Текст книги "Ups & Downs (СИ)"
Автор книги: Северная Изольда
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 31 страниц)
– Вот видишь. Назад пути нет. Так уж получилось… я всегда довожу дело до конца.
– Ты… обретешь свободу. А что насчет… моей? – Прошептала Шерри, заглядывая в глаза мужчине, который приподнялся над ней. Буря и шторм. Все это было так знакомо…
– За все приходится платить, Шерри.
– Для тебя даже люди… просто цены. Средство для достижения целей. Ты… – Она вздохнула. – Нет на свете тех ругательств и оскорблений, которые бы полностью выразили мои чувства к тебе.
– Тогда просто помолчи. И дай мне тебя поцеловать. – Он вновь наклонился, стирая пальцами ее слезы. – Твои губы – лучшее, что мне доводилось пробовать, Шерри.
И он целовал, успокаивая, утешая медленным движением твердых губ. Но почему-то это лишь заставляло ненавидеть его еще больше. Он целует ее, он ее желает, он обручился с ней и все равно отдает другому. Все равно…
Уже совсем скоро. Через четыре дня.
* * *
Где-то читала, что женщины сильнее мужчин в плане духа. Что они переносят удары судьбы легче, что приспосабливаются к новым условиям и обстоятельствам быстрее. Понятное дело, что так можно сказать не про всех. Однако это заложено в женской природе, в ее начале – созидать, нести жизнь и мир, уют. Все это связано с главной функцией женщины – она, прежде всего, мать, она сделает все для своей жизни и жизни своего будущего потомства.
А к чему я это, собственно?
Не знаю, кто это все писал, но я была с ним (или ней) частично согласна. Мы действительно адаптировались быстрее. Хотя в плане духа я не считала себя сильной.
Тот побег – был последним рывком, попыткой спастись. Человеческой попыткой отстоять свободу. Неудачной попыткой – и это главное.
Теперь борьба была глупой. Бороться надо всегда, скажут иные. Точно, полностью согласна. Когда силы равны – бороться надо до последнего. Но когда сила, стоящая напротив и назвавшаяся твоим противником превосходит мыслимые пределы этого определения (силы как таковой) бороться становиться глупо. И я была достаточно адекватна, чтобы это понять…
Конечно, это не значило, что я опустила руки. Или решила повеситься в ванной, пока Блэквуд посещает все свои многочисленные конференции и встречи. (Не понимаю вообще на кой черт он делает это, если не сегодня-завтра собирается вернуться на свою треклятую родину). И я не играла из себя роль несчастной жертвы, тихо и покорной.
Все что я решила – прожить эти четыре дня так, чтобы память о них сияла в те оставшиеся дни, что отпущены мне, а не была мрачна от бесконечных сожалений и отчаянья. В общем, у меня была задача – прожить четыре дня так, словно они были всей моей жизнью… Собственно, так и было. Я говорила так, с расчетом на то, что через эти четыре дня меня попросту не станет. Там уже буду не я. Я не видела себя живой после того, как переступлю эту черту, как только Блэквуд отдаст меня словно вещь.
Чертов Блэквуд… странно вел себя в последнее время. Когда он уходил (а это было ранним утром) он был явно чем-то озадачен. Его лицо было просто маской сосредоточенности и задумчивости. Он был мрачным и бледным. Когда он возвращался, а это было после десяти вечера – ко всему этому добавилось еще и очевидное раздражение.
Теперь он сидел перед ноутбуком в гостиной, пялясь в экран, на котором изображались какие-то таблицы с отчетами. Его пальцы были переплетены, по плечам было видно, как он напряжен. А я радовалась в душе его проблемам… хотя что мне еще оставалось, кроме злорадства.
На самом деле, я вообще сомневаюсь, что у этого мужчины есть проблемы. Вон – вопрос со своим изгнанием он очень удачно решил. Понятное дело, что и остальное он уладит таким же блестящим гнусным способом.
Я же ходила по гостиной, в очередной раз рассматривая картины, коллекцию древних монет и оружия. Потом, завершив круг, я останавливалась напротив окна и долго смотрела вниз, затем на ломаную линию горизонта. Я наверняка раздражала этого мужчину тем, что постоянно маячила перед его глазами. Но, собственно, причинять неудобства ему – единственное доступное мне удовольствие.
И мне было скучно… Почувствовав свободу, наслаждаясь ей в течение тех пяти дней… теперь я тосковала, запертая в этих стенах роскошной тюрьмы.
Я оглянулась на Блэквуда, тот по прежнему гипнотизировал ноутбук. Не мигая и не двигаясь. Просто пялился в этот экран, а в глазах мелькали молнии мыслей.
Не выдержав, я прошла к музыкальному центру. Замечательно, там сразу же затянул свою «Personal Jesus» Мэнсон. Как раз под настроение… темное, мрачное, гнетущее. Жаль Блэквуд не оценил… А хотя нет, я ведь этого и добивалась.
Мужчина отреагировал на разрушение тишины и гармонии мгновенно, поднимаясь с кресла и проходя к центру. И он выключил его, а меня, готовую разлиться гневной триадой по поводу того, какой он ублюдок, подхватил на руки, вновь отправляясь на прежнее место.
Нет, с Блэквудом было явно что-то не так… это даже меня немного напрягло, ошарашило.
Когда он опустился в кресло, я все еще пыталась убраться от него подальше. А он молча пресекал эти попытки, несильно но твердо сжимая мои руки и удерживая рядом с собой. И он снова уставился в этот чертов экран, но теперь со мной на коленях. И опять эта треклятая тишина…
Я посмотрела туда же, куда и он. Экран уже горел черной заставкой, а Блэквуд молчал…
– Эй. Чертов Блэквуд. – Пробормотала я, кидая мимолетный взгляд на мужчину. Странное дело, но я все еще опасалась смотреть на его лицо, в его глаза. Это поднимало в душе странную волну… боязни. Но он не смотрел на меня. Только прямо, о чем-то соображая. Кажется, его мысли были тяжелы как свинец. – Ты задумался о том, что возможно я не подхожу твоему Владыке, да? Ты на верном пути.
Он так и не поменял своего положения, но его большой палец начал легонько гладить мое запястье.
Священную тишину, которую так лелеял не понятно по какой причине Блэквуд, разрушил телефонный звонок. Трубка лежала достаточно далеко, и нужно было встать, чтобы до нее дойти и взять, прежде чем звонившего кинут на голосовую почту. И я ждала, когда Блэквуд поднимется, отпуская меня. Потому что в таком положении, так близко к нему, я чувствовала себя крайне неудобно и неловко. Слишком много тепла и греховного сладковато-терпкого мужского запаха. Я хотела быть как можно дальше… А он, кажется, даже не думал подниматься.
– Эй. Чертов Блэквуд… это могут быть твои слепые партнеры из стран Востока… Почему слепые? Потому что только идиот не заметит, какое ты аморальное чудовище.
Ему было абсолютно наплевать. На мои слова. На этот звонок. Потому человека все же перенаправили на почту.
– Аарон, милый. Умоляю, позвони мне, хорошо? Просто минута… я не займу больше. Прошло так много времени с тех пор, как мы виделись. Я безумно скучаю. Я умираю без тебя. Пойми, женщине довольно трудно говорить подобное… но я говорю, потому что тоскую по тебе. Безумно. Целую, твоя Джуди.
– Целую, твоя Джуди. – Мой голос был полон яда. Не знаю, что меня бесило больше. Что ему звонила эта Джуди. То, что я это услышала. То, что чертов Блэквуд дал мне это услышать. Или то, что я прекрасно знала, кто эта Джуди… та мисс «сладкий голос». – Умирает… эй, Блэквуд. Она умирает, черт тебя дери. Помоги ей. В конце концов, она не будет против, если ты отдашь ее своему…
– Эйки. Ты так очевидно ревнуешь. – Проговорил тихо, с ясно слышимой хрипотцой Блэквуд.
– Ревную?! Да на кой черт ты мне сдался…
– Ну, я же твой муж. Естественно, ты меня ревнуешь. – Да, что черт его дери, происходит с его голосом? Вчера была та же фигня, но не так явно… – Я бы ревновал, если бы тебе звонил любовник.
– Ну у тебя будет полно времени. В конце концов… – Приступ кашля, который бывает у туберкулезников, заставил меня замолчать. Просто шокировано заткнуться и уставиться на Блэквуда ошарашенным взглядом.
Я не видела его весь этот день. Ну, только мельком с утра, когда еще не вставала с постели. Я не видела его на протяжении всех этих пяти дней… Но ведь не может быть чтобы Блэквуд заболел? Этого ведь… быть не может?
Теперь же рассматривая это бледное лицо, эти темные тени, залегшие под его глазами, губы, сжатые в тонкую линию… а еще отмечая, что он был слишком горячим…
Что-то гадкое проскользнуло во мне. Что-то до того скверное, что я себя за это готова была ненавидеть. Жалость…
– Ты… болен, да? – Странный вопрос. Какое мне до этого дело? Он же вроде собирается отдать меня в рабство. Я должна радоваться, даже если он помрет… Это же было бы замечательно… – Ты отвратительно выглядишь, Блэквуд. Как мертвец.
– Ничего страшного, эйки. – Он улыбнулся слабо, в непонятно откуда возникшем приступе нежности проведя ладонью по моей щеке. – Но мне приятна твоя забота.
– Мне нет до этого никакого дела. – Проговорила я, хотя сама уже вовсю вслушивалась в звук его дыхания. Прерывистое и хриплое, оно было еле слышным. Но теперь, когда я была буквально прижата к его груди, я слышала это явное отклонение от нормы. Невольно я задумалась над той причиной, по которой он не разговаривал со мной все это время. – Ты… небось много куришь, да, Блэквуд?
– Поразительно, мне то же самое сказал ваш человеческий доктор. – Пробормотал мужчина, все с такой же слабой улыбкой. И в этот момент какой-то предательский голос сказал, что этот мужчина может так улыбаться только для меня.
– Не трудно догадаться… хотя я не помню, чтобы ты… при мне…
– Это вредно, девочка. Я не хочу, чтобы ты дышала этим. Все же я знаю, что такое пассивное курение…
– А ты активист, да? Ну и как… долго? – Почему же меня это интересует?!
– С самого начала. Это помогало мне расслабиться. Привычка. Мое тело… это тело, оно больше не может обходиться без… дозы.
– Так ты куришь не обычные сигареты, Блэквуд. – С каждым моим новым словом становилось ясно, что мне не безразлично то, что с ним происходит.
– Обычные… они слишком слабые. Мне нужно было что-то посильнее.
– И кто же тебе… пособил в этом?
– В самый первый день моего появления здесь… – Мужчина откинулся на спинку кресла, ударяясь в воспоминания. – Ты даже не представляешь… я был растерян. Я был… чужак здесь. Изгой. И мне нужно было… так многое сделать. Так много успеть. А ваши тела… они слабые. Какие же они слабые. Как песочный дом, эйки. Дунет ветер – и вас уже нет. Я знал, как влияет этот дым на мое тело. Я чувствовал это. Но он помогал мне оставаться собранным. Хладнокровным. Это то, в чем я нуждался. А потом я привык… зависимость. Я ведь раньше даже не знал, что это такое – быть зависимым от чего-то.
– Ты глупец, Блэквуд. – Пробормотала я, смотря на него уже с откровенной боязнью. Но теперь я боялась не мужчину. Я боялась за него.
– Точно, маленькая Шерри. Я еще тот глупец. – Он устало закрыл глаза, вздыхая.
– И… что это? – Спросила я осторожно, когда мужчина молчал долгое время.
– Опухоль. Онкология. – Пробормотал Блэквуд, так и не открывая глаз.
Ну, я в принципе знала это. Это было очевидно.
– О, маленькая Шерри. Ты так жалеешь меня? Не стоит… – Он тихо рассмеялся, от чего эта хрипота стала лишь очевиднее. – В конце концов, рано или поздно это должно было произойти. Может телом я и человек… возможно, и большая часть силы отнята у меня… но я человеком не являюсь. И моя суть разрушает это тело. Мне нужно вернуться обратно, эйки. Потому что… я не проживу здесь даже с месяц.
– А чего ты заливал по поводу свободы? – Прошептала я, совершенно дезориентированная.
– Потому что для меня это самое главное. Даже если бы я обладал здоровым, сильным телом, но был человеком… даже тогда бы я стремился вернуться. Свобода – главное. А угроза смерти… что ж, признаюсь, я не хочу умирать, как человек… жалко и ничтожно… от курения и алкоголя.
– То есть твое желание свободы… просто одна из причин? – Когда он открыл глаза, смотря на меня, я догадалась. – Ты боишься смерти. Вот в чем дело. Ты боишься смерти, потому что здесь ты не защищен от нее.
– Причин сотня. Смерть… люди бояться ее. Ведь вы стоите ближе к ней, чем кто-либо. А я… она не касалась меня никогда. Потому что не могла до меня добраться – Он улыбнулся остро, улыбкой истиной сволочи, улыбкой, которая была визитной карточкой Блэквуда. Но теперь даже в ней сквозило слабостью и болезнью. – Но теперь… любая случайность может стать роковой. Я слаб, эйки. Я здесь так слаб… Я чувствую, как она дышит, стоя за моей спиной. Она говорит: «скоро». И я ничего не могу ответить на это, кроме… «но не сейчас».
Видеть его таким… человечным было как наблюдать крушение поезда. Это ужасало. Я знала Блэквуда только как отпетого ублюдка, эгоиста, самоуверенного и непоколебимого. Теперь он показал совсем иное лицо… такое человечное. Он показал себя… слабым. Позволил мне видеть его таким, хотя гордость ранее бы просто не позволила ему этого. Теперь он был слишком уставшим и слишком больным.
– И… что тебе сказал… врач? – Ну какая ж мне разница?!
– Месяц. Может два. – Проговорил Блэквуд через какое-то время. – Но я знаю, что мне не нужно чертово лечение… мне нужен воздух моего мира, который я вдохну полной грудью. Вот и все… – Его взгляд вновь коснулся меня. – Ну и еще, пожалуй… твой поцелуй. Давай, эйки, поцелуй меня. Я не заразен…
– Да пошел ты… – Я попыталась слезть, но меня удержали. Может он и был болен, но я не заметила, чтобы он стал физически слабее.
– Твой муж при смерти, Шерри. Он просит у тебя всего лишь поцелуй. Дай ему его… ну же, девочка. – Он снова хрипло рассмеялся, продолжая перехватывать мои руки, когда я их вырывала.
– Ты сам все забираешь, чертов Блэквуд! Тебе ведь не нужно мое позволение. Пытаешься меня разжалобить?! Ты при смерти? Ну и что?! Я ведь умру через четыре дня. В отличие от тебя! За все нужно платить, да?! Ну вот ты и заплатишь. Мной. А теперь пошел к черту. Отпусти меня. – Мой серьезный строгий тон должен был вызвать в нем хоть что-нибудь.
– Я твой мужчина, эйки. Поцелуй меня. – Он даже не думал отпускать меня. – Возможно, ты меня и ненавидишь… и будешь ненавидеть целую вечность, но пока я еще не отдавал тебя никому. Пока ты только со мной…
– А я не хочу быть с тобой!
– Я ведь нравлюсь тебе. Давай будем честными.
– Да я тебя терпеть не могу!
– Маленькая обманщица. – Выдохнул устало мужчина, размыкая свои ладони, удерживающие мои запястья.
И как только я почувствовала свободу, данную рукам, я поспешила отойти подальше от Блэквуда.
И в этот вечер я была необычно тиха.
Глава 19
Когда он лег рядом со мной на кровать, я не сказала ничего. Просто само молчание. И это странно. Он не трогал меня, ничего не говорил. Просто лежал рядом и… дышал. Теперь его дыхание было слышно. Оно было до того ярко выраженным, что я не могла уснуть от этого ужасного звука полночи. Потом усталость все же покорила меня, затаскивая в пучины кошмара.
Блэквуд умирает. Меня ужасала сама эта мысль. Я не могла постичь этого. Это было именно что непостижимо. Он не мог быть мертвым в моем сознании. Мой мозг отказывался принимать эту информацию.
Да, я его ненавидела. Да, он был моим главным врагом. Он был палачом, который нанесет вскоре этот решающий удар…
И все же что-то похожее на сострадание упорно рождалось в сердце. Как сорняк. Я его вырывала, безжалостно, с корнем. А он все равно прорастал, снова и снова.
Спала я ужасно. И проснулась рано. В шесть, после чего уже не могла заснуть.
Его дыхание убивало меня…
Я медленно и очень осторожно повернулась к мужчине, недовольно отмечая, что он лежит слишком близко ко мне.
Я не понимала, зачем. Зачем он так себя ведет? Так нежно, словно… что-то может ко мне чувствовать. Зачем, если в итоге все равно отречется от меня? Я бы сказала, что он играет и лжет… но это не про Блэквуда. Он не будет притворяться.
Возможно, я спрошу его когда-нибудь. Когда наберусь смелости и когда глаза цвета бури и шторма не будут смотреть на меня.
Мужчина спал. Его дыхание, в котором звучали страдание и скорая смерть, вырывалось из-за побелевших губ. Боже, этот мужчина так похудел… Теперь, не боясь его взгляда, я могла рассмотреть…
Поразительно, что все произошло так внезапно. Но на самом деле ведь так и должно быть… Очаг болезни появляется, он разгорается, постепенно, набирая силу, а потом человек сгорает изнутри, внезапно. Очень быстро. Буквально за пару дней, если пустить это на самотек. Если ничего не предпринимать. А Блэквуд ведь и не собирался. Он знал, что единственное, что его спасет – возвращение обратно, к своей сущности. Стать самим собой – вот его панацея.
Все мои мысли плавали на поверхности под грифом «жалость». Из-за чего я встала с кровати, ненавидя себя за то, что чувствую.
Мне должно быть все равно. Если не радостно, то хотя бы безразлично. А я? Идиотка!
Обреченно качая головой, я вышла из комнаты. Посмотрела вниз, в гостиную.
Я была уныла как осеннее утро. Уныла и грустна, словно хоронила кого-нибудь из родственников. Если так подумать, я могла быть злой и стервозной, циничной и ядовито-насмешливой… но только когда Блэквуд сверкал своей сволочной улыбкой. Теперь? Эта улыбка потухла, она была такой тусклой, что я тоже погасла, не решаясь теперь даже разбудить его.
Внизу зазвонил телефон. И вместо того, чтобы развернуться и безразлично уйти, я сбежала вниз, отключая его. Странное дело, но я сделала это так быстро и бесшумно, что потом еще долго стояла в гостиной, держа в руках трубку и слушая единственное слово, стучавшее в своей голове – «дура».
Простояв с десять минут посреди гостиной, рассуждая о своем чокнутом поведении, я в итоге поднялась наверх, идя в сторону кухни.
Блэквуд спал. И это было аномалией. Он всегда вставал раньше меня. Для меня встать рано (раньше восьми часов) было мукой. Испытанием. Он же был на ногах уже в шесть. Но не в этот раз.
На кухне я приготовила себе кофе. И еще долго пила его, медленными глотками, бесцельно шаря взглядом по комнате. Отмечая про себя, что уже привыкла к этому месту. И такая мысль рождала следующие. И они обязательно начинались с «а если бы».
И все эти «если» были глупыми и неуместными.
Потом я вновь сварила себе кофе, добавляя туда немного коньяка. Потом были тосты и масло. И сидела так, наверное, два часа к ряду, размышляя о всякой тяжелой и унылой ерунде. Странно, но солнце за окном, это яркое летнее беспощадное городское солнце не разгоняло тучи моей души. Я была угрюма, настроение варьировало от серого к тускло бежевому… а я ненавижу бежевый.
В конце концов, на пороге появился Блэквуд. Он застегивал манжеты своей темно-синей рубашки, проходя вперед. Я знала, что он смотрит на меня, а сама взгляд не поднимала. Словно не замечала его… пыталась не замечать.
– Хм. Это же ирландский кофе, моя эйки. – Проговорил мужчина, проходя к турке, что еще стояла на плите. Я слышала, как негромко звякнул стакан. Стареешь, Блэквуд… ранее он вообще не издавал ни звука. Он двигался бесшумно. Я не слышала его раньше… – Неплохо…
Он удовлетворенно рассмеялся. А я чуть было не попросила его прекратить. Он говорил, а в словах звучала смерть. И меня это заставляло вздрагивать.
В итоге я все же призналась, что боюсь его смерти… Боюсь, потому что его смерть аномальна. Мне казалось, если умрет Блэквуд, то вскоре та же участь постигнет и все человечество. Потому что если умирает такой как Блэквуд, то настолько слабые, как я, тоже долго не протянут.
Он сел напротив. Просто кофе… он вообще ничего не ел. Могу поспорить, что так продолжалось все это время, пока меня тут не было. Потому его ребра теперь так очевидно проступали.
Я сидела уже перед пустым стаканом, наклоняя кружку в разные стороны. Смотря, как кофейная гуща ползет по дну. Пока Блэквуд не взял мою левую ладонь в свою, положив ее на свою скулу, накрывая своей рукой сверху.
Я вздрогнула. Я не понимала, что с ним происходит. Хотя… наверное, это человеческое. Пусть он и не хочет этого признавать, больной человек в нем требует ласки и заботы. А тем более самовлюбленный мужчина.
– Холодная. Ты замерзла, эйки?
– Это у тебя… температура. – Когда повышается температура, это, обычно, последняя стадия, отметила я про себя. А он был горячим под моей ладонью. – И тебе… не мешало бы побриться.
Он тихо рассмеялся, легонько потеревшись своей щетиной об мою руку. Нет, он был слишком… слишком нежным. Он вел себя не по-блэквудовски.
Я подняла на него взгляд, отмечая, что такая легкая щетина ему все же идет. Пусть оставит так.
Я перевела взгляд на кольцо на своем пальце.
Странно все это… понятное дело, что Блэквуду наплевать на эту важность, сакральность ритуала, что он совершил. Это для него просто очередное средство манипуляции, способ держать меня близко. Рядом. Не давать мне убежать снова.
Он был умным сукиным сыном, воистину. Самым умным из тех, кого я знала.
Боже, и ведь он совсем не понимал, как важен для людей этот шаг. Как он важен для меня. Что пары обдумывают его годами. Что это союз закрепляется пожизненно. Перед людьми. Перед Богом.
Во всяком случае, я хотела чтобы со мной и моим избранником все было именно так. Я хотела… семью, хорошего мужа, детей… А теперь… Это кольцо на моем пальце и такое же на пальце Блэквуда. И ему наплевать на это. Просто цепи. Ничего лишнего.
А я, идиотка, не могу относиться к этому так же. Я не могу целовать человека и ничего к нему при этом не испытывать. И я не могу быть замужем и…
– Девочка, тебе нельзя пить алкоголь. Я уберу весь, клянусь. – Пробормотал Блэквуд, вытирая слезы с моих щек. – Не смей плакать.
Я отклонилась, начиная собирать слезы сама, поворачиваясь к мужчине боком. И я ненавидела себя за то, что позволяю ему это видеть.
– Так молчалива. – Проговорил он, обходя стол и садясь напротив. Ну вот какого черта ему нужно?! Почему нельзя просто оставить меня в покое? – Ну давай, милая Шерри. Расскажи мне. Все же в наших клятвах было прописано делить горе и радость.
– Рассказать? Охотно! Меня собирается продать один ублюдок. Убей этого сукиного сына, муж мой.
Он молчал недолго.
– Боюсь, он сам умрет раньше. – Он наклонился, а я даже не думала сопротивляться. Его губы коснулись щеки, а потом лба. – Он не достоин твоих слез, маленькая Шерри.
– Я оплакиваю себя, Блэквуд! А не тебя! Ты настолько прогнивший и гадкий, что я… я даже ненавидеть тебя не могу, понимаешь?! Мне тебя жаль! Просто чертовски жаль! Но эти слезы не по тебе. Я оплакиваю себя… я мертва… мертва…
– Шерри. Если бы я мог изменить… – Когда его руки притянули меня к нему на колени, так легко и просто, я не сопротивлялась. Какая жалость, но я тоже нуждалась в тепле.
– Заткнись, Блэквуд. Твои «если бы» никому не нужны. И они ничего не дают. Ты становишься слишком человечным…
– Похоже на то. – Спускает мне с рук оскорбления. Странный он… – Слишком человечный – это про меня. Прошлый бы «я» не стал сожалеть о том, что ценой его жизни и свободы будет человек. Прошлый бы «я» даже не задумался над этим… И забыл бы об этом уже через день. Боюсь, я не смогу забыть тебя. Я… действительно, боюсь этого, эйки.
– Знаешь, Блэквуд, тут ты прав. И ты будешь видеть сны. И в этих снах к тебе буду приходить я, в самых жутких кошмарах. И я разбужу твою совесть настолько, что ты захочешь смерти. Захочешь умереть, только бы избавиться от меня.
– Приходить ко мне? – Он улыбался, уткнувшись в мои волосы. – О да, и я тебя буду встречать каждый из этих разов простым вопросом: «ты так соскучилась по мне, девочка?». Что ты мне ответишь?
– Скажу, что соскучилась по твоему отчаянью и боли. – Бросила я, шмыгнув носом.
– Жестокая. Ты такая жестокая, моя маленькая женщина. – Его ладонь аккуратно, но настойчиво подняла мой подбородок, давая мужчине доступ к губам. И его поцелуй был ненавязчивым, не вызывающим и требовательным, а простым, ласкающим, бережным. – Но мне это нравится. В конце концов, кто еще может так яростно отбиваться от меня. Тебе не нравиться? Ну? – Он снова поцеловал, медленно и очень красиво. – Тебя можно целовать вечно, эйки.
Мне стало горько. Настолько, что я сходу выдала:
– Конечно. Твой повелитель будет именно этим и заниматься… пока у меня не кончиться срок годности. А может он найдет иное применение для моего рта.
В его взгляде что-то сломалось. Блэквуд задержал дыхание, а потом выпустил воздух с характерным хрипом. Он поставил меня на ноги, потом поднялся сам. И все это молча. Вот что нужно было сказать, чтобы оскорбить его достаточно сильно.
И я должна была быть счастлива, осознавая, что причинила ему пусть не боль, но неудобство точно. Но в моем сердце не было даже намека на торжество.
Я смотрела в спину мужчине, пока он на ходу допивал свой остывший кофе. А потом пошел к выходу…
И у меня создалось странное впечатление, что что-то ускользает из моих рук. Словно я теряю что-то…
– Эй, Блэквуд. – Позвала я, зная наверняка, что он никак не отреагирует, а просто проигнорирует меня. И все же, вопреки ожиданиям, он остановился. Остановился, но не обернулся. – Принеси мне карты, а? Игральные. Колоду из пятидесяти двух. Принесешь?
Чистое дитя. Выглядело это именно так. И я ждала, нахмуренно и сосредоточенно.
Мужчина обернулся, показывая проблеск веселья в глазах. Там не было и следа злости теперь. Я его забавляла.
– Да будет так, эйки.
* * *
У меня уже рябило в глазах.
Шел очередной тоскливый вечер в моей тюрьме. Я хотела потребовать у Блэквуда разрешение на прогулку, но понимала, что это будет выглядеть как услуга. Он будет самой снисходительностью… и меня бы точно стошнило от его самодовольного вида, вида эдакого благородного убийцы.
Но ведь мне осталось… все ничего. Мне нужно было пройти по людным улицам Манхеттена. И это бы было как в последний раз.
Я разложила новый пасьянс, от которого однако быстро устала. Так же как и от бесцельного брожения по дому. От телевизора. От еды… Я скучала. Потому я постоянно кидала взгляды наверх, на лестницу, ведущую на второй этаж. Туда, где уже полчаса как пропал этот чертов Блэквуд. С ним хотя бы было не так тоскливо. Глупо конечно, но он был единственным, с кем я могла поговорить. Единственным, кого из людей я видела. К тому же, он был довольно хорошим собеседником, даже при учете, что являлся отпетой сволочью.
Понимая, что в очередной раз захожу в тупик, я сгребла карты в кучу. И вновь начала раскладывать ряд по восемь. Когда же я услышала, как хлопает дверь наверху, то сразу подняла взгляд. А потом резко опустила. Не хотела я, чтобы он заметил это непозволительное ожидание в глазах. Еще подумает, что я его тут жду…
Блэквуд только вышел из душа. На нем не было ничего кроме льняных штанов, пояс которых достигал лишь тазовых косточек, давая рассмотреть два ряда твердых мышц пресса. Может он и добивался этого… в общем, когда он остановился напротив, я просто не могла не смотреть на его идеальный живот.
И как бы хорош он не был (в этом я могла себе признаться – его тело было эталоном скульпторов эпохи ренессанса), его болезненная худоба была очевидна. Он чудовищно похудел за эту неделю. Конечно, еще не так, что походил на скелет, но похоже он стремительно к этому шел.
Блэквуд сел напротив меня, скрещивая ноги по-турецки.
– Сыграем, эйки? – Предложил он, а я сейчас слишком скучала, чтобы отказываться.
– Во что? – Я сгребла карты, начиная их перемешивать. Он же следил за тем, как двигаются мои руки.
– Не знаю… разве есть варианты?
– Ты что смеешься? – Я была откровенно шокирована известием о том, что Блэквуд никогда не играл в карты. Хотя… похоже он был слишком занят последние два года своим выживанием.
– Покажи мне. Вот увидишь, я очень хороший ученик. – У него это получилось как-то… порочно, что ли. Либо это у меня воображение разыгралось.
– Тогда… покер? Техасский Холдем? – Предложила я, а ему оставалось лишь кивнуть. Минуту я думала над тем, как ему объяснить правила игры. Так уж получилось, что все с кем мне доводилось играть, прекрасно знали суть. Да и из меня учитель так себе. – Ты… хоть что-нибудь знаешь… о картах, Блэквуд?
– Конечно. В них играют. – Ну, очевидно, кэп. – Король. – Он показал мне одну. – Королева. – Показал другую. – Это… слуга?
– Валет. – Пробормотала я, отбирая у него карты. – А почему они… разноцветные? Знаешь, что означают эти… значки.
– Боги, женщина, ты считаешь меня последним идиотом? Я знаю, что такое масти. Объясни только правила.
Я была почти оскорблена.
– С чего бы… начать. – Я задумалась. – Тебе нужно собрать комбинацию, Блэквуд. Из пяти карт. Я даю тебе две. И беру себе две. – Я разложила по две на каждого, рубашкой вверх. – А еще пять… они общие. И я кладу их рубашкой вниз. Эти общие… они помогут тебе собрать комбинацию. Ты можешь использовать эти карты… любые три из этих пяти. Ты мне свои карты не показываешь. И я тебе свои – тоже. То есть мы не знаем, какие комбинации могут получиться у каждого из нас. Лишь частично можно судить по тем, что уже открыты. И чья комбинация выше… тот и победил. Легко, правда?
– Будет еще легче, если ты мне покажешь эти комбинации. – Согласился Блэквуд.
– Побольше терпения. – А что, мне нравилось осознавать, что Блэквуд не знает того, что знаю я почти в совершенстве. – Бери свои карты. Стоит сказать тебе, что покер – азартная игра. То есть играют… на деньги. – Я рассказала ему немного о каждом раунде и о том, что касается ставок, в конце добавляя: – Я говорю тебе это чисто для ознакомления, потому что мы не будем играть на деньги.
– Заманчиво. – Проурчал Блэквуд, словно в предвкушении.
Проигнорировав его (точнее делая вид), я объяснила до конца суть игры и показала все возможные комбинации.
– Я понял тебя, эйки. – В итоге сказал Блэквуд. – Но общие буду выкладывать я, если раздаешь и тасуешь ты. К тому же, если у нас нет раундов ставок, то будем выкладывать все пять сразу.
Я согласилась на это с легкостью. В конце концов, Блэквуду попросту некуда было прятать карты, если он все же решит сжулить. А еще я внимательно за ним слежу.
– Сразу хочу кое-что разъяснить, Блэквуд. – Я медленно мешала карты, поглядывая на мужчину перед собой. – Ты ведь не думаешь, что я тут тебе все это объясняла, потому что горела желанием поиграть с тобой в покер?
– Расчетлива как всегда?
– Если ты проиграешь, я выйду за эти стены на целый день. Целый день в моем распоряжении, ясно?
– Какая жалость, но у меня завтра назначен обед с консулом…
– Ничего страшного. Я ведь не настаиваю на твоем присутствии. Консул нуждается в тебе больше, можешь быть уверен.
– Если ты выиграешь, я согласен провести с тобой завтрашний день. Не в этих стенах.
Его великодушию не было предела. И было глупо убеждать его в том, что я вовсе не это имела в виду. Согласен он, больно надо. Отменять обед с такой шишкой из-за карточной игры со мной? Без комментариев.
– Но ты тоже должна понимать, маленькая эйки. – А вот этого я опасалась. – Что я потребую что-нибудь и у тебя, если ты проиграешь.
