Текст книги "Убежище (ЛП)"

Автор книги: Tiresias

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

Ха. В точку. Я даже имя его спросить не могла, что уж говорить о том, чтобы попросить его что-то сделать. Мой успех с молоком зависел от записки – вряд ли это был конфронтационный шаг. Может, я смогу облегчить ситуацию блинчиками.

Я уже открыла рот, но он вдруг заговорил первым.

– Доброе утро. – Его голос был немного хриплым, но тон более мягким, чем я думала. Глупая Лили. Его мрачный вид вовсе не означает, что он будет рычать басом.

– Доброе утро, – улыбнулась я. Мы разговариваем? О, похоже на то. – Блинчиков хочешь?

Мистер Жуткая Физиономия подошел к столу и уселся напротив меня, что, как мне показалось, было его способом сказать: «Да, пожалуйста, я бы съел немного блинчиков, спасибо тебе большое». Можно сказать, что его молчание было весьма красноречивым. Или что я бредила. В любом случае, тарелка, полная блинов, уже стояла перед ним.

Он сразу же подцепил один, но после первого кусочка замер, будто удивленный вкусом. Я занервничала. Я хороший повар, мои блины всегда были вкусными, но я совсем не хотела, чтобы Мистеру Жуткая Физиономия они не понравились, а впоследствии и я. В тот момент между нами возникло странное напряжение: он пытался распознать вкус во рту, а надеялась, что не умру за то, что приготовила неудачные блины. Когда он наконец заговорил, я чуть не подскочила.

– У тебя есть сироп? – он говорил медленно, словно стараясь придать вес каждому слову, которое произносил. Я чуть не скончалась от облечения. Аллилуйя! Он предпочитал сироп.

Я достала бутылочку из холодильника и поставила перед ним.

– Это классная штука, – сказала я. – Вкус стоящий, ну, мне так кажется.

Он не спеша капнул сиропа на блины и посмотрел на меня. Выражение его лица напомнило мне вчерашний вечер, когда он положил четыре ложки сахара в чай, а я заподозрила в нем сладкоежку.

– Налей еще, – подбодрила я. – Сколько захочешь.

Теперь его блины просто плавали в сиропе. Он съел еще кусочек, и на его лице появилась скромная, но волшебная улыбка, точно такая же, как после того абсурдно сладкого чая.

Он снова заговорил:

– Спасибо тебе. Это… я не мог вспомнить… но знал, что чего-то не хватает. Просто что-то не так. Обычно это происходит только тогда, когда я… – он умолк и решительно отправил в рот еще один кусок блинчика. Несмотря на внезапную паузу, он только что произнес больше слов, чем с момента нашей встречи два дня назад до текущего. Что могло с ним случиться, раз он не мог вспомнить, что с блинчиками едят сироп? Я подумала, что это нечто вроде амнезии – кошмар, ну просто глазурь на торте ужаса.

– Все в порядке, – наконец сказала я. – Я не всегда ем блины с сиропом, поэтому я про него и забыла. – Отлично, давай, вини себя за плохую память Мистера Жуткая Физиономия. То, что ты ведешь себя как половичок – то, что доктор прописал.

Господи, заткнись уже.

Заставь меня.

Хорошо, что Мистер Жуткая Физиономия не мог слышать мой внутренний монолог. Смешно, я беспокоюсь о его здравомыслии, а моя собственная адекватность далека от здоровой.

– Кстати, меня зовут Лили. Ты в моем доме уже почти два дня, а мне понадобилось слишком много времени, чтобы представиться. – Я покачала головой, надеясь, что это выглядит как самоуничижительное веселье. Мистер Жуткая Физиономия уставился на меня, жуя огромный кусок блина. Но я уже начала привыкать к его взглядам, в этом вот есть что-то вроде: «Я решаю, что тебе сказать». Возможно, это его наименее угрожающий взгляд, который мне доводилось видеть.

– Лили, – повторил он. И больше ничего. Я знаю, что он делает, пытается съехать с темы и не говорить свое имя. Черта с два. Пускай скажет, если не хочет, чтобы я начала вслух называть его Мистер Жуткая Физиономия.

– А как мне тебя называть? – я храбро продвинулась вперед, готовая убежать при первых признаках опасности. Он прищурился. Беда. – Послушай, мне просто нужно тебя как-то называть…. Как угодно. Ну, или не как угодно, а то «стеллаж» звучит слишком странно, и я… – мне удалось заткнуться, но он выглядел удивленным. Или даже сконфуженным.

Мистер Который-скоро-перестанет-быть-жуткой-физиономией обдумывал мой вопрос, мужественно жуя просто гигантские куски блинов, пропитанных сиропом. Теперь у него было преимущество, которого не было раньше, будто его боевой радар подскочил на уровень выше. Его правая рука постоянно поднималась ко рту, но я заметила, что левая сжата в кулак, и я снова задалась вопросом, что с ним такое случилось, если ответ на такой простой вопрос…

– Баки.

Казалось, что он тут же пожалел о своих словах, как только они сорвались с губ, но взять их обратно было уже невозможно. Он просто глубоко вздохнул, расслабил крепкий металлический кулак и повторил:

– Меня зовут Баки.

Его глаза искали мои, будто он ждал, что я что-то сделаю.

Ну, я бы не назвала тебя «Баки», Мистер Жуткая Физиономия.

– Привет, Баки. Приятно познакомиться. – Вставьте сюда довольную улыбку.

– Неужели? – он явно был убежден в обратном.

Нет ничего такого в том, что он мне не верит, но удивляет то, что он хочет пробиться сквозь иллюзию вежливости.

– Ну, мы оба живы, так что да. – Я чуть не ударила себя по губам, торопясь прикрыть рот, но было слишком поздно. – Поверить не могу, что я это… я…

– Ты думаешь, что можешь меня убить? – оборвал меня он.

– Нет! – я залилась краской от ужаса и шока. – Зачем мне тебя убивать? – судя по его лицу, обычно ответ на этот вопрос был очевиден. – Нет, я не хотела тебя убивать, но, честно говоря, когда ты впервые сюда попал, то выглядел как ходячий труп. Будто не спал несколько дней и столько же не ел. Тебя вывернуло, когда ты обчистил мой холодильник, а потом ты проспал почти двое суток. Как это должно убедить меня, что ты не умрешь, и я не найду гниющий труп в своем подвале?

– Я не умирал.

Я скептически отнеслась к этому замечанию «Баки».

– Ну, ты точно выглядел неважно.

Он откинулся на спинку стула с выражением, которое хоть и не спорило с тем, что я сказала, но не вязалось с моим определением слова «хорошо».

Мне хотелось истерически расхохотаться. Тридцать шесть часов беспокойства о том, проснется ли «Баки» и убьет ли меня, а он сидит передо мной и обвиняет в желании его прикончить.

– Тогда почему ты позволила мне остаться? Если думала, что я тебя убью.

Ответ на этот вопрос был для него важен. Я была уверена в этом, даже если и не знала причин.

Ну, когда сомневаешься, то будь честен и надейся, что бог бережет честных идиотов.

– Ты почти грохнулся в обморок у меня на кухне, «позволила» бы я тебе остаться или нет. – Я сделала паузу, чтобы собраться с мыслями. Баки выглядел напряженным, но, насколько я знала, он так всегда выглядел.

Глубокий вдох, Лили, и продолжаем разговор.

– Ты меня толкнул к стене и приставил нож к горлу. Ты точно не выглядел – будь дипломатичной, Лили, дипломатичной, – уравновешенным. А потом, после того, как я приготовила тебе яичницу, ты стал по-настоящему страшным. – Он наклонил голову к плечу. – Ты все время меня пугал, но сейчас все по-другому. Я… я не знаю, как это объяснить, но ты… больше не так сильно тревожишься. И то, что было… – я задышала чаще, вспомнив.

– Тогда почему ты позволила мне остаться? – настойчиво повторил он.

– Потому что ты вернулся. Ты боролся, чтобы вернуться. И я подумала… я подумала, если это то, кем ты хочешь быть, то ты заслуживаешь шанса. Я думала, что смогу помочь. Дай себе время выздороветь и найти в себе силы дать отпор. Или просто спрячься здесь на некоторое время. Этот дом – прекрасное место для пряток. – Я устало улыбнулась. – Уж я-то знаю.

Баки убежденным не выглядит, но и не выглядит готовым меня убить. С этим жить можно.

Я захотела закрыть глаза и забыть о происходящем. Положить голову на стол и уснуть, спать до тех пор, пока все это не исчезнет. Короче говоря, я хочу сделать то, что делала последние три месяца. Но я не могу, не в этот раз. Судьба повернулась как-то странно, и теперь передо мной сидит тот, кто в еще худшем положении, чем я. А я так глупо себя веду, когда кому-то нужна моя помощь.

– Слушай, ты хочешь остаться здесь? В смысле, столько, сколько захочешь. Сюда больше никто не заходит. Здесь довольно тихое место.

– Но почему? – спросил он снова, почему я позволила ему остаться, почему я чувствую, что он заслуживает шанса, почему я думаю, что он не убьет меня. И у меня есть только один способ показать это.

– Обещаешь меня не убивать? – теперь я его шокировала. Баки кивнул. – Тогда я обещаю не убивать тебя и никому о тебе не расскажу. Теперь у тебя здесь есть убежище.

– Ты меня не знаешь.

– Не знаю. Но ты пока не дал мне повода усомниться в твоем обещании. Так что… мне этого достаточно.

Выражение его лица не скрывало отвращения и сомнений в моей доверчивости. Мне хочется рассмеяться. Глупым неуместным смехом.

– Но сначала о главном. Хочешь еще блинчиков?

========== Глава 4 ==========

Баки съел еще одну гигантскую тарелку блинчиков. Я успела замешать еще теста, так что могу испечь еще. Ощущения такие, будто я кормлю льва в зоопарке – разница лишь в том, что я живу с ним в одной клетке и надеюсь, что он будет есть корм, а не меня.

Когда я снова села за стол, до меня донесся запах «О де Баки». Гадость какая. Он явно за эти два дня не успел зайти в ванную внизу. Конечно, он от истощения был почти полумертвый, но у него вообще есть обоняние?

Я и не надеялась поднять эту тему, если честно. Когда дело доходит до прямого противостояния, я превращаюсь в пугливого котенка: черт, да я даже из-за записки на молоке нервничала! Может, если я буду вести себя более непринужденно…

– Я… – его взгляд молниеносно устремился прямо на меня, и я с трудом сглотнула. – Я просто хочу сказать пару слов о доме. Я почти всегда сижу здесь. Редко выхожу на улицу. Если тебе удобно в подвале, оставайся там, это будет твоя комната. Не стесняйся ходить по дому, только не заходи в мою спальню. – Он кивнул. – Можешь есть все, что найдешь, но я постараюсь регулярно готовить. Вчера я прошлась по магазинам, так что еды у нас полно. Э-э-э… что еще… – Вы не хотите поговорить о Господе нашем, Спасителе человеческих душ?

– Не знаю, сколько у тебя одежды, но в подвале есть стиралка и сушилка, а наверху у меня должны быть кое-какие вещи, которые тебе могут быть как раз. Многое будет большое, но я что-нибудь отыщу. О, и я прослежу, чтобы у тебя были чистые полотенца. – Подсказка-подсказочка. – Внизу есть душ, а наверху ванна. Если тебе больше нравится ванна. – Пожалуйста, о, пожалуйста, просто воспользуйся хоть чем-нибудь! – Хм, вроде все. Чувствуй себя как дома, я постараюсь тебя нечасто беспокоить.

Я внимательно разглядывала его лицо, чтобы понять, насколько хорошо он воспринял информацию, которую я на него вывалила. Он медленно «переваривал» сказанное. Я уже заметила, что он старательно все обдумывает, прежде чем что-то сказать.

За исключением тех случаев, когда речь идет о смерти или насилии. Тут он быстро принимает решения (господи боже).

Ощущение такое, будто мы одни и те же слова понимаем по разному. Вроде английский – его родной язык, судя по отсутствию акцента, но такие простые слова и понятия, как «яйца», «полотенца» или «душ», похоже, нуждаются в дополнительных пояснениях. Словно он не может вспомнить, что это такое.

Мой желудок сжался от странного чувства сочувствия к эмоциям, которые, как мне кажется, испытывал Баки. Как же должно быть тяжело существовать в мире, где только часть вещей тебе понятны, да и то не полностью. Глупое сочувствие. Это из-за него я пригласила этого сломленного незнакомца жить здесь столько, сколько он захочет.

Да что со мной не так?

Ах, да, что не так просто не перечислить. Но на вершине списка наверняка нечто вроде «чрезмерно оптимистична и готова верить в лучшее в людях».

Я как-то читала историю, где заклятый враг презентовал главному герою участок на кладбище с надгробием, надпись на котором гласила: «Здесь лежит Гарри Дрезден. Он умер, пытаясь поступить правильно». Не исключено, что на моем собственном надгробии может быть выбито нечто подобное – если кто-то вообще узнает, что я скончалась, и возьмется за организацию моих похорон.

Сомневаюсь, что это будет Баки.

Но он только что пообещал меня не убивать, так что мне, наверное, пора перестать быть такой впечатлительной.

– Я видел внизу полотенца, – осторожно сказал Баки, пристально глядя мне в глаза, проверяя, все ли так он говорит. – Мне хватит.

– О, хорошо, – ответила я. – Они могут быть слегка… затхлыми. Я давно их не трогала.

– Мне хватит, – упрямо повторил он. – Мне нужно переодеться.

– Ладно. Я поищу что-нибудь. – Я встала, чтобы убрать грязные тарелки в раковину к остальное посуде. Потом приберусь.

Я поднялась наверх, в старую родительскую спальню. Во время приступа безумной уборки пару месяцев назад я избавилась от целой горы вещей, но не притронулась к их одежде. То, что могло испортиться, мыло, какую-то косметику или всякую ерунду, вроде пятисот миль кабелей, которые хранил отец, было довольно легко выбросить.

Но их одежда – это их одежда. Я помню, как папа носил эту рубашку на работу или как мама спрашивала, какой пояс подходит к этой юбке. Мне было слишком сложно выбросить эти вещи тогда. Но отдать что-то из одежды отца Баки… почему-то кажется не слишком трудным.

Правда, папа был в два раза шире него. Футболки сойдут, а вот штаны… даже ремень не поможет. Я порылась в шкафу и комоде, надеясь найти что-нибудь на завязках или что-то старое, что по размеру подошло бы Баки.

Я так увлеклась, что не заметила, что он подошел ко мне сзади, и вздрогнула, услышав его голос:

– Кто здесь жил? – его любопытство было вполне понятно. Я вообще ничего про себя ему не рассказала. Только то, что живу одна. А ведь в доме полно вещей, которые явно мне не принадлежат.

Надо бы сразу же ответить, но последние три месяца роятся надо мной, как стервятники над падалью, и прошла целая минута, прежде чем я наконец смогла изъясняться нормально.

– Это была комната моих родителей. – Я быстро встала, держа в руках несколько футболок и пару спортивных штанов. Очень хотелось отдать ему вещи с безмятежной улыбкой, но я знаю, что мое лицо окаменело, а глаза совершенно пустые. – Вот. Должно подойти.

Баки кивнул и осмотрел каждую вещь. Рубашки прошли проверку сразу, а вот довольно большие штаны он перевернул дважды. Посмотрел сначала на меня, потом снова на штаны, потом опять на меня, как бы говоря: «я знаю, ты говорила, что они будут большим, но настолько?». Его удивление вызвало у меня искреннюю улыбку.

Я беспомощно махнула в сторону штанов и сказала:

– Папа был… довольно большим. Мама всегда хотела, чтобы он чаще занимался спортом. – Тут мне в голову пришла одна мысль. – О, у меня есть штаны, которое подойдут тебе гораздо лучше. Они пижамные, но хотя бы с тебя не свалятся.

Я тут же выскочила из комнаты и устремилась к себе, тяжело дыша.

За последние три месяца я провела много времени в спальне родителей, но легче не стало.

Баки последовал за мной до двери, но не зашел. Прислонился к дверному косяку, а я поспешно открыла один из ящиков комода и достала единственные штаны, которые могут ему подойти. Посмотрев на него, я поняла, что они будут ненамного лучше штанов папы.

– М-м-м, они немного тесноваты, – сказала я, но Баки в ответ пожал плечами. Я отдала штаны ему. Они непонятного серого цвета, так что он не будет ходить в чем-то уж совсем девчачьем. Не то чтобы у меня было много цветастых вещей, но было бы совсем смешно, если бы я нашла для него розовые плюшевые штаны с фиолетовыми медведями.

Баки кивнул и спустился по лестнице. Я решила остаться у себя, пытаясь вспомнить, есть ли у меня что-то приличнее серых пижамных штанов. Брюки папы будут ему большие, а мои – очень маленькие. Материал, конечно, растянется, но с кровообращением могут быть проблемы.

Мысленный обзор моих шмоток результата не принес, поэтому я вернулась к родителям в надежде найти что-то среднее для моей «Златовласки».

Нашла я только шорты, остальное не подходило. Оставалось только перебрать мамину одежду, но эта попытка изначально была обречена на провал, я даже сначала не хотела пробовать. У мамы бедра были шире моих, она предпочитала брюки на резинке, но вкус у нее только по доброте душевной можно было назвать эксцентричным. Они любила яркие цвета, а все «приличные» варианты были слишком женственными. Я сомневалась, что Баки захочет надеть коричневые батистовые штаны с нашивками из восьмидесятых или цветочный кошмар из девяностых. Но одни я все равно взяла. Мало ли, вдруг ему понравится чувствовать себя хорошеньким. Хе-хе.

Спустившись на кухню, я услышала шум воды снизу и улыбнулась. Наконец-то Баки будет чистым. Тут я вспомнила, что надо бы сказать ему, чтобы сменил простыни. Они тоже наверняка попахивают, да и кто захочет спать на грязных простынях после душа?

Но я не собиралась идти в его комнату без разрешения. Я ведь только за завтраком разграничила наши личные пространства. Лучше просто оставлю ему одежду перед дверью в ванную, а попозже скажу про простыни.

Но когда я спустилась к ванной и наклонилась, чтобы положить одежду, то услышала самый леденящий кровь звук в моей жизни – звук открывающейся двери.

Если и есть что-то более смущающее, чем быть пойманной, согнувшейся в три погибели перед дверью ванной, где кто-то моется, то я не знаю даже, что.

Перед моими глазами —две мокрые ступни.

Я сглотнула. От тошнотворного смущения мне стало физически плохо, но я сделала все, что выпрямиться и встать нормально. Увы, это невозможно, так как я почти свалилась на пол, когда понимаю, что Баки – простите меня – совершенно голый.

Где-то в глубине моего сознания, за той частью, что орала на меня за то, что я попала в такое положение, был еще один голос, который молился, чтобы на Баки оказалось хотя бы полотенце, а третий голос (тихий-тихий) был чрезвычайно благодарен, что этой истерики никто не слышит.

У Баки крепкие мускулы. Не слишком, но достаточно, и появились они явно от применения силы, а не от тренажерного зала.

Кое-как выпрямившись и посмотрев ему в глаза, я стала красная, как лобстер. Даже глядя только ему в лицо, я видела, как блестят на его мускулах капельки воды – только левая рука блестела металлом. Мои подозрения, кстати, подтвердились – его рука не была покрыта металлом, она была из него сделана. Железо было вплавлено в кожу, которая по контуру обожжена и покрыта шрамами. Процесс прикрепления явно был… не из приятных.

– Я… я просто принесла еще одежду… прости, я не хотела… – Как ни странно, Баки вообще не волновало, что он только что обнаружил меня за дверью, он словно не замечал, что я бесстыдно пялюсь на него.

– Мне нужно мыло. Нет. Не мыло. Для волос которое… – снова легкое замешательство человека, пытающегося воплотить ложные воспоминания в реальность.

– О, – с облегчением выпалила я. – Шампунь. Я забыла, что его тут нет. Я, эм-м-м… пойду и принесу свой. – Беги-беги, беги до канадской границы, Лили, пока слон смущения не догнал тебя и не раздавил.

Баки касанием руки остановил меня.

– Твой шампунь?

– Гм, да. У меня другого нет. Я все выбросила… – я умолкла, когда совершенно голый Баки наклонился и понюхал воздух где-то возле моего уха. В голове стало пусто. Я могла только стоять неподвижно и делать вид, что мне, как и ему, до происходящего нет никакого дела. Ничего не вышло. Я идиотски пискнула.

Баки отстранился и задумчиво кивнул, отпуская мою руку.

– Не пахнет.

– Н-нет, – прошептала я не своим голосом. – Мне не нравятся пахучие шампуни. Дышать не могу, если отдушка цветочная или еще какая-то. – Мое лицо горело. Боже. Слон смущения приближался, размахивая хоботом и трубя. – Я принесу, если хочешь.

– Да. Спасибо. – С этими словами Баки закрывает дверь.

Мне хотелось прижаться к стене и от облегчения упасть в благословенный обморок. Каким-то образом я справилась с собой, не сделав ничего слишком уж глупого. Так что я взбежала по двум лестничным пролетам, тяжело дыша, схватила в ванной шампунь и снова спустилась, после чего постучала и приготовилась смотреть исключительно перед собой – нет, определенно я не глазею на вашу впечатляющую фигуру краем глаза. Нет, сэр, вы что.

Мгновение спустя Баки открыл дверь. Волосы он зачесал назад, и я впервые увидела, что у него квадратная челюсть. Я протянула ему бутылку шампуня-кондиционера и почувствовала необходимость дать совет.

– Тебе около четверти горсти нужно.

В ответ я получила мертвую тишину и смятение на лице обнаженного Баки.

Вот же жесть.

– Я про шампунь, – быстро продолжила я. – Налей в руку примерно четверть, намыль и распредели по волосам. Когда смоешь, можешь еще раз повторить, если волосы будут грязные. – Лили, закрой рот, просто закрой рот, он прекрасно знает, как пользоваться шампунем.

– Двух раз хватит? – совершенно серьезно спросил у меня Баки.

– Ну да. У тебя голова довольно грязная, ты можешь несколько раз помыть, если нужно. Да, и вот еще. – Я сую ему бритву. – Не знаю, нужно ли тебе бриться, но я взяла на всякий случай.

Бритву Баки взял более уверенно, нежели шампунь. Вот и хорошо. Не думаю, что я способна разумно объяснить, как брить лицо.

На этот раз, когда дверь закрывается, я все же прижимаюсь спиной к стене, пытаясь осознать произошедшее. Ведь все просто, да? Он уверен в своем теле, если можно так выразиться, и не чувствует необходимости прикрываться полотенцем, когда открывает дверь.

Но то, что все не так просто, как кажется, я понимаю, только поднимаясь по лестнице.

Его глаза. В них не было уверенности, больше было похоже на то, что Баки своей наготы не осознавал. Будто для него не было никакой разницы, стоять голым или одетым передо мной. Словно его тело настолько мало значило, что он забыл, как о нем заботиться.

Я включила музыку, пока убирала посуду после завтрака. Случайный выбор моего айпода будто решил поиздеваться, включив «Незнакомцев в ночи» Фрэнка Синатры. Меня это так взбесило, что я прямо руками в пене ткнула в дисплей.

Вскоре я услышала, что вода выключается, а через какое-то время Баки поднимается на лестнице. Я стояла у раковины, но повернулась, чтобы поздороваться.

И в шоке моргнула.

На была нем одна из огромных футболок моего папы и мамины цветастые штаны для йоги. Обычно я не испытываю желания таскаться по магазинам одежды, но сейчас я была на грани того, чтобы схватить ключи и выбежать за дверь. Это просто ужасно.

В голове раздался смешок: «Лучше бы он остался голым». Мозг, заткнись, ты только мешаешь.

Если не считать идиотской одежды, Баки смотрелся намного лучше. Он побрился, еще мокрые волосы зачесаны назад – выглядел он почти нормально, гораздо менее пугающим, чем в нашу первую встречу.

Я поставила сковородку на сушилку и вытерла руки полотенцем. Веди себя естественно, веди себя естественно, будто ты не видела его голым. Дважды.

– Как шампунь?

– Сработал.

Повисло слегка неловкое молчание, которое нарушает Баки.

– Тебе… его вернуть?

– О, хм, я потом заберу. Кстати, тебе нужны чистые простыни? Я брошу грязные в стирку вместе с твоей одеждой, чтобы… ты не ходил в этом. – Я снова вздрогнула от вида его штанов.

Он занервничал, когда я упомянула о простынях.

– Не нужно стирать. Простыни сойдут.

– Нет, не сойдут. Не надо спать на грязном. Если я буду стирать твои вещи, то проще все сразу…

– Нет, – перебил меня Баки, качая головой. – Простыни чистые.

Уж, прости, но я не верю. У тебя, похоже, иные стандарты чистоты, нежели у меня. Но если ты хочешь спать на грязных простынях – бога ради. Просто потом дай мне их постирать, пока там тараканы не завелись.

– Ладно. Тогда только одежда. С этого и начну.

Я попыталась пройти мимо него к двери в подвал – не смотри на его грудь и не вспоминай, как она выглядела в каплях воды, – но Баки меня остановил.

– Я что-то сделал не так? Ты на меня не смотришь. – Он неуклюже взмахнул правой рукой, будто хотел прикрыть левую. – Так?

– Что? Нет. Нет. Я просто… – отлично, отлично! я не могу придумать ничего, кроме чертовой правды. – Я в порядке, все в порядке. – Смотри прямо на него, Лили, не трясись.

– Но тебе тяжело на меня смотреть.

Я все же вздрогнула. В глазах Баки мелькнула боль.

– Прости, Баки, я… – о, господи, просто уже скажи это! – не привыкла видеть обнаженных мужчин, открывающих двери прямо у меня перед носом.

Баки моргнул. Я практически видела значок загрузки в его зрачках – идет загрузка, идет загрузка…

– Так вот, что тебя беспокоит?

– М-м-м, да. В смысле, это не так уж важно, прости, что веду себя странно. Я просто не привыкла. Но это твой выбор, я не говорю тебе, что делать…

В его глазах вспыхнул огонек пробуждающейся памяти.

– Мне следовало прикрыться полотенцем, прежде чем открыть дверь. – Он уставился на меня, ожидая подтверждения.

– Я… хм, да. Если захочешь. Если же тебе это не важно…

– В следующий раз возьму полотенце, – серьезно сказал Баки, убирая руку, чтобы дать мне пройти.

– Точно. Ладно. – Я выдавила слабую улыбку и спустилась вниз. В ванной его грязная одежда была кучей свалена на полу. Я собрала все и запихнула в стиральную машину.

Конечно, Баки. В следующий раз возьми полотенце.

Но пройдет куча времени, прежде чем я наконец забуду, как капли воды стекали по его прессу.

Да, целая куча времени.

========== Глава 5 ==========

Перекус состоял из простых бутербродов. С жареным сыром, если быть точным, плюс остатки вчерашних брауни. Верный себе Баки улыбнулся, откусив от первого кусочка пирожного. Что тут скажешь, он явно любит сахар. Слопал половину тарелки.

С такими темпами мне скоро снова придется заняться выпечкой. Может, даже вытащу несколько моих старых любимых рецептов.

У меня уже давно не было желания что-то печь. Единственное, что я иногда делала, это тесто для печенья, которое уминала прямо так, или брауни, как вчера. Когда-то я постоянно практиковалась в выпечке. Тешила свое самолюбие приготовлением шоколадного овсяного печенья или коричного или сахарного хлеба из ломтиков.

Я всегда помогала печь маме для какого-нибудь праздника. Хоменташ для Пурима, Тейглах для Рош ха-Шана, конфеты, ромовые шарики и тонкое сахарное печенье на Рождество. Не говоря уже о сырном пироге, ромовом, морковном и яблочном, которые пеклись без всякого повода.

И если бы все это богатство пеклось в ограниченном количестве. Да что вы! Печенье предназначалось не только нам, а еще друзьям семьи и даже случайным незнакомцам. Меня воспитали в традициях еврейского гостеприимства – я была щедрой до такой степени, что пригласила совершенно незнакомого человека остаться у меня, потому что он был голоден. Кто вообще жарит яйца тому, кто ворвался в его дом посреди ночи? О, точно, психи. Или, может быть, моя мама. Она кормила всех, кто входил в наш дом, видимо, ее одержимость передалась и мне.

Но вернемся к выпечке – большинство моих любимых рецептов печений довольно сложные, поэтому мама всегда звала меня помочь, когда я была маленькой. Двумя парами рук намного быстрее работается. Но делать шоколадное овсяное печенье легко – просто нужно много времени, рецепт в четыре раза длиннее любого другого.

Однако сегодня я решила не заниматься печеньем. Брауни должно было хватить до завтра, а сегодня мне хотелось расслабиться. Это было необходимо.

После тихого перекуса Баки ушел к себе, до обеда я не планировала с ним пересекаться, поэтому поднялась в спальню, но расслабиться не получилось. Музыку я выключила на середине первой песни. Даже «Доктор» больше не привлекал. Я попробовала почитать свой любимый роман Таморы Пирс «Первый тест», но после пары страниц книга полетела в другой конец комнаты. Я не могла ни на чем сосредоточиться и нервничала все больше. Если я не найду чего-то подходящего, то в ближайшую ночь меня однозначно будет ждать приступ панической атаки, вызванный стрессом.

Логически я понимала, что самый идеальный вариант – прогулка, к тому же, для здоровья полезно, но энтузиазм отсутствовал как класс. Честно говоря, последние несколько дней были убер-выматывающими, и на данный момент у меня не было сил даже заставить себя что-то делать. Меня хватало только на бесцельное блуждание по второму этажу дома из комнаты в комнату.

Конечно, зайдя к родителям, я поняла, что уйти оттуда не могу. Я провела пальцами по тумбочкам и комодам, оставляя следы на пыли, которая накопилась за это время. Пока они были живы, такого не случалось.

А потом, как в детстве, я открыла мамин шкаф и заползла внутрь. Раздвинула коробки с туфлями, чтобы было место, где улечься, свернувшись калачиком. Именно тогда я смогла наконец выплеснуть горе, копившееся с того момента, когда я плакала последний раз.

Я всегда была плаксой. Просто мне казалось более разумным снять стресс, выплеснув эмоции, чем сдерживаться слишком долго. Это выглядело как клапан аварийного слива на плотине – когда давление за плотиной поднимается слишком сильно, вы выпускаете часть воды, иначе она разрушит плотину. Я не плакала из-за всякой ерунды, но никогда раньше не чувствовала себя столь ужасно из-за слез.

Но после… этого я… Я не могла перестать плакать. Я рыдала так сильно, что не могла пошевелиться. Нет, я не из-за этого ушла с работы, но отчасти… так оно и было. Я тогда так устала, устала все время плакать. Это не помогало. Поэтому я перестала. Установила себе несколько нелепых правил, что плакать можно только раз в день или раз в неделю. Я не могла привыкнуть плакать «раз в месяц», но пыталась. Правда, пыталась.

Я просто очень вымоталась.

Но даже мои собственные правила иногда приходилось нарушать.

Поэтому, сидя в мамином шкафу, где-то между болезненными рыданиями и отчаянными мольбами я задремала – в единственном месте, где я чувствовала себя в безопасности.

Разбудили меня ритмичные глухие звуки. Глаза слипались, но я старательно пыталась проморгаться и понять, что это. Было неясно. Сначала я решила умыться, а потом пойти проверить, но по дороге в ванную я бросила взгляд в окно, выходящее на задний двор и остолбенела, пораженная увиденным.

Баки, мой таинственный пугающий гость, боксировал со старым сухим деревом в глубине двора. Я никогда не занималась боксом, но даже мне известно, что колошматить без перчаток по твердому дереву – издевательство чистой воды. Может, человеку с металлической рукой без разницы, но его вторая рука была обычной, из кожи и костей, как у всех нас, наверняка это чертовски больно.

Скорость нарастала, и я видела, как старое дерево потряхивает от силы его ударов. Меня загипнотизировало это зрелище, хотя в голове внутренний голос истошно кричал, что человек не может бить с такой силой. Баки находился довольно далеко от меня, но я видела напряжение в его плечах и злость, заставляющую его колотить по дереву, будто это был человек, которого требовалось избить до полусмерти.