Текст книги "Формула власти. Расколотый мир (СИ)"
Автор книги: Zora4ka
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)
– Они научатся милосердию так же, как мы сейчас – жестокости.
– Я не стану учиться жестокости, Клима. И тебе не позволю.
На Климиных щеках проступили белые пятна. Гера никогда прежде не видел ее в таком неподдельном бешенстве, даже не подозревал, что обда на это способна.
– Мне-е-е? – хрипло выдохнула Клима, делая шаг вперед. – Ты не смеешь мне не позволять!!!
Под ее пронзительным взглядом у Геры перехватило дыхание: на горле словно сомкнулись стальные пальцы. Миг – и он упал на колени даже не осознавая этого. Клима нависла над ним. Хотелось закричать от ужаса и исчезнуть. Мимолетно Гера вспомнил, что когда-то не мог выдержать ее долгого взгляда и верил, что Клима никогда не поступит с ним так, ведь казалось, она дорожит их дружбой. Высшие силы, какая теперь дружба!..
Теперь они оба знали, что в этот раз Клима будет смотреть до самого конца. И не станет тогда ни дружбы, ни самого Геры...
– Если правая рука начинает своевольничать, ее отсекают, – одними губами проговорила Клима. Гера почувствовал, как сердце глухо стукнуло где-то в ушах. Наверное, в последний раз...
И тут на голову обды Принамкского края шумно и звонко выплеснулась целая стена воды.
Клима от неожиданности ахнула и даже присела, инстинктивно отфыркиваясь и пытаясь откинуть с глаз намокшую челку. Обретший способность видеть Гера изумленно таращился на бегущие с ее волос ручейки, на мокрое платье и на здоровенную лужу под ногами.
– Об тучу стукнулись, оба, – буднично констатировал Тенька, ставя на пол пустой таз для умывания. – Клима, я тебе постоянно говорил, что не все в жизни идет по плану. Ну и на кой так расстраиваться всякий раз?
Гера почувствовал, что снова может жить и дышать. И с колен подняться. Наверное.
Клима медленно моргнула и повернулась к веду.
– Ты что себе позволяешь?!
– А ты? – Тенька выглядел невозмутимым, но Гера обратил внимание, что тот не смотрит Климе в глаза.
– Гера меня предал, – Клима приподняла подол, выступая из лужи.
– Что-то я не заметил на его руке характерной формы нарыва. Гера, покажи руку, на которой присягал! Во, видишь, ничего интересненького! Значит, моя милосердная обда, высшие силы с тобой не согласны.
Клима отжала волосы – капли дробно застучали по полу – и опустилась на кровать. Тенька тут же уселся рядом и принялся старательно выжимать подол платья. Гера немного постоял, глядя на все это, а потом взял валявшуюся в углу тряпку и принялся вытирать пол. Не хватало еще трактирный зал залить.
За окном мягко и ласково падали золотистые от дневного света снежинки. В комнате было сыро, но гроза уже миновала, а ее недавние участники сидели кружком на все той же кровати.
– Ну давай, моя премудрая обда, – умоляюще произнес Тенька. – Скажи это вслух. Иначе скажу я!
Клима бросила на него усталый сердитый взгляд и вздохнула.
– Гера, я признаю, что повела себя как истеричка.
– Дальше! – подбодрил Тенька.
– ...Мне не следовало давать волю гневу.
– И?..
– И впредь я буду сдерживаться.
– А самое главное?
– Да что еще-то?!
Тенька наклонился к ее уху и нечто прошептал. Лицо Климы на миг сделалось таким же озадаченным, как в момент, когда ее облили водой. Потом она зябко повела плечами, снова нехотя повернулась к Гере.
– И прости меня.
– Ну что, – Тенька тоже смотрел на Геру, – ты прощаешь свою дорогую обду, надежду и оплот нашей великой родины, за то, что она – в смысле, обда, а не родина – тебя чуть не угробила от полноты противоречивых чувств, но сейчас искренне раскаивается?
– Я не держу на тебя зла, – сказал Гера, глядя Климе в глаза. Почему-то теперь это было совсем не страшно. – Но пожалуйста, пообещай, что не будешь забывать о милосердии.
– Я пообещаю помнить, что о нем не забываешь ты, – угрюмо ответила Клима. – А теперь уйдите из комнаты, оба. Мне надо переодеться.
...Уже когда они с Тенькой добросовестно подпирали спинами дверь, Гера проговорил:
– Спасибо.
Колдун махнул рукой.
– Пустое. Я удивляюсь, как вы в Институте без меня друг друга не поубивали.
– Там была Выля... И дела не такие серьезные. Клима часто оказывалась права, да и сострадания в ней было больше.
– Не заметил. Просто там ей все удавалось, а здесь наша любимая обда часто сталкивается с обстоятельствами, изменить которые не в силах. Вот и расстраивается почем зря. А ты наоборот почувствовал, что такое быть собой и не знать преград.
– А что чувствуешь ты? – спросил Гера. Он внезапно понял, что лишь одного человека друг не читает по глазам – себя самого.
– Я? – Тенька серьезно задумался. – Не знаю. Чувствую, когда вернемся домой, мне работы предстоит немерено. А то я с этими путешествиями совсем из графика экспериментов выбился!
– Знаете, кого я сейчас вижу перед собой? – поинтересовался Ивьяр Напасентала с досадой. – Юного идеалиста, для которого невнятная, крокозябрами обсиженная справедливость превыше здравого смысла. Неглупую амбициозную девушку, которая схватила зубами слишком крупный для нее кусок и разевает рот на еще больший, из-за гордыни или упрямства думая, будто не подавится. И витающего в облаках мальчишку, иногда по-житейски рассудительного, но не способного управлять даже собственным хозяйством. И вы рассчитываете, я допущу, чтобы ваша развеселая троица распоряжалась половиной Принамкского края?
– Почему у тебя сложилось о нас такое мнение? – возмутился Гера, обидевшийся на “юного идеалиста”. – Мы не знакомы и пары недель!
– Так может, узнаем друг друга получше, а потом будем передавать власть? – Ивьяр скрестил руки на груди. – Я вижу, вы неплохие ребята, не разбойники и не бунтовщики, искренне хотите мира для нашей многострадальной родины и даже делаете все возможное. Но беда в том, что для передачи власти этого мало. Сейчас Западногорском управляют люди не глупее вас и уж точно опытнее.
– Значит, условия остаются прежними? – уточнила Клима хрипловато. Разговор длился несколько часов, и все его участники порядком вымотались. Никакие речи не убедили оскорбленных неудачей с Фенресом горцев изменить условия сделки и подарить обде власть за пару-тройку обещаний. В отличие от старост деревень, властей Локита и Вириорты, горцы сохранили слишком хорошую память, что такое обда, какой она должна быть, и во сколько лет.
– Да, – кивнул Ивьяр. – Западногорск признаёт тебя обдой, но под твои знамена станет не раньше, чем тебе исполнится двадцать два. Даже твоя коронация не обязательна – мы понимаем, что обда может быть коронована, лишь когда весь Принамкский край будет у ее ног. Я гарантирую, что горцы не станут тебе мешать и по мере сил постараются сдерживать Фирондо. Но помощи не жди, моя обда, мы должны быть уверены, что содействуем исполнению верных решений одаренного властью человека, а не прихотям неопытной девчонки.
– Великая Обда тоже была девчонкой, когда собирала вдоль устья Принамки людские племена, – заметила Клима. Ее губы побелели от гнева и унижения, но девушка крепко держала себя в руках.
– Она была первой.
– Я тоже первая. За много сотен лет.
– Хорошо, моя обда, – к досаде в голосе Ивьяра примешалось что-то, похожее на сострадание. – Если высшим силам угодно, чтобы ты взяла полную власть прежде намеченного срока, убедительно это докажи, и мы тотчас же пересмотрим наше мнение.
Ни о какой поездке в Западногорск речи уже не шло, поэтому, когда тяжелый и неприятный для обеих сторон разговор закончился, Клима быстро собрала вещи и заявила, что намерена немедленно отправляться в путь, и ноги ее в этом клятом трактире не будет через пять минут. И плевать, что скоро начнутся сумерки.
– Но надо хотя бы купить провизии в дорогу! – тщетно попытался Гера воззвать к здравому смыслу девушки.
– Не надо! – отрезала Клима, уже выходя за порог.
Метель прекратилась, но снег еще падал, и по-вечернему оранжеватое солнце красило снежинки в мягкие золотые цвета. На заднем дворе слышался бодрый стук топора о колоду, где-то мычала корова, по тракту ехали расписные сани. Мир жил своей обычной жизнью и казался преступно равнодушным к скверному настроению чересчур юной обды.
– Если мы пойдем напрямик, то по лесу сутки брести! – воскликнул Гера, придерживая дверь, чтобы не хлопнула громко и яростно. – Откуда ты знаешь, что мы сумеем разжиться там едой? Дичь по норам сидит.
– Чую! – рявкнула Клима, затягивая подпруги. – Я обда! Обда, тридцать четыре смерча и крокозяброва матерь, и я чую все, что меня касается!!!
Лошадь нервно переступала с ноги на ногу, ремень скользил и не желал застегиваться. Клима глянула на Геру так, словно он был виноват во всех преступлениях мира.
– И пошел прочь отсюда, видеть тебя не хочу!
Потрясенный Гера невольно покосился на Теньку, тот кивнул.
– Поезжай другой дорогой. Вернемся домой порознь, наша многомудрая обда как раз остынет.
– Вы останетесь одни?! Это опасно!
– Не одни, а вдвоем! Ну, ты погляди на Климу, она в таком состоянии любого просто взмахом ресниц на клочки порвет. И я с ней. Не тревожься, по нынешним морозам даже разбойники на тракт не сунутся. А еще у меня с собой фураж и сухари, не пропадем.
Гера был вынужден согласиться.
К вечеру снегопад совсем утих, зато поднялся сухой холодный ветер. С натужным скрипом он раскачивал остроконечные верхушки могучих темных елей, а их белеющие шапочки бесцеремонно скидывал вниз, на сугробы. В такую погоду куда приятнее сидеть дома у жарко натопленной печи и заедать медом ромашковый отвар, а не тащиться верхом через заметенную лесную дорогу.
По широкому тракту Клима ехать не пожелала, свернула наискосок, углубившись в чащобу. Тенька не стал возражать: во-первых, это просто бесполезно, а во-вторых, он тоже чуял в глубине леса жутковатое и могучее дыхание капища. Не удивительно, что Клима рвется туда. После случившегося просто необходимо воззвать к высшим силам, и ни к чему ждать до дома. В ведской части Принамкского края почти в каждом крупном лесу можно найти капище.
За всю дорогу они не проронили ни слова; лишь когда Тенька потихоньку начал хрустеть прихваченными в трактире сухарями, Клима, ехавшая впереди, приостановилась и требовательно протянула руку. Тенька бросил ей сухарь, и некоторое время они хрустели хором, после чего опять стало тихо, только снег под копытами скрипит, да завывает в елях ветер.
На капище успели до сумерек: не сговариваясь остановились, спешились и свернули с дороги, ведя лошадей за собой. А спустя четверть часа продирания сквозь кустарник и сугробы вышли на поляну, в центре которой возвышался громадный мшистый валун, расколотый пополам неведомой силой. Из трещины бил незамерзающий ключ, а вокруг, словно дети у теплой печки, цвели ландыши с ромашками и зеленела нежная ивовая поросль.
Клима не глядя бросила уздечку, подбежала к валуну и упала на колени, всем телом прижимаясь к шероховатому темному камню и подставляя голову в платке под хрустальные струи. Теньке показалось, что плечи обды чуть вздрагивают. Он привязал лошадей к ближайшему дереву, насыпал им фураж из мешка и тоже приблизился к валуну, только с другой стороны. Что-то показалось знакомым, и, ковырнув ногтем пушистый слой зеленого мха, Тенька сообразил, в чем дело. Это капище и впрямь было очень древним, наверное, одним из первых, которые возводились при обдах. Сквозь мох проступала еле заметная резьба: линии, палочки, человечки и многоножки. Этот камень в незапамятные времена использовали служители культа крокозябры. А потом, должно быть, тех служителей прогнали или перебили, а пропитанный кровью камень стал трофеем победителей. И высшие силы водою смыли кровь, мхом затянули прежнюю память. Вот интересно, камень тоже они раскололи, или это постарался кто-то из легендарных колдунов древности? Говорят, в те времена колдуны были такими могучими, что даже горы раскалывать могли, не то, что валуны...
От нечего делать Тенька насобирал в ладони немного воды, соорудил переливчатый ледяной шарик и, силой мысли держа его на весу, принялся играться со свойствами. Для разминки: кипящий лед, потом жидкий пар, потом снова текучую воду, но такую холодную, что если палец близко поднесешь – отмерзнет. Затем посложнее: изменить цвет, запах, структуру мельчайших частиц вещества, распылить и снова сложить в монолит. А потом пусть блестит как алмаз, ресползается пушистыми кристаллами, снова соберется в шарик и сделается увеличительным стеклом. Сквозь него здорово в детальности разглядывать иголочки растущих на краю поляны елок, глаза и ресницы лошадей, неровный шов на одном из седел, загорелое лицо выступающего из-за деревьев человека: темная бородка клинышком, карие глаза – левый изрядно косит...
Мгновение Тенька, обмерев, все еще глядел на своего кумира, нежданно явившегося во плоти посреди леса, а потом рванул в Климе и схватил ее за шиворот, утаскивая под прикрытие валуна. И вовремя: в том месте, где только что сидела на коленях обда, снег покраснел и скукожился. Лучший колдун Принамкского края и гроза Ордена на зрение не жаловался, прекрасно знал в лицо не только Климу, но и ее ближайших соратников.
– Об тучу стукнулся?! – выдохнула Клима, еще толком не поняв, что происходит. Ее одежда была совершенно сухой, только на лице остались капли.
– Сюда принесло Эдамора Карея! – внезапно севшим голосом известил Тенька, все больше понимая, чем им это грозит. Эдамор Карей не какой-нибудь разбойник, даже убийственный Климин взгляд на него не действует.
Клима малость изменилась в лице, быстро выглянула из-за валуна и тут же спряталась, потому что в ее сторону полетела стайка сосулек, от которых валил пар.
– Откуда он сдесь взялся?
– Н-не знаю, – шепнул Тенька, вслушиваясь в хруст снега под сапогами кумира и понимая, что это конец. – Наверное, как и мы, решил на капище заглянуть. Хороший колдун ни одного капища в пути не пропустит. А может, он тебя искал. У него дар: находить потерянные вещи...
– Сдавайся, “обда”, – бархатно и лениво произнес Эдамор Карей, подходя все ближе и ближе. – Тебе деваться некуда.
– Это мы еще посмотрим, – сквозь зубы выдохнула Клима, с которой на сегодня проигрышей было достаточно. – Тенька, атакуй его.
– Эдамора Карея?! – на Теньку было жалко смотреть. Какая там атака! Унять бы дрожь.
– Плевать! Карея, Верховного Амадима, хоть малиновую крокозябру, быстро!
Но Теньке было не плевать. Даже губы побледнели, а глаза распахнулись широко-широко и в них застыл ужас.
– Это же бесполезно... совсем...
– Здесь я решаю, полезно или нет! Давай!
Валун был очень большой, а Эдамор Карей никуда не спешил, поэтому, когда он приблизился и начал обходить преграду, Клима и Тенька стали огибать свое укрытие с другой стороны. Это выглядело как жест отчаяния.
– Климэн Ченара, не будь ребенком. Мы не в догонялки играем. У меня хорошее настроение, и я пока оставляю тебе шанс принять поражение с гордо поднятой головой...
– Атакуй, Тенька, чтоб тебя! – шипела Клима.
Но Тенька только пятился.
– Не могу, не могу... он же... не могу...
– Можешь, тридцать четыре смерча! Должен! Твоя обда в опасности!
– Нет, нет... – Теньке казалось, что он спит и видит страшный сон, от которого не получается очнуться. Как во сне, мысли онемели, кружилась голова, а колени подгибались. Немыслимо, невозможно, в голове простреливают какие-то обрывки формул и все больше крепнет осознание, что ни крокозябры он, Тенька, в колдовстве не смыслит, и сейчас достижимая вершина по имени Эдамор Карей запросто раздавит его своим широким подножием, как маленькую глупую букашку.
– Прекрати истерику!!! – взревела Клима, пихнула его, прижимая к валуну, и отвесила тяжеленную пощечину. И еще одну. И еще. А потом с невиданной силой схватила за плечи, развернула и вытолкнула перед собой. – За меня и родину! Сейчас же! Убью!
– Не получится, – одними губами выдохнул Тенька, но Клима его услышала, и как будто прямо в голове раздался ее высокий повелительный голос:
– Получится. Я так сказала.
Они больше не пятились, и Эдамор Карей наконец-то нагнал их. Посмотрел на встрепанную рассерженную обду, затем перевел взгляд на худенького перепуганного мальчишку с красными отпечатками ладоней на бледных щеках. Лучший колдун Принамкского края отличался немалым ростом, поэтому Тенька не доставал ему и до плеча.
Они глядели друг на друга долю мгновения, но Теньке показалось, что не меньше пары минут.
– Я атакую? – зачем-то спросил он дрожащим голосом, словно боясь без разрешения покуситься на эдакую святыню.
– Атакуй, – фыркнул Эдамор Карей, на всякий случай прищуриваясь, чтобы разглядеть и пресечь любые мало-мальски серьезные поползновения юного коллеги.
Сердце Теньки, судя по ощущениям, ухнуло не просто в пятки, а глубоко в землю. В голове по-прежнему было пусто, ни единой формулы, но тело уже действовало само: резко расставить руки, взмахнуть, дунуть, преломить третий вектор приложения, поменять там и здесь, чтобы твердая глыба воздуха обрушилась вниз – секунда, и...
Эдамор Карей пошатнулся и схватился за голову.
Тенька, до последнего уверенный, что ничего не выйдет, разинул рот. Кумир не упал замертво, не убежал, не признал свое поражение, но ПОШАТНУЛСЯ. И этого было почти достаточно. Судя по физиономии Эдамора Карея, тот не верил в Теньку еще больше его самого и сейчас тоже был крайне изумлен.
Первой опомнилась Клима – она как раз ни в ком не сомневалась. Схватила Теньку за рукав и бегом потащила к лошадям.
Вторым опомнился Эдамор Карей.
– Ну уж нет! – заорал он, трогая набухающую шишку. – Стоять!
Вслед беглецам поднялась высоченная волна снега и покатилась, словно по воде, нагоняя.
Тенька не опомнился вообще. Но Клима влепила ему еще одну оплеуху и снова развернула к опасности лицом.
Снежная волна ударилась о невидимую стену и рассыпалась, оставив после себя лишь несколько крупных дюн.
– Не смей колдовать против обды! – выкрикнула Клима.
– Ты не обда! Ты самозванка и никуда отсюда не уйдешь! – много лет не знавший колдовского отпора, Эдамор Карей был раздосадован двумя неудачами подряд.
Кони захрипели и повалились навзничь, истекая кровавой пеной, а по краям поляны выросли толстенные заслоны из сухого льда.
– Вот это да-а... – зачарованно прошептал Тенька. – Вот это мастер... Как же он это делает?..
Но тут на него обрушились еще три пощечины подряд, и стало не до восхищения мастерством противника.
Вторая волна снега поднялась выше елей и с ревом устремилась вниз. И – рассыпалась, подобно первой. Клима и Тенька залегли за дальней дюной. Снег неподалеку от них начал спекаться в красноватую корку.
– Похоже, я его разозлил, – упавшим голосом предположил Тенька. – Теперь нам точно конец!
Клима схватила его за волосы и макнула носом в сугроб.
– Пусти! – вырвался Тенька. – Я иначе стену не удержу!
Клима тут же разжала пальцы и поинтересовалась:
– Какую еще стену?
– Из сгущенного воздуха, видала, даже измененный снег через нее не проходит. Я ее изобрел, когда тебя спасал...
– Ты будешь, наконец, атаковать?
– Какое “атаковать”, тут бы в живых остаться!
Клима врезала ему кулаком в скулу. Получилось вскользь, но ощутимо.
– А еще меня истеричкой называл!
Эдамор Карей стоял шагах в десяти от них, но подойти не мог. Он щупал руками невидимую стену, изрядно напоминая ярмарочного мима, с профессиональной сноровкой вращал глазами, бранился вполголоса, но не продвигался вперед ни на шаг.
– Я поставил над нами купол, – пояснил Тенька. – Может, он поругается и уйдет?
– Ты сам в это веришь? – скептически уточнила Клима. – Нет уж. Ты выйдешь и сразишься.
– Это жестоко! Эдамор Карей – самый...
– А когда девчонка четырнадцати лет должна сдохнуть, но собрать страну из тлеющих клочков? Когда сидят и сыто в лицо смеются: “раз обда, то приди и возьми”. Когда каждый десятый молодой парень идет на войну и в первый же год погибает от рук такого же десятого с той стороны. Это – не жестоко? Так вот, Тенька, за тех десятых, за меня, за Лерку, которой каждый раз обещаешь вернуться, и за свою недавно прощенную родину – ты выйдешь и сразишься. Чего бы тебе это ни стоило.
– Я позабыл все формулы, – прошептал Тенька.
Клима залепила ему последнюю пощечину и отчеканила:
– Вспомнишь!
И Тенька поднялся из-за дюны. Почему-то сейчас, когда стало ясно, что отвертеться от битвы не получится, в голове перестало звенеть со страху, а формулы и правда вспомнились так полно, словно книга перед глазами раскрылась.
Он подошел к Эдамору Карею вплотную, и тот с ненавистью и непониманием уставился на излишне прыткого мальчишку, чью стену не получалось пробить.
– Я буду с тобой драться или уходи, – хрипло известил Тенька.
На щеке Эдамора Карея дернулась жилка. Он отошел от неприступной стены на пару шагов и приглашающе махнул рукой.
– Ты, видимо, тот самый даровитый колдун, который открыл секрет свечения крови и сумел повторить?
– Я ничего не повторял, – Теньке очень не хотелось покидать безопасные пределы купола, но некоторые проявления его собственного колдовства сгущенный воздух тоже не пропустит. Тут бы сесть и подумать часок-другой...
– Врешь. Обда не могла вернуться в Принамкский край.
– Странно слышать это от горца, – попенял Тенька, изумляясь собственной наглости по отношению к кумиру. А если эту стену взять не целиком, а по частям, вот здесь наметить дырку, там что-то вроде крышки и потом...
– Время избранных владычиц и великих колдунов давно прошло. Наш удел – осколки прошлого и бессовестные мошенники, выдающие желаемое за действительное.
Тенька вспомнил, как колдуны из Локита говорили похожие вещи и не верили, что он повторил некоторые трюки из старинных книг. А вот тогда Эдамору Карею такой трюк...
– Это ты врешь, – Тенька выступил из-за купола и вскинул руки. – Сам себе!
На него мгновенно обрушилась лавина острых сосулек с красноватыми наконечниками, но не причинила вреда: купол остался позади, но Теньку закрывал новый заслон из сгущенного воздуха. Правда, его постоянно приходилось двигать и достраивать, но проще так, чем распылять сосульки, не понимая их свойств.
Эдамор Карей догадался, в чем дело, и возмутился:
– Убери этот... – прежде никто не сооружал такие преграды на пути чужого колдовства, чтобы обезопасить себя, поэтому подходящее слово не сразу нашлось. – ...щит!
– А крокозябра тебе! – Теньку уже распирал азарт, и в противника полетел мудреный фиолетовый снежок с настолько кривыми векторами, что светила современной колдовской науки удавились бы от эстетического шока. Одновременно с этим все медные предметы на Эдаморе Карее превратились в пар. То есть, крючки, застежки, пряжка на штанах, печатка на пальце и гвоздики в сапожных подметках.
Эдамор Карей, разумеется, сумел увернуться, на ходу теряя штаны и подметки, но снежок взорвался рядом с ним столь оглушительно, что колдуна швырнуло носом в им же созданную дюну, откуда он поднялся малость контуженный, взбешенный, но холодно сосредоточенный.
Игры в снежки кончились.
Тенька почувствовал, как свойства изменяют в нем самом. Загудело в ушах, заныла каждая частичка тела, кисти и стопы свело судорогой. Все закружилось, под щекой внезапно оказалась гладкая поверхность спекшегося в лед сугроба.
“Вот и конец, – подумалось Теньке. – Лихо он меня... Эдамор Карей все-таки... Интересненько, а что он сделал? Наверное, сам изобрел, я такого ни в одной книжке не читал... Получается, можно изменять свойства человеческого тела? Да и не только человеческого, вон, кони как лежат... Эй, да это ж открытие века! Тело состоит из веществ, вещества подлежат изменению!”
От таких мыслей даже в голове прояснилось.
“Эдамор Карей смотрит на меня и меняет мои свойства, – Теньке казалось, он думает вечность, но на деле все происходило в доли секунды. – Я тоже могу менять свои свойства... только я себя не вижу. А как смотреть вглубь себя? Интересненькая задача, учитывая, что сейчас помру... Нет, я просто не могу помереть, пока не разгадаю, как он это делает!”
С такими мыслями Тенька позабыл обо всем на свете. И о своем страхе, и о том, что за ним сейчас обда с отечеством, даже о собственной смерти. Сейчас важно было только отыскать, нащупать в себе крохотные измененные частицы и поменять их снова, уже на свой лад. То есть, для начала вернуть им прежние свойства, а уже потом можно экспериментировать. Только, наверное, не на себе, а на тех лошадях, иначе Клима его все-таки прибьет за неоправданный, по ее мнению, риск. Или Лерка. Или Гера. Что они понимают в современной науке!
Колдовать вслепую было очень сложно, непривычно. Тенька не мог видеть собственное нутро, а первый закон колдовства – смотреть на предмет, свойства которого изменяешь. Но вспомнились давние занятия с отцом: еще тогда маленький Тенька, не умея косить глазами, пытался всячески филонить, лишь притворяясь, что видит световую модель пространства. Первого закона колдовства он тогда не знал, поэтому иногда даже что-то удавалось. Вот как и сейчас...
Шум в голове пропал.
Тенька поднялся на ноги, еще ватными пальцами отряхивая с коленей налипшие снежные комья, и наткнулся на потрясенный взгляд противника. Эдамор Карей стоял все там же, машинально придерживая сползающие штаны, и глядел так, словно увидел, по меньшей мере, крокозябру, рассуждающую о тонкостях поэзии.
– Атакуй! – рявкнула Клима откуда-то издалека.
Оцепенение спало, причем с обоих. Эдамор Карей выставил ладони вперед, и Тенька почувствовал, как опять сдавливает черепную коробку, словно голову зажали в тисках. Он попытался оттолкнуть от себя эти невидимые тиски и почувствовал, что это возможно, только очень трудно, как будто противник толкает их со своей стороны.
Эдамор Карей чуть наклонился вперед, ладони подрагивали, блестящее от пота лицо побурело. Тенька повторил его движение, краем сознания отмечая, что сейчас расстояние между их вытянутыми ладонями не больше пары шагов, и проще кулаком ударить, чем двигать это тяжеленное и неведомое. Проще – но невозможно. Остановишься, и тебя сомнет.
Поднялся шквальный ветер, снег вздыбился, разрастаясь в воронку. Задрожала под снегом влажная черная земля, загудел древний капищенский валун, и даже небо зазвенело, точно вот-вот лопнет и посыплется вниз хрустящим крошевом.
Теньке уже раз шесть казалось, что он больше не может и сейчас упадет, а ноги продолжали стоять, спина болела, но не гнулась, перед глазами были только кусочек неба, темный силуэт противника и собственные напряженные пальцы – грязь под ногтями, по пять крупных морщинок на сгибах, правая костяшка еще не зажила после прошлой учебной драки с Герой. Все эти драки сейчас казались далекими и ненастоящими. Наверное, как самому Гере – колдовские поединки, о которых он мог, в лучшем случае, читать. Тенька, впрочем, тоже только читал. И сейчас удивлялся, насколько правдивы и лживы одновременно были те истории. Вроде и земля столбом, и небо в осколочки, и даже чувства вроде похожие, но совершенно другие. Прежде казалось, что между собой сражаются только маститые, уверенные в себе колдуны, что-то крепко не поделившие на этом свете. Вступают они в поединок сознательно, и почти всегда ясно с самого начала, кто одержит верх.
Сейчас, по всем законам жанра, победить должен Эдамор Карей. И Теньке было жутковато от этой мысли, потому что кем-кем, а проигравшим в своих детских мечтах он себя никогда не представлял. И сейчас вдруг понял, что все проигравшие мечтали быть победителями. Они не знали, что по прихоти судьбы или автора очередных историй их надежды должны быть попраны. Они свято верили в свой шанс на победу, не зная, что с самого начала этого шанса лишены. Разве последняя обда короновалась с мыслью, что будет убита? Разве противники героя одной из любимых Тенькиных книг знали, что история писана не о них? А может, и сам Тенька – лишь пара строк в будущих мемуарах прославленного Эдамора Карея?
Стать строкой в чужих мемуарах было настолько обидно, что даже новые силы откуда-то взялись. Вздрогнув всем телом, Тенька сделал крохотный шажок вперед. Натиск усилился, став почти физическим: противно заныли ребра, мускулы напряглись до боли. Пожалуй, прав был Гера, говоря, что нельзя пренебрегать тренировками на свежем воздухе.
Хотя, Эдамору Карею такие тренировки, похоже, не помогали. Легендарного ведского вояку невозможно было назвать слабаком даже за глаза, но против щуплого мальчишки он оказывался бессилен.
Тенька сделал еще один шажок.
Незримая преграда натянулась, вибрируя, и дала долгожданную трещину. Снеговые вихри взвились до еловых верхушек и опали.
Эдамор Карей пошатнулся и закричал, хватаясь за лицо. Сквозь его пальцы полилась кровь.
Тенька поскользнулся, с трудом удерживая равновесие, и понял, что тоже кричал, во все горло, до хрипоты, а сейчас умолк, лишь рот остался открытым, жадно ловя холодный лесной воздух. Тенька только сейчас ощутил, что вокруг холодно, а он весь мокрый, будто вместо Климы стоял под струями родника. Кстати, вот и Клима – вылезает из-за снежной дюны, спокойно идет к ним. Значит, опасности больше нет? Тенька перевел взгляд на противника.
Эдамор Карей отнял руки от лица, и на снег упал темный кровяной комок. Вместо левой глазницы у колдуна зияла темная дыра, уже почти не кровоточащая.
– И так будет с каждым, кто посмеет поднять руку на обду Принамкского края! – удовлетворенно изрекла Клима.
Эдамор Карей пошатнулся, сунул два пальца в рот и пронзительно свистнул. Заслоны сухого льда опали, а из-за деревьев выбежала стройная длинноногая лошадка. Снег под ее копытами твердел и таял, поэтому рядом с хозяином она оказалась в считанные секунды. Эдамор Карей вскочил в седло и унесся прочь.
Тенька не стал его задерживать – сил уже не было ни на что. Он плюхнулся на снег, ползком добрался до родника и ткнулся разгоряченной головой в прохладные струи. Сразу стало легче, всклокоченные мысли постепенно начали приходить в порядок. Тенька даже смог осмотреться по сторонам и удивиться:
– Странно, что солнце еще не зашло.
– Почему странно? – Клима села рядом и принялась поправлять сбившийся платок.
– Несколько часов прошло.
– Вы сражались не дольше десяти минут.
– Сражались, да... – до Теньки внезапно дошло. – Высшие силы! Я победил Эдамора Карея! Интересненько это у меня получилось...
– Иначе и быть не могло, – меланхолично заметила Клима. – Когда на капище высших сил сходятся в поединке два колдуна, побеждает преданный обде.
– Поначалу в это было трудно поверить, – Тенька с трудом верил и сейчас.
Клима глянула на него исподлобья и тихо призналась:
– Мне тоже. Но я себя заставила.
– И меня заодно... Ну и рожа у меня сейчас, наверное! Вся бурая, как помидор.
Клима молча показала свои ладони – тоже красные, отбитые. Тенька взял их в свои и так же молча поцеловал. Тишина была холодной и оглушительной, лишь родник журчал, все ему нипочем. Да тихонько поскрипывали верхушки елей где-то в вышине.
