его проводить, желая убедиться, что градоначальник и правда уберется восвояси, больше никому ничего не наболтав.
Было ветрено, по льдисто-голубому небу величаво неслись серые перистые тучи. У обды из-под платка тут же выбились непослушные прядки волос, которые никак не желали отрастать до той длины, когда их можно крепко прихватить лентой. Пахло дымом и заморозками, ветер свистел по чердакам, ударялся в заборы, сбивал с курса мокрых и взъерошенных птиц. Тенька уверял, что такие ветра всегда приносят за собой снег, и уже на днях всю округу заметет по колено. Лернэ подтверждала: зимы в здешних краях суровые, снега и мороза хватит на всех. Бывает, даже вода в колодцах ледяной коркой покрывается, ее разбивают длинными кольями. А Тенька, когда только начинал колдовать, постарался выпарить, но чего-то не учел, и ему паром лицо обдало. Ползимы потом красный ходил, и кожа с носа слазила.
Градоначальника Клима нашла у старостиных ворот. Щурясь от ветра, Фенрес заканчивал крепить седельные сумки. Сонная мускулистая лошадка стояла смирно, лишь изредка поглядывая на гниловатую траву у противоположной обочины.
