Текст книги "Хейл-Стилински-Арджент (СИ)"

Автор книги: takost

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

– Какого черта вы делаете?! – Лидия, злая на 101 процент из 100 и продолжающая выглядеть так, словно только что взяла корону Мисс Вселенной, бросает мокрые пакеты из «Уолмарт» и отталкивает Стайлза от того, что еще недавно было лицом Питера.

– Пошли вон! Вы, оба! – одной рукой она держится за живот, как будто он у нее болит, и Стайлз почему-то тяжело морщится из-за этого.

– Самый простой пример убедительнее самой красноречивой проповеди. Я прав?

– Закрой рот, – Стайлз влепляет Питеру по зубам. Томас визжит, когда кровь брызгает на его пижаму.

– Это кетчуп. Это кетчуп, – шепчет ему Элли.

– Ты мне противен, – говорит Лидия Стайлзу, и в одной вселенной одна Мэри Джейн бросает одного Питера Паркера. – Лучше уйди, – она поднимает Томаса на руки, как обезьянку, и смотрит на нее. Элли тянется к носу. Если кто-то и заметил, что у нее пошла кровь, тогда это не имело никакого значения. У нее всегда идет кровь. Она к этому привыкла.

Комментарий к Микеланджело с пульверизатором в порыве гнева

3 главы + эпилог до конца :)) 55 глав – я говорила себе, что уложусь в это число.

========== семья – инструкция по эксплуатации ==========

[Я вспоминаю то, что я видел

Той ночью на полу, когда мы были совсем одни].

Стайлз глушит мотор у ветклиники и через запотевшее лобовое стекло замечает Скотта. Он протирает стойку, словно работает в баре, и отхлебывает из банки «пепси». Дитона нет. Ветклиника открывается только через час, и Стайлз не знает, зачем все-таки приехал. Он опускает зеркало заднего вида и прикуривает спичкой.

Стеклоочистители стоят на быстром режиме, из магнитолы какая-то херня по кругу поет о Белом кролике, как безумный контрапункт радио. Скотта больше не видно. Припев крутится у Стайлза в голове, как дерьмовая музыкальная тема к никсоновскому фильму.

Он закуривает еще один «Данхилл» и скребет пальцем по колесику незаправленной «Зиппо». Ее отдала ему Кора в его позапрошлый уик-энд в Мексике, когда они вдвоем пили мескаль в паре десятков миль от аэропорта на станции техобслуживания, где они застряли на всю ночь из-за урагана, и он почему-то ее сохранил.

Дешевые стеклянные дельфины, типа тех, что продают на гаражных распродажах, звенят над входом, когда Стайлз толкает плечом дверь. Его форма промокла и прилипла к телу, значок Шерифа болтается на дне оттянутого кармана.

Внутри пахнет чесночным рисом, лимонным средством для мытья полов и сухим теплом – приятные ощущения после его промерзлой, как подвал, «хонды» с пустым детским креслом и запахом антибактериальных «клинексов», промокших от крови. Курчавая голова Скотта показывается из-за стойки, и его рука с пластиковой вилкой замирает на полпути ко рту.

– Не хотел мешать, – говорит Стайлз и щелкает пальцем по керамическому лабрадору на стойке. Скотт пододвигает к нему свой контейнер с жареной спаржей.

– Понятия не имел, что рихтовка кузова столько стоит. За эти деньги можно взять у перекупщика старый мерседес вроде двухсот тридцатого спорткупе. Так что с утра пришлось отогнать «додж» обратно. Закажу запчасти с «ДиДжиУай» и займусь этим, как только закончу с полом в детской.

– Когда ребенок родится, ты будешь думать только о количестве подгузников и подогреве молочной смеси ближайшие месяцев пять, – и, начав эту тему, Стайлз понимает, что тянуть нет смысла. – Так как она? Мы с ней вроде как сильно поругались.

– Знаю, – Скотт нагибается к холодильнику, и у него это непроницаемое лицо, как у бейсджамперов с «Ред Булла», и не поймешь, что он об этом думает. – Льда нет, – он закрывает дверцу и протягивает ему рыбные палочки с мордой щенка на упаковке. Она скользкая, как использованный презерватив, и пахнет собачьим дерьмом.

– Сойдет, спасибо, – Стайлз прикладывает упаковку к разбитой голове. Всю дорогу ему казалось, что его стошнит. Пару раз он даже останавливался и вываливался наружу, но ничего не произошло. Рекламный щит на последней стоянке рекомендовал обратиться к Иисусу и/или его взбесившимися фанатами, пытающимися пропихнуть «Тему сегодняшней молитвы» в «Таймс». И умрешь ты в возрасте тридцати трех, в точности как Иисус Христос.

– Не спи как можно дольше. Если это сотрясение, можешь не проснуться, – Скотт опирается на стойку. На нем джинсы «Ливайс», подвернутые снизу. Карман оттопыривает круглая коробка с жевательным табаком. – Это Питер?

– Так очевидно? – Стайлз отдирает языком кровь, присохшую к небу. – Ты не ответил про Малию.

– Ее положили в больницу на сохранение. Просто курс витаминов. И ее заставляют слушать нью-эйдж. Музыку для лифтов. Она в бешенстве.

– Была угроза?

– Она в порядке, – отрезает Скотт.

– Не делай из меня идиота. Я знаю, что дело не только в курсе витаминов. И знаю ваши проценты покрытия по страховке. Если бы не я, она бы сейчас дома тебе жарила овсяные вафли. Я выпишу чек.

Желваки на лице Скотта дергаются, и он кажется рассерженным, как всякий нападающий в регби.

– Я прошу тебя больше никогда не говорить о том, что ты собираешься дать мне денег. Идет? – Скотт потирает лоб пальцами. И Стайлзу вдруг видится, что в школе Скотт будет одним из этих очаровательных активных пап, которых молоденькие учительницы – выпускницы педагогических колледжей со спелыми грудками и красными дипломами – норовят запихнуть в Ассоциацию родителей или попросить поволонтерить на осенней распродаже выпечки в спортзале.

– Это мальчик, – говорит он. – Митчелл Дельгадо МакКолл, – Скотт вытягивает из рюкзака снимок УЗИ, и его лицо становится мягким. – Это на восемнадцатой неделе. Еще никто не знает. Она хотела мальчика.

– Ну а ты?

– Это неважно. Главное, чтобы был здоровым. Он все еще немного меньше, чем малыши должны быть на этом сроке, но я знаю, что скоро он их догонит, – добавляет Скотт и обводит пальцем головку ребенка на снимке. Кровь стягивается к затылку от того, что Стайлз это видит.

Будем честны: что он знает о ходе беременности, кроме плановых визитов в элитные клиники Верхнего Ист-Сайда, где им предлагали турецкий кофе, 5D УЗИ плода и новейшие французские техники подготовки к родам?

Беременность Лидии не меняла их распорядок вплоть до третьего триместра: они по-прежнему бегали трусцой в Центральном парке, посещали встречи членов филантропического фонда и ели крем-супы из шпината и злаковые йогурты.

На вечеринке у бассейна по случаю их помолвки Лидия без труда скрыла живот под безразмерной дизайнерской гавайкой: она была уже на двадцать второй неделе и постоянно вспоминала ему те розовый коктейли и секс на крыше в Вегасе.

Они скрывали ее беременность от газетчиков до конца третьего триместра, словно они были знаменитостями. Стайлз не думал о том, что Томас может не родиться. Стайлз думал о журналистах из «Мари Клэр» на их свадьбе и медовом месяце в Белизе.

– Как-то, в конце прошлого года, я взглянул на Малию и заметил в ее лице мягкость черт и уязвимость, которых не было еще пару лет назад. Тогда я и понял, что мы уже давно не те, кем были раньше, – решает сказать Стайлз.

– Сейчас мы ненамного старше, чем были наши родители, когда у них появились мы. Знаешь, мама сказала, он похож на меня. Его нос и овал головы. Но еще рано об этом говорить.

– Вообще-то, у меня тоже есть новость, – начинает Стайлз. – Даже папе еще не сказали. Восемь недель, – говорит он. – Это близнецы.

//

Ее уже в седьмой раз перебрасывает на голосовую почту, когда она замечает мнущуюся на пороге кухни маленькую фигурку.

– Не спится? – Элли раскачивается на пятках, заправляя чистые волосы за ухо. От ее смятой мальчишеской футболки еще тянется теплота матраса и египетского хлопка, и она по-прежнему пахнет медовой карамелью, которую они приготовили по рецепту из скандинавского журнала.

В свои шестнадцать Лидия оставляла в «Фейсбуке» зимние фотоотчеты из шале Уиттморов в Куршавеле, планировала учиться в одном из университетов Лиги Плюща на самую престижную стипендию и в двадцать пять родить Джексону дочку в элитной клинике Италии. В восемнадцать она поступила на третий курс в МТИ, закупалась крошечными кожаными курточками в «Гуччи» для малышки своего парня и решила рожать после тридцати. Скоро ей двадцать девять. У нее одаренный сын, недвижимость на Ривьере и перетерпевший среднестатистические кризисы счастливый брак.

Ее мать видела Элли один раз: два года назад, когда привезла Томасу на день рождения эту дорогую игрушечную железную дорогу от «Хорнби» в «Парк Хаятт». Они представили ее как дочь одного мексиканского приятеля, но после коктейлей с водкой мама прикурила «Собрание» от золотого «эс ти дюпона» Питера и высказалась о необходимости ДНК тестов и контрацептивов в упрек Стайлзу, пока дети были заняты «Летучим шотландцем». Но сейчас Лидия смотрит на лишенное детской пухлости серьезное лицо этой маленькой девочки, и ей становится стыдно, что в те годы она соглашалась с матерью в неуместности совместных каникул в Европе или занятий готовкой под французский джаз.

– Хочешь, я сварю нам белый горячий шоколад? А ты можешь выбрать фильм на «Нетфликс», – предлагает Лидия. – Как-то в начальной школе Стайлз подложил мне в шкафчик кассету с «Дневником памяти», и она была до пленки липкая от мармелада и испортила мои лучшие туфли для танцев. Когда мы поженились, он сказал, что это была кассета его мамы. Знаешь, тогда все брали их в видеопрокате.

И почему-то ей вспоминается, как дождливым летом после его второго курса они напились испанским вином в ее съемной квартире-студии на Манхэттене, занимались любовью и смотрели «Титаник» на французском через черно-белый проектор из колледжа.

– Позвони ему, – говорит Элли, почесывая нос.

– Голосовая почта.

– Голосовая почта? И ты все еще не оставила ему ни одного сообщения? Если бы оставила, мы бы уже пересекли границу на грузовике с контрабандой оружия и красной икры и продали почку на черном рынке в Колумбии, где есть портал в межгалактику. Ты отдашь инопланетянам почку за Стайлза? Я бы отдала. А если продадим сразу две, может быть, нам еще дадут древнего телепатического двойного боевого слона или песика.

– Если это аукцион, тогда я покупаю Элли целиком за безлимит на картошку фри с солью и чесночным соусом, – Стайлз сдвигает дверь в сторону, и Элли переводит с него на Лидию этот взгляд, каким обычно обмениваются родители, когда дети говорят что-то невинное и забавное про Санта-Клауса или секс.

– Ты не инопланетянин. Тебе не нужна моя почка, – она сползает со стула и, проходя мимо него, толкает его плечом в бок. – Потом поговорим, мистер Большой Синяк. Я люблю тебя.

– А я тебя от Луны и обратно.

– А я от Юпитера и обратно, – она корчит рожицу и проскальзывает в приоткрытую створку, шлепая по полу прорезиненными носками.

Лидия перехватывает его взгляд на себе, пока он не останавливается на вкладке форума с рецептом коктейля из шпината и статистикой перинатальной смертности.

– Лидия… – Стайлз закрывает крышку ноутбука и берет ее за руку, и она в очередной раз думает, что наследники мировых корпораций на горных лыжах и солисты рок-банд в евротурах никогда не заказали бы одинаковые футболки с фамилией на спине для семейных поездок в Диснейленд, не будили домашних в Рождество протяжной «Джингл Беллс» и стуком противней с имбирным печеньем и не обещали ее еще плоскому животу пони и «Баскин Роббинс».

Лидия поднимает его голову, обхватывая ее руками, и целует его, и этим поцелуем ей хочется передать, как важно для нее все это время было быть рядом с ним.

//

– И только мы решили, что вовсе он не идеальный и не поселился в палате своей беременной жены, как на тебе, он снова тут, – весело говорит ему ночная медсестра и открывает дверь в отделение. – Но чтобы при обходе в полночь я тебя не видела.

– В двенадцать тридцать.

– Ты другим глаза не мозоль. Они тут неделями лежат, но никто им не приносит королевства и императорских креветок. Ну да иди уже. И не надоедай ей, она под капельницей.

Скотт проскакивает в ее палату по пропахшему хлоркой и увлажняющими кремами коридору и осторожно открывает дверь, на ходу спуская с себя джинсовку с нашивками скейтпанковского мерча. Малия, заметив его, вытирает запястьем мокрые щеки и по-ребячески морщится. С убранными за уши волосами, в его заношенном итальянском свитере поверх голубой больничной рубахи и в носках с пиццами она кажется такой родной и беззащитной, что Скотт не спрашивая ложится рядом и позволяет ей уткнуться холодным носом в его грудь, как делает всю последнюю неделю, зная, что ей это нужно. Он прижимается губами к ее пахнущей кокосовым шампунем макушке и забирается рукой под одеяло, оставляя ладонь на ее теплом круглом животе.

– Он снова делает это, – говорит она. – Шевелится, когда ты рядом. Он тут, – она сдвигает его руку на свой левый бок, к которому он прижимается ногой.

– Он разговаривает с нами. Давай, расскажи ему что-нибудь.

– Я? – ее брови сползают к переносице, и Скотт смеется.

– Сделаем это вместе, – он оглаживает ее живот и нагибается к ней, чтобы поцеловать.

– Тогда останься, – Малия кладет голову ему на грудь. – Я скучаю по твоим бисквитам с маслом и яблочным джемом на завтрак.

– Это был наш первый завтрак после твоего переезда. Почти пять лет назад, помнишь? – Скотт пододвигает ее к себе ближе. – Когда он подрастет, мы слетаем во Францию. Накупим сыра и бургундского вина. Как-никак, я все еще должен тебе каникулы в Париже и круассаны с ежевичным повидлом прямо в постель.

– Плохие советы из ромкомов, – она опускает руку с катетером на живот и проталкивает свою ногу между его. – Давай просто полежим, ладно? Утром съешь мой суп с крекерами.

– Я не уйду, – он целует ее в лоб.

– Хорошо, что ты мой, – она поднимает голову, и их носы соприкасаются.

– Твой, – подтверждает он.

========== Митчелл Дельгадо МакКолл ==========

Комментарий к Митчелл Дельгадо МакКолл

*Levy с англ. – взимание, обложение налогами, взыскание долга путем подачи иска и тд, и тп.

brockhampton – palace

Скотт вытягивает два образца голубой краски перед собой и оборачивается к жене: она сидит в пластиковом стуле посреди гипсовой пыли с расставленными ногами и полупустой банкой арахисовой пасты и гладит свой живот, натянувший застиранный джинсовый комбинезон. Их ребенок уже на подходе, но они все еще не закончили ремонт: коляска, старый манеж от Тейта и груды подгузников громоздятся в спальне, гостиная заставлена банками шпаклевки, стеновыми панелями и запечатанными коробками из Икеи с немногим из того, что нужно младенцу. Третий из оставшихся пяти месяцев до рождения Митча они со Стайлзом потратили на ремонт крыши, а она взяла да и обвалилась во время завтрака две недели спустя. Потом парни в синих строительных комбинезонах из фургончика Бектел проложили утеплитель и пенорезину за счет Питера, хотя после Скотт все-таки заставил его ассистентку выписать чек, взял ночные смены на бензоколонке “Тексако” в поселке и сворачивал к Тейту на ребрышки в пиве и домашний лимонад.

– Мы не покрасим стены в голубой, – Малия зачерпывает ложку арахисового масла и вталкивает ее в рот, вытягивая перед собой ноги.

– Почему нет?

– Потому что я так сказала.

– Это не ответ, Мал. По-моему, голубой подойдет.

– Не спорь со мной, МакКолл. У меня два мозга, а у тебя один, – она, с ложкой во рту, тычет пальцем в его футболку. – Красим в желтый.

– Ладно, – Скотт садится на корточки и опускает ладони по обе стороны от ее живота, и Малия тянется к нему, чтобы вытереть его щеки в гипсовой пыли. – Хочешь чего-нибудь?

– Хочу шоколадные хлопья и уже, наконец, родить. Я больше не могу ходить беременной. Он давит на мой мочевой пузырь. Вот опять, – стонет она.

– Давай помогу.

– Хочешь посмотреть, как я писаю? Мы вроде как прошли этот период в отношениях, – Малия устало поднимается, оперевшись локтем на подлокотник стула. За последние месяцы ее живот сильно выдался вперед, но то, что на нем натягивается, в плечах по-прежнему свободно висит. Вот и сейчас старая футболка с Элвисом Пресли надувается со спины под воздухом из вентилятора, когда Малия неуклюже шлепает мимо в резиновых тапках Адидас. Между ее лодыжками вьется их трехлапый Марли, выпачканный в строительной пыли и арахисовом масле. Скотт облизывает ложку из банки и выбрасывает голубые образцы в мешок, потирая запястьем щеку. Он слышит, как Малия опускает стульчак и шуршит джинсовым комбинезоном. Потом все смолкает, только Марли стучит лапами по ламинату у миски с кормом.

– Мал, все хорошо? – кричит ей Скотт. – Малия?

– Нет, – рассеянно отвечает она. – Кажется, у меня отошли воды.

//

Стайлз роется в бумажном пакете из Макдональдса в поисках очередного Гранд чизбургера, подпевая Пирсу Броснану в “Mamma Mia” и слушая, как хрустят на зубах Лидии сухари с отрубями из ее низкокалорийного салата с форума для беременных. Разросшийся из-за близнецов живот уже больше, чем был с Томасом на более позднем сроке, но Стайлз не считает это проблемой и продолжает обходить стороной упаковки обезжиренного тофу в морозилке и ее персонального диетолога. Лидия все еще самая красивая женщина в его жизни, даже если она не влезает в свои брюки от Армани и набрала пару лишних фунтов в талии.

– Ты же хочешь чизбургер и жареные крылышки? Давай, я взял с расчетом и на тебя, – он трясет бургером со стекшим с краев чесночно-лимонным соусом перед увлажняющей маской на ее лице.

– Девятьсот пустых калорий, ни за что.

– Малышам нет дела до калорий. Тамми, скажи маме, что ты хочешь Гранд чизбургер.

– Это не Гранд чизбургер. Там другой соус. И прекрати называть его Тамми.

– Хочу и называю, – говорит Стайлз. – Это мой сын.

– Это наш сын, – поправляет Лидия. – И мы не назовем его женским аналогом имени Томас, я уже говорила.

– Ради всего святого, это не женское имя. Только если оно сокращено от Табиты. Но я не говорю, что планирую называть его Табитой.

– Я все сказала, Стайлз, – замечает она недовольным тоном, который все последние годы их брака ставит точку в семейных разговорах относительно Томаса/”Хейл индастриз”/инструктора по йоге. Но не в этот раз.

– Какого черта, детка? Ты не пропустила несколько обычных шагов? Куда подевалось “Что ты думаешь, Стайлз?”, – он устало откидывается на кожаную спинку дивана под пледом, пахнущим лавандовым кондиционером для белья, но все равно обнимает ее лежащие на нем ноги в слаксах для беременных с индийским рисунком. – По крайней мере это не я собираюсь назвать дочь налоговым обложением*.

– Ты не можешь соотносить неанглийские имена с их значением в английском. Это смешно.

– Если нет Тамми, значит, нет и Ле́ви.

– Не будь ребенком, – просит Лидия.

– Вы, женщины, вынашиваете детей девять месяцев, но мы вынашиваем их со своего тинейджерства. Чтобы ты понимала, у нас их двое за один подход, потому что это я тогда хорошо поработал. Поэтому я в праве назвать его Тамми, нравится тебе это или нет, малыш, – Стайлз поглаживает ее по бедру. – И раз уже мы об этом заговорили, я против, чтобы роды у тебя принимал мужчина.

– Сомневаюсь, что решение останется за тобой, – отвечает Лидия. – И дай уже сюда свой чертов гамбургер, – она подтягивается и вырывает его у него из рук.

– Этот острый. В пакете есть с сырным соусом.

– Я хочу этот, – Лидия елозит по дивану, сгибая ноги в коленях и упираясь голыми ступнями в бок Стайлза. – Включи “Рокки”.

– “Рокки”? – переспрашивает он, но сигнал входящего звонка его прерывает. Он шарит по столу в поисках мобильника, опрокидывая пустые банки из-под газировки. Золой Ролекс Лидии на пособии по французскому в мягкой обложке отбивает десятую минуту двенадцатого. На экране светится “Мал”, и Стайлз медлит, вспоминая их короткие вежливые разговоры во время ужинов у Мелиссы или ремонта крыши у них дома, которые всякий раз за эти четыре месяца напоминали ему общение с консультантом, работающим лишь за комиссию. Аккуратный живот Малии под толстовками Скотта, увеличивавшийся с каждой их встречей, заставлял его чувствовать себя по меньшей мере неудобно. Он больше не мог сказать ей, что ему жаль.

– Скорее всего, Малия родила. Не будь идиотом, это твой лучший друг, – говорит ему Лидия, и хотя он знает, что она имеет в виду Скотта, он все равно представляет себе усталый, но такой зачарованный голос Малии, сообщающей ему первому рост и вес своего новорожденного сына прямо из родильной палаты и тем самым заставляющей его понять, что она ценит их дружбу. Но с чего бы Малия стала ему звонить?

– Мужик, – улыбается Стайлз телефону и слышит этот крикливый плач младенца, дающий им знать, что Митчелл МакКолл, наконец, появился на свет.

Скотт скользит мобильником в задний карман своих джинсов для ремонта, оборачиваясь к Малии. Она гордая и усталая, мокрые пряди волос прилипли к ее раскрасневшемуся лицу. Она улыбается, потом плачет, пока акушерка умелыми движениями вталкивает крошечное извивающееся тельце их сына в распашонку, первой попавшейся Скотту в их спальне двенадцать часов назад.

Он был рядом, чтобы встретить его, когда Митчелл выскользнул из Малии с решимостью, уверенностью в своих способностях, подняв ручки вверх, словно в знак победы. Когда акушерка передает его ей, Скотт ближе притягивает ее к себе и целует в теплую ямку там, где челюсть встречается с ее влажной шеей. От кудрявой головки Митчелла тянется сладкий запах молока, он требовательно шевелит маленьким ртом, и Малия прикладывает его к своей груди. Скотт обнимает ее сложенные под тельцем малыша руки своими и упирается лбом в ее лоб.

– Я люблю тебя, – говорит она ему в губы.

Ганди учил, что бы ты ни делал в жизни, будет незначительно, но очень важно, чтобы ты это сделал, потому что больше этого не сделает никто.

//

“Кмарт” – один из огромных, прохладных, белых, сверкающих супермаркетов с рядами и рядами кассовых аппаратов, большая часть которых не обслуживается. Под потолком течет что-то из фри-джаза. Элли, в обрезанных до шортов джинсах и футболке “Брокхэмптон”, разбегается с забитой товарами из детского отдела тележкой и заскакивает на подножку.

– Теперь по списку за мороженым, – кричит она и едва не врезается в пирамиду из банок консервированного супа. – Ой.

– Осторожно, – говорит ей Скотт и ровняется с ней, опуская руку на ее плечи. – Готов поспорить, мороженого в списке не было.

– Да вот же оно, – ее палец с обкусанным желтым лаком скачет вниз по маркам подгузников и детских присыпок, написанным Малией поверх анкеты для работников из “Уолмарт”. – “Брейерс”. И к нему тут еще шоколадный соус.

– “Хершис” или “Нестле”? – спрашивает Скотт.

– Само собой, “Нестле”, – отвечает она, но быстро добавляет: – То есть, скорее всего, “Нестле”. Я не знаю, это же Малия писала, – она потирает голень подъемом ступни.

– Возьмем оба, – говорит он, забрасывая в тележку банку томатной пасты. – Крылышки или бедрышки?

– Бедрышки. Крылышки не стоят возни, – Элли снова запрыгивает на подножку. – Как думаешь, Малии понравится костюмчик, который я выбрала на выписку?

– Особенно его цена, – хмыкает Скотт. Элли пожимает плечами, отталкивается от пола одной ногой и катит тележку к замороженным продуктам.

– Нам в “Пабликс” нужно? – она вынимает из холодильника ведерко с мороженым и кидает его к пачкам влажных салфеток для грудничков. – “Би энд Кью”-то ближе.

– Может, и в “Би энд Кью” поедем. Поищем там шурупы для кроватки.

– Вы будете брать его к себе ночью, когда его нужно будет покормить? – интересуется она, подпрыгивая к полке с соусами, и сбивает бутылку “Хершис”. Скотт успевает поймать ее, но задевает локтем шаткую башенку слепленных друг с другом банок “Маунтин дью”. “Две по цене одной”, – написано на картонке.

Незадолго после того, как язычок на одной из них слетает, за его спиной слышится тяжелый вздох.

– Скотт, – Питер промокает загорелое лицо в газировке платком и отрывает прилипшую к плитке подошву теннисных туфель. В белой спортивной куртке на фоне островного загара он кажется еще богаче, но все это, полупустая тележка с нарезкой сыра с красной плесенью и ключи от “остин хили” никогда не связались бы с тем, как смотрит он сейчас на упаковку дешевых бедрышек и голубоглазого пупса с подгузников. Скотт видит в нем человека, который устал сам от себя.

– Рад тебя видеть, – он протягивает ему руку, и Питер ее пожимает. – Думал, ты зайдешь. Я оставил тебе сообщение на автоответчике.

– Я был в Индии. Два месяца. Так как назвали?

– Митчелл.

– Славно. Поздравляю, – Питер опускает руку на его предплечье и из вежливости пару раз похлопывает по нему. – Что ж, мне пора.

– И ты даже не спросишь, на кого он больше похож? – Элли складывает руки на груди. – Вдруг на тебя.

– Ну, это маловероятно, – Питер проталкивает тележку вперед. – Увидимся.

– А дедушка Тейт его уже видел, – с вызовом говорит она ему в спину, и Питер останавливается.

– Ей можно бананы, – замечает Скотт и переглядывается с Элли. Она поднимает брови.

– Я понял, – в конце концов, отвечает Питер и толкает тележку дальше.

//

Когда все последующие две недели по ночам Малия вышагивает с забившимся в бесконечных припадках плача Митчеллом на руках, она все чаще думает, возможно ли, чтобы он просто ее невзлюбил? Где написано, что ребенок обязательно должен уживаться со своими родителями?

Прежде чем ты получишь водительские права, ты должен пройти одобренный государством курс обучения, но вождение – это ничто, ничто по сравнению с каждодневной жизнью рядом с новым человеческим существом.

– Я завалила вождение, – говорит она.

– Что?

– Я трижды завалила вождение, прежде чем мне дали права.

– Не понимаю, – Скотт отмахивается от нее и забирает Митча, устраивая его на своей голой груди. – Вот так, малыш, – он гладит его по спине, качаясь взад и вперед. – Вот так.

– Я дерьмовая мать, – Малия поднимает боди с одной из стопок выстиранного детского белья на складной сушилке и прижимает его к лицу. Оно пахнет молоком, и это напоминает ей, что все в их доме сейчас имеет такой же запах. Она ощупывает свою левую грудь. – Наверное, он не наедается. И у меня снова треснул сосок, потому что он сосет так, словно выдавливает остатки зубной пасты из тюбика.

– У него колики. Помнишь, брошюрка из клиники была об этом?

– Я ее не читала.

– Он провел девять месяцев под защитой от внешнего мира, его кишечник не привык к новой микрофлоре. И он заглатывает слишком много воздуха во время кормления. Может, стоит попробовать кормить его из антирефлюксной бутылочки, про которую говорила Лидия? Или купить антирефлюксную смесь?

– Ты снова это делаешь. Показываешь, какой ты, блин, идеальный отец, – Малии кажется, она даже дорожку на ковре спальни протоптала. Она сгребает стопку дешевых одинаковых комбинезончиков из “Таргет” подмышку и сдувает прилипшие ко лбу волосы – Скотт снял кондиционер еще на прошлой неделе, потому что Митчелл спит с ними. Но они не лежат по обе стороны от него и не рассматривают его смуглые ручки и ножки, как делают родители в рекламах надувных матрасов и средств против москитов. И рука Скотта больше не покоится под ее головой – он засыпает в том же положении, в котором лег, в боксерах и с мокрыми волосами, все равно пахнущими машинным маслом, уставший после смены в “Тексако” даже для того, чтобы забросить в рот тост с гуакамоле или поцеловать ее.

– Не может быть все и сразу, ты же это понимаешь, Малия.

– Но к тебе это не относится, – выпаливает она. Потом вздыхает, скидывает комбинезоны обратно на сушилку и забирается на смятые простыни, подтягивая коленки в трениках к груди и целуя его теплую скулу. Скотт обхватывает Митча одной рукой и притягивает ее к себе за плечи.

– Мне не стоит ехать завтра в Анахайм.

– Ты знаешь, Элли ждет эту поездку больше, чем новый эпизод “Звездных войн” и флан-пудинг на Рождество.

– Тогда съездим туда на следующей неделе. Я хочу, чтобы ты был со мной.

– С тобой будет Стайлз.

– Трехчасовая поездка на машине по жаре до калифорнийского Диснейленда с вегетарианскими сэндвичами Лидии, Джонни Кэшем в магнитоле и Стайлзом, с которым мы нормально не разговаривали уже полгода, – Малия стучит ногой по матрасу. – Мы точно отлично проведем время.

– Вы делаете это ради Элли. Послушай меня. Я знаю, о чем ты думаешь. Но есть кое-что, что никогда не менялось. Она не знает то время, когда вы были вместе. Она знает Стайлза и Лидию. И знает нас с тобой. Это то, что для нее понятно. В этом возрасте им обычно нет дела до того, что произошло до их рождения, но иногда они понимают, что по каким-то причинам их могло не быть. Ты любишь ее, и тебе не нужно скрывать это от меня. Но ты должна показать ей, что она родилась не от того, что у тебя не было выбора. Он был. Но сейчас она с нами, потому что тогда ты выбрала сердцем, – Скотт целует ее в лоб и поднимается, перекладывая Митчелла на другое плечо. – Я подогрею смесь. До семи еще несколько часов.

========== время прощаться ==========

ry x – deliverance

Пятьдесят пустых миль, даже ни одной заправки: полно времени смотреть на белые заборы и слушать проповеди по радио или одинокие выстрелы из обреза где-то в стороне от сельского шоссе. Из травянистой обочины криво торчат самодельные щиты и билборды: “Осторожно, встречается непривязанный скот” или “Обратись к Иисусу, не пожалеешь”. Тем не менее на пяти десятых мили по покосившимся знакам теста одометра на обочине вырастает забегаловка из шлакобетона. В ее окне светится запыленная неоновая вывеска, у дороги расставлены пластиковые столы и стулья. Барменша с именем Мэйбл играет в карты с фермерами, только бы не замолкал музыкальный автомат. Проигравший бросает монету, и всем плевать, кто выбирает музыку. И это в девять утра. Зато тут подают добрый сельский завтрак: жареные сосиски или бекон, яичницу, картофельные чипсы и тарелку плотных блинов с кленовым сиропом.

– Спорим, я смогу все это съесть, – говорит Элли, складывая локти на столе. – Спорим на двадцатку.

– У тебя нет двадцатки, – отвечает Стайлз, помешивая американо и оглядываясь на Малию: она подпирает щеку рукой и гоняет сырный шарик по тарелке. Косточка ее согнутого запястья напоминает мячик для пинг-понга.

– Ты не узнаешь, пока не поспоришь.

– Ладно. Вот тебе двадцатка, – Стайлз достает деньги из бумажника и поправляет вылезшую из него же фотку Томаса в костюме охотника за приведениями. – Ты все это съешь.

– Да что с вами такое? – обиженно спрашивает Элли и рывком поднимается, отталкивая тарелку с яичницей от себя. В уголке ее рта еще остается кетчуп – свидетельство того, как сильно она ненавидит проигрывать, – когда она проскакивает под пухлой рукой официантки в сторону туалета с пластмассовым знаком м/ж. Ее тридцать долларов выпадают из заднего кармана на сидение со списком дел на сегодня: прокатиться на “Золотом зефире”. Уксусные чипсы в кафе Фло V8 и одинаковые футболки. Помирить Стайлза и Малию.