Текст книги "Льются слова, утекая в песок...(СИ)"
Автор книги: Владислава
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)
– Значит, ты всё-таки меня съешь? – спросила совсем тихо она.
– Я подумаю, – голос Глеба был таким же нормальным, как и прежде, и рыжеволосая натянуто улыбнулась, приподнимаясь на локтях. Парень мимолётно прикоснулся к её губам, а после лёг рядом, внимательно рассматривая черты лица Гроттер. – Я всё-таки волк. Но предпочитаю питаться исключительно жаренным мясом. Или хотя бы с какой-то термической обработкой.
Он поднялся на ноги и протянул рыжеволосой ладонь, помогая ей тоже подняться, а после прижал Таню к себе, целуя её в губы.
– Ты убил столько людей! – отталкивая его от себя, воскликнула Гроттер.
– Это всего лишь сценарий, – пожал плечами Бейбарсов. – Если серьёзно, то тут очень мало реальных актёров, разве что мы с тобой, вот и всё, – он пожал плечами.
Тане как-то не особо верилось, но когда она оглянулась, то осознала, что на самом деле, возможно, эти люди действительно не были такими уж и живыми до этого. Она вдруг подумала, что кровь гораздо больше походит на какое-то слишком яркое, но всё же вино – или в крайнем случае сок.
И пахло перебродившим виноградом.
– Какие глупые декорации, – словно опьяневшая, пробормотала Таня. – А ещё знаешь что? Я жутко боюсь крови, как оказалось, – она прикрыла на мгновение глаза, а после, не сумев справиться со своими страхами, вдруг потеряла сознание…
Когда рыжеволосая наконец-то открыла глаза, место, в котором она оказалась, было уже совершенно другим. Ни единого намёка о доме, таком уютном прежде, а сейчас залитом кровью, даже не оставалось. Гроттер приподнялась на локтях, а после вдруг осознала, что лежит на траве, мягкой, сухой и приятной наощупь – росы не было и, кажется, солнце как раз было в зените, но в лесу всё равно сохранялся приятный полумрак. Таня улыбнулась сама себе и повернулась на бок, пытаясь рассмотреть окружающий мир более внимательно и понять, где именно она находится – увы, но она даже толком не осознавала, что происходит вокруг, а после непонятной потери сознания перед глазами всё кружилось и плыло.
Бейбарсов лежал рядом и, когда Гроттер проснулась, тоже открыл глаза – он явно не спал, а лишь прислушивался к каждому её движению. Таня сначала вспомнила о том, что этот человек убивал, и убивал множество раз, наверное, превращаясь в волка, но после осознала, что ей это не претит. Она сама не понимала, почему так, но никакого раздражения, никакого даже намёка на отвращение, пусть самое малейшее, не возникало, и Гроттер чувствовала даже что-то слишком странное – ей казалось, что в подобном поведении, в подобной жизни есть что-то слишком интересное и романтичное, чрезмерно прекрасное, чтобы вот так просто взять и оттолкнуть от себя подобные чувства.
– Проснулась уже? – усмехнулся парень, протягивая руку. Рыжеволосая лишь кивнула, сжимая его ладонь и устраиваясь рядом с ним, прикрывая глаза и чувствуя, как остатки воспоминаний окончательно превращаются в тени забытого прошлого. Она не могла вспомнить, были ли там какие-то люди, реально ли всё то, что происходило в тот жуткий момент – сейчас всё действительно казалось пустой стеной, которая состояла из сплошного страха и кошмара.
– Проснулась, – наконец-то ответила она, целуя Бейбарсова в щёку. – Мне кажется, что всё просто не может быть так хорошо, – Гроттер вздохнула.
– Забудь, – отмахнулся Глеб. – Мы вместе, и вряд ли кто-то посмеет помешать нам. Мы одни в этом мире. Будь уверена.
Таня кивнула. Ощущение одиночества практически полностью поглотило её, и рыжеволосая забыла о том, что мир вокруг существовал. Она хотела ответить что-нибудь ещё, но вдруг пространство разорвал резкий звук чего-то непонятного – глаза Бейбарсова на мгновение расширились, и он пробормотал что-то о том, что этого не было указано, а после, уже явно запоздало, Гроттер почувствовала какую-то слишком сильную боль – и, оглянувшись, краем глаза успела поймать мелькнувший силуэт третьего реального человека в этом мире. На кроваво-алом костюме не оставалось ни единого следа…
Когда Бейбарсов открыл глаза, он ещё надеялся на то, что дурацкая история закончилась иначе. Она ведь попросту выскользнула из-под его контроля, и Глеб не понимал, почему они вновь ворвались туда, возвратились пусть только на мгновение, но всё же в канон. Дурацкие несколько часов, проведённые там, на самом деле были чистой романтикой – но Глеб прекрасно помнил конец.
И он оказался совершенно не таким, как реальность.
Гроттер лежала на кровати рядом с ним – всё в том же дурацком красном костюме, на котором пока что не выделялась ещё свежая кровь…
А ещё со странной бледностью, пересохшими, словно перед смертью, губами, рыжими волосами – словно в тон… И простреленная дурацкой пулей.
Глеб взмахнул рукой, останавливая кровь, но на этом его способности целителя заканчивались – потому что, судя по всему, были задеты жизненно-важные органы. Пуля не прошла навылет, а где она застряла – огромный вопрос, потому что не факт, что переход между реальным и книжным миром не сказался на Гроттер. И лишь одно можно было утверждать с точностью – Таня умирала, умирала медленно, но уверенно – до вечера она не выдержит.
– Таня? – испуганный голос, послышавшийся со стороны, вызвал вдруг приступ ненависти – Бейбарсов, оглянувшись, столкнулся взглядом с недоумевающим, испуганным Валялкиным.
Глебу на мгновение показалось, что все его мысли куда-то растворились. Волчья ненависть всё ещё кипела где-то глубоко в душе – Валялкин меняет не только нормальную жизнь, он перекручивает даже тот канон! Глеб не стал бы использовать незнакомую книгу – он прекрасно знал, что всё закончилось прекрасным домом в соседнем городке, практически не меняющейся с возрастом Гроттер и маленькими волчатами, которые предпочитают находиться в человеческом облике.
Но не её смертью.
– Ты её убил! – воскликнул Валялкин. – Это ты виноват в том, что она умерла, ты стрелял в неё!
– Я стрелял? – Бейбарсов как-то криво усмехнулся, а после рванулся вперёд, вдруг хватая Валялкина за горло. – А поясни мне тогда, почему оружие в руке держишь ты? Валенок, ты хотя бы понимаешь, что это ты в неё стрелял? Это ты её убил!
Нет, у Глеба сейчас не было волчьей силы, но магия оставалась. Ударной волной Валялкина отбросило куда-то к стене, а ружьё, которое он сжимал до этого в руке, оказалось на полу. Сейчас оно было разряжено и абсолютно безвредно, но всего лишь мгновение назад стоило Тане жизни – сейчас Гроттер вряд ли реально было спасти, и Глеб даже не видел никакого способа помочь ей. Если бы ещё Гроттер была в сознании – но нет, она уже едва дышала, и только то, что кровь не шла, помогало ей всё ещё оставаться живой и даже не терять столь активно, как прежде, силы – но надолго этого не хватит. Кровоостанавливающие заклинания, к тому же, бывают весьма опасны – и Глеб прекрасно понимал, что ничего не сможет сделать.
– Я не мог, – отрицательно покачал головой Иван, поднимаясь на ноги – каждое движение явно давалось ему с трудом после подобных полётов по комнате, но Ванька упорно старался продемонстрировать, что он совершенно не боится. Валялкин вздохнул и подошёл очень медленно к Тане, всматриваясь в побледневшие черты её лица.
– Она уже практически не дышит, – прошептал он. – Она умирает…
– А ты только заметил? – Бейбарсов посмотрел на него с такой ненавистью, что Валялкин вновь отступил на шаг. – Это ты в неё выстрелил – и теперь сожалеешь, да? Мерзкая тварь!
Первым желанием было убить Валялкина прямо сейчас – вырвать ему сердце из грудной клетки, просто разорвать его на мелкие кусочки, – но, перед тем, как вновь вскинуть руку и использовать заклинание, Бейбарсов вновь бросил беглый взгляд на Таню – и наконец-то одумался. Ему давно следовало понять то, что на самом деле Гроттер действительно умирает, а вот отправить Валялкина на тот свет можно в любое мгновение.
Всё-таки бросив каким-то останавливающим, замораживающим заклинанием в Ивана, Бейбарсов подошёл поближе к Тане и присел на край кровати, сжимая её ладонь. Гроттер даже не принимала магическую энергию, она просто не чувствовала практически ничего. Казалось, она уже окончательно умерла, и лишь тихое, едва заметное дыхание свидетельствовало о том, что она доселе не умерла. Она словно уснула в это мгновение, но почему-то сильно побледнела и забыла о существовании солнца – Бейбарсов отказывался верить в то, что она умирала, но книги…
Книги!
Глеб прекрасно помнил главное правило – любое противоречие реальности с книгой стирается в пользу книги, если человек ещё не умер. Но Таня была жива – и если она сумеет пережить этот переход, то должна проснуться в новой реальности если не абсолютно здоровой, то по крайней мере уже на относительной стадии выздоровления.
– Я могу ей помочь? – вдруг вновь поднялся Валялкин. – Нет, нет, – он отрицательно покачал головой, – это сделал не я, это ты, некромаг, во всём виноват, и…
– Заткнись! – не сдержался Бейбарсов. – Убирайся отсюда, и чтобы духу твоего здесь больше не было, – он, не обращая больше внимания на всё вокруг, потянулся за книгами – увы, но здесь ничего под руками не было, разве что один достаточно толстый том, который совершенно не внушал некромагу доверия – какая-то серия рассказов, непонятный и недочитанных им до конца.
Думать, впрочем, не получалось – чем быстрее произойдёт переход, тем больше будет у Тани шансов хотя бы попытаться выжить. Поэтому, отбросив мысли в сторону, Глеб поспешно раскрыл книгу и почувствовал, как магия уже сама льётся вокруг, уничтожая мелкими буковками слов стандартную реальность…
– Прошу, милая, проходи скорее, – послышался старый, неприятный и до жути скрипучий мужской голос; он принадлежал высокому, седовласому старику с морщинистым и очень маленьким лицом. Мужчина сильно горбился и опирался на какую-то трость, дорогую, украшенную камнями, но от этого не менее уродливую. Да и вообще, складывалось такое впечатление, что его не могло исправить совершенно ничего – никакая одежда, пусть даже самая дорогая, и уж точно не эта гадкая трость.
– Я не понимаю, зачем вы меня сюда привели, – девушка, совсем ещё молодая, лет восемнадцати-девятнадцати на вид, наверное, годилась мужчине едва ли не в правнучки, вот только совершенно не была на него похожа. Она была стройна, а красивое закрытое платье из весьма дорогой материи лишь подчёркивало великолепную фигурку, которая, впрочем, в юности кому-то могла показаться слишком худощавой. Художник, наблюдая за гостями краем глаза – те слово не замечали его, остановившегося в глубинах своей мастерской, – лишь усмехнулся.
Увы, все женщины сейчас стремились к тому, чтобы немного пополнеть. Странная мода на молодых, красивых, белокожих, но при этом далеко не худеньких женщин художника раздражали. Некоторые его коллеги с восторженным видом рассказывали о том, что полнота – это признак богатства, а рисовать таких женщин сущее удовольствие. Они всегда занимали много места на картине, но почему-то это вызывало восторг – парень же считал, что наличие лишнего жира не может быть причиной для гордости ни для мужчины, ни для женщины.
Глеба это раздражало. Собственно говоря, на заказ он людей никогда не рисовал – наверное, именно по причине наличия таких уж неприятных типажей, – разве что только лица, но очень редко. В основном у него заказывали пейзажи или натюрморты, и это тоже стоило немалых денег. Некоторые клиенты говорили, что трудно отыскать художника, у которого роза походит на розу, а не на какой-то красно-зелёный кружок с пятном внизу, которое кто-то именует горшком для цветов – Бейбарсов терпеть не мог подобную манеру, поэтому у него получалось всё порой даже слишком реалистичным. Некоторые картины, впрочем, казались странными для общества – из-под кисти выходили мрачные леса, полуразрушенные замки, среди которых витали миллионы призраков и порой можно было увидеть что-то слишком страшное, сгорающие на кострищах ведьмы, выкрикивающие проклятья и сыплющие заклинаниями по священникам, которые почему-то не могли этому противостоять…
Бейбарсову нравилось писать портреты – вот только он всё равно не мог пойти на поводу у традиций, поэтому в основном, выполняя заказы богатых дам и создавая что-то привычное, с берёзой или дубом посередине, ну, или со столом с фруктами, порой просил их служанок, стройных, симпатичных, но бедных девушек задержаться немного и всё-таки позволить нарисовать их. Обычно они соглашались – собственно говоря, каждой было приятно после любоваться на собственный великолепный портрет, подобного которому нет у хозяйки.
Но эта девушка явно была знатной – но всё такой же хрупкой и стройной, как и все те дочери бедняков, которые часто встречались на его пути, а кожа её совершенно не походила на бледную, практически просвечивающуюся – богачек; чуть смугловатая, какого-то необычного, не аристократического, но и не сельского оттенка, она прекрасно сочеталась с пышными рыжими кудрями, сейчас собранными в французские косы, столь модные сейчас; на лице её не было ни одной веснушки, что сильно удивило Бейбарсова – всё-таки, она была слишком красивой, как показалось ему сейчас. Аристократические манеры, которые чувствовались в каждом движении, свидетельствовали о том, что она была дворянкой, и что-то в этом образе выбивалось из всеобщего понимания.
– Почему ты до сих пор обращаешься ко мне на “вы”, Танечка? – удивился старик. Он ещё больше нахмурился, и теперь и без того уродливое лицо превратилось в нечто до того отвратительное, что Бейбарсову отчаянно захотелось как минимум отвернуться. – Ведь ты уже месяц как моя жена!
Художник скривился. Жена. Ему жутко захотелось выйти из тени и выгнать гостей из своего дома – как только такая великолепная, идеальная девушка может терпеть прикосновения столь старого, отвратительного человека?
– Господин Клопп, я ваша жена только на бумагах, – отрицательно покачала головой рыжеволосая, отворачиваясь от него. – Посему я буду обращаться к Вам так, как считаю нужным.
– Здравствуйте, – Бейбарсов наконец-то покинул свой угол, прерывая не слишком интересующую его беседу. – Я могу чем-то вам помочь?
– Да, – кивнул тут же старик. Глеб усмехнулся – голос его вблизи казался ещё более отвратительным, но никакой нормальный человек не скажет об этом клиенту, если, конечно, не желает как можно скорее избавиться от него. Бейбарсову же было интересно знать, что именно хочет заказать подобная пара, поэтому он с интересом следил за ними, ожидая услышать ответ. – Я хочу заказать портрет своей жены.
Он приобнял девушку за талию, но Таня, скривившись, тут же отступила на шаг; вероятно, у старика было очень плохое зрение, потому что он этого не заметил и даже ни капельки не разозлился, но Глеб буквально чувствовал повисшее в комнате отвращение – наверное, её муж действительно ни разу даже не прикасался к своей жене, судя по тому, как она реагирует даже на невинные объятия и положенную на талию руку.
– И какие у вас есть пожелания? – Бейбарсов хотел было сказать, что он не рисует портреты, но, вновь отметив про себя, насколько хороша Татьяна, передумал отказывать.
– Я хочу, – на губах Клоппа появилась какая-то неприятная улыбка, – чтобы моя жена… – он призадумался, – была на портрете обнажённой.
Бейбарсов едва не поперхнулся. Он видел, как покраснела девушка, покосившись на своего мужа – да и сам почувствовал себя достаточно неловко в подобной ситуации. Нет, конечно, всё можно понять, но подобные заказы были мягко говоря странными – и слышать это от человека далеко не молодого было удивительно.
Татьяна, скользнув взглядом по художнику, покраснела ещё сильнее и тихо, наверное, надеясь на то, что никто, кроме мужа, её не услышит, промолвила:
– Вы с ума сошли? Это же мужчина! Чужой, между прочим, мужчина!
– Ну и что? – тут же удивился старик. – Разве ты не понимаешь, что не в этом дело? Люди искусства редко обращают внимание на что-то подобное, – он говорил настолько уверенно, словно и сам был человеком искусства, что, естественно, не было правдой. – К тому же, я имею право увидеть тебя без одежды хотя бы на картине! – он внимательно посмотрел на Татьяну. – Или ты желаешь вновь вернуться в старое поместье своего отца и быть Гроттер не только по фамилии, а и вновь по званию? – в голосе у старика почувствовались стальные нотки – его жена пыталась показать, что она совсем уж против, но почему-то тот был неумолим. – Ты и так не выполняешь семейных обязанностей, поэтому сделаешь то, что я хочу!
Гроттер – кажется, такова была фамилия у девушки, – сильно побледнела – кровь отхлынула от её лица, и сейчас она походила на какого-то едва ли не призрака, который из последних сил держится в этом мире. Она смотрела на своего мужа с предельной ненавистью, словно собираясь проклясть его и просто здесь сообщить, что ничего делать не будет, но после всё же сдержалась и, посмотрев на Бейбарсова, вздохнула, соглашаясь.
Старик подался вперёд и что-то быстро-быстро зашептал на ухо девушке, явно убеждая её сделать ещё что-нибудь или приводя дополнительные доводы. Она лишь мрачно кивала, словно не замечая, что художник так и не ушёл никогда, и порой вздыхала, бросая на Глеба грустные взгляды.
Бейбарсов, наверное, должен был отказаться от подобного, вот только слишком уж понравилась ему девушка, чтобы просто так отпустить её. Поэтому, не прислушиваясь к семейной ссоре, он внимательно смотрел в окно, следя взглядом за первым снегом, который только-только начал падать. Осень подходила к концу, и холодные снежинки прикрывали красные и оранжевые листья, пряча их от человеческих взглядов, возможно, навсегда. Люди поспешно прятались в дома, не желая оказаться в подобной ситуации на улице, и Глеб и сам не хотел бы сейчас оказаться там, ещё и в лёгкой одежде. Наверное, погода была противной – поднимался сильный ветер, и удивительным было как минимум то, что знатная семья вообще поехала сюда.
Бейбарсов жил далеко не в самом богатом районе города – на первом этаже была его мастерская, на втором – небольшие жилые комнаты, которые порой превращались в нечто подобное, когда ему надоедало сидеть внизу в холоде; дом был пусть и не слишком маленьким, но уже достаточно старым, но Глеб привык – у него, к тому же, оказалось не так уж и много денег, чтобы куда-нибудь перебираться. Здесь вокруг жило одно мещанство, но эти люди, деловые и всегда уверенные в собственных поступках, парню нравились намного больше, чем медлительная, несобранная аристократия, постепенно отмирающая и встречающая закат собственной власти. Скоро уже не будет и королей, а дворянам придётся отступить – вполне возможно, что эта девушка не успеет даже состариться, когда вокруг будет царить законодательство и всё прочее. А вот Клопп… Нет, вряд ли старик доживёт до чего-то подобного – да оно и не нужно ему.
– Ну что же, детали вы оговаривайте сами, а я пока пойду, – промолвил он. – Татьяна, ты доберёшься до дома сама.
Девушка кивнула. Глеб удивлённо покосился на старика, не понимая, как девушка должна оказаться дома – не пешком же ей идти, – но после отмахнулся от этих мыслей, подумав, что проблемы-то не его. Он лишь вновь скользнул взглядом по стройной фигурке Татьяны и прикрыл за её мужем дверь, запирая её на замок.
– Меня зовут Глеб Бейбарсов, – представился наконец-то парень, оставшись наедине с рыжеволосой – та смотрела на него с некоторым недовольством, смешанным с интересом, а после бросила заинтересованный взгляд на картины, которых здесь, внизу, было множество. Она внимательно рассматривала изображённые на картине чёрные розы, которые, вероятно, понравились девушке больше всего, любовалась ими с таким желанием, будто бы хотела купить.
– Татьяна Гроттер, – мило улыбнулась она, протягивая руку; Глеб, прикасаясь губами к тонким пальцам рыжеволосой, едва сдержал усмешку – девушка была великолепна, и единственным её изъяном действительно служил старый, отвратительный муж, который, пожалуй, вызывал у него больше негативных чувств, чем Таня – положительных.
– Очень приятно познакомиться, – промолвил он. – Пойдёмте наверх?
– Но ведь ваша мастерская здесь.
– Боюсь, температура этого места не особо совпадает с намерениями и желаниями вашего мужа, – немного неуверенно ответил Бейбарсов. – Поэтому лучше подняться наверх.
Татьяна кивнула. Она не особо и сопротивлялась, словно это не казалось ей настолько уж неприятным, как она пыталась продемонстрировать при муже, поэтому девушка сейчас абсолютно спокойно поднималась за ним на верх, ступая осторожно по старым, рассохшимся ступеням, которые скрипели под её ногами. Девушка шагала очень аккуратно, но всё равно явно опасалась, что сейчас упадёт или по крайней мере сломает каблук на своей обуви – поэтому она содрогалась и каждый раз оглядывалась на Бейбарсова, который шёл за нею. После девушка вдруг остановилась и обернулась к Глебу лицом. Парень, остановившийся ступеньки на три ниже, тоже замер, внимательно рассматривая Гроттер и пытаясь понять, что именно она будет говорить.
– А это действительно правда? – поинтересовалась девушка.
– Что именно? – удивился Бейбарсов.
– То, что на самом деле вас девушки интересуют исключительно как модели… И что самый отвратительный мужчина привлечёт вас намного больше, чем самая прекрасная женщина на свете?
– Что?! – Бейбарсов смотрел на девушку так, словно она сошла с ума. – Кто вам сказал эту ерунду?
Ответ пришёл ещё до того, как Таня ответила – Глеб лишь ожидал подтверждения своих предположений.
– Просто мой муж пытался уговорить меня, – улыбнулась она. – И использовал такой аргумент. Простите. Я не хотела вас обидеть, – она хмыкнула и вдруг прикоснулась губами к его щеке – практически мимолётно, но всё же ощутимо, – и, оставив замершего художника на лестнице, поспешно взлетела на следующий этаж.
Когда Бейбарсов поднялся следом за нею, Таня замерла посреди комнаты, внимательно рассматривая обитель художника, а после на мгновение оглянулась, окинув его взглядом, и вновь принялась осматриваться.
Наверху раньше было две комнаты, но, увы, дом оказался настолько старым, что стена, к счастью, не несущая, попросту не выдержала – таким образом комнаты, можно сказать, слились воедино, и сейчас ни о каких дверях не было даже и речи. Окна тут были тоже далеко не самыми большими, и Таня лишь усмехнулась, покосившись на свечи, которые лежали на столе в углу глупой стопкой. Канделябр, далеко не самый дорогой и, кажется, отлитый из обыкновенного железа, пока что пустовал – наверное, Глеб использовал его лишь тогда, когда кого-то приглашал наверх. Вот и сейчас – отыскав спички и ловкими движениями установив свечи, он вновь бросил немного неуверенный взгляд на рыжеволосую, а после отмахнулся от немного странных мыслей – почему-то при одном воспоминании об отвратительном муже рыжеволосой ему становилось как-то немного не по себе, но было бы глупо сейчас думать о таких мелочах.
– Проходите, – усмехнулся он, окончательно позабыв о том, что вообще-то следовало бы обращаться к девушке немного вежливее. – Какую конкретно ваш муж желает картину?
– Моему мужу абсолютно плевать на антураж, – пожала плечами девушка. – Его, как мне кажется, в восемьдесят лет как раз начало интересовать обнажённое плечико вышагивающей впереди дамы. Поэтому не стоит переживать по тому поводу, понравится ли ему – делайте так, как удобно вам.
Тонкая шаль, которая доселе лежала на узких плечах Гроттер, скрывая её от чужих взглядов, словно случайно упала вниз, демонстрируя достаточно глубокий вырез платья, которое явно предназначалось для какого-то вечера. Татьяна немного содрогнулась от холода, но шаль не подняла – казалось, ей было абсолютно всё равно, что в доме у художника на самом деле слишком похолодало, а возвращаться домой она не сможет как минимум по той причине, что на улице был слишком сильный ветер. Девушка смотрела на Бейбарсова таким испытывающим взглядом, словно желала что-то от него услышать, но после вдруг так же порывисто отвернулась, отказываясь от собственных мыслей.
– Вы можете готовиться и устраиваться так, как вам будет удобно, – холодно промолвил Глеб, невольно отворачиваясь от девушки, которая уже потянулась к шнуровке платья. Любая тень стыда, что раньше немного омрачала её лицо, сейчас превратилась в нечто абсолютно отсутствующее и ненастоящее – Татьяну вдруг перестало беспокоить то, что она окажется абсолютно обнажённой перед глазами совершенно чужого человека.
– Вы отворачиваетесь, – спустя несколько мгновений промолвила она. – Почему?
Она вновь скользнула взглядом по Бейбарсову – художник ей понравился; в отличие от всей этой глупой аристократии, в нём оказалось что-то воистину королевское – и Таня была уверена в том, что именно этот человек обязан разговаривать с императорами и обладать огромными поместьями, а не такие, как её муж и остальные его друзья – пропившие свой разум и чувство прекрасного, потерявшиеся в мыслях собственной выгоды, в угоду демонам сребролюбия потерявшие любые чувства.
– Рисовать меня вы тоже будете вслепую? – поинтересовалась Гроттер. – Может быть, подскажете, где мне сесть?
Впрочем, решение девушка приняла сама – когда Глеб оглянулся, рыжеволосая уже прилегла на кровать, а её тонкая, полупрозрачная шаль словно сама обвилась вокруг девичьего тела, прикрывая совсем немного грудь и скользя по линии бёдер, оставляя в образе Гроттер какую-то недосказанность, ощущение слишком сильной загадки.
Бейбарсов нахмурился. Рисовать девушку совершенно не хотелось – скорее, возникало желание прикоснуться к ней и провести ладонью по нежной, бархатной, чуть смугловатой коже, вот только это уж явно выходило за рамки его обязанностей, поэтому, немного порывисто хватаясь за краски, художник поспешно принялся рисовать, пытаясь хотя бы немного отвлечься от прекрасной нимфы, оказавшейся вдруг в его доме.
Таня внимательно наблюдала за ним, следила за тем, как он уверенными движениями рисовал её. Гроттер с интересом рассматривала черты лица своего художника – его иссиня-чёрные волосы, такого же цвета глаза, которые порой даже пугали её столь пристальным и чрезмерно внимательным взглядом, длинные тонкие пальцы, в которых парень сжимал кисть – всё это вызывало странное чувство идиллии и отсутствия времени, и Таня уже даже не пыталась поймать нить времени за хвост – это было ей не нужно, она просто спокойно наблюдала за уверенными движениями художника, не чувствуя, как откуда-то издали подкрадывался предательский, крайней неудобный холод, от которого хотелось зарыться в тёплые-тёплые одеяла и спрятаться как можно дальше, лишь бы вновь не попасть в плен холодного потока воздуха, не чувствовать на себе его мерзкого дуновения.
– Всё, – наконец-то промолвил Бейбарсов. – Можете одеваться, дальше я спокойно дорисую сам.
Он вновь, словно действуя по какому-то листу с указаниями, отошёл к окну, внимательно наблюдая за тем, как в причудливо-безумном танце скользили мириады снежинок. Улицу замело; люди по колено утопали в снегу, а ведь они были куда привычнее Татьяны – сейчас из дома, пожалуй, невозможно было бы и выйти.
– Всё замело? – удивлённо поинтересовалась Татьяна совсем тихо. – Наверное, и кареты моего мужа даже близко нет – как и обычно, он просто меня забыл… Что ж, это не так уж и плохо, – она улыбнулась. – А как вы считаете?
– А я считаю, что только сумасшедший способен выйти в лёгоньких туфельках и платье на улицу, кутаясь в несчастную шаль. Для осени, это, конечно, было бы нормально, но эта погода больше к лицу январю, – пожал плечами Бейбарсов. – Поэтому, конечно, решать не мне, но будьте внимательны, выходя на улицу. Не хочется, чтобы вы заблудились спустя несколько шагов.
– Это всё пустое, – отмахнулась девушка, пожимая недовольно плечами, и выдохнула, скривившись. – Дурацкие корсеты! – Бейбарсов, конечно, так и не оглянулся, но слышал, как она легонько топнула ногой, отчего скрипнули половицы слишком уж старого дома. – Помогите мне.
– В чём? – удивился Глеб, вновь не удостоив её и взглядом.
– Я не могу застегнуть это проклятое платье, – спокойно промолвила Татьяна – когда Бейбарсов оглянулся, он увидел, что девушка и вправду практически одета, вот только платье её оставалось расстёгнутым. Рыжеволосая повернулась к художнику спиной, улыбаясь про себя. – Ну, поможете вы мне, или так и будете стоять столбом?
Глеб, напомнив себе о том, что это самая стандартная просьба, подошёл поближе, прикасаясь к тонкой, жутко неудобной, наверное, шнуровке, начиная застёгивать платье.
– Вы словно боитесь ко мне прикоснуться, – упрекнула его тут же девушка, замерев и словно ожидая, когда Бейбарсов сделает ошибку и прикоснётся к её обнажённой коже. – Может быть, мой муж был прав?
– Ваш муж – дурак, – холодно ответил Глеб и, словно позабыв о том, что она была всего лишь очередной дамой, заказавшей пусть странный, но всё-таки портрет, откинул в сторону пелену рыжих волос, обнажая шею девушки, и прикоснулся губами к коже, чувствуя, как содрогнулась Таня. – Может быть, – художник говорил уже слишком тихо, настойчиво обнимая девушку за талию, – он и не задумывал ничего подобного, но я уверен в том, что сейчас дверь моего дома не откроется, потому что её попросту запер снег. Вы же видели, там нет порога и очень низкий фундамент – мне следует радоваться, что первый этаж не затопило, – он вновь поцеловал её, забывая о том, что это всё выходило за рамки приличия.
Рыжеволосая, словно та змея, вывернулась в его руках, но вместо того, чтобы выскользнуть из объятий и отскочить, лишь повернулась к художнику лицом, ложа руки ему на плечи.
– Мой муж действительно дурак, – тихо прошептала она, – но раз вы не можете нормально завязать шнуровку этого платья, то, возможно, поможете хотя бы снять его? А то после того, как вы завязали его, я совершенно не могу дышать.
Бейбарсов лишь кивнул, скользя ладонями по обнажённой спине девушки и развязывая тонкие завязки. Платье скользнуло на пол, и Татьяна осталась в одном нижнем белье – сейчас уже никакая шаль не мешала изучать взглядом её идеальное, великолепное тело. Рыжеволосая, отвечая на уже более настойчивые поцелуи, скользнула кончиками пальцев по пуговицам его рубашки. Ей казалось, что она буквально вспыхнула изнутри – Глеб прижимал её к себе, даря какое-то необычайное чувство тепла, такого близкого и родного, но спрятавшегося в один жуткий момент от неё несколько месяцев назад.
Художник потянул её за руку, присаживаясь на кровать – Таня подалась вперёд, нависая над ним и отвечая на каждый поцелуй, зарываясь пальцами в густые чёрные волосы; её нижнее бельё упало на пол рядом с туфлями, но девушка, совершенно обнажённая, словно вдруг и вовсе потеряла всякое чувство стыда. Она выгибалась в руках у художника, чувствуя явственно каждое его прикосновение, каждый поцелуй, но совершенно не сопротивлялась, получая от этого непонятное, неизвестное для неё удовольствие. Одежда Бейбарсова тоже уже оказалась на полу – сейчас Гроттер, пусть и аристократке, было совершенно наплевать на то, что этот дом совершенно не походил на идеальное место для жительства; она, пусть прежде смотрела на сие место свысока, сейчас была даже благодарна слишком низким порогам, тому, что снег всё равно не позволил бы ей выйти из дома, своему сумасшедшему старику-мужу, что заставил оставаться здесь и позволять рисовать себя. Всё это сложилось в великолепную палитру обстоятельств, превратившихся в нечто большее, чем просто вспыхнувшая минутная страсть.
