Текст книги "Золотой петух. Безумец"
Автор книги: Раффи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)
– Кто они? – спросил Вардан.
– Молодые горцы. Ну, я пошел.
Вардану хотелось еще о многом расспросить Мелик-Мансура, но тот уже исчез. Айрапет и Апо были совершенно ошеломлены этим загадочным незнакомцем. Вардан сообщил им все, что ему было известно о нем, и братья прониклись уверенностью, что этот предприимчивый чужак спасет Салмана.
Они встали и направились домой.
Сако и Его, посланные стариком Хачо, чтобы предупредить Вардана о том, что домой ему возвращаться небезопасно, проведя весь день в бесплодных поисках, так и не нашли его.
– Дела плохи, – сказал Сако. – нам надо быть начеку, чтобы нас не поймали, а то, если наш господин попадет в беду, некому будет выручить его.
– Я тоже так думаю, – ответил Его.
Оба товарища решили держаться подальше от дома старика Хачо.
Глава тридцатая
Была уже поздняя ночь, когда Айрапет, Вардан и Апо вернулись домой. Ничего не подозревая, они вошли во двор, и тотчас за ними захлопнулись ворота. Два солдата сторожили у входа. Офицер с остальными солдатами находился в ода. Во дворе слонялось несколько стражников, которые, словно охотничьи собаки, вынюхивали, чем бы поживиться.
Невестки Хачо прятались у соседей и родственников. Если на крестьянина сваливается беда и в его доме появляются солдаты – женщин отсылают из дома.
Вардан и его спутники в первую минуту не поняли, что означает эта толпа стражников во дворе, так как постой солдат в доме старосты, так же как и в доме любого армянского крестьянина, был в этих краях обычным явлением. Всякий раз, когда крестьянин принимал у себя подобных «гостей», он вынужден был своих невесток, жену и дочерей выпроваживать на ночь к соседям, чтобы оградить их от посягательств посетителей, если, конечно, они были столь милосердны, что не приставали с ножом к горлу, требуя, чтобы женщины им прислуживали.
Завидев Айрапета, один из братьев сердито набросился на пего:
– Ты видишь, какую беду накликал на нас этот «шут»? Теперь нам придется держать ответ перед канцелярией… Я в первый же день хотел вышвырнуть его, но ты помешал мне, дьявол этакий!.. Иди теперь и отвечай за него!..
Айрапет промолчал, он понял, что брат ругает его за Салмана, и понял, какая стряслась беда…
– Эх, парень, попали мы с тобой в западню, – усмехнулся Вардан, – этого еще недоставало!
В ту же минуту их окружили стражники и повели в ода.
Томаса-эфенди там не было. Отдав необходимые распоряжения, он отправился в гости к сельскому священнику. В ода находились старик Хачо и офицер. У дверей дежурили солдаты.
Войдя в комнату, Вардан, не дожидаясь приглашения офицера, уселся рядом со стариком Хачо. Айрапет и Апо остались стоять. Находя поведение Вардана дерзким, офицер презрительно спросил у него:
– Откуда вы родом, армянин?
Словно «армянин» прозвучало у него, как брань.
– Из России, – с трудом сдерживая гнев, ответил Вардан.
– По какому делу вы сюда прибыли?
– Я занимаюсь торговлей в этих краях.
– А пропуск у вас есть?
– Был, но я его потерял.
– Это легко проверить: скажите, через какую таможню вы проезжали, у них должна быть запись.
– Я контрабандист, а люди моей профессии избегают таможни. Если уж говорить начистоту – у меня и вовсе не было пропуска.
– Контрабандист – это еще полбеды, но вы обвиняетесь в другом преступлении.
– В каком?
– В шпионаже.
– Вот как! Это вам, наверное, сообщил Томас-эфенди?.. Ну конечно, как не поверить такому правдивому человеку! – насмешливо заметил Вардан.
– Это не важно, кто сообщил, – ответил офицер с профессиональным хладнокровием. – Время сейчас военное, и мы всех подозрительных лиц высылаем из Турции. Утром вас доставят в уезд, и паша лично займется вашим делом.
– Зачем же вы тогда меня допрашиваете, если на это у вас нет полномочий? Ваше дело было арестовать меня. Но так уж у вас заведено: здесь даже последний стражник и тот вершит суд и расправу.
Офицера передернуло, но он промолчал и велел солдатам взять Вардана под стражу. Тот не оказал никакого сопротивления.
Когда Вардана увели, офицер, указывая на Айрапета и Апо, обратился к солдатам:
– Ну, а с этими разговаривать нечего, оба они виновны, возьмите их под стражу.
Старик Хачо был словно в каком-то дурмане, все происходившее казалось ему сном. Значит, эфенди обманул его! Неужели все это только одна видимость?
Вардана, Айрапета и Апо отвели и заперли на ночь в амбаре, в котором обычно хранилось зерно. Стены и пол в амбаре были сложены из камня и обмазаны глиной, чтобы ни одна мышь не могла пробраться туда. Узкие окна были заделаны железной сеткой, предохранявшей от птиц. На одну ночь этот амбар мог служить надежной тюрьмой. В одном из его углов тускло горела сальная свеча.
Айрапет и Апо молчали. Лица их выражали глубокое отчаяние и грусть. Они хорошо знали жестокость турецких правителей, которые по пустяковому поводу хватали людей или возводили на них ложные обвинения и, оклеветав невинного человека, стремились погубить его, особенно если это был армянин, да к тому же богатый. А на этот раз было достаточно поводов для обвинения. Но кто донес на них? Они терялись в догадках.
Вардан казался спокойным. Но его спокойствие напоминало море перед бурей.
– Я вам расскажу одну притчу, и вам многое станет ясным, – обратился он к товарищам. – Деревья донесли лесному царю, что в лесу появился враг, который их беспощадно истребляет. «А как зовут вашего врага?» – спросил царь. «Топор», – ответили деревья. «Из чего он сделан»? – «Обух у него железный, а топорище деревянное», – ответили деревья. «В таком случае это очень опасный враг, – сказал царь, – раз он из нашей породы».
Из нашей породы, – повторил, помолчав, Вардан, сделав особое ударение на слове «нашей». – Точно так же орудуют и наши враги, терзая нас, истребляя, превращая в рабов, разрушая наши дома. Есть среди армян люди, – начиная с самого ничтожного сборщика налогов вроде Томаса-эфенди и кончая армянским эмиром из Высокой Порты, – которые являются послушным орудием в руках наших врагов. В истории Армении немало тому примеров. Всякий раз, когда наша страна и наш народ попадали под власть чужеземцев, – это было делом рук армянина. Когда свергали армянского царя и вручали скипетр чужеземцу – это также было делом его рук. Когда изгоняли армянского царя и раскрывали ворота столицы перед его врагом – это было делом рук армянина. Где бы вы ни увидели землю, обагренную кровью армян, их дома, преданные огню, и детей, угнанных в плен, – тут был замешан армянин. Где бы вы ни встретили вероотступничество, измену интересам нации и святой церкви – тут был замешан армянин. Словом, какое бы зло ни чинили нам враги, армянин был в их руках топорищем. Армянин сам своими руками подрывал устои нации, расшатывал ее священные установления. Зачем же перекладывать вину на других…
Оба брата с глубокой грустью слушали Вардана.
Айрапет спросил:
– Значит, конец нашим надеждам и наше дело погибло в самом зародыше?
– Я это предвидел. Наивно было бы ждать другого, – ответил Вардан. – Салмана тоже мучили сомнения, и он не был уверен в благополучном исходе. Я хорошо помню, с какой убежденностью он сказал мне однажды: «Пока освободительная идея не стала достоянием хотя бы части народа, одним ударом можно загубить все, если уничтожены носители этой идеи. Народ – другое дело, убить чаяния народа невозможно. Мы, – говорил он, – должны быть сеятелями, но не жнецами; жатву надо предоставить будущему поколению». Вот это и побудило его в последнее время взяться за строительство школ как самых необходимых и полезных учреждений. Салман не ставил своей целью восстание, его деятельность носила более мирный характер, – он занимался подготовкой. Однажды он сказал мне с радостной улыбкой, которая так редко появлялась на его холодном лице: «Вардан, мы беремся за дело народного просвещения, будучи сами непросвещенными. Нам еще многому надо научиться у народа. Народ – великий учитель. Сколько мудрости в народных пословицах. Вот послушай, – сказал он, – как народ выражает свое отношение к туркам: „Живи с собакой мирно, но палку из рук не выпускай“». И в самом деле, в этой пословице содержится мудрый совет: чтобы спастись от укусов врага, надо держать палку наготове. Вот почему Салман считал, что надо вооружить крестьян и подготовить их к самозащите.
Айрапет и Апо жадно внимали Вардану. Они забыли на время о своем горе, забыли об ожидавшей их печальной участи, занятые мыслями о судьбе своего народа. Они не раз слышали, как Салман говорил об этом, но только сегодня многое стало для них ясным.
Вардан оживился и говорил без умолку. Ему и раньше не раз случалось сидеть в тюрьме, и она всегда производила на него гнетущее впечатление, но сейчас он испытывал что-то похожее на удовлетворение. Он напоминал того осужденного, который перед казнью, исполнившись презрением к несправедливому миру, смеется над недальновидностью своих врагов и мысленно говорит: «Вот все, на что вы способны, – вы убиваете мое тело, но вы не можете уничтожить семена, посеянные мною в душе народа….»
– «Живи с собакой мирно, но палку из рук не выпускай», – повторил Вардан. – Это совершенно правильно, но от такой жизни человек становится дьяволом – таким, как я… Вы, друзья, еще по-настоящему не знаете меня, и так как, возможно, мы беседуем с вами в последний раз, мне хочется напоследок кое в чем вам признаться. Я из той породы людей, которые рано научились на зло отвечать злом. Не раз мои руки были обагрены кровью, но никогда это не была кровь невинного. Когда-то я был благочестивым, но из всего Ветхого завета заучил только одно: «Око за око». Когда я прочитал, что Моисей, пророк Иеговы, из любви к своему народу убил египтянина, который жестоко избивал еврея, и закопал его тело в песках Нила, мое сердце исполнилось ненавистью к нашим угнетателям. Когда я прочитал, что Моисей, пророк Иеговы, уничтожил целые племена, чтобы очистить обетованную землю от чужеземцев и заселить ее детьми Израиля, – я подумал, что и нам надо так поступить с турками, курдами и черкесами, которые захватили земли, доставшиеся нам от предков. Это тот же закон природы, о котором говорил Салман, когда приводил примеры из жизни растений: одни виды растений вытесняют и уничтожают другие и занимают их место.
Если мы не хотим погибнуть, нам надо научиться защищаться. Эта способность к борьбе за существование называется самозащитой. Салман считал своей главной целью воспитать в народе эту способность к самозащите. Я научился этому давно. Моралист сочтет меня безнравственным, скажет, что я дикарь, возможно священник заклеймит меня, но я все же буду вести себя так, как того требует жизнь. А когда не будет больше злых людей, когда христианское братство утвердится на земле, я стану очень добрым и обнимусь со своими врагами…
Так беседовали они до тех, пор, пока не догорела свеча и, затрещав, не погасла.
Глава тридцать первая
В то время как Айрапет, Вардан и Апо, сидя в тюрьме, философствовали, сетуя на несчастную судьбу своего многострадального народа, Томас-эфенди ужинал у сельского священника отца Марука. Он был в благодушном настроении, оживленно болтал и шутил.
Это был тот самый священник, который причинил столько хлопот Салману, а теперь, узнав об его аресте, проникся к нему жалостью. Впрочем, он сожалел не о том, что в лице Салмана общество потеряло замечательного деятеля, а просто сетовал на то, что пострадал еще один армянин. Священник был не злой человек, и если он поступал наперекор Салману и мешал ему, то только потому, что считал светское обучение делом греховным. Родился он в крестьянской семье, в детстве кое-как выучился грамоте в монастыре св. Иоанна; он обрабатывал землю, но хозяйство у него не ладилось; он обнищал и ушел в чужие края искать счастья. Не повезло ему и на чужбине. Одно время он был содержателем кофейни в городе Ване, но дела его там шли плохо, он нес убытки и спустя некоторое время без гроша в кармане вернулся в родную деревню, где, не находя других средств к существованию, сделался священником.
Кроме Томаса-эфенди, в гостях у священника был и сельский учитель – небезызвестный дьякон Симон, зять священника, считавший себя весьма просвещенным человеком (таким он слыл в глазах крестьян), но больше всего он гордился тем, что доводился зятем священнику.
Разговор шел о сегодняшних событиях в доме старика Хачо, повергших в ужас всю деревню и сильно встревоживших священника.
– «Осел воду возит, а кобылка хвостом машет», – продолжал эфенди, – так уж повелось на свете, так и будет всегда; то, что установлено богом, человек не волен менять. Одного бог создал господином, другого тружеником; один трудится – другой ест. Если не будет землепашца, не сможет прожить и тот, кого он кормит. Турки защищают нас своим мечом, а мы должны кормить их. Бог дал в руки турку меч, а армянину – заступ. Один не может заменить другого.
– Это верно, – поддакнул священник, перекрестившись, – то же самое говорит господь наш Иисус Христос в святом евангелии: без божьей воли даже листок с дерева не упадет и ни один волос не побелеет на голове человека. Все в руках божьих.
– Истинная правда, – подтвердил дьякон Симон, осеняя себя крестом.
Потом они заговорили о том, что война усугубила тяжелое положение крестьян. Священник, смотревший на обнищание деревни как на бедствие, затрагивавшее его личные интересы, жаловался, что налоги стали непосильными для народа, а доходность крестьянского хозяйства сильно упала. То немногое, что остается у крестьян, забирают курды, поэтому священника плохо вознаграждают за труды: свадьбы, крестины и похороны ему приходится совершать почти задаром. У него много должников, но они или обманывают его, или вовсе не платят, потому что им нечем платить. Впредь он дал себе слово: пока не получит вознаграждения, не будет больше ни венчать, ни крестить, ни хоронить. Он такой же человек, как и все, и тоже хочет есть.
– Батюшка, – сказал эфенди деловым тоном, – я знаю крестьян лучше вас. «Бог даровал крестьянину только душу, но и ту ему нелегко у него отнять. Только когда посланец бога, ангел с мечом, становится у изголовья крестьянина, он расстается с душой». Это должно служить нам назиданием. Если крестьянина не испугаешь «святой палкой», он не даст денег. Приготовьте список ваших должников, дайте его мне, я поручу это дело одному из моих стражников, и вы получите все сполна.
– Благослови вас бог, да продлит он вашу жизнь, – сказал священник, – список у меня уже готов.
– А ну-ка, прочтите его, послушаем.
Священник вытащил из-за пазухи пожелтевшие, засаленные, грязные листы бумаги, которые он постоянно носил при себе. Это была своего рода счетная книга. На четырех страницах крупными буквами, вкривь и вкось, были написаны фамилии должников. Поднеся бумаги к глазам, он попытался прочесть, но не смог и передал их грамотею Симону.
– Ну-ка, дьякон Симон, прочти, у меня глаза что-то плохо видят, – сказал он.
Дьякон Симон взял листы, откашлялся, почесал затылок, выпрямился и, поднеся их к лицу, начал читать заунывным голосом, словно тянул псалмы:
– «Крестил дочку хромого Мыко, он остался должен пять хуруш[47]47
Хуруш – мелкая турецкая монета.
[Закрыть]; девочка через неделю умерла – хоронил; теперь долг семь хуруш. Венчал сына Хло, он остался должен десять хуруш. Получил от него тридцать вязанок сена стоимостью три хуруша. Заболела жена Пано; ходил к нему на дом, читал три главы из евангелия для исцеления – он остался должен три хуруша. На крещенье, когда вынимали крест из воды, воспреемником был сын Сако. Барсо давал тридцать хуруш за это. Я сделал Сако уважение и сговорился за двадцать хуруш, – за ним осталось двадцать хуруш. Пообещал дать пшеницу во время молотьбы. Ходил, просил – не дал, свидетель посыльный…»
Эти подробные записи мало чем напоминали обычный счет; они скорее были похожи на хронику жизни священника за несколько лет. Записи были сбивчивые и путаные, но по ним можно было судить о занятиях сельского священника.
– Порядочный счет, – сказал эфенди, прерывая дьячка. Он не в силах был больше слышать его монотонное чтение. – Дайте мне эту бумагу, батюшка, и я заставлю расплатиться всех ваших должников. Вот у меня был случай с крестьянами Н…ской деревни. Они тянули с уплатой монастырского налога; преосвященный пожаловался мне. Я в тот же день велел собрать все недоимки и получил его благословение.
Священник считал настолько естественным такой способ взимания долгов, что не только не отклонил предложение эфенди, но, наоборот, поблагодарил его, призвав на его голову благословение.
Но почему сборщик налогов взялся оказать священнику такую услугу? Ведь бескорыстие было ему чуждо. Что же вынудило его прикинуться добряком и даже пообещать не удерживать с него десятой части, которая обычно шла в пользу казны?
– Да благословит вас отец Авраам, пошли вам бог здоровья, – сказал священник в ответ на это обещание эфенди.
Точно такой же список должников хранил у себя за пазухой и дьякон Симон, его должниками были ученики; и он тоже загорелся желанием передать в руки эфенди свой список. Но священник, угадав его намерение, шепнул ему на ухо:
– Пусть сперва соберет мои долги, а потом твои.
Семья у отца Марука была небольшая. После смерти единственного сына на его попечении остались невестка и двое внучат, которые жили вместе с ним. Сам он давно лишился попадьи и жил вдовцом.
Подав ужин гостям, его невестка, озабоченная болезнью младшего сына, подошла и села возле постели больного ребенка. Грустно глядя на его воспаленное лицо, она гладила горячие ручонки сына и с тревогой прислушивалась к его тяжелому дыханию. Мальчик был очень похож на отца, и это служило ей большим утешением после смерти горячо любимого мужа.
Она была так удручена болезнью ребенка, что не слышала, о чем говорили за столом.
Обрадованный обещанием эфенди, священник решил повеселиться на славу и велел невестке подать еще водки и приготовить мазу[48]48
Сладкое блюдо из сухих фруктов. (Прим. автора.)
[Закрыть]. Хотя они уже поужинали, но по местному обычаю полагалось в честь почетного гостя после ужина подать выпивку. Священнику пришлось дважды повторить свою просьбу, прежде чем невестка поняла, что он обращается к ней. Водка всегда была в изобилии в доме священника, и она наполнила бутылку; но как приготовить «мазу», когда нет сахару? Признаться в этом ей было неловко в присутствии гостей. Она решила пойти и занять сахар у соседей.
На дворе было очень темно. Лил дождь. Она вышла во двор и, шлепая по грязи, поднялась на плоскую кровлю своего дома, чтобы оттуда спуститься к соседу. В это время она услышала, что кто-то сильно стучит к нему в дверь. До нее донеслись угрозы, брань на турецком языке и приказание немедленно открыть дверь.
Было слышно, как из-за двери клялись, что у них никто не прячется.
Кто были эти люди, которые в такой поздний час ломились в дом армянина, и кого они искали?
Зуло – так звали невестку священника – совсем оробев, не решалась ни спуститься к соседу, ни вернуться домой и в оцепенении стояла на месте. Вдруг до ее слуха донесся какой-то шепот. Казалось, что кто-то, крадучись, поднимался на их кровлю.
– Тише, Степаник!..
– Куда мы идем, Сара?
Зуло узнала голоса, и страх ее рассеялся. Она поняла, что несчастные спасаются бегством и нуждаются в помощи. Ей было уже известно, что произошло в доме старика Хачо. Она слышала, что его невестки прячутся у соседей. Теперь их, видимо, разыскивали, и Зуло понимала, с какой целью. Видимо, те солдаты, которые арестовали сыновей старика Хачо, и ломились сейчас в двери соседа Зако.
Сара и Степаник стояли на кровле дома священника и, словно затравленные козули, со всех сторон окруженные охотниками, не знали, в какую сторону им бежать, чтобы спастись. Дождь продолжал лить. Деревня спала глубоким сном. Полночь давно уже миновала.
В это время сверкнула молния и послышались раскаты грома. Вспышка молнии осветила Зуло, стоявшую на кровле. Степаник приняла ее за одного из своих преследователей и в страхе приникла к Саре. Зуло подошла к ним.
– Это я, не бойтесь, – сказала она.
– Ах, Зуло, это ты, – воскликнула Сара, вся дрожа. – Ради бога, спаси нас, спрячь где-нибудь, не то нас поймают и уведут!
Зуло была в замешательстве, она не знала, как ей быть. В доме у них находился подозрительный гость, да и священник вряд ли согласился бы приютить беглецов. Однако нужно было помочь этим горемыкам. Она хорошо знала, какое бесчестье их ждет, если они попадут в руки турецких солдат. Но в то же время она боялась взять на себя ответственность, укрыв «преступников», хотя все их преступление состояло в том, что они были женщинами. Понимая это, Зуло колебалась; и все же сострадание взяло верх над ее сомнениями, а близость опасности подсказала ей путь к спасению.
– Пойдемте, – сказала она, беря Степаника за руку.
Вдвоем с Сарой поддерживая обессилевшую девушку, они стали спускаться с крыши. В это время послышался сильный грохот – это турецкие солдаты выломали дверь в доме соседа.
Спустившись во двор, Зуло повела беглянок на сеновал и велела Саре и Степанику спрятаться в сене.
– Сидите здесь, я приду к вам, – сказала Зуло и, закрыв дверь на засов, ушла.
Из-за шума дождя ни священник, ни его гости не слышали, что происходило в соседнем дворе. Вернувшись, Зуло ничего им не сказала. Подойдя к священнику, она шепнула ему, что ходила к соседям, но они спят, и ей не удалось занять сахара.
– Я попробую поискать у нас, – сказал священник и, подойдя к шкафу, стал рыться в нем.
Томас-эфенди воспользовался удобным моментом и, подойдя к Зуло, шепнул ей:
– Ты сама лучше всякого лакомства, зачем мне маза!..
Дьякон Симон так захмелел, что ничего не слышал. Зуло, оскорбленная намеком эфенди, с негодованием ответила ему:
– Бесстыдник!
Армянка, неизменно терпеливая и кроткая, никогда молча не снесет оскорбления, затрагивающего ее честь.
Возмущенная Зуло отошла от эфенди и села возле постели ребенка. Он только что проснулся и лежал спокойно.
Увидев мать, он пожаловался;
– Мама, накажи Тороса, он отнял у меня бабки.
Торос был старшим сыном Зуло. Малышу, видимо, приснилось, что брат отнимает у него бабки. Мать успокоила ребенка:
– Погляди, моя радость, Торос вернул твои бабки, вот они лежат здесь.
Она достала из-под подушки бабки и дала ребенку. Он схватил их своими слабыми ручонками и стал играть. Обрадованная мать забыла о непристойной выходке эфенди, забыла обо всем, видя, что ребенку стало лучше. Но ее ждала новая неприятность. Священник после долгих бесплодных поисков в шкафу сказал невестке, что никак не может найти спрятанный там сахар. Зуло призналась, что взяла сахар, так как ей нужно было приготовить шербет для больного ребенка.
– Лучше бы ты напоила его отравой, – рассердился священник. – Разве ты не знаешь, что сахар я спрятал для гостей? Как же теперь быть?
Зуло ничего не ответила, но глаза ее наполнились слезами.
Отец Марук был по натуре добрым человеком, хотя иногда по невежеству мог причинить зло. Вдобавок ко всему и сан священника сделал его до известной степени черствым. Люди, которые постоянно соприкасаются со смертью, как правило, равнодушны к ней. Поэтому болезнь внука заботила отца Марука меньше, чем желание оказать гостеприимство такому почетному гостю, как эфенди, тем более что тот обещал собрать деньги с его должников.
– Мама, почему ты плачешь? – спросил ребенок, жалобно глядя на мать. – Не плачь, я хорошо себя чувствую.
Мать забыла о своем горе и вытерла слезы: ничто так не утешает, как ласка ребенка, его невинный лепет. Она вспомнила о Саре и Степанике. А что, если солдаты ворвутся к ним в дом и найдут беглецов, со страхом подумала она. А несносные гости и не думали вставать из-за стола. Зуло с нетерпением ждала, когда они уйдут, – ведь ей надо было пойти проведать беглецов. «Хотя бы узнать, чем кончилось у соседа», – с беспокойством подумала она.
Найдя какой-то предлог, она встала и вышла в смежную комнату, служившую чуланом. В этом чулане была большая щель, через которую они общались с домом соседа. Такие слуховые щели имеются во всех деревенских домах: через них подают сигналы, если случится беда. В домах, тесно примыкавших друг к другу, через такие щели можно было передать небольшой предмет или горящий уголек, если у соседа в доме нет спичек.
Стоя возле щели, Зуло видела часть дома соседа и слышала голоса:
– Вырежем вас, если не скажете!.. Куда они делись?.. Нам сказали, что они здесь… Куда вы их спрятали… говорите скорей… не то уведем ваших женщин…
Так угрожали турки. Сосед Зако валялся у них в ногах, заклинал и молил:
– Пусть небо и земля будут свидетелями, что их здесь нет… Не убивайте меня… Мой дом в вашем распоряжении, смотрите повсюду…
Это зрелище чем-то напоминало события пресловутого города Содома, когда безбожные жители обступили дом Лота, требуя выдачи гостей. Добросердечный хозяин молил их, чтобы они не трогали его гостей, и предложил взамен своих дочерей… Тогда Иегова, жестокосердный и мстительный бог, наказал людей за их грехи: огненным дождем испепелил он этот нечестивый город. Но армянский бог, свидетель еще больших злодеяний, оставлял зло безнаказанным.
Глядя в щель, Зуло слушала, дрожа всем телом. Вдруг раздались глухие удары, и она увидела, как повалился на пол сосед Зако. Огонь погас. Зуло слышала злобные голоса и крики: «Пощади… вай… отпусти!.. Не убивай… я умру. Куда ведешь…» Это были вопли женщин.
– Замолчи, негодная, – слышалось в ответ.
