Текст книги "Надежда сильнее страха (СИ)"

Автор книги: Rabbit hearted girl

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

– Ты идёшь? – спрашивает Хоторн.

– Да, сейчас, – киваю я. – Спокойной ночи.

– И тебе, – тихо улыбается он и уходит за дверь. Китнисс, отдалившись от остальной компании, проходит в коридор и заводит меня в комнату.

– Хочешь убедиться, что я лягу спать? – тихим шёпотом спрашиваю я. Сестра просто подходит ко мне и крепко обнимает.

– Завтра важный день, – говорит она. – Последний, чтобы собраться с духом. Ещё нужно будет сделать очень много вещей. Только кажется, что завтра просто передышка перед последним маскарадом.

– О чём ты? – я явно чего-то не понимаю.

– Завтра мы готовим вас не только к Интервью, но и в последний раз сможем обсудить поведение на Играх. Я расскажу тебе всё, что знаю, всё, что могу тебе рассказать, – последнее она произносит совсем тихо. Понятия не имею, что это значит. Надеюсь, что завтра всё прояснится. Китнисс целует меня в щёку и уходит из комнаты.

***

Сегодня день не просто важный, но и сумасшедший. Я ношусь по всему этажу, то с Эффи, то с нашими менторами. Сопроводительница забрала меня сразу после завтрака и тут же повела меня «тренировать». Наверное, никогда у неё не было такой быстрой тренировки. Как мне рассказывала Китнисс, она учит девушек правильно ходить на каблуках, приветливо улыбаться (для некоторых это, действительно, очень важно), не путаться в полах длинного платья при ходьбе, да и вообще разъясняет как вести себя на Интервью. Со мной ей страдать не приходится: ещё дома, иногда я сама, а иногда даже по инициативе Китнисс, наряжалась в её платья по праздникам. Так что хотя бы не падать с высоких каблуков я умею. По большей части Эффи мне рассказывает о поведении на приёме у Цезаря, хотя и сама прекрасно понимает, что такие пункты как «не перебивай», «не веди себя вызывающе», «не груби» можно не оглашать – моё воспитание мне этого и в повседневной жизни не позволяет. Так как всё то, что можно было рассказать, кураторша мне уже поведала, она мне приводит некоторые примеры с Интервью прошлых лет, наглядно показывает, как быть, если вдруг Цезарь задал какой-то неприятный вопрос, или если не знаешь, что ответить. Самым лучшим примером, конечно же, становится Пит. Я тут же вспоминаю, как он вёл себя тогда, и тут же понимаю, что вряд ли смогу так же.

– Знаешь, Прим, – говорит Эффи, разглядывая меня, – главным в поведении твоего ментора на Интервью была именно искренность. Да, можно, конечно же, примерить на себя какой-то образ, но это не всегда работает. Вам, наверное, это кажется удивительным, но даже тут, в Капитолии, честность очень даже ценна. По крайней мере, у трибутов точно, – последнее она произносит с улыбкой. На что она намекает? Рассказать Цезарю обо мне и Рори? Я несколько предвзято относилась к этой идее. Кто знает, как это сработает. Возможно, все, наоборот, решат, что мы решили воспользоваться старым трюком, в своё время спасшим жизни моей сестре и её мужу, хотя, может и…

После обеденного перерыва Пит забирает Рори (до этого он находился в компании обоих менторов), я же остаюсь с Китнисс. Сейчас она выглядит очень сосредоточенной и серьёзной. В первую очередь сестра спрашивает, как прошло занятие с Эффи. Выслушав меня, она присаживается в кресло: кажется, сейчас я услышу что-то очень важное.

– Прим, – начинает она, внимательно на меня посмотрев, – я не буду тебе рассказывать то, что тебе и так уже известно. Эффи передала тебе основное – на всякий случай. Я тебе могу помочь только тем, что заранее обсужу с тобой вопросы, которые, возможно, задаст тебе Цезарь. Но, думаю, какие это вопросы, ты и сама знаешь… – я киваю головой. – В первую очередь будут вопросы о твоей первой Жатве и обо мне. Не исключено, что он поспрашивает о нарядах Цинны – это для него своего рода традиция в Интервью нашего дистрикта. Отвечай всё как есть и не стесняйся показать своё платье, если попросят.

– Постой, – вмешиваюсь я, – рассказать ему всё?

– Если прямо спросит, – отвечает Китнисс. – О вас уже немало слухов ходит, так что Цезарь обязательно спросит, не у тебя, так у Рори. К счастью для нас, за эти годы история о мифическом родстве наших семей позабылась, так что…

– А почему, кстати, мы занимаемся раздельно?

– Пит решил, что у него могут возникнуть некоторые проблемы… – сестра опускает глаза и начинает старательно разглаживать складки на обивке кресла: выглядит так, точно она вспомнила о чём-то болезненном для неё. – Сама понимаешь, он более несдержан, может сказать случайно не то… – я киваю головой. Это Рори умеет. В последнее время он, правда, держит свои эмоции под контролем, но, помню, в школе случалось несколько прецедентов, когда Хоторн начинал спорить с учителями. А про сверстников и говорить уж даже нечего. – А с тобой занятие практически окончено, – прибавляет сестра. – Только, – на секунду она о чём-то вспоминает, а затем встаёт и крепко обнимает меня. – То, что может оказаться на Арене – не всегда реально, – наконец, говорит Китнисс, несколько настороженно оглядываясь по сторонам. – Иногда распорядители не знают меры: то, что выглядит мирно – таит опасность, иногда они играют на потаённых страхах человека… – я киваю, так как прекрасно понимаю, о чём она говорит. Хоть взять же те солнечные ловушки с прошлых игр! А страхи… Сойки-говоруны, преследовавшие трибутов на последней Квартальной бойне, кричавшие голосами их родных и близких; переродки, гонявшиеся за моей сестрой на её играх, глаза которых по её редким рассказам напоминали глаза других – убитых – трибутов… А что предстоит нам?

Китнисс замечает, что я забеспокоилась, и снова обнимает меня. Так странно снова тонуть в её спасительных объятиях, точно я маленькая девочка, которой приснился плохой сон. Я крепко прижимаюсь к ней и чувствую, как сестра гладит меня по волосам. Как же я соскучилась по всему этому! Ей пришлось слишком рано повзрослеть после смерти отца: само собой на бесцельное провождение времени вместе не было ни минуты. Потом эти Игры окончательно украли её у меня. Она стала мрачной, забитой, испуганной, точно живущей в своём собственном мирке. Мне кажется, что-то, что произошло со мной на Жатве, в какой-то степени отрезвило её – вытащило из этого болота кошмаров. С ней всё было почти так же, как и с мамой когда-то. И сейчас мне кажется, что она вернулась оттуда уже навсегда. Сестра по-прежнему успокаивающе гладит мои волосы и поёт какую-то песню. Отчего-то мотив мне кажется ужасно знакомым, но при этом совсем забытым. Я почти не различаю слов – Китнисс поёт фактически шёпотом, —, но один куплет расслышать мне всё же удаётся.

Придёшь ли ты к древу у реки,

Где я говорил, чтоб сбежали мы.

Странные вещи бывают тут порой,

У виселицы ночью увидимся с тобой.

Обрывки картин прошлого мелькают у меня перед глазами. «Песня висельника». Даже удивительно, что я помню её мотив. Все эти годы я помнила об её существовании, но сама мелодия и слова, ставшие, фактически, запретными стёрлись из памяти. Голос сестры точно пробудил какие-то потаённые закоулки в моей голове, и уже все слова встали на свои места. Яркие картинки снова возникают перед глазами. Вот сестра, поющая эту песню – ей лет семь, не больше, – рядом я, играю во что-то и подпеваю. Китнисс с важным видом плетёт что-то из верёвки и продолжает петь, пока в комнату не вбегает мама и не начинает кричать на папу…

Даже удивительно, как это я всё это помню. Хотя, мне кажется, что сама сестра эту песню не забывала, несмотря на запрет. Её сейчас могу услышать только я, даже если за нами следят – никто ничего не услышит. Китнисс прошёптывает последний куплет и начинает просто напевать чего-то. Теперь слова «Виселицы» по-прежнему звучат в моей голове. Только сейчас я начинаю понимать, какая же это жестокая песня. Для этого нужно было просто услышать её в исполнении сестры. Отчего-то тут же возникает ощущение, что поётся обо мне. Или вообще о ком-то из нас. Я стараюсь отогнать прочь эти мысли, стараюсь поскорее забыть текст, но теперь, кажется, он безвозвратно застрял в моей голове. Сестра, наконец, отпускает меня, и, заслышав какой-то шум в соседней комнате, уходит, велев мне оставаться пока здесь.

Я тихо вздыхаю, вспомнив о завтрашнем дне. Завтра последний день перед Играми. Последний день… Мои мысли прерываются, так как мимо по коридору пробегает сестра, крича что-то Питу. Интересно, зачем… Я пытаюсь переключиться на что-то другое, как опять вспоминается песня. Нет бы прицепилось что-то более невинное и хотя бы незапрещённое! Бросаю взгляд на часы, на которых половина пятого, а в голове всё ещё упрямо звучат, многократно повторяясь, слова:

Странные вещи бывают тут порой,

У виселицы ночью увидимся с тобой.

Комментарий к Глава 12

Вот и закончилась первая часть работы, первая из трёх. Надеюсь, дальше работа пойдёт лучше, кое-какие затеи уже есть – осталось их только реализовать.

P.S. в тексте присутствует перевод “Виселицы”, сделанный мной. Русскую версию использовать не захотелось, а оригинал тут был бы не к месту. Так что заранее извиняюсь за, возможно, корявые стихи, но я как могла старалась подогнать их под мотив песни. Если всё же лучше вставить текст официального русского перевода (из фильма), то уж напишите тогда))

========== Часть вторая – Кровь и железо. Глава 13 ==========

Я стою одна над обрывом

И смотрю в холодную бездну.

Я уже вижу острые камни на дне…

Надо мной сгущаются тени,

Исполинские чёрные грифы,

Те, что зорко следят за движением тёмных планет

Позови меня, останови меня,

Не дай стать мне жертвой обезумевших птиц

Спаси меня, унеси меня

И больше не давай смотреть мне вниз

Fleur – «Исполинские чёрные грифы»

Яркий свет, бьющий прямо в глаза, рев толпы, режущий слух, сотни лиц то и дело мелькающих перед глазами. Суета. Все носятся туда-сюда, трибуты ожидают своей очереди, стилисты делают последние приготовления, мимо пробегают рабочие, готовые вот-вот начать эфир.

Я делаю глубокий выдох. Нужно успокоиться. Пытаюсь вытереть вспотевшие ладони о ткань платья, которая как назло оказывается влагонепроницаемой. Эффи, стоящая рядом, замечает это и подает мне бумажную салфетку, от которой исходит легкий цветочный аромат.

– Успокойся, милая, – говорит она, поправляя завернувшийся край ворота. – Всё будет хорошо.

– Надеюсь, – шепчу я, вытирая руки. Менторов как назло, почему-то нет рядом. Ну и куда они все запропастились? И Рори тоже пропал… Буквально десять минут до начала. Мне уже просто неприятно ловить на себе взгляды проходящих мимо трибутов. Просто впиваются в меня, исследуют каждую складку на ткани, каждый локон. Видимо, в этот раз Цинна даже чуть перестарался. На мне платье из тонкого шёлка. Рукава широкие и длинные – ниже колен. Ещё во время примерки я заметила, что яркие пятна на подоле составляют сложный узор, напоминающий рисунок на крыльях махаона. Снова бабочки… Такое ощущение, что Цинна пошел на поводу у капитолийцев, взяв за основу моё новое глупое прозвище. Но тут явно все не так. Всё не может быть так просто.

Я уже просто предчувствую все те вопросы, которые будет задавать мне Цезарь. И, разумеется, будет вопрос о Рори – думаю, только слепой не заметил, что мы просто всюду ходим вместе, с самого прибытия в Капитолий. Китнисс и Эффи предлагали рассказать всё, как есть, но мне страшно: вдруг все решат, что я пытаюсь повторить судьбу сестры. Да и к тому же, шесть лет назад, чтобы избежать лишних пересуд, Китнисс назвала Гейла своим кузеном. Не очень как-то хорошо получается. Вчера вечером я сказала об этом сестре, и она сказала, что все в Капитолии об этом давно забыли. Но мне что-то в это не особо верится.

Мимо нас проходит команда Второго дистрикта. Тут же становится как-то не по себе. Да, веселая компания там собралась: одна только и думает, как меня убить, а другой не меньше пугает своим добродушием. Менторы важно задрали нос, а про трибутов уж я молчу. Хотя, Омел выглядит более чем странно. И я сейчас не о её взгляде, буквально испепеляющем все вокруг. Ее платье совсем не похоже на костюм соотечественника. Что несколько странно – обычно стилисты стараются выдержать их хотя бы в единой цветовой гамме. У того – бежевый костюм со вставками цвета меди, удивительным образом идущий Эртеру. На девочке же короткое черное платье, ничем особым не выделяющееся. Наверное, это самый скромный наряд для Интервью, который я видела за последнее время. Особенно таковым он кажется на фоне платья Первой, стилист которой явно посчитал своей целью облачить девушку в костюм, сияющий как бриллианты. Хотя, на мой взгляд, и оно выглядит несколько странно: по крайней мере, сочетание бархата и сверкающих камней несколько режет глаз. Но не мне же судить.

Когда Вторые подходят поближе, я замечаю, что в ткани платья Омел поблескивают кроваво-красные камни. Стоит девчонке повернуться ко мне другим боком, как я вижу багровый след на ее щеке. Эффи тут же хмурится и шепчет мне на ухо:

– Кто-то явно поссорился со своим стилистом. Вот какой ожог на щеке, да и на волосы погляди!

Я присматриваюсь и вижу то, о чем говорит куратор: волосы Второй зачесаны назад и буквально зализаны, но одна прядь, выбивающаяся из причёски и напоминающая сильно потрёпанный локон, явно портит всю картину. Эртер, проходя мимо, мельком улыбается, заставив меня снова занервничать.

Позади нас доносится легкий топот. Обернувшись, я вижу Рори.

– Я вас с трудом нашёл, – тяжело вздыхая, шепчет он.

– А где Китнисс и Пит? – не понимаю я. – Разве они не с тобой?

– Понятия не имею, где они, – отмахивается Хоторн. – Порция довела меня до входа, думала, что тут наши менторы, но пришлось самому разбираться. Да и ещё кое с кем поболтать пришлось…

– О чём ты? – не понимаю я. Рори выглядит несколько обеспокоенным.

– А вот и они, – доносится тонкий голос Эффи Бряк. И действительно, со стороны лифтов к нам приближаются Китнисс и Пит. Но только не одни, а в компании менторов Четвёртого и Седьмого дистриктов.

– Нет, ну вы только посмотрите на это безобразие! – тут же кричит Джоанна, бросая взгляд на моё платье. – Ну, это просто неприлично так хорошо выглядеть, всех наших потенциальных спонсоров заберёте!

– Джоанна просто как всегда не в восторге от творений своих стилистов, – поясняет Финик, качнув головой в её сторону.

– Ага, я бы на тебя посмотрела, будь твои подопечные разодеты как идиоты, – фыркает она, указав в дальний угол, где буквально забились её трибуты. Надо сказать, что недовольство Мейсон очень даже оправдано: если платье девочки, отчасти делающее её похожей на фею из сказки, вполне соответствовало её возрасту, то странный костюм со множеством лент (видимо, его создатель таким образом хотел изобразить листья) на четырнадцатилетнем подростке выглядел более чем странно. Хотя, на наряде малышки тоже были такие же ленты, в которых она, кажется, совсем запуталась. Менторы коротко прощаются друг с другом и расходятся в разные стороны.

– Почему вы опоздали? – наконец, задаю я главный вопрос. Китнисс немного теряется, но за неё отвечает Пит:

– Были существенные проблемы с лифтом: нужно было вернуться на наш этаж – мы забыли кое-какие бумаги, а потом застряли.

– Лифт? Какой ужас! – вскрикивает Эффи. – Сегодня просто какой-то сумасшедший день, все точно забыли о своей работе! Куратор Пятого жаловалась мне, что с утра у них на этаже были какие-то проблемы со светом. Что вообще происходит?

– Ну, просто всех работников переправили на работу для подготовки Интервью, видимо, – говорит Рори, но тут же замолкает из-за резкого шипения в колонках.

– Начинается, – бормочет Китнисс, бросив на меня настороженный взгляд. Она порывисто обнимает меня и шепчет на ухо: «Ничего не бойся».

Она также обнимает Рори и уходит с Питом в отведённые менторам места в зале. Эффи тоже уходит. Остаёмся лишь мы наедине с косыми взглядами, которые на нас изредка бросают проходящие мимо трибуты.

Где-то вдалеке раздаётся громкая музыка и рёв толпы. Рори берёт мою ладонь и успокоительно смотрит мне в глаза.

«Дамы и господа, Цезарь Фликкерман!»

Крики становятся ещё громче, а теперь ещё к ним и прибавляется громогласный голос Цезаря.

Что ж, шоу начинается.

***

Бархат сидит в несколько вызывающей позе, то сильно моргая глазами, то заливаясь неестественным смехом. Рубин, шутя, рассказывает о своём отце, отчего-то придерживая свою левую руку. Омел скована, смотрит на Цезаря волком, несомненно, пугая его. Капитолиец пытается разговорить её, однако все попытки тщетны. Но стоит ему начать спрашивать об арене, как девчонка сразу оживляется и начинает говорить о своих «талантах». Но её время кончается подозрительно рано на истории о том, как она голыми руками задушила змею. Эртер шутит, улыбается и всем своим видом буквально кричит: «Эй, спонсоры! Посмотрите на меня!». Цезарю с ним приятно говорить, особенно после маленькой психопатки: он смеётся и внимательно слушает все его слова. Третьи, Четвёртые и Пятые пролетают буквально не запоминаясь: я могу только сказать, что куда увереннее выглядели сероглазый долговязый подросток из Третьего и загорелая коренастая девчонка из Четвёртого, наряженная в длинное платье цвета морской волны. Остальные же с трудом говорят от страха и стеснения.

Я стою вместе с Рори в том же самом коридоре. Прямо перед нами висит экран, показывающий всё, что происходит на сцене. Хоторн по-прежнему крепко держит меня за руку, вызывая тем самым невероятный интерес со стороны девочек из Десятого и Одиннадцатого. Они о чём-то перешёптываются, поглядывая на нас. Сейчас они смеются, а уже завтра… Рори замечает, что я смотрю в их сторону и говорит то, чего я даже не ожидала:

– Иногда мне кажется, что там стоит Пози.

Я пытаюсь сказать хоть что-то, но он продолжает:

– Стоит и просто пытается улыбаться. А слёзы так и текут по лицу, – он замолкает и смотрит на меня, грустно улыбаясь: – Ночные кошмары.

Я ничего не говорю и просто обнимаю его. Он всё и так прекрасно знает. Она вполне могла оказаться тут, сейчас, рядом с ним, если бы не мой сумасбродный поступок. Бедная девочка, что с ней было бы? Был бы у неё хоть один шанс? Рори чувствует, что ещё немного – и я сорвусь, поэтому он отвлекает меня от этих мрачных мыслей:

– Сейчас Кора уже должна выйти.

Коралина Нисбет – пожалуй, единственная, кто сможет сейчас помочь мне хоть немного отвлечься. Всё равно Цезарь задаст вопрос про Пози. А сейчас лучше бы успокоиться.

Раздаётся музыка и на сцену выходит трибут из Дистрикта-6. Кора сегодня выглядит удивительно хорошо: на ней короткое тёмно-серое платье с яркими фиолетовыми вставками. Кора увлечённо рассказывает о своих тренировках и брате, правда, к концу беседы она начинает хмуриться и заметно грустнеет. Это происходит из-за того, что Цезарь спрашивает её каково это участвовать в Играх вместе с братом. Но она тут же собирается и повеселевшим голосом продолжает разговор. Ларс же, по большей части, всячески рекламирует свою сестру. Не знаю, сам ли он до этого додумался или кто-то из менторов надоумил, но, чувствую, кому-то вечером достанется.

Затем его место занимает десятилетняя девочка из Седьмого, старающаяся вести себя как можно спокойнее: по её лицу видно, что она ужасно волнуется. Но ничего другого от малышей тут и не ожидают. Точно также ведёт себя и её соотечественник, по большей части не отвечавший на вопросы Цезаря, а рассматривающий пол в студии.

Наконец, выходит та самая девушка из Восьмого, удивившая всех своими баллами. «Гриджина Кроу!» – громко восклицает Цезарь, когда она приближается к креслам.

– Забавное имя, – произносит Рори, вглядываясь в экран. Я же ничего не отвечаю, лишь смотрю на незнакомку. Удивительно, но я, действительно, её почти ни разу не видела. Во всяком случае, не запоминала. Для меня она была каким-то тёмным пятном, блуждающим по расположенным вдали от меня секциям. У неё тёмно-каштановые волнистые волосы, убранные в хвост. Лицо не из тех, что так любят капитолийцы, но страшненькой её всё же назвать сложно. Глаза цвета ореха, бледная кожа и тонкие губы, пожалуй, именно это запоминается больше всего. Странно, чем же она покорила распорядителей? Дистрикт-8 известен неживучестью своих трибутов ни чуть не меньше, чем Двенадцатый, но совсем по другой причине. Они все живут в огромном городе и совершенно не знакомы с дикой природой. Вот она-то их и губит…

Удивительно, но Цезаря вопрос о баллах интересует ничуть не меньше, чем меня. Девушка, услышав его вопрос улыбается и лишь отвечает, что удивила их своими знаниями. Загадочная личность, ничего не скажешь.

Её соотечественник – светловолосый мальчик десяти лет – несколько смущённо общается с Цезарем. Он то и дело дергает свои рукава, и чуть ли не убегает раньше времени.

А вот и многострадальная Дери. К счастью, в этот раз её стилист всё же догадался нарядить её в длинное платье, чтобы не шокировать публику шрамами – ещё успеют налюбоваться на арене. Дери медленно подходит к ведущему и также неспешно присаживается, явно боясь повредить ногу. Цезарь тут же спрашивает у неё про её балл – не расстроилась ли она? – а та лишь отвечает, что особых способностей у неё никогда и не было, поэтому это не удивительно. Капитолиец пытается развеселить её, однако та по-прежнему сидит с хмурым лицом, и несколько сгорбившись. После неё на сцену буквально вылетает Остин. Говорит он обрывисто, иногда оглядывается по сторонам, точно спешит.

На трибутов Десятого и Одиннадцатого дистриктов, большинству которых по десять лет, я даже не хочу смотреть. Особенно на тех девочек. Слишком больно. Мне кажется, что Рори глядя на них опять видит на сцене Пози. Я узнаю этот взгляд. Именно так смотрит на меня Китнисс, когда вспоминает о Руте.

– Подходите к выходу, скоро ваша очередь, – говорит мне капитолиец, до этого сопровождавший всех трибутов. Я киваю головой и следую за ним, вглядываясь в темноту по сторонам. Эта часть коридора почти пронизана мраком и не только из соображений экономии. В ряд по обе стороны стоят миротворцы, «охраняющие наш покой». Я стараюсь не думать об этом. Нужно успокоиться. Глубоко выдохнуть. Наконец, по велению того же мужчины я останавливаюсь буквально в нескольких шагах от сцены. Если немножко подвинуться вперёд, то уже отсюда можно будет разглядеть разноцветную ряженную толпу и Цезаря, опрашивающего мальчика из Одиннадцатого дистрикта. Он пожимает малышу руку, и тот уходит в противоположную сторону сцены, где находится другой проход.

Раздаётся музыка. Здесь она куда громче, чем в том коридоре.

Нужно улыбаться.

Нужно ровно держать спину.

И при этом желательно не упасть, зацепившись за подол платья.

Только спокойствие.

– Примроуз Эвердин, Дистрикт-12!

И повинуясь звонкому голосу Цезаря, я иду на свет.

Прожекторы буквально ослепляют меня и, спасибо Цезарю, что подаёт мне руку, я хотя бы сажусь не мимо своего места. Спустя пару секунд освещение несколько меняется (свет теперь падает под другим углом), к счастью для моих глаз. Теперь я вижу яркие волосы ведущего и его приветливую улыбку. «Улыбайся!» – одёргиваю я себя. Надеюсь, вовремя.

– Что ж, Прим, вот кого я не ожидал когда-нибудь тут увидеть, так это тебя, – начинает он, одарив меня грустным взглядом. – Шесть лет назад ты чуть ли не стала трибутом от Дистрикта-12, а сегодня ты сидишь напротив меня в самом очаровательном платье на свете. Ужасно грустно, – вздыхает Цезарь, несколько меня насторожив. Цезарь, Цезарь – неужели ты говоришь о несправедливости Игр? Однако через секунду я понимаю, что передо мной всё тот же именитый капитолиец: – А платье твоё, действительно, просто чудесно.

Я улыбаюсь и, поднимаю руки, чтобы продемонстрировать свой наряд, как учил Цинна. Ведущий ахает, а его вздох подхватывает публика. Я бросаю взгляд на один из экранов сбоку: рукава и подол платья соединяет тонкая, почти невесомая ткань, узор которой в точности повторяет рисунок на крыльях махаона. На самом подоле и кончиках рукавов ткань точно обуглена, что заставляет меня вспомнить ту самую бабочку, которую я видела по дороге в Капитолий. Наконец, ведущий позволяет мне занять моё место и продолжает разговор.

– И всё же, Примроуз. Почему ты так поступила? Почему вызвалась добровольцем?

– Я… – начинаю я и тут же замолкаю. Ну, и что теперь говорить? – Я учусь с этой девочкой в одной школе… и она моя хорошая знакомая, – буквально на одном дыхании говорю я. – Просто… я вспомнила свою первую Жатву, вспомнила себя, и поняла, что… так неправильно, – продолжаю я и тут же осекаюсь. В прямом эфире начинаю говорить что-то, порочащее власти. Ну всё, мне теперь конец. Ведущий смотрит на меня немного растерянно. Точно конец.

– Наверное, в какой-то степени поспособствовал и пример сестры, – произносит Цезарь, замявшись. Стоп. Мне кажется, или он просто не знает даже как со мной говорить? Хотя, после такого… – Кстати говоря, о Китнисс, как она отреагировала на твой поступок? – тут же оживляется он. Неужели показалось?

– Она очень сильно расстроилась, – отвечаю я, вспоминая её зарёванное лицо и резкий голос. Цезарь о чем-то говорит зрителям, а я даже не слышу: в голове так и раздаются её слова: «Что же ты наделала?»

– Что ж, Примроуз, – опять обращается ведущий ко мне, – поговорим о делах насущных, а именно о твоих оценках, полученных на индивидуальных показах. Ты довольна ими?

– Более чем, – говорю я, с силой заставив себя улыбнуться. – Я даже и не думала, что они будут такими высокими.

– Хм, и чем же ты покорила Распорядителей? Стрельбой из лука?

– Нет. Познаниями в лекарственных растениях, – я слегка пожимаю плечами. Тут же словно раздаётся голос Китнисс: «Ага, распугай последних потенциальных спонсоров!» – и сразу же прибавляю, загадочно улыбнувшись: – Ну, и ещё кое-чем.

Цезарь широко улыбается, а толпа сразу же оживляется. Сработало.

– Ну, и последний, наверное, вопрос. Твой наряд на Параде трибутов. Весь Капитолий просто замер, когда увидел его! – ну вот, как и предчувствовала. Лучше бы просто спросил, отчего я хожу за Рори, точно на привязи.

– Знаете, мне тоже очень понравилось это платье, но дело в том, что… У него есть секрет.

– Какой же? – ведущий вопросительно выгибает брови. Ну же, начала уж говорить, так говори. Соберись же!

– Это платье должно было стать подарком от Цинны на мою свадьбу, но… теперь уже ничего не получится, – наконец, заканчиваю я. Сказать, что Цезарь удивлён – ничего не сказать. Кажется, что его глаза просто выскочат из орбит.

– Почему? С кем? – буквально начинает тараторить он, но его прерывает резкий звук: моя аудиенция завершена. Я лишь могу пожать плечами и загадочно улыбнуться. Фликкерман подаёт мне руку и произносит на прощанье:

– Примроуз Эвердин – трибут, который вызвал больше вопросов, чем ответов!

Ну, что ж, и на том спасибо.

Всё также аккуратно я прохожу к выходу со сцены и иду к отведённому мне месту в специальном ряду для трибутов. Прямо за ним – ряд для менторов. Стоит мне усесться на своё место, как позади меня раздаётся успокаивающий голос Пита:

– Ты сделала всё правильно, молодец.

Теперь можно временно выдохнуть.

Цезарь громко произносит имя Рори, и тот бодрым шагом выходит к нему. Они обмениваются приветствиями и, наконец, начинают беседу. Ведущий расспрашивает его об оценках: Хоторн, смеясь, заявляет о том, что девятка – его счастливое число, поэтому всё лучше некуда. Судя по тому, как часто смеётся публика, Пит поработал с ним на славу. И вот Цезарь задаёт самый страшный вопрос для Рори, и я замираю в ожидании.

– Что ж, я понимаю, что тебе, наверное, будет не очень приятно рассказывать об этом, но я должен. Рори, насколько мне известно, та девочка, вместо которой вызвалась Примроуз – это твоя сестра?

– Да, – глухо отвечает он, тут же посерьёзнев. – Ей всего десять лет, и если бы я только мог, я бы и сам пошёл на Игры, вместо неё. Но… – он поднимает глаза и смотрит в сторону рядов с трибутами, – я очень благодарен Прим за то, что она сделала для неё. Я у неё в вечных должниках, – я смотрю в его глаза и чувствую, как сама едва не начинаю плакать. Только не здесь, только не перед всем Капитолием. Не позволю им считать себя ни на что не способной плаксой, хотя, о чём я…

– Кстати говоря, о Прим, – начинает Цезарь, и я мысленно обрушиваю на него все известные мне ругательства. – Я не успел спросить у неё, но… Ваше первое появление в Капитолии, – а, вот к чему он клонит. Я и не сомневалась. – Вы держались за руки?

– Да, – отвечает Рори, вновь обернувшись к ведущему. – Мы очень хорошие друзья, – говорит он, выделяя «очень».

– Эти Игры явно были для тебя с самого начала очень тяжёлыми, – пытается поддержать его Цезарь.

– В чём-то вы правы. На какой-то момент, мне показалось, что всё идёт против меня. Сначала сестра, а потом… самый дорогой для меня человек, – остаток предложения он, явно, пытался произнести тише, но против капитолийской техники не пойдёшь. И теперь его слова слышны всему Панему. Весьма двусмысленные слова.

– Ты хочешь сказать, – начинает Фликкерман, но его обрывает Рори, говоря, казалось бы, совершеннейшую ерунду:

– Знаете, я бы многое отдал, чтобы увидеть Прим в том платье при совершенно других обстоятельствах.

Раздаётся звонок, и Хоторн, коротко попрощавшись с опять ошарашенным Цезарем, убегает в сторону наших рядов.

– Кажется, всё не так уж плохо, – шепчет он, присаживаясь рядом со мной.

– Дурак, – лишь отвечаю я, зардевшись. Всё, теперь мои щёки станут новым предметом обсуждений.

Начинает играть капитолийский гимн, но лёгкий гул всё ещё стоит в зале: толпа всё ещё не может успокоиться. Капитолийцы не такие уж дураки, чтобы не сложить два плюс два.

Поздравляю, Рори Хоторн. Ты устроил самую настоящую катастрофу.

========== Глава 14 ==========

Мы почти что вбегаем в лифт, пытаясь поскорее уйти из зала. Китнисс освобождает нам путь, буквально пугая всех окружающих своим суровым взглядом. Вся наша команда покорно следует за ней, стараясь не отставать. Я захватила с собой Кору и Ларса – их менторам сейчас явно не до них (да что уж говорить, им вообще ни до кого), не оставлять же их на растерзание толпе.

После выступления Рори в зале начало происходить что-то просто пугающее. Начал мерцать свет, операторам пришлось завершить эфир даже раньше. Работники сцены почему-то не закрыли занавес, поэтому все мы ещё какое-то время могли наблюдать за встревоженным и напряжённым Цезарем. Уже когда мы уходили, я поймала на себе взгляд с балкона, где находились Распорядители. И не просто кого-то, а Плутарха Хэвенсби. Хотя, может, он смотрел на сестру…

В коридоре я случайно задеваю кого-то, пробегая вслед за Китнисс. Я лишь замечаю тёмное короткое платье и слышу сдавленное шипение: лучше бежать мне отсюда, и поскорее. Наконец, мы все залезаем в лифт и, не сговариваясь, громко выдыхаем. Рори, всю дорогу не отпускавший моей руки, по-прежнему крепко сжимает её в своей ладони. Коралина одёргивает своё платье, а затем оборачивается к брату. Смотрит она на него одновременно и строго, и с грустью. Видимо, сама понимает, что шансов у него куда меньше, чем у неё самой. Я не могу сказать, что хочу, чтобы победила она, но и, конечно же, совершенно не хочу, чтобы она хоть как-то пострадала. Больше всего бы я хотела, чтобы выиграли мы все. Абсолютно все. Даже Омел. Может, на самом деле она и не такая пугающая, какой кажется, и, главное, она совершенно не виновата ни в чём. «Во всём виноват Капитолий», – эту фразу часто повторяет Пит, когда говорит о профи: украдкой, шёпотом, не при чужих людях. И именно так и есть. Они, точно так же, как и мы хотят себе хорошей жизни, их к этому приучил Капитолий – он сделал их такими.