Текст книги "Формула власти. Расколотый мир (СИ)"
Автор книги: Zora4ka
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)
– Гляди-ка, – вдруг сказала Клима. – Что это справа от валуна в сугробе чернеет?
– Сумка, – пригляделся Тенька. Встал и подошел к находке. – Эдамора Карея, судя по всему. Так драпал, что про вещи забыл!
– И хорошо, – усмехнулась Клима. – Может, там есть что-нибудь ценное.
В сумке оказались смена белья, пара книг (к Тенькиному разочарованию – философские, а не колдовские), мелочи вроде бритвенного и письменного наборов, изрядный запас провизии и маленький, старый на вид портретик белокурой скуластой женщины.
– А я говорила, что покупать в трактире ничего не надо! – гордо сообщила Клима.
– Где-то я эту тетку видел, – задумчиво пробормотал Тенька. – Притом вот так же, на портретике.
– Давно? – Клима заглянула ему через плечо.
Тенька мотнул головой. Соображалось все еще туговато.
– Не далее, чем этой зимой. Погоди-ка... Интересненько получается! Это же копия того портретика, который мы нашли у твоего несостоявшегося убийцы! Я как раз на днях подобрал состав и очистил медальон от крови, но рассказать тебе не успел. Только этот крупнее раза в три.
Клима взяла у него портретик и вгляделась в незнакомый овал лица, словно надеясь увидеть там ответ на свои вопросы.
– Это может значить, что убийцу подослал не Орден, как мы думали, а веды?
– Крокозябра их разберет, – честно развел руками Тенька. – Ты сильфам еще этот портретик покажи. Может, им он тоже чем-нибудь знаком?
Клима не ответила. Хотя можно было не сомневаться, что услышала и приняла к сведению. Она тоже поднялась и теперь брезгливо трогала носком сапога валяющийся на снегу глаз.
– Ты специально это сделал?
– Нет, – вздохнул Тенька с некоторым раскаянием. – Гляди-ка, а он измененный! Интересненько это получилось...
Юноша порылся в карманах, потом в трофейном мешке, отыскал относительно чистую тряпицу и бережно замотал в нее глаз.
– Хочешь вернуть кумиру при случае? – усмехнулась Клима.
– Изучу, – Тенька запихнул сверток в собственный мешок. – У меня сейчас появилось несколько интересненьких гипотез. Если колдовством можно отделить глаз от тела, то почему нельзя колдовством же его прирастить?
– Лошади от колдовства пали, – отметила Клима. – Ты можешь их оживить?
– Не знаю, – почесал в затылке Тенька. – Но попробую!
На ветках отцветали белоснежные кристаллики инея. Ночь выдалась морозной, и пробирающийся через бурелом человек то и дело доставал из меховых рукавиц онемевшие от холода пальцы, пытаясь согреть их паровыми облачками неровного дыхания.
Шальная штука – жизнь. Сегодня ты градоначальник, уважаемый человек, сидишь у камина с куском отборной жареной оленины, пьешь вино и покрикиваешь на нерасторопную служанку. А завтра уже бежишь без оглядки в неизвестность, не взяв с собой даже лошади, не говоря уже о саквояже с вещами, и боишься заходить в деревни, потому что эти места принадлежат взбалмошной девчонке, которой ударило в башку от тебя избавиться.
Последние четыре дня Фенрес Тамшакан, боясь собственной тени, сугробами и оврагами пробирался на восток. А куда было еще податься? На западе горы, там он давно вне закона, в Фирондо не примут после якшаний с девчонкой, здесь его ждет смерть. А на востоке Орден, там никому не будет до него дела. Добраться до самого Доронского моря, затеряться в каком-нибудь городке до конца своих дней. Самолюбие страдает, но лучше жить без чести, чем умереть на пике славы!
Так размышлял Фенрес до тех пор, пока не перешел через замерзшую Сильфуку, за которой заканчивались владения обды, да и людей жило немного – сильфийская граница под боком. Уже без утайки разведя на берегу реки костер и вытягивая к огню белые от холода пальцы, Фенрес под аккомпанемент бурчащего желудка задумался о будущем детальнее.
Допустим, доберется от до Доронского моря и осядет на одном из островов в дельте Принамки. Но на что жить? Торговать рыбой с лотка? Хотя в свое время Фенрес занимался торговлей, самостоятельно он не продал и булавки. Бывший градоначальник ведал прибылью и правильным ее распределением, а с самой торговлей дела не имел. А чтобы заняться на новом месте тем же, нужны знакомства и рекомендации, которые неоткуда взять человеку с ведской стороны. Впервые в жизни Фенрес досадовал на гражданскую войну, без которой было бы куда удобнее.
К тому же не факт, что в каком-нибудь захолустье финансовые махинации имеют такое большое значение, как в процветающем Западногорске. Возможно, торговля рыбой с лотка – предел мечтаний. Ремесел Фенрес не знал, идти в слуги или грузчики не позволяла гордыня, даже изрядно прищемленная побегом.
И тогда в его голову пришла мысль:
“А почему я вообще уперся рогом в эту провинцию? Известно, что Орден открыл охоту на обду, да и как бывший житель ведских столиц я могу быть полезен. В Ордене по достоинству оценят меня и сведения, которые я им продам. А если благодаря мне эту нахалку Климэн наконец-то взгреют...”
Размышления прервала резкая дергающая боль в левой руке, чуть выше локтя. Фенрес охнул, валясь наземь у костра, загребая пальцами истоптанный снег. Боль была такой силы, что казалось странным, почему рука до сих пор вообще не отвалилась. Простреливало до ребер и лопаток, отдавало в шею, но сильнее всего горело над локтем, пульсировало, жгло. Фенреса никогда не клеймили каленым железом, но ему подумалось, но ощущения схожи.
С трудом он сбросил с себя толстую меховую шубу, сорвал кафтан и закатал рукав рубашки.
Над локтем был отчетливо виден глубокий разрез. Края раны сильно припухли, потихоньку начинал сочиться беловато-зеленый гной. Но линии оставались четкими и прямыми: три вертикальные полосы пересекает горизонтальная.
Фенрес не поверил бы своим глазам, не будь ему так больно. В памяти отчетливо встали картины из далекого детства: ему шесть, он уже слишком большой и важный, чтобы слушать сказки, но снисходит по вечерам для посиделок с нянюшкой, потому что тогда можно незаметно, а значит, почти безнаказанно дергать за косички младшую кузину. А нянюшка рассказывала своим таинственным чуть низковатым голосом, мол, в некотором году, когда небо было голубее, а земля зеленее, на равнине во граде Гарлее жила-была обда. И было у нее два ближайших слуги, один верный, другой неверный. Верный, конечно, рано вставал, все успевал, с обдой во походы хаживал, вел ее коня за уздечку и на капище стоял за ее плечом. Неверный, соответственно, делал все наоборот. И верного крепко не любил, да так, что решил извести. Но ничего не вышло, обда обо всем узнала, верного спасла и замуж за него вышла, а неверного покарали высшие силы: знак, на котором он присягал, загноился, воспалился, да так и сгнил человек во страшных мучениях. Как все нормальные мальчишки, Фенрес представлял себя на месте верного. Только вот в жизни оказалось все шиворот-навыворот, и никакая сказка не помогла.
– Высшие силы, – прохрипел в смятении горец, – духи лесные, Всеблагие Небеса и клятые крокозябры! Неужели она действительно ОБДА?..
====== Глава 13. Плоды дипломатии ======
Не тайны и не печали,
Не мудрой воли судьбы –
Эти встречи всегда оставляли
Впечатление борьбы.
А. Ахматова
Прозрачные стекла высокого узкого окна, лишенного занавесок, совсем запотели от не по-южному разыгравшихся морозов, и в квадратной комнате было темновато. Утонули в сумраке массивные коричневые шкафы. Темно-малиновым абажуром под потолком никто не пользовался уже лет пять, поэтому на нем тоже лежала пыль, а при должном освещении можно было даже рассмотреть несколько сеток паутины. Синяя ваза на подоконнике пустовала – хозяйка комнаты ненавидела цветы, даже сушеные. Не сказать, что кругом царил беспорядок: предметы на своих местах, в углу притаилась мышеловка, на темном дощатом полу видны разводы тряпки. Но и уюта не было: холодная казенная обстановка, чуть разбавленная вещами, оставшимися от прежних хозяев комнаты-кабинета на четвертом этаже главного здания орденской разведки.
Впрочем, к столу окружающее запустение не относилось. Столешница всегда была идеально вытерта, бумаги лежали в строгом порядке, каждый из десятка ящиков закрывался на персональный замок, чернильница наполнена, а деревянное перышко не нуждалось в заточке. По правде говоря, с таким столом никакого кабинета не надо. Но работать отчего-то положено именно в кабинетах.
Ухоженные женские руки взяли из верхнего ящика толстую картонную папку, положили на середину столешницы и раскрыли один из последних разворотов.
“Довожу до вашего сведения, что в среде обды все чаще упоминается о факте пребывания сильфов подле ее персоны...”
“В данном документе приводится дословно содержание отчета, изъятого у агента сильфийской разведки господина Костэна Лэя. Ведские письмена на обратной стороне оригинальной бумаги расшифровке не подлежат...” – тут же прилагалась та самая бумага, “письменами” вверх, дабы господа, которые будут читать отчет, сами убедились: не подлежат. Курица лапой написала бы разборчивее.
Аккуратные буковки, сухие официальные слова. Несколькими страницами ранее – стенография общего совещания. Почерк неровный, летящий. А приложение с итогами уже обычное, сухое, каллиграфическое.
“По итогам закрытого голосования принято решение о нецелесообразности существования Климэн Ченары, в дальнейшем именуемой “обда”. Расстановка голосов: 11 “за”, 5 “против”. Появление новой обды после смерти нынешней принято считать необязательным, а опасность нынешней обды для благополучия Ордена – первостепенной...”
“Постановление. Выдать исполнителю копию портрета неизвестной, дабы по возможности было проведено расследование по установлению личности. Оригинал портрета приложен и закреплен в деле на третьей странице...”
Пальцы замелькали, перелистывая. Начало папки было старым, почти двадцатилетней давности. Оно содержало протокол обычного, на первый взгляд, ареста ведского лазутчика и записи допросов. Это была ничем не примечательная папка – до тех пор, пока на одном из допросов не прозвучало слово “обда”.
“...Обда придет в Принамкский край! Вы даже не понимаете. Вам так говорят все, кто предан ей. А я еще скажу другое. Она не просто придет – она УЖЕ здесь. Высшие силы снова говорили с людьми. Орден доживает последние годы. Обда пришла, пришла, ПРИШЛА! Я пока единственный, кто знает это наверняка, я умру здесь и никогда не донесу эту весть ни до кого, кроме своих тюремщиков. Но и без меня об этом скоро все заговорят. Бойтесь и трепещите, потому что обда здесь, но вы никогда ее не найдете...”
Пальцы перелистывали страницы допросных листов, замаранных кровью. Сколько было тех допросов за двадцать лет? Но пленник, будь распят он тридцатью четырьмя смерчами, не соврал. О том, где надо было искать обду, они и правда узнали сами – слишком поздно. Даже семья Климэн Ченары ничем помочь не смогла – последний раз девчонка появлялась дома около пяти лет назад. Обду достаточно хорошо изучили, чтобы понять: родственные чувства от нее бесконечно далеки, даже трюк с заложниками станет напрасной тратой времени и средств.
А вот и портретик. Крошечная овальная рамка. Такие портретики принято носить на шее в медальонах или на поясе в плоских кошельках. Только изображенная на нем женщина не приходилась схваченному лазутчику родственницей или любимой. Она вообще уже давно умерла – портретику, судя по дате, больше ста лет. Но единственное, что удалось выбить на допросах – по старинному портрету каким-то образом была найдена новая обда. И орденская разведка в свое время сбилась с ног, пытаясь это повторить, но не смогла.
– И ведь не красавица, – с легкой досадой пробормотала другая женщина, не изображенная на портретике, а склонившаяся сейчас над ним. Ее ухоженные руки снова замелькали, перелистывая пыльные страницы одного из главнейших дел орденской разведки.
Вот снова поздние документы: письменный отказ Костэна Лэя от обвинений (сильфийское дело с некоторых пор объединили с делом обды), отчет лазутчика с ведской стороны, извещавшего, что сильфов подле обды не обнаружено, а след убийцы потерян где-то между ставкой обды и Локитом; отчет лазутчика с Холмов, который постановил, что сейчас все агенты четырнадцатого и пятнадцатого корпусов находятся на родине, прошение о выдаче солидной суммы вдове погибшего исполнителя, жившего на территории Холмов и завербованного Орденом для кражи документов из тайной канцелярии, копия ответа на прошение, дарственная на дом в Принамкском крае близ Мавин-Тэлэя (ни к чему семье убитого жить под крылом сильфийской разведки), расписка о получении гонорара вторым исполнителем (гонорар не столь солиден, как плата за смерть, но исполнитель на судьбу не в обиде), еще пара справок, отчеты о совещаниях, дополнения, приложения.
Одно из главных правил дипломатической разведки – держать в порядке документацию, а при каждом удобном случае сортировать и перечитывать, чтобы ничего не упустить. Сотни дел в архивах – и чем тщательнее они составлены, тем проще будет при надобности в них вникать. Это – история Ордена на руинах истории эпохи обд, и чем точнее будет рассказано новое, тем скорей позабудется старое.
Женщина потерла тонкую переносицу и подняла вверх голову, чтобы хоть немного размять затекшую шею. Взгляд наткнулся на злополучный пыльный абажур, от одного вида которого хотелось чихнуть. Давно уже хочется снять его и выбросить, но потолок высокий, не достать, даже если соорудить конструкцию “стол – стопка книг – табуретка”, а просить более рослых коллег – только на насмешки нарываться. Как же, эта задавака опять изволит капризничать, и занавески не по ней, и абажуры, и весной по городу не желает ездить, а начальство ей опять потакает, незаменимой нашей.
Наргелиса Тим ненавидела пыль, цветы, своих коллег и потные пальцы начальника, благодаря которым удавалось избегать первых трех. Двумя годами ранее она столь же истово ненавидела детей, но это время, хвала Небесам и высшим силам, миновало. Теперь Наргелиса не какой-то там младший внештатный помощник, которого можно запихнуть на унизительную должность наставницы дипломатических искусств, а ценный сотрудник, один из немногих, кто знает обду лично. Вдобавок, ее заметил благородный господин Тарений Са. Он уже стареет, достиг всего и теряет хватку, а Наргелиса молода и готова несколько лет потерпеть касания потных пальцев, чтобы потом занять его место. Вот тогда бы она развернулась…
Сладкие мечты были прерваны звуком шагов по коридору. Наргелиса поморщилась. Клацанье кованых набоек было ни с чем не спутать, и только один человек в орденской разведке подковывает свою обувь на манер лошадиных копыт. Безвкусица и глупое пижонство, но, надо сказать, впечатление производит. Особенно, в сочетании со всем остальным.
Дверь без стука распахнулась, и на пороге возник бессменный герой всей орденской разведки за последние десять лет. А может, и за двадцать. Или даже за сорок, потому что никто из нынешних разведчиков не мог похвастать трофейной саблей сильфийского «коллеги», добытой почти в настоящем бою. За эту саблю все девушки, особенно допущенные до секретных сведений, великодушно прощали герою низкий рост, неблагородное происхождение, невысокую должность и мало совместимые с этим фанаберии.
– О, похоже, наша ласточка еще не ложилась!
– Какого смерча тебе надо, Лавьяс? – с нарочитым безразличием проворчала Наргелиса, не отрывая взгляда от бумаг.
– Зачем же так нерадушно? – попенял Лавьяс Дарентала, проходя к столу и специально становясь боком, чтобы лучше было видно знаменитую трофейную саблю. – Разве так встречают бесстрашных воителей, прошедших смерчи и дым?
– Мне – можно, – Наргелиса подняла глаза, коими поглядела на «воителя» в упор. – После того, как я лично прикрывала на Холмах твою ценную задницу вместе с этой саблей. Хотя, пожалуй, с большим удовольствием полюбовалась бы, как милый голубоглазка Костэн засовывает одно в другое.
В разведке умели ценить взаимовыручку, поэтому Лавьяс тут же перестал строить из себя невесть что.
– Геля, разве я опять дал повод для грубости? Клянусь, в этот раз совершенно нечаянно! Я навестил твой аскетичный уголок по важному делу, – он выразительно махнул перед носом коллеги парой листков, исписанных убористым почерком, а потом серьезно поинтересовался: – Мир?
– Мир, – вздохнула Наргелиса. Лавьяса не переделаешь, зато теперь у нее есть рычаг давления. Да и герой он все-таки. Первый орденский разведчик за смерч знает сколько лет, кому удалось в открытую поцапаться с сильфами и обзавестись настоящей трофейной саблей. В первые полгода его вообще на руках носили. Не будь Лавьяса Даренталы и совершенного им, ни сама Наргелиса, ни начальник не сумели бы так ловко прижать сильфов еще раз – безо всяких трофеев, зато с приятным результатом. Благодаря Лавьясу Дарентале, каким бы он ни был, орденская разведка снова поверила в себя.
Коллега тут же бесцеремонно присел на краешек стола и положил свою ношу поверх раскрытой папки.
– Сегодня ночью в Мавин-Тэлэй прилетел гонец с границы. Так спешил, что его доска развалилась на части, едва он коснулся брусчатки на площади перед зданием разведки.
– Что опять вытворили сильфы? – заинтересовалась Наргелиса, касаясь листков, чтобы перевернуть удобнее и прочитать, но Лавьяс прихлопнул их ладонью. Ему хотелось сперва рассказать все самому.
– А кто говорил про сильфов, Геля?
– Обда?! – Наргелиса резко выдернула листки из-под ладони и постаралась вчитаться, но от внезапного волнения буковки запрыгали перед глазами.
Лавьяс многозначительно повел плечами. Сам он оставался спокоен лишь потому, что все уже прочитал.
– Третьего дня наши полевые разведчики из гарнизона под крепостью Кайнис отловили в приграничной пуще странного субъекта. Это был горец средних лет, замерзший и, судя по всему, сумасшедший, потому что брел по снегу босиком и в одном кафтане, волоча шубу за собой. Сопротивления не оказал, лишь подвывал и странно смеялся. Его доставили в Кайнис, отогрели, накормили и постарались расспросить. Дело нелегкое, горец был совсем плох.
– Ноги отморожены? – палец нашел в документе эту строчку.
– Не только. Как мне сказал гонец, очевидец событий, он отчего-то гнил заживо, постоянно бредил и, видимо, толком не понимал, где находится. Нам бы и не доложили, но в бреду среди прочего прозвучало одно решающее слово.
– Обда, – снова процедила Наргелиса, отрывая взгляд от бумаги. – Тут описан не бессвязный бред, а вполне внятные сведения. Горец все-таки пришел в себя?
– То, что ты читаешь – вольный пересказ, – пояснил Лавьяс. – Он постоянно повторял это, с вариациями: обда договорилась с горцами, несмотря на сильфов, Фирондо вот-вот поклонится ей. И это ни какая-нибудь самозванка, а настоящая обда, как в прежние времена, и с каждым, кто посмеет встать на ее пути, будет то же самое, что с ним.
– Значит, он ее враг?
– Трудно понять. Горца крепко приложило о тучу. То возносил обде хвалу, то проклинал, то каялся в чем-то, то просил спрятать его от обды, убеждал, что будет нам полезен, снова умолял обду его простить и спасти. Врачи в Кайнисе определили, что его гниль идет от руки, и попытались ее отрезать, но горец догадался и не позволил. Сказал, на руке – знак его обды, и нельзя отрезать, иначе мир рухнет. Поэтому отрезали только отмороженные пальцы на ногах, что, по-моему, почти бесполезно.
– Я сейчас же вылетаю в Кайнис, – решила Наргелиса. – Мне нужно самой его допросить, особенно если горец знал обду лично.
– Увы, – развел руками Лавьяс. – И я бы не отказался провести допрос, но теперь это невозможно.
– Сдох? – Наргелиса быстро пробежала глазами в конец отчета. – Что?.. Пропал без вести?!
– Точнее, удрал. Шустрый оказался, не уследили.
– Гниющий заживо, без пальцев ног, из хорошо охраняемой крепости?
– Вот-вот. Ужасающая халатность. Может, он и сдох где-нибудь в лесах, но мы этого уже не увидим. Разведчики прочесали все окрестности, искали с земли и воздуха, но бесполезно.
– А может, не халатность? Я бы еще поверила, что сама обда способна на такой трюк без посторонней помощи, но не обычный человек, вдобавок сумасшедший.
– Подозреваешь заговор?
– Тридцать четыре смерча, да я знаю наверняка! – Наргелиса вскинула голову. – Обда создала в Институте немалую организацию и ни одного, повторяю, Лавьяс, НИ ОДНОГО человека оттуда мы не схватили. С той поры было уже два выпуска, грядет третий. Орден слишком нуждается во врачах, летчиках, командирах и разведчиках, чтобы отстранять от работы тех, кто попадает под подозрение. А это – все воспитанники, учившиеся в одно время с обдой. Мы не знаем, когда ее организация была создана, и сколько прошло выпусков, пока ничего не раскрылось…
– Ты начальству об этом докладывала?
– А как же, – она горько поджала губы. – Было отдано негласное распоряжение следить за всеми институтскими из последних десяти выпусков.
Лавьяс фыркнул. Задача была невыполнима, учитывая, что таких институтских в армии сейчас большинство.
– Как думаешь, Геля, а если мы с тобой вылетим в Кайнис и проведем расследование? Мы оба институтские, в наше время обды не было в помине, а те, кто прежде учились с нами, сейчас занимают в армии немалые посты. Если возьмемся как следует – неужели не отыщем, кто помог горцу бежать? Все-таки это уже зацепка, а не пустые подозрения.
– Если Тарений одобрит. У меня сейчас слишком много дел по сильфийскому вопросу. Кстати, ты уже докладывал ему о горце?
– Вот сама и доложишь, – ухмыльнулся Лавьяс. – Это ты у нас любимчик начальства, и оно не рассвирепеет, если услышит из твоих сладеньких уст о провале в Кайнисе. А нам, великим героям отчизны, лучше держаться подальше.
– Крокозяберья натура, – буркнула Наргелиса, понимая, зачем Лавьяса понесло докладываться именно ей. Узнав обо всем, благородный господин Тарений Са будет в ярости, и попавшемуся под горячую руку Лавьясу непременно припомнят, что, обретя трофейную саблю, он упустил сильфиду, которая оказалась не послом, а агентом тайной канцелярии, и все время заточения успешно водила орденскую разведку за нос. А Геля что, ее не жалко.
– Опять грубишь, – Лавьяс сделал вид, что обиделся, но получилось фальшиво и бесстыже. – Между прочим, ради одного дела стараемся! И насчет общего расследования я совершенно серьезно. Пора уже прижать подонков, позорящих Институт своим существованием.
– Посмотрим, – Наргелиса твердо решила, что выдаст идею расследования в Кайнисе за свою. А там видно будет. – Иди уже отсюда, пока не явилось избегаемое тобою начальство и не сделало с твоей саблей и задницей то, что не удалось Костэну.
– Я тоже желаю тебе всего наилучшего, Геля, – на прощание Лавьяс отсалютовал той самой саблей. – Ты потрясающе учтива и мила. Вот интересно, Тарения привлекли твои безупречные манеры или ему хватило того, что под юбкой?
Сказать в ответ какую-нибудь столь же обидную гадость Наргелиса не успела: дверь захлопнулась прежде.
– А вот эти чудесные сливы, сударыня Ристинида, выросли, представьте себе, в моем саду.
Сливы были мелковаты, но на Холмах достаточно радоваться, что они просто есть, поэтому Ристя вежливо взяла с блюда одну твердую желтую ягодку и поинтересовалась:
– Как же вам это удалось, господин Амадим?
Верховный сильф смахнул с кружевной скатерти несуществующую пылинку.
– Эксперимент с привозными почвами. Когда-нибудь мы станем везти не ведро-два, а столько земли, что хватит на целые поля, и тогда Холмы непременно расцветут.
Ристя знала от покойного отца, что идея о привозных почвах сидела в голове уже далеко не первого Верховного сильфа, и даже не десятого, но толку до сих пор не было. Не цвели Холмы. Ни со своей землей, ни с привозной.
– О, какая необычайная идея! Я от всего сердца желаю вам преуспеть в ваших начинаниях, господин Амадим.
– Вы зябко поводите плечами. Вам неуютно?
– Что вы, здесь очень красиво.
Закрытая дворцовая веранда считалась жемчужиной сильфийского зодчества. Три стены и потолок были собраны из тщательно подогнанных друг к другу треугольных стекол, отчего создавалось впечатление огромного уличного фонаря. Или, из-за темных свинцовых перетяжек – невиданной паутины. Острых углов не было, конструкция получалась легкой и воздушной на вид. Когда дул сильный ветер, сотни стеклышек веранды начинали вибрировать, издавая легкий мелодичный звон. Из-за этого Ристинке постоянно казалось, что веранда вот-вот развалится, хотя простояла вот так уже лет сорок без единого ремонта, и еще столько же спокойно простоит.
Не было ничего удивительного в том, что Верховный пригласил сударыню посла на чашечку укропника именно сюда – веранду специально строили для неофициальных встреч с людьми, чтобы у них навсегда осталось незабываемое впечатление о государстве сильфов. Что ж, зодчие своего добились. Большинство гостей судорожно прислушивалось к звону стекла и скрипу свинцовых перетяжек, а те, что покрепче нервами, искренне восхищались отделкой.
Изысканные витражи на потолке ярко поблескивали в свете масляных ламп, казались живыми. Цветы и птицы среди кучеряшек облаков – любимые сильфийские мотивы. Мечта и реальность. Цветы неизменно фантастические, яркие, пышные и прекрасные, каких даже в Принамкском крае не существует. А птицы здешние, повторенные до мельчайшей черточки, кое-где расписанные эмалью.
У Амадима светлые голубые глаза – прозрачные, поблескивающие, как то стекло. И задумчиво-холодные. Ристя уже привыкла, что Верховный сильф постоянно о чем-то думает, но не порывисто, как Клима, а скорее устало. А еще он потрясающе учтив.
– Вам нравится укропник?
– Благодарю. Полагаю, настоящий укропник можно попробовать лишь здесь, на Холмах.
– Не могу не согласиться, – глаза не теплеют, но и злобы в них нет, даже на дне. – А ваша обда любит укропник, сударыня Ристинида?
– У себя дома она предпочитает отвар из ромашки.
– Что такое ромашка?
– Это цветок моей родины, сладкий и ароматный. Если вы побываете в нашей стране с визитом, я буду рада вас угостить. Как сильфы безупречны в приготовлении укропника – так никто, кроме людей, не заварит хорошо ромашку.
Бесконечные разговоры – вроде пустая болтовня, но на деле знакомство с политикой. Ни одного лишнего слова. Ни одного вопроса без дополнительного дна. Люди Ордена тоже хвалят укропник, но и сами пытаются его повторить. Вед никогда не похвалит сильфа и не позовет в гости. Принамкский край обды заваривает ромашку, но не прочь принять у себя соседей и оценить их национальные изыски.
Правда, иногда, во время таких встреч, беседа все-таки уходила в сторону, Амадим оживлялся и начинал рассказывать о своем детстве, а Ристя вытягивала из недр памяти какие-то забавные байки об институтской жизни. В такие минуты они оба становились не Верховным сильфом и сударыней послом, а просто двумя существами, которые совсем недавно познакомились, нашли друг друга интересными и теперь хотят узнать немножко лучше. По рассказам Амадима выходило, что в отрочестве он был жутким сорвиголовой, даже непонятно, как в тридцать пять его избрали Верховным. Ристе, чем дальше, тем труднее было вспоминать новые истории: в Институте она проучилась не так долго, а прошлое по-прежнему вызывало нервную дрожь и стук крови в ушах.
Сегодня, когда разговор снова ушел от политики, сударыня посол обнаглела настолько, что выдала Амадиму народную байку о сотворении людей и сильфов, где последние привязали себя к верхушкам кедров, да так и висели, пока уши не растянулись. К счастью, у Амадима оказалось чувство юмора, хотя он все-таки немного обиделся, но не на Ристинку, а на буйную фантазию простонародья.
– Глупости, – заявил он. – Доподлинно известно, что сильфы появились на этой земле прежде людей.
– Откуда же? – удивилась Ристинка.
– Людям нравится все забывать, – отметил Амадим. – А в наших архивах по сей день хранится карта, настолько древняя, что не процарапана на доске или коре, а выбита в камне. Когда-нибудь, если вам интересно, я даже могу ее показать. Там ясно видно, что территория Холмов в два раза больше нынешней, Принамки нет в помине, а весь юг скован льдом. Разве могут люди жить во льду? Конечно, нет. Они появились много позже, когда все растаяло и потекли реки.
– И как, по-вашему, это произошло? – очень вежливо спросила Ристинка, внезапно сообразив, что в разговоре наконец-то затронута тема истории, и сворачивать с нее нельзя.
– Не знаю, – Амадим пожал плечами. – У нас есть очень древнее сказание о немых двуногих существах, которых породили Западные горы. Якобы те существа ходят по горло в земле, умеют дышать под водой, волосы их черны, как угли, а лица плоски, как солнечный диск. Ах, не смотрите так недоверчиво, сударыня Ристинида, я говорю о временах, когда мои собственные предки одевались в шкуры и жили в домиках на верхушках кедров – что, кстати, могло послужить причиной той нелепой побасенки. Ну а люди, как таковые, появились в Принамкском крае совсем недавно – не больше пяти тысяч лет назад. По крайней мере, именно во столько оценили колдуны эпохи обд древние развалины корабля, найденного на южном побережье Кавьего моря, – он помолчал. – Забавно, сударыня Ристинида, я впервые вижу в ваших глазах такой неподдельный интерес.
– В детстве я увлекалась историей, – соврала Ристя. Вечно Амадим как подметит что-нибудь неудобное, едва выкрутишься! – Но в орденских хрониках мало упоминаний о событиях древности.
– О, да. Я ведь сказал, что люди любят все забывать. А мы приучены помнить. Поэтому в наших архивах вы сможете найти даже хроники обд. Из них, кстати, и складывается дальнейшая история Принамкского края. Сильфы, в отличие от людей, не занимаются раскопками. А вам нравится сперва забыть свое прошлое, а потом пытаться его откопать.
– Так что же это был за корабль на побережье Кавьего моря? – Ристя решила, что еще уговорит Амадима показать ей архивы. А пока можно просто послушать. Верховный сильф не та фигура, что станет напропалую врать.
– На нем сюда приплыли ваши предки. Именно ваши, потому что жители гор издавна темноволосы. А у пришельцев были золотые волосы. Как у вас.
– А откуда они приплыли?
– Вот это мне уже неведомо, – Амадим развел руками. – Сильфы к тому отношения не имели, а люди, судя по всему, снова позабыли. Я знаю лишь, что новоприбывшие поселились где-то на юге, в окрестностях Голубой Пущи, на территории современного Мавин-Тэлэя, и оттуда постепенно начали расселяться по всему Принамкскому краю. Примерно в это же время на равнину сошли люди с Западных гор, берега Принамки сразу стали тесны и окропились кровью, потому что оба людских народа привыкли считать равнину своей, – даже о таких тяжелых вещах, как война, сильф говорил легко, словно между делом. У него вообще была удивительно легкая речь, словно только что с облака упал. – Надо сказать, ваши предки мне нравятся больше, чем горцы. Они умели возделывать землю, вели с нами обмен и привнесли во всеобщий быт такую полезную вещь, как колесо. Правда, те же ваши предки выдумали культ крокозябры, в то время как горцы всегда поклонялись высшим силам. Но, к счастью, крокозябры канули в небытие, а колесо осталось.
