Текст книги "Формула власти. Расколотый мир (СИ)"
Автор книги: Zora4ka
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)
– Она была единственной. К тому же, власть завоевала лишь к тридцати – тогда же и появилось на карте государство под названием Принамкский край. Хроники говорят, что первая обда не раз проклинала свою излишнюю молодость и просила высшие силы впредь никому не давать полного таланта до двадцати двух. Чтобы тем, кто придет после нее, было проще.
Клима подумала, что первая обда, конечно, в чем-то права, бремя управления страной не для сопливой девчонки. Но сейчас эта предусмотрительность очень некстати. Что мешало назвать возраст, к примеру, семнадцать или восемнадцать лет? Четырнадцать рано, но двадцать два – так поздно и сейчас недосягаемо далеко. Даже “двадцать” еще кажется чем-то несбыточным. А горцы, очевидно, знают больше, чем написано в летописях из Фирондо, и даже больше, чем спето в песнях. Клима впервые слышала, откуда взялся возраст совершеннолетия обды, а Ивьяр рассужает об этом, как о знакомой с детства истине.
– Возраст – вещь поправимая, – пожала плечами Клима. – Во-первых, я могу попросить высшие силы даровать мне полный талант раньше, чем это заведено. Идет война, и чем быстрее она будет окончена, тем лучше. Во-вторых, через три года я в любом случае смогу короноваться. Вы убедились, что я настоящая обда, я уже правлю людьми, и высшие силы ведут меня.
“А в-третьих, если я прежде надеялась, что Западногорск станет моим вслед за Фирондо, то теперь от этих надежд остался туман. Сколько ни говорил Фенрес, что горцы слушают столицу, а сейчас у них свое мнение, и Западногорск не станет моим, пока сам не захочет. А это очень некстати, потому что на лето у меня запланирована кампания против Ордена, и горские войска в ней – необходимое подспорье. Иначе сорвется мой договор с Холмами, и сильфы будут иметь полное право стереть меня с лица земли. Неизвестно, что тогда предпримут горцы, но война с сильфами окончательно обескровит Принамкский край, и в итоге мне останется повелевать руинами. А про договор горцам сказать нельзя, они ненавидят сильфов больше, чем все веды, вместе взятые. Хорошо, что они пришли именно сейчас, когда Юра и Даша улетели на Холмы”.
– Некоронованная и не знающая всей формулы власти, ты можешь совершать ошибки, непростительные для обды, – покачал головой Ивьяр. – Сейчас ты почти обычный человек – неглупый, дальновидный, любимый народом – но не тот, кто сумеет удержать всю страну. Не тот, кому знать Западногорска без опасений подчинится. Мы никогда не поддержим войну Фирондо против тебя, но в эти три года не склонимся перед тобой до конца. К тому же, есть второе обстоятельство.
– Фенрес Тамшакан, – выплюнул бородатый мужчина, и юноша со свистом втянул воздух свозь зубы.
– Да, – кивнул Ивьяр. – По незнанию, неопытности или недосмотру высших силы ты, обда, приняла под свою опеку самого недостойного и скверного человека, какого только можно найти в горах. Даже род Фенреса отрекся от него, когда стало известно о его преступлениях.
– Как же случилось, что такой преступник стал градоначальником? – осведомилась Клима. Фенрес помалкивал о прошлой жизни, лишь в минуты пьяного бреда поминая клевету, обиду и проклятых девиц, которые вертят хвостами. Говорилось это не совсем искренне, даже Гера не верил, будто градоначальника в самом деле оклеветали.
– Это произошло по воле Фирондо, – процедил Ивьяр. – За всю свою жизнь Фенрес не совершил ни одного достойного деяния. Его род издревле занимался торговлей, и сам Фенрес какое-то время возглавлял несколько купеческих домов. При нем царили воровство и взяточничество. Он покрывал преступников, обманывал покупателей, не брезговал вымогательством и шантажом. Кончилось тем, что он обманом заманил к себе девушку из знатного уважаемого семейства, обесчестил ее и надругался.
Голос Ивьяра звенел такой ненавистью, что Климе показалось, та поруганная девушка была ему не чужой. А бородатый мужчина с юношей, судя по лицам, представители того самого знатного семейства.
– У нас Фенресу вынесли смертный приговор, – продолжал Ивьяр. – Но схватить его не успели: почуяв неладное, преступник сбежал в Фирондо, потребовал там высшего суда и сумел сделать так, что казнь заменили ссылкой на границу. Но Фенреса и это не устраивало. Он знал, что на границе смерть все равно найдет его – от орденцев или нашей мести. Поэтому путем интриг добился, чтобы на границу вместо него послали другого, а сам уехал в такую глушь, что мы даже не сразу отыскали его след. А потом стало поздно: Фенрес сделался градоначальником, Фирондо была удобна такая власть, и нам запретили его трогать.
– Сейчас он твой, обда, – подал голос бородатый. – И я готов поклясться перед высшими силами, что в обмен на голову этого подонка Западногорск станет твоим, будь ты хоть четырех лет отроду.
Клима в задумчивости переплела пальцы. Интуиция молчала. То ли не снисходила до недорослой обды, то ли напрочь перебивалась желанием согласиться сейчас же. Фенрес Тамшакан уже давно перестал быть нужным, и жил, пока у Климы было мало сторонников и не доходили руки. А еще в Локите хорошо помнили Фенреса именно как главу торговых домов, о преступлениях ничего не знали, и вряд ли стали бы доверять обде, которая за просто так убивает верных ей людей.
– Время ужина, – медленно произнесла девушка. – Спускайтесь вниз, затем я распоряжусь приготовить вам спальню. Утром будет ответ.
Ответ у Климы был готов уже поздним вечером. Глупо отказываться от возможности прямо сейчас получить Западногорск, Опушкинск, крепость Рыжую и прилегающие к ним деревни. Голова Фенреса Тамшакана – не такая уж высокая цена. Вот, к примеру, на голову Ристинки Клима бы вряд ли согласилась.
Но провернуть все следует так, чтобы не только в Локите, но даже в самом Редиме никто не понял, куда и зачем подевался градоначальник. И сейчас Клима размышляла, кого ей снарядить в Редим за головой Фенреса Тамшакана. Задача осложнялась тем, что все требовалось сделать тайно, тихо и быстро, а для этого требуется либо толковый исполнитель, которого тоже потом придется убивать как лишнего свидетеля, либо полностью преданный обде человек с соответствующими качествами. Самих горцев посылать нельзя, они будут в своем праве и наделают шуму. А если Фенрес, в надежде выторговать себе жизнь, выложит все, что он знает о сильфах, союз с Западногорском точно придется отложить на неопределенное время.
Вестники-разведчики хороши пока лишь для сбора сведений, притом даже до коллег из Ордена и тайной канцелярии им далеко. Наверняка среди ведов есть служители Ордена, как и наоборот. А вот разведка обды пока способна лишь прятаться по кустам и собирать сведения в деревенских трактирах. Когда под Климиным началом будет Западногорск, столь же крупный и влиятельный, как Фирондо, к ее услугам будут все разведчики и дипломаты. Тот же Ивьяр, к примеру. Вот, кого бы послать на Холмы вместе с Ристинкой!
Нанимать головорезов из армии Клима стала бы, только основательно стукнувшись об тучу. Обращаться к редимской бабке-колдунье тоже нельзя, это все равно что официальную огласку делу придать. Хавес предан как собака, в меру жесток, но тайный убийца из него как из сильфа землекоп. Зарин умен, удачлив, но слишком добр, подобраться к жертве может и сумеет, а быстро хладнокровно прикончить – вряд ли. К тому же, эти двое могут сболтнуть лишнего.
Оставались самые ближайшие соратники.
Климе не слишком нравилась идея впутывать в это дело Геру, но кроме него и Теньки она больше никому не могла довериться полностью, точно знать, что ни случайно, ни по умыслу ее тайны не достигнут лишних ушей. Тенька либо применит колдовство, нашумит и выдаст себя, либо не сумеет одолеть градоначальника, окажи тот сопротивление. Геру же на протяжении десяти лет учили, помимо прочего, разведке, слежке, захвату языков и снятию часовых. Гера не станет болтать, на него никто никогда не подумает. Гера умеет убивать, сохраняет холодную голову, и, несмотря на некоторый идеализм суждений, далеко не глуп. Гере по силам приехать в Редим, отрубить Фенресу голову, замести следы и доставить трофей. А Клима тем временем отправится под стены Западногорска. Ни к чему терять время, в любой день могут вернуться сильфы, и лучше их с горцами не сталкивать. Вдобавок, зимы осталось два месяца, за это время нужно навести порядок в войсках, разобраться, кто враг, а кто союзник, и выступить на Фирондо раньше, чем Фирондо на нее. Клима понимала, что в этом году только зима спасла ее от истребления ведскими войсками. Редим устоял, для успеха второго штурма нужно было отзывать часть войск с границы, гнать их через полстраны, разрабатывать стратегию, искать “противоядие” от речей обды, после которых солдаты переходят на ее сторону. Все это – время, Сефинтопала нипочем не успел бы до зимы, а зимой, по суровым северным морозам, вести осадную войну невозможно.
Вскоре Гера сидел напротив своей обды, внимательно слушал и хмурился. На этот раз Клима, не лукавя, рассказала “правой руке” почти все. Под конец у Геры было лицо не юноши, а почти старика: чего только стоил болезненный горький взгляд, направленный куда-то поверх Климиного плеча.
Наконец, Гера тряхнул головой и выпалил в своей обычной манере, только уже без пафосного придыхания, словно оно сгорело в том его взгляде:
– Ты сошла с ума!
– Почему ты постоянно подозреваешь меня в сумасшествии? – досадливо поморщилась Клима. У нее совершенно не было настроения на споры. – Живой Фенрес не откроет мне ворота Западногорска, а его голова напоследок неплохо послужит отечеству.
– Клима… Ты ведь не всерьез, – Гера заговорил почти моляще, и это было на него не похоже. – Послушай себя, что ты такое говоришь? В кого ты превращаешься? Мне тоже не нравится Фенрес Тамшакан, но какой бы он ни был, вор, пьяница, разгильдяй – он живой человек. У него твой знак на руке. Он дал тебе город, не будем говорить, почему, но ведь дал, не выгнал в отличие от того же Сефинтопалы! Он служит тебе верой и правдой, как может в силу своей натуры, но не предает! Фенрес столько рассказал тебе о порядках в ведской аристократии, без него ты вряд ли смогла бы так хорошо столковаться с градоначальниками Локита и Вириорты. И так ты отплатишь ему за верность? Его головой откроешь ворота города?
– Тысячи солдат гибнут при взятии городов. Я пожертвую одним.
– Солдаты знают, что идут на смерть, – отрезал Гера. – Ты же предлагаешь убить Фенреса тайно, исподтишка. Это подло и низко.
– Еще скажи, неблагородно, – Клима бы засмеялась, не будь Гера так ошеломляюще серьезен.
– Скажу! Клима, разве такой ты была в четырнадцать лет? Разве такая ты говорила речи на первом и единственном общем собрании в Институте? Нет! Тебя изменили эти два года. Высшие силы, мне порой страшно представить, что будет дальше, но я заставляю себя надеяться, что когда-нибудь ты поймешь. Сейчас ты почти лишила меня этой надежды. Прежде ты ценила каждого принявшего твой знак человека, обещала его оберегать и сдерживала обещание, для тебя не было пустым звуком слово «честь», хотя ты и в те времена любила закрывать на него глаза. Разве я пошел бы за жестокой тварью, чью маску ты примерила и не хочешь снимать? Нет! Я пошел за ласточкой, у которой глаза сияли верой в светлое будущее, которая сама себя бы обезглавила, чтобы прекратить войну.
– Знаешь, – перебила Клима, – за эти годы я поняла, что если лишусь головы, война точно никогда не прекратится. Поэтому я буду жить, а умирать станут другие. Жаль, но еще ни за одну победу не просили иной цены, кроме крови. И я эту цену заплачу.
– Из чужого кошелька?
– Ты предлагаешь сказать Фенресу, чтобы он, наконец, послал меня куда подальше?
– Я предлагаю дать ему выбор. И если он выберет жизнь, искать другие пути подхода к горцам.
– Фенрес – пьяница и насильник. Он воровал мои деньги, лгал, уклонялся от военных действий. Его постигнет заслуженная кара.
– Самое большее, что он заслужил – хорошая порка соленым кнутом и лишение всех привилегий. Возможно, тогда он осознал бы, исправился, – Гера умолк, словно впервые понял, как глупо звучат эти слова, но потом все же твердо закончил: – Ведь всякое бывает. А ты вместо этого сама предаешь человека, лишаешь его жизни и надежды. Нет, Клима, я не стану рубить голову Фенресу Тамшакану.
– Ты станешь делать то, что прикажет твоя обда, – Клима сверкнула глазами, и Гера почувствовал, как внутри снова сжимается острый страшный комок, из-за которого он так или иначе влезает во все подлые авантюры, не в силах возразить. – А я говорю: пойди, убей и принеси мне голову. Знал Фенрес, на что шел. Он в детстве сказки про обд слушал. И его забота, если он не принимал меня всерьез.
– Так вот оно что! – вырвалось у Геры. – Если бы ты была убеждена, что Фенрес целиком и полностью признал в тебе истинную обду Принамкского края, его и пальцем бы никто не тронул. Из тебя сейчас лезет пустое чванливое тщеславие и желание отомстить всем, кто посмел сомневаться. Это твоя слабость, и из-за нее умрет человек.
– Если он не умрет – умрут тысячи других. На границе, здесь – идет война, Гера, каждый день умирают люди. И если одна-единственная смерть приблизит тот час, когда люди умирать перестанут, я отдам приказ. Я его уже отдала.
– Не надо делать из смерти Феанреса меньшее зло! Я тоже знаю эту теорию, как и то, что ничего хорошего она не приносит. Орден когда-то тоже решил, что договор с сильфами – меньшее зло по сравнению с обдой, нарушившей формулу власти. И теперь сильфы жируют, а на орденской стороне голодают люди.
– Я не намерена влезать в сильфийскую кабалу. Я хочу убить одного человека, чтобы мне сдали без боя целый город, огромный, стратегически важный, и еще пару в придачу. Ты понимаешь, что если у меня будет Западногорск, я смогу пойти на Фирондо?
– «Я», «меня», – горько процитировал Гера. – Клима: «мы», «у нас». Мы – Принамкский край. Ведь так ты говорила прежде!
– Я говорю это и сейчас. Фенрес – тоже часть Принамкского края, так пусть он послужит на его благо. Утром ты отправишься за головой, а я возьму Теньку и с нашими гостями поеду в Западногорск, чтобы не терять времени. Мы отправимся по юго-западному тракту, ведущему в Фирондо, но, разумеется не станем туда заезжать. На полпути к Фирондо, близ крепости Компиталь, мы тебя подождем. От Редима там как раз рукой подать, ты нас легко нагонишь. Далее поедем в Западногорск вместе, огибая Фирондо с юга, и к началу февраля, если не будет накладок, успеем вернуться обратно.
…Уже выйдя из комнаты, Гера понял, что так и не сумел до конца возразить Климе. Он почти ненавидел себя за это. Ведь нельзя же так, нельзя! Гере подумалось, что похожее чувство он испытывал, когда узнал, что Клима столкнула с лестницы “врачиху”, повинную лишь в том, что посмела стать между обдой и ее целью. И если тогда от Геры ничего не зависело, то сейчас... Нельзя допускать такого! Клима еще поймет, осознает, что Гера был прав. И задача Геры – убедить.
С такими мыслями “правая рука” направился к Теньке на чердак.
Тенька не спал. Жаровенка горела во всю, на ней закипал очередной котелок ромашкового отвара. Этот чудодейственный напиток Тенька употреблял беспрерывно в неограниченных количествах, чтобы согреться и не заснуть. Перед ведом лежала наполовину разобранная доска, в которой тот с упоением ковырялся. Гера изумленно отметил что, оказывается, доски внутри полые и покрытые затейливым резным узором. Ни Гера, ни тем более Тенька даже не догадывались, что во всем цивилизованном мире считалось, будто вот так отворить доску способен лишь специально обученный сильф.
Выслушав подробный сбивчивый рассказ, Тенька снял котелок с жаровенки и молча протянул Гере. Металлические стенки против всех законов природы были едва теплые, зато горячий крепкий отвар пролился, казалось, до кончиков пальцев на ногах, согрел, прогнал смятение и дал силы продолжать надеяться на лучшее. Даже голова закружилась.
– Из чего ты его варишь? – вырвалось у Геры.
– Из той же ромашки, – пожал плечами Тенька. – Только Лерка предпочитает молодые цветки, перебирает их и сушит на полотенце, а я рву все подряд, вяжу в веники и вывешиваю за окно, под стреху. Как дожди зарядят, снимаю, перетираю и набиваю во-он тот мешок с пятном дегтя. Сам понимаешь, Лерке мой рецепт не подходит. А котелок просто измененный немножко, вот и не нагревается, – колдун сам хлебнул чаю. – С Климой я сейчас поговорю. Но крепко сомневаюсь, что она изменит уже принятое решение.
– У тебя получается на нее влиять, – признал Гера. – Я так не могу.
– Влиять? На нашу злокозненную обду? – Тенька усмехнулся – Интересненько это ты придумал! Я влияю на Климу ровно до тех пор, пока наши мнения совпадают. Просто у меня с ней это случается чаще, чем у нее с тобой.
– Как бы то ни было, тебя она слушает больше, – вздохнул Гера. – Я знаю, что она часто спрашивала твоего совета...
– В вопросах колдовства и обрядов, но не в помиловании проворовавшихся градоначальников!
– Еще ты спас ей жизнь. Ну и... сам помнишь.
– Последний довод – особенно весомый, – с иронией произнес Тенька, прихлебывая отвар. – По-твоему выходит, кого Клима соблазнила, того она в итоге будет слушаться. Интересненькая теория, ага. Да не уговаривай ты меня, сказал же, сейчас схожу. Допью только. Но ничего не обещаю.
Гера в который раз тяжело вздохнул, принял котелок у друга и, стараясь не смотреть на драный грязный мешок со здоровенным пятном дегтя, сделал хороший глоток.
После излома зимы солнце хоть и не грело, но светило совсем по-весеннему, ярко, задорно, торжествующей позолотой касаясь всего, что попадалось под его животворящий взор. Искрились хрусталем многочисленные палочки сосулек на разноцветных флажках, дышал белизною над тяжелым настом выпавший ночью пушистый снег, посверкивал коричневатый иней на брусчатке главной площади Редима. В ранний час там было пусто, лишь сидели на перевернутых остовах ярмарочных прилавков нахохленные со сна и по-городскому важные снегири, как рубины в оправе солнечно-золотого и хрустального великолепия.
Гера размашистым неторопливым шагом пересекал площадь, и на душе его, в контраст замечательной погоде, царила хмурая слякотная ночь. На поясе “правой руки” висела остро заточенная ортона. Замечательное оружие для быстрого и бесшумного убийства. Сперва вскинуть удобно вытесанное древко на плечо, привести в движение пусковой механизм и метнуть в жертву тяжелую стальную стрелку. А потом лезвием-полумесяцем отсечь у мертвеца голову.
Не раз и не два Гере приходилось убивать. И в горячке боя, когда осознание приходит не сразу, и в поединке (чего только не случалось во время их прошлогодних путешествий!), и даже нападая со спины, когда потребовалось снять часового. Правда, последний раз не считается, тогда Гера всего лишь оглушил.
Но прежде юноша не чувствовал себя так, словно сам идет на заклание. Глаз подмечал мельчайшие детали: снегирей, золотинку в изломах сосулек. Слух обострился, а запахи казались слаже, свежее. Перед смертью, говорят, не надышишься. Гера тоже не мог надышаться. И какая разница, что смерть не его.
Тенька оказался прав: никакого проку от разговора с Климой не вышло. Поэтому теперь Гера шел через площадь, сам себя ненавидя, и чем ближе подходил, тем больше крепло чувство неправильности происходящего.
“Как солнечно и красиво кругом. Через два месяца наступит весна, все растает, снегири улетят на Холмы, зато вернутся из Голубой Пущи ласточки и непременно совьют гнездо под крышей дома городской управы. Только Фенрес этого не увидит, потому что я его убью”.
У крыльца Гера остановился. В висках стучала кровь, сердце сдавило ощущение близости непоправимого.
“Теперь я буду настоящей “правой рукой”. Хозяйка захотела – рука столкнула госпожу заместительницу с лестницы. Или отрубила голову. Никакой разницы”.
Гера посмотрел на собственные руки – широкие, загорелые ладони. Разве запятнают они себя лишней кровью?
– Нет, – тихо сказал юноша, отвечая своим мыслям. И повторил для верности чуть погромче: – Нет.
...Фенрес Тамшакан уже не спал. Но и не успел одеться. Лишь расшитый золотом халат небрежно наброшен поверх длинной ночной сорочки. Увидев Геру на пороге своей спальни, градоначальник изумленно поднял брови.
– Чем обязан неожиданным визитом?
Гера вошел, заставляя Фенреса посторониться, хотел присесть, но постель была разобрана, а единственная обитая шелком скамеечка оказалась слишком низкой. Гера замер, заготовленные слова смешались в голове. Что тут скажешь? Как вообще можно такое говорить человеку, пусть и подонку последнему?
– К обде Климэн пришли за твоей головой.
Фенрес вздрогнул, оглянулся и отступил от Геры на несколько шагов.
“Какой же он трус...”
– Я не считаю правильным убивать тебя прямо сейчас выстрелом в спину. Выбирай: либо поехали со мной, и тогда я сделаю все, от меня зависящее, чтобы ты был помилован и мог начать новую жизнь, либо, – Гера сглотнул, – беги. Я не стану чинить тебе препятствий.
Фенрес медленно опустился на кровать, не замечая, что полы халата распахнулись. Он глядел на Геру очень странно, будто не верил ни глазам, ни ушам. Гере тогда подумалось, что чуждые благородства люди часто судят всех по себе и не ждут от других ничего хорошего. Должно быть, несладко жить в мире подлецов и лицемеров. Таких, как ты. И этот мир не изменится, пока сам не станешь меняться.
– Я выбираю второе, – глухо сказал Фенрес.
Тогда Гера развернулся и вышел вон, не оглядываясь и не прощаясь. Больше ему в Редиме нечего было делать.
====== Глава 12. Гнев и озарения ======
Если, путь прорубая отцовским мечом,
Ты соленые слезы на ус намотал,
Если в жарком бою испытал, что почем, –
Значит, нужные книги ты в детстве читал!
В. Высоцкий
В Зигаре и Редиме уже давным-давно ничего не напоминало о славном боевом прошлом, будто бы эти города из когда-то бравых вояк превратились в примерных оседлых земледельцев, которые никогда не запирают на ночь калитку, а по утрам степенно выходят на крыльцо, шаркая мягкими тапочками. Компиталь был не таков. Он даже на картах по-прежнему значился как крепость, хотя давным-давно разросся за стены до размеров города. Впрочем, стены были еще крепкими, ворота не скрипели, ров не пересыхал, а цитадель при случае могла держать осаду. Крепость Компиталь и в мирные для нее столетия осталась тем воякой: уже изрядно пожилым, мучимым приступами ревматизма, но не растерявшим боевой дух, отчаянно храбрящимся и поучающим новичков. Долгие годы войн с горцами, когда Фирондо был всего лишь хорошо укрепленной деревней, а Западногорска вовсе не существовало на карте, именно Компиталь принимал на себя первые волны атак. По сей день в Компитале делали оружие, которое отправлялось на границу. Тут же проходили обучение новобранцы. Родом из Компиталя были многие талантливые военачальники, а в главном архиве, куда Климе случалось заглядывать, хранились записи о былых сражениях, стратегических ходах и истории о самых выдающихся подвигах. Но, к сожалению, и там не осталось записей о временах, когда защитниками крепости были не люди.
В город заезжать не стали: Компиталь полностью подчинялся Фирондо, а у Климы была слишком приметная внешность, чтобы надеяться остаться неузнанной. Поэтому обда, ее колдун и трое горцев расположились в ближайшем к дороге трактире. Это был просторный, диковинный по планировке дом шестиугольной формы с круглой и высокой соломенной крышей. Сейчас, занесенный снегом, трактир походил на исполинский сугроб.
Геру ждали в ближайшие дни, а время коротали за беседами. Клима расспрашивала горцев об их жизни, тонкостях политики, о бюджете городов, которые ей вскорости отдадут, о богатстве и знатности тамошних семей. Выяснилось, что поруганная Фенресом Тамшаканом девушка приходилась Ивьяру Напасентале невестой, а теперь стала женой. Соответсвенно, бородатый горец – тесть Напасенталы, а юноша – шурин. И все трое мечтают торжественно бросить голову обидчика к ногам его несчастной жертвы. Правда, потом трофей мести придется поднять и передать другим жителям Западногорска, всячески обиженным и оскорбленным. По словам Ивьяра, голове предстояло грохнуться об пол не меньше пары дюжин раз.
Потом разговор свернул в сторону образования.
– Орденские военачальники, конечно, грамотные, – говорил Ивьяр, прихлебывая нечто горячее и чуть хмельное, которое Клима опасалась даже нюхать, – но бестолковые. В деле ведь не только знания, но и чутье нужно. А орденский Институт, видимо, этого чутья не дает. Вот и воюют они с нами по книжкам. А у нас все, как встарь: мастера своего дела набирают учеников и не столько знать учат, сколько чувствовать ремесло.
– И многих за жизнь может обучить мастер? – спросила Клима.
– Увы, – вздохнул Напасентала. – В этом мы уступаем Институту. Даже богатый и знаменитый мастер может себе позволить иметь не более пяти учеников за раз. А обучение занимает годы.
– Я так однажды к Эдамору Карею в ученики не попал, – поделился Тенька. – Мне очень хотелось, но у него уже было трое, вдобавок он брал только с десяти лет, а мне пятнадцать стукнуло.
– Но ты мог пойти к кому-нибудь другому, – заметил Ивьяр.
– Мог, – вздохнул Тенька. – Но от огорчения начал думать головой и вспомнил, что на мне дом и сестра, которая нипочем не переедет от хозяйства в город. Поэтому моим первым и единственным учителем был отец.
– Он хорошо тебя обучил, – подал голос бородатый горец. – Сколько живу, а чтобы на дичь в лесу молниями охотились, не видел!
– Это я уже своим умом и по книжкам, – разъяснил Тенька. – До Эдамора Карея мне далеко, но кое-чего интересненького могу.
– А у меня было четверо учителей, – поделился Ивьяр. – Разведчик, военачальник, живописец и историк.
– Ты хорошо знаешь историю Принамкского края? – заинтересовалась Клима.
– Лучше, чем кто бы то ни было, – Ивьяр расправил плечи. – Я сын знатного рода, моя обда.
Климе нравилось, как горцы произносили эти два слова: точно гордясь, что у них есть обда, которая дозволяет им чувствовать к ней принадлежность.
– А ты знаешь, как звали первую обду? Я не нашла ответа ни в одной из летописей.
Ивьяр улыбнулся.
– Знаю, моя обда. Это знает каждый, но почти никто не догадывается о своем знании. Только в архивах Западногорска остались записи, благодаря которым можно догадаться, – горец на мгновение прикрыл глаза и процитировал: – Ушел дух великой Обды в воду, а тело в землю, и явилась юная Цинер, и клялась быть такой же, и в честь клятвы своей взяла имя прежней, и так повелось с тех пор.
– Говоря проще, – подытожил понятливый Тенька, – Климин титул и есть имя.
– Только очень старинное, – добавил Ивьяр. – Когда имя “Обда” стало титулом правителя страны, то постепенно вышло из обихода. И теперь мало кто может понять, почему в хрониках первую обду не называют по имени, а титул пишут с большой буквы.
Клима тут же представила, если бы ее собственное имя сделали титулом. Сейчас-то “Клим” по Принамкскому краю хватает... Представлялось плохо, но сладко. Клима даже подумала, что когда-нибудь учредит награду имени себя. Например, за особые заслуги перед отечеством. В любом случае, ни орденские, ни теперешние ведские награды в объединенном Принамкском крае не сохранятся. А вот орден Климэн...
Тенька пихнул ее под столом.
– Мечтаешь?
Клима бросила на друга испепеляющий взгляд.
Гера входил в трактир с тяжелым сердцем. Ему уже не казалось, что он все сделал правильно, хотя возвращаясь мыслями в тот день, юноша убеждался, что не мог поступить иначе. Как и сейчас не может оттягивать их с Климой встречу.
В этот тихий дневной час, когда обед уже кончился, а до ужина далеко, трактир был полупустым. За одним из столов сидел Ивьяр Напасентала и ел похлебку. Увидев Геру, горец приветственно махнул рукой и пригласил садиться рядом. Гера медленно опустился на стул. Хотелось собраться с духом.
– Вид у тебя невеселый, – отметил Ивьяр. – Устал с дороги?
– Метель разыгралась, – невпопад ответил Гера.
Горец с любопытством глянул на его заплечный мешок, явно прикидывая, помещается ли там голова.
– Обедать будешь? Здесь подают замечательную овсяную похлебку, даже в Западногорске такой не найдешь.
Гера пробормотал что-то отрицательное. Еще со вчерашнего дня ему кусок в горло не лез.
– Верно, сперва лучше доложить обде, – суховато согласился Ивьяр. Потом глянул испытующе: – Неужели тебе жаль этого подонка?
Гера вздрогнул, как ему показалось, очень заметно. Но голос не дрожал.
– Каждый должен получать по справедливости.
– Послушал бы я, как ты рассуждаешь о справедливости, если бы с твоей женой так обошлись, – скривился Ивьяр.
– Я бы не стал рассуждать, – Гера посмотрел ему в глаза. – Я бы велел рассуждать другому, у кого нет жены. Справедливость должна быть беспристрастной, как бы ни было больно.
Ивьяр покачал головой.
– Обда ждет тебя. Вверх по лестнице и третья дверь налево.
Гера встал, ни слова не говоря, и пошел в указанном направлении. На сердце сделалось совсем тяжело.
Дверь ему открыл Тенька и, лишь взглянув, сразу все понял. Конечно, Тенька читает по глазам, ему не надо, как Ивьяру, коситься на мешок, в котором нет ничего, кроме вещей.
Словно во сне, Гера смотрел на Климу, которая поднимается с кровати, делает шаг к нему и требовательно протягивает руку.
– Клима, я не привез головы. Не выполнил твой приказ. Я отпустил Фенреса.
Рука дернулась – и Гере показалось, что сейчас его ударят. Но Клима лишь спросила, негромко и страшно:
– Да как ты посмел меня ослушаться?
– Я все сделал правильно, – ответил Гера. – Фенреса нельзя было убивать... так. Я дал ему выбор.
Девушка переплела пальцы на руках, сжала губы.
– Клима, ты ведь не можешь не понимать, что это было справедливо!
В черных глазах полыхнула ярость.
– По-твоему, справедливей будет, если я сейчас, накануне войны с Фирондо и Орденом, окажусь без поддержки горцев?
– Да как они могут тебя не поддержать? Ты же обда!
– Мне нет двадцати двух, – голос обды звучал ровно, но черты лица словно закаменели, отчего горбатый нос казался еще длиннее и несуразней. – Смерть Фенреса была залогом того, что горцы закроют на это глаза.
– Зачем тебе верность, купленная за смерть?
Клима с такой силой топнула ногой, что умывальный таз, стоящий на табуреточке у кровати, испуганно зазвенел.
– Это в мирное время можно позволить себе роскошь доброты и всепрощения. А у нас война! Первыми на войне издавна убивают милосердных. А нам нужно выжить. И дать возможность тем, кто будет после нас, стать добрее. Пусть они никогда не повторят наших жестких поступков, пусть на их долю выпадет миловать. А наш удел – казнить.
– Но тогда с кого наши потомки возьмут пример, чтобы быть милосердными? – тихо спросил Гера.
