Текст книги "Пока смерть не разлучит нас (ЛП)"

Автор книги: Tangstory

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

Пословица о монахе и колоколе: это особый вид пословиц, называемый «сехоуюй», где вторая часть содержит мораль пословицы. Грубый дословный перевод фразы: «Если ты монах, то должен звонить в колокол один раз каждый день – сколько раз позвонишь, столько и получишь». В обязанности монахов входило изучение Писаний, уход за храмом и т.д., в то время как звонить в колокол – всего лишь показной ритуал, который монах должен выполнять каждый день. Тегуаньинь – «железная Гуаньинь», полуферментированный чай улун, занимающий промежуточное положение между зелёными чаями и красными (в России – чёрными). Один из самых знаменитых китайских улунов родом из уезда Аньси (юг провинции Фуцзянь).

========== Глава 11 ==========

Погода в Тяньцзине в этом году была немного необычной. Сначала, бабье лето – жарче, чем всегда. Потом, зима – холоднее, чем когда-либо, с огромным снегопадом в конце ноября. Старики, скорее всего, сказали бы что-то вроде: «Даже боги меняются к худшему, когда в мире смертных – беспорядок», но детям не было дела до мира: снег – это замечательно!

Снег пошел в полдень, начиная с редких, рассыпчатых крупинок, которые медленно наращивались. К концу учебного дня двор был покрыт несколькими дюймами снега. Класс больше не был сосредоточен на лекции, а полностью предвкушал конец занятия, чтобы поиграть.

В такое время Цинь Цзин не казался образцовым учителем, так как был слишком небрежен со студентами. Он взглянул на часы: оставалось пятнадцать минут урока – и закрыл книгу, объявив: «Давайте закончим на этом сегодня. Я отпущу вас пораньше, но с одним условием: сразу идите по домам после всего. Дороги могут быть опасными во время снегопада, не заставляйте своих родных переживать».

Девочки пропели хвалу учителю, провожая его из класса. В соседнем кабинете Фан Хуа вела урок математики, который приближался к завершению. Она давала студентам вопросы, чтобы закончить в классе, когда услышала шум во дворе. Выглянув в окно, она потрясла головой, смеясь: «Хорошо, вы тоже можете идти веселиться. Не забудьте ответить на вопросы дома».

«Вы тоже не смогли сохранить контроль над ними?» – Цинь Цзин стоял на краю поля, дабы убедиться, что девочки не бегают слишком буйно, когда

увидел Фан Хуа, также отпустившую свой класс пораньше. Он поприветствовал ее улыбкой.

«Не в этом дело, – Фан Хуа встала рядом с Цинь Цзином в сторонке. – Я не хотела, чтоб у Вас были проблемы с Лао-У. Приговор не может быть вынесен, если преступники – все, не так ли?»

Лао-У, о котором говорила Фан Хуа, был заместителем директора и главой по Научной деятельности в Шэн Гуне. Он был справедливым и добродушным человеком и просил младших коллег называть его Лао-У. В действительности, они не были бы наказаны им за преждевременное окончание уроков. Фан Хуа всего лишь шутила, но шутка показалась уж очень личной для их отношений. Цинь Цзин не знал, как реагировать, и ответил смешком.

«В последнее время было холодновато», – несмотря на отсутствие ответа, Фан Хуа внесла новую тему в их маленькую беседу.

«И правда».

«Эм… – замялась Фан Хуа, но нашла в себе смелость продолжить. – Мне было скучно, и мама заставила меня научиться вязать. Я сделала пару перчаток, но они оказались слишком большими. Поэтому, эм, Вы могли бы взять их, если не возражаете».

Цинь Цзин не знал, что сказать. Он понимал, что она, вероятно, связала их специально для него. Если бы он напрямую отверг ее добрые намерения, это могло обернуться неприятностью для них обоих. Но, в то же время, не отвергнув их, он бы дал ей ложную надежду.

«Я чувствую себя моложе, просто наблюдая за их игрой», – Фан Хуа опять быстро сменила тему, заметив его нежелание или, возможно, из-за своей скромности.

«Вы младше меня, не так ли, мисс Фан? Я даже не начал ощущать себя старым, так что уж кто-кто, а Вы не должны позволить этому добраться до Вас», – непринужденно ответил Цинь Цзин, перед тем как несколько учениц подбежали к ним, прося присоединиться к их снежной борьбе. Оба влились в игру, и неловкая атмосфера исчезла.

Дороги были и впрямь опасны, когда шел снег, и трамваи тоже страдали. Учитывая это, Шэнь Ляншэн покинул офис пораньше, чтобы забрать Цинь Цзина с работы, хотя в этот день они обычно не встречались.

Он уже приближался к школе, когда был вынужден припарковать машину и пройти остаток пути пешком, из-за толпы родителей, ожидавших детей снаружи.

Прошло два месяца с тех пор, как он в последний раз приходил в школу за Цинь Цзином, но охранник все еще помнил его и впустил после непродолжительной беседы. Сделав пару шагов, Шэнь Ляншэн увидел поле в таком же хаосе, как скотный двор во время кормежки. Он легко нашел Петуха Циня среди цыпочек, но все же посмотрел на часы, интересуясь, почему дети отпущены так рано и веселятся.

Снежные дни отличались. Небо было хмурым, но снег отражал свет, и все было ярче, чем обычно. Повернувшись, Цинь Цзин увидел Шэнь Ляншэна, в

длинном черном пальто и подходящей фетровой шляпе, который направлялся к нему, с руками в карманах пальто, на сером фоне сумерек.

Цинь Цзин стоял, ошеломленный: не важно, как много раз он видел этого мужчину, его сердце каждый раз замирало.

Девочки были слишком увлечены снегом, чтобы заметить Шэнь Ляншэна, но одна из них увидела стоящего столбом Цинь Цзина и, воспользовавшись шансом, зарядила ему твердым снежком в спину.

«Вы опять проиграли, сэр», – хихикнула она.

«Да, да, ты победила. Я сдаюсь», – смеялся Цинь Цзин, стряхивая кусочки льда со спины. Скоро его руку сменила другая: Шэнь Ляншэн, наконец, добрался до него и помогал очистить одежду.

«О-о», – только теперь девочка заметила посетителя. Она вспомнила, что видела его раньше, как и то, что он написал на ее работе. От этого она разволновалась и была смущена тем, что потеряла лицо перед ним. После некоторого колебания, она набралась смелости продолжить: «Сэр, Вы – друг мистера Цинь, верно? Я-я не очень хорошо справилась с контрольной в прошлый раз…»

«Ах, да, – Шэнь Ляншэн вспомнил о работе с умной и очаровательной просьбой и, находя девочку милой, решил напустить суровый вид, чтобы подразнить. – Ну что, ты занималась?»

«Да, сэр, – бесстрастное лицо Шэнь Ляншэна и правда обескуражило девочку и заставило принять его слова всерьез. Она застенчиво потянула за рукав Цинь Цзина. – Мистер Цинь – мой свидетель. Правда, сэр?»

«Перестань пугать ее, – Цинь Цзин утешающе потрепал ее по голове. – А ты, не бойся его. В этом нет нужды».

«Слушай своего учителя и не задирай его», – Шэнь Ляншэн тоже погладил ее по голове, после того как Цинь Цзин разрушил его игру. Затем неоднозначно добавил: «Твой учитель – очень восприимчив к боли. Ты ранишь его, если продолжишь атаковать в том же духе».

В тот же миг, учитель, о котором говорили, покраснел и свирепо глянул на мужчину, столь неподобающе ведущего себя с ученицей. Девочка, естественно, не нашла ничего странного в предупреждении Шэнь Ляншэна. Однако, покраснев от его прикосновения к голове, она отбежала, смущенная. Затем, врезавшись в Фан Хуа, решила обнять учительницу за талию.

«Мисс Фан», – позвала она с нежностью.

Обняв девочку, Фан Хуа посмотрела с улыбкой. Она увидела и поклонилась Шэнь Ляншэну, приняв его за друга Цинь Цзина.

Когда прозвенел звонок, она указала на учительскую, оповещая о своем уходе. Цинь Цзин ответил улыбкой и поклоном.

Учительская была пуста, когда пришла Фан Хуа. Она быстро выдвинула свой ящик и достала перчатки, которые были готовы уже какое-то время, но у нее не было шанса подарить их. Затем она поспешила к столу Цинь Цзина, на котором лежала груда рабочих тетрадей, и засунула перчатки между двумя из них.

Она думала, что должна быть смелее: если он ей нравился, у нее не было выбора. Она хотела подарить ему свои чувства: каждый их стежок и каждую ниточку.

Она хотела этого, даже если ничего не получила бы в ответ.

Цинь Цзин все еще торчал на поле, загоняя цыпочек назад в класс за их вещами, затем за школьные ворота, пока те не ушли домой.

Шэнь Ляншэн терпеливо ждал его, прежде чем вместе направиться в учительскую.

Кипой тетрадей были работы, которые Цинь Цзин должен был проверить. Он заметил пару вязаных перчаток среди них и взглянул на Фан Хуа. Решив ничего не говорить, он начал складывать все в матерчатую сумку.

«Какие у тебя планы на вечер?» – спросил Шэнь Ляншэн, заводя мотор.

«Все сойдет. Что ты хочешь?»

«Как насчет жаркого?»

«Звучит превосходно».

Мужчина развернул машину в направлении Кембридж Роуд. Оба не ели вне дома с тех самых пор, как их отношения более или менее установились, дабы избежать ненужного внимания.

Цинь Цзин знал, что так ему, скорее всего, придется остаться на ночь. Однако они уже немного набрались опыта, чтобы не угодить в такую же ситуацию, как в первый раз. И пока это не мешало его завтрашним занятиям, Цинь Цзин откровенно наслаждался этим, слишком сильно, чтобы противиться.

Они были в пути уже несколько минут, когда Шэнь Ляншэн ни с того ни с сего спросил: «Почему бы тебе не взглянуть?»

«Ха?»

«Она вложила в них столько сил, а ты просто запихнул их в свою сумку?»

Цинь Цзин был изумлен такой наблюдательностью мужчины, который понял, что перчатки были подарком. Он шутливо возразил: «Я не хотел заставить кое-кого ревновать».

Шэнь Ляншэн, не отвечая, мельком взглянул на своего пассажира. Цинь Цзин неловко улыбался, ругая себя за то, что не держал рот на замке. Зачем нужно было самому себе рыть яму?

По правде говоря, Шэнь Ляншэн не стрельнул взглядом, считая, что Цинь Цзин много о себе возомнил: если б его на самом деле это не волновало, он, перво-наперво, не стал бы спрашивать об этом.

Говорят, все лучше, чем вступать в отношения. Ты либо становишься глупым, либо – слишком мнительным и более ранимым, чем нужно.

Однако чувствительность – не всегда бесполезна. Например, Цинь Цзин смог увидеть, что приглашение переехать Шэнь Ляншэна было лишь прихотью. Ну, не увидел – не с его близорукостью – просто почувствовал, что мужчина жалел о сказанном и соответственно нашел подходящее оправдание для отказа.

К сожалению, Цинь Цзин не был романтиком, несмотря на всю свою чувствительность, и ничто не помешало ему уснуть, как бревно, после отказа Шэнь Ляншэну.

И теперь он был немного расстроен, думая, что переоценил свою значимость для мужчины, но после жаркого вся его меланхолия ушла в желудок, вместе с бараниной и капустой бок-чой, и больше он о них не слышал.

Когда пришло время спать, Цинь Цзин был в постели первым, так как уже помылся, и читал газету возле ночника. Шэнь Ляншэн вышел из ванной, суша волосы, и сел на кровать. Заметив одеяло, натянутое на живот Цинь Цзина вместо халата, он догадался, что у мужчины ничего не было под ним, и сунул туда руку. Касаясь его бедер, он заметил: «Ты, правда – откровенный сегодня».

«Так – меньше проблем», – ответил нехотя Цинь Цзин, все еще читая. Газета смялась, когда он перелистнул на следующую страницу.

Шэнь Ляншэн не убрал рук, а перешел к внутренней стороне бедер. Цинь Цзин не мог не засмеяться от щекочущих ласк на его нежной коже. Он больше не был сосредоточен на новостях, но притворялся, что продолжает читать, сфокусировавшись на ощущениях от прикосновений мужчины. Пальцы, наконец, достигли промежности и начали слегка подергивать пучок волос. Подразнивая укромное местечко, они чесали у его мягкого друга, плавно и проворно, будто выводя английское слово.

«Разве мы не виделись два дня назад?»

«И?»

«И ты все еще так сильно хочешь этого?»

«…да».

Изначальным мотивом Шэнь Ляншэна было подшутить над тем, как легко мужчина возбуждался, но, услышав от него столь откровенный ответ, он сам оказался тем, кто потерял контроль над своим дыханием. Его шутка превратилась в заигрывание:

«Тогда, что ты делаешь, когда меня нет рядом?»

Цинь Цзин почувствовал, как мужчина гладит его растущую эрекцию и издал тихий стон. Его ноги раздвинулись, позволяя Шэнь Ляншэну творить свое волшебство.

«Что ты делаешь?»

«Ни…чего».

«Ты трогал себя?»

«Ммхмм»,

«Думая обо мне?»

«Да».

Цинь Цзин по-прежнему держал газету перед лицом. Таким образом, он не видел лица Шэнь Ляншэна, и ему было легче признать, что он тайком мастурбирует, думая о нем, в дни, когда они не видятся.

Шэнь Ляншэн качал его твердеющий орган в стабильном темпе. Он не мог сказать, было ли лицо мужчины красным или нет, так как оно скрывалось газетой, но пальцы, держащие ее, дрожали от удовольствия.

«Прекрати притворяться. Ты не можешь все еще читать».

«Ну, как говорится, ночь только началась, – Цинь Цзин отбросил в сторону газету, когда Шэнь Ляншэн раскрыл его план. – Вы правы, господин Шэнь, время не ждет».

Шэнь Ляншэн снял за него очки и положил их на прикроватный столик. Цинь Цзин стянул с себя одеяло, открывая собственную наготу. Он был худым, но подтянутым. У него была стройная талия и прямые ноги, меж которых гордо стояло его мужское достоинство, набухшее, оно было красным под теплым светом лампы.

Цинь Цзин наблюдал, как другой мужчина снял халат и голый забрался на кровать. Он сразу склонился поцеловать его, но был опрокинут на постель.

Шэнь Ляншэн уселся на грудь мужчине, доставляя свою эрекцию прямо к его рту.

Цинь Цзин расценил это как призыв к минету и, приподняв голову, открыл рот, чтобы принять мужчину.

Однако Шэнь Ляншэн нажал пальцем на его губы и легонько потер их, перейдя затем к бровям и глазам.

Это заставило Цинь Цзина закрыть глаза. Он смирно лежал, словно предлагая себя в качестве жертвы.

Он почувствовал, как мужчина сверху заменил пальцы своим членом, медленно прослеживая им каждую деталь его лица. Головка мягко обрисовала его бровь, коснулась родинки у глаза и, поиграв с ресницами, скользнула от переносицы вниз, к губам и челюсти.

Шэнь Ляншэн работал медленно и нежно, но за его действиями скрывалась грубая, одержимая сила. Как самец животного, помечающий свою территорию, он нацелено осматривал лицо своим достоинством, клеймя его чистой, вытекающей из возбужденного органа жидкостью.

Если быть до конца честным, Цинь Цзин не знал, серьезно относится Шэнь Ляншэн к их отношениям или нет.

Временами он чувствовал, что мужчина не был на самом деле заинтересован в них или, что он был готов уйти, когда захочет.

Но в другое время он отчетливо ощущал, как мужчина одержим им.

Одержимость была настолько сильной, что Цинь Цзин почти верил: Шэнь Ляншэну не все равно. Не все равно, нравился ли он Цинь Цзину или нет, и любил ли он кого-то другого.

В какой-то момент слова признания грозились сорваться с губ Цинь Цзина.

«Шэнь Ляншэн, я люблю тебя».

Но эти слова проглатывались, до того, как это происходило – он понял, что не может произнести их. Возможно, это было из-за того, что он боялся молчания, последующего за ними.

Покойная мать Цинь Цзина могла описать сына в двух словах, а Сяо-Лю – в трех, и третьим было – «дерзкий дьявол». Когда они были юными, все соседские ребята бегали на кладбище со свечами, рассказывать страшные истории. Чаще всего, Цинь Цзин единственный оставался спокойным и

собранным. Если бы появился призрак повешенной жертвы*, у него хватило бы духу завязать его язык бантиком.

Печально, у всего есть победитель, и как только он встретил Шэнь Ляншэна, от его духа не осталось и следа. Даже Фан Хуа была храбрее его: он боялся сказать всего три слова – «Я люблю тебя».

Он опасался, что слова принесут только молчание, и тогда время сгорит в этом молчании и обернется пеплом.

Он предпочел бы не прояснять что-либо: желание в настоящем было живым и теплым, пока они сжимали друг друга в этом неопределенном объятии.

Вероятно, из-за таких мыслей, этой ночью Цинь Цзин видел своеобразный сон, в котором он на самом деле был в храме, звоня в колокол.

Это было на закате в месте, похожем на древний монастырь. Он поднимался по витой деревянной лестнице колокольни, один, чтобы возвестить о конце дня.

Странность заключалась в руках, которые предположительно принадлежали ему. Руки, что он видел, были такими тощими, что выпирали костяшки пальцев. Рукава его одежды не были похожи на одеяние монаха, скорее – конфуцианского студента старых дней, и висели на деревянной балке. Одеяние и пятнистое дерево с парой рук наполняли сцену странным ощущением одиночества.

Он услышал звон, отдававшийся эхом по пустым холмам, достигая кроваво-красных небес позади.

В это время он понял, что беззвучно произносит:

«Шэнь Ляншэн, я люблю тебя».

Звенел колокол Будды, и мало-помалу, все, что он мог слышать, было слово «Шила»*.

Физическая нагрузка и нелепый сон прошлой ночью выжали все соки из Цинь Цзина к следующему утру. Шэнь Ляншэн дважды пытался разбудить его, но безуспешно.

Шэнь Ляншэн обнаружил мужчину, все еще свернувшегося в постели, после утренних дел и, взяв сигарету, решил выкурить его.

«Цинь Цзин, ты встаешь или нет?» – спросил он, выпуская клуб дыма прямо мужчине в лицо.

«Ага», – он закашлял от дыма и встал с кровати. Затем, прошаркал в ванную, как зомби.

Куря, Шэнь Ляншэн подошел к окнам и распахнул их настежь, чтобы впустить свежий воздух. Мир снаружи был совершенно белым, так как снег валил всю ночь. Ледяной воздух хлынул в помещение. Температура казалась ниже, чем вчера.

«Закрой окна, Шэнь Ляншэн, – Цинь Цзин наконец-то проснулся после умывания. Он дрожал, ведь на нем был только халат. – Клянусь, люди начнут умирать, если станет еще холоднее».

Шэнь Ляншэн как раз докуривал сигарету и выбросил окурок в окно, прежде чем закрыть его, как просил мужчина. Обернувшись, он увидел Цинь Цзина, собиравшегося одеваться: «Оденься потеплее сегодня».

Вчера учитель был в плотном традиционном платье, и этого было достаточно, чтобы не замерзнуть. Он наблюдал, как Шэнь Ляншэн открыл гардероб и выбрал для него наряд. От белья до пальто – все было его, и шерстяной свитер тоже хранил его запах. Цинь Цзин даже не подумал отказаться. Ему было все равно, если в школе заметят.

Одежда красит человека. Цинь Цзин в своем обычном одеянии выглядел честным преподавателем, но в шерстяном свитере, брюках и очках в серебряной оправе он казался скорее плейбоем в мантии ученого.

У этого плейбоя также были проблемы с памятью. Он ругал себя за чрезмерную болтливость, но сегодня не смог удержать свой развязный рот от подшучивания над Шэнь Ляншэном: «Да, ладно. Это была всего лишь пара перчаток. Тебе, правда, нужно мстить всем этим?»

«Как ты считаешь?» – Шэнь Ляншэн говорил с обычным холодным видом, застегивая рубашку Цинь Цзину, который думал, что мужчина был в хорошем настроении.

«Как я считаю? – продолжил он уверенно. – Я считаю, это все, о чем может просить мужчина свою дорогую женушку».

«А я считаю, что Вы пойдете сегодня на работу пешком, мистер Цинь».

«Нет, господин Шэнь, пожалуйста, сжальтесь. Я был дураком, говоря так грубо».

К концу шутливого спора, Цинь Цзин был одет как с иголочки. Верхняя пуговица причиняла неудобство, и он расстегнул ее.

«Что такое?»

«Слишком туго».

Шэнь Ляншэн нашел для него вязаный серый в клетку шарф, приказав: «Не снимай этот шарф сегодня».

«Почему?»

«Следы укусов».

Цинь Цзин подшучивал над мужчиной все это время, но мгновенно побагровел от одной его фразы: «Ты и впрямь – пёс, да?»

«Вы правы, мистер Цинь, – ответил Шэнь Ляншэн без колебаний. – Ты родился в Первом Году*, так? Я – на два года старше. Считай сам».

Цинь Цзин был рожден в год крысы, а двумя годами ранее, и правда, был год собаки.

Не зная, что возразить на это, Цинь Цзин схватил пальто со спинки стула и спустился вниз завтракать.

Таким образом, он прожил весь день в присутствии мужчины.

Пальто было после химчистки и пахло только камфарой из шкафа. Свитер, однако, уже однажды надевали, и он излучал аромат табака и одеколона, достаточно слабый, чтобы быть обнаруженным, но не исчезнувший вовсе.

Шэнь Ляншэн был очень щепетильным и выбирал только темную, неброскую одежду, стоимость которой обычный человек не мог распознать. Коллеги только делали комплементы учителю: «Классно выглядишь сегодня, Цинь!»

Цинь Цзин смеялся, даже не пытаясь объяснить. Возможно, влюбленные всегда становятся немного глупее. Несмотря на то, что это были запретные отношения, он не хотел скрывать сладкое наслаждение внутри, и поэтому весь день втайне радовался.

И когда он снова вспомнил об этом абсурдном, но странно-реалистичном сне, все, о чем он мог думать, было…

Если бы он мог остаться с этим мужчиной на веки вечные, то не променял бы это на все золото мира. Идите прочь с Шилой!

Примечания

Лао – префикс, указывающий на относительно пожилой возраст человека или на то, что он занимается чем-то (профессия, бизнес, исследования) длительное время. В основном используется для мужчин.

Бок-чой (часто пак-чой), или Китайская листовая капуста – сорт китайской капусты. В русскоязычных странах бок-чой известен как «черешковая капуста», «китайская листовая капуста».

«Призрак повешенной жертвы» – призраки людей, умерших от повешения по разным причинам (казнь, суицид, несчастный случай). Обычно изображаются с длинным красным языком, высунутым изо рта.

Шила – заповедь в буддизме, букв.: «добродетель» (санскр.), пали: «сила». Подразумеваются этические заповеди, из них пять простейших (панча-шила – пять заповедей или «пять добродетелей»):

Не убивать.

Не красть.

Не допускать недолжного сексуального поведения.

Не употреблять одурманивающие вещества.

Не допускать нарушений в речи (злословие, клевета и проч.)

«Первый Год» – подразумевается – по Календарю Китайской Республики, или Календарю Миньго. Порядок летоисчисления, действующий на территориях, подконтрольных Китайской Республике. Номер «года Китайской республики» получается из номера года по григорианскому календарю путём вычитания числа 1911.

========== Глава 12 ==========

Была суббота – день, в который Шэнь Ляншэн находил время повидаться с Цинь Цзином, если не было срочных дел. Поэтому, несмотря на то, что виделся с ним прошлой ночью, он все же покинул офис пораньше, чтобы забрать Цинь Цзина из школы. Даже Чжоу видел, что молодой господин был очень близок с

учителем, и, казалось, привязался к нему больше, чем к любой из предыдущих пассий.

Чжоу определенно не был гением, но у него был наметан глаз на людей. Если бы это было не так, он бы не перешел на сторону Шэнь Ляншэна много лет назад. Если бы Цинь Цзин был женщиной, учитывая, что Чжоу был тем еще подхалимом, он бы говорил хорошие вещи своему боссу, в надежде, что его мысли достигнут ушей этой леди. Если бы они в итоге были вместе, тогда она стала бы миссис Шэнь Младший, а силу постельных бесед нельзя недооценивать.

К сожалению, Цинь Цзин был мужчиной. Дело не в том, что Чжоу смотрел свысока на отношения между мужчинами: он был ветераном в играх за власть и считал себя человеком широких взглядов. Ни у кого нет права смотреть свысока на другого человека, но он еще не слышал о паре мужчин со счастливым концом. Неважно, насколько он нравился ему сейчас, они были обречены расстаться. Если же Цинь Цзин не станет «миссис Шэнь Младший», тогда Чжоу незачем было и подлизываться.

Цинь Цзин провел день, радуясь тайком, а когда ушел с работы, он увидел машину Шэнь Ляншэна, припаркованную у школы. Он запрыгнул в нее и посмотрел на водителя с улыбкой на лице.

Шэнь Ляншэн завел машину и свернул на дорогу, ведущую к его поместью. Пока они ехали, он мог ощущать на себе улыбающийся взгляд учителя: «Что, хорошие новости?»

«Нет, ничего».

Светофор впереди только переключился, и Шэнь Ляншэн, нажав на тормоза, пользуясь случаем, взглянул на пассажира. Их глаза встретились на несколько секунд, и робкий Цинь Цзин опустил взгляд первым. Улыбка не сходила с его лица, и при виде этого сердце Шэнь Ляншэна затрепетало.

Он подумал, что Цинь Цзин действительно любит улыбаться. Мужчина не обладал исключительной внешностью, но его улыбка была приятна для глаз. Он также был очень милым, когда молчал, опустив взгляд.

В его одежде и очках, которые он выбрал, мужчина принадлежал ему.

Независимо от того, признавал Шэнь Ляншэн, что влюблен или нет, правда заключалась в том, что он вел себя, как любой другой влюбленный идиот. Нетипично для него, ему в голову пришла глупая мысль. Он не хотел сразу ехать домой. Ему хотелось сменить атмосферу на публичную, чтобы присутствовали другие, словно ребенку, желающему щегольнуть новой игрушкой.

«Цинь Цзин, давай поедим где-нибудь сегодня».

«О, конечно. Где, например?»

«Кисслингс?»

«Разрешение предоставлено».

«Ты сможешь это переварить?»

«Я не против…» – Цинь Цзин слегка отвлекся из-за призрачной улыбки на губах водителя. Это был лишь четвертый раз, когда он видел мужчину

улыбающимся за три месяца их знакомства. Он подмечал каждую улыбку, поскольку они были редкостью.

«Я не против, смогу я это переварить или нет, – сказал Цинь Цзин, придя в себя. – Даже если мой желудок не наполнится, я смогу наесться просто глядя».

«Ха?»

«Это будет пир для моих глаз».

Шэнь Ляншэн не стал продолжать шутить. Он подумал, поворачивая на перекрестке, что жизнь превратилась в некое подобие сяншэна, когда он повстречал этого человека. Значимые, но тривиальные перепалки могли быть многословными, но, тем не менее, занимательными.

«Кисслингс» был самым старым рестораном в западном стиле в Тяньцзине. Он был расположен недалеко от Сяобайлоу, в десяти минутах езды от Ицин-Ли. Основатель был немцем, но после Октябрьской революции число русских в районе возросло до такой степени, что меню в «Кисслингс» постоянно менялось, чтобы больше подходить русской палитре.

Тем не менее, ресторан все же находился в Китае, так что блюда соответственно изменялись. Однако жители Тяньцзиня выросли на воде из Хайхэ, которая немного горчила и была более соленой, даже после кипячения. Со временем они к этому привыкли, и Цинь Цзину казалось, что даже измененные блюда на его вкус были слишком пресными.

Цинь Цзин не стал упоминать об этой мелочи. Сидя напротив любимого человека при свете свечей, танцующем между ними – ему можно было подать тарелку вареной бок-чой, и он бы с радостью набил ею живот. Однако Шэнь Ляншэн каким-то образом догадался и попросил русского официанта принести соль.

С официантом Шэнь Ляншэн говорил на английском. Цинь Цзин все понимал, но решил об этом умолчать. Он только взглянул на мужчину и улыбнулся.

В этот момент он обрел уверенность, что мужчина тоже его любит.

«Даже если ты не говоришь этого, Винсент, я знаю, ты любишь меня».

Фактически, Цинь Цзин не был первым человеком, кто так думал. У Шэнь Ляншэна были трехлетние отношения с леди, которая хорошо играла в бильярд, когда он учился в Англии. С его холодной натурой, он бы не оставался с ней так долго, если бы это было только ради финансовой выгоды, и она ему на самом деле не нравилась.

Она лежала у него на груди, слушая его сердцебиение, после секса, в квартире, снятой для их тайного романа. Она спросила: «Я люблю тебя, Винсент. А ты любишь меня?»

«А как ты думаешь?»

«Даже если ты не говоришь этого…, – она знала, что он из тех людей, которые отвечали на нежелательные вопросы риторическими, но уверенно продолжила. – Я знаю, ты любишь меня».

Позже, Шэнь Ляншэн закончил обучение и решил вернуться в Китай. В ночь перед его отъездом, она спросила его снова: «Я разведусь ради тебя, Винсент. Ты останешься со мной?»

«А как ты думаешь?» – это был тот же вопрос, но на этот раз ей не хватило уверенности, сказать: «Ты останешься».

После всего она послала ему дюжину писем, не получив ни одного ответа. В последнем она написала: «Даже сейчас я все еще думаю, что ты любил меня. Но, кажется, себя самого ты любишь даже больше. Прощай, Шэнь».

После прочтения письма, Шэнь Ляншэн разрезал его ножницами, так же как дюжину пришедших до него, и выбросил в корзину у стола.

В действительности, не имело значения: разрезал он его или нет. Их отношения закончились, и не о чем было беспокоиться. Просто Шэнь Ляншэн всегда был педантичным и решительным.

Он тщательно следовал собственным принципам, взвешивая все на своих весах. Большая прибыль ожидала его по возвращению в Китай, в то время как отношения были бы единственным результатом, если б он остался. После взвешивания он отбрасывал более легкую чашу весов, не раздумывая ни секунды.

«Ты наелся?»

«Ха? – закончив с едой, Шэнь Ляншэн пил кофе с зажжённой сигаретой в руке. Цинь Цзин все еще был потерян в своем неописуемом счастье, когда вопрос мужчины вернул его обратно. – Да, я думаю».

Это «Я думаю» в конце заставило Шэнь Ляншэна усмехнуться: «Ты думаешь?»

«Да, наелся», – поправил сам себя Цинь Цзин, перед тем как посмотреть в окно.

По правде говоря, он не был уверен, наелся он или нет. Зато его сердце было наполнено до краев. Это чувство немного напоминало времена, когда он болел в детстве. Тогда его мама готовила лапшу и подавала ее, горячую и свежую, с двумя вареными, душистыми яйцами в одной из тех больших чашек. Как только она достигала желудка, то заставляла болезнь отступить быстрее любого лекарства.

Стоя на коленях у могил родителей, касаясь головой земли, Цинь Цзин сказал им уходить без волнений и не скучать по нему. Он обещал им, что даже одному ему будет хорошо.

Однако он не мог справиться с обманчивым ощущением: время от времени, приходя домой с работы, ему казалось, что его отец и мать – все еще здесь, и что его ждал не просто пустой дом.

Он поселился в комнате родителей. Молча беседовал с ними, когда не мог уснуть. Он рассказывал им, что ел в этот день, какой вел урок, какая ученица снова забыла свою домашнюю работу, пока не уставал настолько, что засыпал.

Но время, когда он был один, сократилось после сближения с Шэнь Ляншэном. Как если бы дыра в его сердце заполнилась почвой с молодым побегом. Деревце вырастало на несколько дюймов каждый раз, когда они

встречались, и, наконец, цветы, благоухающие сильнее османтуса, расцвели и превратились во фрукты слаще меда.

Цинь Цзина удивило, что любовь к кому-то, сделала его таким преуспевающим поэтом.

Шэнь Ляншэн не знал, что творилось в голове у Цинь Цзина, но почему-то нежное выражение на лице мужчины, когда тот смотрел в окно, странным образом напомнило ему мать, о которой он редко думал.

Были хорошие времена: Шэнь Ляншэн провел первые шесть лет своей жизни с матерью, и когда он, наконец, был впущен в семью Шэнь, дважды в месяц Шэнь Кечжэнь отвозил его назад повидаться с ней.

Это было, когда Шэнь Кечжэнь еще хотел заботиться о ней, а она еще любила мужчину без жалоб. Она ждала в том доме, добровольно и в одиночестве, двух встреч каждый месяц.

Мать Шэнь Ляншэна была наполовину португалка, но могла разговаривать только на английском и китайском. Может, потому что она сохранила стремление к родине, куда так и не вернулась, ей особенно нравились «Сонеты с португальского» Элизабет Барретт Браунинг.