Текст книги "Ultraviolence (СИ)"

Автор книги: StrangerThings7

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

Они проходят весь ангар и снова оказываются на воздухе – впереди простирается огромный двор, по краям которого псарня. В небольших ограждениях, перетянутых железными сетками, сидят на привязи собаки, по пять-шесть в каждом. Запах псины не дает нормально дышать, и Юнги, которого и так постоянно тошнит, приходится зажать нос. Чонгук останавливается, перекидывается парой слов с работниками и закуривает.

– Расскажи мне правду.

– Я рассказывал, ты мне не веришь, – треснуто отвечает Мин и останавливается напротив.

– Я хочу правду. Чего тебе не хватало, что ты начал блядствовать? И что за информацию ты передал Техену, учитывая, что я на пороге войны с ним, и, учитывая, что сейчас ты в курсе многих дел.

– Ты думаешь, я бы тебя предал, – горько усмехается Мин. – Зачем мне делать это?

– Ты мне скажи.

– Мне нечего, кроме того, что я тебе не изменял, и я тебя не предавал.

– Хорошо, может, мои собаки твой язык развяжут, – Чонгук подзывает работника и приказывает открыть дверь в одно из ограждений. Юнги отшатывается назад, чуть не падает, хватается о поручень справа и смотрит на альфу с застывшим ужасом в глазах.

Работник отпирает дверь и входит в псарню, где, прикованные цепями на расстоянии друг от друга, сидят несколько черных огромных псов с устрашающими мордами. Юнги не знает породу, но это точно гибриды – глаза у них красные, а с морды капает вязкая слюна. Мин надеется, что разводы на полу – это моча или вода, но темный цвет въевшейся в бетон жидкости говорит о другом.

– Их как раз пока не кормили, – Чонгук подходит к вжавшемуся в железную дверцу следующей псарни омеге. – Ты, конечно, худой совсем, но косточки они поглодают, – зловеще улыбается Чон и проводит костяшками по бледному лицу. – Хотя, можешь быть умничкой и рассказать мне всё. Обещаю, просто пущу тебе пулю в лоб. Умрешь моментально. Если тебя к ним закинуть – ты очень долго будешь умирать. Поверь мне я знаю, им не впервые человечину пробовать.

– Чонгук, – Юнги хватается за запястье альфы, чуть ли не висит на нём. – Поверь мне, умоляю поверь. Не делай этого.

Юнги распадается на части, он уже видит себя под ногами Чонгука, видит свою изодранную в клочья плоть, видит стекающую вниз по чонгуковскому запястью свою жизнь. Он убьет его. Бросит собакам. Осознание того, какая участь ему уготована, выбивает почву из-под ног, обрубает те самые нити, за счет которых Мин стоит на ногах, он сдувается вмиг, продолжает цепляться за Чонгука и молит. Не пощадить. О пуле. Юнги боится боли. Очень сильно боится. Чуть ли не воет, когда Чон отрывает его от двери и тащит к открытой псарне – царапается, цепляется, повторяет что-то про подставу. Плачет: громко, навзрыд, заливается слезами, скулит, как побитый щенок. Чонгук непоколебим – он фактически приволакивает омегу к дверце и заталкивает внутрь. Собаки сразу приподнимаются, рычат, рвутся к парню, но дотянуться пока не могут. Юнги стоит к ним спиной, жмурится, боится повернуться, чувствует их запах, слышит их смрадное дыханье за спиной, но бежать некуда. Перед ним Чонгук, позади собаки, и между ними и Юнги два шага. Стоит Чонгуку просто легонько толкнуть, и они вопьются в плоть омеги, а он точно толкнет – нет в этих глазах жалости и сострадания, нет чувств, нет ничего, кроме утягивающей на самое дно темноты, кроме ярости, сконцентрировавшейся глубоко внутри. И кажется, от этого взгляда сейчас рвет не менее больно, чем будет от клыков собак. Юнги не шевелится, боится, что одно движение, и они дотянутся. Дрожит. Хочется верить, что Чонгук сжалится, что он блефует. Ведь он скучал, ведь обнимал нежно-нежно, смотрел прямо в душу, делился теплом, чувствами, пусть и молча, но Юнги чувствовал, каждым миллиметром своей кожи чувствовал. Такое не скрыть, не спрятать, Юнги хочет в это верить.

– Пожалуйста, – еле шевеля потрескавшимися губами. – Поверь мне.

Чонгук звереет – от наглости, от упёртости, от того, как, увидев фото, омега всё равно продолжает лгать ему, смотря прямо в глаза. Сильно встряхивает Мина за плечи, впивается пальцами в предплечья, тянет на себя и всматривается. Воздух вокруг накаляется до предела, обжигает легкие. Юнги продолжает повторять «пожалуйста» без остановки, смотрит прямо в глаза, пытается найти там хоть долю сострадания, хоть один признак того, что его слушают и верят. Не находит. Снова плачет. Тянется руками к торсу Чонгука, но тот грубо отлепляет его от себя. Мин нервно заламывает руки, хрипит и продолжает просить пощаду. С трудом глотает раскалённый воздух, рассыпается на миллион осколков и вновь собирается, чтобы столкнувшись с айсбергом в глазах Чонгука, разбиться вдребезги.

– Ты мразь, – шипит альфа. – Лучше бы ты сдох тогда. Живучая, подлая мразь. В этот раз я не ошибусь. Сдохнешь, как последняя тварь.

– Я никогда не лгал тебе. Несмотря на все то, что ты со мной делал, за весь тот ад, через который ты меня провёл – я никогда не лгал! – воет омега и получает звонкую пощечину. Юнги облизывает кровоточащие губы, снова отчаянно цепляется за альфу, боясь, что тот отпустит, и тогда он достанется собакам.

– Не лгал. Не отпускай меня, не отдавай, – повторяет, словно в бреду, Мин.

– Ты мне омерзителен, я не выношу предателей – я их истребляю. Так что сдохни, – говорит альфа и отталкивает омегу. Юнги в последнюю секунду отскакивает от чуть ли не сомкнувшей на его лодыжке пасти собаки. Чонгук выходит за порог и приказывает снять цепи с собак. Юнги срывается к двери, но она захлопывается прямо перед его носом. Омега замирает, проигрывает в голове звук ударившегося о косяк железа и оседает на пол. Вот и всё. Он ушел.

– Чонгук, – шепотом, скребясь о дверь.

– Чонгук, – хрипло, всё еще моля.

– Чонгук, – истошно, вложив в этот крик всю свою боль.

Но ответа нет.

Альфа идёт быстрыми шагами к ангару, чуть ли ладони к ушам не прикладывает, лишь бы не слышать отчаянные вопли того, кого он приговорил к смерти. К чудовищной смерти. Лишь бы не передумать. Господи, лишь бы не вернуться обратно, но идти не получается. Шаги замедляются, Чонгук будто волочит себя, будто тащит туда, на выход, к машине, но даже его тело больше ему не подчиняется.

Этот омега у него в крови, и Чонгук сейчас, пуская его кровь, пускает и свою. Он изменял. Он позволил кому-то прикасаться к себе, он вдребезги разбил весь тот образ, который тщательно берёг и охранял в себе Чонгук. У альфы внутри мясорубка, боль настолько ощутима, что он еле держится, чтобы не согнуться, чтобы не ударить в грязь лицом перед своими же людьми. Внутри все колошматит и раздирает, голос Юнги звенит в ушах, Чонгук даже дышать не может, потому что малина вытолкнула из легких весь кислород, потому что Чонгук, убив Юнги, сам себя лишит воздуха. Юнги был первым и единственным, кто разбудил в Чонгуке что-то новое, что-то от чего ломало похуже героиновой ломки, что-то, что в тоже время, было получше любого “прихода”. Чонгук не видит ничего, кроме Мина. Омега сконцентрировал в себе всё, на чём и держится Чонгук, всё, за счёт чего он просыпается по утрам, то, что дает ему силы, Юнги тот, к кому хочется возвращаться, тот, кем не хочется делиться. И он же всё это уничтожил. Он обескровил Чонгука, вдохнул в него жизнь и сам же забрал. Чонгук больше не может идти, не может бежать от его голоса, запаха, от рук, которые он тянет, несмотря на то, что Чонгук их ломает, кромсает – тот всё равно тянет, всё равно смотрит с надеждой, все равно просит.

Альфа замирает на месте, не реагирует на удивленные взгляды подчиненных, хватается за голову и пытается унять затапливающую боль. Но кажется, Чонгук теперь и есть боль. Она усиливается, клокочет, опустошает, покрывает вены-сосуды пенящимися ожогами, и Чонгук понимает, что не может. Хочется выть раненным зверем. Юнги добился своего, он как бомба с часовым механизмом, и время Чонгука истекло. Его разорвало. Он сгибается пополам, оседает на колени, зарывается пальцами в землю и пытается надышаться, пытается собраться силами, но Юнги бьет прямо в затылок, прошибает болью крест-накрест по всему позвоночнику, а потом, кажется, и его вырывает. Потому что отныне Чонгук – бесхребетное нечто, а управляет им маленькая омега с рыжими волосами. Он достиг предела, достиг той невидимой черты, которую перейти не в силах. Он сам себя пересилить больше не может, сдается, бросает к ногам омеги остатки себя, отдает ему всё свое оружие, и как вассал принимает его правление. Надо отменить приказ, надо вытащить эту лживую дрянь оттуда, потому что он выиграл. Потому что из этого поединка вышел победителем Мин Юнги, а не Чон Чонгук.

Альфа встает на ноги, комкает на груди рубашку и тянет ворот вниз до треска, но страдания облегчить не может, унять эту переламывающую его боль тоже. Приказывает охране вытащить омегу и только поворачивается к псарне, как слышит четко, будто Юнги в шаге от него, хотя между ними метров пятьдесят не меньше:

– Я ношу твоего ребёнка. Ты убиваешь своего ребёнка.

Чонгук думает, показалось, смотрит на охранника рядом, словно ждёт от него подтверждения. Смаргивает с глаз густое марево, остатки пережитого шока и боли, а потом слышит звериный рык. Моментально выхватывает из кобуры охранника пистолет и подлетает к псарне за секунду. Стреляет четко, метко и подряд. Псарня превращается в ад, заполненным дымом, запахом пороха и скулежа погибающих в агонии зверей. Как только затихает последний писк, Чонгук подходит к омеге и опускается рядом. Юнги сидит на земле, забрызганный кровью, осознанности в его взгляде ноль. Чон бегло осматривает омегу и, убедившись, что его они тронуть не успели, отбрасывает пистолет и опускается рядом. Вид у него такой, что это будто на него собак пустили, а не на Юнги.

– Повтори, – пытаясь отдышаться, говорит альфа. – Повтори, что сказал.

– Я жду от тебя ребёнка, – бесцветным голосом говорит Мин, облизывает сухие губы. Он вымотан, иссяк, нет сил даже глаза поднять. Собак сняли с цепей секунду назад, и Юнги думал, что всё, что это конец. Про ребёнка он закричал, когда на него бросилась первая собака, но он пинком отшвырнул её назад.

– Опять лжешь?

У Юнги нет сил больше разговаривать, он вообще охрип от криков. Омега просто мотает головой из стороны в сторону.

– Приведите ко мне Яна, – приказывает альфа работникам и берет омегу на руки. Юнги опускает отяжелевшие веки и, прильнув к груди Чона, засыпает. Перенесший стресс организм и, наконец-то, объявленная правда сделали свое дело – окончательно опустошили омегу. Юнги снял с себя груз, переложил его теперь на другого. Мин обмякает и отключается в руках альфы. Чонгук опускает омегу на заднее сидение мерседеса и приказывает отвезти в пентхаус. Сам альфа возвращается на псарню – у него будет долгий разговор с Яном.

***

Пять часов утра. Чонгук на вечеринку не вернулся, свалил всё на Чимина, сам альфа сидит в баре в центре и опустошает бутылку виски. Чонгук ничего не видит и не слышит, он просто пьёт бокал за бокалом и пропадает в бесконечных вереницах своего сознания. Ян всё подтвердил – Юнги беременный, носит его ребенка. От самого Яна уже, наверное, ничего не осталось – Чонгук приказал скормить его другим своим псам. Скрывать от альфы такое простительно только Мин Юнги.

Все последние часы голову Чона рвут мысли. Он никогда не думал о детях, не думал, что у него так быстро появится ребёнок, и уже тем более не думал, что захочет его. Чонгук ненавидит своё детство, похоронил его в своей памяти и не вспоминает. Но в глубине души он всегда хотел подарить кому-то всё то, чего не было у него самого. Возможно, семью ему построить так и не удастся, но зато у него теперь есть тот, кому Чон отдаст всё, что заработал непосильным трудом, тот, кто никогда не будет ни в чём нуждаться, и тот, кто не будет знать, что такое голод. Чонгук не позволит. У Чонгука родится сын, без разницы кто – омега, альфа или бета. Чонгук теперь понимает, что самый большой подарок на его день рождения ему сделал именно Юнги. Пусть омега лживый и гулящий, но он подарит ему наследника, и Чонгук этого ребенка хочет. За последние пару часов он пережил бурю самых различных эмоций, начиная от горечи предательства, угрозы потери, осознания своей полной капитуляции и тотальной зависимости до абсолютного счастья. У него будет сын. От лисы. Легкая улыбка трогает губы альфы, и он, опустошив бутылку, встает на ноги.

***

Юнги спит беспробудно до самого рассвета, он бы спал и дальше, если бы не прогнувшаяся под тяжестью другого тела постель. Мин просыпается, сонно потягивается и, открыв глаза, сталкивается с Чонгуком. Юнги пережил псарню, но переживет ли всё то, что сейчас услышит от альфы. Мин подбирается весь, смотрит на возвышающегося над ним Чона и ждет очередного приговора.

Чонгук ничего не говорит, не спрашивает. Задирает блузку омеги до груди и прикладывает ладонь к уже заметному животу. Юнги не дышит почти, следит за рукой, не знает, чего ожидать. Боится, что альфа сделает больно, что навредит ребёнку.

– Сколько же ты мне лжешь… – устало произносит Чон. – Что ты вообще творишь… Какого черта ты столько молчал, я чуть не скормил своего ребенка псам. Что ты за омега такая?

– Я сказал это, не думая, что ты из-за ребенка передумаешь, а чтобы ты был тоже виноват. Я записался на аборт, но не успел. Я устал носить этот груз один, – тихо говорит Мин.

– Аборт? – усмехается альфа. – Это стало бы последним, что ты сделал. Это мой ребёнок, и ты, сучёныш, его жизнью распоряжаться не можешь.

– Я думал, ты все равно меня отправишь на аборт, когда узнаешь.

– Я тебе запрещаю отныне думать. Ты родишь мне этого ребенка. Я хочу этого ребенка, и если хоть волосок упадет с его головы, я спалю к херам этот город. Можешь не сомневаться, – от неприкрытой угрозы в словах альфы, Юнги кожу стягивает.

– Ты хочешь ребенка…

– Почему я не должен его хотеть?

– Но… – Юнги пытается присесть, но Чонгук не позволяет, давит на грудь, заставляя откинуться на подушки. Омега не знает, что ему сказать на это всё.

– Ты дрянь та еще, и мы с тобой еще к теме твоего предательства и измены вернемся, но не сейчас. Пока ты носишь его – я тебя не трону. Родишь ребёнка – я тебя помилую. Твоей жизни ничего угрожать не будет. Обещаю.

– Ты же сказал, что мы вернемся к этой теме, – обреченно выдыхает Мин.

– Да, только без крови и убийства. Меня больше не интересует твоя ложь, то, с кем ты спал и что творил. С тобой отныне всё ясно. Но тебе стоило бы подумать, откуда у тебя враги. Тот, кто открыл мне глаза на твои похождения, вряд ли желает тебе добра, – серьёзно говорит альфа. – Ян сказал, что ребёнку уже третий месяц, еще три, и он родится.

– Ян… он ничего не знал, – надломлено говорит Юнги.

– Ну да, ты отравился раменом, – кривит рот в улыбке альфа.

– Не трогай его, пожалуйста.

– Не буду, – говорит Чон и, нагнувшись, нежно целует омегу в живот, потом притягивает к себе и отключается. Юнги больше глаз не смыкает, лежит в руках альфы, разрываемый надвое между страхом, что всё, что только произошло – сон, и абсолютным счастьем от осознания того, что Чонгук хочет ребенка. От Юнги.

========== Ты у меня в крови ==========

***

– Как ты себя чувствуешь? – Намджун подходит к стоящему на балконе Джину и легонько касается губами затылка омеги. – Ты опять рано встал, а я больше всего ненавижу просыпаться один.

– Нормально чувствую, – говорит Джин и поворачивается к альфе. – Мне кажется, ты что-то не договариваешь. Будто за пределами этого дома война, ад, а я сижу тут в изоляции и уже не различаю дни. Даже врачи приезжают на осмотр сюда. Я так не могу больше.

– Малыш, тебе не надо думать о том, что там, тебе надо думать только о себе и ребенке.

– Что происходит в Совете? – омега делает шаг назад и серьезно смотрит на альфу. – Что делают мои родители? Как они, где они? Перестань повторять, что всё хорошо, что всё под контролем! Не могу больше этого слышать, – срывается на крик Джин.

– Тихо-тихо, – Намджун притягивает парня к себе и обхватывает ладонями его лицо. – Всё нормально. Твои родители в полном порядке, а Совет сейчас слишком занят другими, более актуальными вопросами, чтобы думать о тебе. Прошу тебя, поверь мне, – Ким ненавидит врать омеге, но выпускать его сейчас нельзя. Родители омеги под домашним арестом, судебное разбирательство затянется еще на пару месяцев. Намджун смог убрать руки правосудия от самого Джина, но Совет, как и весь город, омегу не простил.

– А глава? Что говорит по этому поводу глава Совета? Скажи мне правду, что мне грозит? – Джин смотрит так, что альфе приходится отвести взгляд, лишь бы не расколоться.

– Я не знаю про главу, но если члены Совета спокойны, то и он тоже. Ты же знаешь, к главе нет допуска ни у кого.

– Знаю, даже я никогда с ним напрямую не говорил, но его распоряжения и указания всегда передаются членам Совета, поэтому я уверен, что они от него уже что-то получали.

– Не забивай голову, прошу тебя, – Намджун кладет голову омеги на свою грудь и поглаживает его по волосам. – Совсем скоро у нас родится малыш, и начнется новая жизнь, все остальное в прошлом и не имеет больше никакого значения.

Джин тяжело вздыхает, но расслабляется в руках своего альфы. Как бы тяжело ни было омеге тащить на себе этот позор, что он столько лет лгал стольким людям, Намджун прав, главное сейчас – это их малыш.

***

– Поэтому я и потребовал у наших источников проверить мои подозрения, потому что от вас ждать умных ходов не приходится.

В высоком кожаном кресле в глубине комнаты сидит глава Совета города. Напротив него стоят трое самых влиятельных представителей Совета.

– Ваши подозрения оправдались. Мы знали, что Второй Дом совсем не прост, но все равно не думали, что он пойдет на такой рискованный шаг, – отвечает ему преклонного возраста альфа, один из представителей организации.

– Чон Чонгук внаглую убрал главу Пятого дома и еще при вас же этим гордился. Для него нет понятия честной игры, и у него нет терпения, что, кстати, его и погубит. Вот только вы, разъезжающие в машинах за сто тысяч за счет налогоплательщиков, свои жирные задницы от кресла отодрать и начать делать свою работу без палки так и не научились, – говорит мужчина и окидывает собеседников полным презрения взглядом.

Мужчины учтиво опускают головы и молча слушают самого главного человека Совета.

– Уверен, он уже знает, что мы в курсе о предполагаемом нападении на яхт-клуб, теперь он пойдет другим путем, и я хочу, чтобы мы были на шаг впереди. Если Чонгуку удастся выиграть и в этот раз, то наша кончина близка, а когда я говорю наша – я имею в виду и вас всех, и ваших семей. Удивите меня.

Мужчины почтительно кланяются и покидают кабинет.

***

Чонгук отсутствует на квартире следующие два дня, зато к Юнги теперь приставлен помощник бета, который не отходит ни на шаг. Бета сопровождает омегу в выбранную альфой больницу, где тот становится на учет, следит за его самочувствием и, вообще, носится вокруг, не позволяя парню даже пальцем пошевелить. Юнги такая чрезмерная забота раздражает, поэтому он решает прямо сегодня же спуститься в кабинет и высказать альфе всё, что думает о его последнем решении.

Всё то время, что Юнги провел в квартире, он постоянно думал о том, кто же всё-таки так подло с ним поступил. Мин даже рассматривал вариант, что он всего лишь пешка, и насолить хотели Чону, вот только зачем надо было для этого подставлять Юнги, учитывая, что альфа бы за такое просто бы его убил – омега так и не понял. В результате, Мин решает остановиться на версии, что это были проделки одного из ревнивых любовников Чонгука. У Юнги кулаки чешутся, хочется найти эту гадюку и проучить, но сам он к этой теме возвращаться боится. Чонгук послал в кальянную людей на следующий же день, фотографии были отосланы на экспертизу, и Мин знает, что альфа решил, во чтобы ни стало, узнать, чьих рук это дело. Юнги решает дождаться итогов следствия своего альфы, а потом лично разобраться с обидчиком.

Мин надевает строгие брюки и рубашку и, рявкнув на бету, что если он пойдет за ним следом, то омега его прибьет, спускается вниз. Надо вернуться к работе, надо занять голову чем-нибудь другим, а то мысли о «доброжелателе» не дают покоя.

Как и всегда, перед тем, как приступить к бумагам, Мин заходит к альфе спросить, нужно ли ему что-нибудь. А ещё потому что скучает, но этого Чону знать не обязательно. Чонгук ошарашенно смотрит на парня, а потом, отложив очередной отчет, идет к омеге.

– Ты что здесь делаешь?

– Я здесь работаю, ты сам мне дал работу. Забыл?

– А ну, топай наверх! Ты больше не работаешь.

– Я, что, инвалид? Я не могу передвигаться? Я просто беременный! Мало того, что ты приставил ко мне какого-то прилипалу, так мне еще и работать нельзя?! – возмущается Мин, усиленно игнорируя смешки в глазах альфы.

– В таком положении нельзя.

– Я не уйду. Мне скучно. Мне нужна работа.

– Иди погуляй. Сидеть в офисе по шесть часов, я тебе не дам.

– Я не уступлю, – Юнги вскидывает голову и зло смотрит на альфу.

Чонгук на решительность омеги только усмехается. Парней перебивает вошедший в кабинет Риз. Альфа подавлен, он ни на кого не смотрит, не здоровается – проходит прямо к столу и кладет на него папку. Чонгук, приподняв бровь, наблюдает за другом, но ничего не говорит, зато Юнги говорит:

– У тебя все хорошо?

Риз смотрит несколько секунд на омегу, потом на Чонгука, говорит коротко «нет» и идет к бару. Юнги видит, как дрожат пальцы Риза, и с каким трудом он наливает себе виски. Альфа залпом опустошает бокал и сразу наполняет второй. Чонгук идет к столу и открывает папку.

– Что здесь? – спрашивает Чон Риза.

– Данные о том, кто подставил Юнги.

Мин неосознанно делает шаг вперед, но сразу же замирает на месте. Юнги не может поверить, что, наконец-то, правда всплыла, и еще пара секунд, и всё станет ясно. Чонгук продолжает изучать взглядом Риза, точнее то, как и сколько он пьёт, и откладывает папку в сторону. Чонгук уже услышал ключевое слово «подставил» от Риза и выдохнул. Все эти часы, потраченные на выяснение личности «доброжелателя» его лисы, наконец-то, оправдались. Чонгук прикрывается тем, что ищет врага, на самом деле альфа хочет верить в то, что это подстава, что Юнги всё-таки можно будет оправдать в своих глазах. И вот теперь еще секунда, и Чон всё узнает.

– Говори. Скажи мне кто и зачем, а еще скажи, что ты уже этого человека нашел и обезглавил, – четко выговаривает каждое слово альфа.

– Я всё проверил, – Риз залпом выпивает виски и снова наливает, Юнги продолжает молча следить за альфами и не двигается. – Вашего омегу подставил ваш брат.

– Что?

– Что?

– Это был Чимин, – Риз кривит губы в горькой улыбке и снова заполняет бокал, но Чонгук подлетает к нему и выбивает его из рук.

– Что ты несешь? – Чон хватает Риза за воротник рубашки и вжимает в стену. – Что ты, блять, несёшь? – шипит ему в лицо альфа.

– Я сам не хочу, чтобы это было правдой. Видит Бог, не хочу, – Риз говорит с трудом, пальцы Чонгука сомкнувшиеся на его шее не помогают. – Я перепроверял, снова и снова. Пытался убедиться, что это ошибка, что неправда, но, блять, это не ошибка, – истерично смеется Риз. – Не ошибка.

Чонгук отпускает альфу, отшатывается назад, а потом быстрыми шагами идет обратно к столу. Лихорадочно листает бумаги в папке, смотрит снимки с камер наблюдения, и отшвыривает ее в сторону. Чон зарывается руками в волосы, нервно ходит по комнате и шумно дышит. Юнги от такого альфы страшно, он напоминает сорвавшегося с цепи зверя. Мин сам не знает, что говорить, и что думать, он медленно подходит к креслу и опускается в него. В голове все смешалось. Ни одной трезвой мысли. Юнги даже дышать трудно. Он продолжает молча смотреть то на одного, то на второго альфу и пытается понять, что делать дальше.

– Привет, мальчики. Что за сбор? – в комнату влетает Чимин и, игнорируя Юнги, улыбается Ризу, и идет к Чонгуку. Обстановка накаляется до предела, Чимин это чувствует, замирает напротив брата и недоумевая смотрит на него. Чонгук впивается в младшего взглядом, который ничего хорошего не предвещает, но с места не двигается.

Юнги срывается первым. В мгновение ока подлетает к Чимину и, что есть силы, толкает его к бару, омега, не удержав равновесия, сносит пару бутылок и падает на пол.

– Сука! Мразь, ты чуть не убил меня и моего ребенка, – Юнги подбегает к ошарашенному омеге и хватается за его горло. Чимин пытается оттолкнуть Мина, но тот вцепился мертвой хваткой. Ни Риз, ни Чонгук с места не двигаются, они, вообще, будто не здесь. Юнги продолжает душить лупящего его омегу, и очередная слетевшая с полки и разбившаяся вдребезги бутылка приводит Чона в чувства.

Чонгук подходит к парням и, перехватив Мина поперек, с трудом оттаскивает от брата.

– Риз, забери Юнги, мне надо поговорить со своим братцем.

– Я убью его, – Юнги барахтается в руках альфы, даже умудряется его пару раз укусить, но Чонгук держит железной хваткой и передает омегу Ризу. Риз кое-как утаскивает без умолку сыплющего проклятия Мина на выход.

– Чонгук-и, – Чимин трет горло, вытирает взмокшие от разлитого алкоголя руки о брюки и смотрит на брата снизу-вверх. – Я всё объясню.

– Объяснишь что? – альфа подходит ближе и останавливается напротив. – Свой подлый поступок? А главное, зачем? Для чего? – голос альфы пропитан ядом, каждое его слово обжигает кожу и просачивается в сосуды, оставляет выжженные отпечатки по всему нутру, и Чимин дышит этой гарью, запахом своей же паленой плоти.

– Чонгук-и, я люблю тебя, очень люблю! А он плохой, он тебя ненавидит, – дрожащим голосом говорит омега.

– Заткнись! Я чуть не убил своего ребенка! Чуть не скормил его собакам! – взгляд альфы темнеет, он хватает парня за воротник футболки и, подняв на ноги, заставляет смотреть на себя. – Как ты, тварь, мог до такого опуститься?

– Я люблю тебя, – плачет Чимин, но Чонгук резко отталкивает омегу, который, больно ударившись спиной о полки позади, вновь падает на пол. – Я хотел тебя уберечь, поверь мне, прошу, – Чимин подползает к ногам брата. – Он не тот, кто тебе нужен, он только притворяется хорошим, – омега цепляется руками в ноги брата, но Чонгук грубо отталкивает парня и идет к дивану. – Прости меня, – уже воет Чимин и размазывает слезы по щекам. – Умоляю, прости.

Чонгук обхватывает ладонями лицо, впивается пальцами в виски и трёт, и трёт. Он всё ещё не может поверить, и пусть, все доказательства на руках. Это больно. Это больнее всего, что приходилось испытывать до. Собственный любимый брат, тот, кто все эти годы был смыслом, тем, ради кого Чон и шёл вперед… Альфа рычит, смахивает бумаги со стола, чуть ли не воет от отчаянья, от этой скручивающейся в узлы, рвущей на части душу боли. Вскрыть бы грудную клетку, вырвать бы ее, лишь бы не душила, лишь бы не травила.

– Уходи, – севшим голосом говорит альфа и опускается в своё кресло.

– Я же ЧимЧим, я же твое солнышко, перестань, прошу, не прогоняй меня, – Чимин снова ползет к сидящему на кресле брату, но Чонгук громко зовет охрану и приказывает вывести омегу.

– У меня отныне нет брата. Любого другого я бы сжег заживо, а о тебя даже руки пачкать не буду, ты мне омерзителен. Отныне не показывайся мне на глаза, иначе клянусь – я не удержусь.

– Не говори так, умоляю, не говори так, – скулит омега, пока двое охранников тащат его на выход. – Я люблю тебя, я умру без тебя, Чонгук-и.

Чон долго еще слышит голос брата, он звенит в ушах, и альфа уже не знает, это ему кажется, или Чимин всё еще в коридоре. Чонгук поднимается с кресла и идет к столу. Долго пролистывает папку, принесённую Ризом, и швыряет ее об стену. Туда же летит первая попавшаяся бутылка, кофейный столик, редкие коллекционные статуэтки. Чонгук разносит кабинет в пух и прах. Выгоняет вбежавшую на шум охрану и, хрустя обувью по стеклу, идет к окнам. Прислоняется к ним лбом и часто-часто дышит. Вот только кислород не помогает, наоборот, каждый вдох – это раскаленная лава по горлу вниз прямо в легкие. Реальность разбивается на миллион осколков и впивается в кожу, забивается в глаза – прокручивает в голове предательство Чимина, заставляет смотреть, заставляет верить. Его любимый братик, тот, в ком он души не чаял, тот, ради которого Чонгук был готов умереть – предал его, подставил его омегу, чуть не убил его сына.

А Юнги не изменял. Юнги не предавал. Чонгук чуть не убил своего лисёнка из-за лжи брата. Чуть не лишился самого дорогого, что у него есть. Чонгук бьется лбом о стекло, воет раненным зверем и мысленно благодарит высшие силы, уберегшие его от роковой ошибки. Юнги чист, как небо, а Чонгук – мразь, которая посмела в этом усомниться.

***

Юнги, свернувшись, лежит на постели и бездумно смотрит в стену. Он впервые ошибся в человеке, впервые кому-то решил довериться и вот что получил взамен. Обида жжёт горло, растекается внутри жидким свинцом. Он чуть не потерял свою жизнь и жизнь своего ребёнка из-за прихоти Чимина. Юнги понимает, что бы он сейчас ни чувствовал – это и рядом не стоит с тем адом, который творится внутри Чонгука. Его предал собственный брат. И даже сейчас, будучи фактически жертвой заговора Чимина, Юнги беспокоится о Чонгуке – это ненормально. Мин мысленно соглашается, что у него всё-таки проблемы с головой и пытается уснуть. Только впадая в дрёму, он слышит, как за спиной открывается дверь, и медленные шаги в сторону постели. Юнги не оборачивается, но он знает, что Чонгук стоит позади. Так продолжается пару минут, потом альфа обходит кровать и садится у ног омеги.

– Не спишь?

– Нет, – отвечает омега, но носа из-под одеяла не вытаскивает.

– Я должен попросить прощения, – тихо говорит альфа. – Я не особо это умею и, учитывая все произошедшее, не думаю, что прощением можно что-то поменять. Но я всё равно должен. Он подсыпал тебе то, чем я торгую, и это иронично. Использовал моё лучшее оружие против меня же. Прости меня. Я не знаю, что происходит с Чимином, я не до конца понимаю его мотивы. Но он больше к тебе не подойдёт. Обещаю.

– Ты такой сейчас правильный, – Юнги присаживается по-турецки на постель и смотрит на альфу. – Прям герой омежьих романов, вот только знаешь, я не идиот, я знаю, что ты смотришь на меня, как на сосуд, в котором растёт твой ребенок. Знаю, что ты даже прощение просить не пришел бы, если бы не ребёнок. И я не говорю уже о том, что ты не дал псам разорвать меня тоже только из-за ребёнка.

– Неправда, – устало говорит альфа. – Но я не буду тебе ничего доказывать или переубеждать. Сегодня был тяжелый день, тебе стресса и так хватает, так что спи.

Чонгук встает на ноги и идет к двери.

– На работу можешь приходить, когда хочешь, но ненадолго, – альфа открывает дверь. – И еще, я собирался отозвать псов, а потом услышал твой крик про ребёнка.