Текст книги "Хейл-Стилински-Арджент (СИ)"

Автор книги: takost

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

– Это называется ретрохориальной гематомой. Отслойка плодного яйца. До двенадцати недель такое сплошь и рядом.

– Почему мне не сказала?

– Потому что ничего уже не могла изменить.

Ее пальцы все еще извиваются под краном, позволяя воде промыть сбитые костяшки. Скотт сам вынимает ее руки из раковины. Струя холодная, из раскрученного винта с холодной водой.

– Но ты бы хотела?

Она неутешительно хмыкает, обходя его. Раздевается и заползает в душ.

– Не закрывайся от меня, ладно? Вместе мы со всем справимся, – он расставляет руки, упирая ладони в раздвижные створки.

– Просто замолчи и иди ко мне, – просит она, подтягивая его за рубашку. Скотт обхватывает ее ягодицы.

Он утешает себя тем, что тогда было еще не время. Она пыталась убежать от действительности. Но сейчас совсем другое дело, потому что с какой стати ей вновь решаться на побег?

/

Тео шарит отмычкой в ключе зажигания умело, но “хонда” Скотта все нехотя бухтит выхлопной трубой. Снова глохнет. Нестопленное моторное масло стекает на асфальт. Бок сильно кровоточит под застегнутой кофтой, во рту ноют скрошенные парой ударов зубы.

Тео надвигает капюшон на лоб. Четыре утра, солнце еще не встало, в соседнем доме работает телек.

– Ты забыл, – с бетонной лестничной площадки на этаж выше Скотт сбрасывает ключи от мотоцикла прямо ему в руки. Простые зубья и никаких брелоков. МакКолл воняет Малией и банановым гелем для душа. Нужно было быть глухим, чтобы не услышать, как эти двое, хотя бы раз за ночь.

– На нем давно не ездили, – между тем вставляет Скотт, прикуривая от зажигалки. С недрогнувшими мускулами на лице, он сюда вышел не для того, чтобы перекурить после секса и поболтать с Тео, который тут вот собрался спереть его байк. – Так откуда ты узнал про Малию? – все же начинает он, но неохотно, потому что ему больно.

– Мне это знакомо. Сперва бьются два сердца, – Рэйкен выдавливает гнилую усмешку. – А потом – бам – и ни одного. Ты был вправе знать, – пожимает он тогда плечами. Ему незачем врать, но Скотту все равно припоминаются их семнадцать.

– А что в Париже делал?

Тео снова усмехается. Двое ощущают, насколько он провонял кровью и безнадегой.

– Смотрел балет в Опера Гарнье.

– На твоем месте я бы не врал.

– А я на твоем рассказал бы Малии, что ты теперь вроде как полноценный оборотень с возможностью полного оборота.

Скотт напрягается. В конце концов, это Питер, но он вряд ли остался жив после того.

– Оборот не имеет значения, – сухо замечает он.

– Но не для нее. Я получил от Врачевателей больше полезного, чем ты думаешь. Плод тогда не прижился, потому что был достаточно силен. Но теперь ты альфа со способностью полного обращения, кто-то утроил твою силу не тебе на руку. Это значит, что…

– Ребенок убьет ее.

– Любой ребенок заберет ее силу. Но твой ребенок больше, чем она сможет отдать. Это нормально, койоту всегда что-то нужно взамен, потому ее мать и хотела ее убить. Вот только Малия другая. Такая же глупая, как и вы все. Как твой сынок Лиам, которому ты из отеческого долга все подтираешь сопли. Это в дикой природе волку нужна стая. Среди людей же выживают одиночки.

– Разве это не ты хотел быть частью этой стаи?

– Но не теперь. Нужно было время, чтобы это понять.

– Ты был бы уже мертв, если бы не Лиам.

– Но никому не было бы дела. В этом отличие. Я не трясусь за других. И я не умру ни за кого из вас. А она умрет за тебя. А ты за нее. Вы самоубийцы, это не несет смысла, который вы в эту свою жертвенность вкладываете.

– Это называется жизнью. Тебе однажды все надоест: съемные комнаты, дешевые консервированные бобы и сама мысль о том, что не к кому будет вернуться. Тебе здесь не рады, Тео. Но ты был честен, поэтому я готов помочь тебе. Забирай байк и уезжай, – Скотт тушит сигарету и кидает ее в жестяную банку. Он чувствует, что Малия проснулась, и хочет вернуться к ней.

Тео смеется. Глухо, что отдается в одну его почку. Всовывает горячий в сжатой ладони ключ в замок зажигания, он идет туго.

– Бесплатные рабочие руки при переезде и мамочкина стряпня? Позови меня, когда ваш сын закончит школу, чтобы я знал, что у вас все стабильно.

– Нет никакого единого свода правил или пошаговой инструкции, как стать счастливым.

– Так или иначе, твой скелет в шкафу не пустится в пляс. А ненаглядный бета прямо сейчас выдавит входную дверь, пытаясь подслушать, – Тео хмыкает, пока не оставляет ключ, байк и паркинг возле белых квартир.

Он все еще слишком умен, чтобы понимать, что семья – это не только общая днк. Хорошо или плохо, в болезни и в здравии, но всегда – пока смерть не разлучит нас (или пока детская комната не станет гостевой в уже чужом доме).

В конце концов, у него любая привязанность заканчивалась смертью.

========== долг третьего папочки ==========

Комментарий к долг третьего папочки

Немного повзрослевшей Элли для вас :)) Конец части уже за углом, следующая – про Стайлза и события четыре года спустя.

Лето выдалось сухим и удушающе знойным. Элли уже больше пяти, у нее летние каникулы, щенок ретривера по кличке Оттер в подарок от Лиама и обещание Стайлза забрать ее в Нью-Йорк после Дня независимости.

На ней вытертый комбинезон с одной соскочившей лямкой, короткие волосы слиплись от жары и перехвачены резинкой на затылке. Солнечные очки, которые она выпросила у Коры, спадают на нос. Папа отправил ее в супермаркет к Самиру на другом конце их улицы с растянутой на бельевых веревках выстиранной одеждой и фруктовыми развалами у стен, вручив пластмассовую корзинку и несколько десятков мексиканских песо.

– Не сворачивай на соседние улицы и в проулки между домами. Иди по главной дороге до магазина. Потом сразу обратно, или я отправлю с тобой Айзека, – сказал он.

– Мне уже целых пять лет, папа, – ответила ему Элли. – В середине третьего комикса «Гражданской войны» солдат Баки один-одинешенек обошел толпу на Штефанплатц – это в Вене, папочка, – когда его преследовала группа спецназа в толстых жилетках, как у предаконов. И у него, вообще-то, не было Айзека.

– Ты зазнаешься, – обиженно выдал тот, застегивая гавайскую рубашку на сыне. – Разве Стив Роджерс тогда не помог ему?

– Это был Капитан Америка, он уже надел костюм, и это все было потом.

– Все равно не думай ползти за приключениями по склону за супермаркетом, ты меня поняла? – добавила Кора, хватая Олби за ручонку. – После работы я отвезу вас к Дереку.

– Будем есть попкорн и чилийскую пиццу? Папа, а ты поедешь с нами?

– Ти подешь нами, – подхватил Олби, копая пуговицу на своем комбинезоне.

– Если пообещаешь, что вернешься обратно без своих рядовых происшествий, – закончил тогда Крис, позволяя малышу попутно схватить его за рукав.

И вот Элли оббежала весь супермаркет в поисках голубого сыра, клубничного йогурта и двух вилков брокколи для овощного суфле Олби, поболтала с Самиром о сахарозаменителях, прилипающих к кишкам, поставках свежих яиц и готовой лапше с копченым беконом на кассе и собралась домой. Здесь полдень, время обеда, поэтому пластиковых стульев возле дороги теперь больше, а мопеды с заглохшими моторами тянутся до самого супермаркета.

Оттер радостно вьется у ног. Никакая он не глупая собака, как сказал Дерек, но Элли все же приходится свернуть за ним в грязно-желтый переулок с облупившимися синими почтовыми ящиками.

– Оттер, – зовет она, пока не упирается в мусорные контейнеры с разбросанными повсюду банками и коробками из-под готовой еды. На протянутых между домами веревках сушатся белые простыни и детские ползунки.

– Что у тебя для меня, макоса? – за плечи ее вдруг швыряют в сторону, и она проваливается в чей-то рыхлый живот, мягкий, как мякиш домашнего хлеба в кафе Марии. Трое говорят быстро, на невнятном разговорном испанском. Один из них пахнет жженой резиной, и у него облезшее до мяса обгоревшее лицо, как у Уэйда Уилсона.

– Ничего, но в следующий раз я возьму для тебя хеллоуинскую маску Дэдпула. Ты что, не знаешь, что такое крем от загара?

– Что сказала? Еще слово, и я выстрелю тебе прямо между глаз, – он вытаскивает пистолет из-за тугой резинки и приставляет к ее лбу. Этот переросток сморщенный, как орк с плакатов в интернет-кафе. Толстяк с хлебным пузом и еще один все еще держат ее, пока орк Уэйд Уилсон срывает рюкзачок с ее плеч свободной рукой и вытряхивает из него содержимое: солнечные очки Коры, пластмассовые фигурки Росомахи и Грута и всю сдачу.

– Здесь пятьдесят песо и еще мелочь, ты мне соврала, макоса.

– Я не врала, я только сказала, что у меня ничего нет для тебя! Ты такой большой, разве тебя не научили, что воровать плохо? Это все не твое, быстро верни обратно, пока Бог не наказал тебя.

Орк Уэйд Уилсон вдруг выходит из себя и снова упирает в нее дуло. Из-за сходящей пленочной кожи его глаза совсем маленькие, как у крота. Снующий туда-сюда Оттер хватает его за штанину, когда он спускает пистолет к бьющейся жилке на ее шее.

– Пошел к чертовой матери!

Орк с силой отпинывает его, хлебный толстяк, который выглядит, как еле влезшая в костюм Черной Пантеры Итта Кэнди, сильно сдавливает ее запястья, чтобы она не дергалась.

– А ну-ка отпустите меня! Вы думаете, я вас боюсь? Черта с два! А ты, да, тебе говорю! Мне кажется, что кровь к твоему языку поступает из твоей задницы, потому что ты такое дерьмо несешь!

– Господи! Ты заткнешься, наконец?

Итта Кэнди зажимает ей рот своей потной мясистой ладонью, Оттер рычит, снова бросается к ногам, прокусывая штанину и ногу Уэйда Уилсона. И тогда это происходит. Орк взнывает, его облезшее лицо становится, как печеное яблоко. Он в пылу взводит курок и стреляет.

– Оттер!

Предел злости приходится в отместку за жалобно скулящего щенка, его светлая шерсть быстро склеивается из-за крови. Элли выворачивается с отвратительным хрустом молочной руки хлебного толстяка, ее глаза на пару секунд окрашиваются, но тухнут в желтых зрачках сдающего Оттера, когда она сгребает его в охапку, пачкая свои ладошки.

– Дьябло!

Итта Кэнди надрывно вопит, его сломанная рука болтается сдутым шариком-колбаской для скручивания фигурок в цирке-шапито. Орк Уэйд Уилсон в отдалении сворачивает мусорный контейнер, выползшие из-под него крысы расползаются в ржавые канализационные решетки и свободные пакеты. Оттер плохо дышит, с его высунутого языка капает кровь.

– Потерпи, Оттер, мы сейчас пойдем домой. Надо всего-то немного потерпеть. Пожалуйста, Оттер. Помнишь, Дерек говорил, что ты глупая собака? Так это совсем не правда, ты самая лучшая собака на свете! Оттер… Оттер, ты только не умирай.

Оттер.

//

– Как ваше имя, помощник? Мне нужны ваши имена и номера значков, немедленно! Психически больной ребенок сломал руку моему сыну!

– Напишите заявление.

– У нее из носа шла кровь! Она чокнутая!

//

Скотт перетащил на крышу складные полосатые шезлонги по пожарной лестнице еще в начале своего отпуска. У него за плечами US Davis, надбавка в сто двадцать долларов к зарплате, сменщик из Индии и босс Грэг, у которого отцовство на повестке пары месяцев. Чика – в прошлом бразильская стриптизерша – обтягивает свой огромный живот синтетическими футболками, зовет Скотта на креветки Бобо и собирает собак с колтунами вместо отдела по защите животных полиции Лос-Анджелеса.

У Скотта закладка сайта электронных объявлений со свободными вакансиями в телефоне, но Грэг не собирается подписывать его заявление об уходе, обещает сплавить всю купленную детскую мебель через год-другой на будущее и ко всему прочему дал месячный отпуск, свалив всю работу на мальчишку из Индии. «Зачем еще нужны гомосеки?» – сказал он, будто это было очевидно.

– Так ты выбрала, куда собираешься подать документы?

– Прекрати спрашивать меня об этом, Скотт, – раздраженно отвечает Малия.

На ней хлопчатобумажные клетчатые шорты и завернутая под грудью майка. Она поднимается с шезлонга, стирая пот со лба. Экранчик электронного термометра рядом с пересушенными селективными пальмами в горшках выдает восемьдесят девять по Фаренгейту.

– Волноваться – это нормально, – добавляет Скотт, переворачиваясь на голый живот и попутно разминая затекшие мышцы.

– Замолчи уже. И не смотри так на мой зад.

– Как? – улыбается он.

– Мы не будем заниматься сексом, Скотт.

– Тогда захватишь еще пива из холодильника?

– Сам сходи. Хочу принять душ перед сменой.

– Каков шанс выпросить твой столик, если я захочу у вас поужинать?

– Даже не думай, я намеренно не стану тебя обслуживать.

– Попроси подмениться, и я приготовлю твою любимую китайскую сладкую лапшу.

– Не пройдет.

– Да? Я спущусь через пару минут, хочешь, чтобы я натер тебе спину?

– Если тем натуральным мылом из набора косметики без консервантов от Лидии, то нет.

– У тебя две минуты, пока я тут все уберу.

– Пошли уже.

Скотт оценивает крышу на наличие пустых бутылок и консервных банок с ананасами, но встает и все-таки двигает к пожарной лестнице, когда его мобильник начинает вибрировать.

– Если это снова Стайлз, не отвечай.

– Это он, – соглашается Скотт, включая громкую связь.

– Ответил через сорок секунд. У вас двоих вообще совесть есть? Еще же только два часа дня! Ставлю двадцатку, что соседи вас ненавидят.

– Здесь всего одиннадцать. И. Чего ты хочешь?

– Зачем ты врубил на громкую? Скажи, что тебе нужно отлить.

– Я один, Малия спустилась вниз.

– Вы трахаетесь на крыше? Ебушки.

– Что? Нет, мы не… И с какой вообще стати тебя это волнует?

– С такой, что это нарушение общественного порядка. По бумагам крыша не может считаться вашей.

– Ты мне для этого позвонил? Чтобы сказать мне о моих правах?

– Вообще-то, я хотел попросить тебя забрать Элли из Сан-Диего. Арджент привезет ее туда, это в двух часах езды от вас, и тебе даже не придется торчать на границе.

– Что?

– У меня срочное дело, вылетаю в Чикаго через пару часов, а я ей еще два месяца назад обещал крутые каникулы, марафон «Звездных Войн» и что выиграю уродливого плюшевого Венома в парке аттракционов.

– Какого еще плюшевого Венома?

– Не тормози, Скотт. Дарт Вейдер и кружка с принцессой Леей, всего пару недель. Я сказал ей, что ты с радостью покажешь скейтпарк в Венисе, свой серф и «Хай де Хо» с комиксами, и она уже собрала рюкзак.

– А про Малию ты ей не сказал?

– Это сюрприз. К тому же, если накрылись каникулы с отцом, самое время Малии вспомнить о материнском долге, а тебе – о долге третьего папочки, мужик.

========== дом, который построил Скотт ==========

В Калифорнии уже третью неделю стоит духота газовой камеры времен холокоста, лопасти вентилятора снова прокручиваются, когда на пороге их квартиры появляется ребенок.

– Ты?

Она выросла на пару дюймов с того лета, у нее заправленная за резинку шорт гавайская рубашка, кепка-бейсболка «Торос Тихуана» и недовольное лицо.

– Вы только посмотрите на нее: укатила на своей дурацкой машинке куда подальше еще год назад и спокойна, как удав. Да я на твоем месте бы уже от стыда окочурилась, – поражается Элли. – Говорила Кора, что ты упрямая, вся в своего папашу, но ты не упрямая, ты просто невоспитанная! Сердце мое такого позора не выдержит, – драматизирует она, пока ей в голову не ударяет очередная догадка. – Погоди-ка. А что это ты тут делаешь?

– Я тут живу, – раздражается Малия. Фут с кепкой, который еще лет шесть назад был в ней, теперь ее отчитывает.

– Но папа сказал, что я буду жить у тебя, а не у нее, – высказывает Элли Скотту.

– Да, мы с Малией живем вместе, – вносит он тогда ясность.

– Вот оно что. А меня предупредить ты не забыл? Может быть, вы ко всему прочему и женаты еще? – говорит она недовольно, будто это имеет какую-то разницу.

– Я работаю над этим, – пытается пошутить Скотт.

– О, – Малия стискивает его локоть и оттаскивает в сторону. – Прямо сейчас ты будешь работать над тем, чтобы объяснить, на кой черт ты ее сюда привез, а мне сказал, что тебе нужно в «Таргет». Ты мне соврал.

– Я был в «Таргет» и купил сыр и горчицу.

– А я заплатила сорок баксов за доставку надувного матраса в Долину. Его привезут сегодня.

– На надувные матрасы нет доставки.

– Тебе пачку «кэмэл» из «Таргет» впихнут прямо в зад, если ты за это курьеру заплатишь.

– Ты от меня никуда не уедешь.

– Не трогай меня, – Малия нервно отлепляет его ладонь. Элли к этому моменту уже гневно распечатывает батончик «ризес» на диване.

– Макароны с сыром и мексиканские булочки на ужин. Элли, не поможешь с горчицей? Дерек учил тебя замешивать соус, – примирительно выдает Скотт.

– А Дерек у нас большой повар, – фыркает Малия.

– В этой вашей Америке нет тех специй, которые используем мы, коренные мексиканцы, – с южным выговором, присущим всем латиноамериканцам, говорит Элли. Ее хочется отмыть – она ненатурально загорелая, с черными глазенками и выгоревшими волосами под каре. В ней сейчас Коры больше, чем в том ее кучерявом младенце.

– Вы не коренные мексиканцы, – сухо вставляет Малия. Она не знает, что злит ее больше: Скотт, избалованная Элли, долбанная шведская семейка в Мексике или все сразу с приписанной непутевостью в свои двадцать три.

– Вообще-то, Кора родилась в Сан-Пабло-Бальеса, это в Мексике, но выросла в Америке, потому что ее приемная мама ее туда привезла. Если ты ее сестра, почему же ты этого не знаешь?

– Потому что мы не сестры, и никогда ими не были. Потому что у меня другая фамилия. Довольно вопросов.

– Но не аист же тебя принес, – продолжает выпытывать Элли. – У всех есть родители. Но родители Коры умерли, тогда где твои?

– Отец Малии живет в нескольких милях отсюда, – между делом добавляет Скотт. – Завтра мы поедем к нему, если сегодня все-таки поможешь мне с пастой и сырным соусом для мака.

– А она с нами поедет?

– Нет, – выходит из себя Малия.

– А зачем она тогда нужна?

– Слушай сюда, – срывается Малия на Скотте. – Собрался к Тейту – флаг тебе в руки, но не втягивай в это и меня.

А утром бросает рюкзак в кабину и все еще на него злится. Душно и воняет сушеной рыбой, разложенной на несвежей газете на складном пластиковом стуле. Кто-то уже с открытия пьет пиво в пляжном баре. Малия скидывает всю мелочь в монетницу и берет банку содовой и колу из холодильника.

– А мне не взяла? – говорит Скотт, когда она встает возле пикапа в этих ее максимально коротких шортах и майке-алкоголичке, облепившей вспотевшую голую грудь. Серферы в баре лениво отворачивают головы от ее загорелых ног.

– Сам сходить можешь, – она сдвигает солнцезащитные очки к переносице и собирается заползти в машину к Элли, закрывшую свой болтливый рот вот уже на двадцатую минуту крепкого сна, когда Скотт припирает ее к закрытой автомобильной дверце. Содовая выпадает из рук и разливается по залитому машинным маслом паркингу.

– Ни себе ни людям? – Малия дергается, но он давит на нее своим телом. От него пахнет злостью, цитрусовым шампунем и похотливым желанием.

– Пусть все видят, что только я могу позволять себе то, о чем они думают.

– Ты параноик, МакКолл, – закатывает глаза Малия.

– Стань моей женой, – настойчиво выпаливает он.

– Ты не в своем уме, – она вырывается из его хватки и забирается на заднее сидение. В животе завязывается узел.

– Я не требую ответа сейчас. У тебя есть время, чтобы подумать.

– А что потом? Бросишь меня, если я откажу?

– Скажем Стилински, чтобы прислали нам отдельные приглашения на их свадьбу.

– Мы вписаны в приглашение под твоей фамилией?

– И не только туда, – Скотт протягивает ей конверт с гербом ЮСиЭлЭй. – Ты поступила, Малия МакКолл.

Комментарий к дом, который построил Скотт

Конец подкрался незаметно. Ставлю двадцатку, что его ждали: кому там приелась Скалия, тому вип-билет в первый ряд в Стидии часть, хех. Восемь месяцев назад я выставила “возвращение домой”, это было оч долгое становление релейшншипа Скотта и Малии, но, верю и надеюсь, что того оно стоило :)) Относительно их двоих в сл части: закинула удочку в главе с Тео. Стайлз – центрик, но от Малии все завертелось, потому будут еще линии с ее участием ( бейбики ?).

Дальше – мой хэдканонный пупс Томас, двухлетняя малышка Севен Джей, одни женатики и совместное дело Пидии (ну, знаете, как башня Старка, только “Хейл индастриз”). + таймлайн через четыре года.

Все перебесились и стали жить долго и счастливо (Шериф/Мелисса биконхиллсовским каноном прилагаются). А из Скалии вышли неплохие няньки в их лос-анджелесской квартирке, куда зачастили с приездами мексиканские детки (френдшип Элли и Малии?) – или коротко о том, что там за эти четыре года случилось.

примечание больше главы, ыыы :D

========== Стайлз; методы воспитания ==========

– У меня цикломатический синдром, – твердо заявляет Томас, пропихивая руки в расстояние между сидением и своей попой, обтянутой джинсой брендовых горчичных бриджей. Его рубашка-поло пахнет гипоаллергенным кондиционером для белья. У Скотта чешется нос.

– Я не знаю этот синдром, но у тебя его точно нет, – отвлекается на сына Стайлз. Они в аэропорту Кеннеди, в китайской кафешке в зоне ожидания.

– Цикломатический синдром – это эмоциональные всплески, гиперактивность, утрата интереса, удовольствия, сексуального влечения, – монотонно перечисляет Томас.

– Я тебя просил не залезать на медицинские сайты.

– Скажи еще, что утратил интерес к утке по-пекински и Лего Бионикл, – весело подлавливает Скотт.

– Уток есть нельзя. Знаешь, что делают с ними на утиных фермах?

– Разве ты не говорил это о телятах? То есть о телятине, – уточняет Стайлз.

– Нет, я читал и об утках. Им насильно скармливают по шесть фунтов еды в день через трубку, которую вставляют в глотку. У уток случается ожирение печени, и они не могут ходить. Наша природа в беде из-за нас.

– Он шальная голова, – отмахивается Стайлз. – Я бы спихнул это на тебя, но Лидия знает, что ты лучший крестный.

– Лидия все еще припоминает мне тот фастфудный кентуккийский бунт.

– Она назвала это фастфудным кентуккийским бунтом? И все равно тебя она любит больше. А для этого толстолобика авторитетнее Малии один только Эйнштейн.

– Малия – моя будущая жена, – соглашается Томас. – Ей тоже нравится Таху из биониклов Тоа Нува, а еще зеленые спагетти и космические динозавры.

– Она любит его, – подтверждает Скотт.

– Она и тебя любит. А кто любит меня?

– Дядя Питер? – предлагает Том и зажимает двумя пальцами зернышко риса, поворачивает его под разными углами.

Ноздри Стайлза раздуваются.

– Это же дядя Питер сделал из тебя настоящего детектива.

– Он всего лишь одолжил мне пару сотен долларов.

– Ты хотел сказать двести семьдесят тысяч долларов?

– Питер дал тебе почти триста штук? – удивляется Скотт.

– Триста штук с роялти иностранных франчайзи, которые ему платят за его торговую марку. Но у Лидии есть свой процент со всех выплат из-за того, что Хейл тогда купил ее бизнес. Так что это были не его деньги. Ну, фактически, – Стайлз нервно заламывает пальцы. – Если бы не Лидия, я бы все еще греб бумажки в нью-йоркском участке. Но даже срал бы я золотыми слитками и менял их на доллары, чтобы отдать Хейлу эти говенные триста тысяч, он все равно бы с меня не взял ни цента.

– Из-за Лидии?

– Ругнулся – доллар отстегнул, – довольный Томас подсовывает свою ладошку. – Правило есть правило.

– С Малии за ругательства ты тоже деньги берешь? – уточняет Стайлз.

– А с Малией у нас нет такого правила.

– Хорошо, дам тебе пять, если посчитаешь рыб в аквариуме, – уступает Стайлз.

– Всего пятнадцать с акулой. Карликовой.

– Сколько ты хочешь?

– Я тебе не по карману.

– Куплю нового бионикла.

– Взятки запрещены законом.

– Пожалуюсь на тебя Малии, и она перестанет тебя любить.

– Она не будет тебя слушать, потому что ты ей не нравишься. С тебя двадцать семь долларов, которые я опущу в коробку сбора средств для уток с ожирением печени.

– Где эта коробка?

– У кассы.

– Тогда ладно, – соглашается Стайлз.

Когда Томас сползает со стула и отходит на столько, чтобы не слышать их разговор, Стайлз нервно выдыхает. Жирная от масла бумажная салфетка снова сминается в его пальцах.

– Питер, да он ведь только и ждет, чтобы пошарить у нее под юбкой. Все его штатные работники считают, что он трахает ее прямо в конференц-зале.

Скотт неодобрительно причмокивает:

– Ты серьезно? Она твоя жена, она родила тебе ребенка, по-моему, она еще не давала повод, чтобы ты так о ней думал.

– Естественно, ты теперь его защищаешь, он же тебе жизнь спас, – Стайлз горько усмехается. – Слушай, ты вот что мне скажи: тебя, ну, не раздражает, что Малия все еще списывает на статистику разводов отказ за тебя выйти? – Стайлз наваливается на стол локтями.

– Я доверяю ей. И если так лучше для нее, то так тому и быть, – сухо отвечает Скотт, и до Стайлза доходит, что он перегнул палку.

– Черт возьми… – он устало потирает переносицу. – Знаешь, наш брак, он… Раньше все было по-другому. Агентство отнимает все мое время, и мы с Лидией, ну, ты понимаешь. Этого больше нет. То есть… не так, как хотелось бы. Томас плохо спит, и нам обоим на утро рано вставать. А тут – на тебе – Хейл без повода отправляет курьером эти пухлые букеты гибридных роз – бутоны красивые, мясистые, как пирожные в гофрированных бумажных чашечках. Я… я больше не чувствую себя нормальным мужиком. Со своей зарплаты я едва могу оплатить расходы по квитанциям за ЖКХ – на Манхеттене все такое дорогое. Мы платим по десять тысяч баксов за детский сад Томаса. Да я столько за квартал не зарабатываю!

– Почему ты никогда не говорил мне о своих трудностях? – в своей манере хорошего парня – как персонажа из книжки со сказками – удивляется Скотт.

Стайлз хмыкает:

– А толку? Ты бы чек мне выписал? Да здесь детективных контор всегда было больше, чем кабинетов дантистов, но что это двадцатитрехлетнему мальчишке только из Куантико, тараторящему, как из пулемета, про свое агентство и помощь всему человечеству? Год назад я вел одно дело: отец объявился через пять лет. Ребенок счастлив: день рождения, бисквитный торт и пицца с салями. Застреленный старший мальчишка упал прямо в нее, у него лоб был весь в томатном соусе. Отец забрал младшую. Через неделю поисков мы с мужиками нашли его загородный дом в Монтклере. Знаешь, его потом посадили, но девочку он убил. Я отбил это дело у агентства в Стейтен-Айленд. Теперь думаю, что они бы ее точно спасли.

– Ты сделал все, что мог, – говорит Скотт и сжимает его плечо.

– Да… да, наверное, ты прав, – отвечает Стайлз и резко встает, срывая Скоттову ладонь. Усталость наваливается сугробами снега в Куршавеле, куда они с Лидией и Томасом ездили на Рождество три года назад. Сыну был год, он спал в кроватке от гостиничного комплекса, пока они с Лидией долго занимались любовью.

– Самолет уже сел, – нетерпеливо обрывает его подоспевший Томас, дергая худыми ногами. – Десять минут назад.

– И регистрация на мой рейс уже началась, – Скотт смотрит на электронное табло. – Но сперва хочу увидеться с малышкой.

– Если ты не забыл, ей уже девять.

– Знаю.

Потом они стоят в зоне ожидания среди студентов из программы по обмену и американцев с табличками с именами. Им даже не нужно напрягаться со всем этим, потому что только почерневшие от солнца коленки показываются в пропускной системе, Томас тут же бросается вперед.

– Элли!

– Толстолобик! – все зовут его так, потому что он умный. Они проделывают их хитрое рукопожатие, пока Кора недовольно тянет двухгодовалую дочь к Стайлзу и Скотту. Она пахнет песком, острым мексиканским кетчупом и сексуальностью, хотя Стайлз не должен об этом думать. Даже если ее майка облепляет проколотый сосок так, что не думать невозможно.

– Да нас тут целая лига, самое время ограбить Ситигруп и свалить на Кубу по Хадсон-ривер через порт на подлодке Мерриуэзер. Паучок, ты для отхода.

– Мерриуэзер – это «гташный» аналог «Академи»? Кто-то слишком много играет в видеоигры.

– Я тоже скучала по тебе, Сти, – его дочка костлявая и угловатая, ее острые пересушенные локти больно тычутся ему в ребра, когда она поддается вперед, чтобы обнять его. Совсем как Малия, думает он, но все равно чувствует себя самым счастливым.

Потом она обнимается со Скоттом, он легко поднимает ее, и она становится чуть более красной, хотя у нее загар и она никогда Скотта не стеснялась. Ее темные, с горчичным мексиканским налетом ноги болтаются в воздухе. Они длинные, как у девочек-моделей с благотворительных вечеров Хейла по борьбе с раком, которые Стайлз в гробу видал, но малышка лучше, и это не потому, что она его дочь.

– Малию еще не уволили за позорно низкий уровень компетентности учителя? – интересуется Элли, сползая со Скотта.

– Она отлично справляется.

– Вообще-то, Малия и правда поумнее многих. Даже мама не знает все о Мезозое, а вот Малия знает. А еще она может собрать бионикла из двухсот сорока деталей за пару минут и смешно шутит про динозавров и Скотта в команде Тоа Нува, – вступается Томас.

– Она снова сравнивала меня с Копакой? – спрашивает Скотт.

– Так вот почему она не вышла за тебя – ты напоминаешь ей бионикла, – смеется Стайлз. – С глупым моральным кодексом.

– Но Копака благородный и сдержанный. Вся команда Тоа Нува его любит, – встает на защиту Элли. – У Олби есть целых три его экшн-фигурки.

– А он обменяется со мной на Похату из старой коллекции? – спрашивает Томас.

– Не надейся, скоро мне будет снится, как эти ваши фигурки полезут у меня изо рта, – отвечает Стайлз.

– Поверь мне, лучше уродские пластиковые роботы с сюжетом, чем те сопли «скитлс», размазанные по поддонам для рассады, которые раз в месяц я хороню на ранчо со всей процессией. Олби оплакивает их всю неделю, – говорит Кора.

– Они называются биониклами, а то, что выращивает Олби, – это почти тамагочи из Китая с вашего века, но сделанный из синтетического сополимера без консервантов, который впитывает воду и позволяет фигуркам расти, – вставляет Элли.

– С нашего века? – изумляется Стайлз. – Это сколько нам лет, по-твоему?

– Эй, урод! – вдруг кричит ему малышка Джей-Джей. Ее брови в недовольстве сползают к черным глазенкам, на сморщенный лоб налезли сухие блондинистые волоски. – Pendejada!

– Севен Джей! – Кора гневно дергает ее за руку.

– Что.. что она сказала? – растерянно спрашивает Стайлз.

– Что ты полная хуйня!

– Элли! – обрывает ее Кора. Глаза Томаса возбужденно загораются.

– Даже не думай, понял меня? – предупреждает его Стайлз. Скотт ржет.

И это еще хорошо, что с ними нет Лидии.

========== «Хол Фудс», сливки и секс-скандалы ==========

– Сегодня папа снова будет ужинать на работе, да? – спрашивает Томас через две недели, ковыряя десертной вилкой безбелковый морковный торт доставкой из «Хол Фудс», и все косится на пустой пластиковый стул рядом. – Может, надо поставить и для папы тарелку, а, мам?

– У папы много работы, дорогой, ты же знаешь, – коротко отвечает ему Лидия.

– Тогда… можно я больше не буду это есть? Чтобы отказаться в пользу детей, которые умирают от… язвы желудка. В Африке.