Текст книги "Льются слова, утекая в песок...(СИ)"
Автор книги: Владислава
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)
…Когда-то давным-давно жила могучая, всесильная тёмная ведьма. Было у неё всё, что только могла пожелать любая другая женщина – и деньги, и слава, и клиенты часто заходили за советом, и даже найти свою любовь она могла так быстро, как и щёлкнуть пальцами. Но шли годы, и ведьма начинала стареть, терять свою первозданную красоту, а за маской уже не могли спрятаться её злые-презлые глаза.
Черты лица его внучки искажались злобой. Феофилу было уж и посмотреть страшно на то, в что она медленно, но уверенно обращалась.
Некромага не трогало время. Но сказки его становились всё более страшным ии запутанными, и Феоил чувствовал, как на его старые плечи опускался груз ответственности.
– Сегодня я пришёл к тебе в последний раз, – устало и мрачно проронил Безликий, останавливаясь рядом с ним. – Сегодня я в последний раз предлагаю тебе рискнуть и поставить всё на победу. Если проиграешь… Они что так, что так умрут. А если выиграешь – они будут живы.
Феофил кивнул. Его жизнь – он знал об этом с самого начала, – была ошибкой. Его жизнь – лишь миф для поддержания двух полумёртвых неопытных магов, которых даже он, могущественный когда-то волшебник, теперь не мог вытащить на свободу из того кошмара, в который они сами себя затолкали. Своими деяниями, творениями, чарами. Всем, что у них было.
– Но для этого мне надо обрести тело, – Безликий подступился к некромагу. – И тогда ты сможешь спасти свою внучку.
Феофил усмехнулся.
– Что тебе надо?
– Только коснуться метки, – отозвался Безликий. – И я перейду в него.
Он и вправду протянул пальцы – рубашка была уже прожжена отвратительным клеймом, и оно сияло ярче любой звезды на плече у молодого некромага. Безликий смотрел на Бейбарсова, уже представляя, как душа молодого некромага окажется частью круговорота ненавистного Безликого.
Но Феофил всегда был хитрее, чем о нём думали. Стоило только коснуться метки, как тонкая, почти растворившаяся в воздухе нить вспыхнула – Зеркало Тантала говорило о себе.
Все они боролись против Безликого. Но чтобы победить, надо не отдать ему тело некромага. Чтобы победить, Глеб должен выжить.
Безликий закричал – истошно, страшно, таким знакомым для его, Феофила, внучки голосом. Его черты лица менялись – из пустоты проглядывалось что-то живое.
Но его лицо не стало острым и угловатым, он не стал выше и шире в плечах, а чернота не вспыхнула во взгляде. коварство и злоба теперь плескались в небесном взгляде, светлые пшеничные волосы будто бы колосились на ветру зерном…
Такое зло не могло долго прятаться в теле несчастного юноши, потерявшего свою волю, свой рассудок при встрече с чтецом. Теперь Безликий кричал, извивался на полу, но не мог вырвать эту капельку испуганного, но такого искреннего добра из собственного тела.
Он взвыл, отчаянно пытаясь вытолкнуть себя из этой подобы, но не смог. Мальчишка уже стал его частью, и их души слились в безмерном коловороте.
– Ты всё равно умрёшь, – прошипел Безликий. – Я мог бы подарить тебе шанс, но ты сам от него только что отказался!
Феофил только коротко кивнул. Он знал об этом. Он видел, как растворялись в воздухе тела Глеба и Тани – теперь они не блуждали по сказкам мысленно, теперь они сами стали частью уготовленных книг.
У них осталось право только на одну историю. В некромаге и на неё не осталось сил, но Феофил отлично знал, откуда их сейчас можно было почерпнуть. И он был готов на эту жуткую, страшную жертву.
Что-то пошатнулось, качнулись невидимые весы мирового баланса. И пальцы Феофила Гроттера сжались на корешке книги, которую он уготовил для Глеба и Тани.
Их истинная история была в его руках.
***
Гудел вокруг потусторонний мир. Мёртвые будто бы проносились мимо – это Грань, то самое страшное место, до которого дотягиваешься, касаешься кончиками пальцев и будто бы не понимаешь, как такое могло случиться. Как человек мог здесь оказаться? Но страх, непонятный, завораживающий, будто бы бурлящий в крови, никак не давал покоя.
Гроттер была поразительно бледна. Губу её рассекал тонкий шрам, будто царапина, и она дрожала от холода. Глеб отчаянно хотел её согреть, но не мог дотянуться, не мог коснуться её по-настоящему. Они обратились в тени.
…Что-то в стороне замерцало. Засиял неизвестный, невозможный свет – и Таня зажмурилась, словно пытаясь разобрать, что происходит.
Перед ними стоял её дед. Уставший, измученный, тоже уже потерявший своё временное тело. Теперь он тоже был только оторвавшейся от тела душой, тенью себя настоящего.
Он протянул Бейбарсову книгу – тот сжал её как-то непроизвольно, словно пытаясь защитить от тёмной пропасти под ногами, от дикого кошмара, витавшего вокруг сотнями, тысячами теней. Люди умирали, они все падали туда, в смерть, а после рождались и поднимались из далёких глубин. И они видели всё это своими глазами, не имея шанса отпечатать ни в единой книге.
– Вот и всё, – прошептал Феофил. – Я нашёл её. Я нашёл Вашу Историю. Прочитай её, некромаг, и всё будет нормально.
– Я не могу, – покачал головой Бейбарсов. – Я больше не могу прочесть и слова. Моя сила иссякла.
– Я дам тебе силу, – Феофил улыбнулся с огромным трудом. – Только протяни руку и возьми её.
– Откуда?
– Моё воскрешение – ошибка. Но я отдаю свою вечность, чтобы она была у вас, – как-то странно, испуганно прошептал Феофил.
Всё засверкало. Холодом обожгло пальцы, и Глеб протянул руку непроизвольно, будто бы пытаясь поймать свет.
Душа Феофила Гроттера раскололась на тысячи маленьких кусочков, рассыпалась пустотой и обратилась в поток чистой любви и боли. Бейбарсов чувствовал, как сила вливалась в него, как насыщала разум – и первые слова открытой на первой же странице книги разрезали воздух.
Феофил Гроттер отдал свою вечность для того, чтобы они с Таней могли выжить. Могли ухватить свою маленькую капельку счастья.
И Глеб знал, что эту книгу они пройдут от начала и до конца.
– Но ведь я тоже имею право голоса!
…Казалось бы, только что она произнесла жуткую, кощунственную фразу – все моментально уставились на неё, будто бы на ненормальную, а кто-то из жалких, гадких министришек отца даже засмеялся.
Тане хотелось рыдать. Зачем она на этом свете нужна, если даже совет её отца-короля не желает прислушиваться к её мнению?
– Моя дорогая, – проронил папа, – Я думаю, тебе стоит немного отдохнуть. Иди в свои покои, поспи. Не стоит углубляться в дела королевства, ведь это мужское дело!
– А разве есть какая-то разница между тем, мужчина я или женщина? – вспыхнула Таня. – Ведь если у меня есть хорошие идеи, то их можно реализовать что так, что так! Вы ведь даже не пытаетесь проверить, будут ли предложенные мною способы действенны!
– Милочка, – сердито возмутился советник по провизии, – мы работаем в этой сфере уже много лет. Если вы почитали много умных книжек, это не даёт вам права лезть куда-то дальше, чем бальные платья. Дело девицы – удачно выйти замуж и удовлетворить своего мужчину в постели, а потом нарожать ему детей, да не кривых и косых… Воинов-сыновей и тихих дочерей! Так что идите отсюда и не мешайте нам всем работать!
Гроттер почувствовала себя неизменно чужой в этом отвратительном мирке. Она смотрела на стены, выкрашенные самыми дорогими красками королевства, смотрела на мраморный пол, на дубовый стол, на трон, мягкий и удобный, на золотую корону папы – и однозначно сталкивалась со сплошным холодом и непониманием.
Она отчаянно ждала того мига, когда отец за неё заступится. Разумеется, он может остаться при своём мнении и раз за разом повторять, что политика – не женское дело, но когда его дочери прямо говорят, что дело её – широко раздвигать ноги да не разговаривать слишком громко – это уж слишком! Ведь речь идёт не о жалкой простолюдинке, а о принцессе, будущей правительнице огромного королевства!
– Ступай, деточка, – вместо того, чтобы встать на её защиту, проронил король. – Иди отсюда. Не стоит портить настроение министрам перед обсуждением важного дела.
– А доселе мы обсуждали неважные дела? – холодно спросила она.
– Ну кто ж будет утруждать твой разум сложными делами… – покачал головой король. – Послушай, Таня, тебе не стоит влезать не в своё дело. Иди в комнату. Тебя ждёт твоё рукоделие, к тому же, тут обсуждаются не женского ума дела.
Гроттер вспыхнула. Она привыкла к тому, что её ни во что не ставят, но сегодня папа перешагнул через все границы.
Она поднялась и, гордо вскинув голову, направилась к двери. Но, впрочем, в ответ на её уверенный шаг за спиной раздались только громкие и издевательские смешки, будто бы Таня не заслуживала на малейшую каплю уважения.
И она почему-то была абсолютно уверена в том, что и отцовский смех догонял её и толкал в спину. Ведь, возможно, король отчаянно желал, чтобы его дочь не лезла под руки!
В конце концов, он всегда мечтал о сыне. Чем он столь грешён, что его супруга сумела только один раз выносить ребёнка, и этим ребёнком оказалась именно его непослушная, амбициозная и, по мнению короля, такая глупая дочь.
Ведь что женщина может понимать в мировой политике? Как может выражать собственное мнение? На что, в конце концов, тогда сдались мужчины?
…Таня вихрем ворвалась в свои неизменно бежево-розовые покои. Она – и папа знал об этом, – терпеть не могла всё розовое и нежное, но, тем не менее, вынуждена была носить эти поросячьего цвета платья, эти дикие, отвратительные наряды, ведь девушке положено!
Она всегда по последней моде, всегда такая, как её хотят видеть, всегда в этом жутком маленьком мирке…
Девушка швырнула на пол розовую вазу, любимую – не свою, папинькину, конечно же, – и рухнула на ковёр рядом с морем осколков. Зажмурилась, будто бы пыталась изолироваться от того противного мира, что он выстроил, но почему-то ничего так и не получилось.
Ей хотелось выйти из этой комнатушки и подышать свежим воздухом. Без отвратительного корсета, без надоедливого правльного розового цвета. Просто такой, как есть, в мужском, с распущенными дикими волосами, а не уложенными и политыми духами.
Она вынимала шпильки одну за другой, а после взяла расчёску и безжалостно раздирала кудри на части, пока наконец-то копна волос на голове не превратилась в привычное, родное гнездо.
Сидеть было неудобно – девушка подперла дверь в свои покои, чтобы не явились помогать вездесущие служанки, и теперь пыталась расстегнуть корсет.
Он поддался не с первого и не с десятого раза, но всё же поддался. Наконец-то дышать можно было с лёгкостю, со свободой, и девушка запрокинула голову, позволяя себе насладиться белизной потолка, такого яркого и так легко противопоставляющего себя этим пошлым стенам.
Платье соскользнуло к её ногам, и Таня рванулась к тайнику. Уже темнело – но она не зажгла свечу, ведь найти рубаху, штаны и высокие сапоги было до такой степени просто!
Она надела их за считанные секунды – ведь тут не было ненавистных крючков и ленточек, – перевязала волосы простым куском ткани – чтобы они не лезли в глаза, – и подошла к окну. Конечно, второй этаж – но принцесса давно уже научилась выпрыгивать из своих покоев правильно, ничего себе не повредив.
…Она соскользнула в сад и тихо двинулась к ночному городу. Стража дремала на постах, никто и не собирался останавливать её, и девушка чувствовала себя до дикости свободной, вольной, аки птица, не обременённой лишними людьми.
Город ещё не уснул. Сияли окна домов, в тавернах слышался звон посуды, а Гроттер просто шагала вперёд и наслаждалась отчаянной свободой. Тут в ней никто не мог узнать принцессу, никто не мог поймать её за руку, никто не мог оттащить к отцу.
Стоило только подумать об этом, как чужие сильные пальцы сомкнулись на предплечье. Таня обернулась, но узрела лишь пожилую женщину, прятавшую лицо в тени капюшона не только от солнца, а и от тусклых уличных фонарей.
Та не проронила ни единого слова, лишь повела по грязным улочкам принцессу следом за собой, в темноту, туда, где их никто не мог услышать. Таня не знала, почему повиновалась, но следовать за этой женщиной было до дикого правильно и логично. И Гроттер делала то, что желала – наконец-то никто не мог повторить пустую фразу о её безопасности, потому что рядом никого и не оказалось.
– Ты хочешь быть сильной, – прошептала женщина. – Ты хочешь повелевать этим миром. Но тебя держит за руку твоя же родня, тебя не пускают к твоему счастью, потому что ты не такая. Ты не столь покорна, как им хочется, не склоняешь голову, когда отец шипит на тебя… Желаешь ли ты стать всесильной?
– А кто не желает? – хрипло рассмеялась Таня.
– Только если ты готова заплатить достойную цену, – ведьма крепче сжала её руку. – Тогда я помогу тебе. Сделаю так, что ты будешь бессмертна, вечно молода и вечно могуча.
– Говори.
– Сначала согласись.
Таня знала, что это опасно – ведь ведьма могла потребовать что угодно. Но перед её глазами всё ещё стоял отвратительный министр, повторяющий рефреном – “да ты пригодна только раздвигать перед мужем ноги, и радуйся, что хоть для этого понадобишься!”.
А однажды какая-то подобная скотина станет её мужем. И она выскользнет из деспотии отца только на несколько секунд, чтобы навеки оказаться в руках своего отвратительного тирана-супруга. Ведь среди мужчин нет людей, которые могли бы оценить её по достоинству. Им всем нужен её статус и её тело, а она сама – никому. И у простой девчонки куда больше шансов отыскать истинную любовь, чем у могучей королевы.
Таня шумно выдохнула воздух. Ей не хотелось мириться с собственной болью и тем, что она никому не была нужна. Не хотелось вечно жить в страхе, что её гадкий муж будет издеваться над нею и не даст и капли власти.
– Я согласна.
– Сколько б это ни стоило?
– Да.
Ведьма заулыбалась. Она откинула капюшон, но в темноте Таня так и не смогла рассмотреть черты её лица.
Принцесса сжала её ладонь и теперь пытливо всматривалась в темноту, пытаясь понять, что же ей даст и чего пожелает ведьма.
– Ты будешь бесконечно могуча, – прошептала старушка. – Ты сможешь своими чарами останавливать армию. Но сердце твоё покроется льдом, который не пробить даже самому сильному мужчине. Если ты, вопреки всему этому, сумеешь отыскать свою истинную любовь, сумеешь найти того, с кем провела бы вечность без остатка – считай, цена уплачена, и ты будешь жить с ним в бессмертии до тех пор, пока не устанешь от существования и не пожелаешь уйти на покой. Но коль нет – спустя тридцать лет сила покинет тебя, равно как и твоя вечная молодость, и твоё бессмертие. Если ты не отыщешь любовь, то через тридцать лет тебя ждёт только пустота!
Таня уже не имела времени отказаться. Она только чувствовала, как обожгло её ладонь, оставляя кровавый след на коже – и одёрнула было уже руку, но ведьма только рассмеялась.
– Ты согласилась, деточка, – прошипела она. – Теперь всё. Ходу назад нет. Теперь ты повязана заклинанием. И помни, что любовь никогда не приходит тогда, когда её зовут.
– Если что, – упрямо отозвалась Таня, – мне хватит и тридцати лет для того, чтобы насладиться этой жизнью. Ведь теперь я могуча и не могу умереть, верно?
– Верно, – кивнула ведьма. – Иди. Получи то, что тебе нужно. Только будь осторожна и помни, что твои силы – в твоих руках, и тебе решать, на что их повернуть.
***
Домой она вернулась, когда уже почти наступил рассвет. Но времени тянуть не было – девушка и не хотела совершенно спать, будто бы встреча с ведьмой подарила ей дополнительные жизненные силы, дала второе дыхание и что-то ещё неуловимо прекрасное и идеальное, такое, от чего ни один человек в этом мире неотказался бы даже за очень большие деньги.
Таня вздохнула. Секунды тикали – вот-вот её позовут на завтрак, придут служанки, а она ведь до сих пор не в постели!
Но она не хотела, чтобы эти надменные девицы расчёсывали её. Нет, она отыскала лучшее своё – синее, – платье, застегнула его, пытаясь овладеть чарами, прошептала неведомое прежде заклинание, и волосы сами улеглись в прекрасную причёску.
Но этого было мало. Она бросилась к своему маленькому тайнику, куда положила дар заезжавшего три года назад в королевство менестреля. Тогда он сказал, что иногда врагам столь тошно играть, что лучше умереть – и дал ей сильный яд.
Маленькая бутылочка, казалось, только обрела большую ценность за минувшее время. Таня сжала её в руке, а после потянулась и к элитному вину – другому дару от другого кавалера.
Яд мирно растворился в бутылке, не осталось и кристаллика, и принцесса улыбнулась себе под нос. Взвесила в руках бутылку, посмотрела в последний раз в окно и двинулась на завтрак.
…Отец её потерял голову тот же миг, как завидел заветное вино в руках у дочери. Давно он искал этот сорт – теперь не же подумал о том, откуда юная девушка могла взять драгоценный алкоголь.
Он разлил его по бокалам – бутылки хватило на каждого министра, хотя он им плеснул совсем мало, лишь бы ощутить вкус, – и королю.
Когда же отец остановился у бокала Тани, ей казалось, что надо бы вскрикнуть и остановить их. Ведь это преступление, она не имела никакого права…
– Тут не осталось вина, – промолвил отец внезапно. – Но да ничего. Пьяная женщина слишком доступна, тебе пока рано познавать вкус разврата, моя дорогая.
Пока рано! Значит, он уже запланировал, кому отдаст её, решил, что она станет женой того отвратительного заморского короля, что будто бы пожирал её взглядом…
Вся доброта моментально развеялась. Таня послушно ждала, пока все они выпьют своё вино – а после закричал от ужаса и дикой боли, разрывающей их на мелкие части.
Она завопила – стража прибежала сразу же, но было уже поздно. Бедные министры, её несчастный папочка – все они, мёртвые, лежали на полу с перекошенными лицами, а она сжимала в руках пустой бокал и, дрожа, рассказывала, как отец случайно забыл налить ей – закончился драгоценный напиток.
И ей поверили. Ей поверили, потому что она – единственная надежда этой страны.
И как только Его Величество похоронят, она станет следующей королевой великой державы.
Первый день её тридцати лет оказался самым чудесным на свете.
***
Бейбарсов проснулся от кошмарного сна – тот повторялся уже много-много раз. Каждый день к нему приходила прекрасная девушка – красивая, умная, сильная, такая, как он искал. И каждый раз, стоило только ему протянуть руку, чтобы дотронуться до неё, она осыпалась льдом, и он чувствовал, как его душа тоже превращается в какой-то камень.
Сначала это казалось глупой шуткой придворных магов, или кому там ещё он насолил. После – завидным повторением глупого сна. А теперь – это было пророчество, от которого он никак не мог избавиться.
…За столом Глеб сидел больше похожий на тень, чем на живого человека. Отец его взирал на парня с некой строгостью и непониманием, ведь сын его обращался в тень самого себя, медленно но верно становился прахом.
– Что случилось, Глеб? – наконец-то спросил мужчина. – Вот уж, наверное, три месяца я не видел на твоих губах ни одной улыбки.
– Просто кошмары.
Бейбарсов ведь не девица, чтобы рассказывать отцу, генералу, что он пугается из-за смерти неизвестной доселе ему девушки, которую он умудрился полюбить по этим коротким упоминаниям в диком кошмаре.
– Когда-то давно, – проронил отец, – мне из дня в день снилась твоя мать. И я нашёл её в одном далёком государстве. Искал три года, но нашёл.
Глеб поднял на него взгляд, будто бы не понимал, зачем отец говорил ему всё это, не осознавал, каков был смысл игры.
– Теперь ты должен найти свою возлюбленную, – строго проронил отец. – Твоей матери вот уж пять лет как нет на свете. Нам нужна женская рука в доме. Если это сделает тебя счастливым – езжай.
Глеб смотрел на него долго и пристально, будто бы отчаянно пытался понять, действительно ли отец давал согласие. Но он лишь кивнул – коротко и ясно. Больше Глебу не потребовалось подтверждений, чтобы и вправду броситься туда, в неизвестную даль, где ждала его возлюбленная.
***
Прошло долгих два года с той поры, как он покинул родной дом. Два года скитаний. И теперь Глеб стоял посреди родного города, у своего сожжённого дома, не понимая, как такое могло случиться.
Он обернулся, будто бы пытаясь найти кого-то, кто поведал бы ему о случившемся. Но рядом стояла лишь старая женщина, прятавшая лицо под капюшоном своего дорожного плаща.
– О, мой мальчик, – просипела она своим хриплым голосом, будто бы молчала уже много-много лет. – Ты покинул это место два года назад, а с тобой из страны умчалась удача. Сначала мы проиграли одну важную войну, и нашего короля свергли. А потом держава оказалась в пылу гражданской войны, и множество страшных птиц терзало её на части – стервятников, возжелавших получить ещё немного мяса этого израненного человека – страны!
Глеб побледнел. Два года назад ему не было дела до государства, да он и не знал, что случится такое, но теперь вернулся и застал руину.
– Твой отец был не из тех, кто ждёт страшного мгновения смерти. Он бросился в бой одним из первых, и его войска двинулись за ним. Но это оказалось полнейшим провалом. Он был сильно ранен в битве, а достойного лекаря так и не отыскали. Он умер от кровопотери и надеждой на устах, что его приемники возьмут управление войском в свои руки и успокоят державу. Но он так и не успел произнести имя своего наследника, а тебя не было, и его ученики подрались прямо над его остывающим телом. И каждый забрал с собой часть войска. Кто-то проигрывал, кто-то побеждал, но все они – и ученики, и воины, – рано или поздно попросту погибли.
Бейбарсов не смел задать ни единого вопроса. Он знал, что не должен был покидать отца тогда, что следовало остаться, вот только теперь не было ни единого шанса вернуть время вспять.
– Но и потом не стало легче, – прошептала старуха. – Всё только утягивало твою страну в бездну! Король, что взошёл на трон, оставил вместо дворца кровавые руины, и весь город запылал, вся держава запылала! Всё, это больше не имело никакого смысла – бороться! Они проиграли так просто и так быстро, что уже и времени дышать не оставалось. Так что…
– А это можно исправить?
– Я вижу, жертовность горит в твоём сердце. Что бы ты отдал за то, чтобы твоё государство было счастливо?
– Всё, что угодно! – в пылу воскликнул Бейбарсов, но старуха лишь мерзко захихикала, словно призывая его немедленно забрать свои слова обратно.
– О, как это мило, – покачала головой она. – И счастье своё? Любовь?
– Да!
– Тогда… Тридцать лет бессмертия у тебя есть, милый, – она сжала его руку, и ему показалось, будто бы ладонь прорезала нечеловеческая боль. – Тридцать лет твоего всемогущества. Ты возьмёшь свою страну своей стальной хваткой, ты заставишь их пойти по истинному пути, и они больше не станут сходить с этой дороги. Но за это все тридцать лет ты будешь одинок. И ежели не найдёшь ту, что твоё одиночество разобьёт, потеряешь через тридцать лет и силу, и вечность. Коль найдёшь – всё твоё.
Он долго смотрел на неё, но руку не убрал. Не было ни страха, ни корысти в тёмных глазах юноши – он лишь ждал того момента, когда сможет удержать весь этот мир в своих руках ради справедливости и чести, когда заставит всё это играть по старым правилам, по тем, что придумал ещё его отец.
Страшно ему не было.
***
– Ваше Величество…
Она неохотно подняла голову и посмотрела на одного из своих советников по военным делам. Тот выглядел таким жалким и таким несчастным, что Татьяне невольно стало его жаль.
– Я тебя внимательно слушаю, – сухо пороронила она, но уже по голосу было понятно, что ни о какой внимательности речь не шла. Она была гордой и равнодушной, злой и спокойной – двадцать девять лет прошло, и остался всего один год, так ничтожно мало в сравнении с дикими тридцатью годами! Она хотела вернуть время вспять и потратить хотя бы несколько секунд своего прошлого на поиски истинной любви, но раз уж не получилось – гори оно всё пропадом!
– Его Светлость… – советник поймал недовольный взгляд королевы и поспешил исправиться. – Это ничтожество, Первый Маршал, согласился пойти с вами на мирные переговоры.
Она скривилась и посмотрела на своего советника, будто бы тот предложил неимоверную дикость.
– Хорошо. Сегодня вечером, его устроит? – она откинулась на спинку трона и посмотрела на советника, будто бы тот мог поменять что-то и отказаться исполнять волю королевы. – Впрочем, мне всё равно. Позови Ивана, я желаю его видеть.
Она вспомнила, как выглядела сегодня утром в отражении – снежно-бледная, до дикости равнодушная и совершенно спокойная. Ей шла эта высокая причёска, шло платье с открытыми плечами, а ещё – тонкий венец, свидетельство власти. Но, впрочем, она выглядела красиво не для жалких мужчин вокруг, не для сплетний, что будут шипеть завистливо ей в спину, а для себя самой. Ведь если она – лучшая, то все они подчинятся. А иначе и быть не может.
И уж точно она не пыталась выглядеть хорошо для Ивана. Когда десять лет назад она, такая же молодая и прекрасная, как и сейчас, – подобрала двенадцатилетнего мальчишку, это было почти смешно. Растрёпанный, испуганный…
Тогда она надеялась, что он будет как пластилин в её руках, податливый и добрый. Но иногда Татьяне казалось, что черты его лица смазывались, показывая разложившиеся губы и глаза, из которых выползают черви. Это из цельных личностей она умела ковать Зло, а из прогнивших уже в детстве ничтожеств просто получала временные орудия.
Но тогда она ещё верила, что сможет хоть в нём отыскать свою любовь. Увы, но Иван – это лишь жалкая пародия на мужчину, равно как и все остальные. Единственное, что она и вправду привязалась к нему; жаль отпускать что-то, во что ты вот уж десятилетие как вкладываешь свои знания, свою душу, свою силу. Но в остальном он был ей не нужен – равно как не нужны все остальные.
– Ваше Величество, – раздался как всегда покорный его голос. – Вы желали меня увидеть…
– Да, мальчик мой, – пусть сейчас они выглядели почти одногодками, Татьяна никак не могла избавиться от этого презрительного обращения. Отчего-то в такие мгновения она чувствовала себя сластолюбивицей, королевой лет шестидесяти, возжелавшей ребёнка – будто бы хоть что-то из этого списка могло быть правдой. – Десять лет я вкладывала в тебя свою силу, свои знания и свою мощь. Пришло время наконец-то отплатить мне должной монетой.
Он смотрел на неё покорно и подобострастно, но порой Гроттер казалось, что тьма плещется в небесного цвета глазах. Отвратительная, скользкая, липкая тьма, она то тянула к ней свои лапы, то отступала в сторону и послушно сдавалась. Всё это было чистой глупостью, разумеется, приступом холодной, неразумной ярости – но кто бы только мог подумать!..
– Как прикажете, моя госпожа.
***
Первый Маршал, думалось ей, будет высоким, статным мужчиной того периода, когда силы уже постепенно отступают. Он был по году рождения на пять лет старше её; она ждала пятидесятипятилетнего генерала с седыми висками и извечно прямой спиной.
Может быть, с другой стороны, она надеялась увидеть юркого колдуна с обманчивой улыбкой на губах. Уже немного постаревшего, но с живыми тёмными глазами, вспыхивающими, когда дело идёт к выгоде, с такими быстрыми, поспешными движениями, когда он взмахивает рукой, будто волшебной палочкой – что это перед её чарами?
Но она не ожидала увидеть молодого мужчину с печатью бессмертия на его ладонях, такой же, как и у самой Татьяны. Гордого и безмерно холодного; в его чёрных глазах плескалось одиночество, но он будто бы перестал испытывать боль от малейшего прикоснования этого неразумного, пустого жала со стороны испуга и боли.
Она видела в нём своё же отражение – вечного лидера, обречённого на тридцать лет бесконечного одиночества и блуждания в холодном неизвестном царстве, пустом и уставшем. Может быть, она должна была ему что-то сказать, как-нибудь прервать его, вот только сейчас всё это – даже одно короткое слово, – не представлялось возможным.
Она смотрела в его глаза и будто бы видела там усталость веков – будто бы сталкивалась с холодным расчётом и пустыми почерневшими мыслями, которые то и дело вспыхивали невообразимо ярко и сильно.
– Ваше Величество, – он коротко склонил голову – на его губах загорелась мягкая, почти юношеская улыбка, не испорченая ни морщинами, ни пошлостью минувших лет.
Она была уверена в том, что он сейчас падет на колени – она собиралась приказать толкнуть его в спину, если он откажется выразить королеве достаточную честь, и она должна была восседать на троне и смотреть на то, как сильные мира сего целуют её туфли.
Но теперь не устояла и поднялась к нему, остановилась напротив, будто бы принимая вызов. Глаза в глаза – он протянул руку и сжал её ладонь, поднёс к своим губам, будто бы она была дамой на балу, а не всесильной королевой.
Его пальцы скользнули по её клейму – она чувствовала, как то пылало сильно-сильно, чувствовала, как заместо крови её сердце начинает перекачивать воду – таял лёд.
Они бы стояли так, пожалуй, бесконечно долго – за спиной раздались шаги, и она увидела краем глаза проклятого Ивана с двумя бокалами вина.
Мужчина бросил лишь на него один короткий, но осмысленный взгляд, скользнул взглядом по ненавистным бокалам – в них будто бы доселе неумело плескался яд.
– Выпьете со мной? – улыбнулся он.
Татьяна была готова кивнуть – ведь ни один яд не подействует на неё. Но он, пусть всё ещё сжимал её руку, смотрел не на неё, да и предлагал тоже не ей – взгляд его был устремлён на проклятого Ивана, замершего, будто бы статуя.
Они одновременно взяли бокалы. Упал на пол поднос – и Татьяна знала, что Первый Маршал был готов пойти на свою смерть ради наказания.
Его рука не вздрогнула. Он сделал несколько глотков и ждал ответного выстрела.
Иван рванулся. Бокал выпал из его рук; он отказывался принять яд.
– Я могу налить ещё… – пробормотал он. – В другом бокале.
– Будьте мужчиной. Умейте принимать вызов, – короткий ответ лишь на мгновение остался непонятным.
Он как-то неумеренно быстро выхватил свой револьвер – уже взведённый, – и нажал на курок, оставляя на полу теперь пятна не только от вина, а и от крови.
***
Остался один день её тридцати лет одиночества. Остался один день его тридцати лет несчастья.
Этот яд действовал на всех. Она знала, что и её бы это убило, знала, что никто не сумел бы пережить то, что она налила в бокал. Пусть она и была готова выпить.
Его бокал был всё ещё наполовину полон, и она взяла его из его рук, вновь перехватила его пальцы, словно пыталась понять, что же такого тёплого было в нём, чтобы льды с её сердца схлынули так быстро, и отпила, чуть больше, чем могла победить.
Они смотрели друг другу в глаза, и холодные взгляды теплели – и жизнь убегала откуда-то. Мёртвый Иван, казалось, переменился за считанные секунды, сменил множество лиц – но не интересовал никого ни он, ни пятна от вина и крови на полу.
