Текст книги "Льются слова, утекая в песок...(СИ)"
Автор книги: Владислава
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
Его сердце не билось.
========== Чтение шестое. Любовница ==========
Бейбарсов открыл глаза и попытался сосредоточиться на том, что вообще видел перед собой. Нельзя было сказать, что получалось так уж и просто, но это тоже не имело пока что серьёзного значения, и он просто даже не смотрел на женщину, что остановилась где-то у него за спиной.
Он знал, что мать находится именно там, но это не имело смысла – говорить, что он уже вернулся в сознание и мог более чем нормально соображать.
– Я так хотела оградить тебя, – прошептала королева, занимая какой-то стул рядом с Бейбарсовым и взяв своего сына за руку. – Ты бы понял меня, если бы знал, в чём на самом деле проблема.
Он бросил на неё полный презрения взгляд и ничего не ответил, потому что мать всё равно не стала бы слушать его сейчас.
Она никогда не обращала внимания на то, что говорят другие люди, её мало волновал тот факт, что в этом мире принято периодами реагировать хоть как-то на присутствующих.
– Сын мой, ты должен понимать, что всё это только для твоего добра, – наконец-то прошептала женщина.
– Я не собираюсь это принимать, – сухо ответил Бейбарсов. – Верни моё сердце, и тогда мы можем продолжать разговоры.
Он всё ещё не мог сопротивляться её волшебству, потому что она сжимала его сердце в своих руках.
– Ты ведь знаешь, что твой отец не умер. Я не хочу, чтобы ты стал таким же чудовищем, как и он…
Глеб вспомнил.
Он видел картины перед своими глазами и чувствовал, что на самом деле в своей жизни ни разу не сделал ничего хорошего, но и это почти не имело никакого значения. Он знал, что не имеет права менять собственную жизнь настолько кардинально, но при этом перерезал всё одним взмахом руки.
Они давно уже разрушили собственную жизнь до такой степени, до какой только могли, и Бейбарсов осознавал это.
Каждый раз он срывался, а его магия лилась потоками навстречу открытому миру и сметала его с лица земли.
Каждый раз после этого мать заставляла его магию утихнуть, а после стирала его память, пока он не стал слишком сильным.
Она уже не имела возможности ничего изменить, и теперь чувствовала себя слишком слабой и обратилась к последнему, что у неё только осталось – к его сердцу, что билось в её руках сейчас.
Он смотрел на него полным бесконечного равнодушия взглядом и даже не говорил ничего, потому что признавал, что всё это не имеет ни единой капельки здравого смысла. Может быть, не стоило пытаться восстановить собственную независимость вообще, просто он пытался сделать это.
– Ты так ничему меня и не научила, – прошептал наконец-то Глеб. – Даже не попыталась совладать с моим даром.
– Твой отец уже вырос чудовищем.
Он успел вовремя. Протянул руку и схватил собственное сердце, хотя не умел с ним обращаться, а после поднёс к собственной груди.
Мать смотрела на него с болью во взгляде, понимая, что он не имел ни единого шанса изменить что-то, но…
Сердце растаяло в его груди и наконец-то вернулось туда, где столько лет зияла дыра.
– А теперь ты меня никак не остановишь. Оружие закончилось, Ваше Высочество, – с неожиданной ненавистью прошептал он, растаяв в невероятно ярком вихре телепорта.
***
Он стоял напротив своего отца, внимательно всматриваясь в его ледяные глаза и игнорируя сине-чёрные гербы вокруг, что так и резали взгляд. Это казалось невероятным – менять что-то было уже поздно, а он пришёл сюда вроде бы как по доброй воле, хотя на самом-то деле совершил огромную глупость.
Мужчина смотрел на него почти что надменно, хотя, может быть, всё это давно уже переплелось воедино и стало сплошным бесконечным организмом, способным совершать отвратительнейшие вещи, от которых в этом мире никогда не будет даже самого банального спасения.
– Проведите моего сына в его палаты, – кивнул он слуге, игнорируя взгляд того, кого сам же и породил.
Бейбарсов ответил всё таким же равнодушным, преисполненным ненависти взглядом, но так и не позволил прикоснуться к себе какому-то там слуге.
– Ты можешь осматривать мой замок свободно, и никто не станет тебе мешать, – продолжал король, считавшийся мёртвым. – Ты совершенно волен в этом, Глеб.
Бейбарсов пожал плечами, словно выражая собственное равнодушие относительно всего этого, а после внезапно на мгновение остановился, словно собираясь что-то сказать.
– Я хочу начать с осмотра тюрем.
***
Это была не его ведьма – лишь её образ использован отцом для того, чтобы сотворить зеркало, но, тем не менее, она всё равно оставалась почти реальной.
Красивая, безумно красивая в том зеркале, сейчас она была просто несчастной, подвешенная к потолку за руки, закованные в тяжёлые кандалы, с ссадинами на лице, избитая, окровавленная… Несчастная и содрогнувшаяся, стоило только кому-то переступить порог её камеры.
Она бросила на Бейбарсова испуганный взгляд, дёрнулась, и цепи зазвенели, но почти успокоилась, когда поняла, что это не тот, кто притащил его сюда, пусть Глеб и был до безумия похож на своего отца.
В глазах девушки воскресло всё то же бесконечное и почти что умершее желание освободиться, но, впрочем, она казалась слишком уставшей от постоянной боли и этой неволи, из которой не могла попросту выбраться. Она была поразительно бледной, но это казалось, впрочем, более чем логичным – какой ещё быть девушке, которая находилась в заточении чёрт знает сколько дней.
Она дёрнулась ещё раз, пытаясь отпрянуть, когда Глеб сделал шаг в её сторону, и глаза девушки наполнились слезами, хотя она так и не заплакала.
Вот что осталось от прежнего образа – бесконечная зелень глаз, которые невозможно подделать и изменить, хотя даже рыжие волосы немного поблекли и показались слишком холодными сейчас.
– Принесите мне ключи от её кандалов, – коротко приказал Бейбарсов, обращаясь к слуге, что стоял у него за спиной, и тот поспешил исчезнуть куда-то, словно растворился в воздухе, не оставаясь больше реальным или более-менее материальным в реальности, которую можно было себе выстроить.
Его мать была права – Бейбарсов не мог контролировать собственную магию, а теперь он признавал в себе чудище, о котором она говорила ему, но понятия не имел, как менять сие и вообще, что можно было бы сделать с отвратительным ощущением пустоты и какого-то бесконечного завершения отвратительного круга, который замкнулся у него за спиной всего лишь несколько секунд назад.
Он кривовато улыбнулся, пытаясь переступить мысленно через весь кошмар, который окутал его всего лишь несколько дней назад, а после попытался сконцентрировать взгляд на девушке.
– Как тебя зовут?
Он протянул руку, пытаясь прикоснуться к ней, но девушка, несмотря на то, что это требовало от неё невероятных физических усилий, дёрнулась, надеясь всё-таки избежать прикосновения, которое, казалось, должно было обжечь её и превратить в какой-то пепел.
Бейбарсов смотрел на неё с удивлением – на бледную, измученную девушку из зеркала, которая была совсем не той, кого он так сильно запомнил и не желал выпускать из плена своих же мыслей.
– Ты – Татьяна Гроттер?
Вопрос прозвучал с какими-то нотками угрозы в голосе, и она испуганно кивнула, а после вновь обмякла, словно почти теряя сознание и оставаясь на тонкой грани между реальностью и чем-то ещё, страшным и безумным.
…До того момента, как слуга принёс ключи, она не проронила ни единого слова и так и не ожила, словно подписывалась на существование в полумёртвом состоянии, хотя никто не собирался позволять ей оставаться вот такой, несуществующей и эфемерной, словно не существовало ни единого шанса вытащить девушку из её бесконечного мысленного забвения.
Бейбарсову не потребовалось только задумываться относительно того, почему отец заковал её, и он не собирался оставлять девушку здесь – она буквально рухнула на землю, стоило только снять кандалы.
Гроттер сотрясалась от немых рыданий, и когда он притронулся к её плечу, то рванулась к выходу из своей клетки, надеясь на то, что сможет освободиться и оказаться на воле вот так, просто, через несколько мгновений, не оставляя железным цепям бесконечного страха ни единого шанса сковать себя по рукам и ногам.
Бейбарсов, перестав на мгновение контролировать свои же действия, схватил её за горло, прижимая к стене, и глаза Татьяны расшились от ужаса, словно она вспоминала о чём-то.
– Пойдём, – он отпустил её и словно старался больше не прикасаться, чтобы девушка никогда не стала частью его окончательного морального падения. – Я отведу тебя туда, наверх.
Она больше не противилась, но так и не произнесла ни единого слова, словно на самом деле кто-то заставил её всегда молчать и не позволять себе даже переступать через тонкую черту, о которой не хотелось даже и говорить.
Гроттер словно стала неживой, и это было почти логичным, только вот всё это оставалось бесконечно глупым и страшным в некоторых аспектах этого мира, разве что периодами возникали попытки вырваться из бесконечной апатии, но она отчаянно сопротивлялась и этому.
***
Спящей девушка казалась куда более спокойной, но сие было, впрочем, логичным. На чёрных атласных простынях, до жути пафосных, по мнению Глеба, уже после ванной, она казалась слишком бледной, но всё равно оставалась в константинированном контрасте со всем, что только происходило вокруг, и только можно было заметить дыхание, которое сбивалось в те мгновения, когда ей снились отвратительные кошмары, о которых даже говорить не хотелось.
– Смотришь на моё Альтер-эго?
Глеб поднял голову, ориентируясь на голос, и внезапно столкнулся взглядом с Гроттер – той, которую он видел в лесу, которую освобождал из зеркала.
Она же лежала на кровати, бледная, измученная, вся в синяках и мелких порезах на коже, которые он уже успел исцелить, бессильная и измученная тем, что происходило вокру неё.
– Я почти победила её, – внезапно сообщила рыжеволосая. – Собственно говоря, твой папочка ради этого её и держал.
– Ради чего?
– Ну, ему надо было найти способ вытащить сына из замка, слишком хорошо защищённого. Думаешь, есть другой выход?
Бейбарсов бросил взгляд на спящую Татьяну – она казалась более настоящей, чем эта, только сейчас, когда Глеб понял, что настолько ярких красок не бывает в реальности, и идеальность не является признаком существования.
– Я появляюсь каждый раз, как она засыпает, и властвую в этом мире, – покачала головой идеальная гостья из зеркала, протягивая к нему руку и пытаясь прикоснуться кончиками пальцев к плечу парня.
Он отпрянул в последнее мгновение, глядя на неё полубезумным взглядом, словно заявляя, что ничего не может быть.
– Сомневаюсь, что это реально, – наконец-то промолвил Бейбарсов, а после легонько встряхнул Гроттер за плечо, заставляя её проснуться.
Тень исчезла с угасающим в пустоте восклицанием.
***
Она явно не могла до конца осознать, зачем он только что разбудил её, но взгляд внезапно стал ещё ярче, чем прежде, потому что только сейчас две сущности стали реальными и воссоединились в одну, сплошную.
– Спи, – тихо шепнул он, подавшись вперёд, словно на самом деле это имело какой-то смысл. – Тебе надо отдохнуть.
Она устало кивнула, вновь забираясь под одеяло и закрывая глаза, настолько послушно, насколько это вообще было реальным.
Казалось, она больше не искала альтернативных выходов и просто мечтала о нескольких часах элементарного отдыха – так и получалось, особенно теперь, когда она была такой беззащитной.
– Зачем ты разбудил её?
Отец стоял за спиной, но Бейбарсов даже не оглянулся, совершенно равнодушный и преисполненный бескрайнего презрения.
– Проводишь эксперименты?
– Нельзя было позволять ей просыпаться из-за чужого вмешательства, она тогда слилась бы со своей второй сущностью.
– Ты уже поймал в клетку всех, кого только мог.
Бейбарсов не желал продолжать разговор, не имеющий совершенно никакого смысла в собственном существовании.
Отец промолчал.
***
Она казалась такой же, как и прежде, испуганной девчонкой, которая только-только училась то ли ходить, то ли привыкать к тому, что она вообще имеет право на свободу если не выбора, то хотя бы передвижения.
Порой Бейбарсов ловил на себе озорной взгляд – но она оставалась девушкой, которую он никогда не знал, и только осколок разбитого зеркала напоминал о том, что он сам уничтожил её после того, как высвободил из того отвратительного зеркала. Ему казалось, что она притворялась, и это было отвратительным ощущением, но, впрочем, трудно было смириться с тем, что всё это и вправду почти что реально.
Она смотрела на него почти что преданно, но во взгляде было слишком много боли и недоверия, а Бейбарсов не сомневался в том, что совсем скоро случится что-то, чего он пока что не ожидает, но должен был бы – а он не мог понять, о чём именно речь, и это казалось отвратительным.
Весь мир, окруживший его таким огромным валом, давно потерял свой смысл в самом существовании, но, впрочем, так уж получилось, и трудно было изменить хоть что-то в бесконечном передвижении мыслей по странному кругу.
Глеб больше не задумывался над глупыми философскими вопросами – вырваться из одного плена и попасть в другой – что может быть более глупым?
– Всё в порядке? – в очередной раз, проходя мимо, спросил он, и девушка крайне неубедительно кивнула.
Пусть.
***
Месяц.
Бейбарсов обычно редко читал время, но он знал, что Её Высочество не станет ждать у себя в замке слишком долго, она просто не умеет поступать подобным образом, она никогда не отступит.
Глебу стало в одночасье слишком смешно от одного воспоминания о том, как обычно вела себя его мать, но он просто молчал, оставаясь наедине со своими же мыслями и не противореча им.
Пусть.
Голоса, которые доносились откуда-то из-за стены, казались ему совершенно ненужными, пока наконец-то не уловилась суть.
– Ты добился чего-то другого?
– Я не стираю своему сыну память, дорогая.
Это казалось смешным, отрывки фраз, которые доносились откуда-то со стороны и не должны были иметь ни единой капельки смысла в своём собственном существовании, хотя, впрочем, Бейбарсов ничему не удивлялся.
Он подошёл поближе, словно надеясь на то, что голоса немного не те, что он внезапно подумал.
Ведь такая глупость… Так не бывает.
– Зато он не переступал грань.
Это случалось само по себе – почему-то стена рухнула с таким громким стуком и грохотом, что у Бейбарсова просто не оставалось ни единого шанса отскочить в сторону и телепортироваться куда-то, чтобы его присутствие не было замеченным.
Впрочем, он и ждал чего-то подобного, может быть, не так быстро, как сейчас оказалось, но это уже не было предельно важным, по крайней мере, Глеб не сомневался в том, что видел.
– Матушка?
Она стояла рядом со своим экс-супругом, сжимая его ладонь с куда большей нежностью, чем можно было ожидать от супруги такого чудовища, которое она сама же похоронила.
Она немного побледнела, когда обернулась и посмотрела на родного сына, но было уже слишком поздно.
Воспоминания бились в стену, возникая в непонятной последовательности, воскрешая всё то, что забыл он, что забыла вся страна.
И замок, который уходил под землю.
…Пора было уходить.
Бейбарсов отвесил короткий полупоклон, преисполненный издевательством, телепортируясь чёрт знает куда.
***
Наверное, сегодня был день то ли открытий, то ли откровений, и Глеб не испытывал ни единого желания даже удивляться, словно не считал это хотя бы немного важным или чем-то в этом роде – собственно говоря, он окончательно потерял интерес ко всему, что тут вообще происходило, и давно позабыл о том, насколько противной оставалась реальность вокруг него.
Девушка сжимала нож в руках, а у её ног лежал мёртвый человек – Бейбарсов не мог понять, кто именно это был, но он понимал, что её зеркальная жестокость, которой прежде не было, уже просыпалась.
Она перерождалась в ту, что вытащила его из зеркала, перерождалась стремительно, не собираясь останавливать собственную градацию от тёмно-серого до чёрного, словно не осталось ни единой белой краски.
А всё остальное просто превратило бы её душу из идеально тёмной в грязную, пятнистую, покрытую болотом, которое смыть тоже практически невозможно. Белый лист не вернуть, серость же… слишком надоедает.
– Ваше Высочество?
На мгновение в её взгляде чувствовалось то же, что и тогда, в зеркале, и Бейбарсов смотрел в зелёные глаза, ожидая, что они вновь станут бледными, а они не становились, и на губах играла поразительно лёгкая улыбка, что уже давно растаяла в глазах всеми своими подобиями.
– Будем считать, что у принца сдали нервы и он уничтожил ни в чём не виновного слугу, – не позволяя страху вернуться в её взгляд, проронил он. – И тогда всё будет более чем логично.
Она смотрела на него своими зелёными глазами, он вспоминал девушку в зеркале, которую, может быть, хотел бы вернуть, а после сделал шаг вперёд, обнимая её за талию и целуя в губы.
На поцелуй рыжеволосая ответила – сплошная пустота в душе уже начинала затягиваться постепенно, хотя слишком многое случилось за долгое время.
…Они будут падать во мрак вместе.
– Ты одинок?
Вокруг был всё такой же средневековый антураж, только отчего-то припорошенный каким-то странным инеем и пылью. Можно было подумать, что вся реальность попросту обратилась в понятный ребус с одним или двумя неизвестными; теперь просто заместо злой таинственной ведьмы из волшебного мира из глубин кошмарных зеркал взирала обыкновенная девица.
Гроттер попыталась подняться. Тело ломило – она даже не понимала, отчего. Голова болела просто до жути, а в рыжих волосах, казалось, пряди стали ещё алее – то ли от крови, то ли от непонятного, первобытного страха внезапно вспыхнули пламенем.
Чтец – тот, кого она ненавидела и в тот же момент, возможно, любила, – стоял напротив, спокойный, равнодушный и абсолютно безумный. Всё такие же чёрные глаза Бейбарсова теперь пылали чем-то ещё, кроме его сумасшедшей влюблённости и бесконечного чувства собственности. Он был уже не просто тем, кто желает получить абсолютно всё; теперь Таня не могла игнорировать в нём холодную, полумёртвую ярость, что застыла где-то далеко под кожей.
Дар – будь он сильным или слабым, – ломал его, и это было видно невооружённым взглядом.
Будь она чуточку спокойнее сейчас, не испытуй такой отчаянной ненависти к нему из-за всего, что видела в своих других ролях, может быть, Гроттер и заметила бы что-то важное, ухватилась бы за невидимую нить и попыталась вытащить его из глубокой, страшной бездны. Но заместо этого она лишь дурно цеплялась за собственную боль и пыталась вытолкнуть на свободу больше, больше, больше злобы.
На сей раз он не протянул ей руку, не попытался успокоить, самодовольно не улыбнулся. Только повернулся спиной и направился к двери, будто бы не мог придумать никакого другого решения в условиях всего, что между ними произошло – или могло когда-либо случится.
– Стой! – Гроттер не хотелось обращаться к нему, но слова сорвались с губ раньше, чем она успела себя остановить. – Ты теперь у нас уже жертва? Теперь я тут – главный злодей?
Она ждала, что он будет издеваться над нею, что скажет что-то, но пальцы Бейбарсова только равнодушно скользнули по обложке какой-то книги – будто бы он отчаянно пытался понять, где находится.
Он открыл незнакомый пухлый том – в стандартной чёрной обложке без названия, – и криво усмехнулся первым строкам, будто бы никогда не мог и предположить, что подобная литература могла появиться в его доме. Таня представляла, как вспыхнули его чёрные глаза – но отнюдь не понимала, что стало причиной такой отчаянной отстранённости.
Ей так не хотелось признавать этого, так не хотелось быть правой даже в такой глупой, дикой мелочи – она знала, что не имеет права подозревать человека, даже такого, как Бейбарсов, в чём-то подобном, но не могла убедить себя думать иначе.
В нём скопилось столько мрака, что остановить жуткие чёрные волны силы, что разливались в разные стороны, было практически невозможно.
– Почему ты молчишь?
– Гроттер… – на его губах – Таня чувствовала это, пусть и не видела лица, – сейчас должна была появиться странная, кривая ухмылка, смысла которой она прежде не понимала.
Сердце сжалось. Он пробежался тонкими пальцами по строкам книги, которую держал в руках.
– Ты тут не злодейка, – он так к ней и не повернулся, – а я никогда не жертва. Но мне всё же интересно, как ты будешь вести себя в подобных ситуациях.
– Экспериментируешь с человечеством?
Он повернулся к ней на мгновение и криво усмехнулся.
– Всего лишь с тобой.
…На сей раз, чтобы их закрутил водоворот посторонней реальности, ему не понадобилось ни восстанавливать силы, ни даже читать несколько первых строк.
Она потянулась к чашке кофе, коснулась уже ручки, но одёрнула руку – та оказалась слишком горячей. Презрительно искривила губы, будто бы старательно пытаясь продемонстрировать собственную ненависть к нерадивым официантам, посмевшим подать что-то до такой степени горячее в дорогом – до такой степени дорогом, стоит отметить, – ресторане.
– Эй! – начала она, а после перевела взгляд на Глеба, холодный и мрачный. – Что ты так смотришь на меня?!
– Анна, перестань вести себя, будто бы маленький ребёнок, – он спокойно отложил вилку в сторону и посмотрел на неё привычно равнодушным взглядом. – Кофе должен быть горячий, в конце концов, и твои капризы совершенно не уместны.
– Имею право!
Она фыркнула и как-то дико, вредно повела плечами, будто бы пыталась показать, что на самом деле права тут именно она. Бейбарсов даже не посмотрел на супругу; у них с Анной никогда не было ни должного взаимопонимания, ни нормальных взаимоотношений, зато слишком много – обмана и взаимного презрения.
Мужчина не чувствовал себя слишком уставшим от роли хорошего и порядочного мужа только потому, что играл в это только на публике.
– Назови мне хоть одну причину, почему я сейчас должна вести себя спокойно? – Анна смотрела на него с отчаянным вызовом, будто бы пыталась прорезать взглядом насквозь. – Почему должна вести себя, будто бы пай-девочка? Я имею право на то, чтобы заставить их ползать на коленях передо мной! Это наш ресторан! Это наш бизнес! Наши люди! В конце концов, – она провокационно положила руку на свой заметно выступающий уже живот – это наш…
Он поднял на неё взгляд – ни капли теплоты, – и усмехнулся.
– Наш? – переспросил издевательски-язвительно. – Как и в прошлый раз, Анна.
Она презрительно скривилась, будто бы пыталась предъявить какие-то претензии. Вообще-то, стоило бы молчать – паршивая овца в семье богатого папочки и безмерно бедной мамаши, выскочившая замуж только потому, что так было надо было – покрыть позор, свалившийся на отцовскую голову.
В прошлый раз – два года назад, – Бейбарсов был никем, максимум перспективным парнем с хорошими мозгами, а она – богатой дурёхой, способной свалиться в объятия кого попало.
Сейчас, когда прошло уже столько времени, и они оба непременно носили обручальное кольцо на правой руке, мечтая выбросить его в воду, он превратился в холодную, расчётливую сволочь, способную отобрать что угодно у кого угодно. Сейчас он совершенно не зависел ни от денег её отца, ни от его бизнеса; стартовый капитал давно уже перерос в что-то большее. Сейчас он отдавал последние тысячи из того, что дали ему “в долг”, чтобы быть свободным от её семьи и от неё самой.
А она так и осталась богатой дурой.
В конце концов, как и в прошлый раз, это был не его ребёнок. Анна была готова поклясться в том, что Глеб к её беременности не имеет ни малейшего отношения; только если в прошлый раз она так и не смогла родить, потому что не хотела, то на этот поклялась сохранить малыша – потому что была уверена, что чужие черты лица в ребёнке будут раздражать Бейбарсова неимоверно. Что он будет ненавидеть детский смех, раздающийся в своём доме, будет проклинать тот день, когда на ней женился, но из-за того, что люди от него отвернутся, вынужден будет терпеть её присутствие – и присутствие её выплодка неизвестного происхождения.
Анна – не считая того, что хотела родить, – уже за эту невидимую ненависть обожала ребёнка.
Разумеется, Глеб – не отец. Он и целовать-то её не хотел, не то что засыпать в одной постели; всё, что между ними было – грубо, пару раз, и то достаточно давно, чтобы совершенно не сходиться по срокам. Тем не менее, пусть ему было плевать на её верность, она хотела, чтобы этот мужчина – чисто для коллекции, – принадлежал ей одной.
И потому сейчас своего же ребёнка она люто ненавидела – за то, что, так или иначе, Глеб смотрел с презрением на неё, а не на её живот. За то, что был холоден и равнодушен до последнего, но – не ненавидел её за то, что она была беременна от другого.
Его это ни капельки не огорчало.
Ему было всё равно.
Если раньше он зависел от неё, от денег её родни, то теперь всё было наоборот.
– Мой ресторан, Анна, – методично принялся перечислять он. – Мои люди. Мои деньги. И, – он скривился, – ни разу не мой ребёнок.
– Будто бы ты сделал что-то для того, чтобы он стал твоим, – фыркнула она.
Это ещё могло его задеть. Ну какой мужчина, скажите, стерпит, когда его называют бездарностью, не способной в постели ни на что – даже стать отцом?
Анне хотелось, чтобы он поверил ей – не счету в банке, не льстивым фразам его бесконечных девиц, которых он никогда не приводил к ним домой – но не являлся туда и сам, – не зеркалу даже, а именно ей, своей законной супруге. Её опыту, чему-то ещё – в конце концов, раньше он реагировал, раньше у него ещё появлялось желание прижать её к стене, заполучить – и она получала от этого странное, почти дикое удовольствие, а потом лгала с максимальным контрастом, какой только могла себе позволить.
– Увы, Анна, но меня мало интересуют подержанные вещи и подержанные люди.
Она столкнула его тарелку со стола – диким, злым движением, зашипела, будто бы ядовитая змея, и вновь обожглась о чашку с кофе, хотя это было скорее видимостью, чем правдой. Просто когда Анне Бейбарсовой надо на ком-то согнать свою дикую злость, она находит множество способов реализовать это наиболее правильно. Особенно в публичных местах.
– Официант! – громко выкрикнула она. – Немедленно сюда!
Это была её любимая часть. Она стояла, разъярённая и недовольная, и смотрела на несчастную, дрожащую сестричку, бедное дитя, родственница по матери – никому не нужная, испуганная и цепляющаяся за эту работу.
Анна её не признавала – и не признает, конечно же, никогда. Если Глеб и знал о том, что они сёстры, то не от супруги – скорее пробил по своим каналам. Но он – не из тех, что бросится защищать несчастную девчонку. Это, скорее всего, и вовсе его не заденет; он настолько ненавидит тёщу за то, что та породила на свет Анну, что не способен испытывать сожаление к сестре своей жены.
– Как ты посмела подать мне это? – Анна сжала чашку, жалея, что кофе уже остыл и не произведёт должного эффекта, – а после с силой выплеснула жидкость прямо в лицо бедной девчонке.
Жаль, ожога не будет.
Милая-милая Танечка – аж противно, – отшатнулась. Чистая белая блузка превратилась в сплошное пятно, а она теперь дрожала, не смея даже вытереться.
– Уволена, – холодно проронила Анна. – Я жду тебя в машине. Рассчитаешься.
Бейбарсов бросил на супругу ледяной, но всё такой же спокойный взгляд, и ничего не ответил, будто бы ему в самом деле было наплевать.
Сволочь.
Но высказывать ему свою ненависть она будет потом. После того, как эта несносная Танечка наконец-то покинет её – её, Анны, – ресторан и навеки со своими рыжими волосами растворится в пустоте.
***
Разумеется, стоимость всего – особенно разбитой посуды, – вычтут из компенсации. Разумеется, уволят за оскорбление жены хозяина. Разумеется, всем плевать, что Анну Бейбарсову способен терпеть только один человек на свете, и то только благодаря тому, что ему на неё абсолютно наплевать.
Разумеется, никто не будет слушать о том, что она не ела второй день, что ей нужны лекарства для её папы – не Анькиного, хоть одно различие, – что она устала терпеть всё это, а мокрая блузка прилипает к телу отвратительным пятном.
Таня не должна была плакать. Она заставляла себя плотно сжимать губы и не слишком часто моргать, чтобы только не спровоцировать лишние слёзы. Плевать на то, что рыдания так и застыли в груди, она не позволит себе ни единой минуты слабости на глазах у этого человека. А всё остальное будет потом, когда он уйдёт. Всё остальное будет тогда, когда её никто не увидит. Когда всем на свете станет абсолютно всё равно.
Он пробежался по ней спокойным взглядом, поднялся, оставив деньги на столе, перевёл взгляд на администратора, наконец-то пугливо показавшегося из своего кабинета – когда тут хозяйская жена, он в жизни не покажется на глаза.
Бейбарсов взвесил в руке ключи от авто и швырнул его в руки Семёну.
– Отвезёшь, куда скажет, пригонишь машину обратно. Капризы не слушать, пусть сама разбирается, – взгляд ещё раз остановился на кофейном пятне. – И можешь быть свободен до завтрашнего утра.
Семён радостно улыбнулся. Свободный день – даже если за него придётся заплатить дорогой с Анной, – дорогого стоит, тем более, если шеф на этом настаивает.
Бейбарсов взял Таню под локоть и быстрым, уверенным шагом направился в сторону кабинета. На администратора он больше не смотрел, будто знал, что тот провожает официантку жалобным, уставшим взглядом – девчонку завтра, скорее всего, тут уже не увидят.
***
Дверь закрылась тихо, без особого шума. Таня сжалась – было холодно, отвратительная блузка теперь уже неприятно холодила кожу, а в зале ещё и было слишком много свидетелей. Тут, правда, один только Глеб – и ей с ним хотелось говорить меньше всего.
Анна говорила, что если он узнает о том, что Таня – её сестра, то в столице ей и вовсе нигде на работу не устроиться. Так что надо закрыть рот и вести себя до такой степени тихо, чтобы Бейбарсов даже не догадывался о её существовании.
Он предупредил все её отговорки коротким жестом – и всё той же классической ухмылкой, которую она видела столько раз, наблюдая со стороны.
– Я в курсе, – вздохнул он. – И что моя супруга – последняя дура, и что ты – её сестричка, чем-то этой сумасшедшей не угодившая. Можно не посвящать меня в подробности.
Она благодарно улыбнулась. Стало чуточку легче; всё-таки, теперь не надо было молчать хотя бы об этом, и говорить, впрочем, тоже не придётся.
Анна её ненавидела. Таня – вопреки тому, что считалась такой хорошей, доброй девочкой, – ненавидела сестру в ответ ещё сильнее, и это чувство практически нереально было победить. А зачем? Зачем пытаться поломать в себе что-то, если на деле больше всего хочется доказать, что всё должно быть иначе?
Этот мир сильно отличается от того, к которому она привыкла – от мира в её голове. В этом мире надо мстить.
