Текст книги "Золотой петух. Безумец"
Автор книги: Раффи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)
Глава шестнадцатая
Пришла беда отворяй ворота, – так бывает, когда несчастья омрачают покой и благополучие какой-нибудь семьи. Так было и с семьей старика Хачо, на которую со всех сторон сыпались удары.
По-разному отнеслись к ссоре Вардана с Томасом-эфенди в семье Хачо. Одни высмеивали трусливого эфенди и хвалили Вардана за смелость, другие осуждали его, говорили, что он сумасброд и не умеет держать язык за зубами. Больше всех негодовали Оган и Ако: где бы ни находилось должностное лицо, говорили они, при исполнении ли служебных обязанностей, или дома – ему нельзя перечить.
Не меньше их был обеспокоен и старик Хачо. Хотя он прямо и не обвинял Вардана, находя, что тот был до известной степени прав, но тем не менее его поведение по отношению к эфенди он считал недопустимым.
Хорошо зная эфенди, он был уверен, что этот закоренелый злодей постарается при случае подстроить каверзу Вардану, а если это ему не удастся, то он всю свою злобу выместит на его семье. Эфенди имел законные основания донести властям, что в доме у Хачо нашел приют такой известный контрабандист, как Вардан.
Волновало старика и другое. С тех пор как он узнал, что Томас-эфенди был женат не один раз, он потерял покой: ведь за этого человека Хачо хотел отдать свою дочь! Все его надежды рушились.
Как выяснить, правду ли говорил Вардан? Хотя старик и не считал Вардана лжецом, но мало ли что можно сказать сгоряча.
Чем мог привлечь старика Хачо этот гнусный, бесстыжий человек? Почему он решил связать судьбу своей любимой дочери с таким обманщиком? Ему хорошо было известно, что Томас-эфенди бессовестный выжига и что для него нет ничего святого, что ради своей выгоды он готов на все, – но Хачо забывал обо всем, когда видел одетого в казенный мундир эфенди. В его глазах Томас-эфенди олицетворял власть, а мундир, надетый на нем, был для него символом власти, которой он поклонялся. Казенный мундир как бы покрывал и сводил на нет грязные поступки даже самого мелкого чиновника. Мундир освящал все.
Вот почему старика Хачо соблазняла мысль иметь зятем такого всесильного человека, как Томас-эфенди, перед которым все трепещут. Будучи по натуре бесхитростным и правдивым человеком, Хачо, как сельский староста и первое лицо в деревне, не лишен был некоторой доли честолюбия. Вряд ли он согласился бы выдать свою дочь за простого крестьянина, тем более что она росла в необычных условиях.
Проча себе в зятья Томаса-эфенди, старик Хачо преследовал и другую цель. Ему как сельскому старосте постоянно приходилось иметь дело с местными властями, и он рассчитывал, что эфенди, став его зятем, в затруднительных случаях поможет ему.
И вот теперь все его надежды рушились!
Если бы ко всему этому Хачо узнал, какая опасность угрожает его любимой дочери со стороны Фатах-бека, он не перенес бы этого нового удара! Но его сыновья хранили молчание, хотя эта тайна, как моль, точила их. Особенно тужили Айрапет и Апо. Не придя ни к какому соглашению с братьями, они не знали, что предпринять, чтобы спасти любимую сестру от гибели.
Какая участь может ждать бедную Лалу, если бек похитит ее из отцовского дома? Смирится ли она со своей участью, или так же, как Сона, наложит на себя руки?..
В то время как они с тревогой думали о судьбе Лалы, она как никогда была беспечна и счастлива. После тайного свидания с Варданом, когда она получила из рук любимого человека заветную шкатулку, – мужская одежда, казалось, причиняла ей страдания. Ее томило жгучее желание быть одетой, как девушка, ей хотелось быть такой, какой ее создала природа. Она еще ощущала на губах теплые поцелуи Вардана, в ее ушах еще звучали его ласковые слона. А с той минуты, как Вардан на ее глазах одержал победу над эфенди, перед которым трепетал весь уезд, к ее любви примешалось и чувство восхищения.
Трудно сказать, почему женщинам нравится, когда мужчина превосходит их не только умом, но и силой и мужеством. Они восхищаются, если находят, что мужчина обладает этими качествами. С тех пор как Вардан с такой решимостью разоблачил зазнавшегося эфенди, которого Лала ненавидела всей душой, она стала относиться к нему с обожанием. Ей пришлось немало натерпеться от наглого сборщика, и всякий раз, когда он посещал их дом, она стремилась убежать и спрятаться от него, но отец посылал за ней и требовал, чтоб она приготовила чубук для эфенди.
Встретившись в ода с Айрапетом, Лала рассказала ему о ссоре Вардана с эфенди. Выслушав ее, Айрапет сказал:
– Молодец Вардан, правильно поступил. Этого негодяя следовало бы задушить. Привык помыкать крестьянами и думает, что каждый будет гнуть перед ним спину.
Лала была готова броситься на шею брату и признаться ему, что она любит, давно уже любит Вардана, и попросить его поговорить об этом с отцом, но Айрапет куда-то спешил. У Сары в этот день должно было состояться свидание с женой Фатах-бека – Хуршид. Рано поутру явилась Джаво с известием, что ее госпожа собирается посетить часовню близ деревни О…, где совершит жертвоприношения, чтобы исцелился ее больной ребенок. Она просит прийти туда Сару. Эту часовню одинаково почитали и курды и армяне.
Сара очень обрадовалась тому, что Хуршид исполнила ее просьбу, переданную через Джаво.
Выйдя из дому, Айрапет поспешил навстречу Саре, чтобы узнать, чем кончилось ее свидание с Хуршид. Миновав деревню, он уселся у подножья огромной скалы, с нетерпением поджидая жену.
Место, где сидел Айрапет, было очень живописное. Земля вокруг него была усеяна большими валунами. Между ними густо разросся кустарник, кое-где возвышались деревья. Внимание Айрапета привлекла дикая яблонька. Весь ее ствол был обвит ползучим растением, которое цепко опутало дерево и поднялось к ветвям, повсюду раскинув свои отростки. Оно, казалось, хотело задушить яблоню: верхние ветви дерева уже лишились листьев и высохли…
У всякого человека бывают минуты, когда он предается философским размышлениям. «Вот хороший пример, – думал Айрапет, глядя на яблоню, – это дикое растение живет как паразит, не имея корней в матери-земле, оно присасывается своими щупальцами к плодоносному дереву, питается за его счет, жадно сосет его соки, истощает и губит его. Так же и курд – словно ползучее растение – живет за счет армянина».
У Айрапета было чуткое сердце и светлый ум. Его взгляды на жизнь отличались широтой. Но где он усвоил их? Если бы он прожил весь свой век в деревне, то его кругозор, вероятно, был бы таким же ограниченным, как и у его односельчан. Но судьба распорядилась иначе. Молодость свою Айрапет провел в чужом краю. В юности у него вышла размолвка с отцом, и, как бывает в таких случаях, покинув отцовский дом, он отправился странствовать по свету. После долгих скитаний он наконец попал в Константинополь, который в ту пору был связующим звеном между Европой и Азией. Жизнь в большом городе на многое открыла ему глаза, и хотя он не изучал никаких наук, но усвоил некоторые передовые взгляды, о которых рядовой крестьянин даже и понятия не имеет.
Айрапет долго сидел у подножья скалы, ожидая жену. Солнце уже близилось к закату, и догорающие лучи его окрасили багрянцем вершины гор.
Наконец появилась Сара. По ее сияющему лицу Айрапет понял, что она идет с радостными вестями.
– Мальчик или девочка? – крикнул он.
– Мальчик, – с улыбкой ответила жена. Подойдя к нему, она устало опустилась на камень.
Ответ жены успокоил Айрапета. Слово «мальчик» означало радостную весть, – согласно народному поверью, рождение мальчика – это радость, а рождение девочки горе.
Сара стерла пот с лица, отдышалась и, передохнув, поведалa все, что она услышала от жены Фатах-бека.
Вот что она рассказала. Бек получил указание от эрзерумского вали и ведет сейчас какую-то подготовку – проводит учет мужского населения, раздает оружие, закупает лошадей, одежду и прочее. Что означает вся эта подготовка, Хуршид не знает. Но она по-прежнему советует или отправить подальше Степаника, или же выдать ее замуж, так как твердо убеждена, что бек рано или поздно исполнит свое намерение в отношении девушки. «И хотя, – добавила Хуршид, – у меня по этому поводу был разговор с отцом и он обещал образумить бека, но я не очень-то доверяю беку, и если дело примет такой оборот, я вынуждена буду оставить его дом и вернуться к отцу».
Внимательно выслушав рассказ Сары, Айрапет сказал:
– Хотя это не устраняет опасность, но хорошо, что дает нам передышку. За это время мы что-нибудь предпримем.
– Я согласна с тобой, – промолвила Сара.
– А теперь давай решим, как быть.
– Иного выхода нет, надо выдать ее замуж.
– Это не спасет Лалу. Бек не посмотрит на то, что она замужем, и похитит ее.
– Остается одно: найти такого человека, который женился бы на ней и увез в другую страну, – предложила Сара.
– Это ты хорошо придумала, – одобрил Айрапет, – но где мы возьмем такого человека? В нашей деревне не найдется охотников, каждый боится мести бека. Ведь бек наверняка спалит его дом и уничтожит всю родню!
– А я знаю такого человека. Он не побоится мести бека!
– Кто же это?
– Вардан.
Лицо Айрапета прояснилось, когда он узнал, что Сара была невольной свидетельницей свидания Вардана с Лалой и слышала, как они клялись в вечной любви друг другу.
– Вот и отлично, – сказал Айрапет. – Никто, кроме Вардана, не сможет ее спасти.
Стало смеркаться. Айрапет и Сара поспешили домой.
Дорогой Айрапет размышлял о том, что означают приготовления бека и почему он вооружает свое племя. Не замышляется ли новое злодеяние?
Глава семнадцатая
Было уже совсем темно, когда Айрапет и Сара вернулись домой. Они узнали, что после ссоры с Варданом Томас-эфенди, считая себя оскорбленным, покинул их дом и старик Хачо был этим очень обеспокоен. Он боялся, что обозленный сборщик подстроит ему какую-нибудь каверзу.
Несмотря на свой резкий и вспыльчивый характер, Вардан никогда попусту не обижал людей. Он считал Томаса-эфенди отъявленным негодяем, потому что тот, находясь на службе у турецкого правительства, притеснял своих соотечественников, обирал и разорял их. Помимо этого, ему было известно и прошлое эфенди: этот пакостник и плут, исполняя должность сборщика в разных уездах Армении, повсюду заводил жен и совратил немало молодых девушек. Очевидно, теперь такие же намерения были у него и по отношению к Лале. Он хотел, обманув доверчивого и наивного Хачо, соблазнить его дочь. Мог ли Вардан отнестись к этому спокойно, тем более что речь шла о любимой девушке.
Причиной того, что Томас-эфенди так поспешно покинул дом старика Хачо, была не только обида на Вардана и нежелание встречаться с ним, – эфенди умел, когда нужно, молча сносить оскорбления. Дело в том, что он получил письмо, доставленное ему специальным гонцом, и котором ему предписывалось ссыпать в особые амбары все имевшееся у него под рукой казенное зерно и ни под каким видом не продавать его, так как оно было нужно правительству. Очевидно, шла какая-то подготовка, и не случайно Фатах-бек вооружал курдов…
После отъезда Томаса-эфенди в доме старика Хачо появился новый гость. Это был худощавый молодой человек, с очень бледным лицом. Его болезненный вид говорил о том, что он немало времени просидел на школьной скамье.
Какого он был звания и чем занимался – никто не знал. Было известно лишь одно, что он константинопольский армянин. И старик Хачо считал своим долгом оказать гостеприимство столичному жителю.
У приезжего не было ничего, кроме хурджина. Одет он был в поношенный европейский костюм, свидетельствовавший о его бедности. Чарводар[35]35
Чарводар – погонщик, водитель каравана.
[Закрыть], с которым он прибыл в деревню, покинул его, и приезжий бродил по улицам в поисках пристанища, когда случайно повстречал Вардана.
Говорят, что сердце сердцу весть подает. Разговорившись, юноши тотчас же подружились и, хотя не были до кого знакомы, словно члены одной тайной секты, по-братски протянули друг другу руки.
Вардан взял под свое покровительство нового знакомою и привел его в дом старика Хачо. Гость назвался Микаелом Дудукчяном.
Поскольку фамилия каждого турецкого армянина происходит от рода занятий его отца или деда, то отец Дудукчяна[36]36
Дудуки – свирель (армянск.).
[Закрыть], по-видимому, занимался изготовлением свирелей.
Откровенно говоря, старику Хачо не понравились ни трудно произносимая фамилия, ни бледное, болезненное лицо, ни лихорадочно блестевшие глаза константинопольца. Не внушал ему доверия и мрачный, замкнутый вид гостя. Но Вардан шепнул ему: «Хороший парень; узнаешь – полюбишь его».
Перед тем как войти в дом старика Хачо, Дудукчян задал Вардану только один вопрос:
– Можно ли довериться этим людям?
– Можно, – с уверенностью ответил Вардан.
В этот вечер за столом сидели вместе со стариком все его шестеро сыновей, так как не было ни Томаса-эфенди, ни других именитых гостей. Что же касается Вардана, то он был своим человеком, а с Дудукчяном не особенно церемонились, полагая, что хватит с него и сытного ужина.
Ужин прошел в тягостном молчании: каждый был поглощен своими мыслями. Старика беспокоил внезапный отъезд эфенди, Айрапет думал о беке и Лале и, вспоминая рассказ Сары, пытался представить себе, чем все это кончится. Остальные сыновья Хачо размышляли о предстоящих им утром делах. Перед взором Вардана витал прекрасный образ Лалы. А о чем думал новый гость – одному богу известно.
Когда убрали со стола, Лала, по местному обычаю, принесла медный таз и кувшин для умывания. Все умыли руки, затем прочли благодарственную молитву. Старик закурил свой длинный чубук, а Дудукчян, вынув из-за пазухи дорогой портсигар, который явно не соответствовал его поношенной одежде, достал сигару и закурил. В комнате приятно запахло гаванской сигарой. Судя по всему, этот юноша знавал лучшие дни, но, очевидно, превратности судьбы обрекли его на лишения.
После ужина разговор зашел о Томасе-эфенди. Вардан подробно рассказал о нем Дудукчяну.
Старик Хачо мягко упрекнул Вардана за то, что он вел себя со сборщиком опрометчиво.
– Ты же знаешь, – начал староста, – что я не отличаю тебя от своих сыновей, – и он указал на сидевших за столом шестерых сыновей и на стоявшую возле них Лалу. Старик имел привычку клясться именами своих сыновей, не исключая и Степаника. Ему даже в голову не приходило, что Вардану известна тайна ее рождения.
– Клянусь жизнью своих детей, что я отношусь к тебе, как к сыну, – продолжал старик, – мой дом – это твой дом, приезжай и живи сколько хочешь, двери моего дома всегда открыты для тебя. Но помни, что здесь не так, как в ваших краях, – здесь люди, подобные Томасу-эфенди, имеют большой, очень большой вес… Они всесильны… Поэтому волей-неволей приходится оказывать им уважение и молча сносить все их выходки. Что поделаешь! «Если не можешь отсечь злодею руку, облобызай ее и покорись ему», – говорит пословица. Возможно, что эфенди и не причинит тебе никакого вреда, ведь ты чужеземец, но мы-то за тебя поплатимся. Небось знаешь турецкую поговорку: «Трус, испугавшись осла, бьет его по седлу».
Слова старика задели Вардана за живое.
– Я знаю другую поговорку, получше этой, – сказал он. – «Поколоти турка, и он станет тебе другом»; Томас-эфенди ведет себя, как турок, и я очень жалею, что хорошенько не поколотил его, хотя нисколько не нуждаюсь в его дружбе.
Старик Хачо нахмурился, ответ Вардана пришелся ему не но душе, зато Степаник просияла. Это не укрылось от Вардана, и он с восхищением поглядел на нее: «Вот единственное существо в этом доме, которое сочувствует, мне, – подумал он. – Только она понимает, что эфенди распутник и мерзавец».
Он с жаром стал доказывать свою правоту.
– Вы позволяете всяким мерзким людишкам садиться себе на шею! – продолжал он. – Вы терпите их злодеяния! Я еще могу понять, когда турки и курды топчут, терзают, истребляют нас, – это меня не удивляет, ведь так повелось испокон веков, и без этого они уже не могут существовать. Но когда армянин поступает со своими братьями еще хуже, чем турок и курд, это, по-моему, чудовищно. Я прямо в лицо сказал об этом эфенди, и он ничего не смог мне ответить.
– Я бы сказал ему еще похлеще, – подхватил Айрапет, да отец постоянно внушает, что надо терпеть… «Терпи, говорит, когда-нибудь и мы станем свободными…» Не знаю, доколе же мы будем терпеть!..
– До второго пришествия, – насмешливо заметил Вардан, – жаль только, что к тому времени не останется ни одного армянина…
– Терпите, – заговорил старик наставительным тоном, – наши священники и епископы проповедуют это изо дня в день. Придет день – и бог вспомнит о своих гибнущих овцах. Терпите, дети мои, жизнь – это терпение.
– Нет! Терпение – это смерть, – неожиданно воскликнул Дудукчян, который до этого не принимал участия в беседе. Бледное лицо его вспыхнуло, губы задрожали. – Терпение – смерть, – с негодованием повторил он. – Только мертвые терпеливы. Обладая тем же терпением, что и еврейский народ, мы идем к неотвратимой гибели. Евреи много терпели. Подвергаясь гонениям, они терпеливо ожидали, пока явится их мессия, возродит святой Иерусалим и восстановит былую славу Израиля. Они ждут этого и по сегодняшний день. Но у нас нет их чаяний, и я не знаю, чего мы ждем… Наши священники и епископы проповедуют терпение, – продолжал он с горечью, – по их вине разорена наша отчизна, а мы влачим жизнь рабов. Единственное, что может спасти угнетенный и бесправный народ, – это протест, возмущение, стремление облегчить свою участь, только это может избавить нас от рабства! Терпение подобно смерти, оно губит все высокие помыслы.
Старик безмолвствовал, но Вардан и Айрапет встали и, подойдя к Дудукчяну, горячо пожали ему руку. Остальные сыновья мало что поняли из этих слов и подумали про себя: «Вот еще один бесноватый на нашу голову».
Старик распорядился насчет ночлега и, пожелав гостям спокойной ночи, ушел вместе с сыновьями. Вскоре явилась одна из невесток с лицом, закрытым чадрой, и постелила постели.
Юноши долго не могли заснуть. Дудукчян курил.
– Друг мой, – заговорил Вардан, – старайтесь говорить языком народа, иначе вас здесь не поймут и вы не добьетесь успеха. Чтобы крестьяне вас понимали – пользуйтесь поговорками и пословицами. Притчи Христа значили больше, чем его возвышенные проповеди.
Глава восемнадцатая
В ода тускло мерцала масляная лампадка. Вардан долго не мог уснуть. Он находился под впечатлением разговоров, которые велись за ужином. Вспоминая, с каким равнодушием сыновья Хачо слушали его рассуждения и «проповеди» Дудукчяна, он искренне удивлялся тому недоверию, с каким они отнеслись к этому пылкому и благородному юноше. Два сильных чувства наполняли его душу: любовь к своему обездоленному народу и любовь к Лале, которую тоже обездолила судьба.
Он взглянул на Дудукчяна; тот уже спал. В тусклом свете лампадки вырисовывалось его бледное, изможденное лицо, суровые черты которого говорили о твердой воле. Сон его был неспокоен: он метался и что-то бессвязно бормотал. Вардан прислушался. Путая французские и армянские слова, Дудукчян бормотал:
– Крестьяне… час настал… мы должны кровью купить… свободу… настоящее… будущее… нам принадлежит… покажите… храбрецы… что турки… железный посох… еще не всех убил… мы еще полны жизни… свобода… в огне… с мечом в руке… должны искать спасения… вперед, храбрецы!
«Бедняга, – подумал Вардан, – видно, начитался книг и, лежа здесь, в крестьянской хижине, воображает себя на баррикадах Парижа!»
Вдруг до слуха Вардана донеслось тихое пение, голос показался ему знакомым; он поспешно поднялся и вышел из ода.
В доме старика Хачо все уже спали глубоким сном. Однако был человек, который так же, как и Вардан, не находил себе покоя. Это была Лала. Она оделась и, крадучись, как кошка, вышла из дому. Заслышав ее шаги, залаяла собака.
– Замолчи, – шепнула Лала.
Собака, узнав ее, затихла.
Была тихая весенняя ночь. Прохладный воздух освежил ее пылающие щеки. Войдя в сад, под сень густых деревьев, где никто не мог ее увидеть, она села на траву и, подперев руками лицо, взглянула на небо. Луны не было. «Где она, – подумала девушка. – Наверное, спит». Стояла тишина, все было объято сном; уснул даже ветер, обычно шелестевший в листьях, уснула река, плеск которой всегда слышался в ночной тишине.
Девушка умолкла, опустила голову и, закрыв руками лицо, горько заплакала. Из ее красивых глаз струились слезы. Отчего она плакала? Она и сама не могла бы сказать. Быть может, Лала оплакивала свою мать, которую никогда не видела, ведь девушка выросла, не зная материнской ласки. О чем она плакала? Какое-то необъяснимое чувство теснило ей грудь. Поплакав, она успокоилась, подняла голову, огляделась, и глаза ее остановились на могиле, возвышавшейся невдалеке. Это была могила ее сестры Соны, которая умерла до ее рождения. Лала много слышала о ее трагической судьбе. В глазах местных крестьян Сона была мученицей, и они часто приводили на ее могилу больных для исцеления. Хачо распорядился, чтобы каждую субботу здесь зажигали лампадку, и в эту ночь ее мигающий огонек освещал могильный холм.
Лала со страхом смотрела на могилу. Ей мерещился черный курдский шатер в глухом горном ущелье. В шатре сидит Сона, на лице ее написан ужас. Она держит в руках чашу с ядом и то подносит ее к губам, то в испуге отшатывается от нее; жизнь и смерть ведут поединок. Но вот к шатру приближается похититель Соны. Услышав его шаги, она решительно подносит к губам яд и, перекрестившись, пьет…
Видение исчезло, перед глазами Лалы опять белела могила.
Теперь в ее воображении встали два других образа: уродливый Томас-эфенди и свирепый Фатах-бек. Она вздрогнула всем телом. Знала ли девушка, что замышляют эти люди? Нет, она ничего не знала, но сердце ее чуяло недоброе…
– Нет, – в отчаянии проговорила она вслух, – я не хочу умирать, как Сона… я боюсь могилы…
В это мгновение чья-то рука робко легла ей на плечо и чей-то голос произнес ее имя:
– Лала…
Но девушка, казалось, не слышала.
– Лала, – повторил кто-то. – Я не позволю, чтобы ты ушла к Соне, я спасу тебя.
– Спаси меня, – сказала она, – спаси, увези подальше отсюда. Здесь страшно, здесь очень страшно!
Вардан сел рядом с ней. Несколько минут они молчали. Лала все еще была во власти пережитого страха. Юноша же размышлял, отчего эта кроткая девушка хочет покинуть родной край, отчий дом, где все ее так любят. Зачем ей бежать отсюда? Неужели любовь довела ее до такого отчаяния?
– А чем же здесь тебе плохо? – спросил он.
– Ах, здесь ужасно, ужасно! – ответила она с грустью. Ты видишь эту могилу? – она указала на могильный холм. Знаешь, кто в ней похоронен?
– Знаю.
– Знаешь, отчего она умерла?
– Знаю.
– Я не хочу умирать, как Сона, Вардан… Я боюсь яда… боюсь смерти.
Глаза девушки наполнились слезами.
– Почему ты думаешь, Лала, что тебя ждет участь Соны? – спросил Вардан, беря ее руку. – С Соной произошел несчастный случай, разве каждую девушку ожидает такая судьба?
– Я всегда боялась этого… всегда, с того дня, когда поняла, почему меня заставляют носить мужскую одежду. Здесь родиться девушкой – это божье наказание, это страшно… а тем более красивой девушкой. Послушай, Вардан, у меня была подруга, она жила по соседству с нами, хорошая девушка, я ее очень любила… Она каждый день получала колотушки от матери за то, что родилась красивой и день ото дня становилась все краше. «Ты накличешь на нас беду», – говорила ей мать. Наргис, так звали девушку, горько плакала. Мать не разрешала ей лишний раз умыться, причесать волосы, одевала в лохмотья. Наргис ходила как замарашка. Но ничего не помогло, курды все же похитили ее. Несколько дней назад я встретила Наргис. Ах, как она изменилась, ее теперь нельзя назвать красивой. «Несладко быть женой курда», – сказала она мне, плача.
Говоря это, Лала сама расплакалась. Немного успокоившись, она сказала:
– Вардан, обещай, что ты увезешь меня отсюда!
– Увезу, не тревожься.
– Увези поскорей, хочешь – даже сейчас. Я пойду за тобой хоть на край света.
– Потерпи несколько дней, Лала. Я поговорю с твоим отцом.
Разговаривая, влюбленные долго сидели в тиши ночного сада, и грусть, наполнявшая их сердца, постепенно уступила место отрадному чувству любви.
