Текст книги "Формула власти. Расколотый мир (СИ)"

Автор книги: Zora4ka

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

– Не сидится тебе дома, обда, – вместо приветствия пробурчал Фенрес. Фраза была произнесена учтиво, даже заботливо, но оба знали, что заботой тут и не пахнет.

– Зато тебя в скором времени ждет тепло домашнего очага, – Клима приостановилась, наблюдая.

– Мой очаг – в Западногоске, а не в этой дыре, – со злости Фенрес туже обычного затянул узел на сумке.

– Твой очаг тот, у которого я насыплю тебе больше золота, – с усмешкой осадила Клима и забралась в седло. – Довези свою обду до стройки. Я желаю прокатиться.

Фенресу оставалось только беззвучно скрипнуть зубами и взять лошадь под уздцы, утягивая за собой по размытой дороге, изрытой глубокими заиндевевшими лужами. Замечательно обда устроилась, чтобы вместо своего платья испачкать сапоги градоначальника.

У стройки они расстались, и Клима внимательно проследила взглядом, как всадник в черном полушубке выезжает из села, за околицей сразу переходя на скорую рысь. Теперь вредных для репутации слухов можно не опасаться, а про самого Фенреса и вовсе забыть. Ненадолго, к примеру, до середины зимы, если не отличающийся выдержкой градоначальник не напомнит о себе раньше. Клима слишком дорожила средствами, чтобы тратить их на прихоти высокородных пройдох.

Даже в ранний час на стройке было людно, весело скрипел плохо смазанными сочленениями кривоватый подъемный механизм, который сейчас использовали, чтобы спускать камни в вырытую для фундамента и свай яму. Клима прошла к стене, привычно здороваясь со всеми, справляясь о новостях и отмечая, что сегодня вокруг нее собралось не так уж много народу, и в этой кучке не хватает полудюжины знакомых лиц. Разгадка обнаружилась, когда обда обогнула череду высоченных куч глинистой земли и пару кирпичных батарей.

Посреди стройки, за широкой перевернутой бочкой, словно за столом, сидели на каких-то бревнышках Гера и юный архитектор – оба задумчивые, взъерошенные, едва ли не соприкасающиеся лбами над стопкой чертежей. А вокруг толпились строители числом не менее пары десятков человек, заглядывали в чертежи, чесали в затылках, время от времени многозначительно вздыхали. Если юный архитектор выглядел совершенно растерянным, то Гера, напротив, чиркал в расчетах угольком и уверенно рассказывал что-то, если Клима не ошибалась, из высшей математики, которую сама обда за неполные два года успела местами позабыть. Картина выглядела настолько идиллической, что был велик соблазн полюбоваться недолго и уйти восвояси, но помешало неприятное тягучее чувство где-то под ложечкой, которое настигало Климу всякий раз, когда она видела, что Геру любят и уважают не за страх, а за доброе благородное сердце. Тенька без обиняков называл это чувство завистью, с чем обда никогда не соглашалась. Она считала, что испытывает обычное раздражение, ведь если бы не ее талант, эти люди знать не знали бы, кто такой Гера. Так какое они имеют право восхищаться человеком, который никогда не сможет добиться абсолютной власти, интригами и силой прекратить войну, возродить когда-то мощное государство? И какое право он имеет принимать эти почести как должное, открыто улыбаться и не держать за душой неприятных тайн, в то время как сама Клима из этих тайн, кажется, вся уже состоит? Интуиция подсказывала, что так и должно быть, но тщеславное сердце втайне протестовало.

…Когда Клима подошла к бочке, Гера тут же встал и первым поклонился. Чувство под ложечкой сыто заурчало и угомонилось, хотя полностью пропасть ему мешала мысль, что прочие сейчас склонили головы не столько из-за того, что перед ними обда, а потому что так сделал их любимец и кумир.

Впрочем, Клима не была бы обдой, иди она на поводу у своих чувств, приятных и не очень.

– Мы тут ошибки в чертежах ищем, – жизнерадостно сообщил Гера. Свежий воздух, всеобщее внимание и отсутствие поблизости прекрасной, но недостижимой Лернэ шли ему на пользу.

– И как? – Клима с умным видом глянула в чертежи, едва удерживаясь, чтобы не почесать в затылке и многозначительно вздохнуть. Понятными выглядели только столбцы вычислений, но ни применить их к графикам и линиям, ни навскидку определить правильность обда не могла.

– Уже целых три, – по-военному отрывисто и громко отчитался «правая рука». – Но они почти исправлены, там всего-то надо было учесть третью основную аксиому и применить уравнение с переменным. Ерунда, мы это еще на шестом году проходили.

Юный архитектор молча краснел со стыда: его неполное образование не шло ни в какое сравнение с институтским. Порой Клима ловила себя на мысли, что Институт – самое лучшее, крупное и организованное из учебных заведений Принамкского края, и сентиментальные чувства тут не при чем.

– Прекрасно, – Клима благосклонно улыбнулась. – Продолжайте, и да помогут вам высшие силы. Возведение стен нужно закончить к весне, а далее приступать к цитадели. Да, я помню, что грядут снегопады, поэтому в ближайшие дни лично выеду в Локит за колдунами.

– Значит, мы снова в путь? – уточнил Гера под всеобщий одобрительный гомон.

– О, непременно, нас всех ждет множество славных путей во благо Принамкского края, – Клима произнесла это громко, весело, но одарила «правую руку» таким взглядом, что тот умолк, а когда обда уходила со стройки, вызвался ее проводить.

Только вдали от любопытных ушей Клима заговорила.

– Ты остаешься здесь. Кто-то должен руководить стройкой, ходить на советы и принимать гонцов, – она понизила голос. – А еще приглядывать за «воробушками», не Ристинке же это поручать.

Гера нахмурился, посерьезнел.

– Ты ведь не поедешь одна?

– Я возьму Зарина и Хавеса.

– А не передерутся? – в его глазах читалось сомнение.

– Если я пару сотен головорезов организовываю, то уж с двумя лоботрясами управиться сумею, – усмехнулась Клима.

– Интересно, как за глаза ты называешь меня, – пробормотал Гера. – Не думаю, что Хавесу, а особенно Зарину понравилось бы твое определение.

– Тебе действительно интересно? – почти зловеще переспросила Клима. Она словно наслаждалась Гериной неловкостью.

Тот мотнул головой и промолчал. А потом твердо произнес:

– Возьми с собой Теньку. Выбей с чердака и возьми. Так мне будет спокойней. В каких высоких облаках ни витал бы колдун, с ним ты не пропадешь.

Клима хотела было едко возразить, но передумала. Почему бы и нет? Тенька поможет в Локите отличить хороших колдунов от плохих, да и вообще с ним веселее, чем с новоявленными телохранителями. А многие колдовские штуки очень полезны в пути и существенно упрощают быт.

Расставшись с Герой и неспеша идя к дому старосты, Клима чувствовала усталость. Изо дня в день удерживать власть оказалось куда сложнее, чем просто воспользоваться шансом, хотя обда и слегла тогда на сутки. Сейчас такой роскоши Клима себе позволить не могла. А третье условие? Значит ли, что оно должно даться еще тяжелей? И сумеет ли Клима не сломаться под тяжестью всей формулы власти? Невольно думается, что, наверное, недаром обдами становятся не в восемнадцать, а в двадцать два. Климе казалось, что через четыре года она сделается тверже гранитной стены и постигнет если не все, то уж явно большую часть тайн мироздания. А еще она будет ужасающе взрослой. Двадцать два – это ведь почти тридцать. Где тридцать, там и сорок, а когда Клима разменяет полвека, Принамкский край уже наверняка наберет прежнюю мощь, и с обдой будут считаться все. С ней уже считаются. Но как же трудно!..

Сегодня Клима пробыла на заседании лишь пару часов, а затем ушла, сославшись на неотложные дела. Они и впрямь были – девушка уже не помнила, когда в последний раз ходила на капище говорить с высшими силами. Те обыкновенно молчали, но выговариваясь в замшелый колодец посреди окруженной ивняком поляны, Клима чувствовала, что ее слышат.

У околицы к ней привязался Хавес, желавший составить компанию и поохранять. Клима отослала его прочь, велев зайти к Гере на стройку и позвать его вечером на заседание к старосте. Пусть привыкает «правая рука», давно уже пора спихнуть на него хотя бы треть времени этих бессмысленных совещаний. Сейчас Климе хотелось побыть в одиночестве. Она была уверена, что в лесу рядом с капищем с ней ничего не случится. Высшие силы не пустят по следу обды убийцу, запутают, изгонят прочь. Этот старый лес был для Климы самой надежной из крепостей.

Доска легла на попутный ветер, как в колыбель – воздух обволакивал ее, толкал вперед бережно и ровно. Не погода, мечта: ветрено, сухо, в небе чисто, лишь редкие перистые тучки висят низко над землей. А в вышине гуляют вихри, выбирай нужный, да мчись, куда тебе захочется, лови ртом прорву ледяного воздуха, слушай свист в ушах и не думай ни о чем, позволь ветру забрать из головы все лишнее, чувствуй себя проворной скорлупкой в родной стихии.

Поймав ветер, Юрген привычно отстегнул крепления и сел на доске, свесив ноги в облачную пропасть. Стоять на протяжении всего пути довольно утомительно, лучше дать себе отдых, когда есть возможность. А то неизвестно, сколько будет длиться милость Небес: переменится ветер, и придется маневрировать ногами, ловя нужный поток, скользя со сквозняка на сквозняк. А если по темноте придется лететь – и вовсе рискуя потерять ориентацию и разбиться. Но права на это у Юры сейчас нет. Надо и самому добраться в целости, и груз доставить – тяжелый туго завязанный мешок размером со среднюю подушку. Когда Липка самолично приматывал мешок к доске, то раза два повторил, что Юрген отвечает за груз головой. Юноша и сам это понимал, с трудом унимая волнение.

В минувшую ночь они с Липкой засиделись допоздна: Костэн так и сяк перечитывал новый вариант договора, хмурил брови и от этого становился копией собственного отца, изображенного на портрете. Проще всего было признать обду взбалмошной девчонкой, возжаждавшей славы, но такая настолько крутой каши не заварит. Климэн Ченара, благоволят ей высшие силы или нет, была умна и вряд ли стала бы править договор просто так, чтобы потешить самолюбие. Она явно видела в измененных строках какую-то выгоду для себя. И эту же выгоду пытался обнаружить Костэн.

С изменением количества золота все ясно, тут выгоду обде не заметит только слепой, глухой и стукнутый об тучу. Ответный дар… допустим, она хочет казаться вежливой. Или просто яблоки некуда девать. В любом случае, со второй поправки Холмам вреда не будет. Пользы, честно говоря, тоже, принамкских яблок в этом году везде хватает. Вот с техникой вопрос довольно скользкий. Что значит «обда будет покупать, если у нее возникнет недостаток»? У Климэн в рукаве припрятано полсотни тяжеловиков? Или она рассчитывает вскорости захватить орденские трофеи? Тогда нужно сделать приписку, что трофейная техника не в счет. Пусть немного топорно, однако действенно. Что войну воевать против Ордена Климэн к лету планирует – тоже понятно, хочет сил накопить. Ладно. Тем более, в договоре точно указано, что к лету будущему, а не какому-нибудь. Над предпоследней припиской Костэн тоже думал очень долго. Ответное обязательство обды стереть Холмы с лица земли – угроза или самонадеянное тявканье? Может, в другом рукаве у нее припасено какое-нибудь жуткое оружие, изобретенное даровитым колдуном? Нельзя недооценивать противника, особенно – противника неизвестного. В конце концов, Липка смягчил жестокое «стереть с лица земли» до более расплывчатого «объявить войну». Ну а последнее условие ему даже понравилось. Почему бы и не оставить за государствами возможность менять условия нерасторгаемого договора в соответствии с реалиями времени. Это обда хорошо придумала, серьезный шаг дальновидного политика. И лишнее подтверждение тому, что девчонка непроста.

Сейчас, наедине со свистящим вдоль кончиков ушей попутным ветром, Юрген раз за разом мысленно повторял заново измененный текст договора, после двух мозговых штурмов выученного наизусть. Наверное, ни одному урагану уже не суждено было выдуть из головы сильфа эти строки. Подпишет ли Климэн на этот раз? Должна, ей некуда деваться. Конечно, если ее высшие силы не укажут избраннице клад на полтора десятка сундуков золота.

Поток ветра нес Юргена до самого Редима, поэтому к деревне сильф добрался гораздо раньше запланированного времени, задолго до сумерек. Нечего было и думать о том, чтобы средь бела дня приземлиться посреди улицы или даже рядом с Тенькиным домом. Непременно найдутся очевидцы, и тогда вся секретность развеется как утренний туман. Поэтому Юрген, немного покружив над уровнем облаков, спустился в ближайший густой лес, надеясь дождаться вечера там. Еще сверху сильф присмотрел для себя чудную полянку: кочки, мягкий пожелтевший к осени мох, ровные прогалины, опавшая листва, кругом – деревья-исполины. Самому можно устроится на здоровенном поваленном бревне, доску положить на пару пеньков…

Юра завис над самой землей и ловко спрыгнул на местечко, показавшееся ему чистым, ровным и безопасным. Под ногами неприятно чавкнуло, и сильф по пояс провалился в отвратительную ледяную жижу, густую, затягивающую. И, самое ужасное – продолжил погружаться глубже, а выбраться, как из воды, почему-то не получалось, словно угодил не в яму с жижей, а в чью-то захлопнувшуюся пасть. Дотянуться до доски уже не получалось, она висела на недосягаемой теперь высоте. И, как назло, ближайшие бревна и пеньки оказались шагах в пяти, о деревьях и говорить нечего. Юра попытался цепляться за мох, но тот проваливался под руками, скользил, и вскоре сильф оказался посреди черной бездонной лужи, не имея возможности даже проплыть вперед. Грудь сдавило ледяными тисками, руки беспомощно тянулись вверх, но разум осознавал, что это бесполезно, еще немного – и жижи станет по шею, потом ледяные тиски доберутся до рта, носа…

Грудь до боли стянута веревками, сухая земля, злая, сыпучая, падает на глаза.

– Смотрите фокус, шантрапа: закапываешь «воробушка», через пять минут отрываешь – а там пусто!..

Страшно, до слез хочется жить, но дышать уже нечем, горло дерет песком и кашлем, сознание мутится…

Теперь сознание было безоблачно ясным, но от этого становилось только хуже.

«Небеса, неужели у меня участь такая: умереть от удушья в принамкской земле? Не хочу, не надо!!!»

Липки здесь нет, он остался далеко, на сильфийской границе. Незачем сдерживать слезы – все равно никто их не увидит, но в этот раз слез не было. Только перед глазами четко стоял образ того перепуганного до истерики мальчишки, в которого агент тайной канцелярии Юрген Эр до сих пор иногда превращался по ночам…

Послышалось ли? Обостренный ожиданием смерти слух уловил, как под чьей-то ногой хрустнула ветка, тихо чавкнул коварный мох.

– На помощь!!! – что было сил заорал Юра по-сильфийски, даже не осознавая этого и, тем более, не думая, что здесь, в сердце Принамкского края, единицы смогут понять смысл, и еще меньше – действительно прийти на помощь, а не убраться прочь, порадовавшись смерти сильфа.

Но, должно быть, его крик услышали еще и Небеса.

Шаги стали ближе, уверенные, торопливые. Долгое страшное мгновение – жижа была уже по подбородок – и в пределах видимости оказалась длинная упругая ветка.

– Хватайтесь!

Этот звонкий повелительный голос Юра узнал даже теперь, чем-то врезался он в память. Не раздумывая, что обда делает посреди леса и какая дурацкая получилась ситуация, сильф мертвой хваткой вцепился в ветку.

– Лезьте! – приказали сверху, и он подчинился, потому что иначе было нельзя. Мышцы болели от нестерпимой нагрузки, в глазах темнело, но Юра упорно карабкался туда, навстречу звонкому уверенному голосу, свежему воздуху и жизни…

…Он очнулся на мху, шагах в десяти от темного омута. Над ним стояла Климэн и деловито махала платком, наверное, снятым с головы. Юра вяло отметил, что орденское воспитание сказывается: знает, что когда человеку нужно дать воды, сильфа следует вынести на воздух или чем-нибудь обмахать.

Увидев, что спасенный открыл глаза, девушка прекратила размахивать платком и ловко повязала его обратно на голову. Смотрела она не с состраданием, а скорее – с любопытством. Потом протянула руку:

– Вставайте. Не стоит в конце осени лежать на земле.

Юра машинально принял руку, сел, все больше приходя в себя.

– Спасибо, – слова выталкивались из горла нехотя, хрипло.

Обда пожала плечами.

– Квиты. Вы спасли жизнь мне, а я вам.

Сильф вспомнил перепуганные глаза семнадцатилетней девчонки, у которой в воздухе отказала скверная институтская доска, и подумал, что и впрямь квиты. А потом понял, что разговор сейчас ведется по-сильфийски, а в речи обды чувствуется неуверенный акцент, вдобавок, она явно подбирает знакомые слова. Почти два года без практики, видать, сказываются.

– То есть, если бы кто-то другой тогда схватил тебя за руку, то сейчас я утонул бы? – он перешел на принамкский и постарался, чтобы вопрос прозвучал в полушутку.

Обда серьезно посмотрела ему в глаза.

– Нет, я бы все равно тебя спасла, – и, не успел Юра мысленно подивиться не то нежданному благородству, не то ожидаемому лицемерию, прибавила: – В этом случае ты мог стать моим должником. Твоя жизнь полезна мне.

Отчего-то сейчас Юра был уверен, что Климэн не врет. Но еще не решил до конца, как ему расценивать эту довольно циничную откровенность, поэтому ограничился общей вежливой фразой:

– Я рад, что ты оказалась здесь. Почему, кстати?

– А почему ты приземлился посреди болота? – у Климэн была отвратительная манера отвечать вопросом на вопрос.

– Потому что я не знаю, как выглядит болото. Не знал, точнее, – его передернуло.

Доска по-прежнему висела над омутом, но подтянуть ее к себе, создав нужный поток ветра, было делом пары минут. Глядя, как Юрген проверяет сохранность мешка, Климэн бесцеремонно спросила:

– Что там?

– Твое «золото».

– Всего один мешок? В договоре речь шла о большем.

– Это не совсем золото, – таиться не было смысла, поэтому он развязал мешок, показывая обде содержимое.

Та недоверчиво уставилась на крупные ровные горошины, белоснежно поблескивающие даже в тени чащобы. Забрала горстью, поднесла к носу – не пахнут.

– Что это?

– Белый жемчуг, – Юра чуть улыбнулся. Орден исчерпал запасы жемчуга задолго до рождения обды, неудивительно, что она даже не слышала о драгоценности, которую хранят в себе воды Кавьего моря у ведских предгорий. – Он гораздо ценнее золота. Не везти же мне полтора десятка сундуков, они просто не поместятся на доске.

– Принамкский?

– Лишь добытый у вас. Эти жемчужины много лет лежат в сильфийской казне.

Климэн вроде бы поверила. Или сделала вид, что поверила. Юра до поры махнул на это рукой. Пусть спросит местных, у ведов белый жемчуг по-прежнему ценен и в ходу. А пока можно заняться испачканной в жиже одеждой. К счастью, и куртка, и штаны прилегали к телу плотно и были сшиты из добротной ткани, призванной защищать владельца от дождя и непогоды, поэтому сильф вымок не до нитки и мог подождать с переодеванием до дома, не рискуя простудиться. Только из высоких ботинок воду вылил – неприятную, темную. Она зажурчала и мгновенно впиталась в мох. Тем временем обда явно пришла к какому-то решению, потому что встала с пенька, на котором сидела, словно на золоченом троне, и махнула сильфу рукой:

– До вечера тебе все равно нельзя показываться на селе, одного тебя оставлять я не хочу, поэтому идем со мной. У меня еще есть дела. Иди след в след, иначе опять провалишься.

«По грибы она здесь, что ли? – подумал Юрген, пытаясь припомнить, что читал о занятиях людей. – Или по ягоды какие-нибудь? Так ведь корзинки нет. Может, по дрова? Но и топора я не вижу. Да и станет ли эта гордячка лично ходить за дровами, если только это не какая-нибудь обязательная человеческая традиция…»

Климэн шла по болоту, словно по сухому тракту: не глядя под ноги, быстро, уверенно. Юра вспомнил, что обычно по таким местам (их еще вроде бы называют коротким словом «топь») ходят очень осторожно, палкой прощупывая дальнейший путь.

– Ты так хорошо знаешь эти места, что не боишься ошибиться и ступить не туда? – осторожно уточнил он. Тонуть второй раз из-за чужой самонадеянности не хотелось.

– Первый раз этой дорогой иду, – ухмыльнулась обда, не отказывая себе в удовольствии оглянуться и полюбоваться вытаращенными глазами спутника. – Я просто знаю, куда шагнуть. Мне этот лес – как небо для тебя.

– Здесь капище? – догадался он. Климэн кивнула. – Удивительно, как ты не боишься. Ваши высшие силы так разгневались на обд и весь Принамкский край, а ты доверяешь им вести себя по болоту. Небеса нас никогда не предавали.

– Потому что ваши Небеса далеко и вспоминают о вас редко. А высшие силы – вот они, здесь, под моими ногами. И разгневались они не на меня, а на ту, которая предала их первой. И если я здесь, иду по болоту и говорю с тобой, это значит, Принамкский край прощен.

В лесу обда была иной. Более открытой, беспечной. Наверное, так же сильфы пьянеют от высоты.

– А если они решат, что ты предала их? – спросил Юрген. – Да, Небеса далеки, но издалека они шлют нам лишь свою любовь, не пытаясь вмешиваться в жизнь. Они ткут ветра нам на удачу, забирают нас, когда приходит срок. А Земля и Вода жестоки. Посмотри, что сделали они с твоей страной из-за ошибки одного человека. Мне всегда было удивительно, как могут люди чтить собственных палачей. Сильфы ведь тоже живут под волей высших сил, но ни один из нас не станет их о чем-то просить. В трудный час все обратятся к Небесам.

– Это потому что вы вечно ходите по кромке, не желая спуститься и принять эту землю полностью: и богатства, и беды. А потом удивляетесь, почему Принамкский край богат, а на Холмах даже овес не растет. Высшие силы относятся к вам так же, как и вы к ним – им просто нет дела. А раз так, пускай вас кормят ваши далекие Небеса, если они способны посылать зерно вместо дождей и туманов. Да, высшие силы жестоки. Но и благоволение их не знает границ. А обда из народа избрана, предала она – предал народ. И это, я считаю, справедливо. Высшие силы, Юрген Эр, никогда не решат, что я предала их, до тех пор, пока я действительно не предам. А я этого делать не собираюсь, – «хотя вам, сильфам, этого очень хочется» – читалось в окончании фразы.

– Никогда не пойму, – пробормотал Юра. – Лучше и благ иметь наполовину, тогда в случае ошибки можно не бояться, что могучая стихия покарает тебя во всю свою мощь.

– Вот поэтому я человек, а ты сильф, – усмехнулась обда. – Мы будем вечно качаться по разные чаши весов и никогда не поймем друг друга.

– Не поймем, – согласился Юра. – Но принять друг друга нам никто не мешает. Не в этом ли смысл любого союза?

Климэн оглянулась и посмотрела на него иначе.

– Пожалуй, – после паузы согласилась она. – Тогда расскажи мне о себе, Юрген Эр. Я хочу знать, кто прибыл ко мне послом. И кого я приму что в сельском доме, что во дворце.

Это становилось интересно. Обда фактически предлагала дружбу.

– Задай вопрос, – предложил Юрген, откидывая со взмокшего лба прядь курчавых волос: путешествие по болоту вкупе с разговором дались непросто. – Я отвечу честно и задам тебе свой, на который ты тоже не станешь врать.

– Годится. Но если вопрос будет мне не по нраву, я откажусь отвечать, Юра.

– Как и я, Клима.

От знаменитого капища высших сил Юрген ждал чего-то необычайного. И ожидания оправдались.

Круглую полянку, окруженную ивняком, словно не до конца затронуло холодное дыхание осени. Сквозь пожухлую траву по-прежнему пробивались яркие бархатисто-зеленые ростки гигантских ландышей, а уж ромашки вовсе цвели и благоухали. Мох на колодце в центре поляны был по-летнему зеленым, кругом густо и приторно пахло цветами, прелой листвой и болотной влагой.

Клима велела сильфу ждать на краю поляны, а сама уверенно направилась к колодцу. Юра глянул ей вслед и на миг остолбенел: в тех местах, где прошла нога избранницы высших сил, сквозь рыжую мокрую траву пробивались новые ростки ландышей. Сильф помотал головой, и наваждение вроде бы пропало.

А Клима тем временем добралась до колодца и села на корточки, привычно опуская ладони в прозрачную воду. Сегодня вода была совсем ледяной, пальцы тут же разболелись, а их кончики побелели. Но даже боль после долгой разлуки с капищем казалась приятной. Здесь Климе было по-настоящему хорошо.

Она умыла лицо, чувствуя, как словно стираются лиловые тени у переносицы, на смену усталости приходит покой. И зашептала в глубину колодца, зная, что сильф ее не услышит, даже если вздумает подойти вплотную. Капище не позволит.

– Высшие силы, я так устала. Устала быть железной, надевать одни маски поверх других, устала держать то, что выскальзывает из рук и ломает пальцы. В первые месяцы у меня внутри все заходилось от наслаждения, когда я видела исполнение моих приказов, почитание, страх. А теперь мне уже почти все равно. Я воспринимаю это как должное и лишь раздражаюсь, если кто-то смеет ослушаться моей воли. Наверное, только на Теньку у меня не получается толком разозлиться. Может, потому что он видит меня насквозь, хотя я сама себе в этом порой не хочу признаваться. А может, из-за вашего благоволения к нему, высшие силы.

Высшие силы, вы видите все. Вы знаете, что я не жаловаться сюда пришла, не просить снисхождения. Устала быть железной – стану каменной, на пыль изойду, но эта проклятая война будет окончена. Но кому я еще скажу, как порой бывает страшно, досадно, унизительно, как я на одной интуиции пытаюсь постичь то, чему иные учились десятилетиями и все равно толком не выучились. Иногда я вижу сны, в которых голыми руками ломаю человеческие хребты. Нет, не человеческие, пытаюсь убедить я себя. Моих врагов. Они – не Принамкский край. Но порой кажется, что меня окружают одни лишь враги. Они ничего не понимают, все делают не так, часто портят дело, прикрываясь благими намерениями. Я хочу покарать всех и каждого, но пока не могу. Я ничего пока не могу и порой боюсь, что это бессилие к концу зимы меня доконает. Ни боли, ни смерти, ни ожидания, ни изматывающего труда – ничего я не боюсь так, как бессилия. Страшнее всего ощущать себя мышонком под кошачьей лапой. Прошу вас, высшие силы, помогите мне поскорей вырасти и свернуть кошке шею…

О деревянные ставни звонко бились капли дождя. Лернэ привычно хлопотала у печи, Ристя с отстраненным видом читала при свече. А на обеденном столе тарелки и кружки опять потеснили деловые бумаги.

– Мне нравятся ваши поправки, – заключила Клима, перечитав договор.

– Надеюсь, теперь ты его подпишешь? – устало осведомился Юрген. Его недавнее появление с ног до головы в подсохшей и отваливающейся кусками болотной жиже стало причиной женского (особенно Дашиного) переполоха, зато теперь сильф был отмыт, переодет, сыто накормлен и хотел поскорее отправиться спать. Но не раньше, чем вредная обда соизволит поставить на бумаге свой высочайший росчерк.

– Во-первых, у договора край подмочен, вот здесь даже точка расплылась, – Клима придирчиво приподняла бумагу двумя пальцами. – А во-вторых, он снова нуждается в правке.

Юра, уже во всех красках вообразивший себе теплую постель, малодушно подумал, что эту зануду проще убить, чем заключать с нею союзы. Но, разумеется, не всерьез. После лесной прогулки сильф проникся к девушке некоторой симпатией. Клима оказалась умна, обаятельна, с ней можно было часами говорить на всевозможные темы. Если б она еще договора влет подписывала!..

– Вот здесь нужно изменить «золото» на «белый жемчуг», – продолжила обда. – А после правки о трофеях добавить, что, кроме того, все договора Ордена с Холмами в наших союзнических отношениях признаются недействительными. Это будет логично.

Юрген слишком устал, чтобы оценивать логику Климы, поэтому кивнул, но про себя решил, что сегодня подписать договор и впрямь не выйдет. Завтра надо перечитать на свежую голову, а если потребуется – опять к Липке слетать. И летать до тех пор, пока проклятую бумажку не украсят обе подписи, к обоюдной выгоде сторон.

Даша, сидящая рядом с мужем, широко зевнула и словно бы невзначай пристроила голову на его плече. Тоже спать хочет, но не уходит, ждет, чем все закончится. Кстати, сама Клима на этот раз без «свиты»: Геры до сих пор дома нет, и Лернэ изредка, когда думает, что никто не видит, выходит ждать его на крылечко; а Тенька не вылезает с чердака, только однажды спустился за ужином. Правда, на печи лежит молчаливый и серьезный юноша по имени Зарин, но его обда почти не замечает и, тем более, не советуется. В конце концов, Юрген сгреб бумаги в охапку и пожелал всем доброй ночи, заявив, что подписание договора переносится на завтра. Или на послезавтра, если он полетит отчитываться начальству о новых правках. Обда не возражала, и вскоре сильфа ждал крепкий глубокий сон, безо всяких договоров, политических перипетий и, упасите Небеса, болотной жижи.

Клима дождалась, пока господа послы уберутся в отведенную им комнату, коварно глянула на оставленную без присмотра белую доску и отправилась к Теньке.

А утром дом проснулся от скандала на кухне.

– Тридцать четыре смерча! – бранился Юрген. – Чтобы я еще хоть раз выпустил доску из рук в этой невозможной стране!

– Ты ведь сам разрешил, – с делано непонимающим видом пожимал плечами Тенька. Колдуну любая брань была как гусю вода.

– Я разрешил изучить, а не испортить! Как ты вообще умудрился сотворить такое с изобретением детей Небес, человек без капли сильфийской крови?!

– Ну, понимаешь, там так интересненько получилось…

– Мне плевать, чего там у тебя получилось! Верни все как было!

– Я же говорю, там интересненькое дело, – примирительно отвечал вед без тени раскаяния в голосе. – Я один вектор тихонечко подкрутил, и вся сетка наперекосяк пошла. Теперь заново монтировать надо, иначе…

– Сколько времени это займет? – угрожающе поинтересовался Юрген.

– Не знаю, я еще не все вектора там передергал. Интересненькая штука…

Подтягивающиеся к месту разборок домочадцы постепенно вникали в суть конфликта. Дело в том, что минувшим вечером, когда сильфы отправились спать, колдун вылез с чердака, взял доску и чего-то с ней сотворил, да так, что ранимая сильфийская техника напрочь утратила летучесть. Это обнаружил Юрген, который с утра как раз собирался снова лететь на Холмы. Вернее, сперва он заметил пропажу доски, а уж потом, когда Тенька нехотя ее вернул…

– Ах, не все?! – возмущению сильфа не было предела. – Ты думаешь, я тебе позволю после такого хоть пальцем к доске прикоснуться? Дикарь принамкский! Колдун беззаконный! Да как твои руки вообще на такое поднялись!

– Перестань оскорблять Теньку! – влез Гера. – Все знают, что ты ему разрешил.

– Но я даже представить не мог, что человеку под силу как-то повлиять на свойства доски! – вырвалось у Юргена.

– Как это не под силу? А в Институте… – но тут Геру в бок пихнула Клима, и он осекся.