Текст книги "Герцог грозового мира (СИ)"

Автор книги: Юста

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

========== Часть первая. Медное кольцо ==========

Проходит день, по следам его идет другой, и, когда не гадаешь, – смерть стоит уже в изголовье у тебя.

Приди, мудрец, посмотри на города: что постигло красоту и благолепие их устройства? Где именитые исполины, которые домогались высоких титулов и приобретали их своими доблестями? Где те, которые приводили в трепет своими велениями и покоряли себе землю ужасом своего владычества?

Спроси землю, и она укажет тебе, где все они положены.

Ефрем Сирин

Лента времени: виток назад

На перекрестке, возле высокого, в два этажа, дома, бил источник. Струя лилась из медного краника в небольшую каменную чашу, откуда её можно было черпать пригоршнями, а уже дальше падала в маленький бассейн со сливным отверстием, уходя в землю. Рядом с краником на мраморной дощечке красовались два имени: Тейса и Кродис Эккиры. Лет сорок назад эта супружеская пара обустроила здесь источник, и любой человек, проходящий по улице, мог хлебнуть прохладной воды и помянуть добрым словом Эккиров.

Это место располагалось как раз на половине пути между домом и таверной старого Норра. Запустить ладонь в чашу, потащить к губам, разбрызгав на пути половину, освежить рот и лицо. Самое то в жару последнего месяца лета, и не думающую отступать перед надвигающейся осенью. И до источника, и от источника Майти передвигался любимым своим способом: бегом. Носился он всегда и везде, пугая топотом кошек, лениво примостившихся на ступеньках домов, и мелких птичек в кустах с пышными малиновыми цветами. Мать порой ворчала, что он ещё не вышел из детства, раз не желает остепениться, отец со вздохами вспоминал себя в молодости, а Майти, всего лишь тринадцатилетний и ни капельки не взрослый, бегал. По узким каменистым тропинкам – к пристани, по скалам – к горным ручьям, по улочкам их деревушки – к лавкам, к тавернам, к домам Лайве, Тида, Айки и вообще ко всем домам. Айка – полное имя Аяника – тоже была Эккир, и Майти, опрокидывая на себя пригоршни воды из источника, поминал добрым словом и её.

Он мчался через всю деревушку к источнику, использовавшемуся для орошения территории. Рядом с ним построил свою таверну Норр – чудаковатый старик, который умел разговаривать на многих языках и диалектах, а по праздникам включал посетителям самый настоящий патефон, единственный в деревне и на всем острове. Правда, он играл всего две мелодии, выученные Майти наизусть, но они звучали гораздо красивее, чем-то, что исторгал из своей трехструнницы их музыкант Гантэ. Норр когда-то жил на материке – и жил довольно богато, пока не решил оставить все и переселиться к ним в деревушку Феоло на остров Рассо.

Рассо располагался на самом юге Грозового Мира, маленький и необычайно спокойный среди всех жизненных бурь. Даже последняя война едва-едва его затронула – сначала жуткими вестями, от которых несколько перепуганных семей ушло прятаться в пещеры, а затем визитами отрядов разных сторон, но те быстро поняли, что на самом острове им делать нечего и лишь стерегли все пристани, пока не приходила другая армия. В центре Рассо жизнь текла своим чередом, и, хотя от рыбы и морских гадов многим пришлось отказаться, но дерево каттафа и весенние посевы не давали никому голодать. Под властью восставших меран остров пробыл всего несколько месяцев и ещё полгода находился в составе земель, занятых Островными, пришельцами из соседнего государства, которые били своего врага в чужом доме. От них возникало ещё меньше хлопот и беспорядков: появилась возможность безбоязненно ходить на пристани и ловить рыбу. Все повеселели: война, можно сказать, кончилась, хотя отряд солдат из главного порта не уходил ещё долго.

Рассо существовал вдали от всех удивительных технологий, и о них лишь доводилось слышать от редких гостей. Жители деревни выращивали каттафу, виноград и пшеницу, разводили пчел, пасли черных коз на скалистых уступах и мало в чем нуждались, степенно используя те способы, что применялись сотню лет назад до них. Добывать на острове было нечего, кроме древесины и, кажется, мрамора, но, по словам приезжих торговцев, на материке встречались куда более удобные месторождения, а Рассо почти весь был одной большой горой, и это порой сильно мешало. Периодические обвалы разрушали дороги между деревнями – их неторопливо чинили, и от задержек страдали мало. Но неспешность жителей не совпадала с планами людей с больших материков, и те выбирали другие места.

В отличие от остальных двух деревень острова, в Феоло встретить нового человека не было редкостью. Как раз из-за Норра. Немало чужеземцев наведывались именно в его таверну – то старые знакомые, то заказчики сладкого вина, которое старик готовил по особому рецепту, хранившемуся в секрете. Майти гордился своей дружбой с Норром: это давало возможность узнавать интересных людей и слушать их рассказы о дальних землях их огромной страны. Потом все мальчишки слушали его с открытым ртом. Поэтому, убежав сегодня из рощи каттафа, где работали они с дядей, Майти первым делом помчался в таверну у источника – поглядеть, не пришел ли кто.

Таверна располагалась на склоне горы. Ещё сотню лет назад здесь выстроили несколько платформ, и все это выглядело как огромные ступеньки над широким ручьем. На нижней располагалось крутящееся за счет бегущей воды колесо, на средней – столики, на верхней – кухня и дом самого Норра. Все они сообщались небольшими лесенками, а над некоторыми были выстроены арки. Это выглядело довольно причудливо, особенно если учесть, что стену вдоль столиков выкрасили в ярко-желтый цвет. Таверна не имела полностью закрытых участков, Норр только приладил деревянную крышу, под которой висели маленькие фонарики. Здесь он работал один, и лишь иногда приходила помогать племянница из Феоло, вышедшая замуж за плотника.

Майти взбежал вверх по лесенке мимо шумящего колеса. Хозяин находился на месте, но не возле столиков, а на кухне и с кем-то разговаривал: оттуда доносился незнакомый женский голос. Гость! Вернее, гостья. Предвкушая удовольствие, Майти взбежал ещё выше и бойко постучал в дверь. В кухню его уже пускали, но ничего особо интересного она из себя не представляла. Свои коронные блюда и знаменитое вино Норр готовил в соседнем домике, и вот туда заходили только заказчики, приплывающие с материка. Со всеми ними он говорил очень долго: пару раз Майти доводилось ожидать их внизу, и тогда он весь извелся, чуть не сбежав домой, но дотерпев на чистом упрямстве. Вышло бы совсем неинтересно, если бы Норр решил уединиться и с этим гостем. Вернее, гостьей. Судя по голосу, она была не младше мамы Айки, госпожи Эккир, чье пятидесятилетие они пышно отмечали всей деревней в прошлом месяце.

Майти постучал ещё раз, умоляя птицу-удачу, чтобы разговор на кухне не затянулся на пару часов. За дверью послышался скрип шагов, давно знакомый: так шаркал только Норр. Наконец показался и он сам.

Мама говорила, что чем старее человек становится, тем больше его лицо отражает характер. Юноше обмануть, скрыть злую или вспыльчивую натуру проще, а с возрастом через морщинки откладываются и частички души, перетекая во внешность. Старуха Тарк, низенькая и постоянно спешащая, выглядела строгой, и её побаивались дети, потому что на на них ругалась. А вот на лице Норра почти всегда оказывалось по-доброму хитрое выражение, словно приглашающее устроить какую-нибудь веселую проделку. В отличие от многих взрослых, он не чурался общения с детьми, хотя иногда вел себя странно.

– Добрый день! – выпалил Майти, глядя в окруженные морщинами ярко-синие глаза. – Можно к вам? – добавил он уже тише, потому что из-за спины Норра показалась гостья.

Ей действительно было больше пятидесяти, даже за шестьдесят, а само лицо выглядело суровым и очень усталым. Женщина смотрела совсем как Тэргис, старый солдат, живший на самой окраине Феоло. Она не походила ни на мать Майти, ни на мать Айки, ни на кого другого из виденных им людей.

– Здравствуй, мальчик, – произнесла она низковато, почти не глядя в его сторону.

– Добрый день и тебе, Майти, – Норр всегда был разговорчив. – Как видишь, у меня новая гостья. Это Арэта, она приехала с севера Грозового Мира и проведет у нас несколько недель.

– Несколько недель? – ахнул он. Обычно гости не задерживались так долго, спеша по своим делам. В других случаях Майти обрадовала бы возможность подольше общаться с чужеземцем, однако от Арэты вряд ли удалось бы добиться длинных красивых рассказов. – А чего ж так?

– Я жду своего сына, – ответила женщина таким тоном, что ему вообще расхотелось что-либо говорить.

– Он один из моих заказчиков, должен в ближайший же месяц прийти за вином, – охотно пояснил Норр. – Вот я и решил способствовать встрече матери и сына. Арэта в эти дни поживет у меня, будет готовить и помогать по хозяйству.

– А в деревню она приходить будет? – уже без прежнего оживления спросил Майти, стараясь избегать тяжелого взгляда гостьи.

– Конечно, – без тени сомнений кивнул Норр, вряд ли представляя, какие пересуды пойдут об Арэте по всей Феоло. Да в ближайшие дни только о ней говорить и станут. Догадываться, рассуждать и осуждать. – Я не намерен постоянно держать её как помощницу, свободное время она будет тратить так, как желает нужным.

– Нет, я не стану обременять людей своим присутствием, – равнодушно произнесла женщина. – А то начнут беспокоиться. Я останусь в этом доме, ведь вы же позволите?

– Разумеется, позволю, – Норр с некоторой обеспокоенностью глянул на неё. – Однако вам не стоит затворницей сидеть у меня, а то могут пойти всякие нехорошие слухи. Вам лучше иногда посещать другую таверну, чтобы люди к вам привыкли.

– Так точно, – отозвалась Арэта, снова напомнив солдата Тэргиса.

– Ты не удивляйся, Майти, она когда-то служила в армии, – тон Норра стал уважительным.

Майти слегка приоткрыл рот, глядя на женщину-солдата. Мама всегда говорила, что война – удел мужчин, а мама Айки ругала Айку, когда та носилась по саду с палкой и кричала, что это её сабля.

– И воевала против Островов? – широко раскрыл глаза Майти.

Губы Арэты вдруг болезненно дернулись, как при очень плохом воспоминании, однако она не сказала ни слова.

– Воевала, – подтвердил Норр вполне серьезно. – Однако говорить о сражениях не любит, так что не надо об этом. Лучше у Тэргиса спроси, он-то поболтать горазд, да и рассказчик получше Арэты.

– Я должна встретить сына, – вдруг бессознательно произнесла та, смотря на ясное голубое небо. – Простите, я могу идти?

– Да, да, конечно, – кивнул Норр.

– Я тоже пойду, – пробормотал Майти. – Всего доброго!

И помчался изо всех ног туда, в деревню, к перекрестку с источником – а оттуда и до дома Айки недалеко.

========== Глава 1. Несбывшееся ==========

По окну уныло барабанил дождь. На Квемеру спустились сумерки, и палату тоже накрыла полутьма. Чуть сощурившись, Мальс Хор различал контуры кровати напротив и книгу на тумбочке, но раньше, конечно, мог бы их рассмотреть лучше. Зрение значительно снизилось, и следовало благодарить судьбу, что оно не пропало совсем. А книга… Это была та самая книга, которую Толл Каэндра передал временнику-Эссентессеру через Хемену. Её Хор вытребовал у Байониса в первый же день, когда сняли повязку с глаз, и получил в комплекте с ней строгое предупреждение: читать не более пятнадцати минут, не перенапрягать зрение.

И Мальс давился, захлебывался строками, пытаясь за эти пятнадцати минут вникнуть в самое главное, отыскать среди строгого текста лазейку – но время истекло, и даже призрака надежды на замаячило на горизонте. Ставший соседом по палате Эвальд отобрал книгу и начал читать вслух, медленно, монотонно, хотя сквозь маску прорывалось волнение. Когда он закончил, в обычно веселых глазах стояла глухая тоска. Они оба все поняли без слов и обсуждений.

Дар времени мог переместить умирающего человека в прошлое, но не вернуть его обратно. А значит, их с Раль навеки разделили века – и никакого шанса на то, что когда-нибудь удастся встретиться. Адилунд Мистераль-Ричардель прекратила существовать для этой эпохи. Её объявили умершей, её вычеркнули из этой жизни, и все равно душу согревало осознание того, что где-то там, в далеком прошлом, Раль жива, она улыбается, говорит в своей негромкой манере, ищет тихие места и спешно задергивает штору на окне, когда настает время заката.

Перенесение человека во времени – крайняя мера. Лента не пойдет на нее лишь ради того, чтобы два близких человека оказались рядом. Хору оставалось лишь быть благодарным за то, что ему дали её спасти. Уна, призрачная девушка из будущего, которая могла умереть – нет, не из-за потери дара, а из-за Кея, вообразившего её сосудом энергии. Десятилетний Мальс неправильно все понял, но именно тот разговор в сочетании с ухудшающейся магией сдвинул его на другой путь, который вел в коридоры правительства, где устанавливал свой смертельный купол тишины убийца…

– Знаешь, – нарушил тогда тишину Эвальд. – В детстве нам это казалось забавным совпадением – но вдруг не совпадение? Раль была очень похожа на нашу прабабушку по материнской линии. Она не относилась к Мистералям, и, хотя в Объединенном Мире все друг другу родственники, все равно это выглядело забавно. Мы смеялись. Мы порой называли её Уной…

– Уной? – в изумлении воскликнул Хор. – Это было имя той самой прабабушки?

Эвальд слегка растерянно кивнул.

– Вот почему она назвалась так, – прошептал Мальс, окончательно все осознавая. – А я, дурак, подумал на Юнари… Если бы я сообразил, может, и вышло бы все по-другому.

– Видимо, так было суждено, – глухо произнес Эвальд. – Но ты не дал мне закончить. Про прабабушку. О ней ходили всякие удивительные слухи.

Мальс распахнул глаза:

– Ты хочешь сказать, что она и есть Раль?

– Я не знаю точно, – Эвальд смутился. – Но такое может быть. Если ты хотел знать, она мирно умерла в шестьдесят два года, родив мужу троих детей, и, по воспоминаниям членов семьи, они все были счастливы. Это только предположение, но…

– Это самое лучшее предположение из всех, – с горечью вздохнул Хор. – Но если так – выходит, её точно уже не вернуть…

– Кто знает, – Эвальд ожесточенно потер ладонью лоб. – Бывают ещё чудеса, но для таких людей, как ты, они не предусмотрены.

***

В этот ранний час возле пристани не было никого, а вход в неё кораблям и лодкам загораживала тяжелая цепь. Ещё только-только начало светлеть, а цепь убирали лишь на восходе солнца: ночные корабли здесь по древней традиции не принимали. Суеверия моряков не позволяли им появляться на спящей пристани до рассвета – считалось, что в это время там летает птица-неудача, скорбными воплями оплакивая разбившиеся о скалы суда. А встретить птицу-неудачу перед плаванием все равно как выходить из порта с дыркой ниже ватерлинии.

Юнари Мистераль выросла около моря и ещё в раннем детстве любила сбегать к лодкам, чтобы поболтать с сыновьями рыбаков и моряков. Впечатлительная девочка быстро выдавала себя, рассказывая все это детям своего круга, и мать неодобрительно качала головой, а после того, как из уст малышки вылетело простенькое, но грубоватое ругательство, ей окончательно запретили появляться на берегу.

И все же Юнари ничего не забыла с тех времен, порой нарушая запрет и убегая к бесконечному морю. Сейчас она могла легко найти общий язык с моряками. Однако цель визита на пристань была совсем другая, потому-то он и происходил тогда, когда ни один человек не прогуливался возле едва просыпающегося моря, не такого холодного, но и не такого чистого, как в родном Крылатом Мире. Когда-то его прозвали Бурым из-за большого количества водорослей, ну, а теперь вода вблизи Квемеры соответствовала этому названию: грязноватая, взбаламученная, кое-где покрытая радужной пленкой. Юнари побоялась бы нырнуть в неё, вернее, это просто было неприятно, в то время как там, дома, мальчишки барахтались возле самой пристани, иногда мешаясь под носом у плывущих лодок.

Те края, кажущиеся прекрасными, потерявшие в памяти все недостатки, то безмятежное детство и та яркость – все осталось позади, и судьба привела Юнари Мистераль в Квемеру, где свежие краски гасились дымом производств и серостью того, что люди гордо называли цивилизацией. Юнари подняла голову, любуясь наполовину ясным небом и тонкой розовой полоской над кромкой моря на горизонте. Ещё нескоро выползет неуклюжая черная лодка смотрителей, нескоро потащит за собой цепь, открывая ход кораблям, и нескоро величественные морские звери коснутся носами и боками берега, от которого отплыли так давно. Над головой прозвучал голос серебристой чайки, рассекавшей холодный воздух.

– Это в тебя сегодня вселилась птица-неудача? – строго спросила Юнари, копируя тон матери, каким та обращалась к детям с поучениями.

Чайка в ответ возмущенно крикнула. Её оскорбила эта клевета.

Позади послышался стук шагов, и Юнари, развернувшись, приветливо помахала высокому человеку в темном плаще и шляпе. Его лицо было наполовину скрыто кожаной маской, как у механика. Он поднял руку, отвечая на приветствие.

***

Целый месяц после победы новый Маршал Грозового Мира провел в госпитале, где работал ранее его мучитель. К счастью, слепым калекой он не стал, однако все эти качели «вред-лечение» серьезно ухудшили здоровье. Две недели Хор лежал с повязкой на глазах, а при выписке получил те же рекомендации, что давал ему когда-то Виррен Аймалдэн, и их требовалось выполнять всегда. Было отчего жаловаться на жизнь. Продолжительное чтение, особенно при слабом свете, исключалось категорически, а темные очки стали одним из необходимых предметов гардероба.

Со спиной дела обстояли тоже не очень весело. Хору пришлось задержаться в госпитале на месяц как раз из-за этого: только спустя четыре недели он смог нормально ходить, не жалуясь на боли. Лечение затянулось, потому что тело имело рамки вмешательства врачебной магии, а после кошмарной ночи, устроенной Кеем, Маршал и его преемник потребовали максимального воздействия, чтобы сразу же поставить Мальса на ноги. Теперь вот – аукнулось. Сроки растянулись раза в два, эффективность лечения понизилась. Однако Хор, что бы ни говорил Виррен, был рад, что тогда согласился на ускоренную выписку, ведь иначе ему не удалось бы спасти Раль.

Виррен предупредил, что с выпиской проблемы не кончатся. Кроме того, что зрение ослабло и могло ухудшаться и дальше, спина в дальнейшем обещала радовать болями при холоде, сквозняках и переменах погоды. Хор чувствовал себя девяностолетним стариком, вынужденным беречься от любого пустяка, чтобы сохранить хоть какое-то здоровье.

А вдобавок ко всему он ощущал острое разочарование от того, что рядом не осталось человека, которому можно было бы по-настоящему довериться. Раль исчезла, перенеслась в прошлое, семья всегда оставалась слишком далекой, Байонис Эссентессер думал о деле, но не о людях, и даже его откровенность о прошлом не давала поводов считать его по-настоящему искренним. Хемена растворилась в серости стен дальних кварталов вместе со своим Толлом. Ну, а Эвальд Мистераль прямо признавался, что носит маску и не собирается её полностью снимать.

Но наиболее близким Мальс мог назвать все же Эвальда. Неугомонный наследник фамилии и названый брат Раль лежал в том же госпитале, а после смерти Кея практически сразу выздоровел. Тем не менее, госпиталь он не покинул, считая своим долгом оставаться рядом с человеком, который уничтожил убийцу его сестры. За весь месяц Хор так и не услышал его смеха, зато последние две недели, получив возможность видеть, постоянно встречался с приветливой улыбкой.

Эвальд счел нужным переполошить половину госпиталя: видимо, иначе он дела и не делал. Сначала с шумом и спорами переселился в палату Мальса на соседнюю кровать, предупредив Виррена, что их выпишут только вдвоем. Затем принялся, как мог, развлекать Хора, который первые дни не мог двинуться с места. Эвальд болтал на все темы подряд, притаскивал книги и читал их вслух, порой даже устраивал концерты, правда, без аккомпанемента фортепиано. Довольно быстро больные, привлеченные этим, начали посещать палату, и там стало ещё оживленнее, так что задачу Эвальд выполнял на ура.

Из-за всего этого Мальс не скучал ни одного дня в госпитале, а шутки и разговоры отвлекали от тягостных мыслей о Раль, о Кее, о всех его жертвах. Побежденный Бьюкенен Аймалдэн не собирался отпускать своего убийцу: сколько уже раз последний со стоном просыпался от кошмаров, в которых его или Раль медленно мучили, прежде чем убить. И потом несколько часов приходил в себя – давала знать обостренная чувствительность к снам. Эвальд болезненно хмурился, выясняя у него детали кошмаров, и постоянно расспрашивал Виррена о том, как бороться с ними. В дело шли разные травяные настойки и даже уколы, от которых Хора начинало мутить. В конце концов Хемена, несколько раз его навестившая, принесла какой-то особый чай из горных цветов, и он смог отогнать почти все дурные сны.

В первые две недели у Хора были моменты, когда он мог просто лежать и думать, впитывая ушами весь окружающий мир, а глазами – лишь боль и темноту плотной повязки. И тогда снова и снова в памяти проносились все недавние события. Уже без ужаса, с отстраненностью пересматривая последний свой разговор с Кеем, Мальс вдруг столкнулся с необычайно странным ощущением, словно бы смотрел в кривое зеркало, которое, искажая детали, верно передавало суть. В замутненных безумием словах Бьюкенена Аймалдэна звучали отголоски позиции самого Хора, его беседы с адмиралом Иушнице незадолго до гибели последнего.

Кей ошибался, плутал в своем сумасшествии отвергнутого человека, непризнанного гения науки, господина чужих судеб, палача, кладущего кровавые жертвы на алтарь будущего счастья. Он – вольно или невольно – лгал, когда уверял Мальса в ночь смерти Виорди, что служил ради людей. Нет, Бьюкенен Аймалдэн старался только ради себя. Лечил – потому что он, талантливый и образованный лекарь, должен был хранить жизнь каждого больного, а вместе с этим – свою репутацию и самолюбие.

Кею нравилось ощущать себя хозяином чужих жизней, и он играл в справедливость, подбирая жертв с пороками, хотя за пороки следовало бы истребить половину человечества, и все же она жила, а кто-то даже поднимался от страстей к высотам духа. Бьюкенен убивал, потому что хотел убивать, мучил, потому что хотел мучить, исцелял, потому что гордился своим призванием, но гордился той гордыней, которая толкала его к пропасти. Не имевший настоящей семьи, отвергнувший даже брата и сестру, выполняющий обязанности словно бы отдельно от всех, кого он мог любить, кроме самого себя?

Но Хора пугала их внезапно обнаружившаяся схожесть. Кей проповедовал то же, что когда-то обсуждали они с Иушнице: достойный человек способен выходить за границы закона и морали, если это несет пользу остальным. Мальс помнил, что говорил он сам на эту тему. «Закон нужен людям, которые не умеют выстраивать себе рамки». «Или выстраивают их неправильно», – добавил тогда адмирал. Фраза показалась лишь выпадом, однако потом Хор увидел Кея. Умного, талантливого человека, который свернул не на тот путь, но до самой смерти не мог и помыслить, что в чем-то ошибался.

Месяц назад Мальс считал, что идет по абсолютно верной дороге, сейчас же проснулись сомнения – буквально во всем. Допустим, достойный человек ради достойных целей может преступить границы, но попробуй ещё ответить: а достойный ли ты человек? И чем станет ответ – превозношением, близостью к правде, подменой действительного желаемым? А цели? Стоят ли они потраченных средств – чьих-то слез, чьей-то бессильной злости? Собственного если не падения, то постепенного движения вниз?

Мальс осознавал, что подобные сомнения с ним надолго. Что ж… пожалуй, это было правильно.

Приходил и Байонис – со строгой периодичностью в два раза за неделю, рассказывал новости, общался с Эвальдом по поводу его обязанностей, которые надлежало выполнять именно сейчас, но натыкался на упрямство и прямой посыл подальше. Весь госпиталь, подкупленный затеями наследника Мистералей, мог подтвердить, что тому необходимо «продолжать лечение». В конце концов Маршал согласился с тем, что дела подождут, а в следующий свой визит принес шахматы.

Эвальд моментально загорелся, а вслед за ним – и половина гостей палаты. Пошли турниры, жаркие баталии и не менее жаркие обсуждения. К тому времени Хор уже снял повязку, поэтому принимал во всем активное участие. Заглядывал на пару партий и Тэйр Аймалдэн, тоже оказавшийся любителем древней игры. Мальс успел познакомиться со многими пациентами, однако близкой дружбы ни с кем не завел. Он оставался верен сдержанности и сейчас, а потому все гости палаты сосредотачивались на Эвальде и друг друге, в то время как Хор слушал. Он знал их – они практически не знали его.

Перед выпиской Байонис явился с вестями уже касательно той идеи, которую они разворачивали в Грозовом Мире. Пока что её решили опробовать лишь там. Уже назначили Герцога, никому не известного представителя Тиргирхольдов, работавшего на оккупированной территории даже в годы войны. Знание региона, очень сильный дар и политический опыт стали причиной этого выбора, как говорил Маршал, но Хор имя Герцога Грозового Мира слышал впервые.

Эстилис Тиргирхольд. Эстилис Эссентессер.

***

В качестве пропуска в здание правительства предъявляли приглашение от одного из Эссентессеров. Юнари продемонстрировала сразу четыре, не сумев не покрасоваться. Солдаты на входе придирчиво изучили каждое и в конце концов пропустили, а она, довольная, зашагала дальше по коридору, устеленному коврами, к приемным всех Эссентессеров.

«Колечко, колечко, выйди на крылечко», – пробормотала Юнари полную ерунду, убедившись, что никто не слышит. В эту игру они играли совсем маленькими, но довольно редко, потому что игроков требовалось человек пять, а желательно – ещё больше. Не всегда находилось столько желающих развлечь малышку Мистераль, хотя сама она эту забаву любила. А колечко она вчера вечером положила в карман – позолоченное, с эмалью, способное хранить в себе любые воспоминания.

Первым делом Юнари решила зайти к Регенту Объединенного Мира, Ориасе Эссентессер. В приемной оказалась хмурая секретарь лет сорока, пристально оглядевшая посетительницу и только после этого отправившаяся сообщить Регенту. Вернувшись, она передала, что нужно подождать ещё полчаса. Юнари с легкостью кивнула: что-что, а вот ждать она умела. Ждать и наблюдать.

Колечко, колечко, выйди на крылечко. Оно выйдет, хоть и не сразу решится.

Секретарь старательно составляла какой-то список, перелистывая две папки, лежащие на столе. Отчего-то интересно оказалось наблюдать за тем, как она опускает перьевую ручку в чернильницу: поднося к самому отверстию, замирая, затем стремительно макая, вытаскивая и снова замирая, чтобы дать излишку чернил стечь обратно. Лишь после этого ручка степенно двигалась к листу бумаги, чтобы оставить там аккуратный темно-синий след, по цвету почти такой же, как и платье секретаря. Юнари смотрела, как другая её рука, ухоженная, с ровно подрезанными ногтями, подцепляет уголки страниц и листает, листает, а сосредоточенный взгляд удостаивает вниманием каждую строку.

Сидела она за маленьким столом, напротив окна, и свет оттуда падал на все документы. Медный светильник дожидался вечерних часов, стоя строго слева, чтобы при письме не мешала тень от правой руки. Юнари восхищало то, как грамотно и с порядком обустроили эту комнату и наладили жизнь в ней. Стены выкрасили в тускло-спокойный голубой. Поставили два стола, соприкасающиеся углами и стоящие параллельно дверям, одна из которых вела в кабинет Регента, другая – в коридор. Над столом Ориасы висел портрет Фэйна Эссентессера, сбоку от окна – часы, чтобы на них без особых усилий могли смотреть и Регент, и секретарь, и посетитель, располагавшийся на удобном кресле по другую сторону стола. Все здесь было выверено с математической точностью, более свойственной мужчине, чем женщине.

Наконец дверь плавно открылась, и оттуда вышла Ориаса Эссентессер. Ей было тридцать шесть. Целеустремленная женщина с уверенным взглядом черных глаз из-под тонких бровей, короткой стрижкой волос того же цвета и резко выраженными складками возле рта, Регент походила на строгую учительницу, которая всем ставит оценки.

– Здравствуйте, леди Мистераль, – она прошествовала за свой стол и села, сложив домиком гибкие красивые пальцы музыканта.

– Здравствуйте, госпожа Эссентессер, – Юнари Мистераль склонила голову, выражая уважение к правительнице Объединенного Мира.

– Рондер говорил мне о вас, – Ориаса пододвинула к себе блокнот. Кроме него, чернильницы с пером и хрустального графина, наполненного водой, на столе ничего больше не было.

– Маршал Грозового Мира предлагал мне поехать с ним, – произнесла Юнари как кокетливая дама, выбирающая, какому из поклонников отказать, какого – выбрать на этот вечер.

– Ну а вы? – быстро спросила Ориаса.

– А вы? – теперь Юнари уже была серьезна.

– А что я-то? – не поняла собеседница. – Я хотела знать, принимаете ли вы его предложение.

– А я хотела знать, одобряете ли вы его предложение, – честно пояснила Юнари. – Увы, я, в отличие от вас, не могу знать, происходит ли там в действительности что-либо серьезное и значимое, что желательно увидеть своими глазами.

– Оно там произойдет, – пообещала Регент, нахмурившись. – Как раз сейчас вы можете наблюдать, как далеко зайдет идея Маршалов преобразовывать управление регионами.

– Мирами, – мягко поправила её Юнари. – Не принижайте их достоинства. Благодарю за совет, пожалуй, я действительно отправлюсь вместе в Грозовой, а что выйдет дальше – решит уважаемая судьба. В конце концов, мое дело не спасать эту страну, а только смотреть.

– Смотреть можно по-разному, – голос Ориасы был суров, хотя в глазах виделось несколько иное выражение. – Как Регент благодарю вас за то, что вы делаете.

– А я благодарю вас за готовность помочь, – улыбнулась Юнари и встала. – Я напишу вам из Грозового Мира, а теперь позвольте мне не отнимать больше драгоценное время Эссентессера.

– До встречи, – с внезапной искренней доброжелательностью произнесла Ориаса.

Следующим по коридору располагался кабинет Маршала Объединенного Мира, одного из немногих, кто в разные периоды сочетал в себе два Эссентессерских поста, причем довольно успешно. Он был самым старшим и самым опытным среди всех правителей, однако не пользовался безоговорочным уважением, поскольку предпочитал большинство планов выполнять в тайне от остальных. Несмотря на то, что на всех совещаниях Байонис Эссентессер вел себя, как честный член их союза четырех, он позволял себе выходки государственного масштаба, порой совсем неясные. Одним из таких предприятий и стала перестановка в управлении регионами, повлекшая за собой появление новых правителей.