Текст книги "Release my soul (СИ)"
Автор книги: Selestina
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)
========== – Prologo – ==========
Я спросила: “Чего ты хочешь?”
Он сказал: “Быть с тобой в аду”.
Я смеялась: “Ах, напророчишь
Нам обоим, пожалуй, беду”.
А.Ахматова
Маски. Снова маски. И бесконечные коридоры ее отражений.
В каждом – новое лицо, новая роль, новая она. Настоящая и в то же время фальшивая. Скалящая зубы в ухмылке и стеснительно прикрывающаяся раскрытым веером. Сжимающая рукоять рапиры в оборонительном жесте и хрипящая от удушья. В шелках и каменьях с мушкой на щечке и в простом рубище, подвязанном грубой веревкой. С полой спиной, темно-серой кожей детей Холма и козьими копытами, и золотоволосая прелестница в белом тонком платье, с россыпью веснушек. Почитаемая миллионами в святилищах и закидываемая камнями на площади. Но везде – одинокая.
Некоторые из зеркал подернуты мутью, не позволяют рассмотреть то, что спрятано в глубине. Их она еще не знает, они еще не пронзали ее плоть, жаля тысячами хрустальных осколков. Не обагрялись ее кровью. Им это еще предстоит. Но тело – это просто тело. Очередной сосуд для бессмертной души, которая вновь и вновь возрождается. В очередной раз «умерев» от пыток святой инквизиции, она живет. Сколько уже веков она таким образом посетила? В скольких умерла и воскресла? Нигде не найдя покоя. Не найдя того, в чьих руках другой конец цепи.
Каждый раз, умирая, она оказывается здесь, в туманном нигде, пропитанном ароматом черных тюльпанов и выпивающем ее силы до капли. Каждый раз, не получая шанса на то, чтобы выбраться из демонического лабиринта, материализуется посреди длинного, не имеющего начала и конца коридора, с сотнями, тысячами зеркал. И каждый раз вынуждена разбивать одно из них, чтобы получить еще одну попытку стать счастливой, всадив в свое тело мириады осколков, на которые дробится поверхность. Эти мгновения агонии перехода – расплата за перерождение. Но будь ее воля, она бы уже умерла навечно.
Только ничего не выйдет. Она уже пыталась. Просто стоять здесь, ожидая момента смерти. Сидеть, бродить по замкнутому пространству, снова возвращаясь в начальную точку. Но каждый раз, замешкавшись в этом подвешенном состоянии, не отдав предпочтение одному из зеркал, спустя некоторое время начинала ощущать, как клеймо на бедре обжигает почти до потери сознания, заставляя чувствовать боль, не сравнимую с той, что испытывалась ей при преодолении Грани. И совершенно не оставалось сил терпеть бесконечный личный ад, царапая странную поверхность под своими ногами, покрываясь испариной и то воя, то скуля, словно раненый зверь, потому что умереть ей все равно не дадут. Она будет просто медленно сходить с ума, падая в пучину кошмара, создающего иллюзию, будто ее кости четкими прицельными ударами дробят огромным молотом, в то время, как она прикована к раскаленной наковальне; выныривая на несколько секунд, не понимая, где находится, а потом вновь проваливаясь в небытие, если не решится на очередной переход. Который, возможно, принесет вожделенный покой.
Так какую маску ты выберешь сегодня?
========== – I – ==========
– Ты все же решил сбросить их в одну реальность? – тот, с чьих испещренных складками губ сорвался вопрос, недовольно проследил за передвижением каменных существ по доске. Несогласие не просто читалось на его лице – оно расходилось волнами от фигуры, облаченной в тяжелый камзол, похоже, стянутый из какой-то эпохи, в которую Тайсса вновь занесло в его попытках развлечься. Правда, и выдернуло из этой же эпохи Высшего, видимо, слишком резко: время вышло чересчур быстро, или кто-то забыл его отмерить. Эту стеклянную клетку им не покинуть уже никогда, и максимум, разрешенный всем троим – недолгие визиты в чужие миры, момент возвращения из которых регламентировался волей Трехликой Девы. В ее адрес уже прилетело немало проклятий, но все они были тщетны.
– Восемьсот тридцать шесть перерождений, – подбрасывая на ладони маленькую фигурку, выточенную из обсидиана, отозвался его собеседник, – я устал. Все это время они спасали лишь свои жизни. Это было неплохо на первых порах, но надоело. Хотя, вот та история с прервавшимся императорским родом оказалась неплоха, но все равно завершилась казнью. Тоскливо.
– Не боишься, что слишком быстро они все вспомнят? Тогда эта история окажется одной из тех, где в конце все рыдают от счастья и заставляют травиться их радостью, – Тайсс скривился. Раздосадованный своим ранним возвращением в успевшую за несколько тысячелетий набить ему оскомину стеклянную тюрьму, он был готов срываться на всех, кто попадется на глаза. К несчастью, помимо старших братьев здесь никого не присутствовало и появиться не могло.
– А мы усложним задачку, – подал голос молчавший до сегодня момента Эфрен, лениво развалившийся на кушетке и вертящий в пальцах прозрачный маленький шарик сиреневого цвета, – введем в игру девчонку.
– Иногда мне кажется, что ты скоро до Агнуса дорастешь в своих замыслах, – младший брат нахмурился. – Она здесь вообще не при чем.
– Когда в тебе заговорило милосердие? – помянутый парой секунд ранее старший из троицы, одобрительно кивнувший на предложение Эфрена, удивленно посмотрел на Тайсса. – Идея очень даже дельная.
– Все равно не сработает, – пожал плечами младший, отчаянно желающий сказать что-нибудь против. – Вся ваша схема рухнет через пару лет, и что дальше? Опять тащить народ из других миров, забрасывая в этот, чтобы было за кем понаблюдать? Да они в своих реакциях не отличаются совершенно: то предназначение себе ищут, начиная выслеживать следы Мирового Зла, то просто оседают где-нибудь и плодятся безостановочно. Скоро количество жителей на квадратный метр заставит открыть курорты в Бездне или давать сразу там вид на жительство.
– Тебя опять вышвырнуло из чужой реальности в самый ответственный момент? – догадался о причинах своеобразного бунта со стороны брата Агнус. – Схема не рухнет, даже если я сейчас разобью одну из печатей. В их подсознаниях сейчас – память восьмисот тридцати шести жизней, о восемьсот тридцать седьмой так быстро они не сумеют вспомнить. И разгадать среди множества цепей верную – тоже.
Хрипло рассмеявшись, Высший вернул обсидиановую фигурку на алый пятиугольник.
Просто наблюдай.
***
Ни один мир не может вечно существовать в состоянии покоя: без революционных действий невозможны глобальные изменения. На любой ход со стороны главенствующих лиц всегда найдутся те, кому это придется не по вкусу. Всегда будут происходить какие-то заговоры и перевороты, всегда кто-то будет пытаться кого-то подсидеть и низвергнуть, вскарабкавшись лично на вершину, а потом ожидать момента, когда и с ним поступят так же. Всегда будут вестись войны за ценные ресурсы или просто за кусок земли, всегда будут спорить и не находить ответа правители, всегда будут случаться народные восстания, всегда будет происходить что-то, что кажется единственной мелочью, с устранением которой воцарится мир. И всегда будет то, что важнее всех этих внешних волнений, пусть даже самых глобальных. То, перед чем меркнут любые ситуации в стране и за ее пределами. Потому что для любой матери нет боли сильнее, нежели от потери своего ребенка. Леди Орлэйт не была исключением из общего правила, несмотря на происхождение.
В момент, когда в залу внесли тельце маленькой девочки, она на миг потеряла самообладание, побледнев и пошатнувшись, еле удержавшись от того, чтобы не закричать от ужаса. Черные волосы, когда-то блестящие и живые, сейчас были спутаны и запачканы подсохшей кровью, что была везде – на искореженном когтями и клыками зверя теле, на обрывках бледно-лилового платья, на покрывале, используемом в качестве носилок. Скорпионохвостая иррла ощерилась, зашипев и выдав этим свою принадлежность к семейству кошачьих, когда ее хозяйка резко поднялась с кресла, потревожив мирный сон животного. Сейчас было не до чьей-то тонкой натуры, почивающей на взбитой умелыми руками Бри подушке. Чувствуя, как к горлу подкатывает ком, женщина на негнущихся ногах медленно подошла к дочери, стараясь не выдавать своего состояния и мысленно благодаря супруга, который шел рядом, поддерживая её. Она не имела права на ту реакцию, что можно было узреть у женщин ниже по рангу. А потому, сохраняя маску полнейшего бесстрастия, опустилась на колени перед ребенком, надеясь, что младшая – Айне – еще не знает ничего. Ей было бы слишком сложно объяснить произошедшее.
– Кто это сделал? – властный мужской голос заставил вздрогнуть всех находящихся в зале и сделать шаг назад. Слуги, доставившие дитя, запинаясь на каждом слове, начали убеждать, что ничего не видели: работали себе в саду, занятые привычным делом, а тут на них наткнулись перепуганные дети, прибежавшие явно со стороны Леса, и потащили их с собой. А там – вот, пожалуйста – хозяйская дочь, которую они только по платью-то да рисунку на запястье в виде двух сплетенных полумесяцев опознали. Лорд Ардал, мало что понимающий в сумбурных оправданиях челяди, резко велел им замолчать, оборачиваясь к супруге, что держала в своих руках холодную ладошку дочери, прикрыв глаза и чуть сдавливая ногтями запястье. Даже сейчас, получившая такой удар, первая леди рода Д’Эндарион выглядела соответствующе своему положению: она не билась в истерике, не захлебывалась в рыданиях, требуя выдать ей виновного – загнав вглубь скорбь и боль утраты, она отсчитывала. Секунды с момента происшествия. И это молчание терзало отца сильнее, чем любая другая реакция: он не мог ничего сделать, кроме как ждать. Силы их рода когда-то давно поделились так, что возможность чувствовать душу перешла к женщинам, в то время как мужчины получили способность убить эту самую душу, отправить прямиком за Грань, а не в туманное ничто.
– Мне нужен ребенок, – хриплым, но уверенным тоном, произнесла она, ни к кому не обращаясь, но, тем не менее, облачив свои слова в форму непреложного приказа. Приказа, невыполнение которого могло обеспечить муки, несравнимые ни с одной смертью. Приказа истинной экры и матери. Той, что не пожалеет ничего ради счастья своего долгожданного чада.
– У нас есть шансы? – прекрасно понимая, что именно имела в виду женщина, обратился к ней супруг, хмурясь. Он был готов ради дочери пойти на многое, – после рождения трех сыновей появление на свет Кейры стало истинным чудом – но неужели придется пожертвовать чьим-то?.. Взглянув в глаза той, с которой однажды пообещал провести всю свою жизнь, он понял, что ответа не требуется: жизнь их дочери была бесценна и стоила любых смертей. Даже если ради этого придется отправить за Грань тысячи невинных душ. Если имелась хотя бы одна стеклянная бусина среди океана мелкой гальки, они найдут ее. Только бы не стало поздно. Только бы найти сейчас ту, которая станет идеальным равноценным обменом.
– Я лично проведу ритуал, – отпуская ладонь малышки и поворачиваясь спиной к маленькому тельцу, сообщила леди Орлэйт. У них было не так много времени, а потому стоило поторопиться. И она искренне надеялась, что муж успеет вовремя.
***
Дразнящий ноздри аромат черных тюльпанов, смешанный со сладким запахом смерти, дурманил и вызывал у него отвращение. Туман, не позволяющий увидеть ничего даже на расстоянии вытянутой руки, раздражал и вынуждал двигаться вперед. Хотя… туман ли? Попытайся он сделать шаг назад, упрется спиной в незримую стену, потому что здесь нет пути обратно. Только туда, откуда тянет вечным холодом. Его путь, как и для большинства тех, у кого больше не существует вариантов, прост и хорошо известен: прямо и прямо, до самых Врат. Куда бы он ни пробовал свернуть, все равно придет в единственно верную точку. Ирония ли судьбы в том, что он здесь уже в третий раз? Первые два происходили на возрастных рубежах: в двадцать один день с момента рождения и по достижении отрочества. А, кажется, было еще что-то на вступительном экзамене, но тогда он мало что понимал. Сейчас же, если он не сумеет договориться, визит к Грани станет последним. И ладно бы только для него, но ведь и для нее тоже. Здесь, в туманном нигде , находятся они оба, но не имеют возможности видеть друг друга – этот путь, до высоких кованых ворот, что ведет во владения Трехликой, должен преодолеть каждый самостоятельно. И нет никакого шанса на то, что они встретятся в царстве черных тюльпанов: еще неизвестно, что решат Высшие. А он не мог так рисковать. Он не хотел ее отпускать. И потому сейчас нервно царапал запястье левой руки, прокручивая в сознании варианты.
До момента, пока душа не ушла за Врата, она находится в подвешенном состоянии, проходит свой последний путь, который может занять три минуты, а может и три дня. И если успеть поймать душу в этот момент, есть шанс не пустить ее за Грань и вернуть обратно в тело. Но если же захлопнутся Врата за спиной – уже ничего не попишешь. В подавляющем большинстве случаев, при попытке «воскресить» пребывающую в чертогах Трехликой душу есть шанс создать качественного зомби высшего порядка, но не разумного человека. Есть исключения, но они столь редки, что стали утопией. Даже некромантия не всесильна. Как бы того ни хотелось. И будь он хоть трижды великим магом и бессмертным драконом, ничем помочь не сможет.
Для него, плутающего по коридорам в нежелании пресекать Грань, был лишь один шанс из тысячи на удержание души любимой сестры. Будь он сам жив, он бы сейчас уже метался в поисках компонентов для redire d’anim, но в нынешнем положении единственное, что несчастный некромант мог сотворить – просто держать ее крепче и стараться не достигнуть Врат самолично. Возможно, она придет в себя раньше него, и тогда сумеет вытащить его отсюда. А быть может, и он быстрее вернется в реальность, что еще больше упростит задачу. В любом случае, он не собирался расставаться с ней.
В их мире нет никакого значения, кем приходится тот, кто держит второй конец цепи первородного брака в своих руках: даже если это единокровный родственник – такие связи не считаются непозволительными. А конец его цепи держала именно она – его младшая сестра, так безжалостно убитая кем-то. Он даже не имел понятия, где находится ее труп. Просто почувствовал глухую боль, как если бы от него оторвали заживо половину, а теперь открытая рана кровоточила, и внутрь задувал ветер. Все, что он мог – это попытаться очутиться у Врат до того, как там окажется она. И он был готов отдать Высшим все, что угодно, за исполнение его желания.
Но он опоздал.
Commut’tio f’act. Victim’a acc’pit. Anim’ad animam. Mort’mad mort’m.
Обмен совершен. Жертва принята. Душа за душу. Смерть за смерть.
***
Короткая усмешка коснулась черных губ, выделяющихся на мертвенно-белом лице. Если бы не такие же черные глаза, не имеющие белка и, кажется, собравшие в себе весь мрак Бездны, и не сшитые грубыми нитями половины лица, существо казалось бы почти человеком. Левая его сторона с закрытым глазом и оплывшим контуром не двигалась вообще, и эмоции, владеющие Высшим, удавалось прочесть лишь по правой, сейчас довольно усмехающейся. Взгляд, направленный на невысокий стеклянный столик, был знаком каждому, находящемуся в этой комнате, заполненной туманом и ароматом жженых цветов ирлеи. Так мог смотреть только Агнус в минуты очередного хода, путающего карты его младшим братьям. Эфрен, откровенно скучающий в кресле напротив, накручивал на палец пепельно-белую прядь, пуская из приоткрытого рта колечки ароматного дыма. Прозвучавшие несколькими ударами сердца ранее фразы раздробились о стены, смешавшись с хриплым смехом младшего из Высших, Тайсса, уже предвкушающего новый виток истории, что они втроем вели несколько тысяч лет.
На пятиугольной доске, исчерченной такими же мелкими пятиугольниками алого и белого цвета, расположились фигуры. Все они были окрашены в черный, разницы в том, кто владеет одной из них, не существовало. Вся игра ориентировалась не на победу какой-либо стороны, а на созерцание и ставки. Кто на этот раз обагрится кровью или побелеет и рассыплется прахом? Кто из кукол, что развлекают Высших, не выдержит своего испытания, оборвав ниточку? И кто из них выдаст наиболее интересный сюжет, что прогонит скуку бессмертной троицы, пережившей даже их создательницу?
Старший брат облизал правую половину губ, переставляя невысокую фигуру, изображающую дракона, на белый пятиугольник. Пространство под ней засветилось, принимая жертву и заставляя искусно выточенный кусок камня мерцать, становясь прозрачным. Однако своей формы он от этого не терял.
Стойкий.
Эфрен, оценивший ситуацию, тронул пальцем маленькую человекоподобную фигурку, чье тело обвивал массивный хвост, а выставленная вперед рука держала крохотный синеватый шарик, покачнул творение неизвестного скульптора, а затем перенес на самый край доски, располагая на алом пятиугольнике. Расстояние между ней и драконом, бывшее незначительным, резко увеличилось. Алая полоса расчертила ногу фигурки, разрастаясь, переползая с щиколотки на бедро. И почти тут же затягиваясь.
Упрямая.
Смешок Тайсса, пока что не вмешивающегося в ходы братьев, вновь рассыпался в воздухе.
Небо над Альтеррой сотряс громовой раскат.
***
Десять лет спустя
Маленькая девочка, спрятавшаяся от старших братьев, прижималась к холодному камню, стараясь слиться с ним, скрыться полностью за выбитыми искусным скульптором складками плаща. Она любила эту статую, что была возведена в саду, статую, что олицетворяла воплощение Трехликой, которую никто никогда не имел чести лицезреть. А эту женщину с миндалевидным разрезом глаз, длинными волосами и в странной накидке, с кулоном в виде двух полумесяцев – прям как вышитый на гобелене в ее спальне рисунок – когда-то посчитали земным образом одного из ликов Девы. Сама девочка плохо помнила легенду, лишь в голове крутились обрывки о каких-то «зверях», что вышли из-под ее руки, отчего и посчитали ее Трехликой, решившей посмотреть на то, как живут ее дети, и покарать непослушных. Ведь тогда, как говаривали взрослые, закатилось солнце Холма, уступив место Красной Луне. Правда, саму Деву тогда, кажется, убили. Потому, что если найдутся уверовавшие в божественное происхождение, обязательно появятся и те, кто обвинит в сговоре с Дьяволом.
Могла ли маленькая девочка, с замиранием сердца слушавшая эту сказку от старших подруг, подумать о том, что однажды и сама частично разделит судьбу несчастной женщины?
Сейчас, единственное, что ее интересовало – добраться до старого святилища вовремя и не попасться братьям, которые возвращались домой. А также – надеяться на то, что горничная обманется созданным мороком и посчитает, что госпожа уже почивает. Потому что не пристало леди ночами где-то бегать аки низшей. Вот только как можно спать в такую чудную ночь, когда ее что-то зовет покинуть особняк и выпорхнуть на улицу? Когда на небосводе встречаются Алая и Белая луна, и есть шанс увидеть свое будущее. Она вроде бы верит, что maman и впрямь поговорит с papa, и ее однажды выдадут замуж за Уалтара Эр’Кростона, но так хочется божественного подтверждения. А потому, убедившись, что троица, всегда и везде держащаяся вместе, прошла мимо и скрылась за поворотом, черноволосая смуглянка, накинувшая для большей конспирации темный плащ, выскользнула из убежища и торопливым шагом направилась в сторону заднего входа в святилище, не забывая держать спину и не срываясь на бег: не пристало леди носиться, словно горная лань, как бы ей этого ни хотелось.
– Итак, – сверкнув аметистовыми глазами с вытянувшимися зрачками, она обвела присутствующих взглядом. – У вас есть еще одна минута на то, чтобы сбежать отсюда, – в голосе звучала насмешка и вызов, который не могла проигнорировать ни одна из тринадцатилетних девочек, собравшихся в небольшой темной комнатке, освещаемой лишь семью черными свечами, расположенными в точках-узлах нарисованного на дощатом полу круга. В его центре расположилась чаша с водой, ожидающая своего часа. Единственное окно было плотно зашторено, чтобы через него не пробивался свет двух лун, а тяжелая скрипучая дверь, на данный момент охраняемая худенькой девочкой с копной вьющихся волос цвета индиго, грозилась закрыться на всю ночь. И сейчас у тех, кто не чувствовал в себе достаточно мужества, был последний шанс покинуть это место.
Но никто не шелохнулся. Одна Несса хотела было улизнуть, пока не поздно, но, заметив, что остальные все так же сидят на широких скамьях, пристроенных вдоль стен, подавила в себе малодушный порыв, сделав вид, что привстала лишь для того, чтобы оправить смявшуюся юбку из грубой ткани, выдающую принадлежность к слугам.
– Что ж, – подвела итог все та же зачинщица собрания, – С этого мгновения каждая из вас отвечает за все, что с ней произойдет. Вам был предложен выбор, и все случившееся теперь – лишь результат вашего решения, – экра, соединив ладони лодочкой и выдохнув два слова, заставила на поверхности водного зеркала в чаше расцвести лилию из голубого, мертвенного огня, чем слегка испугала девочек. Ни одна из них еще не видела, как творит магию их старшая подруга, а голубое пламя, как и ультрамариновое, считалось прерогативой Высших. И уж если бы здесь соткалось нечто из нитей цвета сапфира, ни одна запертая дверь бы не остановила опасающихся за свои жизни детей. Наверное, лишь в этот момент они начали осознавать, во что ввязались. Детские игры рисковали обернуться недетскими последствиями.
Пока ошеломленные девочки перешептывались между собой, решая, кто пойдет первой в центр круга – ни одной не хотелось испытывать Судьбу, не зная, что будет дальше, – смуглянка, усмехнувшись, преодолела барьер, ощущая, как он с неохотой впускает её, все же признавая хозяйку, и подошла к чаше. Пусть эти пугливые мышки трепещут, пока она впитывает их страх, чувствуя удовлетворение – она сейчас докажет, насколько все безобидно, если такое определение вообще применимо к магии. Это ведь всего лишь гадание. Пусть и одно из самых якобы опасных и редких, потому как нужно дождаться ночи властвования обеих лун – Алой и Белой – на небосводе. Но это всего лишь гадание, а не вызов Высших. Да и последних бояться бесполезно: она видела их лично, даже говорила с одним, когда пребывала в туманном нигде.
Из дернувшегося вверх языка пламени выпорхнула ультрамариновая бабочка, севшая к ней на палец, от которого вдруг потекли разводы-линии, оплетающие кисть фантастическим узором и зажигающие татуировку на запястье: из обычной, почти пепельно-серой, она стала того же цвета, что и бабочка. Искренне надеясь, что рисунки не останутся с ней на всю жизнь – хватит чешуи, проглянувшей на скулах, – девочка ждала, когда едва ощутимое жжение превратится во что-то более существенное, ради чего она здесь. Когда боль усилилась, рисуя перед глазами цветные круги и всполохи, она опустилась на колени, понимая, что ей не устоять на ослабевших ногах. Едва слушающиеся ее губы прошептали заученную к этому дню фразу, после которой голова взорвалась гулом различных голосов, что добрую минуту не желали стихать, но всё же уступили главенство одному, не имеющему половых признаков. Тому, что согласился ответить на её вопрос, свистящим шепотом насмехаясь над Наследницей. Тому, что разбил детскую надежду. И все же, она нашла в себе силы сохранить достоинство, не показав всего спектра эмоций, и выдавить одно-единственное слово, прежде чем финальная вспышка боли заставила стиснуть зубы и сжать с обеих сторон ладонями виски, даже не замечая, как в нежную кожу впиваются отросшие когти.
– Неправда, – отрицание существующего порядка. Противопоставление своего желания Высшим силам. Обнуление Судьбы, которую будет строить она. Стирание традиций, которые давно пора перекроить. Несогласие с услышанным, идущим вразрез с ее мечтами. Никто не заставит ее поверить в божественную чушь о заключенных на заре существования этого мира браках. Тем более, maman говорила, что еще при рождении, когда ей составляли Путь, провидица указывала на связывающую ее цепь с тем самым юношей, который впоследствии захватил ее сердце. А такие вещи не меняются. Глупое, глупое гадание!
Дождавшись, когда узор на кисти руки посереет и осыплется пеплом, с привычным выражением собственного превосходства над окружающими, смуглянка пересекла барьер, выходя из круга и жестом приглашая следующую девочку испытать свою судьбу и узнать будущее. Она знала – сейчас они все налетят на нее, прося рассказать все в подробностях, и она обязательно распишет, приукрасив действительность. Нет ничего приятнее видеть их удивленные и перепуганные мордашки. Ощущать себя хозяйкой положения: именно сегодня она особенно сильно зависела от эмоционального фона. И, быть может, то, что наплел бесполый голос, не сбудется, если она не произнесет этого вслух.
========== – II – ==========
Со дня того гадания прошло шесть лет, заставивших стереть из памяти ответ на вопрос, но не решимость. Еще в момент их первой встречи, восемь лет назад, она уже знала: этот человек уготован ей судьбой. Это о нем maman говорила, рассказывая о Пути, что составила провидица в ночь рождения старшей дочери рода Д’Эндарион. И пусть тринадцатилетняя Кейра упорно делала вид на людях, что не верит в такую чушь, девичье сердечко трепыхнулось и замерло в ожидании. Дело было отнюдь не в красивых жестах и знаках внимания, не в том, что он понравился всем ее подругам без исключения, и отнюдь не в том, что по Путям у них была идеальная совместимость. Просто абсолютно все представительницы их расы слишком хорошо знали, когда встречают тех самых. Потому что они любили по-настоящему один-единственный раз. Того, с кем скованы призрачной цепью первородного союза. И именно это сыграло злую шутку. Или же сыграли Высшие, уставшие от тысячелетней скуки и решившие развлечься?
Для экров, в отличие от людей, душа куда более священна и, более того, способна на перерождения, если того захочет Трехликая. И именно от этой веры пошла легенда о том, что все браки были заключены еще на заре существования этого мира, когда все существа были сотворены попарно, и Высшие – дети Трехликой Богини – только учились в создании своих игрушек. Из самых первых попыток получились простейшие существа: мелкие фэйри, бесплотные духи, элементали – все, кто позже стал слугами слуг. Постепенно, по мере совершенствования навыков Высших, создавались те расы, что сейчас населяют этот мир, являются его основой. Но все они изначально были связаны по двое, и эти союзы были куда крепче тех, что потом придумали люди. Потому что их нельзя было расторгнуть никаким ритуалом, и даже переход за Грань не разделял связанных. Избранным и проклятым душам, что, в какой-то мере, означало одно и то же, дозволялось переродиться: не факт, что в той же расе, с тем же положением, даже, возможно, с другим полом, но связь оставалась неизменной. И они всю жизнь вынуждены были искать друг друга. Потому что только скованные невидимыми кандалами, отмеченные пламенем Бездны или светом Садов Трехликой, могли обрести счастье. Бывает, что и за всю жизнь они не могли найти друг друга, оттого жили не с теми, с пустотой в душе, с осознанием того, что чего-то не хватает. Люди этого зачастую не замечают – слишком много проблем на пути к полному моральному удовлетворению, для них вполне нормально чувствовать себя несчастливыми. Но для древних рас обретение того самого очень важно, ведь, зачастую, только с ним удастся найти и себя.
Уалтар Эр’Кростон был тем, кому во всех девичьих грезах отводится роль прекрасного принца: стройный, высокий, с глазами цвета чистого льда, четвертый сын не главенствующей четы рода Эр’Кростон, принадлежащего к сэннам – воздушникам. Потомственный аристократ, идеальный спутник для любого выхода в свет, галантный и обходительный кавалер, интересный собеседник. Выпускник одной из старейших Академий, в которую безумно хотела попасть сама Кейра, не оказавшийся в числе лучших, но отмеченный многими профессорами. Не сказать, что бы он был вечно в центре внимания – девы чаще вились вокруг его старших братьев, но эта троица тринадцатилетней Кейре показалась слишком уж старой, и с возрастом ее мнение не изменилось. Тем более, maman по секрету когда-то обмолвилась, что именно руки Уалтара однажды застегнут на ее шее брачное ожерелье, символизирующее цепь первородного брака. И все свое девичество, вплоть до двадцати лет, экра искренне верила в это, надеялась и приумножала внутри себя любовь к избраннику. Ведь если когда-то они были вместе, это не может не повториться. Злые языки шептались о том, что сей союз – лишь политический ход, призванный повысить статус родителей Уалтара и сместить его родственника в Альянсе, но влюбленной девочке до этого не было никакого дела: она не сомневалась ни в чувствах своего избранника, ни в своих.
И теперь, сидя на широкой постели и поджав под себя ноги, – как хорошо, что старшей гувернантки сегодня нет в особняке, а младшие слуги уж точно не посмеют сделать замечание, – она пыталась успокоиться и вникнуть в смысл текста, что старательно изучала уже с четверть часа: никакие любовные дела не могут отменить ее решимости получить диплом. Но мысли, к несчастью, каждую минуту съезжали с классификации ядов на то, как именно стоит показать свое изумление в долгожданный момент. Стоит ли ей даже слегка всплакнуть, или достаточно просто чуть приоткрыть в удивлении рот и поднести к нему затянутую в перчатку ладонь? Что именно она должна будет сказать?
– Ты вся светишься, – сидящая рядом с вышивкой сестра не смогла не отметить на лице у Кейры искреннюю и широкую улыбку, что была так не свойственна прекрасно маскирующей свои истинные чувства старшей дочери рода Д’Эндарион. В отличие от Айне, которая оставалась ребенком в свои девятнадцать, чему способствовал даже ее внешний вид: более мягкие черты лица с детской припухлостью, волнистые волосы пепельного оттенка и бледная кожа; лишь глаза сохраняли фамильный цвет, доказывая, что эти две совершенно не похожие друг на друга девочки – родные сестры.
– Надеюсь, когда-нибудь ты будешь так же счастлива, – несколько мечтательным тоном протянула Наследница, со вздохом откладывая от себя утомившую книгу, осознавая, что подготовиться сегодня не удастся. Мысли упорно не желали концентрироваться на особенностях Шаррианского яда, вновь и вновь сворачивая на женские грезы, в которых она уже даже фасон подвенечного платья придумала. Разве что количество детей не спланировала, и то, лишь потому, что рано им еще.
– От того, что скоро буду реагировать на каждую двулунную ночь? – не совсем поняла ее младшая, которой до совершеннолетия оставался еще год с небольшим. Если так, то восторг ей был совершенно неясен: что приятного в обостряющемся голоде и изменениях ипостаси? Агнус* с этой чешуей на скулах и вытягивающимися зрачками, но неужели по мнению сестры ртутно-серая кожа с лиловыми венами, длинные черные когти и раздвоенный язык были тем самым, чего не хватало ее женской красоте? А у мужчин добавлялись еще наросты на лбу, красные глаза и добрых три ряда зубов. Да и голод. Обо всех «прелестях», что ожидают совершеннолетнего экра, младшая дочь главенствующей пары узнала волей собственного любопытства, засидевшись допоздна в домашней библиотеке лорда Ардала. Вряд ли бы он похвалил дочь за стремление к таким знаниям в пятнадцатилетнем возрасте, и именно из этих соображений Айне ничего говорить родителям не стала, решив справиться с пугающей правдой самостоятельно.
