Текст книги "Герцог грозового мира (СИ)"

Автор книги: Юста

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

Нистария сумела представить своего кандидата в выгодном свете, одновременно не дав остальным понять, как заинтересована в его становлении на пост Герцога. Эта женщина, несмотря на все внешнее, имела тонкий ум и была способна на удивительные комбинации. Правда, её талант оценивали лишь немногие люди, к которым она относилась благосклонно, а прочие возмущались: как может правитель великой страны, создающий законы Объединенного Мира, столь невежливо и бесцеременно обращаться со своими подчиненными? Но тут уж сказывался тяжелый характер, не желающий уступать умелому разуму.

Ориаса относилась к Эстилису напряженно, ощущая в его магии нечто не совсем привычное. Что ж поделать, таким его слепила война и необходимость убивать, откладывая переговоры, потому что белый флаг тогда становился мишенью, а доброе лицо – признаком глупости. В завертевшемся кровавыми брызгами мире оставалось лишь принимать его правила и сражаться, отбрасывая то, чем жил прежде, делая широкий шаг, чтобы перейти границы законов и норм. Иначе – смерть. Эстилис встречал немало людей, которые укоряли его за излишнюю жесткость и нечестные методы, но никогда не обращал внимания на это. Совесть давным-давно уснула мертвым сном, подпоенная цианистым калием осознания: только так, и иначе нельзя.

Впрочем, отзывчивым и добрым он никогда не мог себя назвать. Трущобы учили иному. С малых лет Эсти крал, дрался, залезал в чужие дома. Правда, тогда он ещё пытался в чем-то сохранять лицо, но к четырнадцати годам окончательно потерял тормоза. Женщину, которая потом стала его матерью, мальчик обокрал, а она неожиданно пожалела, простила и взяла его к себе. И сумела воспитать из бандита Эсти настоящего человека – порой суровыми, но действенными методами. Мать хорошо знала дисциплину и сумела внушить ему, как это важно. Вместе со всей жесткостью она любила – искренне и крепко, однако старалась это скрывать. За те годы, что Эстилис провел рядом с матерью, он научился любить её и родину, но не людей.

Он отпил кофе из чашки, стараясь настроиться на мирный лад перед встречей с очаровательной дамой. Женщинам не следует говорить о плохом, как не следует брызгать грязью на прекрасный цветок. Эссабина отличалась и красотой, и умом, она понимала с полуслова. Жаль только, что их знакомство полгода назад вышло слишком коротким и не развилось в теплые отношения. Теперь приходилось писать длинные сахарные письма, чтобы привлечь её внимание и не привлечь внимание других людей.

Сможет ли Эссабина сегодня? В конце концов, она имела работу, которой посвящала очень много времени и которую в самом деле любила. Эстилис не мог сказать того же о собственной профессии, от которой порой так уставал, что мечтал сбежать на край света. Но надо было оставаться на месте, улыбаться, говорить людям то, что они хотели слышать, и делать то, что от него ожидали.

В светло-розовой фигуре он узнал Эссабину – по изящной походке танцовщицы. Она не только пела, но и танцевала, однако постоянно оставалась на заднем плане и более занималась детьми, чем собой. Так дело обстояло полгода назад, и Эстилис не сомневался, что сейчас все точно так же.

– Добрый день, – улыбнулась Эссабина, присаживаясь рядом. – Вы прислали мне такое чудесное письмо, что я просто не могла не прийти.

– Добрый день, – кивнул Эстилис. – Я очень благодарен вам за это.

– Нет, это я вам благодарна, – поспешно возразила она. – Вы устраиваете мне какую-то сказку, которой я вряд ли заслуживаю. Но это подарок от чистой души, и я не имею права отказывать. Я выполню все ваши желания.

– Мое главное желание – быть рядом с вами и выполнять то, что желаете вы.

– Красиво, – тихонько вздохнула Эссабина, – но вы – Эссентессер.

– А что мешает Эссентессеру выполнять причуды красивой женщины? – усмехнулся Эстилис, залпом допивая свой кофе. – Я начинаю прямо сейчас. Что вы желаете?

Эссабина качнула головой.

– Пока – ничего. Я хочу только говорить с вами и понимать вас. И, в свою очередь, быть верно понятой, ведь от этой беседы зависит, в какую сторону свернут наши отношения. Вы знаете, что у меня довольно мало времени на развлечения, даже если это такая вот сказка. Я сама развлекаю людей.

– Вот именно – развлекаете, – с легким неодобрением подтвердил Эстилис. – А должны – восхищать. В вас хватает таланта для этого, но вы не желаете выходить из тени, не собираетесь покидать свой привычный второй план. Да, я понимаю, что там легче: необязательно раскрывать полностью талант и душу, необязательно светить, необязательно выслушивать строгую критику в свой адрес. Но вы смогли бы. Я уверен, смогли бы, – повторил он с уверенностью.

– Рядом с вами было бы хорошо любой девушке, – в голосе Эссабины зазвучала печаль. – Вы умеете поддерживать, довольно своеобразно, но красиво. Однако, боюсь, это немного не для меня. Считайте… Считайте, что я уже не свободна. Моя жизнь – театр, я обручена с ним, нет, я уже вышла замуж за него – и никому другому не смогу отдать свое сердце. Оно принадлежит ему и нашим детям.

– Вашим детям, – тихо повторил Эстилис.

– Да, – наоборот, звонче, ответила она. – Они все для меня как родные, ведь других родителей у многих и не осталось. Я – Кудесница, волшебница, та, что дарит чудо, и это прекраснее любой романтики с мужчиной, поверьте. Ни один жених не согласится принимать этих детей как семью, а они мои, понимаете? Мои.

– Не в детях суть, – задумчиво проговорил он. – А в театре. Вы ведь живете им, нет?

– Живу, – вдохновленно кивнула Эссабина. – Я всю юность в нем – и до старости в нем. Потому что это моя дорога.

– Но вы всего лишь танцуете возле самого занавеса, едва заметная другим людям, – вздохнул Эстилис. – Вам следует быть ближе к зрителю, ярче, прекраснее. Вы созданы для такой жизни, вы не превознесетесь, как прочие, потому что слишком любите театр, чтобы полюбить себя.

Эссабина внезапно стала серьезнее и грустнее.

– Я выхожу в главной роли, господин Эссентессер.

– Называйте меня по имени, – попросил он.

– Не могу, – с легкой растерянностью развела руками она. – Вы правитель.

– Тогда никак не называйте. Так что с главной ролью?

– Я выхожу вместо девочки, которую я любила и которая погибла, – прошептала Эссабина. – Я поняла, что в её память должна петь я. Публика встретила это охотно, и наши все больше думают, как бы приспособить пару ролей для меня. Но не этого я хочу, понимаете? Я сама осознаю, когда надо выходить на сцену, а когда – прятаться в тени других, более талантливых, и готовить таланты им на смену. Потому-то я и не прошу продвигать меня вперед, это… это вышло бы неестественно.

– Значит, – глухим голосом произнес Эстилис, – я вообще ничего не могу сделать для вас?

– Почему же? – взмахнула ресницами она. – Можете. Будьте рядом, как и хотели, но не будьте настойчивы. Мы можем иногда вот так вот встречаться, когда у меня освободится время от занятий и репетиций. Я люблю разговоры – длинные, красивые, обо всем. И вы, и наш театр – все вернутся в Грозовой Мир, и тогда мы сможем находить время друг для друга. Но я прошу: только такие беседы, не больше. Не требуйте ничего от меня. И не делайте мне роскошных подарков. Тогда нам двоим можно будет на что-то надеяться.

– Что ж, – неслышно вздохнул Эстилис. – Спасибо вам и за это. Не желаете ли чего выпить или съесть сейчас? В этом кафе подают прекрасные пирожные, вам должно понравиться.

– Я прошу прощения, – взгляд Эссабины стал виноватым, – однако даже сейчас у меня мало времени. Я собиралась прояснить то, что касается нас двоих, и рассчитывала сделать это быстро. Через десять минут меня ждут в театре, поэтому я пойду. Не провожайте меня. Не надо галантностей, просто чувствуйте себя моим другом, и тогда нам обоим станет легче.

Эстилис молча кивнул. Она встала.

– До свидания. Я надеюсь на это свидание.

– До скорой встречи, – печально улыбнулся он.

Эссабина со своей грацией танцовщицы поднялась с места и изящными шагами двинулась дальше, за угол: если пройти один квартал, то как раз можно попасть в здание Зеленого Театра, где проводились репетиции их труппы. А Эстилис Эссентессер задумчиво посмотрел на хмурое небо, готовое расплескаться дождем. Осень, плачущая погода, обрывающиеся надежды. Что-то изменится лишь тогда, когда настанет лето.

Он прошел к барной стойке, аккуратно протиснувшись между двумя людьми, которые беседовали, поглощая темно-красный тягучий напиток. Эстилис извинился за беспокойство и заказал рюмку крепкого коньяка.

***

От реки дул свежий ветер, стараясь растрепать тщательно уложенные утром светлые волосы. Юнари дернула вниз шляпу, надеясь хоть как-то сохранить прическу, и снова сощурилась, глядя на фигуру в темно-синем плаще, облокотившуюся на перила Старого Моста. Наследник Мистералей бродил тут уже около часа, и сложно было определить, то ли он действительно хочет развеяться, то ли кого-то ждет.

По всему выходило, что второе, поэтому Юнари не удивилась, заметив среди людского потока уже знакомый черный силуэт Герцога Грозового Мира. Она изящно скользнула вслед за ним и остановилась неподалеку от Эвальда, чтобы видеть движение его губ, в то время как Эстилис подошел прямо к нему, двигаясь рассеянно, словно вынужденно оттесненный народом в сторону спокойно обозревающего загрязненную реку наследника Мистералей.

– Не ожидал встретить вас здесь, – произнес тот, лениво посмотрев на Герцога. – После того, как меня отправили представителем фамилии, я со многими потерял контакты.

– Что именно вы подразумеваете под словом «здесь»? – усмехнулся Эстилис, прислоняясь к перилам моста. – Облачный Мир, столицу, этот милый мост?

– Да все подряд, – махнул рукой Эвальд, улыбнувшись в ответ на эту легкую шутку. – Сначала регион, потом столицу, ибо ваше назначение в Эссентессеры для меня удивительно, ну, а в конце концов этот действительно милый, красивый старинный мост. Я не думал, что у вас найдется время для подобных прогулок.

Эстилис пожал плечами.

– Я устаю от дел, а прогулка – прекрасный отдых. Кроме того, я желаю изучить этот город, прежде чем покинуть его на достаточно долгое время. Пока я не принял фамилию Эссентессера, а значит, имею хоть немного свободного времени.

Некоторое время они помолчали, глядя то друг на друга, то на быструю воду Соу.

– Замки-то тут вешать любят, – наконец хмыкнул Эстилис. – Но, интересно, сколько несчастных влюбленных кончают жизнь, бросаясь с этого моста?

– Думаю, они выбирают другое место, – пожал плечами Эвальд, встраиваясь в шутку. – Тут слишком илистое дно. Да и хватает полицейских, готовых подхватить излише буйных.

– Вы едете в Грозовой Мир вместе со мной и Маршалом? – спросил наконец Эстилис, совсем посерьезнев.

Эвальд без слов кивнул.

– Я думаю, что мы ещё не раз сумеем серьезно поговорить, – туманно произнес Эстилис и двинулся дальше вдоль перил, оставляя наследника Мистералей задумчиво смотреть ему вслед.

Юнари снова надвинула на нос норовящую упасть под налетами ветра шляпу и зашагала к зданию правительства. Здесь ей уже было нечего делать.

***

Была прохладная ветреная ночь. С неба то и дело покрапывало хмурым осенним дождем, где-то далеко стучал неутомимый «задира», а Мальс Хор шел посреди ночи к зданию правительства. Подобные действия вряд ли понравились бы Эссентессерам, особенно Байонису, однако Маршала Грозового Мира это не интересовало. Ему требовалось понять, как именно в разные периоды истории выбирались Регенты страны, а сведения об этом располагались в архивах правительства, к которым имела доступ в первую очередь Ориаса, а прочие самостоятельно не запрашивали подобных документов.

Мальс Хор не имел права изучать их, но мог в любое время заходить в здание рядом с часозвоней, в небольшой кабинет рядом с кабинетом Байониса. Для учеников не существовало серьезной необходимости в этом, но их с самого начала приучали к тому, что было принято среди правительства. Кроме того, преемники могли решать вопросов в отсутствие самих Эссентессеров.

В кармане Хора лежал набор самых обычных отмычек, пользоваться которыми он научился среди теневиков, используя это умение лишь в крайних случаях. В здание Маршала Грозового Мира пропустили с легкостью, и тот двинулся дальше, мимо той комнаты, где предстояло находиться ему, к отделу архива, сейчас запертому. Здесь не охраняли серьезной магией замки, поскольку злоумышленник просто не смог бы забраться внутрь, ну, а Эссентессеры… Предполагалось, что всякий порядочный Эссентессер не станет среди ночи ломиться туда, куда ему заходить не положено. Однако Мальс не мог назвать себя ни порядочным, ни вообще Эссентессером. Да, Маршал. Но с другой фамилией. Совершенно другой – и выставляющий это напоказ.

С первой отмычкой не вышло, Хор попробовал применить вторую, и замок послушно щелкнул, пропуская незваного гостя внутрь помещений архива. Он аккуратно прикрыл за собой дверь, чтобы, появись по какому-то чуду здесь хоть один человек, он бы ничего не заметил. После этого Мальс нашарил на ближайшем столе светильник и включил его, пройдя затем к окну и тщательно его зашторив, чтобы с улицы никто не увидел света. Крепко сжимая в руках лампу, он двинулся вдоль стеллажей, отыскивая нужный: тот, где находились все документы о Регентах прошлого.

Хор сосредоточенно проглядывал папки, пытаясь понять, где найти необходимый материал, однако не забывал то и дело посматривать на двери: об осторожности забывать тоже не следовало. Наконец он сумел найти целую полку, посвященную Эссентессерам, начиная с знаменитого Фэйна. В первые годы существования страны Регентов подбирали по предложенной им системе, и тогда ещё не воспитывали с перебрасыванием по разным фамилиям, так что первые папки Хор мог смело отложить в сторону и заняться более поздними. Да начать с той же Ориасы, которую многие называли невероятной удачей для системы магии и всей страны. Информация о ней лежала в самой верхней папке, и Мальс с интересом открыл первую страницу.

– Что же вас так заинтересовало, господин Хор? – прозвучал в полной тишине ледяной голос Байониса.

Мальс вздрогнул и едва не уронил документы. Затем постарался взять себя в руки, аккуратно положил папку обратно на полку, развернулся к учителю и улыбнулся.

– А вам так важно это знать?

– Допустим, очень важно, – ранее застывший неподвижной фигурой в дверном проеме, Маршал Объединенного Мира сделал несколько шагов по направлению к нему. – И меня удивляет, что вы решили устраивать подобные авантюры, а не обратились за помощью ко мне.

– Допустим, – выделил слово Хор, передразнивая собеседника, – я предполагал, что вам это не очень понравится. К тому же дело касается только меня.

– А какая разница, нравится мне это или нет? – внезапно произнес Байонис с невеселой усмешкой. – Мне много что не нравилось в вашем поведении, однако ж я не вставал у вас на пути, хотя, признаюсь, потворствовать тоже не старался. Это для меня было слишком.

Хор нахмурился, осознавая, что монолог Маршала похож на какой-то полуночный сомнамбулический бред, не имеющий ни цели, ни смысла.

– О чем вы? – тихо спросил Мальс.

– Бросьте притворяться, что не понимаете, это не так забавно, как вам кажется, – с легким раздражением произнес Байонис. – Вы прекрасно знаете, о чем идет речь. А если бы не знали, то жизнь моя была бы гораздо легче.

– Да погодите же, – с упрямством сказал Хор. – Клянусь вам всем, чем только могу, что я запутался в ваших словах. Не спорю, иногда мне нравится притворятся незнающим, но здесь немного не тот случай. Я вам доверяю. И перед вами я таким образом себя не веду. Что вы имеете в виду?

– Это разговор не для архива, где нам находиться не стоит, – сухо бросил Байонис. – Сложите документы на место – и идем ко мне, все, что вы захотите прочесть, я вам потом подберу.

Хор просто кивнул, гадая, что же такого может быть между ними. Впрочем… возможно, это объясняло некоторые странности в поведении Маршала во время раскрытия дела Кея. Конечно, то были не такие уж и бросающиеся в глаза странности, и все же они присутствовали, порой сбивая с толку, как сыгранная невпопад, хоть и не фальшивая нота среди мелодии. Мальс вернул папки на место, стараясь, чтобы все выглядело точно так же, как и до его прихода, а затем потушил светильник и вслед за Байонисом зашагал подальше от архива, предварительно закрыв дверь отмычкой.

Они остановились в приемной кабинета Маршала. Оба сели за большой стол, и Байонис демонстративно скрестил руки на груди, глядя на ученика так, словно тот был его серьезным соперником. Это ещё больше запутывало: ведь только что Маршал выражал готовность помогать во всем.

– Итак, вы утверждаете, что понятия не имеете о некоторой закономерности, существующей между нами?

– Да хватит вам длинных оборотов, – с досадой поморщился Хор. – Ночь на дворе – хотите, чтобы я прямо тут заснул? Объясните проще, что это за волшебные нити судьбы, которые позволяют вам нести какую-то околесицу, причем туманную и выглядящую довольно убедительной, поскольку она идет из уст Эссентессера Объединенного Мира. Я извиняюсь за то, что выражаюсь столь резко, но меня это просто утомляет. Разве мы не выяснили все между собой, когда устраивали откровенные беседы?

Байонис молчал и смотрел на него, чуть ли не буравя взглядом. Наконец медленно произнес:

– Я никогда не сомневался в том, что покровителем Кея был ты.

Наверное, только то, что Хор в изумлении застыл, не дало ему прямо сейчас свалиться на пол. Стоило ли говорить, что в последнюю очередь он ожидал обвинения в убийствах, из-за которых сам нервничал и страдал – да что там говорить, чуть не погиб! Однако стало пугающе ясно, отчего Маршалу так не нравилась тема о покровителе: он все это время был уверен в том, что настоящий покровитель сидит с ним за одним столом и обсуждает ход расследования. Но как? Как?! Байонис не шутил, да и на бред сумасшедшего это не походило – уж слишком серьезно произносилось.

– Извините, – медленно, выделяя каждый слог, проговорил Хор, – что?

– Да хватит уже притворяться, – раздражения Маршал больше не сдерживал.

– Погодите-погодите, – он смотрел на своего «учителя», словно видел его в первый раз. – Так вы думаете, что я сам себя и приказал разделать на кусочки?

– Ловкий отвлекающий ход, – невозмутимо пожал плечами Байонис. – После этого никто не смог бы тебя заподозрить, ну, а что касается причиненного тебе вреда, то разве он был? Допустим, веки тебе и разукрасили, но разве от этого есть серьезные неудобства? Нет. Спину и глаза Кей полностью залечил. А какой ещё был резон убийце так заботиться о своей жертве и оставлять в живых ценного свидетеля?

– Я до сих пор не понял, зачем ему понадобилось меня лечить, – криво усмехнулся Хор. Его стремление скрыть ото всех состояние здоровья сыграло не самую лучшую шутку. – Однако в том, что касается причиненного вреда, я обязан вам возразить. У меня сильно ухудшилось зрение, а со спиной останутся проблемы до конца жизни. Все то, что я выставлял как излишнюю заботу о здоровье, на самом деле мера необходимости, чтобы не остаться слепым инвалидом. Я не собирался рассказывать это другим людям, поэтому и попросил врачей все скрыть, но Виррен Аймалдэн, если что, может вам показать все бумаги и рассказать об истинном положении дел.

– Да, дядя Кея Аймалдэна, – Байонис, кажется, совершенно не хотел верить. – Он может сказать мне многое, вопрос лишь в том, имеет ли это хоть какую-то ценность.

– Во всем вы ищете подвох, – устало произнес Хор. – Скажите тогда, какой резон мне был убивать всех этих людей?

– А это исходило не от тебя, а в первую очередь от Бьюкенена Аймалдэна, который со своим сумасшествием стремился убивать, – Байонис строил железные доводы. – Ты его поощрял – для того, чтобы получить в свое распоряжение усовершенствованный метод вытягивания магии и приличное количество энергии. Кроме того, ты снабжал Кея информацией, и у тебя хранился люминескарий, якобы пришедший из будущего.

– Вот так живешь-живешь, а потом выясняется, что ты на самом деле покрывал серийного убийцу, – нервно усмехнулся Мальс. – По-моему, это просто глупо. Вы хотите сказать, что я хотел убить и Адилунд Мистераль?

– Она понадобилась тебе для других целей, и ты просто обеспечил её исчезновение, а заодно уничтожил Кея, который мог стать опасным и вырвать пальму первенства из твоих рук, – Байонис произносил это ещё более уверенно, чем все старые версии, которые он, оказывается, выдвигал без особой цели, все время подозревая лишь одного человека.

– Похищение? – ахнул Хор. – Да зачем мне все это надо?

Маршал Объединенного Мира ослепительно улыбнулся.

– А вот это надо спросить у тебя.

– Думаете, я знаю? – язвительно поинтересовался Мальс. – Нет, давайте ставить другой вопрос: с какой стати вы все это время молчали и не отправляли меня в полицию, раз не сомневались в моей вине?

– Я не мог, – серьезно ответил Байонис. – Иначе все вышло бы гораздо хуже.

– Да почему?! – взорвался, не выдержав этих выносящих голову странностей, Хор.

– Я уже говорил тебе, чтобы в юности тем ещё революционером, – в противовес ему гораздо тише заговорил Маршал. – Потом исправился. А затем Мэшмет Зорренд – тогда он был совсем ещё молодым – произнес не самое приятное пророчество. Он сказал, что ко мне в ученики придет юноша, которого я должен учить и поддерживать, несмотря ни на что, иначе могут наступить большие беды для мира. Однако Зорренд предупредил, что этот юноша выступит на тех же позициях, что и я в молодости, но пойдет гораздо дольше, а начнет с убийств невиновных.

Хор схватился за голову:

– И вы… вы из-за этого решили, что я покровительствую Кею, устраиваю сложные комбинации, чтобы перевернуть всю страну вверх ногами и изменить каждую деталь? Проклятие! Самый кошмар в том, что я сейчас не способен вас в этом разубедить. – Он взглянул на по-прежнему излучавшее уверенность лицо Байониса. – Если я тут стану распинаться на все лады – вы же скажете, что это всего лишь актерская игра, да ведь? Глупо. У меня нет доказательств своей невиновности, и, к сожалению, мне придется позволить вам и дальше считать меня покровителем Кея.

– Да, все получается именно так, – усмехнулся Байонис. – Хорошо, что нас развело в разные стороны: так хоть я не буду чувствовать себя невольным соучастником убийств. Однако – ничего не поделаешь – ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь. Спокойной ночи, Маршал Грозового Мира.

========== Глава 4. Неизбежное ==========

Затянутая в серебристый плащ и из-за того смотревшаяся угловатой женская фигурка размашистым военным шагом, как на параде, двигалась вперед сквозь туманное утро. Тугой “хвост” золотистых волос был спрятан под мальчишескую кепку, и вместе с плащом это создавало издали такое впечатление, будто шел нескладный худой юноша. Однако стоило приблизиться, и становились видны крупный, чуть приоткрытый рот с пухлыми губами, тонкий нос, капельки бледных веснушек, прячущиеся на молочно-белой коже, и распахнутые глаза, в которых выражение удивленной обиды сменялось полной отстраненностью. Несмотря на то, что девушка двигалась четко, в привычном ритме, но вся её фигура оставалась зажатой, напряженной. Плечи сутулились, а голова словно готовилась в любой момент спрятаться, как у побитой собаки, ждущей новых обид от хозяина.

Кинэри Эссентессер думала, что идет одна и никто не наблюдает за этой странной её прогулкой, однако ошибалась. Пятнадцать минут назад снова опустела тяжелая коробочка в руке, и сейчас Юнари Мистераль следовала за ученицей Герцога, которой понадобилось кого-то в это утро искать. Кинэри, с которой у них почти совпадали имена, двигалась из небольшой квартиры, где провела ночь, к особнякам Эссентессеров. Её, разумеется, впустили, а следом прошмыгнула и недивимая наблюдательница, решившая во что бы то ни стало узнать, что придумала юная Эссентессер.

Последняя вышла в сад, где ещё блестели капельки прохладной росы на пожелтевшей траве и облетевших деревьях. Через пару недель они превратятся в иней: зима подступала медленно и неизбежно. На скамейке герцогской части сада сидел человек в черном плаще – Юнари не могла не узнать задумчивого Эстилиса Эссентессера.

– Доброе утро, господин Герцог, – тихо произнесла Кинэри.

– Доброе утро, леди Кинэри, – неожиданно мягко ответил он. – Вы что-то хотели?

– Да, хотела, – тряхнула головой преемница Герцога. – Я… – её голос все же звучал неуверенно. – Я собиралась вам сказать, что вы не должны здесь оставаться.

– Вам не нравится этот сад? – спокойно спросил Эстилис.

– П-при чем здесь сад? – пробормотала Кинэри, совершенно застеснявшись. – Я не о том! Вас не следует оставаться при госпоже Нистарии.

– Это невозможно, – покачал головой Эстилис. – С той поры, как я принял фамилию Тиргирхольд, я неразрывно связал себя с Герцогом Объединенного Мира. Не говоря уже о том, что сейчс я сам стал Эссентессером.

– Если вы останетесь рядом с ней, – тусклым голосом проговорила Кинэри, – то либо станете моим новым мучителем, либо я вас убью. Третьего не дано.

– Зачем же так резко? – усмехнулся Эстилис. – У человека всегда есть дополнительные пути и возможности.

– А у вас – нет. Потому что вы уже не Тиргирхольд, вы – Эссентессер, – эту фамилию Кинэри произнесла с трепетом. – Да ещё и Грозового Мира. Вы не можете выбирать извилистые тропки, здесь все очень просто: согласиться и выбрать единственную тропу или уйти и умереть. Впрочем, вам легче, чем всем прочим правителям Грозового: вы уйти можете, а вот они навсегда прикованы к своим постам, даже если этого не осознают. Прикованы – до самой смерти. Вы тоже можете защелкнуть цепь, если сегодня явитесь на церемонию, но я прошу вас: уходите, сбегайте – куда угодно, только подальше отсюда.

Эстилис некоторое время смотрел на неё и молчал, покручивая в руке сорванный сухой стебелек какого-то цветка.

– А если я хочу связать свою жизнь с Грозовым Миром? – он чуть наклонил голову вбок. – Случаются же такие сумасшедшие люди – патриоты, нет?

– Вы не такой, я знаю, – прошептала Кинэри. – Эссентессеры Грозового Мира обречены, и это я тоже знаю.

– А вы, значит, предсказательница? – в тоне Эстилиса скользнули язвительные нотки.

Кинэри внезапно замолчала. А затем, глядя себе под ноги, еле слышно произнесла:

– Да.

– Простите? – изогнул бровь Эстилис.

– Да! – воскликнула Кинэри. – Да, – повторила она уже тише. – Это довольно слабо, хотя сейчас, после того, как умер Мэшмет Зорренд, стало проявляться все явственнее. Но я молчу. Она запрещает мне пользоваться даром, – с какой-то особенной болью произнесла слово “она” Кинэри. И затухла, глядя на мокрую – ночью прошел небольшой дождик – землю.

Эстилис не двигался, только смотрел на неё. А затем решительным жестом сломал стебелек, который держал в руках.

– Не надо мне лгать, – произнес он уже жестким голосом. – У вас нет никакого дара предсказательницы, вы просто попытались придать своим словам весомость, нет?

– Вы правы, – прошептала Кинэри. – Я просто врунья. Я ничего не могу, даже убеждать людей. Ну как, как мне сказать вам, что никакое благородство призвания, никакая слава и власть, никакое почтение к Эссентессеру не стоит того, что вас ждет на этом пути?

– Успокойтесь, – в голосе Эстилиса слышалась твердость. – Я понимаю вас. Вы боитесь. Поверьте, свою дорогу я проложить сумею сам – и никогда не уподоблюсь вашей воспитательнице, слышите? Слышите? – звучно повторил он.

Кинэри робко кивнула.

– В таком случае идите к себе и не переживайте. Всего хорошего.

– В-всего хорошего, – пробормотала она и, словно стесняясь своих движений, неуклюже побрела к дверям особняка.

Юнари бросила быстрый взгляд на неподвижного Эстилиса и решила следовать за преемницей Герцога, которая уже понуро дергала ручку двери. Едва войдя внутрь, Кинэри столкнулась с Нистарией Эссентессер, на лице которой застыло суровое, почти злое выражение.

– Так значит, тебя не учили, как разговаривать с незнакомыми людьми, девочка? – произнесла Герцог Объединенного Мира. – Тогда – идем, пора объяснить.

Кинэри вся сжалась, но Нистария цепко ухватила её за руку и потащила куда-то в глубь дома. Юнари осталась стоять возле двери. Может, ей и надо было видеть, что происходило дальше, только вот видеть это она не хотела.

***

Все утро Хор не мог прийти в себя после ночных откровений Байониса. Сначала сломал себе мозг, пытаясь подобрать весомые аргументы своей невиновности, а когда голова просто отказалась работать в эту сторону, двинулся по другому направлению. Маршал утверждал, что его ученик начнет с убийств невинных, и не приходилось сомневаться в том, что предсказание относилось именно к нему. Выходит, это ещё предстояло? И Маршал Грозового Мира ради своих целей начнет уничтожать не имеющих никакого отношения к делу людей? Предсказатели не ошибаются, это временник может влиять на события будущего…

Хор очень долго думал над этим и в конце концов пришел к выводу, что ничего не может сделать, чтобы как-то это предотвратить. Оставалось только надеяться, что он не превратится в зверя и что несчастья произойдут в как можно меньшем масштабе. В конце концов, без каких-то действий Мальса в мире должно было произойти нечто более серьезное, чем гибель некоторых людей. Сделав этот вывод, он поймал себя на мысли, что думает совсем как Кей, и окончательно разозлился. В итоге Хор пообещал себе, что постарается снизить результативность предсказания, и все же позволил уставшему разуму несколько часов сна перед новым серьезным днем.

Встал он совершенно взъерошенный и неспособный толково размышлять о чем-то, кроме ночных событий. Все прочие предприятия отошли на второй план, в том числе и фокусы с Регентами, и то, что задумали они с Толлом. Мальс начал бояться каждого своего действия, потому что оно могло привести к непоправимому. Месяц назад, услышав это предсказание, он только пожал бы плечами и сослался бы на невозможность изменить судьбу, однако та жуткая ночь и разглагольствования Кея сделали свое дело: Хор уже не мог относиться к незнакомым, не имеющим отношения к делу людям как к своеобразному фону, который в случае чего не жаль. Теперь на месте этого “фона” представлялись тихая Раль, мертвая беременная Виорди, восторженный Алексис, безмятежный Чармэл, строгий Иушнице.

С раннего утра от особняка к зданию правительства отъезжали машины: один за другим Эссентессеры отправлялись заниматься делами государства, а также прощупывать друг друга и новичка Эстилиса. Мальсу следовало бы поехать вместе с ними, поскольку в ближайшие часы планировалось очередное совещание, но он сослался на болезненное состояние и остался дома. Слова насчет плохого самочувствия не были, по сути, ложью, потому что после ночных хождений по холодному городу в спине порой просыпалась ноющая боль, и Хор снова ощущал себя девяностолетним стариком. В подобном состоянии ему требовался болтливый собеседник, кто-то вроде Эвальда Мистераля, однако было бы слишком просить его развлекать себя. Ничего, пройдет пять дней, и начнется их с Эвальдом путешествие – тогда и выйдет побеседовать обо всем, глядя на жизнерадостную улыбку напротив, сверкающую практически всегда.