Текст книги "Формула власти. Расколотый мир (СИ)"
Автор книги: Zora4ka
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)
– Тридцать четыре смерча! – выдохнул Гера, и небеса загрохотали, словно отзываясь на сильфийское восклицание. – Откуда это?!
Клима не спрашивала. Она легко, словно делала такое каждый день, вскинула руки к войску, и громовые раскаты заглушил людской рев.
– Они явно за обду, – отметил Тенька.
– Смотрите! – воскликнул Зарин. – Кое-где знамена пустые, без герба.
– Горские, – прошептал Гера. – Горцы сохранили цвет флага, но убрали с него знак обды.
Он тоже замахал руками, что-то крикнул, и ему радостно отозвались.
– Так значит, мы спасены! – обрадовался Зарин.
Клима оглянулась на ворота, из которых уже выбегал Эдамор Карей, а за ним десяток вооруженных солдат. Над головами беглецов просвистели первые стрелы. Войско обды взревело, несколько людей помчались навстречу. В воротах показались новые люди из защитников Фирондо.
– Крокозябры с две, – процедила Клима. – Нас либо пристрелят со стены, либо раздавят в драке. Тенька, щит!
Тенька в который раз посмотрел наверх. Долгожданная гроза уже докатилась до города и даже перевалила его – грохотало прямо над головами. А если смотреть через колдовской прищур, можно увидеть, за какие нити световой модели пространства надо потянуть, чтобы вся полыхающая в поднебесье махина...
В конце концов, именно ради этого эксперимента он сюда шел, стоически терпя Герины запреты.
– Бегите к нашим, – от волнения у Теньки даже голос охрип. – Я всех задержу.
– Нет! – запротестовал Гера. – Я останусь и буду тебя прикрывать.
Клима была понятливее. И помнила, как здорово рвануло на пустыре за рынком.
– Бегом отсюда! – рявкнула она. – Тебя войско ждет!
Дорого было каждое мгновение, и Гера не посмел ослушаться. И тоже вспомнил пустырь.
Уже почти добежав до своих, юноша оглянулся на друга. Тенька стоял совсем один, лохматый, в распахнутой куртке, поливаемый дождем, на пустоши перед стенами неприступного города, в глубоком авангарде многотысячного войска, а наверху в клубах туч бесновалась стихия. Со спины и наравне с такими силами колдун казался совсем мальчишкой. Вдобавок, с ним уже почти поравнялся Эдамор Карей.
Тенька поднял руки, и в его маленькую фигурку с ужасающим, закладывающим уши треском вонзились две здоровенные ветвистые молнии. У Геры перехватило дыхание, он на миг зажмурился, уже воочию представив скромную кучку пепла, которую затопчут в первые минуты боя. Но когда Гера открыл глаза, Тенька был жив. Он все так же стоял, раскинув руки и непостижимым образом удерживая в них две дикие, искрящие, грохочущие молнии, а на них – словно весь небесный свод с темной мешаниной туч.
Время замерло: и горцы, и воины обды, и защитники Фирондо смотрели на укрощенную грозу, затаив дыхание и не смея шелохнуться. Было свежо, светло и страшно.
Даже Эдамор Карей остановился и сделал несколько шагов назад, неверяще и почти благоговейно распахнув единственный глаз. Колдун оказался ближе всех к даровитому самоучке, и даже мог что-нибудь ему сказать, но не сразу подобрал слова.
– Ты... ты что творишь?
– Э-эксперимент, – еле слышно просипел Тенька и чуть дернул правой рукой. – Правда, интересненько?..
Одна из ветвей молнии взбрыкнула, точно давеча – Климина лошадь, дугой распорола небо и ударила в один из брошенных домов. Дом вспыхнул факелом.
Эдамор Карей сглотнул.
– Достойно колдунов древности.
Тенька счастливо и малость ошалело улыбнулся.
Оба войска напряженно следили за двумя колдунами, стоящими посреди нейтральной полосы. Прославленный Эдамор Карей и его юный коллега, повелитель молний, о чем-то негромко договаривались. Никто не сомневался, что о судьбах мира.
– А где тут замыкающий вектор?
– Вон там, – показал взглядом Тенька. Шевелить руками он теперь опасался. – Совмещен с коэффициентом статичности, я его раньше рассчитал.
Эдамор Карей прищурился, оценивая результат.
– Потрясающе. Помнится, в юности я думал о чем-то подобном, но не осмелился на полевые испытания. Расчеты показывали, что на крупную молнию все равно не хватит сил.
– Наверное, еще пару лет назад мне бы тоже не хватило, – признался Тенька. – Но Клима...
– Обда, – медленно кивнул Эдамор Карей. – Все-таки обда. Невозможно. Непостижимо. Как эти молнии...
Артасий Сефинтопала тоже был на стене. И, подобно всем, смотрел на двух колдунов, которые тихо разговаривали как ни в чем не бывало, словно над их головами не гремела ослепительно-яркая ветвистая смерть.
– Штука в том, что я не знаю, как их теперь отпустить, – виновато признался Тенька своему кумиру.
– Ты ведь рассчитывал!
– Я не думал, что эти дуры будут такие здоровые!
– А как же надбавка на естественную погрешность?
– Это уже с надбавкой! Понимаешь теперь, как у них там, – Тенька кивнул на небо, – все интересненько?
– М-да, – Эдамор Карей опять покосился на молнии. – Надо пересчитывать. Помнишь исходные?
– А толку? – забывшись, Тенька опять пошевелился, и по его левую руку загорелся чей-то сарай.
– Стой так, – велел колдун. – Сейчас сбегаю за бумагой.
В напряженном молчании все глядели, как Эдамор Карей разворачивается и спешит обратно к воротам. Там он с кем-то ругается, ждет, а потом так же бегом – обратно. В его руках белеет несколько свитков, а подмышкой зажата чернильница.
– О! Договорную грамоту будут писать! – в любом войске всегда найдется человек, лучше всех знающий, что происходит.
Разложив свитки прямо на земле, благо, она высохла и даже потрескалась от молний, Эдамор Карей обмакнул палочку в чернила и принялся записывать исходные, которые ему диктовал по памяти Тенька. Почерк у знаменитого колдуна был мелкий, корявый, с множеством завитков, и, на взгляд Теньки, вполне разборчивый. Только сейчас юноша понял, как ему повезло, что весь прошлый вечер он объяснялся с коллегами. Теперь разница в терминологии не была такой большой, хотя все же давала о себе знать.
– Каково процентное различие?
– А что значит “процентное?” – переспросил Тенька.
Эдамор Карей возвел глаза к небу, лишний раз полюбовавшись на молнии, но, в отличие от коллег, задирать нос не стал (должно быть, благодаря тем же молниям) и спросил иначе:
– Во сколько раз результат превышает ожидаемый?
– Раза в четыре, – прикинул Тенька.
– Значит, триста процентов...
– А зачем вообще эти проценты нужны?
– С ними проще, – охотно ответил Эдамор Карей. – Я тебе потом объясню.
На бумаге потихоньку расцветали многоэтажные вычисления.
– Сударыня обда, – тронул Климу за плечо ответственный за снабжение. – А правда, что по договору, который сейчас подписывают судари колдуны, Фирондо надлежит сдать тебе на милость, а Сефинтопалу за ослушание скормить крокозябрам, которых ты привезла с собой из небытия?
Отчего-то Климе впервые за долгое время вспомнилась Гулька.
– Правда, – ответил за обду Гера. – Но сперва крокозябрам отдадут всех, кто разносит по войску идиотские сплетни!
Ответственный за снабжение все понял и умолк.
По обе стороны стены терпение у людей было на исходе. Тишину и порядок удерживали только потрескивающие молнии в Тенькиных руках.
Судари колдуны тоже нервничали. У них не сходились расчеты.
– Крокозяберья выдумка эти ваши проценты, – ворчал Тенька. По его лицу струился пот, глаза покраснели и ввалились, затекшие руки подрагивали, от чего молнии в вышине выделывали устрашающие кренделя.
– Учиться надо нормально при таких талантах, – ругался Эдамор Карей. – А то нахватаются по верхам, потом ни шиша не ясно, проще пристукнуть, чем переучить. Так, здесь вектора совпадают, там мы исправили, отсюда выходит пятый корень умолчания...
– Было б, у кого! Вон там еще два уравнения.
– В столицу бы поехал! Да, сейчас я их учту.
– Я и поехал, – признался Тенька. – Но у тебя было занято, как сказали, а других колдунов я не знал. Сударь Эдамор, а может, увеличить степень сужения расширения переменного множителя?
– Крокозябра зеленая, почему не пошел ко мне лично! Такое дарование я сумел бы куда-нибудь пристроить. Нет, степень сужения расширения влияет только на скорость редукции, а с этим у тебя все в порядке.
– Интересненький совет! А я знал тогда, что я – “дарование”? А если... Точно, давай в начале заменим плюс на минус, хуже не будет!
– И что это даст?
– Изменится частота колебания ритма, это даст обратный эффект на всю формулу, и потом выльется...
– Точно! Где тут была чистая бумага, сейчас перепишу...
– Да я уже так представил! Гляди, здесь уменьшаю амплитуду, а там...
– Стой! – воскликнул Эдамор Карей, но было поздно.
Тенька соединил руки вместе, и сдвоенная молния змеей ввинтилась в небо, до прозрачности озаряя тучи, а потом опять грянула вниз, без остатка войдя в землю через макушку горе-экспериментатора.
Оба войска слаженно ахнули.
Тенька задергался, чуть слышно вскрикнул, а потом разом обмяк и завалился на спину.
Последним, что он видел, было затухающее электрическое марево среди клочковатых грозовых облаков.
Эдамор Карей поднялся во весь рост и заорал, пока люди не успели опомниться:
– Фирондо не будет сражаться против своих! Открыть ворота! Обда вернулась в Принамкский край! Новая обда – Климэн Ченара!!!
====== Глава 17. Лицо на портрете ======
То, что смутной музыкой звучало,
издали слышнее и видней.
Может, наши участи – начало
для грядущих хроник наших дней.
М. Алигер
Теньке казалось, что он плывет по черной бескрайней пустоте, а кругом то и дело вспыхивают, шевеля бахромой, здоровенные алые круги. Иногда через пустоту пробивались какие-то звуки, мало похожие на человеческие голоса, а порой все начинало с бешеной скоростью вращаться, да так, что голова раскалывалась на части и тоже превращалась в алую бахрому, оседающую вниз и зовущую то ли по имени, то ли просто в никуда...
Потом черная пустота поплыла, и появилась белая, где ничего интересненького не было, даже бахромы. Спустя бессчетное количество времени до Теньки дошло, что это белый потолок. А он сам лежит на этом потолке и плывет, плывет, оставляя позади красные отпечатки босых пяток, причем только левых. Почему все три пятки левые, было непонятно. И почему их три. И почему это пятки, если должны быть ладони. Все нормальные люди ходят на руках. Или не люди? Или не ходят?..
Он вынырнул из бреда, как из омута, такой же мокрый и задыхающийся. Веки слипались, но можно было различить и потолок (не такой уж белый и пустой, а расписной и с лепниной), обитые синей (или зеленой? Или розовой?) тканью стены, высокую спинку стула справа и сударыню слева. У нее было строгое лицо и две золотистые с проседью косы.
– Ты меня слышишь? – спросила сударыня.
– Я? – уточнил Тенька.
– Как тебя зовут?
– Тебя?.. А, меня, – он точно помнил, что знает ответ, но никак не мог его выцепить. Потом в сознании что-то щелкнуло, и Тенька вполне внятно назвал свое имя, а так же имена родителей, сестры и десятка соседей. Затем долго припоминал, как зовут Климу, но разобрался, что “Клима” – и есть имя.
– Сколько пальцев видишь? – не отставала сударыня.
– Два, пять... много.
– Болит что-нибудь?
– Голова, – не задумываясь, ответил Тенька, и только в этот миг понял, что у него болит голова. А еще левая пятка. Потому что из нее ползет красная бахрома...
Пришла Клима. Постояла с потерянным видом, сухо пожелала выздоровления и ретировалась. Тенька вспомнил, как она рассказывала, что терпеть не может больных. Вернее, не понимает, что с ними делать и как себя вести. Ни помочь им, ни приказать ничего, только стоять и терять время. Зачем эти больные вообще нужны на свете? А Тенька больной, это факт. Из здоровых столько бахромы не вылезет.
Из тумана выплывали лица, знакомые и не очень. Той сударыни, Зарина, Ивьяра Напасенталы, снова сударыни, Эдамора Карея и Геры, какого-то мужика с бородой, еще раз сударыни... Звучали голоса. Иногда Теньке казалось, что он понимает, о чем они говорят. Иногда он приходил к логическому выводу, что говорят о нем.
“А что со мной, собственно, случилось?”
Яркая вспышка, боль, грозовое небо, белые свитки на земле, растрескавшейся от молний.
– ...Обда Климэн Ченара!
Открытые ворота города. Все качается.
– Высшие силы, да он ведь живой!
– А надолго ли?..
– Крокозябры знают...
– Но что-то можно сделать?
– Подождать.
– И все? Нельзя просто ждать, надо помочь ему!
– Мальчик мой дорогой! Его ударило такой мощью, какой прежде мы и вообразить не могли. И если спустя час он еще кое-как дышит, то все в руках высших сил. Пусть, вон, обда попросит. Девочка моя, в черте города есть маленькое капище. Как освободишься, неплохо бы туда сходить.
– Дела подождут, идем сейчас. И я не девочка.
– На мальчика ты вовсе не похожа. Девочка моя, у тебя усталый вид. После капища – немедленно в постель! Голову надо открутить тому, кто следит за твоим распорядком дня!
– Некому откручивать.
– И очень плохо! Потому что в твоем возрасте надо высыпаться и каждый день хорошо обедать, иначе в итоге наша золотая родина будет иметь вместо обды полусонную шкилету. Ты знаешь, что такое шкилета? Если не перестанешь пренебрегать ночным сном, однажды она поглядит на тебя из зеркала!..
Тенька открыл глаза. Реальность никуда не уплывала, бахрома не лезла, и даже голова почти не болела.
Комната была просторная, светлая. А ткань на стенах – голубая, с желтыми узорами. На кровати – теплое стеганое одеяло. Рядом с кроватью два стула и столик, на нем оплывшая свеча. Сейчас день, и она не горит. В окно светит солнце, а еще видно несколько городских крыш. Наверное, там красивый вид, но, чтобы им полюбоваться, надо встать и подойти ближе. Это шагов пять. До двери больше – около десяти.
Тенька сел. Потом спустил ноги вниз, на темный дощатый пол. Доски самую малость расплывались перед глазами, но можно не обращать внимания. Тем более, бахрома ниоткуда не лезет.
– Это что еще за самодеятельность! – строго раздалось от двери.
Тенька обернулся и увидел, как в комнату входит смутно знакомая сударыня средних лет в простом сером сарафане и с двумя длинными туго заплетенными косами. Сударыня несла в руках таз, в котором мелодично плескала вода. Тенька понял, что хочет пить.
– Неужто очнулось наше юное дарование? – весело, но по-прежнему строго поинтересовалась сударыня, ставя таз на один из стульев. – Ложись, рано еще козлом скакать. Сколько пальцев видишь?
– Четыре, – вздохнул Тенька, нехотя залезая обратно под одеяло. – А который час?
– Семь вечера, закат в разгаре.
Тенька покосился на окно, пока недосягаемое. Да, пожалуй, вечер.
– Это ведь Фирондо?
– Он самый. Прошло две с лишним недели, – сударыня подсела на кровать, деловито задрала ему сорочку, одну ладонь положила на грудь, другую на лоб, по-колдовски прищурила глаза и сосредоточенно замолчала.
Тенька тоже прищурился, надеясь рассмотреть, чего с ним такое интересненькое делают.
Сударыня сердито дернула его за нос.
– Не подглядывай! Мешаешь.
Пришлось сидеть молча. Как показалось Теньке – не меньше получаса. Затем сударыня сообщила, что случай совершенно безнадежный, но если Тенька до сих пор жив и даже вроде бы при памяти, то шансы есть. Сейчас надо умыться, поужинать и заснуть. А если она еще раз увидит юное дарование, самовольно порывающимся встать, то ему влетит так, что никаким молниям не снилось.
Тенька рассудил, что лучше не рисковать. Тем более, покормят, а то есть тоже хочется.
– Никогда не мог представить тебя в роли спасителя отечества! – с чувством признался Гера.
– Я на него и не похож, – фыркнул Тенька, полулежа на подушках. – Спасители отечества – они вроде тебя: высокие, с правдой в глазах и пламенными речами на языке.
– Скромничаешь! – отмахнулся Гера. – Ты знаешь, что ваш с Эдамором Кареем свиток отдали в городской архив как исторический документ?
– С точки зрения теории колдовства он и правда интересненький, – согласился Тенька, беря из миски на коленях очередной пряник. Эти пряники, а также печенье, баранки, сушеные фрукты, пирожки и прочая снедь последние три дня появлялись у его кровати в огромных количествах, и даже строгая сударыня не могла точно сказать, откуда они берутся.
– Очнись, какая наука! Никто не смог прочитать, чего там написано, поэтому в архив сдали с пометкой “подлинник договора колдунов под Фирондо, такой-то год от сотворения мира, первый год от правления обды Климэн”. Имена и фамилии колдунов прилагаются.
– Во дают, – впечатлился Тенька. – А почему Эдамор Карей им ничего не объяснил?
– Его ведь не было в городе... ах, да, ты же все пропустил. За эти три недели произошло столько событий, что на целый учебник истории хватит! Эдамор Карей оказался очень неглупым человеком. Когда ты упал, он понял, что если ничего не сделать, начнется страшная бойня, в которой он уже не знал, какую сторону принять.
– Как это не знал? – удивился Тенька. – Он ведь сам мне тогда сказал, что поверил в Климу.
– Мало ли, что он тебе говорил, – пожал плечами Гера. – Но после сдачи Фирондо Эдамор Карей ходил за Климой как привязанный и тщательно высматривал, в чем же тут подвох. Хвала высшим силам, не нашел. Кажется, он только теперь начинает в полной мере осознавать, что обда вернулась. А тогда Климе порядком надоело его внимание, и она услала Эдамора Карея на границу, организовывать ловушку для орденских войск. А поскольку твой кумир не умеет пользоваться доской, с ним полетел я.
– Дай угадаю: наша злокозненная обда велела тебе склонить Эдамора Карея на свою сторону.
Гера кивнул.
– Мы вернулись на той неделе, а Фирондо уже не узнать. Помнишь, как ожил Редим? Очень похоже. Фиолетовые флаги сняли и унесли в архив, а взамен оттуда же достали древние золотые. Все бегают, суетятся, торгуют, готовятся к большому походу на Орден. В воротах заторы, в небе соколы с письмами. Ведская дума во главе с Сефинтопалой вовсе на ушах стоит.
– А Клима его помиловала?
– В последнее время она проявляет чудеса милосердия, – отметил Гера, нахмурившись. – Я догадываюсь, что было несколько тихих казней, но все, кто согласился ей присягнуть, живы и даже сохранили прежнее положение. Сефинтопала назначен градоначальником Фирондо, члены думы тоже распиханы по разным высоким постам.
– Ты все равно тревожишься, – констатировал Тенька.
Гера задумчиво покачал головой.
– Подозреваю, она оставила смену мелкой власти на потом. Ко многим членам думы приставила наших людей для обмена опытом. Мне наставников нашла, даже себе. Тенька, я не представляю, как наша обда теперь выживает. Занятия, совещания, речи, разбор документов Сефинтопалы, новых документов, военные советы, опять учеба... ей, конечно, помогают, но и мешают немало. Горцы хотят склонить обду на свою сторону, а бывшая ведская дума во главе с Сефинтопалой мечтает через Климу диктовать горцам свои условия. У них за эти годы накопилось много неразрешенных споров.
– А Клима что?
– Она каменная, – убежденно сказал Гера. – То одних строит, то других. Горцы ходят удивленные. Они-то думали, Клима еще слишком юна и нуждается в подсказках.
Тенька заметил, что друг снова начал называть их обду по имени, пусть и изредка, но вслух говорить об этом не стал.
– А Сефинтопала как считает?
– Ему деваться было некуда. Наверное, он уверен, что еще легко отделался. Сефинтопале до сих пор не дают покоя твои молнии. Никому здесь не дают, надо сказать. Ты знаешь, что уже человек десять приходило проситься к тебе в ученики?
– Ни за что! – выпалил Тенька. – Мне еще самому учиться.
– Обда и тебе наставника найдет, – посулил Гера. – Она тебя не трогала только потому, что никто не знал, выживешь ты или нет. Но Клима очень на это надеялась. До того, как ты очнулся в первый раз, она просидела два дня на местном капище, – юноша замялся, но потом добавил: – Совсем на нее не похоже.
– Похоже, – возразил Тенька, запихивая в рот очередной пряник. – И никакая она не каменная на самом деле. Тебе кажется.
– Да любой человек на ее месте уже давно стукнулся бы об тучу!
– Она обда, – напомнил Тенька. – Но и человек.
– Ты говоришь почти как Налина, – вздохнул Гера. – Вы, колдуны, как-то ухитряетесь быть с обдой на короткой ноге. Я давно уже заметил. Любого другого человека Клима бы давно испепелила взглядом, а Налину терпит. Та называет ее “моя девочка”, заставляет вовремя есть и ложиться спать, постоянно пичкает какими-то зельями для укрепления здоровья и бранит за грязь под ногтями.
– Интересненько это у нее получается, – согласился Тенька. – А кто такая Налина?
Гера умолк, внимательно глядя на друга.
– С тобой точно все хорошо?
– Да. Я даже встать могу, но мне почему-то запрещают.
– А кто тебе запрещает? – как у маленького, переспросил Гера.
– Сударыня... – Тенька только сейчас понял, что не знает ее имени. – Так это и есть Налина?
– Вы же с ней знакомились, еще раньше! Ты раз десять у нее имя переспросил, и это только при мне!
– Не помню…
– Налина Делей, – встревоженно подсказал Гера. – Эх, ты! Она же тебя все это время выхаживала.
– Я ее лицо помню, а имя – нет, – Тенька покрутил в руках очередной пряник и положил обратно. Больше не лезло. – Она врач?
– Ее все колдуньей зовут.
– Колдунья, которая использует свой дар, чтобы лечить? – оживился Тенька, даже приподнимаясь на подушках. – Интересненько это получается! А что еще ты про нее знаешь?
– Я слышал из разговоров, что у нее написаны несколько книг. Но лучше сам спроси, я в колдовских делах ничего не понимаю. А еще Налина Делей член ведской думы, потомок древнейшего рода первых последователей обды и жена Эдамора Карея.
Орденский город Кайнис занимал особое положение. Он лежал достаточно близко к границе, но, в отличие от многострадального Гарлея, уже лет триста не сдавался врагу. Это была самая настоящая крепость: с глубоким рвом, на дне которого скалили зубы острые колья, с прекрасно укрепленными высокими стенами и массивными воротами, которые большую часть времени стояли запертыми на здоровенный засов. В Кайнисе жили по большей части военные, хотя по орденскую его сторону раскинулись мирные села и поля.
Ближе всего к стенам стояли казармы, они образовывали еще одно плотное кольцо вокруг центральной части, где вдоль узких улочек громоздились маленькие домики мирных жителей и командного состава. В центре находилось несколько купеческих домов и хорошо укрепленная цитадель. В ней хранились орденские документы, жил местный благородный господин с супругой и тремя детьми, а также размещались на постой важные гости из столицы.
Наргелиса могла бы гордиться отведенной ей комнатой – чистой, просторной, с окнами на вымощенный камнями внутренний двор без единого деревца. Вдобавок, комнату украшал превосходный письменный стол.
Но в непогожее мартовское утро госпожа Наргелиса не думала о мелких бытовых радостях. Перед ней навытяжку стоял человек, одетый в немаркие болотные цвета. Силуэт этого человека уже не раз преследовал в кошмарах юную и впечатлительную Лернэ.
– Ознакомился? – ледяным тоном спросила Наргелиса, обеими руками облокотившись на столешницу.
Человек кивнул, медленно кладя обратно распечатанное письмо, а потом уточнил:
– Сильфы точно не солгали?
– Наши собственные разведчики, вернувшиеся после тебя, подтвердили, – процедила Наргелиса. – Без обды вся кампания потеряла бы смысл. Скажи мне теперь, как обда может собираться на штурм Фирондо, если она мертва?
– Не могу знать, госпожа Наргелиса, – убийца переступил с ноги на ногу. – Я все сделал. Совершенно точно.
– Как выглядела девица, которую ты убил?
– Согласно описанию: высокая, светловолосая, сильфийские черты лица…
Наргелиса со свистом втянула воздух сквозь стиснутые зубы.
– Сильфийские?! Когда я такое говорила?
– В описании было: длинный нос, большие глаза.
– У той девицы нос длинный был?
– Да уж не «зернышко». Хотя, я и подлиннее видел.
– Болван! – она стукнула кулаком по столу. – Я говорила им, что нельзя экономить на художниках! Если бы ты знал этот растреклятый носище, то не сказал бы, что бывают длиннее!
– Но я уверен, это была не простая девица. Она изошла на туман, только одежда осталась. Люди так не умирают.
– Трижды болван! – вскричала Наргелиса. – Обда, что бы там ей ни приписывали слухи, обычный человек, а от людей остаются тела! Убита, должно быть, какая-то посторонняя сильфида, тридцать четыре смерча ей в зад! Эти сильфы явно продолжали вертеться вокруг обды, и моли теперь высшие силы, чтобы они отвернулись от нее, а нам не предъявили обвинения!
– Я ничего не знал о сильфах, госпожа, – парировал убийца. – Если бы меня предупредили…
– Сильфы не отчитываются нашей разведке о своих похождениях, – бросила Наргелиса, не уточняя, что зимой эти сведения вовсе были секретными и не подлежали разглашению всяким рядовым исполнителям. – Ступай прочь и не попадайся мне на глаза!
Убийце не надо было приказывать дважды. Больше всего на свете ему хотелось послать эту истеричную девчонку к крокозябрам, чтобы не орала на него и не обвиняла в чужих огрехах. Лучше надо было составлять описание и не утаивать ничего важного. И правда, нарисовать нормальный портрет новой обды, а не выдавать картинку с лицом неизвестной женщины, над личностью которой сломали головы лучшие умы Ордена. Но, конечно, Наргелису не пошлешь. Сама госпожа разведчица пока никто, и руки коротки подсечь ему крылья, но ведь все знают, с кем она спит и кому составляет отчеты.
Оставшись в одиночестве, Нагрелиса медленно опустилась на стул и стиснула пальцами ноющие виски. Она была в бешенстве. Люди Ордена сколько угодно могли грозить сильфам разрывами всех договоров, но по последним подсчетам благополучие «воробушков» протянет еще лет десять, а Орден с его старыми досками и допотопными тяжеловиками разобьют в ближайший год.
Наргелиса, воспитанная в лучших традициях Института, любила свою родину, искренне желала Ордену победы и с детства была приучена считать обду наибольшим из зол. Теперь же это зло стало реальным и начало показывать зубы.
Последние месяцы Наргелисе не везло. Они с Лавьясом торчали в Кайнисе уже второй месяц, но дело по розыску предателей так и не сдвинулось с мертвой точки. Оба чуяли, что цель близко: кто-то распускал по казармам крамольные слухи, отмороженного (во всех смыслах) веда или его труп так и не нашли, хотя прочесали все окрестные леса. Наргелиса и Лавьяс уже разнюхали, как выглядит тайный знак обды, который на пальцах показывают друг другу преступники. Даже нашелся свидетель – мальчишка, торгующий пирожками. Он уверял, что видел, как солдаты на рыночной площади скрещивали пальцы в таком жесте. Только вот солдат ни описать толком, ни опознать не смог – метель была, все закутанные. Однажды везунчику Лавьясу удалось лично поймать человека, который пытался перебежать к ведам. Им оказался какой-то сумасшедший, называющий себя потомком древнего рода и считающий служение новой обде целью своей жизни. У него были сообщники в городе, которые и взялись провести его за линию границы в обход постов. Но не успели обрадованные удачей разведчики выбить из пленника мало-мальски ценные сведения, как «потомка древнего рода» выкрали прямо из запертой камеры, и больше его никто не видел.
Мрачные мысли Наргелисы были прерваны звуком открывающейся двери.
Вошла стройная серьезная девушка в военной форме.
– Вы меня звали, госпожа?
Наргелиса глубоко вдохнула и заставила себя успокоиться. Как ни хочется рвать и метать, надо мыслить хладнокровно и действовать разумно.
– Да, я звала тебя, Вылена Сунар. Выбери из вашего корпуса ласточек потолковее, пусть этой ночью слетают на разведку вглубь ведского тыла. Есть сведения, что противник в ближайшее время начнет наступать.
– Будет исполнено, госпожа Наргелиса, – девушка замялась, но потом осторожно спросила: – А правду ли говорят, что теперь нам воевать не с ведами, а с обдой?
– Кто говорит? – резко переспросила Наргелиса.
Вылена только руками развела. Все говорят. Разве за язык поймаешь?
– Воевать мы будем с людьми, – отрезала Наргелиса после недолгого молчания. – С людьми, которые ненавидят Орден и порядок. И не важно, как себя обзывают их беззаконные вожди.
– Да, госпожа. Я так и передам своим.
– А если при тебе говорить начнут – хватай болтунов и сюда, – не удержавшись, Наргелиса снова потерла виски.
– Тяжело? – тихо спросила девушка. Не по-военному.
– Всем тяжело, – проворчала Наргелиса.
– На границе сейчас тихо, – пояснила Вылена Сунар. – А всякий неглупый человек знает, что если тихо на границе, то в кабинетах сражаются умы.
– Что же ты, такая умная, на политика не пошла?
– В небе тоже нужен ум. Вы, разведка, не одержите победу с глупыми командирами.
Это был не первый их разговор подобного рода. С довольно молодой, но сообразительной помощницей командующего одним из летных корпусов Наргелиса сошлась с первых недель жизни в Кайнисе. Это не было дружбой или приятельством – просто редкие беседы на неуставные темы. Иногда Наргелисе казалось, будто она видит в этой девушке родственную душу. Прорвавшуюся в руководство из низов, очень уставшую, набившую порядочно шишек, но все еще готовую побороться за место под солнцем.
– Ступай, Выля, попутного ветра. Я жду результаты разведки.
– И тебе попутного ветра, госпожа, – ответила Выля, мысленно скрещивая пальцы.
Гера приоткрыл дверь и тихонько вошел в зал, где прежде заседала ведская дума, а ныне проводились совещания обды. Больше это помещение не напоминало театр: лавки убрали, вместо одинокого кресла поставили длинный стол, за которым теперь и заседали совещающиеся. Вдоль колонн висели золотистые флаги с гербом обды, а у стен толпилось несколько десятков тех, кто в совещании не участвовал, но имел право и желание послушать. Гера сегодня оказался среди них – Клима проводила не военный совет, а хозяйственный.
Она занимала место во главе стола – закрытое белое платье с алой пелериной под горло, на волосах аккуратная сеточка, на лице ни пятнышка, глаза блестят – и никого другого на ее месте представить не получалось. Словно Клима сидела здесь всегда. И теперь нелепыми казались воспоминания, где она была растрепанной девочкой в мешковатой горчично-желтой форме, или в платке стояла у печи, согревая у огня красные от мороза ладони, или измазанная грязью и чужой кровью вгрызалась в яблоко на темном чердаке.
– Страна пребывает на грани разрухи, моя обда, – со степенным видом докладывал Артасий Сефинтопала, то и дело бросая хитроватые взгляды на своего коллегу, градоначальника Западногорска и главу совета знатных семей. – Только начало весны, а уже можно говорить о неурожае: некому пахать и сеять, мужчины либо в армии, либо убиты, многие женщины тоже подались воевать. Конечно, это суровая необходимость перед грядущим наступлением, но мало будет проку, если к концу лета это наступление захлебнется от голода. Я предлагаю обложить дополнительным налогом земли предгорий. Горцы не подлежат обязательному призыву в нашу армию, на плато и в долинах издавна выращивают лучшие сорта ячменя. И падежа скота у них не было уже много десятилетий.
