Текст книги "Золотой петух. Безумец"
Автор книги: Раффи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)
Глава девятая
В стороне от дороги, ведущей из Эрзерума в Баязет, которая является единственным караванным путем в Персию, в глухом ущелье, на живописной зеленой поляне раскинулись шатры большого курдского племени. Табуны лошадей, стада овец и коров, которые паслись на близлежащих склонах, говорили о том, что это многочисленное пастушеское племя благоденствует.
Было уже совсем темно, когда Фатах-бек, глава этого племени, возвращаясь от старика Хачо, подъехал к ущелью со своим отрядом. В ночной мгле кое-где пылали костры; на них подогревалось молоко и варилась еда. Заслышав конский топот, собаки подняли разноголосый лай; послышалась протяжная перекличка пастухов, оповещавших друг друга о приближении всадников.
Из отряда бека им откликнулись, и пастухи, узнав знакомые голоса, сразу же успокоились. Бек направил свою лошадь к тому шатру, где помещался его гость – посланец эрзерумского вали. Это был пожилой турецкий чиновник, искушенный в разного рода плутнях. Одно время он был мудиром[26]26
Мудир – полицейский чиновник.
[Закрыть] в Ванском краю, но за беззастенчивое взяточничество был удален оттуда.
– Долго же вы заставили меня ждать, – сказал мудир, вставая с места при виде входившего бека, – я надеялся сегодня вечером распрощаться с вами.
– Клянусь шейхом, вы очень нетерпеливый человек, – засмеялся бек, – я, право, удивляюсь, как вы усидели девять месяцев в утробе матери. Я еще не успел насладиться вашим обществом, а вы хотите покинуть нас! Неужели вам так надоело мое кочевье?
– Нисколько, я очень приятно провел время, и если бы у меня была надежда попасть в рай – на что я не надеюсь, – я бы пожелал, чтобы этот рай был здесь. И все же я прошу вас рано утром отправить меня.
– Ладно, ладно, я знаком с характером османцев: они привыкли жить в своих зловонных городах и, развалившись на мягких подушках, с утра до вечера потягивать наргиле и попивать кофе. Наша пустыня, конечно, малопривлекательное место для вас. Признаться, я виноват, что не смог развлечь вас, но что поделаешь! Охоту вы не любите, верховую езду тоже, а в горах других развлечений нет.
Мудир с обычной турецкой любезностью ответил:
– Свет ваших очей мне дороже всяких развлечений. Я счастлив тем, что удостоился чести лицезреть вас. Но посудите сами, бек, ваш покорный слуга – человек зависимый, он не принадлежит себе. А вали приказал мне не задерживаться больше десяти дней.
– Я напишу вали и возьму всю вину на себя. Вы же знаете, что он считается со мной.
– Я знаю, что вы ему дороже глаз, ваше слово имеет для него цену жемчуга, он постоянно говорит, что среди предводителей племен нет вам равного, что вы преданно служите султану. Вали уже представил вас к ордену Меджидие первой степени[27]27
Меджидие первой степени – турецкий орден в честь султана Абдул-Меджида.
[Закрыть].
На мужественном лице бека появилась пренебрежительная улыбка.
– Я не люблю орденов и прочих побрякушек. Они больше к лицу женщинам.
– А что же вы любите?
– Золотые монеты.
– Они будут у вас, бек, вали к вам очень благоволит. Видите, он назначил вам жалованье, которое вы будете получать от казны за охрану границ и управление этим краем. Он удовлетворил вашу просьбу о том, чтобы здесь не было ни мудира, ни уездного начальника, и доверил вам всю полноту власти. В конце концов он всегда удовлетворял все ваши просьбы и никогда не пренебрегал вашими советами.
– Я благодарен вали.
Пока они так беседовали, слуги бека, сидя на земле возле шатра, вели совсем другие разговоры. Каждый рассказывал о своих подвигах; вспоминал, скольких он убил и ограбил, сколько похитил женщин…
– Осман украл столько овец, сколько у него волос на голове, – сказал Омар.
– А ты тоже хорош, – обиделся Осман, – ты похитил столько армянских девушек, сколько я овец.
– Шабан не жалует армянок, он говорит, что они слишком плаксивые, – подхватил третий.
– Это правда, – подтвердил Шабан, – до этих девчонок нельзя дотронуться, они как стеклышки, того и гляди разобьются. То ли дело наши девушки: крепки, как кремень, – брось их хоть в лапы зверю, они не заплачут, клянусь аллахом. Я не терплю женских слез.
– Это еще полбеды, – вмешался пожилой курд, – плохо то, что проклятые гяурки слишком преданы своей вере. Как вам известно, у меня в доме три гяурки, и, откровенно говоря, я не так уж часто их бью, – и все же замечаю, что они тайком молятся. Одно только хорошо, что работают они, как буйволицы, и не такие сони, как наши женщины.
– Эх, и хороши невестки у Хачо! – с жаром воскликнул юноша курд. – Если б он не был кумом нашему беку, я бы обязательно похитил одну из них.
Внезапно собаки подняли бешеный лай, послышалась перекличка дозорных пастухов. Слуги бека схватили ружья и побежали в ту сторону, откуда доносился шум.
В ночном мраке чьи-то голоса жалобно молили:
– Ради бога, отведите нас к беку, мы попали в беду…
Слуги бека подоспели вовремя, иначе собаки растерзали бы незнакомцев. По ночам было небезопасно приближаться к курдским кочевьям, – неосторожному грозило копье дозорного.
Когда незнакомцев подвели к шатру, где находился бек, при свете фонаря все увидели, что это были купцы и погонщики верблюдов. Кто был ранен в голову, кто в плечо, кто в грудь; раны у них были перевязаны, но кровь продолжала сочиться.
Услышав шум и голоса, бек вызвал слугу и спросил:
– Что случилось?
– Несколько купцов пришли к вам с жалобой; говорят, что их караван ограбили.
Бек смутился, улыбка исчезла с его лица, но, скрывая свое замешательство, он приказал ввести купцов.
– Удивительное дело, – обратился он к мудиру, – ничего подобного в моих владениях не случалось. Как могли их ограбить?
Бек имел привычку считать своей ту землю, где селилось его племя, хотя ни одна горсть этой земли не принадлежала ему: курды обычно, как цыгане, кочевали с места на место.
– Грабежи дело обычное, – спокойно заметил мудир, – Нет страны, где бы не было разбойников, даже в царстве божьем обитает сатана. В Эрзеруме не проходит дня, чтобы к вали не приходили с жалобой.
Бек, ободренный словами хитрого мудира, ответил:
– Поверьте, мудир, голова шейха тому порукой, я так зорко охраняю свои земли, что даже птица не может пролететь незамеченной. Удивляюсь, какой дьявол ограбил этих бедняг!
В шатер вошли купцы. Один из них, на вид менее пострадавший, чем другие, вышел вперед и сказал:
– Мы пришли поцеловать, прах твоих ног, бек. Бог на небе, а ты на земле. Помоги нам во имя любви к пророку. Мы бедные купцы. Наш караван ограбили, многих убили, остальные, как видишь сам, едва ли уже оправятся. У нас отняли все.
Тяжелораненые не в силах были больше стоять на ногах и, выйдя из шатра, уселись у входа.
– Где вас ограбили? – спросил бек.
– Недалеко отсюда, в горах. Нас заставили свернуть с дороги, погнали к глухому оврагу, там обобрали дочиста и, связав, бросили в яму. Все, что было у нас ценного, унесли, а остальное сожгли.
– В котором часу это было?
– Около полудня. Мы просидели в яме до вечера, а потом один из нас с божьей помощью развязал узлы и освободил остальных. Если б мы не выбрались оттуда, то умерли бы голодной смертью или же стали добычей хищников.
– Из каких вы мест, откуда шел караван и куда направлялся? – спросил бек.
– Твои слуги – персидские купцы. Караван принял в Трапезунде тюки, которые были доставлены из Константинополя на пароходе. Через Баязет мы направлялись в Персию. Путь из Эрзерума мы прошли благополучно, но здесь нас постигла беда. Караван вез ценные товары, и мы потеряли все.
– Клянусь шейхом, это небывалый разбой! – воскликнул бек, обращаясь к мудиру, внимательно слушавшему рассказ купца.
– А вы сможете узнать разбойников? – спросил в свою очередь мудир.
– Как их узнаешь? У разбойников на лицах были повязки. Нам они тоже завязали глаза. Мы успели только заметить, что это были курды.
– Сколько их было? – продолжал расспрашивать мудир.
– Около пятидесяти человек.
– В какую сторону они направились?
– Мы не видели, – я же сказал, что они завязали нам глаза, скрутили руки и бросили в яму.
– Хватит, – сердито вмешался бек, прерывая допрос мудира, – мне все ясно.
Потом он обратился к купцам:
– Теперь идите и отдохните. Если это курды из моего племени, я постараюсь их разыскать, и вы получите все сполна. Если же это были пришлые, я все равно их разыщу. Будьте спокойны. Я не допущу, чтобы в моем краю занимались разбоем.
Купцы поклонились беку и, выразив горячую благодарность, призвали на его голову благословение.
– Кырпо! – обратился бек к одному из своих слуг. – Отведи этих людей в свой шатер, они наши гости – посланцы бога, окажи им достойный прием. Тотчас позови лекаря, пусть лечит их. Поручаю тебе наших гостей! Смотри, если услышу жалобы, тебе несдобровать.
Купцы еще раз поблагодарили бека, низко поклонились и вышли.
Выпроводив их, бек обратился к мудиру:
– Посудите сами, уважаемый мудир. Ну как тут узнаешь, какой дьявол их ограбил? Я уверен, что местные курды тут ни при чем. Я очень строго наказываю за разбой, вряд ли кто из них отважится на такое дело. Но здесь разбойничают пришлые, чаще всего из Персии. Попробуй распознать переодетого персиянина! Каждый раз приходится ломать голову. Но все же я попытаюсь, быть может удастся поймать грабителей. Ахме! – обратился он к своему двоюродному брату, который все это время молча сидел в шатре. – Возьми с собой двадцать самых отважных всадников и поезжай туда, где был ограблен караван; посмотри, куда ведут следы, расспроси окрестных пастухов – словом, сделай все, чтобы найти злодеев. Тебе не нужно объяснять, ты сам все прекрасно знаешь. Я не допущу, чтобы на моей земле грабили людей, – это позорит мое имя.
Ахме отправился выполнять приказание бека.
– У Ахме собачий нюх, и, если эти разбойники не успели далеко уйти, он обязательно найдет, – сказал бек.
– Увидим, – многозначительно ответил мудир.
Было далеко за полночь. Бек приказал подать ужин. Поели, выпили, затем, пожелав спокойной ночи своему гостю и пообещав утром снарядить его в путь, бек ушел спать в свой шатер.
Но мудиру долго не давали уснуть тревожные мысли.
Глава десятая
Шатер бека, разделенный на две половины, из которых одну занимала его жена, а другую он сам, мало чем отличался от обыкновенных пастушьих шатров. Он был сшит из простого черного паласа, вытканного руками служанок
Войдя на свою половину, бек приказал следовавшему за ним слуге опустить полог и оставить его одного. Сидя в одиночестве, он, казалось, кого-то ожидал. Спускавшийся с высоты шатра фонарь мигал, бросая тусклый свет. С женской половины не доносилось ни звука, – по-видимому, там все спали.
Вдруг в шатре неслышно появился Кырпо – тот самый, которому бек поручил позаботиться о купцах.
– Ну как, уснули твои гости? – с многозначительной улыбкой спросил бек.
– Благодаря милосердию моего господина уснули… – лукаво ответил курд. – Поели, выпили, благословили тебя и уснули. Чего доброго, им приснится, что их товары найдутся…
– Из ада не возвращаются… – сказал бек насмешливо. – Куда вы спрятали товары?
– В нашей деревне, в доме хромого Ало.
– А товары ценные?
– Впервые бог посылает нам такую богатую добычу! Чего там только нет: золото, серебро, шелк, шерсть – словом, все что душе угодно.
– Вас никто не видел в деревне?
– А кто мог увидеть? В деревне никого нет, все ушли на кочевья. Осталось только несколько армянских семей, но они, как слепые куры, рано ложатся спать, боятся нос высунуть…
– А где же товары?
– Я же сказал, что спрятаны у Ало. В доме у этого старого волка много укромных уголков. Мы спрятали так надежно, что сам сатана не найдет. Вот ключи, я их взял с собой, – сказал Кырпо, подавая беку два ключа.
– Ало верный человек, – заметил бек, – он уже не раз выручал нас.
Кырпо пустился подробно рассказывать, как они ограбили караван и кто какую при этом проявил удаль.
– Молодец, Кырпо, – похвалил бек, – я всегда ценил твою храбрость. Когда мы спровадим отсюда этого бездельника (речь шла о мудире), я поделю добычу, и каждый получит по заслугам.
Кырпо молча кивнул головой.
– Меня только одно беспокоит, – озабоченно продолжал бек, – пожалуй, не стоило затевать это дело при нем.
– Ты говоришь о мудире?
– Да.
– Беда не велика, – засмеялся Кырпо, – мы щедро одарим эфенди и проводим его с такими почестями, что он останется нами доволен. А вслед за ним пошлем двух всадников, которые, не доезжая до Эрзерума, отрубят ему голову и привезут обратно наши подарки. Эфенди уже не сможет рассказать вали о том, что он здесь видел. Верно?
Бек ответил не сразу, он размышлял.
– Убийство, конечно, произойдет по ту сторону нашей границы, вблизи Эрзерума, – продолжал Кырпо, – и нас никто не заподозрит.
– Я не вижу в этом надобности, – возразил бек после непродолжительного молчания. – Если до вали дойдут слухи, я найду способ успокоить его.
Кырпо, как бы вспомнив о чем-то, вытащил из-за пазухи красивую серебряную шкатулку, завернутую в платок. Подавая ее беку, он сказал:
– Я решил захватить ее с собой, она слишком мала и могла затеряться.
Бек открыл шкатулку. В ней лежали драгоценности – золотые кольца, браслеты и ожерелья.
– Владелец этой шкатулки говорил, что он заказал эти украшения в Константинополе по просьбе одного персидского хана, который зимой собирался отпраздновать свадьбу, – сказал Кырпо, посмеиваясь. – Бедная невеста лишилась своих украшений… Купец долго кричал, просил вернуть ему эту шкатулку, но я его успокоил.
На языке Кырпо «успокоить» значило отправить на тот свет.
– Можешь идти, Кырпо, – разрешил ему бек, – будь обходителен с гостями. Утром подумаем, как быть дальше.
Кырпо поклонился и вышел.
Читатель, наверно, уже догадался, что Кырпо был атаманом шайки разбойников, которая ограбила купцов. Сейчас он с почетом принимал их у себя в шатре. Верховодил этой шайкой Фатах-бек; к нему-то, как к местному блюстителю порядков, охранявшему границы, и обратились ограбленные купцы.
После ухода Кырпо бек еще долго сидел, глядя на лежавшие перед ним драгоценности. Он не мог отдать себе отчета, почему его так пленял блеск этих камней. «Эту шкатулку я пошлю эрзерумскому вали: более подходящий подарок для него трудно найти», – подумал он. Но внезапно мысли его приняли другое направление: казалось, он вспомнил об одном существе, которое было ему дороже всего на свете. «Нет, нет, эти красивые ожерелья должны украшать ее шею. Эти чудесные браслеты достойны только ее прекрасных рук, а эти кольца созданы для ее нежных пальцев», – повторял он с глубоким чувством.
Магическая сила пробудившегося чувства любви, казалось, смягчила душу этого дикаря.
– Я сохраню эти украшения для нее, только для нее…
Под наплывом чувств он произнес эти слова вслух и не заметил, как приподнялся полог, разделявший шатер, кто-то вошел и молча наблюдал за ним. Это была его юная жена Хуршид, которая славилась на все племя своей красотой. Но сейчас на застывшем бледном лице этой прелестной женщины была написана зловещая решимость. Словно мрачный демон, стояла она за спиной мужа, казалось готовая испепелить его.
Оглянувшись, бек увидел ее и ужаснулся.
Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга, словно противники, которые оценивают свои силы, прежде чем нанести удар.
Перед беком все еще лежала серебряная шкатулка со сверкающими драгоценностями. Мельком взглянув на них, жена бека прошла в угол шатра и села на подушки. Драгоценности, которые могли бы свести с ума любую женщину, а тем более курдянку, которая, как дитя, радуется любому блестящему предмету, казались ей сейчас осколками стекла; вид их причинял ей страдание.
Видя ее волнение, бек сказал:
– Почему ты сердишься? Я и тебе кое-что уделю.
– Мне ничего не надо, кроме савана, – дрожащим голосом ответила жена.
Слабый свет фонаря падал на ее бледное лицо, придавая ему фантастическую красоту; она была похожа в эту минуту на разгневанного ангела.
– Что случилось, Хуршид? – мягко спросил бек. – Или ты видела дурной сон?
– Я видела не сон, я вижу то, что происходит наяву!..
Беку не могло прийти в голову, что его разбойничьи дела вызвали недовольство жены: он твердо знал, что Хуршид, как и всякая курдка, привыкла считать разбой и кровопролитие признаком мужской доблести. Значит, была другая причина, вызвавшая ее гнев.
У Фатах-бека была только одна жена. Как мусульманину, ему не было запрещено многоженство, но у курдов оно не было принято; кроме того, здесь играло роль и другое обстоятельство: Хуршид была единственной дочерью всесильного шейха, чья неограниченная духовная власть распространялась на все племена курдов, – одного его слова было достаточно, чтобы лишить власти любого главари племени. Своим положением бек был обязан шейху, который покровительствовал ему. Взять себе еще одну жену – значило проявить неуважение к благородному происхождению Хуршид. Вот об этом подумал бек, глядя на мрачное лицо жены. В эту минуту он уже трезво оценивал создавшееся положение. Он не мог дать волю обуревавшим его чувствам. Нет, нельзя было взять вторую жену, Хуршид – дочь шейха. Но когда его взгляд остановился на сверкавших драгоценностях, перед ним снова возник образ той, кому он их предназначал. Внезапно его осенила догадка, и он понял причину ее недовольства. Глаза его загорелись гневом.
– Хуршид, – сказал он, с трудом сдерживая себя, – чего ты хочешь от меня?
– Я хочу, чтобы наш брачный союз был расторгнут, сказала она твердым голосом, – я не желаю больше быть твоей женой. Я уеду к отцу.
– Почему?
– Ты надумал взять себе новую жену, а я не потерплю этого. Я дочь шейха, и мне не к лицу делить мужа с поганой армянкой.
– Она будет твоей служанкой.
– У меня достаточно служанок.
– Я ее люблю.
– Люби сколько хочешь, но эта любовь тебе дорого обойдется.
– А что ты сделаешь?..
– Это уж мое дело!
– Ах, ты мне еще грозить вздумала, бессовестная? Знай, что я растопчу тебя, как глиняный черепок.
– Только попробуй шевельнись, увидишь!.. – воскликнула Хуршид и, вскочив, выхватила из-за пазухи маленький пистолет.
Бек даже оторопел: он не думал, что Хуршид способна на такой шаг, и в замешательстве смотрел на нее, хотя рука его невольно легла на кинжал. В это время на женской половине раздался плач ребенка. Этот плач смягчил ярость супругов. Материнская любовь взяла верх над ревностью, и Хуршид поспешила к плачущему ребенку, пригрозив на прощанье:
– Все равно я отомщу!
Глава одиннадцатая
Жена старосты Хачо умерла вскоре после рождения Степаника. Хачо не захотел жениться вторично, хотя крестьяне в его возрасте обычно не остаются вдовыми. Вместо покойной жены Хачо в доме распоряжалась старшая сноха Сара, которая славилась на всю деревню своей домовитостью и умом. Сам старик Хачо нередко обращался к ней за советом, а невестки подчинялись ей беспрекословно.
Однажды днем, когда все шло по заведенному порядку, служанка, которая ходила по воду, подойдя к Саре, шепнула ей:
– Вас вызывает во двор какая-то курдка.
– Позови ее сюда; ты видишь, я занята, – ответила Сара.
– Она не хочет заходить; говорит, что у нее к вам важное дело.
Сара вышла во двор. У ворот стояла высокая худощавая девушка со смуглым привлекательным лицом.
– Отойдем подальше, вон под те деревья, там никого нет, – указывая рукой на рощицу, предложила девушка.
Глядя в сверкающие глаза девушки, Сара невольно поколебалась: зачем эта дикарка хочет увести ее так далеко от дома? Какое у нее может быть к ней дело?
– Пойдем лучше во двор, – сказала Сара, беря ее за руку, – если ты хочешь мне что-то сказать, мы найдем укромный уголок, где нас никто не услышит.
Незнакомка согласилась. Сара повела ее в глухой угол двора, где росли тенистые ивы.
– Сядем здесь, – предложила она.
Они сели рядом на густую траву.
– Ну, а теперь говори, моя красавица, – дружелюбно промолвила Сара, – что привело тебя ко мне?
– Джаво[28]28
Курды говорят о себе в третьем лице.
[Закрыть] прислала к тебе госпожа Хуршид. Ты ведь знаешь Хуршид. Она госпожа Джаво. Джаво всякий день благодарит бога, что у нее такая хорошая госпожа: она не бьет Джаво и часто дарит ей свои старые платья; она говорит: «Носи их, Джаво, ты хорошая девушка». Посмотри на мое платье, разве оно поношенное, мне его подарила госпожа. Она наденет платье раз-другой и бросает.
И действительно, у девушки был опрятный вид, и она была нарядно одета. Из ее сбивчивого рассказа Сара поняла, что ее зовут Джаво и что она служанка жены Фатах-бека ханум Хуршид, с которой Сара была знакома. Но для чего она прислала сюда эту глупышку – оставалось пока загадкой.
– Тебя зовут Джаво? Какое у тебя красивое имя!
– Мать зовет меня Джаваир, но госпожа говорит, что лучше называть Джаво, так короче!
– Я тебя тоже буду звать Джаво. Скажи-ка, доченька, что тебе велела передать госпожа?
Но девушка все время уклонялась от прямого ответа, словно ей трудно было собраться с мыслями и она не знала, с чего начать. Она сказала:
– Моя госпожа сегодня ночью поссорилась с господином. Ты не думай, что Джаво ребенок, Джаво сатана. Когда они ссорились, Джаво спряталась за пологом и все слышала. Ах, как сердилась госпожа, она рвала на себе волосы, все платье разорвала… Ах, как жалко, Джаво теперь не сможет его носить…
Заметив, что легкомысленная девушка любит принарядиться, Сара сказала:
– Но Джаво умеет шить, она заштопает его и наденет.
– Конечно, умеет, почему же нет. Ты видишь эти пальцы, – она вытянула правую руку. – Сколько раз, бывало, Джаво колола их иглой, когда мать, обучая ее шить, приговаривала: «Чтоб тебе сквозь землю провалиться, девка, научись шить».
– Я вижу, ты способная девушка. Ну, а теперь расскажи, из-за чего бек поссорился с госпожой?
– Бек сказал, что хочет привести себе новую жену. Госпожа говорила: «Нет, не приведешь! Руки на себя наложу, говорит, если приведешь». Разве не жалко ее, разве найдешь другую такую госпожу? Для чего ему новая жена?
Сара слушала с возрастающим интересом.
– Такую, как Хуршид, он, конечно, не найдет. Но ты мне скажи, Джаво, кого бек хочет взять себе в жены?
– Госпожа умрет, если бек приведет себе новую жену. Джаво этого не переживет… – ответила служанка, и глаза ее наполнились слезами.
– Но кого же хочет привести господин? – нетерпеливо переспросила Сара.
– Ты спроси лучше, почему госпожа прислала к тебе Джаво. Тогда Джаво тебе все расскажет.
– Ну хорошо, зачем госпожа прислала тебя сюда?
– Когда они ночью поссорились, госпожа утром сказала Джаво: «Иди в дом кума Хачо, передай от меня большой привет Саре, спроси, как ей живется-можется…» (Ах, я и забыла об этом спросить!)
– Это не беда. Что же тебе еще велела передать госпожа?
– Госпожа сказала: «Вызови Сару в укромное место и скажи ей…» (Вот почему я звала тебя под те деревья!)
– Здесь нас никто не услышит. Что же сказала госпожа?
– Госпожа сказала, чтобы вы поспешили отослать Степаника в другую страну. Если у них нет людей, – сказала госпожа, – я им дам своих, они доставят его, куда им укажут. Госпожа говорила со мной на рассвете. «Поклянись, – сказала госпожа, – что ты никому не обмолвишься ни словечком». Джаво поклялась.
Потом девушка рассказала, что госпожа пригрозила ей смертью, если она кому-нибудь проболтается, и прибавила, что очень боится госпожи, потому что та действительно способна на убийство. Джаво сама видела, как она убила своего слугу, а из-за чего – Джаво не скажет…
Но бедная Сара уже ничего не слышала. Имя Степаника ударило ее, как молния, у нее помутилось в глазах, и, если бы не сильные руки Джаво, которая подхватила ее, она упала бы. Видя, что принесенная ею весть сразила бедную женщину, Джаво стала утешать ее:
– Пусть Сара не горюет: пока жива госпожа, она не позволит, чтобы господин взял девушку из вашего дома.
– Какую девушку? – спросила Сара, немного оправившись. – У нас в доме нет молодой девушки.
– Господину известно, что Степаник девушка.
В это время Степаник кормил во дворе козулю, которую ему накануне подарил бек. В солнечных лучах вырисовывалась его стройная, тоненькая фигура.
Указывая на него, Сара сказала:
– Взгляни, вот эго Степаник, посмотри на него получше, разве он похож на девушку? Твоего господина обманули.
– Ему сказала об этом одна из ваших служанок, жена пастуха Хило. Госпожа сказала, что она велит убить эту негодницу.
– Жена Хило сказала неправду. Мы ее выгнали за воровство, вот она теперь и возводит на нас напраслину.
Видя, что Джаво, несмотря на свою наивность, девушка довольно сметливая и предана своей госпоже, Сара решила довериться ей: она попросила, чтобы Джаво передала поклон своей госпоже и пожелала ей здоровья, потом поблагодарила ее от имени Сары за присланные вести и, наконец, заверила бы госпожу, что она заблуждается, считая Степаника девушкой. Но, присовокупила Сара, если госпожа считает, что Степаника лучше удалить из дому, – ее желание будет исполнено. Сара просила передать, что она очень хотела бы повидаться с госпожой и посоветоваться с ней: пусть только госпожа укажет, где и когда они могут тайно увидеться.
Потом Сара сказала:
– Джаво, умница моя, ты не забудешь все это передать своей госпоже?
– У Джаво хорошая память, Джаво не забудет, – ответила девушка и послушно повторила слова Сары, хотя и переделала их на свой лад. Сара снова заставила ее повторить.
– Теперь Джаво запомнила, – уверенно сказала девушка, – дорогой Джаво все время будет повторять.
– А вдруг кто-нибудь услышит? – усомнилась Сара.
– Джаво не такая глупая, она не будет говорить вслух.
Взглянув на небо, девушка определила по солнцу, что время уже позднее, и заторопилась домой, говоря, что ей предстоит дальний путь.
– Подожди, Джаво, я тебе принесу кое-что, ты хорошая девушка.
Сара направилась домой. В это время Степаник, который забавлялся с козулей, увидел одиноко стоявшую девушку и подошел к ней.
– Ты уже уходишь? – спросил он.
– Посмотри, как высоко стоит солнце, скоро день кончится, – девушка указала на небо.
– Ты была у нас и уходишь, ничего не поев, – ласково сказал Степаник.
– Ах, Джаво и забыла, что она голодна. Джаво сегодня ничего не ела.
– Постой, я принесу тебе поесть.
Девушка, очарованная добротой юноши, обняла его и поцеловала. Степаник побежал домой и принес лаваш[29]29
Лаваш – тонко раскатанный хлеб.
[Закрыть], густо намазанный маслом и медом.
– Теперь садись и покушай.
– Джаво возьмет с собой.
В этот момент появилась Сара, неся в руках красивый шелковый головной платок – одно из любимых украшений курдок. Джаво обрадовалась, как ребенок, и, забыв обо всем, подскочила к Саре и вырвала у нее из рук платок. Накинув его на голову и охорашиваясь, она обратилась к Саре и Степанику:
– Правда, Джаво красивая?
– Красивая, – подтвердили они.
– Ну, поцелуйте Джаво.
Сара обняла и поцеловала девушку.
– И ты, Степаник.
Степаник последовал примеру Сары.
– А сейчас Джаво поцелует вас.
Простодушная девушка с жаром поцеловала Сару и Степаника и, простившись с ними, направилась домой.
