Текст книги "Ups & Downs (СИ)"
Автор книги: Северная Изольда
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 31 страниц)
– Я. – Протянул Аарон тихо, уже откровенно касаясь ее, стоя за спиной. – Ты пришла ко мне. Я – то, что ты так отчаянно хотела найти здесь. – Когда она быстро и часто кивает, он смеется. – Ты нашла меня. Вот он – я. – Ее ухо опалило горячее слово: – Говори.
– Ты… нужен мне. Будь со мной. Сейчас.
Она едва успевает договорить, когда ее рот накрывают твердые, горячие и такие умелые губы мужчины. Да, так ее может целовать только он. Одержимо и в то же время ласково, с плохо сдерживаемой страстью, когда через нежность проскальзывает грубость. Контраст сводит с ума. Двойственность врывается в ее сознание вспышкой яркого удовольствия.
Мужчина подхватывает ее. Она наконец то чувствует его всего. Его великолепное тело рядом с собой. Но она не видит его… ничего не видит…
Это пугает. Она отклоняется, но ее настойчиво возвращает обратно мужская рука, заставляя принимать нетерпеливые, страстные поцелуи. Ее пугает эта темнота. Она чувствует себя такой немощной и слабой перед ней. Незначительной, мелкой, заблудившейся.
– Нет, Шерри. Прими меня таким, какой я есть. Тебе не нужно видеть меня. Ты должна только чувствоватьменя. Чувствуй, девочка…
Его голос уводит беспокойство, вселяя веру, даже знание. Она отдается чувствам. Она чувствует много и сильно, не отвлекаясь на детали. Она знает, что сейчас его глаза горят черным. Что он смотрит на нее как на свою Еву, единственную, созданную только для него. Во всем мире есть только она и он, а еще их взаимное притяжение, потребность, желание.
Среди этой беспросветной черноты она чувствует исходящую от него опасность, которая влечет ее. Она чувствует родственность между мужчиной и темнотой. Он в своей стихии…
Он куда-то несет ее. И ей все равно, какой будет его конечная цель. Здесь только темнота. Никаких различий. Она везде. Она всюду. Такая непроглядная и густая, как краска.
Одежда исчезает. Но уже не от его рук. Ткань просто тает, истлевает на ее коже, открывая ее для него, для его страсти и потребности.
Он все еще держит ее, передвигаясь в этой тьме уверенно и ловко. Он торопиться, он спешит, заставляя предвкушать момент, когда он достигнет цели.
Он положит ее на свою постель. Возможно, он позволит ей видеть себя. Это будет его комната?
Темнота. Везде непроглядная темнота, от которой она была бы в ужасе, если бы не этот мужчина, который держит ее, дразня близостью своей обнаженной горячей кожи.
Мгла сгущается, словно становиться еще темнее. Темнее черного. Чернее ночи.
Он несет ее в сердце своей обители. Где находиться суть сути. Где был лишь Он и те немногие до него, что владели этим местом, скрывающим в своем основании тьму первоначального хаоса, его силу и сущность.
Душа трепещет. Она словно чувствует эту близость к запретному, к неизведанному, тому, что по-настоящему вечно. Что не поддается объяснению, что изначально и бесконечно, что есть суть сущего, из чего произошло Все.
Он хочет видеть ее там. Она будет открыта перед ним полностью в этой темноте. И он будет с ней так, как не был никто и никогда до него.
Он распластает ее тело на нежнейшем пухе, лепестках и мехе. Она почувствует это кожей, то, как они сминаются под ее телом. Ее ложе бесконечно, не ограничено стенами. Здесь нет границ для них и страсти.
Темнота раскалена. Она пахнет ее возбуждением и его потребностью. Она двигается, она ласкает, прикасаясь к ее распаленной коже, так же как и мужские пальцы, как его губы и его дыхание.
И теперь Шерриден чувствуетОна принимает и отдает. Она ждет.
Отчаянно, страстно ждет тот миг, когда в мире для нее будет существовать лишь он.
Глава 40
Все вернулось на круги своя. Да, он не должен сомневаться. Он не должен жалеть. В конце концов, это и есть его искупление. Он вернет ей отнятое. Он даст ей желаемое.
Но за все приходиться платить. Закон мироздания, его никто не отменял.
Ему нужно исправить свои ошибки. Исправить то, что он вообще не должен был допускать. И если бы он имел власть над памятью и временем, он бы стер себя из ее прошлого. Он бы ненавидел себя за это, потому что часть его всегда должна быть с ней, но он бы сделал это, потому что вся боль, пережитая ей, была нанесена им. И если такова цена ее счастья – пусть…
Однако, все что он мог – вернуть ее, отдать то, что сам когда-то имел. То, что считалось ценностью на ее земле. Просто попытаться по-настоящему раскаяться.
И даже если платой за это будет смерть, он все равно не будет прощаться с Шерри. Эти слова он ей не скажет. И уж точно не напишет.
Они встретятся, так или иначе. И если она не дождется его в этой жизни, он будет ждать ее за двоих в другой.
* * *
Я стою и смотрю себе под ноги. Туда где расстилается огнем мой родной суетный город. Манхеттен никогда не измениться. Он был таким же, когда я покинула его. Он такой же и теперь. Живой. Дышащий. Болеющий сотней неизлечимых болезней.
Люди. Машины. Дома.
Живые люди. Машины, сделанные живыми беспокойными людьми. Дома, построенные суетными людьми, в которых живут люди, думающие о завтрашнем дне.
Я плачу. Я тихо плачу, не собираясь утирать слезы, капающие с ресниц, с щек и подбородка. Не знаю, как долго уже стою здесь, смотря вниз, на живущий своей бурной жизнью Манхеттен.
Никто не заметил моего отсутствия. Никому нет никакого дела до того, что я вновь вернулась. А я… я просто счастлива его видеть после стольких мучительно горьких и сладких дней разлуки.
Я закрываю глаза, судорожно вздыхая.
Я стою среди роскоши, которая кричит о том, что принадлежит Блэквуду. Я стою на том самом месте, где проводила так много времени в своем богатом плену. Стою среди Его вещей, в Его квартире. И я плачу. И я зову.
Я не знаю, где он. Я не знаю, почему он оставил меня. Почему его нет рядом.
Все окружающее меня безлико без него. Здесь нет хозяина, который своим появлением заставит это место дышать, жить. Он – жизнь этого роскошного дуплекса на тридцать седьмом этаже.
И когда его нет рядом, все мертво, все бессмысленно, все такое пустое.
Меня терзают сомнения и догадки.
Мой мужчина дал мне то, что я так хотела. Он думает, что осуществил мою главную мечту. Он думает, что таким образом дал мне свободу, возвратил то, что было отобрано, почему так тосковала.
Глупый. Глупый мужчина. Какой же ты глупый Аарон.
Мне не нужно это.
Я смотрю на город под ногами. Любимый город, но такой пустой. Потому что я знаю, что в нем, что во всем моем мире, нет Его. Части моей души, смысла моей жизни. Моего мужчины, моего любовника, моего мужа. Отца моего ребенка.
Я все еще продолжаю кусать губы, поглаживая свой все еще плоский, но уже упругий живот.
На моем безымянном пальце левой руки блестит простое золотое кольцо. Когда мне в глаза бросается этот блеск, я еще долго смотрю на этот золотой ободок. Мне горько и сладко. Я не могу успокоиться, потому что рядом нет того, кто мог бы сделать это одним касанием. Одним своим видом.
Я уже давно проснулась, обнаруживая себя на его кровати. Той самой, к которой я была прикована, будучи его пленницей. И я была совсем одна, открывая глаза и начиная озираться по сторонам.
Я надеялась на то, что это сон.
Я боялась того, что это сон.
А потом я обнаружила это маленькое колечко на прикроватной тумбочке возле ночника. И меня это заставило грустно улыбнуться.
Он предлагал мне. Он давал мне выбор.
И я надела кольцо, думая только о том, что хотела бы, чтобы это сделал он.
Но его не было рядом. И мне невыносимо было думать, что он может и не появиться.
Нет. Он не мог бросить меня вот так. Этого предательства я не переживу.
Я отошла от окна, начиная блуждать по комнате. Пытаясь думать о мелочах, чтобы отвлечься от целого. Мне нужно было сосредоточиться на всякой ерунде, чтобы не думать о своем горе.
Картины. Вазы. Монеты. Оружие.
Все здесь его, его, его. Везде он, он, он.
Я судорожно всхлипываю, падая в его кресло. Раньше бы обивка из нубука пахла Блэквудом. Этим удивительным запахом мужчины и дыма. Теперь все здесь пахнет чистотой и лимонным средством для мытья паркета.
Такое ощущение, что это место готовили для моего возвращения.
Глупость какая.
Я хмыкаю, вновь медленно осматривая эту гостиную. Я вспоминаю, наслаждаюсь ностальгией. Здесь прошли самые удивительные, невероятные дни в моей жизни. Здесь я узнала так много, чего бы не смогла узнать без Блэквуда за всю свою жизнь.
Аарон был наполнен жизненной мудростью, которой он поделился со мной.
Мой внимание привлек толстый запечатанный конверт, лежащий на журнальном стеклянном столике. Этот конверт был так неуместен здесь, среди этого порядка и чистоты. Он слишком выделялся, лежа словно не на своем месте. А может он лежал там где и должен был лежать, дабы привлечь внимание к себе.
Я потянулась, подхватывая толстую грубую бумагу, кладя конверт себе на колени. Мне уже были знакомы такие конверты. Я сама не раз доставляла такие, работая по совместительству курьером на своей последней работе. В таких конвертах перевозили ценные бумаги, какие-то важные документы, которые отдавались «лично в руки».
Я открываю его. Почему-то в голове даже не возникает сомнений по поводу того, что содержимое предназначается не мне.
Бумага. Так много бумаги, стоимостью в миллионы долларов. Договоры. Акты. Бумага, бумага, бумага. На которую капают мои слезы.
Я реву как обиженный, напуганный ребенок. Ребенок, который не хочет принимать действительность. Я не могу успокоиться, ругая Блэквуда самыми последними словами, которые в итоге заменяются словами нежности и любви. И снова ругательства. И снова слова обиды и любви.
Документы на квартиру. На все находящееся в квартире. Документы на его счета. На все те деньги, которые находятся в пяти банках в разных странах. На все те деньги, которые измеряются количеством золота и драгоценных камней, находящихся сейчас в ячейках в других пяти банках, на этот раз только здесь, в Нью-Йорке.
Я читаю бумагу. Я кидаю ее, отшвыривая от себя. Я закрываю лицо руками.
Ты не смеешь прощаться со мной таким образом. Не смеешь!
Мне не нужны твои деньги. И дом твой не нужен.
Мне нужен ты. Ты!
Я кричу. Я кричу так, что срываю голос. Я зову его, зная, что в том далеком мире, он бы почувствовал меня. Он бы услышал и отозвался. Он бы пришел и утешил меня, так как это умеет делать только он. Превращая злость в страсть.
Я зову криком. А когда не могу кричать, я повторяю его имя шепотом. Как заклинание, как молитву.
Но он не слышит. Его нет.
Я падаю в пустую темноту, лишенную его, не имеющую к нему никакого отношения, с этим жутким осознанием, ставшим приговором.
Оставленная. Брошенная. Чужая в собственном мире.
* * *
– Возомнил себя героем, Аарон? – Громогласный голос Владыки Всего и Всех сжигает воздух между этими стенами.
Аарон идет прямо. Он пришел сюда с определенной целью. И эта цель сейчас прямо перед ним.
Райт, могущественный мужчина с телом война. Он восседает на троне своих предков с маленькой кошечкой в руках. Владыка, сама мощь и Сила. Он – тщеславие на своем престоле. Высокомерие и гордость всех царей мира, собранные воедино в этом мужском теле. И эта кошка… неуместна, абсолютно.
Как мило,думает Аарон, сжимая кулаки, чеканя шаг, идя вперед, оставил себе воспоминание о ней? Сентиментальность людей заразна, не так ли?
Еще секунда и они столкнутся в схватке. Лицом к лицу. Слуга и Владыка. Просто двое мужчин, два непримиримых соперника, врага. Сила против Силы.
Райт встает, двигаясь с плавностью зверя. Его сила – неукротимая стихия – вырывается из тела волной энергии, которая может любого поставить на колени. Ощущение его мощи и превосходства заполняет пространство этого зала. Он стоит, великий и несокрушимый, прошедший через ад и возвратившийся, чтобы править, и он приказывает всем своим видом к поклонению, к подчинению. Потому что закон мироздания – подчиняться сильнейшему – был, есть и будет.
Не сейчас. Аарон уже перешел все границы. Он плевать хотел на законы. Он нарушит их все, чтобы добраться до его гнилого сердца. Черт возьми, как долго он к этому шел.
– О. Вижу. – Оскаливаясь, Райт сжимает руки в кулаки, готовясь к вечеринке, которая здесь намечается. – Убийство ради убийства. Рыцарством и не пахнет, Аарон. Просто повод…
– Ты ни черта обо мне не знаешь. – Рычит Аарон, делая этот решающий шаг, бросая вперед, превращаясь в саму ярость, в силу, в желание крови и смерти.
Уже через эту секунду земля превратилась в ад.
Его злости, его ярости, его желанию боли и страданий нужно было больше пространства.
Силе, могуществу, желанию его Владыки увидеть поверженным своего противника было тесно в этом незначительном каменном замке Древнейших Правителей Шадаона.
Это война. Это стихийное бедствие. Это катастрофа. Это тот самый Армагеддон, сошедший на землю. Это столкновение двух великих сил, которые разрушат каменный замок до основания. Которые вырвутся за пределы прочных стен, грозя уничтожить весь город.
Жестокие удары, сменялись ударами еще большей жесткости. Их ярость готова была спалить весь мир. Она соперничала своим жаром с самим Драконом, взирающим за их битвой с небес.
Раны. Переломы. Порванные сухожилия и связки. Все это заживало и срасталось мгновенно, давая новый шанс дотянуться до сердец друг друга. Вцепиться друг другу в глотки. Убить. Уничтожить. Ввергнуть в пучины вечного забвения.
Слабый не достоин памяти. Слабый не достоин власти и поклонения.
Сквозь грохот, треск и крики свидетелей этой войны, раздается безумный смех.
Райт вновь поднимается из-под обломков своего же дома. Обожженная щека быстро восстанавливается. Кости, мышцы, кожа. Он находит глазами тяжело дышащего мужчину, Аарона, своего врага, который вправляет кость руки, с громким рычанием.
– Слишком слабо, раб! – Выплевывает Райт, бросаясь вперед. – Покажи мне…
Аарон рычит, когда кидается навстречу, сжимая кулаки.
– Степень…
Ряд ударов, которые его венценосный противник легко преодолевает.
– Твоей…
Он контратакует. Его кулак с огромной скоростью и силой впечатывается в его живот, превращая кости в прах, разрывая внутренние органы, ломая позвоночник.
– Одержимости. – Райт отшвыривает его сломанное тело далеко, давая ему удариться об часть стены, оставшейся от тронного зала.
Секунда. Долго. Но после этой секунды Аарон вновь поднимается, выплевывая всю накопившуюся кровь.
Они сталкиваются снова. Расходятся и схлестываются подобно двум огромным волнам, ни одна из которых не собирается уступать.
Ужасающе прекрасные, они превращают сражение в искусство, леденящее кровь. Их движения смертоносны и точны, превосходные в своем мастерстве. Идеальные машины для убийства. Два зверя, созданных завоевывать и владеть.
– Она достойна большего. Ты непозволительно плохо стараешься. – Успевает произнести Райт, прежде чем тяжелый кулак раздробит его челюсть и часть правой скулы.
Поразительно, но после этого он еще стоит на ногах, уклоняясь от очередного удара. Перестраиваясь, атакуя, выбивая своему противнику коленную чашечку, ломая ребра, ключицу и откидывая на каменные руины своего замка.
– Что ж, признаюсь, не так плохо, как показалось на первый взгляд. – Бормочет Владыка, щелкая восстановившейся челюстью.
Он успевает негодующе осмотреть развалины своего дома, прежде чем новый раунд отвлечет его от этого горького созерцания.
Кровь кипит. Эта битва захватывает его. Достойный противник – такая редкость в последнее время. Время трусов и слабаков.
Резать. Бить. Колоть. Рубить. Давить. Рвать.
Смерть носилась над ним, делая ставки то на одного, то на другого.
Секунда. Нет, что-то меньше и неуловимее времени. Этого хватает, чтобы Владыка взял инициативу в свои руки, сжимая горло своего раба, припечатывая его к земле с невероятной быстротой и силой. Камень пошел трещинами, а из груди раба вырвался грубый крик, кровь и весь воздух, который находился в его легких.
Он пытается подняться, когда на его грудь с силой опускается чужая нога. Слышится отвратительный треск в ребрах. Его рука взметнулась. Он должен дотянуться до голени. Там болевая точка.
Вторая нога Владыка с силой опускается на его руку, припечатывая ее к земле каблуком.
Вместо крика вылетает слабый хрип. Яростные, жестокие, непокорные темные глаза быстро находят своего врага, стоящего в окружении света Дракона.
– Давай, Аарон из рода Ваилдрока. Моли меня о пощаде. – Райт надавливает на его грудь сильнее, ломая ребра. – Давай, умоляй меня сохранить твою жалкую жизнь. Я хочу услышать твои немощные вопли. – Рычание. Аарон оскаливается, стараясь из последних сил подняться, ломая собственные кости. Новое нажатие на его грудь, которое заставляет его рухнуть обратно. – Удача изменила тебе сегодня со мной. – Райт оскаливается и только безумный назвал бы это улыбкой. – Старушка-смерть тебя заждалась. Она так и просит отправить тебя в глубины ада. И я склонен дать положительный ответ.
– Ну так давай. – Его рычание еле различимо. Кровь сочится из его губ, пока он прожигает своего врага яростным взглядом.
– Сейчас. – Кивает Райт после чего склоняется к нему, нажимая коленом на его шею. Он наклоняется низко, приближая свое лицо к нему. – Глупо. Было. Приходить. Сюда.
– Я… не… отдам… – еле слышный хрип.
– Что? – Райт наигранно склоняется еще ниже, прислушиваясь. – Не отдашь? Ты?! Ты бы видел себя со стороны. Черви и то выглядят сильнее, раб. Ты ведь никто. Увидь себя моими глазами. Ты жалок и разбит. Что ты может защитить?
Аарон смеется. И этот смех похож на хрип и кашель. Он слабо качает головой.
– Уже… не… с тобой… не здесь… не достать…
– О. Вот оно как. Расчетливый сукин сын. – Хмыкает Райт. – Думаешь, Закон помешает мне забрать ее обратно?
В темных, умирающих глазах светиться «Я это знаю».
– И какой в этом прок, если ты сдохнешь?
– Не… твоя…
– Да. Но и не твоя. – Он наклонился, продолжая вкрадчивым шепотом. – К тому же, кто ее защитит в случае чего. Ее и ее ребенка? – Довольная, коварная улыбка расползлась по мужскому лицу, покрытому кровью и копотью. Его раб замер. – О, ты не знаешь. Она не сказала тебе. Какая жалость. – Золотистые глаза с жадностью впитывают картину эмоций на лице мужчины. Страх, неверие, все та же ярость, отчаянье. Так много отчаянья. Темные глаза лихорадочно ищут ложь в золотистых. Но там только горькая правда. – Ты ее оставил в который раз. Ты бросил ее. Предал. – Аарон качает головой, не веря, не желая принимать правду. – Ее и своего ребенка. Она будет совершенно одна. И ее никто не сможет защитить в случае чего. А ты ведь знаешь, как жизнь жестока. Ты предпочел умереть. Ну разве тебя за это можно винить?! – Давление на шее становиться невыносимым. – К тому же, кто я такой, чтобы в чем-то тебя обвинять, Аарон, неверный раб и неверный муж. Она сама обвинит тебя. Думаю, это с тобой сработает лучше. А теперь я хочу, чтобы ты перед своей смертью подумал об этом. Я даю тебе минуту на то, чтобы ты подумал о том, что оставил, чего лишился, что предал и бросил в очередной раз.
Минута.
Его Владыка самый жестокий из всех существ, которые когда-либо сотворила Великая Мать. Детище ада. Сын преисподней. Он не стал убивать его мгновенно. Он не дал ему быструю смерть.
Он целую минуту вел его через отчаянье, разрывающее на части. Через сводящую с ума бессильную ярость. Через разъедающую вину. Через леденящее неверие. Через огненную правду. Через его собственный ад.
Райт следил за ним. Его взгляд был внимательным, подмечающим каждую новую эмоцию, вспыхивающую в глаза его раба.
Душа Аарона горела. Он гиб. Он умирал. Его взгляд становился абсолютно безумным, не верящим и загнанным. Он тускнел, медленно гас. Его уничтожали собственные чувства. Поразительно, но от этого действительно можно умереть. Его не сломили сотни ударов, но сломила правда, которую он не услышал от своей женщины.
Райт смотрел, считая секунды. Секунда – новая эмоция, словно удар превращает мужчину из воина в безвольного мертвеца. Он следил за тем, как медленно Аарон становиться близок к этой пропасти, куда его толкают вина и осознание собственной глупости. Еще немного и он упадет в нее. И Райт должен увидеть этот момент, запечатлеть эту точку наивысшего отчаянья. Когда его раб будет на грани смерти и жизни. Когда он поймет, когда он осознает, когда до него дойдет. Когда он постигнет истину
.
Минута.
Райт тихо вздыхает, на его губах играет довольная улыбка.
Он получил, что хотел.
– Да, Аарон. Я бы тоже отдал все за это. Мне нужно было сделать тебя достойным – Владыка снимает с руки кольцо с крупным черным алмазом. – А теперь, последний штрих. – Он наклоняется, холодный камень кольца касается груди поверженного мужчины, прямо над сердцем. – Но ты не переживай, боли почти не будет. Хотя… ты ведь уже проходил через это однажды. – Райт следит за тем, как тело его раба медленно, но уверенно восстанавливается. И он дал зажить всем ранам и срастись всем костям, прежде чем вдавить в грудь острые грани крупного адаманта. – Можешь сказать своей сущности «прощай», человек.
