Текст книги "Ultraviolence (СИ)"

Автор книги: StrangerThings7

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 25 страниц)

– Он… Он звонил час назад, всё нормально было, – прерывисто говорит Юнги.

– Жди меня здесь, – выпаливает Чимин и бежит к двери, но на полпути замирает, потому что в дверь входит один из охранников Чонгука.

– Вам лучше оставаться в доме, – говорит мужчина и усиленно прячет взгляд.

– Где твой босс? – спрашивает Юнги. – Где он? – омега подлетает к альфе и чуть ли не цепляется пальцами ему в шею.

– Простите, – говорит мужчина и опускает голову в пол.

– Где Чонгук? – повторяет вопрос Юнги, прекрасно осознавая, что совершает ошибку, зная, что после ответа альфы ему придется выплевывать свои же перебитые легкие. Но всё равно переспрашивает, не дышит почти в ожидании ответа. Чимин тяжелым мешком опускается на диван и стеклянным взглядом смотрит на альфу.

– Босс и Риз, они… погибли.

Юнги отшатывается назад, прикладывает ладонь к губам, чтобы затолкнуть обратно рвущуюся наружу истерику и не веря смотрит на мужчину перед собой.

Нет. Нет. Нет.

Не может быть. Чонгук сильный. Он самый сильный из всех. Его никто не может убить. Его невозможно убить. Это ложь. Гнусная ложь. Чонгук должен прийти. Юнги подождёт. Постоит так посередине гостиной и подождёт. Он сейчас придёт. Всегда приходил. Чонгук не мог оставить своего лисёнка, и Юнги его дождётся. Сколько бы ни потребовалось.

Вот только стоять невозможно, пол под ногами скукоживается, идёт рябью, всё сливается. Это не реальность Юнги. Это мираж. В реальности Юнги есть Чонгук, и он всегда рядом. Это всё размытая картинка, нервный день, итоги переживаний, хотя нет – это сон, он то кроваво-красный, пускающий разряды электрического тока под кожу, то он черный, утягивающий в бездну, где Юнги каждую секунду ждет столкновения, но дна всё нет. Это просто сон. Сейчас Юнги проснется, еще чуть-чуть подождать. И Юнги ждёт, заламывает пальцы, облизывает сухие губы и ждёт. Никаких слез, никаких истерик, никакой боли – это всё сон. Сейчас Чонгук войдет в квартиру, и Юнги его обнимет, сразу на шее повиснет. Дождётся.

Но Чонгук не входит, входят другие люди, Юнги их знает или не знает, они из окружения альфы, идут в кабинет, что-то там делают, еще кто-то приходит, но Юнги не двигается, стоит посередине квартиры и продолжает ждать. Чимин сидит на диване, не моргает, не говорит, будто вообще не дышит, он как изваяние, сложив ладони на коленях, продолжает сидеть. «Наверное, тоже ждет, – думает Мин. – И правильно.»

– Тело в морге, хоронить будем с утра, – говорит один из помощников альфы, и Юнги изодранным мешком оседает на пол. Обнимает себя руками и понимает, что не сон. Не придет. Чонгук умер. По-настоящему. Оставил его, пронзенного насквозь копьём в грудь, захлебываться залившими легкие кровью.

Все в комнате вздрагивают от протяжного воя, размазанного горем по полу омеги. Альфы сочувственно опускают головы и по одному покидают квартиру, оставив двух омег и одного из главных помощников Чона. Юнги будто сидит в луже собственной крови, которая утекает из него литрами, он скребется о пол, ломает ногти, выворачивает руки, но боль всё равно разрывает. Альфа с телефоном скрывается в коридоре, решив позвать на помощь. Чимин продолжает безэмоционально смотреть на Мина и вдруг спрашивает:

– Где Чонгук?

Юнги челюсть сводит от рыданий, говорить не получается, он бьётся головой об пол, чтобы вытеснить из себя этот кровоточащий сгусток боли, рвет на груди футболку, чтобы суметь сделать хотя бы вдох, но всё бесполезно. Смерть в этот раз не просто подошла слишком близко, она протянула когтистую лапу и провела ей по угольно-чёрным волосам Чонгука. Она забрала самое дорогое, она забрала у Юнги его смысл, его жизнь, его кровь.

– Где Чонгук?

Юнги хочет умереть тоже. Если Чонгук там, то и Юнги должен быть рядом. Им друг без друга нельзя. Они вплетены вдруг в друга, пропитаны, они единое целое, и как высшие силы молча смотрели на то, как у живого Юнги без анестезии вырывали сердце…

Умереть, умереть, умереть.

Мин и не пытается удержать вываливающиеся наружу окровавленные внутренности, расползающуюся на костях плоть, он тонет, захлебываясь своим горем, и продолжает биться головой об пол, будто сможет выбить оттуда последнюю полученную информацию – Чонгук умер. Юнги готов вскрыть грудную клетку голыми руками, лишь бы достать оттуда всё, что было за последние минуты и вернуться к тому телефонному разговору с альфой, поменять ход судьбы, но от осознания того, что это не возможно – он кричит. Человек такой истошный, пропитанный болью вопль издавать не может. Хотя отныне Юнги и не человек больше. Он боль. Он зовет его без остановки. Ребёнок просыпается, начинает плакать, Юнги слышит, как нянька пытается его успокоить, слышит собственный крик издалека. Будто Мин заперт в прозрачном вакууме, куда без остановки вливают горящую лаву, и Юнги сгорает изнутри, смотрит на свои руки покрывающейся пенящимися ожогами, на рваные раны на ладонях и продолжает гореть и оседать пеплом.

– Где Чонгук?

– Умер! Нет Чонгука! – не своим голосом кричит Юнги на Чимина. – Мне надо, – Юнги ползет к альфе прямо на коленях, поставить себя на ноги кажется чем-то нереальным. Он придавлен к этому полу без Чонгука, ему больше не встать. – Надо его увидеть. Где он? – Мин цепляется за пальцы альфы. – Умоляю, отвези меня к нему.

– Пожалуйста, – повторяет альфа, не зная, что делать, и матеря скорую, которая, может, вколола бы уже что-нибудь в парня, которого рвёт на части от боли.

– Вам не стоит.

– Молю тебя. Позволь мне его увидеть, – Юнги стекает бесформенной массой на пол.

– Где Чонгук? – бесцветно спрашивает Чимин, но Мин больше на него не реагирует. В комнату влетают медики, и Юнги в этом мареве личного ада не сразу понимает и даже не чувствует, что ему что-то колют.

***

Утро. Юнги потягивается на постели, шарит руками по половине Чонгука, вдыхает запах с его подушки и резко подскакивает. Место рядом пусто. Не сон. Это был не сон. Затылок простреливает острой болью, которая волнами опускается к позвоночнику, переламывает, и омега вновь прибит к простыням очередной дозой чудовищной реальности. Мин обхватывает голову руками и начинает истошно кричать, в комнату вновь влетают люди в белых халатах, видимо караулящие за дверью, но омега слёзно просит ему ничего не колоть, обещает держаться, молит отвезти к альфе. Он и держится. Всю дорогу до морга он сидит в машине рядом с врачом, собирает и пришивает разлетающиеся по салону авто части себя, потуже затягивает удерживающие его чем-то целым ремни и держится из последних сил. По-другому нельзя, иначе ему вколют успокоительные, он впадет в дрёму и не увидит своего Чонгука. Мин справится, он почти даже сам ходит, пусть его и ведут под руки, не плачет, не разговаривает. Проходит туда, где на железном столе лежит покрытая белой простынёй любовь всей его жизни.

– Покажите его, – дрожащими губами произносит омега. Проглатывает застрявший в горле ком и всё еще надеется, что под покрывалом Чонгука нет. Обещает высшим силам свою жизнь взамен, молит, упрашивает, торгуется. Убеждает себя, что ад сейчас закончится, что под простынёй кто угодно, но точно не его альфа.

Работник морга, тяжело вздохнув, откидывает простынь, обнажая лицо, и Юнги заканчивается, как человек. Впивается ногтями в своё запястье, раздирает его до крови и скулит, как побитый щенок. Всматривается в любимые черты, которые еще вчера целовал, хрипит надрывно, нагибается ближе, хочет поймать его дыханье, но альфа не дышит. Он такой же красивый, бледный просто и не двигается, но такой же. Юнги зарывается окровавленной ладонью в смоляные волосы, касается губами холодного лба.

– Чонгук.

И столько боли в этом «Чонгук», что даже воздух вокруг от нее трескается, она ширится, касается ледяными пальцами всех в комнате, приходится выйти, ну или отвернуться. Юнги весь ею пропитан. Он распадается на сотни кусков без шанса всё это как-то соединить. Задушено воет и повторяет без остановки его имя. С таким Мин никогда не встречался, эта боль другая, она настолько огромна, настолько чудовищна – она топит, вдавливает в землю, она рвет когтями изнутри, крошит кости. Юнги ее не вынести, ему не справиться, он и не хочет. Пусть она погребёт его, пусть унесёт туда же, где его альфа, пусть заберет отсюда.

Юнги не сможет. Он не человек больше, он сгорел в этой боли, он уничтожен, раздавлен ею, обесточен. Юнги потерял всё. Ему против нее не выстоять, в этой битве не победить и Юнги сдаётся, кладет голову на грудь альфы и молит его встать. Просит не оставлять. Как теперь Юнги будет спать в холодной постели, как он сможет заснуть не в его родных объятиях, как он вообще теперь должен жить выпотрошенным… Чонгук не двигается. Юнги захлёбывается в слезах, обещает быть послушным, не перечить, обещает не злить и не спорить. Чонгук не двигается. Омега кричит, отбивается от подбежавших людей, держится за Чонгука, воет и всё просит вернуть его, у кого непонятно, требует забрать его жизнь, потому что она ему без него не нужна. И вновь темнота.

***

На похоронах Юнги не соображает. Он, как статуя, стоит рядом с могилой, в которую опустили альфу и молчит. Не плачет, не воет, ничего. Смотрит, как гроб покрывают землей, не слушает соболезнования, никого не видит, просто стоит. Опускается на колени рядом и одними губами раз пятьсот повторяет «Чонгук-и».

Сломленного омегу оставляют одного, даже охрана отходит назад. У Юнги боль какая-то тяжелая, осязаемая, она накрывает всех в радиусе нескольких миль, от нее никому не дышится. Нависает сверху куполом, заставляет бежать подальше, лишь бы скрыться, такое человеку не вынести. Как она его самого не разорвала – Мин не понимает, никто не понимает.

***

Весь февраль Юнги сидит в своей комнате и смотрит из окна на то, как землю накрывает белым покрывалом. Ровно таким же, каким был укрыт Чонгук в то проклятое утро. Юнги почти не ест, не пьёт, питается успокоительными и смиренно ждёт, когда горе окончательно утопит его с головой. Когда уже организм прекратит цепляться за жизнь и окончательно сдастся. К ребёнку омега не подходит, с ним возятся няньки, делами Чонгука занимается один из его помощников. Юнги ничем и никем не интересуется. Один раз к нему приходит Хосок, но Юнги приказывает его не впускать, видеть никого не хочется.

После похорон на могиле Мин был только один раз, но тот раз закончился очередной истерикой, потому что омега не смог смириться с тем, что теперь его от альфы отделяет чёрная могильная плита. Юнги уводили оттуда в бессознательном состоянии.

Риза похоронили рядом с Чонгуком, справа. Риз, как и был правой рукой Чона, так им и остался даже после смерти. До того, как подойти к Чону, Юнги долго кричал около могилы Риза, всё пытаясь получить ответ на вопрос, почему он не защитил его альфу.

***

Март Мин начинает очередным походом на кладбище. Он обкладывает обе могилы цветами, долго сидит рядом с Чонгуком и думает. Боль никуда не ушла и не притупилась даже, она всё там же внутри сидит и бьётся, как живой организм. Юнги садится на корточки рядом с могилой, обхватывает руками колени и впервые за долгое время запихивает боль куда-то глубоко и концентрируется на тишине вокруг. Вспоминает улыбку альфы, его голос, его потрясающий запах, рассказывает ему, как тяжело ему одному, и Чонгук отвечает. Юнги знает, что это бредни его воспалившегося сознания, но слушает, вслушивается в каждое слово и даже отвечает альфе.

В то утро в пентхаус омега возвращается совсем другим человеком. Даже прислуга удивляется, заметив, что вернувшийся с кладбища господин даже не заплакан.

– Малыш в вашей спальне, но я сейчас заберу его, – говорит бета, присматривающий за ребёнком, и поворачивается в сторону двери.

– Чонгук.

– Простите, – мужчина недоумевая, поворачивается к Мину.

– Его зовут Чонгук.

Юнги идёт в спальню, оставив ошарашенного бету в гостиной. Ребёнок лежит на постели и играет с погремушкой. Мин садится рядом, берёт его на руки и прижимает к груди.

– Чонгук-и, – шепчет омега и слезы обжигают бледное лицо.

Малыш затихает в руках папы, словно понимает, как тому тяжело, и продолжает молча смотреть огромными глазами на его лицо. Больше Юнги ребёнка от себя не отпускает – сам кормит и сам укладывает.

Мин только сейчас узнаёт, что той роковой ночью у Чимина помутнел рассудок. Омега не смог принять потерю брата, и его разум, как защита, заблокировался. Чимин проходит курс лечения в специальной больнице, и за два месяца, что он там находится, особых успехов врачам добиться не удалось. Юнги в душе ему завидует – ведь Чимин закрылся и эту чудовищную боль с каждым утром по новой не переживает. Чимин просто не принял информацию, забаррикадировался внутри и вот уже второй месяц без остановки спрашивает у всех, где Чонгук и когда придет.

С Хосоком Юнги видится через три дня и у могилы Чонгука. Разговор оказался коротким, и больше Хоуп попыток подойти к Мину не предпринимал.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает Мин и начинает раскладывать цветы на обеих могилах.

– Ты меня к себе не подпускаешь, вот я и приезжаю сюда уже столько дней в надежде хоть здесь тебя увидеть, – треснуто говорит Хоуп.

Юнги изменился, и это не удивительно. Смерть Чонгука оставила глубокий след не только в душе Мина, но и огромный опечаток на его лице. Глаза у Юнги пустые-пустые, ни на чём не цепляющиеся, от старого Мина в новом ничего не осталось.

– Техен был тяжело ранен, первые недели я сидел у его постели, думал, не выживет. Он пробыл десять дней в реанимации, и я не мог приехать сразу же, но как только его перевели, я приехал к тебе. Юнги, я хочу быть рядом, хочу помочь тебе, – говорит Хоуп и делает шаг к омеге.

– Не надо, – Мин присаживается на корточки рядом с могилой и улыбается ей. Будто, он говорит уже с Чонгуком, и Хоупа здесь нет.

– Юнги, пожалуйста, не отталкивай меня.

– Уходи, – Мин поднимает взгляд на омегу. – Мне не нужно сочувствие и поддержка. Мне ничего не нужно. Я не виню тебя ни в чём, но мне и вправду больше никто не нужен.

– Ты делаешь мне больно.

– Что ты знаешь о боли? Просто уходи. Пожалуйста.

Юнги возвращается в Royal Group и сразу поднимается в кабинет Чонгука. Мин заказывает кофе и объявляет срочное собрание всех главных людей Чонгука. Именно тогда Юнги впервые узнаёт, что пока он бился в агонии, его люди смогли предотвратить два покушения на него самого и сына. Юнги понимает, что он сам может и не хочет жить, но он никому не позволит тронуть его ребёнка, память о его альфе.

Три года спустя

За эти три года Юнги полностью влился в дела второго Дома, он не просто не дал его прикрыть и разделить между остальными Домами, но даже поднял на новый уровень. Люди второго Дома под чутким руководством омеги, вывели из игры всех, кто пытался посягнуть на каналы и поставщиков четвертого Дома, и полностью забрали всё себе. Юнги повысил силу и мощь Дома, завербовал армию новых людей и полностью ушёл в бизнес.

Совет первое время категорически отказывался признавать омегу главой Дома, учитывая, что он даже не был расписан с Чонгуком, но Юнги настоял, что растит его сына и до его восемнадцатилетия будет вести все дела сам. Совету пришлось смириться, ибо иначе Мин пообещал довести дело до суда, а если и он не поможет, то сравнять с землей здание Совета, и пусть даже ради этого придется погибнуть самому.

Омега пугает решительностью. В нём столько злости и ненависти, что даже члены Совета обходят его стороной. Поговаривают, что Мин своей жестокостью и расчетливостью переплюнул даже Чонгука. Юнги этого не отрицает, наоборот, устраивает показательные казни, демонстративно расправляется с крысами и перебежчиками и медленными, но верными шагами, берёт в руки почти всю наркоторговлю страны.

Юнги не смог поднять свое горе, не смог от него избавиться – Мин нашел другой выход – он перевоплотил горе в ненависть, взрастил в себе, лелеял, поливал, и сейчас эта ненависть топит под собой всё. Юнги и живёт только за счет неё. Тогда на могиле альфы он пообещал, что сделает всё, что не успел Чонгук, что уничтожит все Дома и Совет, и теперь Юнги уверенно идёт к этой цели.

***

– Рад тебя видеть, – Намджун подходит к стоящему у колоны со своей правой рукой Мину. Очередной ежегодный ужин Совета. Юнги не пропускает ни один: доводить до белого каления членов Совета одним только своим появлением – занятное развлечение.

– Не могу сказать, что тоже рад видеть убийцу своего альфы и того, кто сейчас пытается убрать его сына, – кривит в улыбке рот омега.

– Как малыш Чонгук? – Намджун пропускает мимо ушей слова омеги.

– Прекрасно, как малыш Юн? – обменивается любезностями Мин. Ким четко слышит ядовитые нотки в голосе омеги, но не поддаётся.

– Лучше всех, – улыбается альфа.

Юнги ходит между пытающимися ему угодить и всячески подлизаться людьми, вертит в руке бокал с вином и всё ждет, когда уже можно будет поехать домой и прижать к себе своё счастье, которое он не видел со вчерашнего утра.

– Юнги, – преграждает ему путь Техен.

– Техен.

– Смотрю ты кровью никак не напьешься.

– Она вызывает привыкание, – скалится омега.

– Смотри, не захлебнись.

– Всё не можешь простить мне того урода?

– Тот урод был моим помощником.

– Нехуй было лезть на мою территорию.

– Ты играешь грязно.

– Так же, как и вы все, а теперь прошу меня извинить, – Мин подзывает своего громилу и идет на выход.

По дороге домой Юнги приказывает шофёру заскочить в больницу, где находится Чимин. Несмотря на позднее время, для главы второго Дома все двери открыты всегда. Юнги заходит в белую палату и садится на стул у зарешеченного окна. Чимин сидит посередине постели и не видящими глазами смотрит на омегу. Мин часто приезжает к Чимину, потому что он единственный человек в этом городе, который может понять его боль. Пусть даже омега не соображает ничего и вообще смотрит будто сквозь Мина. Три года терапии ни к чему не привели. По словам врачей, Чимин сам не хочет выздоравливать, он заперся в этом вакууме неведения и не вылезает.

– Когда придет Чонгук? – бесцветным голосом спрашивает Чимин.

– Никогда, – повторяет в миллионный раз Юнги и собирает под себя ноги. – Я тоже скучаю, всё время, – Мин утирает кулачками непрошенные слезы.

Это единственное место, где Юнги не приходится притворяться, где можно и плакать, и казаться слабым.

– Я всё время езжу к нему, иногда злюсь на него, что он так рано ушёл, что оставил меня, а он только смеется. Все повторяет «ты справишься», а я ему верю. Чимчим, мне очень плохо. Я цепляюсь за жизнь зубами, всё время твержу себе, что буду жить ради малыша, ради того, чтобы не оставить кровь Чонгука на земле, но иногда и это не помогает, особенно по ночам. Горе просыпается ночью, впивается когтями мне в глотку и рвёт и рвёт, – Юнги обхватывает горло пальцами и трёт. – Я тоже хочу, как ты, хочу не воспринимать правду, но она въелась в мой мозг и не дает дышать. Я хотел и тебя взять к ним на могилу, но врачи говорят, ты можешь не выдержать, и тебе станет только хуже, поэтому пока буду продолжать ходить один. У них с Ризом самые красивые могилы, я постоянно меняю там цветы.

– Риз, – выдыхает Чимин.

– Да, Риз, – надломлено говорит Мин. – А Чонгук-и растёт, он уже тараторит во всю и носится по дому, и чем он старше, тем больше похож на отца. Я, когда на него смотрю, и плачу, и смеюсь одновременно. Ты выздоровеешь, и я вас познакомлю, обещаю.

– Когда придет Чонгук?

– Никогда.

Юнги подходит к омеге и коснувшись губами его лба, идёт на выход.

***

У Чонгука своя детская, заваленная игрушками, красивая и удобная кроватка, но маленький альфа отказывается спать у себя. Вот и сейчас Юнги входит в спальню и застает сопящего малыша на своей кровати. Юнги осторожно присаживается рядом и целует ребенка в щёчку. Малыш хмурится во сне, но продолжает сладко спать.

– Я так тебя люблю, мой маленький, очень люблю. Ты даже не представляешь, что ты для меня значишь, – шепчет Мин и замечает, как альфа потягивается и, открыв глаза, смотрит на папу. – Ну вот, я тебя разбудил, – тепло улыбается омега и тянет руки к сыну.

Ребёнок взбирается на колени папы и обнимает ручками его за шею.

– Как же я жду, когда ты вырастешь. Я постараюсь до этого очень многое успеть, чтобы тебе было легче, – шепчет Мин ребёнку. – Пока у меня не очень-то сильно и получается, но я стараюсь.

– Папа, не плачь, – бурчит ребёнок и ладошкой утирает слезу, скатившуюся по щеке Юнги. – Я совсем скоро вырасту и буду тебя защищать.

– Знаю, – сквозь слёзы улыбается Мин. – Ты мой защитник, мой герой, ты накажешь всех, кто обидел папу.

– Угу. Всех.

– А кого сильнее всех?

– Ким Намджуна. Он плохой, – не задумывается ребёнок и теребит воротник миновской рубашки.

– Очень плохой, – подтверждает слова сына довольный омега.

– И еще Ким Техена, – произносит ребёнок.

– Умничка.

– Но Юн же хороший, – хмурит бровки альфа. – Один альфа в садике отобрал его игрушку, а я толкнул альфу и вернул ему игрушку, потому что Юн плакал. А он, когда плачет, я тоже хочу плакать.

– Чонгук-и, – Юнги берет альфу на руки. – Он плохой. Он не хороший.

– Но папа.

– Он такой же, как его отец. Помни это.

– Но папа, – ноет малыш.

– Никаких «но папа». Ты поймешь, когда вырастешь, а теперь спать, – Юнги целует ребёнка в щечку и решает на следующий же день перевести его в другой садик. Мин нарочно зачислил его в садик Юна – Намджун бы не стал нападать на ребёнка при собственном сыне, но Юнги лучше усилит охрану, чем позволит Чонгуку питать нежные чувства к сыну врага. Омега прижимает малыша к груди и, слушая его ровное дыхание, засыпает.

***

Юнги так и не выучился ни на кого, он провёл в университете ровно день и больше не возвращался. Он так никогда никого и не полюбил – Чонгук остался его единственной любовью. Юнги добился того, что второй Дом стал самым могущественным Домом страны, отодвинув все остальные на второй план. Юнги уничтожил все дома финансово и морально, а Чонгук, достигнув совершеннолетия, уничтожит их физически. С Хосоком Мин больше так и не общался, он сбросил с себя оковы дружбы. Месть и любовь к сыну оказались самыми главными двигателями, ведущими Юнги туда, где он оказался сейчас. Прошло столько лет с тех пор, как Юнги потерял своё сердце, но могилы Чонгука и Риза всё равно самые красивые на кладбище.

Юнги никогда не говорил Чонгуку, что умрёт без него, но умер.