Текст книги "Супруг Бога (СИ)"
Автор книги: РавиШанкаР
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)
– Тогда мы оплачем тебя, похороним с почестями и воспользуемся твоим советом.
– Ну ты и тварь! – вырвалось у меня.
– Ничего личного, – ответил Нинивиль, – мне тоже такого не хочется, более того, ты мне весьма симпатичен и нравишься в качестве будущего любовника, но я обязан думать в первую очередь о благе Казашшана. Та-а-ак… Тебе срочно нужны другие покои…
Я смотрел на Нинивиля и офигевал. Этот… этот… не знаю, как назвать… только что походя и легко согласился с возможностью моей гибели и заявил о том, что будет продолжать исполнение своего безумного плана. Бред. Первый бы посмеялся, если бы дело не касалось моей жизни и смерти. А Нинивиль меж тем дёрнул шнурок, прибежали слуги, а он рявкнул:
– Стражу позовите!
Когда примчались дюжие дядьки–Стражники, Нинивиль скомандовал им:
– Взять. Цепи, ошейник, ножные кандалы. Проверить, чтобы не причиняли неудобства и не портили тело. Разместить в Чёрных покоях, проверить там все двери и решётки, охранять днём и ночью. Никто не смеет к нему прикасаться, приносить всё, что пожелает, за исключением предметов, опасных для жизни и таких, с помощью которых он может устроить побег. Приставить немого слугу. Больше с ним никто не должен общаться, я подчёркиваю – никто. Если хоть что-то из сказанного мною будет нарушено, окажетесь в Комнатах Боли без всякого снисхождения. Всё понятно?
Стражники безмолвно кивнули и стали окружать меня. М-да, удрать точно не получится. И тут я, повинуясь какому-то внезапному порыву, попросил:
– Можно мне в комнату эту статую?
– Какую? – удивился Нинивиль, потом оглянулся, – Ах, эту? Да без проблем. Не знаю, почему отец до сих пор не велит её выбросить и поставить в эту нишу что-нибудь более… роскошное и соответствующее духу времени. Ну да, в чёрных покоях она будет более к месту. Пусть её туда и перенесут. А когда всё будет готово… Я навещу тебя. И ты выпьешь всё, что принесу, если хочешь жить.
Я скрипнул зубами. Вот же сука. Ладно, Наследничек, не знаешь ты, с кем связался. И, гордо перекинув свободный конец простынки через плечо, я последовал в кольце Стражников в мою новую тюрьму, твёрдо решив, что ни цепи, ни замки, ни решётки меня не удержат.
====== Глава 18. В гаремах нет плохих танцоров ======
Гордо перекинув свободный конец простынки через плечо, я последовал в кольце Стражников в мою новую тюрьму, твёрдо решив, что ни цепи, ни замки, ни решётки меня не удержат.
Меня вывели в коридор – тоже с красивыми тканевыми обоями – на этот раз яркого изумрудного цвета с позолотой, но на сей раз её было поменьше и в глазах не рябило. В коридор выходили двери многочисленных комнат, деревянные, отполированные, с искусной резьбой и небольшими окошечками в них, забранными серебряными решётками. Статуи стояли и в коридоре, но не беломраморные, а высеченные из розового камня, а посему весьма похожие на живых людей. Сексуальная тематика чётко просматривалась и здесь – парочки и тройнички сплетались в разных позах, ничем не хуже, чем на картинах в покинутом мною розовом кошмаре. За серебряными решётками я уловил блеск любопытных глаз, но ни звука, ни шороха не доносилось оттуда – видно, приказ Нинивиля все уже знали. Стражники тоже молчали, я хотел было затянуть для поднятия настроения что-нибудь… этакое, но шедший впереди Стражник зыркнул на меня так злобно, что я решил пока не дразнить гусей и дополнительно доработать свой репертуар.
К тому же я старался запомнить дорогу и изредка встречавшиеся нам пересечения коридоров. Так что некоторая смена антуража вблизи чёрных покоев для меня оказалась полной неожиданностью и навела на ещё более нехорошие мысли.
Во-первых, дверь была не резная деревянная, а кованая металлическая, конечно, для красоты и по ней были пущены искусно выкованные побеги каких-то растений, напоминавших плющ, но с крупными цветками, но сути это не меняло. Зараза Нинивиль явно поместил меня в самые неприступные покои во всём гареме. Во-вторых, статуи… Статуи, размещённые в нишах по обе стороны двери, были совсем уж нехорошей тематики. Первая скульптурная группа изображала обнажённого (само собой!) парнишку, стоящего на коленях со связанными за спиной руками. Огромный мускулистый мужчина… весьма хорошо оснащённый от природы… замер над ним, сжав в руке плеть. Ноги парня были помещены в специальные колодки, так что ни двинуться, ни как-то избежать ударов он не мог. К тому же скульптор оказался большим реалистом и несколько полос на спине были инкрустированы кроваво-красным камнем, так что создавалось полное впечатление, что парень истекает кровью после жестокой порки. Вторая скульптурная группа понравилась мне ещё меньше – связанный, как Рожественская индейка, парень лежал на спине с разведёнными ногами, а палач держал в руках что-то вроде огромного дилдо и собирался применить его по назначению. Кровавые полоски наличествовали и тут, кроме того, шею парня стягивала верёвка, не давая поднять голову и нормально дышать. Блядь, садизм какой-то… Это что это за пристрастия у казашшанской правящей семьи? Или это сделано специально для устрашения чересчур строптивых наложников, чтобы становились более покладистыми?
Однако долго раздумывать над этим вопросом мне не дали. Железная дверь отворилась, из комнаты шустрой стайкой вылетели несколько молодых парней, вся одежда которых состояла из белого передника и беленьких же носочков. Обувью им служили лёгкие сандалии, из всех прочих аксессуаров были ошейники с прикрепленными к ним подвесками. Так, понятно, это гаремные рабы или слуги… а, судя по тому, что Стражники проводили их довольно-таки плотоядным взглядами, ещё и постельные грелки для местных доблестных защитников отечества. М-дяя, куда я попал…
Внутри предназначенных мне комнат оказалось ожидаемо мрачновато. Общий колер действительно был черный – чёрные с серебром обои, черный, с редкими вкраплениями белых изящно изгибающихся линий, напоминавших арабески, полог над кроватью, тёмного дерева резные кресла, столик и скамья, чёрно-шоколадный мягкий ковёр, устилавший часть пола. Занавеси на окнах были, правда, серо-белыми, и это несколько сглаживало общий депрессивный колорит. Старший из Стражников жестом приказал мне сесть на скамью, а самый молодой защёлкнул у меня на щиколотках самые натуральные кандалы, соединенные серебристой довольно лёгкой цепочкой. Ту же процедуру проделали и с моими руками, в заключение на шею мне водрузили массивный, хоть и не тяжёлый ошейник, серебряным накладкам на котором возрадовался бы любой служебный доберман. На ошейнике, кстати, тоже было кольцо, а от ножки кровати змеилась довольно длинная цепь, на которую меня и посадили, как Шарика у будки. После чего старший достал из-за пояса длинный деревянный жезл и по очереди приложил его к защёлкам, отчего каждую из них на некоторое время окутало симпатичное радужное сияние, а кожу немного защипало, но это неприятное ощущение быстро прошло. После этого Стражники удалились, оставив меня сидеть на скамье и тихо охреневать.
Но охреневал я недолго, дверь снова отворилась, и вошли несколько слуг. Они, трудолюбиво пыхтя, волокли заказанный мной предмет искусства. Немного повертев головами, парнишки поместили статую в нишу рядом с кроватью и тоже вышли.
Стоило двери закрыться во второй раз, я вскочил со скамьи и попытался выяснить оставленные мне Нинивилем степени свободы. Выяснилось, что не могу подойти ни к окну, ни к двери вплотную, так, чтобы посмотреть или подать знак. Я мог перемещаться свободно по кровати, доходить до столика и заходить в маленькую дверь с другой стороны кровати, задёрнутую занавеской. За дверью обнаружилась приличных размеров купальня и то, что могло в этом мире сойти за унитаз. Вот до него я дойти ещё мог, а прелести купания оставались для меня недоступными. Пиздец, товарищи. Похоже, поганец Нинивиль предусмотрел всё, чтобы я свободно мог разве что дышать. Кстати, рядом с первой небольшой дверцей была ещё и вторая, но вот подойти к ней я уже не мог. Да и цепи на руках и ногах сильно мешали передвижению – чтобы пройти вперёд, я вынужден был делать мелкие семенящие шажки, следя, чтобы цепочка не запуталась, а я сам не грохнулся носом в ковёр. Унизительно донельзя.
И я уселся в кресло, рассматривать цепи и лелеять планы страшной мести. Злость мешалась во мне с сочувствием к обитателям этого местечка, запертым за красивыми серебряными решётками. Хотя… может, им такое и нравится?
Я стал внимательно разглядывать свои оковы – может быть, удастся как-то сбить замки или расковырять цепи? Не зря же на меня не действует магия этого мира? Но тоненькие с виду цепочки оказались на диво прочными, а расковырять замки мне оказалось попросту нечем. Ничего острого, колюще-режущего, даже случайно оставленной где-нибудь в уголочке вязальной спицы в пределах моей досягаемости обнаружить не удалось. Я уселся на мягкий ковёр перед статуей и стал жаловаться моему молчаливому мраморному слушателю на свою злую судьбу. Жаловался я долго, обстоятельно и подробно, время от времени отвлекаясь на то, что стоило бы сделать с Нинивилем за такую подставу. Статуя внимательно меня слушала и, естественно, молчала, хотя мне показалось, что её выражение лица сменилось с просто грустного на сочувственное. А потом произошло то, отчего я немужественно взвизгнул и взлетел на кровать бабочкой. Мраморный юноша мне подмигнул, типа: не расстраивайся, всё наладится.
Я потряс головой и вновь воззрился на статую. Нет, показалось. Юноша стоял неподвижно, с тем же самым грустным выражением лица и живущей в уголках рта улыбкой. Вспомнив и проговорив шёпотом большой Петровский загиб, я немного успокоился. Бля, нервы всё, нервы. Статуи подмигивать не могут. Стоп. А статуя Аллира в Храме? А что, если этот юноша… ну я не знаю, заключённый в эту оболочку могущественный маг древности? Представляю, чего бедолага навидался, стоя в Розовых покоях… Но если это так… Может, его можно как-то… активировать? Что там делал жрец, чтобы оживить статую Аллира? Кристалл… Точно, кристалл, один из Семи Звёзд. А у меня ничего похожего не наблюдается. Нет, вот я дурак, чем устраивать сцены с истериками, нужно было сначала в шкатулочку посмотреть – а вдруг там что-то полезное и ценное обретается? Поведав эту мысль статуе, я стал напряжённо наблюдать. Но нет, никакого движения на сей раз я не уловил. Значит, глюки… Жаль. А какая шикарная гипотеза была…
Но тут дверь вновь отворилась. Блин, вот не дают подумать спокойно. Не Чёрные покои, а проходной двор какой-то. Все, кому не лень, шастают и думать мешают. Я хмуро посмотрел на вошедшего, готовясь высказать ему своё «фи» по поводу отвлечения меня, любимого, от напряжённой умственной деятельности… и все слова застряли у меня в глотке. В дверь вошёл молодой парень с подносом, уставленным мисками, мисочками и кувшинчиками, распространявшими вкусный запах еды и чего-то, сильно напоминавшего кофе, только со сладкой апельсиновой ноткой. Желудок мой тут же откликнулся на эти запахи и заурчал, но сам я… сам я был в шоке.
Парень был одет, вернее, раздет так же, как и прочие гаремные слуги – белый передничек с рюшечками, прикрывающий причинное место, белые носочки с лёгкими сандалиями. И фигура у него была вполне себе неплохая… Но… всю спину, ягодицы и часть бёдер уродовали рубцы – старые, зажившие, почти белёсые. Одну половину лица парень прикрывал волосами, но я успел увидеть выжженный глаз и рубец, спускающийся на щёку. Одного этого хватило бы, чтобы меня затрясло, но этим список увечий парня не закончился. На правой руке у него не хватало мизинца, на левой были вырваны ногти, а на груди явственно сплетались в какой-то странный рисунок синеватые пятна, словно ожоги от кислоты. За что так можно обойтись с живым человеком? Что такого ужасного совершил этот парень, чтобы заслужить такое наказание? Я с ужасом воззрился на жертву каких-то неведомых мне местных обычаев, а тот молча расстелил на столик белоснежную салфетку и ловко его сервировал, жестом пригласил меня к столу и поклонился. А, заметив ужас на моём лице, только грустно улыбнулся и кивнул головой: мол, вот какой страшный.
Я медленно сполз с кровати и тихо спросил:
– Кто ты?
Парень поклонился ещё раз, показал сначала на себя, потом на меня и снова поклонился. До меня стало доходить…
– Ты мой слуга?
Кивок, поклон.
– И ты не можешь говорить?
Кивок, поклон.
– Но почему?
Парень молча показал на свой ошейник, и я увидел, что он отличается от моего. Точнее, ошейников было два. Второй охватывал шею парня очень плотно, казалось, просто врос в неё.
– Эта штука мешает тебе говорить?
Кивок, поклон.
Эти поклоны начали меня раздражать, и я сердито сказал:
– Не надо мне кланяться. Я тут пленник.
Кивок, затем парень сделал жест, показывая на свои шрамы, и поклонился.
– Ты должен вести себя так, чтобы тебя не наказали?
Кивок, поклон. Блядь, я тут точно чокнусь!
– Что же с тобой произошло? – задумчиво протянул я, но парень только вздохнул, помотал головой и ещё раз показал на свой ошейник. Мол, рассказал бы, да не могу.
– Могу просветить, – неожиданно произнёс насмешливый голос. – А ты ешь, Тэмми, ешь. Силы тебе ещё понадобятся.
Я некоторым удивлением посмотрел на стоящего в дверях Раафана. Вот этому козлу что тут надо? А тот улыбался радостно, как пьяный одиннадцатиклассник в выпускной вечер, и явно горел желанием наговорить мне гадостей. Ладно, посмотрим, кто из нас в этом больший спец.
– А тебе-то что здесь надо? – ехидно спросил я. – Или больше пойти некуда, бесплатно не даёт никто?
Парень в ужасе забился в угол, а Раафан подошёл ко мне и заметил:
– Думаешь, ты нужен Нинивилю целый и невредимый? Мне кажется, что твой болтливый язык стоит придержать. Могу поспособствовать.
– Да ты герой просто! – высказался я. – Угрожаешь скованному беспомощному человеку, у которого из всей одежды одна простынка. Ну, давай, способствуй.
– Хочешь стать похожим на него? – Раафан показал в угол.
– Не хочу, – спокойно ответил я. – Но добровольно прогибаться под вас, ублюдков, не буду. Ненавижу тварей, которые так людей ломают. Давай, зови, кто там у вас в этом гадюшнике за палача? Давно кровушки не пил, упырь?
Самое странное, что в этот момент я действительно ничего не боялся, хотя отчётливо себе представлял, каким могут быть последствия. Да что там представлять – эти самые последствия маячили передо мной, сжавшись в комок в углу и прикрыв голову руками. Но я не боялся. Инстинкт самосохранения то ли вырубился, то ли вообще помер. Я отчётливо понимал, что подписываю себе приговор, но остановиться просто не мог.
Но Раафан неожиданно улыбнулся совсем другой улыбкой, словно стерев с лица гадкую ухмылку, и приложил палец к губам, призывая меня к тишине.
====== Глава 19. Знаете, что в поп-певцах главное? Они и ртом поют точно так же! ======
Но Раафан неожиданно улыбнулся совсем другой улыбкой, словно стерев с лица гадкую ухмылку, и приложил палец к губам, призывая меня к тишине. От неожиданности я замолчал, а он прошептал еле слышно, одними губами:
– Я попытаюсь помочь тебе. Тише.
Я с изумлением посмотрел на этого, как я полагал до сих пор, верного союзника Нинивиля, а он прежним громким голосом скомандовал сжавшемуся в комок парню:
– Подойди сюда, Ильг. Этот глупый Тэмми, похоже, плохо рассмотрел тебя.
Парень покорно приблизился, Раафан приказал ему убрать волосы с лица, и я невольно охнул. Когда-то Ильг был красив, очень красив. И этот контраст между чистой и гладкой правой половиной лица и изуродованной левой делал его вид ещё ужаснее.
– Можешь отойти, – снова скомандовал Раафан, и парень, воспользовавшись этим любезным разрешением, вновь забился в угол, а Раафан обратился уже ко мне:
– Это бывший фаворит Правителя Айайоля. Сын очень знатного и могущественного человека. Повелитель доверял ему, а он… он обманул его доверие.
– И каким же образом? – поинтересовался я с вызовом в голосе. Ильг понравился мне, не верилось, что парень способен на что-то дурное.
– Его отец очень хотел добиться власти. Он специально подсунул младшего сына в постель Правителя, чтобы тот мог влиять на его решения. Но Ильг не стал этого делать, да и не смог бы при всём желании. Правитель Айайоль слишком хитёр, умён и осторожен, чтобы прислушиваться к тому, что болтают постельные грелки. Тогда отец Ильга, чей род пресёкся, а имя не упоминается более среди благородных, организовал заговор против правителя. Заговор был раскрыт, конечно же… Но это дурачок Ильг вместо того, чтобы спокойно отсидеться в гареме, известил своего отца о провале заговора. Как он говорил, чтобы спасти свою мать, младших братьев и сестру, которые по возрасту были ещё совсем юными и никакого участия в заговоре не принимали.
– И что? – прошептал я, предчувствуя, что сейчас грядёт какая-то пакость, и Раафан не обманул моих ожиданий.
– Один из братьев успел бежать, прихватив с собой маленькую сестру. Двое других, отец и мать были схвачены Стражами. Повелитель милосерден, и казни после долгих пыток подвергся только сам заговорщик, его малолетние сыновья были отправлены в Храм, где стали Цветами Любви, а их мать – в Дом Женщин, поскольку её детородный возраст ещё не вышел. Предателя же, которого полагалось казнить, Правитель Айайоль тоже пощадил. Но он присутствовал при смерти своего отца с начала и до конца, а она длилась три дня, а потом его сначала отправили в казармы Стражи, а после трёхдневного пребывания там лишили его красоты и поистине прекрасного голоса, раньше Правитель любил слушать его пение… Все думали, что парень умрёт, однако он выжил, Правитель же милосердно оставил его слугой в гареме в назидание прочим.
Вот тут я и охуел. С моей точки зрения парень был не виноват абсолютно ни в чём, ведь нельзя же винить человека за то, что он желает спасти собственную семью. И такое жестокое наказание…
– Похоже, что Лотар был прав, – зло прошипел я, – гены предателей и садистов просто не должны передаваться по наследству.
– Помолчи! – шлёпнул меня по щеке Раафан. – Ты сейчас договоришься до смертного приговора, а когда его будут приводить в исполнение – позавидуешь Ильгу. Слушай меня внимательно, Тэмми. Когда придёт Нинивиль – ты спокойно выпьешь его зелье и подставишь ему задницу…
– Про задницу мы не договаривались! – ехидно заметил я.
– А что, по-твоему, зачатие происходит по воздуху? – парировал Раафан. – Это подразумевалось само собой. Не перебивай. Нужно выиграть время. Мне нужно несколько дней, чтобы подготовить твой побег.
– И все эти несколько дней меня будут иметь во все щели и поить какой-то отравой?
– Потерпишь, если хочешь вообще выбраться отсюда! Нинивиль в любом случае не оставит тебя в живых, каким образом бы ни увенчался эксперимент! Ничего личного, просто неужели ты так наивен, что считаешь, что будущий Наследник сможет отпустить того, кто узнал так много?
Я лишь хмыкнул. Слова Раафана совпадали с моими собственными выводами, но… Ему-то какой профит рисковать головой, устраивая мне побег?
Именно об этом я и спросил нежданного союзничка прямо в лоб. И мне не понравилась его реакция. Глаза забегали, и, хотя лицо его осталось невозмутимым, а голос прежним, я понял, что Раафан не говорит мне правды, и что до свободы я могу не дожить в любом случае.
– Понимаешь, – произнес Раафан, – твой совет, данный Нинивилю, весьма хорош. К тому же, между нами говоря, Лилиналь, отец Нинивиля, совсем спятил. Его зелье непригодно ни к чему, а результаты опытов просто подделываются. Никто из мужчин ещё не забеременел, так что нечего бояться. Поэтому многие из лхашшей считают, что пришла пора перехода власти к другой династии. Остаётся только уговорить Нинивиля, но он упёртый. Пусть немного позабавится с тобой, убедится, что зелье не действует, тогда и устроим тебе побег.
– Вообще-то я не игрушка, – холодно произнёс я, – но вы все, знатные и благородные, обладаете непохвальным свойством забывать о чувствах других людей. Так давай же поспорим, Раафан, что выберусь отсюда живым и невредимым и без твоей помощи, да ещё и прихвачу то, что мне дорого.
Раафан покрутил пальцем у виска и заметил:
– Похоже, склонность к самоубийству у тебя в крови. Не буду я с тобой спорить.
– Боишься? – вложив в свой голос всю врождённую и благоприобретённую вредность, заявил я. – Ну да, вы ж, благородные, все такие – сильны только слабых мучить. А как поспорить и отвечать за свои слова – так сразу в кусты.
– Ах ты ж… – замахнулся на меня Раафан, но вовремя удержался и протянул руку:
– Хорошо. Поспорим. Но если ты проиграешь… Я попрошу Нинивиля подарить тебя мне, и, уж поверь, твои знания о постельной гимнастике значительно пополнятся. Как и о наказаниях.
Я проигнорировал эту подколку, и пари было заключено. Теперь оставалось надеяться, что всё сработает, как надо. Только вот не сообразил я поспорить, что Нинивиль вообще не сможет меня трахнуть. Блин, вот же ж… Неужели всё-таки придётся терпеть?
Между тем Раафан ехидно усмехнулся и сказал:
– Раз уж ты отказываешься слышать умные речи, и не внимаешь никаким увещеваниям, мне больше здесь нечего делать. Жди, скоро придёт Нинивиль с зельем. И пусть твоя задница побережётся – Нинивиль бывает жесток, когда увлекается… процессом.
– И тебе здоровья и счастья, – не удержался я.
Раафан только зло фыркнул и покинул комнату. Я же с удовольствием приступил к совсем недурственному обеду, но, слопав пару мисочек какой-то вкуснятины, вспомнил про Ильга.
– Иди сюда, – позвал я парня. Тот покорно вылез из своего угла и подошёл ко мне, глядя с явным сочувствием.
– Угощайся! – быстро сказал я, подвинув парню половину мисочек. – Мне всё равно столько не съесть, а эти уроды точно не обеднеют, если ты уснёшь сытым.
Тот сначала отказывался, но я ж умею уговаривать. Так что мы уничтожили всё принесённое совместно, и я решил порадовать обитателей гарема очередным концертом. Ильг бодро потащил грязную посуду обратно на кухню, а я откашлялся, поправил цепи и поинтересовался у самого себя:
– Так на чём нас прервали в прошлый раз? Начнём сначала!
И живенько так затянул:
– Как-то вечером патриции
Собрались у Капитолия,
Новостями поделиться и
Выпить малость алкоголия…
Не вести ж бесед тверёзыми?
Марк-патриций не мытарился…
Пил нектар большими дозами
И ужасно нанектарился!
Так, кажется, в коридоре послышалось какое-то шебуршение. Продолжаем.
И под древней под колонною
Он исторг из уст проклятие:
– Я, говорит, с почтенною Матроною,
Разойдуся скоро, братия!
Она спуталась с поэтами,
Помешалась на театрах,
Так и шастает с билетами
На заезжих гладиаторов!
Я – кричит – от бескультурия
Скоро стану истеричкою!
В общем, злобствует, как фурия,
Поощряема сестричкою.
Я нарушу все традиции –
Ведь мне не справиться с обеими!
Опускаюсь я, патриции!
Дую горькую с плебеями…
Шум в коридоре немного усилился, и в покои влетел Ильг. Он возбуждённо махал руками, явно пытаясь донести до меня какую-то мысль. А я что? Я ничего. Пожар в бардаке во время наводнения – моё любимое состояние души. Кушайте, не обляпайтесь.
Я ей дом оставлю в Персии –
Пусть берёт сестру-мегерочку,
А на отцовские сестерции
Я заведу себе гетерочку!
Пусть гетеры и безнравственней,
Но они не обезумели!
У гетеры пусть всё явственней,
Зато родственники умерли!
Затем я сделал несколько движений в стиле «турист, укушенный муравьями в зад», что должно было изображать соответствующее танцевальное оформление. Ильг, таращившийся на меня с глазами размером с блюдца, сполз по стенке, издавая странные звуки. Я сначала испугался, а потом понял, что парень… смеётся? Смеётся впервые за долгое время? Нет, пение и танцы – явно моё призвание! И я сделал ещё несколько па, талантливо изображая лебедя, перекушавшего конопельки, и закончил, эпично вытянув руки вперед, словно указывая на статую в нише. Чесслово, случайно вышло.
Так сумею веселиться и
Из запоя скоро выйду я!
… И пошли домой патриции,
Марку пьяному завидуя!*
Ильг уже загибался от хохота, и тут кто-то задал мне вопрос:
– Вот интересно, малыш, какая у тебя мечта?
– Стать командиром израильского спецназа «Дувдеван».** Да, видать, не судьба, – незамедлительно огрызнулся я, оглянулся, и только тут до меня дошло, что кроме нас двоих с Ильгом в комнате никого нет. А Ильг не мог ничего спросить по определению. Я снова бабочкой взлетел на кровать, а мгновение спустя ко мне присоединился Ильг.
– Это кто сказал??? – вот ни капельки не дрожащим голосом поинтересовался я.
– Я, – хмыкнул неведомый голос. – Твоё… хм… своеобразное пение может и мёртвого поднять, за что тебе огромное спасибо.
Статуя???
Пиздец, сказал отец, и дети ложки побросали…
А тем временем у ворот, ведущих в столицу Казашшана, встретились брат расследователь и безутешные от потери Сайма Тэмми. И они намеревались освободить Предназначенного любой ценой.
*Песня Владимира Высоцкого.
«Дувдеван» («вишня») – известно также как Unit 217. Основная цель – точечное уничтожение или арест террористов на палестинских территориях с помощью внешнего перевоплощения в арабов (Йехидат Мистааравим – подразделение псевдоарабов).
Примечание автора: Кошкозмей, не злись! Аццкие муки в следующей главе!
Примечание беты: Заразка аццких мук не хочет, но если они не над Сёмкой и его друзьями, то ладно.
====== Глава 20. Прошу утерянную невинность считать недействительной. ======
– Это кто сказал??? – вот ни капельки не дрожащим голосом поинтересовался я.
– Я, – хмыкнул неведомый голос. – Твоё…хм… своеобразное пение может и мёртвого поднять, за что тебе огромное спасибо.
Статуя???
Да не может такого быть!!! Видно, у меня точно от всех переживаний глюки начались. Нехилые такие глюки. Со слона размером. Я внимательно глянул на статую. Выражение лица каменного юноши изменилось, теперь он смотрел на меня с ехидной улыбкой, к которой примешивалось что-то ещё, мне непонятное. Прижавшийся ко мне Ильг дрожал мелкой дрожью, и я спросил:
– Ты слышал то же самое, что и я? И ты тоже видишь, что лицо статуи… изменилось?
Ильг торопливо закивал, и я немного успокоился. Одинаковых глюков у двоих одновременно быть просто не может, значит… Значит, статуя и в самом деле… говорит? Бред бредовый. Стоп. Я ведь уже видел статую Аллира в Храме, которая ещё и не такое выделывала. Что ж я сейчас так торможу-то? Интересно, у нас в родне были эстонцы? Эх, жаль, маму с папой уже не спросишь…
Мой каменный собеседник продолжал между тем ехидно ухмыляться, а затем выдал:
– Да не парься ты! Этак мозги через уши вытекут. Ну да, я статуя. Да, говорящая. Что такого?
– А ты вообще… кто? – поинтересовался я.
– Эээ… можно сказать, что маг. Ты можешь называть меня Артол.
– Понятно. Я – Сайм, а это – Ильг. А как ты стал статуей, Артол?
– Просто, – нахмурился юноша. – Меня заключили в неё во время Последней войны.
– Понятно. Тебя так наказали за то, что служил Богу Лотару?
– Не совсем так, но в целом верно, – уклончиво ответил юноша. – И ты смог разрушить древнее заклятие.
– Интересно, как? – удивился я. – Ведь я же не маг.
– А это и неважно. Ты рождён не под этим небом, не под этим солнцем, а значит, на тебя не действует местная магия.
– Ну да, я в курсе, – отозвался я.
– Но главное не в этом, – терпеливо продолжил Артол, – вероятно, само твоё присутствие способно разрушать заклятья. Во всяком случае, я начал освобождаться, когда ты спел свою песню. И теперь твёрдо намерен покинуть это гадкое место.
– Лично я с тобой только солидарен. Но как? Мне могут помочь мои друзья, но я не хочу сидеть сложа руки. У тебя есть какие-то предложения?
Статуя вздохнула:
– Знаешь, я стоял в этих покоях бесконечно долго. И ты даже представить себе не можешь, чего я за это время навидался. Владыки Казашшана в большинстве своём были весьма безжалостны к своим живым игрушкам и не способны на искренние чувства. Сколько я видел девушек и юношей, которые были попросту замучены Правителями, их родственниками и Наследниками… По разным причинам… И теперь мне хочется убраться отсюда, но я не могу этого сделать. Моих сил ещё недостаточно.
– А когда они у тебя появятся?
– Мне нужно несколько дней… И твое присутствие рядом обязательно.
– А это ещё зачем? – подозрительно спросил я.
– Вероятно, от того, что ты снял заклятие, я чувствую, что твоё присутствие возвращает мне прежние силы. Но они пополняются не так быстро, как хотелось бы мне. Поэтому нужно несколько дней. Если появятся твои друзья – хорошо. Если же нет – мы сможем уйти, громко хлопнув дверью.
– Мы заберём Ильга, – спокойно сказал я, не спрашивая, а утверждая.
– Конечно, – кивнула статуя, – конечно. Мне приятно, что я смогу спасти хоть кого-то. А стоит мне покинуть гарем и вообще столицу, мои силы будут восстанавливаться куда быстрее. Думаю, что я даже смогу исцелить этого юношу, и он станет ещё краше прежнего. Но это – после. Сначала нам всем нужно убраться отсюда.
– А ты знаешь, что ждёт меня лично в эти несколько дней? – мрачно спросил я.
– Знаю, – вздохнул Артол. – И меня это весьма печалит. Но я пока не смогу помочь тебе. Прости…
– Тебе не за что извиняться, – фыркнул я. – Это ведь не ты собираешься опаивать меня какой-то гадостью и насиловать.
Статуя опустила голову и тихо сказала:
– Я должен сказать тебе. Не пей зелье. Делай что хочешь, но не пей. Для тебя оно может оказаться смертельно опасным. А меня весьма огорчит твоя гибель. Кроме того, если ты умрёшь, я вновь стану статуей. Так что ты должен беречь себя.
– Ну, ты зараза… – с некоторым восхищением протянул я.
– Прости… – совсем сник Артол, – я могу только твёрдо обещать, что все, кто тебя обидит, горько пожалеют об этом, когда ко мне вернутся мои силы. А сейчас, прости, я больше не могу говорить.
И статуя замерла в прежней позе, вновь став гладким холодным камнем.
Ну, бля, пиздец. В графе «семейное положение» впору писать – «безвыходное». Получается, что при любом раскладе мне не избежать насильственного секса во всех его проявлениях. Нет, я не боюсь, большой уже мальчик и в курсе, какая палочка в какую дырочку запихивается. Просто… противно. Я так не хочу. Это… это… это всё равно, что лабораторную мышь оплодотворять! Тютелька в тютельку и никакого удовольствия.
И даже не изнасилование самое противное. Переживу. Вон, над Ильгом вообще три дня издевались – выжил же как-то… Самое противное – это то самое зелье. Да и Артол сказал, что мне его пить не стоит. Откидывать тапки во имя чистоты эксперимента мне как-то не хочется. Что ж делать-то?
Я задумчиво окинул взглядом интерьерчик. Единственное, что на данный момент пришло мне в голову – это сделать вид, что я пью гадкое зелье, а самому незаметно куда-нибудь его выплеснуть. Только вот… куда? Здесь прям такой минимализм, что грустно делается. А что если…
