Текст книги "Формула власти. Расколотый мир (СИ)"
Автор книги: Zora4ka
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 25 страниц)
– По-твоему, самое время ему случиться? – сердито перебил Сефинтопалу градоначальник Западногорска. – Мы бережем наш скот и кормим вволю, поэтому и не знаем в нем недостатка. А если отдадим часть ячменя, то мора не миновать! Моя обда, – тон из сердитого сделался мягким, почти ласковым, – не слушай, что говорят тебе о горах люди с равнин. Лучшие колдуны и воины наших мест издавна уходили воевать на границу. А сейчас все наше войско в твоем распоряжении, и у нас точно так же некому пахать и сеять. Забери у нас зерно – падет скот, которому станет нечего есть, ведь урожай уходит не только на пищу людям. Не станет скота – мы лишимся молока и мяса, а еще сыров, которые так любят на равнине. Оглянись лучше по сторонам, моя обда: амбары Фирондо и близлежащих городов ломятся от припасов, ведь сюда свозят все лучшее, что есть на ведских землях. И часто припасы настолько велики и продаются так дорого, что сгнивают в хранилищах. Столичные купцы не платят налогов товарами, лишь золотом по количеству проданного – и это совершенно зря.
– Всем известно, что большую часть столичных купцов составляют выходцы с гор, – парировал Сефинтопала. – Моя обда, если чьи амбары ломятся от продовольствия, то именно горские…
– Достаточно, – сухо оборвала обоих Клима. – Цены на зерно и впрямь неоправданно высоки. Повелеваю на ближайшие пять лет снять налог золотом с купцов, продающих зерно. Вместо этого назначить им утроенный налог товаром. Полученное зерно не хранить, а продавать по прошлогодним ценам. На вырученные деньги покупать зерно у южных и горских земледельцев и перепродавать здесь.
– Будет бунт, – посулил представитель купечества. – Многие разорятся.
Клима окинула его острым взглядом.
– Тех, кто устанавливает цены на зерно – мало. Голодных людей в моей стране – много. Бунта не будет. Разорившиеся пусть приходят сюда и начинают торговать от моего имени и по моим ценам. Что до тех, кого и это не устроит, – она сделала короткую паузу и продолжила буднично: – В топорах и веревках недостатка пока нет.
После прозрачного намека в зале сделалось тихо и прохладно. Ни один ведский правитель доселе не решался перехватить у торговцев право диктовать цены на зерно. От силы – пожурить за неимоверную дороговизну. Шаг оценили, но одобрить пока опасались.
Гера заметил Ивьяра Напасенталу и протолкался к нему. Они не виделись со дня осады Фирондо.
– Я думал, ты на границе, – заметил Ивьяр Напасентала после взаимных приветствий.
– Уже вернулся.
– Так быстро? – лишь немногие посвященные знали, что у обды есть настоящая сильфийская доска, да еще и не последней модели.
– Со мной ездил Эдамор Карей, – объяснение для непосвященных было припасено заранее. После недавнего фокуса с молниями даже образованные колдуны могли поверить во все, что угодно.
За столом как раз продолжилось обсуждение, по залу пополз мерный гул – самое время тихо поговорить и обсудить новости.
Ивьяр понимающе кивнул.
– Сейчас колдовство на взлете. Кругом все словно сошли с ума, только и говорят об укрощении молний и старинных секретах эпохи обд. Хотя Тенька заявляет, что это полностью его изобретение.
– Можно верить, – посоветовал Гера. – В своем любимом деле Тенька всегда безукоризненно честен. А ты часто навещаешь его?
– Нет, совсем редко. Очень много дел. Сейчас я заведую почтой совета знатных семей – пересылаю письма, составляю для всех отчеты о происходящем в столице, передаю распоряжения нашего градоначальника. Поэтому мне постоянно нужно быть на виду и в курсе событий. Это очень утомительно, и совсем не остается времени кого-то навещать. Хотя, я бы не отказался побеседовать с Тенькой лишних пару часов. Никогда бы не подумал, что у него такое блестящее образование. И вызывает уважение, что оно получено почти без учителей.
– Целеустремленности Теньке не занимать, – согласился Гера, гордый за друга.
– Ну а ты, наверное, целыми днями у него пропадаешь, – предположил Ивьяр.
Гера покачал головой.
– У Теньки сейчас нельзя пропадать целыми днями. Ему велят много спать и не переутомляться, поэтому навещать его можно недолго. Да и мне тоже некогда.
– На тебя все-таки повесили армию?
– Не повесили, а доверили, – серьезно поправил Гера. – У меня много помощников и заместителей, иначе пришлось бы разорваться. Сейчас надо собрать воедино гарнизоны городов, ополчение обды, вашу горскую армию, назначить новых командиров, распределить и подсчитать силы, устранить разногласия… Ты знаешь, что ваша армия не хочет повиноваться командованию с равнины?
– Да, есть такое, – признал горец. – Многие из нас служат здесь, но если собирается воинская элита, то подчиняется она только нашему совету старейшин. Впрочем, – он вздохнул, – с новой обдой их воля долго не продержится.
Гера приумолк: в этот момент Клима заявляла Сефинтопале и западногорскому градоначальнику, что обкладывает обоих дополнительным, хотя вдвое меньшим налогом, и пусть только попробуют не собрать его к назначенному сроку. А если нечем платить, пусть, вон, занимают у представителя купечества – главного монополиста цен на зерно. И казначею нечего ухмыляться: от него требуется прогноз доходов и расходов на время военной кампании, расчет неприкосновенного запаса и смета на ремонт в хранилище, зайти ведь туда страшно. Ощущение, что со времен предыдущей обды стены не белили. А сударь ответственный эконом пусть не бормочет о рушении прежних традиций. Обда пришла не для того, чтобы вернуть все, как было пятьсот лет назад. На то и обда, чтобы вести страну вперед, к миру и процветанию. И не отсохнет рука у казначея, если он лишний раз побелит стены, традиционно заплесневелые.
– Клима тут устроит порядок, – отметил Гера.
Ивьяр Напасентала еще раз вздохнул.
– Это детское упрямство ее до добра не доведет, – тихо посулил он. – Надо понимать, что перед ней не кучка крестьян, а образованные люди, которые годами жили, как привыкли. Хорошо бы ей прислушаться к ним и получше разобраться, а не кроить все по своему усмотрению.
– Ты против обды?
– Я против несовершеннолетних девчонок во главе страны, – пояснил Ивьяр. – На сколько ее так хватит? Даже у тебя есть помощники, заместители – она одна. Ее тянут во все стороны, как одеяло. Сейчас она нарешает, потом сорвется от напряжения, устроит истерику, и высшим силам ведомо, чем это кончится.
– Клима не сорвется, – уверенно сказал Гера. – Ты плохо ее знаешь.
– Зато я хорошо знаю наше высшее общество. Сейчас они растеряны, но потом насядут еще круче, и… Словом, жалко девочку. Моя бы воля – еще несколько лет ей подождать, набраться ума и выдержки. Нет же, понесло на войну. Авантюристка…
– И многие у вас такого мнения?
– Хватает.
Гера нахмурился. Слова Ивьяра Напасенталы были похожи на правду, но тогда из общей картины выбивалось другое.
– Не понимаю, как ваш совет решился выслать нам на подмогу войско. Ведь насколько я слышал, «за» проголосовало большинство.
– Слышал он, – Ивьяр вздохнул третий раз, особенно тяжко. – Я тебе по секрету скажу, что было на том совете.
– Может, отойдем за колонну? – Гера оглянулся. Он все еще помнил институтские наставления Климы о тайных разговорах.
– Не смотри так, – Ивьяр усмехнулся. – На самом деле этот «секрет» знают уже почти все.
– И Клима?
– Обда – в первую очередь. Но тоже продолжает делать вид, будто ни о чем не догадывается. Так вот, Гера, тебе великий секрет горцев, который никогда не войдет в летописи и умрет вместе с нами: тогда, на совете, почти все проголосовали «против».
– Но ведь вы пришли…
Ивьяр Напасентала закатал рукав. Рядом со сгибом локтя виднелись следы знака обды – красноватые, чуть припухшие, хотя Гера помнил, что еще зимой под рукой Климы шрамик пропал вовсе.
– Стоило главе совета озвучить итог голосования, мы все ощутили боль, – вкрадчиво сообщил Ивьяр. – Порезы воспалились, у некоторых кровь потекла. Высшие силы дали нам понять, что творится предательство. И мы пришли, – он одернул рукав, расправляя складки на яркой дорогой ткани. – До сих пор иногда побаливает. Уверен, не только у меня. Даю на отсечение эту самую руку, что наша знать лишь поэтому до сих пор не сожрала Климэн Ченару вместе с ее идеями и амбициями.
– Наверное, Клима понимает, – предположил Гера.
– О, еще как понимает, – фыркнул горец невесело. – И, могу тебя заверить, пользуется вовсю. Но – надолго ли?..
Начавшееся в полдень совещание длилось почти до четырех часов. Но когда Гера встретил свою обду у выхода из зала, та не выглядела особенно уставшей. Разве что слегка раздраженной. Гера доложил ей, как идут дела в войсках, что говорят локитские колдуны, которых заставили обучать всех коллег созданию Тенькиных заслонов; о редких перебоях с продовольствием и тому подобном. Вот так, почти на бегу, Гера отчитывался Климе каждый день. Это помогало обде быть в курсе всего и не тратить время на долгие общие заседания.
Обычно Клима выслушивала его и бежала прочь по своим многочисленным делам: на занятия, новые совещания, в свои покои к кипам неразобранных бумаг и еще высшие силы знают куда.
Но сейчас, когда они добрели до оконной ниши и Гера замолчал, девушка никуда не побежала. Она медленно села на широкий каменный подоконник, прислонилась затылком к сухому льду в раме. Коридоры бывшего здания заседаний думы были каменные, как в Институте, но куда более темные и узкие, стены – часто занавешенные полосами ткани, в которой тонули лучи из больших окон.
Солнечный свет был насыщенно-желтым, хотя еще не багряным по-закатному. Белые Климины одежды казались золотыми, а алая пелерина походила на облитую кровью. Обда молча потерла переносицу и закрыла глаза.
Гера остановился рядом, заглядывая ей в лицо.
– Что с тобой?
– Не дождетесь, – усмехнулась Клима, зажмуриваясь еще крепче.
На мгновение Гера застыл, опешив, а потом переспросил:
– О чем ты?
Она посмотрела на него в упор. Взгляд был неожиданно ясным и проницательным.
– Все вы ждете, когда я оступлюсь, и меня раздавит теми делами, которые я уже успела наворотить. Одни боятся этого часа, другие мечтают, что он случится, третьим все равно, лишь бы урвать куш побольше. Объединяет вас одно: никто не сомневается, что это будет. Так вот: не дождетесь.
Это было сказано с болезненным торжеством.
– Но почему ты говоришь это мне? – спросил Гера. – Ты считаешь, что я… тоже? Клима, – он впервые с зимы обратился к ней по имени. – Я больше не твой друг и, наверное, никогда по-настоящему им для тебя не был. Что бы ты ни делала, и как бы ни… удивляли меня некоторые твои дела – я пойду за тобой и буду верить в тебя, даже если ты сама вдруг перестанешь верить, чего я себе представить не могу. Но подлости я не поддержу никогда. Не могу молчать, когда ты идешь против совести. Я умру, пусть даже от твоей руки, но все равно буду тащить тебя от подлых поступков, потому что верю: ты, обда Принамкского края, можешь добиться своего честно. Ведь не для подлости тебе дана эта великая сила, которая ведет нас за тобой и раскрывает запертые двери.
Теперь Клима глядела так, словно впервые его увидела. Она крепко, до белизны переплела пальцы, явно думая о чем-то необходимом, очень серьезном, но постоянно ускользающем. Гера вдруг вспомнил, как всего лет пять назад она точно так же стояла напротив, волнуясь и размышляя. Только на обоих была летная форма, а кругом – не коридоры дома заседаний в ведской столице, а потрепанные стены сарайчика для ортон и инвентаря. «Будешь моей правой рукой», – сказала тогда Клима. Потом помолчала и неуверенно добавила: «Ну и другом тоже».
А эта, повзрослевшая, думала куда дольше, пару раз чуть приоткрывала рот, но смыкала губы снова, прежде чем тихо-тихо попросить:
– Прости меня.
Снова взгляд. В нем нет ни намека на властность и смерть, только неуверенное осознание потаенного, важного. И еще тише:
– Друзья?
Гера ответил, как и тогда, в сарайчике:
– Да, Клима. Что бы ни было.
По тому, как она улыбнулась, можно было понять: не забыла. Наверняка вспоминает сейчас о том же.
Клима потянулась всем телом, сбивая алую пелерину на плечо, и неожиданно призналась:
– У меня занятия только через два часа. Совещаний нет, бумаги кончились. Наверное, это и есть свободное время, но я уже не помню, как с ним быть.
– Тогда пойдем, навестим Теньку, – предложил Гера. – Ты когда у него в последний раз была?
– Давно, – Клима махнула рукой и поправила пелерину. – Он тогда еще не очнулся.
– И с тех пор ни разу не заходила?!
– Опять этот удивленный тон. Я вообще не понимаю, зачем днями просиживать у постели больного, если ты не врач, обреченный с ним возиться. Больные беспомощны и часто не в себе. По мне, лучше дождаться выздоровления.
– Уверяю тебя, Тенька уже полностью в своем уме! Ему ужасно скучно, и он рад любым посетителям. Особенно тебе.
Клима самодовольно улыбнулась и слезла с подоконника.
Тенька и правда чудовищно скучал, на что пожаловался первым делом.
– Это ни крокозябры не интересненько, – сообщил он, когда Гера и дорогая обда пристроились на стульях у кровати. – Мне можно только две вещи: есть и спать. Даже читать нельзя. Да что там читать – думать о чем-то сложнее мозельных аглорифмов! Сидеть нельзя, только полулежать головой на подушке. Больше пяти посетителей в день – нельзя. Больше получаса разговора – нельзя. Считать от нуля до десятков тысяч миллиардов – нельзя. Царапать ногтем по спинке кровати, строить рожи, петь песни, бросаться подушкой, выть на лампу – ничего нельзя! Ну, что вы сидите сиднем, вам-то разговаривать можно! Выкладывайте мне новости!
Клима опасливо отодвинулась и негромко заметила:
– Кажется, он все-таки стукнулся об тучу.
– Тебя бы так уложить на недельку-другую, моя злокозненная обда! – немедленно отреагировал Тенька.
Клима поразмыслила и придвинулась обратно.
Рассказывать изнывающему от скуки Теньке, как они все нынче заняты, было бы просто жестоко, поэтому Гера ограничился общими новостями – что поделывают горцы, какое становится лицо у Сефинтопалы всякий раз, когда присутствующая тут Клима начинает его строить, и сколь сокрушительное поражение третьего дня нанесли веды орденцам на границе.
– Все получилось в точности, как было задумано, – рассказывал Гера. – В Ордене ждали нашего наступления, но не так рано. Наши провернули несколько удачных операций и ввели в заблуждение разведку противника – в итоге та донесла, будто веды отозвали с границы часть войск. Дальше орденцы перешли в наступление, их пропустили глубже и окружили. Сейчас одни в плену, другие с большими потерями пытается пробиться к своим. Но пленных больше. Скоро Клима поедет на границу и постарается сманить их к себе.
– Некоторых и сманивать не придется, – добавила Клима.
– Я не все знаю? – насторожился Гера.
Клима кивнула. Она поставила свой стул спинкой вперед и теперь сидела, обхватив ее руками.
– Тебе не докладываются высшие чины разведки.
– Сейчас мы услышим интересненькую государственную тайну, – посулил Тенька.
– У ведов не получилось бы так легко ввести Орден в заблуждение, если бы в орденских войсках не продолжала действовать моя институтская организация.
– Так значит, ты с ними связалась? – выдохнул Гера. – А Выля? Ты знаешь, что с Вылей?
– Она передала мне письмо, – Клима улыбнулась. Чем больше проходило времени, тем теплее вспоминался ей Институт, одногодницы ласточки и полудетские подпольные дела. Обда Принамкского края, как и многие выпускники до нее, навсегда сохранила в памяти сияющую белоколонную громаду, почти игрушечную жизнь в ее стенах и ни с чем не сравнимое ощущение дома. Там – тайник в кровати, лекции по истории и политике, споры на чердаке, тайные встречи в сарае, наставницы и наставники, первое время кажущиеся недостижимо взрослыми.
– Что пишет? – Гера подался вперед. – Наша организация в Институте жива?
– Выля точно не знает, но когда она выпускалась, организацию никто не раскрыл. Выля оставила там преемника. Он был на седьмом году политического – сейчас уже на девятом.
– А чем Выля сейчас занимается?
– Служит в летном корпусе полевой разведки. Под ее началом – Лейша Вый. Там же, в гарнизоне Кайниса – Нелька, Вапра, Кезар, многие другие. Можно сказать, Кайнис почти наш. Оттуда они вербуют новых сторонников, поддерживают прежних. Мало того, в Кайнисе объявилась наша бывшая наставница дипломатических искусств.
– Неужели и она вступила в организацию? – воскликнул Гера.
– Нет, она занимается тем же самым – шпионит на Орден. И здорово мешает, но пока все в порядке. Письмо очень длинное, мелким почерком, стратегические сведения вперемешку с личным. Про Теньку спрашивает, пишет, что скучает.
Тенька не обрадовался, а наоборот притих. Гера глянул на него с неодобрением, но промолчал. Больной все-таки. Да и сказано было уже достаточно.
– Что ты ей ответила?
– Я не стала писать ответ. Слишком опасно. При случае надо будет отправить к ней гонца, чтобы передал все на словах. Теперь у меня есть подходящие люди.
– А тайну портретика вы раскрыли? – поинтересовался Тенька, которого этот вопрос занимал куда больше, чем Выля.
– Какого портретика? – не понял Гера.
– Двух, – поправила Клима. – Один был у моего несостоявшегося убийцы, а другой у Эдамора Карея.
– И кто там изображен? – Тенька едва ли не привстал.
Клима с сожалением развела руками.
– Не до того было, и у меня их нет.
– Они в моей сумке, которая сейчас крокозябры знают где, – колдун откинулся на подушку. – Эх, вы! У вас целый Эдамор Карей под рукой, а вы не удосужились разузнать.
– Я знаю, где твоя сумка, – вмешался Гера. – Она, целая и невредимая, сейчас лежит в моей комнате.
– Так неси! – Тенька снова приподнял голову.
И именно в этот момент от дверей раздалось:
– Куда вы собрались нести и что? Юное дарование, немедленно лежать!
– Я лежу, – со вздохом сообщил Тенька.
Все трое еще не успели близко познакомиться с Налиной Делей, но уже знали, что какая бы кругом ни творилась каша, жена Эдамора Карея остается неколебимым островком спокойствия и здравомыслия, при этом призывая к тому же окружающих. Вот и сейчас сударыня Налина все так же заплетала волосы в две толстые косы, не трепетала перед обдой и активно следила за порядком.
– Ты вертишься, как уж на сковородке, – безапелляционно сообщила она, подходя к кровати и тщательно поправляя свесившееся до пола одеяло. – Еще и указания какие-то раздаешь.
– Тенька попросил меня принести его вещи, – объяснил Гера.
– Никаких вещей, пока я не разрешу!
– Ну вот, уже и вещи – «нельзя», – проворчал Тенька.
– Мы можем обойтись без них, – сказала Клима. – Налина, ты знаешь, чей портретик носил при себе Эдамор Карей?
– На твой не похож, – добавил Тенька.
– С меня не писали портретов, – отмахнулась Налина. – А тот какой был? Маленький, не больше ладони, старый и в тонкой рамочке, да?
Все трое закивали.
– Прежде этот портретик принадлежал моему отцу, – Налина присела, осторожно вытащила из-под Тенькиной головы подушку и принялась взбивать. – Отец подарил его Эдамору, когда мы поженились. Эдька часто мотался на границу, а этот портрет по нашему семейному поверью притягивал удачу.
– Но кто на нем изображен? – Клима подалась вперед.
– Не знаю, – тщательно взбитая подушка была возвращена на место. – Отцу портрет достался от его товарища. Вроде бы это копия какой-то исторической реликвии.
– А этого товарища можно найти? – заинтересовался Гера.
– Нельзя, – Налина пожала плечами. – Он давно умер. Знаю, его дочь живет где-то на юге, в Рыжей крепости, а внук лет двадцать назад сгинул на орденской стороне. Вся их семья была одержима идеей, что обда вернется, если ее хорошенько поискать.
– Меня никто не находил, – отметила Клима.
– Как знать, девочка моя. Ведь почему-то родилась ты именно сейчас, а не на сто лет назад-вперед. Так, а давно ли ты обедала? По лицу вижу, что еще вчера! Немедленно марш на кухню, и пускай тебе подадут жирную мясную похлебку. Мальчик мой, проводи свою обду и сам хорошенько подкрепись.
– Но мы пришли проведать Теньку, – попытался возразить Гера.
– А юному дарованию пора спать! – отрезала Налина.
Тенька картинно изобразил пальцами собственное повешение. Колдунья изобразила, что дает ему подзатыльник. Потом решительно встала и – обда с «правой рукой» сами не заметили, как очутились в коридоре по ту сторону двери.
– Идите-идите, – повторила Налина. – Навестите завтра, сегодня больше не стоит, он проспит до утра.
– Почему Теньке нельзя вставать и надо столько спать? – не удержался Гера от вопроса. – Он ведь прекрасно себя чувствует. И на стенку со скуки лезет.
Налина Делей оглянулась на прикрытую дверь и покачала головой.
– Мальчик мой, его ударила молния. Там половина нутра всмятку, особенно ближе к голове. Я не понимаю, как он выжил, да еще остался при своем уме. Если ваш Тенька сейчас встанет, то сделает от силы пару шагов, а потом точно свалится замертво.
Гера изменился в лице.
– Он знает?
– Конечно, знает, – буднично ответила Налина. – Ничего, организм живучий, хоть и недокормленный, как вы все. Вот уж дети мои, дети… Через месяц-другой поставим на ноги.
Гере подумалось, что по прошествии этого времени исстрадавшийся от бездействия Тенька и впрямь научится бегать по стенам. Как заправский таракан.
Было раннее апрельское утро. В Фирондо шел дождь, и темные мостовые блестели от ливня. Редкие капли залетали в окно вместе с прохладой и свежестью, пропитанной запахом зацветающих груш. Шум дождя почти заглушал ненавязчивое тиканье точных механических часов. Тихонько и уютно потрескивал огонь в маленькой комнатной жаровенке.
В бывшем кабинете Артасия Сефинтопалы многое осталось по-старому. Только бумаги, в строгом порядке лежащие на столе, были подписаны теперь не ведским правителем, а обдой Климэн.
И, конечно, при прежнем хозяине невозможно было вообразить себе такого посетителя. Оный, вопреки привычкам своего народа, стоял не у окна на сквозняке, а рядом с жаровенкой, протягивая к теплу озябшие пальцы. Рядом с дверью прислонилась к стене доска камуфляжной расцветки, на ней висела насквозь промокшая куртка.
Клима сидела в кресле у окна, изучая нежданного гостя, и неспешно прикидывала, как будет объяснять своим подданным, особенно горцам, почему этот субъект нагло прилетел прямо на главную площадь города (хорошо еще, что рано поутру, а не в базарный день), и почему сударыня обда не казнила его или не выставила прочь, а пригласила к себе в кабинет. Да, и если она правильно понимает цель визита этого гостя, объяснять придется еще и статью расходов под названием «сильфийская техника по договору». И что за договор. И когда она вообще успела.
Клима не сомневалась, что сумеет дать ответ и сохранить при этом лицо, но разговор обещал быть нелегким.
Наконец, посетитель согрелся достаточно, чтобы оторваться от жаровенки и сесть напротив. У него были не по-сильфийски прямые волосы и широко распахнутые голубые глаза без намека на хитринку.
– Ну вот, наконец-то я не стучу зубами и в состоянии поприветствовать тебя как должно, обда Климэн. Верховный Амадим передает тебе свои наилучшие пожелания и поздравления в блистательной победе, а также это письмо, – на столик между креслами лег туго скрученный свиток, – где во всей детальности ты можешь прочесть, сколь безгранично уважение Верховного сильфа Ветряных Холмов к новой обде Принамкского края.
– И я приветствую тебя, Костэн Лэй, – промолвила Клима. – Выражаю сожаление о той погоде, по которой тебе пришлось сюда лететь и приношу извинения за моих недостаточно учтивых солдат, посчитавших уместным соприкоснуть твой нос с мостовой.
При этих словах Костэн Лэй невольно потер распухшую переносицу. Кровь давно остановили, да и перелома не было, но все равно приятного мало. Еще ни разу люди не начинали знакомство с агентом тайной канцелярии раздачей зуботычин и радостными воплями: «ого-го-ж, какой жирный воробей, крокозябра его матерь!». Видимо, поэтому сильфы в свое время так и не столковались с ведами.
– Я прошу передать Верховному Амадиму мое пожелание здравствовать и быть любимым своим народом, – продолжила обда. – Да не упадет его доска, не рухнет дом и да не завянет его укроп. Выражаю признательность и тебе лично, Костэн Лэй, однако не могу не напомнить, что я ожидала видеть в качестве посла не тебя. Как поживает известный нам обоим Юрген Эр, и почему он сейчас не сидит передо мной?
– С Юргеном все в порядке, – у агента вырвался еле заметный вздох. – Насколько это вообще может быть. По состоянию здоровья он пока не в силах исполнять обязанности посла, но дело не требует отлагательств, поэтому вместо Юргена прилетел я.
– Когда же Юрген будет в состоянии? – Клима взяла со столика послание Амадима, но не развернула, теребя свиток в пальцах.
– Выражаю надежду, что к концу лета, – официальным тоном сообщил «заместитель».
– Истинным счастьем для меня будет, если твоя надежда оправдается.
Разговаривать с Юрой ей было проще. Они давно оставили официальный тон и обсуждали политику за чашкой ромашкового отвара. Сейчас перед обоими тоже стоят исходящие паром чаши с янтарным напитком, но легкого разговора не получится. Лишь видимость, игра.
Игры Клима тоже любила.
Только вкус дружеской беседы год от года становился ей все приятнее.
– Итак, Костэн Лэй, что за необходимость привела тебя сюда?
Сильф с видимым наслаждением отпил из своей чаши.
– Ты, верно, не запамятовала, обда Климэн, что в конце минувшей осени наши державы подписали договор, по которому ты обязалась купить у нас полторы сотни досок и шесть десятков тяжеловиков для войны с Орденом. Упомянутую войну ты по тому же договору должна начать к грядущему лету. Я прилетел, чтобы стать торговым посредником между тобой и Ветряными Холмами. При мне бумаги, которые тебе рекомендуется подписать.
– Да, прекрасно помню о нашем договоре, – мило улыбнулась Клима. – Я изучила образец товара, и он мне понравился.
Сильф даже чашу отодвинул.
– Какой образец?
– Улетая, Юрген оставил мне одну из имеющихся у него досок. Могу заверить, это лучшее творение сильфов из всех, что мне приходилось видеть на территории Ордена.
– Не сомневаюсь, – очень вежливо произнес Костэн Лэй. Он догадался, о какой доске идет речь. Оба понимали, что таких передовых досок, какая принадлежала Дарьянэ, у орденцев не было и не будет. Обде их продавать тоже никто не собирался. – Но договор заключен на несколько иную модель. Не сомневайся, она тоже тебе понравится.
– О, нет-нет, не надо утруждаться, – Клима улыбнулась еще милее. – Я сражена наповал. Доска прекрасна, и я не хочу менять ее ни на что иное.
– Дело в том, что имеющаяся у тебя модель – экспериментальная, – нашелся Костэн Лэй. – У нас не наберется такой партии в оговоренном количестве.
– Я могу пойти на уступки. Давайте проведем испытания предлагаемой вами модели. Я сама неплохо летаю на доске, и среди моих подданных есть заслуженные мастера. Если предлагаемые тобой доски будут ничем не хуже – почему бы и нет.
Оба заранее знали, что доски хуже. И Липка начинал понимать, почему Юра постоянно мотался к нему за советом, но все равно умудрялся заключать скользкие и двоякие соглашения.
– В таком случае, я тоже иду на уступки. В знак дружбы между державами. Наши мастера сумеют изготовить специально для тебя партию именно тех досок. Но их цена не может остаться прежней.
– Увы, – Клима сделала вид, что ей неимоверно жаль. – Нельзя изменить цену, согласованную договором. Тем более, изначально мне предложили именно понравившуюся модель.
– Разве имело место официальное предложение?
– Разве нельзя считать таковым факт, что доска была оставлена у меня?..
Беседа-игра затянулась на пару часов. Если опустить обороты и иносказания, то весь ее смысл сводился к двум фразам, так и не произнесенным вслух:
«Мне надо, чтобы ты купила за бесценок хлам, который даже Ордену не продашь. Или хотя бы нормальные доски втридорога».
«А мне надо купить у тебя нормальные доски по цене хлама. И я куплю их, потому что денег все равно нет».
Игра обещала быть долгой. У Климы перед глазами до сих пор стояли скверные орденские доски, и она во что бы то ни стало намеревалась выторговать для себя другие.
Наконец, Костэн Лэй известил, что дело серьезное, а он слишком утомился в дороге. Клима проявила милосердие и предложила перенести разговор на вторую половину дня. А пока дорогому гостю приготовят комнату и еду.
Дождь заканчивался, и на темные мостовые падали первые лучи утреннего солнца. От приоткрытого окна тянуло сквозняком.
Костэн Лэй встал и снова подошел к жаровенке. Та находилась в двух шагах от стола с бумагами, и гость перевел взгляд на поблескивающие серебром ручки ящиков, затем – выше, на гладкую столешницу темно-вишневого цвета. Бумаг было немного, Клима любила распихивать все по ящикам.
А на уголке стола сиротливо лежал маленький овальный портретик, ради любопытства извлеченный из недр Тенькиного мешка, да так и позабытый. Карие глаза на тщательно прописанном личике смотрели в даль, неведомую ныне живущим.
Сильф мельком скользнул взглядом по портретику. Изумленно ахнул, взял его в руки, поднес ближе к глазам, потом к свету.
Клима заметила этот странный интерес и тоже встала, подходя вплотную.
– Что случилось?
– Не понимаю, – пробормотал Костэн Лэй.
– Тебе знакомо это лицо?
Сильф уверенно кивнул и поднял на собеседницу свои дивные голубые глаза, на сей раз полные искреннего недоумения.
– Откуда, смерч побери, здесь взялся портрет моей прабабки?!
