Текст книги "Другой принц (СИ)"

Автор книги: Пайсано

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

– Тебе что, правда неинтересно? – удивилась Арья. – Даже мне интересно, чего ты.

Лежа потом рядом с Арьей на медвежьей шкуре у камина и прижимая ее узкую спину к своей груди, Лео куда больше радовался не тому, что она ему такое позволила, а тому, что ему удалось, стоя за ней на коленях, удачно подхватить ее рукой под живот, потом спуститься чуть ниже, и Арье тоже было приятно. Как ни непристойно это звучит – что может быть для женщины в таком положении приятного? – но от его руки Арья, казалось, забыла, чем они занимаются, и ей понравилось так же, как и обычно. Лео задумался, может ли такое начало и такое проникновение женщину возбудить, и не спросишь ведь никого, нельзя такое из спальни выносить, – и дал застать себя врасплох.

– Тебе понравилось? – спросила Арья, и Лео не мог понять, что ему отвечать. Нельзя же сказать «нет», когда она разрешила с собой такое сделать, из благородных девушек в Вестеросе таких, что это разрешат, наверно, две-три на тысячу, да и из тех почти на всех лучше не жениться. Да и враньем это «нет» будет: даже в первый раз, не умея устроиться, ему понравилось так, что хоть задумывайся о том, что это у них в роду за стремления такие неправильные. Но и «да» сказать нельзя: получится, что ему нравится с ней так и он еще хочет.

– Понятно, – весело сказала Арья и потерлась об Лео внизу, намекая, что он пусть думает, а кое-кто быстрее сообразил и даже уже все выболтал. – Не распробовал, да?

Когда в дворцовой жизни удавалось сделать паузу, и даже когда не удавалось, Арья утаскивала Лео гулять по Королевской гавани, и они бродили по улицам, надвинув капюшоны плащей на лицо, так же, как в их первые робкие свидания шесть лет назад. Лео уже не был недавним принцем, за которого страной правит регент, и ему не удалось бы так же легко и незаметно уйти из Красного замка, как он делал это раньше, и Арья показала ему свою дорогу по подземельям, которой она уходила из Красного замка в те дни.

– Жутко хотелось тебя увидеть, – после стольких лет призналась Арья, когда темный глухой проулок напомнил обоим о том, как Лео в первый раз попытался ее обнять. – Я и на себя злилась, и на тебя немного, я же понимала, что нельзя. А в то, что ты тогда предложил, совсем не верилось.

– Ты мне даже за руку себя не разрешала взять, – весело пожаловался Лео. – А я уже тогда хотел тебя поцеловать.

– Э, какой! – рассмеялась Арья и подставила Лео губы, словно в утешение за прежнее, и Лео как-то угадал, что сейчас что-то будет, еще за несколько секунд до того, как Арья схватила его левой рукой даже не как в спальне, а еще более решительно, сразу начав сильно гладить и потянувшись другой рукой к завязкам брюк. Против такого трудно возразить несмотря на любую неуместность, особенно когда это делает та, которую всегда хочешь, словно не можешь насытиться после трехлетнего ожидания и не можешь поверить, что то, что так долго было нельзя, уже несколько лет как можно. Лео опомнился, только когда Арья присела перед ним, и с трудом заставил себя попытаться ее остановить.

– Не на улице же, – почему-то прошептал Лео, словно в пустом проулке среди глухих стен кто-то мог его сейчас услышать. – Засекут ведь.

– Могут, – признала Арья, на секунду от него отрываясь. – Это же самое лучшее, когда немного боишься, что сцапают.

Ни за безрассудство, ни за ненужный риск, ни за что другое не получится сердиться на девочку, у которой такие мягкие и нежные губы, Лео терял от них голову даже пять лет назад, когда он еще не думал о том, что Арья может его там целовать, – но слово «сцапают» он сейчас запомнил, и неожиданно для Арьи сцапал ее через полчаса в другом проулке, прижав к стене. Может, и удобнее сейчас было бы, если бы Арья носила платья не раз в месяц по торжественным случаям, но к брючкам Лео за походную жизнь даже больше привык и уже предвкушал, как Арья расслабится в его руках, подставит под его поцелуи шею, как он закроет ее плащом и, может быть, доберется до ее груди, когда она не в силах будет сопротивляться – но Арья уже затеяла другую игру, чуть от него не выскользнув.

– А кто это тебе разрешил? – даже немного сердито спросила Арья.

– Ты, – нахально ответил Лео и снова положил руку между ее крепких ножек. – Помнишь, в септе Бейлора, когда ты сказала, что признаёшь меня своим мужем и своим господином.

– И что ты себе думаешь, ты теперь со мной что угодно делать можешь? – негодующе спросила Арья, а сердце у нее билось сладко и сильно, трудно было голосом это скрыть.

– Да.

– Нет!

– Да.

– Ну и что же ты тогда ничего не делаешь?

И все получилось так, как Лео и задумал, именно так Арья жарко дышала ему в грудь, подставляла ему шею и холодные от глубокого дыхания губы, и даже позволила расстегнуть на ней куртку и рубашку задрать, он наполовину завернул ее в свой плащ и открыл себе ее маленькие грудки, – но было еще лучше от неправильных, глупых мыслей, что все скандалы при дворе он всегда ей простит, простит всю ее невыдержанность с нужными короне людьми, которые пришлись ей не по сердцу, снова разрешит ей рисковать головой и ввязываться на улицах в драки, лишь бы знать, что вот эта девочка, дерзкая с другими, неукротимая, порывистая – отдана ему, его рукам, его воле, с ним она ничего поделать не может, и не двоящимся сердцем, не неприятной данью обряду она признала его перед всеми своим мужем и господином. И не в том дело, что она его хочет и с ума от этого сходит, хотя и это правда, а в том, что за эти годы она его узнала и полюбила, нашла Арья человека, которому не стыдно сдаться и не страшно довериться.

Но самоуспокоенность с Арьей вредна, и Лео даже не заметил, когда она успела заправить рубашку в брюки, только запоздало удивился, что куртку Арья не запахнула даже, хотя грудь под немного тесной рубашкой так торчит, что совсем неприлично, почти рвет ткань набухшими сосками, а Арья уже тянула его куда-то за руку.

– Две улицы перейдем и сразу направо, – пояснила Арья, когда через третью улицу они уже перебежали, юркнув из проулка в узкий просвет между домами.

– Что там? – спросил Лео, хотя места узнавал, конечно.

– Какой же ты у меня примерный, – рассмеялась Арья. – Позавчера же мимо проходили. Бордель там, пустую комнату на час запросто нам найдут. Лицо только закрой получше.

А потом оба смеялись, взбегая по лестнице, каждый своему, Лео, например, вспоминал про башню около Стены с короной на вершине, там двести лет назад переночевала королева Алисанна – интересно, если их здесь все-таки узнают, тоже что-нибудь на крышу влепят? И только через полчаса, вытирая простыней мокрое разгоряченное тело и чувствуя небольшую недолгую слабость в ногах и заложенность в ушах, словно на горной дороге, Лео наконец опомнился, даже огляделся.

– Если двоих узнают, это еще ничего, – сказал он Арье, которая бесстыдно на него любовалась, чуть приподнявшись на локтях и раскинув ноги, она давно уже привыкла к его беловатой гладкой коже, которую он привез из Сурового дома. – Куда хуже, если узнают кого-то одного.

– Я Сансе расскажу, – пообещала Арья и нахмурилась немного: еще отец в Гавани, да мало ли до кого такая сплетня дойти может, про нее или про Лео, да и про обоих, наверно, не надо. – Ладно, мы так не будем больше, мне в самом деле сегодня как-то голову сорвало.

Лео и Арья вернулись обратно в Красный замок теми же подземными ходами, и Лео уже думал по дороге о том, что стоит все эти ходы перекрыть, хотя бы двери поставить и навесить замки, а еще лучше потом нарядить охрану в еженедельный обход: мало ли кто может здесь пройти, кроме них, мало ли кто про входы и выходы из этих подземелий знает или может узнать, вот Варис и Иллирио знали. Словно старше стал Лео за эти несколько часов, это всегда у него резко бывало, и Арье он около выхода о своих мыслях рассказал, хотя и опасался, что она на него немного обидится за то, что он такой скучный.

– А давай, – неожиданно согласилась Арья. – Только надо будет здесь хорошенько все осмотреть сначала, чтобы никаких других выходов не пропустить, – и глаза Арьи в свете факела блеснули озорно и весело: сколько еще будет путешествий вдвоем по подземельям, сколько смеха, грязи на лицах, попыток успеть обратно к назначенному времени, поцелуев и страсти, пряток, песен, крика и гуляющего эха.

У тяжелой двери, ведущей из всегда безлюдных подземных ходов в обычные коридоры замка, Лео и Арья долго и жадно целовались, словно не могли друг другом надышаться, расставаясь всего на несколько часов, и Лео подумал, что с Арьей юность никогда не кончится.

В замке Арья почти сразу же убежала, и Лионель улыбаясь покачал головой: она всегда бегает, у нее на больших обедах корона съезжает набок, а первый подход к Железному трону закончился тем, что Арья настучала на торчащих мечах песенку про веселую девицу Мэгетт – хотя Бронзовый Джон Ройс уверяет, призывая отсутствующего Станниса в свидетели, что много лет назад малыш Лео, посаженный на Железный трон крепкими руками еще молодого Роберта, которому было тогда не больше, чем Лионелю сейчас, возгласил пару куплетов про бочонок эля.

О том, что вообще-то они с Арьей сбежали от Малого совета, Лионель вспомнил только тогда, когда зашел к Сансе и увидел, что она чем-то расстроена, – и все равно в первую очередь он подумал не о Совете, а о том, что, может, Арья не успела Сансе про сегодняшнее рассказать, а кто-то все-таки его в том борделе узнал и уже донес сплетню до Красного замка.

– Этого мастера над монетой тоже пришлось посадить, – сообщила Санса, и Лионель наконец почувствовал укол совести за то, что сбежал и не взял на себя неприятную сцену. – Проклятая какая-то должность. Арья говорит, что, если проворуется и следующий, его нужно будет показательно зарезать, но, кажется, это не выход. Давай я возьмусь, что ли.

– За что? – удивился Лионель, готовый даже допустить, что Санса сама зарежет следующего проворовавшегося мастера над монетой, но не думавший, что ей может прийти в голову такая сумасшедшая идея, как стать мастером над монетой самой.

– Тебе скучно будет, – предупредил Лионель, трудно ему было представить, что Санса просиживает вечера над столбцами цифр, облагает налогами печные трубы и двери, торгуется с Вольными городами о размере пошлин, а хуже всего – становится сухим и неприятным для многих в городе и стране человеком, который всем говорит «нет», настолько-то Лионель службу мастера над монетой знал, строгий и неуступчивый лорд Эддард, об которого обломал зубы даже Железный банк, уже объяснил и показал молодому королю, как не промотать оставленное им в столице наследство.

Но Санса, вероятно, снова меняла форму, приспосабливаясь к новым обстоятельствам, потому что этого требовали семья и долг.

– Я все равно без тебя всегда скучаю, – мягко и даже трогательно ответила Санса, и Лео сразу поверил, что с ним она всегда останется прежней, как бы ни меняла ее жизнь. – Просто теперь я буду скучать немного по-другому.

========== XL ==========

Этот град обречен, до скончания дней

Ему гореть, как в огне, как бы вечным огнем,

И Господь посетит эту местность

На следующий день, через тысячу лет,

И найдет нас уснувших вдвоем.

(с) Несчастный случай

Небо над мрачным городом Асшаем кишело черными воронами, которые пронзительно кричали, пролетали вдоль улиц, влетали в его мрачные храмы, и не нужно было быть прорицателем или заклинателем теней, чтобы понять, что это плохой знак. Многие культы и секты предсказывали появление огромного флота, ведомого черным человеком и красной женщиной и имеющего целью стереть Асшай с лица земли, многие пророки звали горожан, разобщенных взаимной ненавистью и тьмой царящих в Асшае культов, к обороне города, но беда пришла куда раньше, и принесли ее вороны. Обезумевшие жрецы поджигали собственные храмы, некроманты отпускали на волю своих запуганных рабов, оборотни вцеплялись сами себе в лицо, воя от ужаса и чувствуя, как их личность сминает чужая воля.

Тысячью вороньих глаз, десятками глаз марионеток следил за гибелью Асшая скуластый юноша со впалыми щеками и жилистыми руками моряка, и все, что он видел этими глазами, только утверждало его во мнении, что Асшай должен быть стерт с лица земли, а память о нем проклята.

Но мрачный город не собирался сдаваться, и где-то за изнанкою мира разобщенные, но искусные заклинатели теней и чародеи искали нападавшую колдовскую армию. Пока они не могли заметить находящийся слишком далеко фрегат, прозванный Черным магом, потому что не могли поверить, что их атакует с моря всего один человек.

Фрегат юного капитана Брана Старка был назван им Лето, в честь его лютоволка и Летнего моря, где Бран проводил большинство времени и лишь иногда подходил туда, где воевал флот адмирала Станниса Баратеона, искореняя работорговлю и склоняя под власть вестеросской короны гордые Вольные города. Мудрый Тирион, с которым Бран часто беседовал, вселяясь в слугу или обученного речи ворона, придерживался мнения, что достаточно господства на море и контроля над торговыми путями, и власть над Эссосом в свое время упадет в руки сама, но Станнис после сорока начал чувствовать приближение старости, оставил на Драконьем камне двоих маленьких сыновей на попечение юного Эдрика Шторма и вместе со второй женой, все меньше походившей на красную жрицу, и верным Давосом Сивортом спешил завершить то, что считал делом своей жизни.

Бран так до конца и не согласился с Тирионом и научился помогать воюющему флоту, не подходя вплотную, и его корабль Эссос начал считать предвестником очередного поражения, но попытки захватить или потопить дурного вестника неизменно приводили к тому, что капитаны и штурманы нападавших сходили с ума, а их корабли отходили Станнису. Зловещий фрегат Лето весь Эссос стал называть кораблем черного мага или просто Черным магом, и Бран однажды махнул рукой и поднял черные паруса, чтобы избежать ненужных жертв.

Сила Брана с каждым годом и каждым боем только росла, как рос и флот удачливого адмирала Станниса, и поэтому сейчас Бран решился ударить по Асшаю первым, чтобы Станнис не столкнулся с непривычным врагом, а Мелисандре не пришлось вспоминать свое старое искусство в тот момент, когда баланс сил будет сильно против нее.

Бран вначале действовал осторожно и жестоко, хорошо представляя себе противника, которого до этого видел много раз глазами одиноких воронов, но недавно хлынувшая в него сила, позволившая ему контролировать тысячи воронов и десятки людей, заставила его поверить в возможность закончить бой одним мощным ударом, и эта попытка открыла его для тех чародеев Асшая, что решились сопротивляться. Теперь Бран сидел за столом в своей каюте, смотря перед собой невидящими белыми глазами, недоступный для всего окружающего, и Мира Рид, привыкшая приходить к нему во время его аккуратных перерывов между этапами разрушения города, тщетно пыталась вернуть его назад.

Мира была для Брана идеальной спутницей, она выросла в семье, где и у ее отца, и у ее брата был похожий дар, поэтому она понимала Брана, не боялась его и относилась к нему не как к чародею и оборотню, а как к молодому удачливому капитану. Так, по крайней мере, было в Королевской гавани, куда Мира приехала навестить своих добрых знакомых, августейшую семью Вестероса. Фрегат Черный маг, еще не поднявший черные паруса, стоял тогда в порту Королевской гавани, флот Станниса чинился и пополнял запасы в Дорне и на Ступенях, а Бран рассказывал о дальних странах, теплых морях и возился с маленькими племянниками.

Накрывая детские ручки своими моряцкими руками, Бран четко видел, что старший, спокойный и мирный Стеффон, заслужит добрую славу милостивого и справедливого принца, столь долго проведя верным соправителем стареющего Белого короля, что сразу по восшествии на престол будет назван Седым королем. Младший, более сильный и суровый Роберт, наконец осуществит мечту своего деда и доберется до Эссоса, став первым и самым грозным из Баратеонов владык Эссоса. Это он перечеркнет Дотракийское море каменными дорогами, над которыми дотракийцы сначала будут смеяться, а потом, когда по дорогам пойдут быстрым шагом железные легионы, когда вдоль дорог встанут крепости и принц Роберт Баратеон, второй своего имени, владыка Пентоса и Мира, встретит дотракийских кхалов в степи стеной огня, наконец поймут, что Баратеоны владыки Эссоса пришли насовсем.

Ничего из этого Бран, конечно, никому не рассказывал, и только намекал Мире взглядом, что принцев Баратеонов стоит запомнить получше. Бран был загадочным, веселым и умным, он и в море остался таким, но в красивом Летнем море, полном летающих рыб и светящихся медуз, на самом деле шла война, и Мира иногда жалела, что сбежала с Браном – дар ее отца и брата был забавным и добрым, а Бран был военным магом, и его дар был куда более сильным и зловещим. Дерзкая Мира спорила с Браном, доказывала ему, что жизнь его матроса не стоит целого чужого корабля, и мертвящий холод могущества иногда отступал, Бран задумывался, ухаживал за Мирой как обычный парень, бывший к тому же ее младше, и щедро миловал ради нее – а она опять сердилась легкости, с которой он швырялся чужими жизнями. Он видел этих людей другим зрением, они были для него не такими, как Санса и Арья, как король Лионель и милая Мира, а Мира доказывала и доказывала ему, что они ровно такие же, словно он, владыка своего корабля и чужих судеб, когда-то успел это забыть.

Тогда Бран показал ей Асшай, поймав ее взгляд и проникнув в ее мысли. «Они тоже такие же, как Санса и Арья?» – сердито спросил Бран, а Мира заплакала, потрясенная яркостью жестокой и безжалостной картины, и Бран тяжело поднялся из своего кресла, опираясь на стол, и подошел к ней, привычно цепляясь за висящие везде веревки. Ему было совестно, что он, пусть и совсем не в полную силу, применил к ней свой дар, подавив ее волю; и у Арьи, и у Сансы хватило бы в такой ситуации сил сердито выкинуть его из своей головы, а Мира ничего не смогла сделать, она теперь плакала, понимая, что именно ослепило душу Брана, видящего то, что скрыто от других милосердной пеленой неведения, а он стирал ее слезы своей щекой и все еще думал, что она плачет от его грубости.

В тот вечер сердце впервые заговорило с сердцем, и Бран что-то понял о себе, что заставило его уцепиться за Миру как последнюю связь с обычными людьми, а не родными ему оборотнями и Баратеонами, чьи судьбы для Брана, обычно видящего будущее как морскую рябь перед носом рассекающего ее корабля, были вырезаны в камне, словно они подчинялись напрямую тому, перед кем отвечать и Брану.

И вот теперь Мира пыталась напоить замершего на сутки у стола Брана разведенным в воде медом, чтобы поддержать его силы, он и так после своих разрушений в Асшае последнюю неделю был бледен и тих, только сидел, обнимая своего лютоволка. Лето и сейчас был здесь, но и он был бессилен позвать своего хозяина, а там, куда Мира не могла заглянуть, уже собиралась на выручку волчья стая.

Даже южное солнце Королевской гавани не тронуло загаром белую мраморную кожу Лионеля, которую ему подарили боги у Сурового дома, но Белым королем его пока называли только в Эссосе, где он побывал четыре года назад, когда под стенами осажденного Миэрина собралась пестрая армия наемников. Лионель был уверен, что Миэрин, дерзкий город, играющий с даром свободы, должен был остаться таким, каким стал, чтобы своим примером показывать силу старых порядков Вольных городов и трудности тех, кто решил эти порядки одолеть, а Станнис как раз достроил свой флот и полагал, что превосходящий его впятеро неприятель очень удобно сюда подошел.

Природа создала вулканы, которые по легенде породили драконов, но ей трудно сравниться с человеческой хитростью, собирающей небольшую силу в одной точке, как научила война. Гордые гискарийцы еще только поднимали паруса, смеясь немногочисленному флоту под почти забытым флагом, капитаны Кварта и Юнкая выстроили галеи в боевой порядок и были готовы скомандовать гребцам приналечь на весла, когда пришедший флот выстроился в линию и на палубы блокировавших Миэрин флотов хлынул Дикий огонь. Снаряды летели издалека, но ложились точно, некоторые сосуды с Диким огнем взрывались на палубах железным дождем, как когда-то за Стеной они рассыпали смертельный для упырей обсидиан, а к смешавшемуся под огнем флоту Вольных городов уже быстро приближались небольшие брандеры.

Как и в памятном сражении у Сурового дома, увенчавшем его вечной славой, адмирал Станнис Баратеон сошел на горящий берег одним из первых, когда еще не выползли на отмель плоские и широкие корабли десанта, чтобы выслать королевскую кавалерию вслед бегущему врагу, а флагман Салладора Саана с огромной железной воронкой на бушприте тем временем подошел к стенам осажденного города с моря, и смотревшие на буйство огня и смерти со стен начали истерически смеяться, потому что на большом парусе Салладор написал «Мы пришли с миром и дружбой».

– Нам откроют добром или нам еще отжечь? – сам собой спросил огромный рупор на бушприте, на фоне которого было легко не заметить забавного и острого на язык карлика.

Встреча глав враждующих семейств редко проходит гладко, даже если одни сидят в осаде, а другие приходят на выручку, но благодаря Тириону история вестеросской дипломатии обогатилась в тот вечер многими афоризмами, такими как «непривычному к свободе она как дураку стеклянный хрен: он и хрен разобьет, и руки порежет», «на драконе через зимнее море – это песнь льда и огня: не успел долететь, как задница еще не поджарилась, а голова уже обледенела» и, конечно, «Железный трон не такое место, где можно только языком».

– Я поживу здесь немного, мой король, – весело сказал наутро Тирион своему царственному племяннику. – Письма Эймона не подействовали, уговоры Барристана не помогли, Джон так и не приехал, а удачливые в бою негодяи, обнимающие после боя двух красавиц, многих одиноких девушек только бесят – хотя казалось бы: традиции, драконы, Эйгон Завоеватель. Я смешной маленький человечек, мне проиграешь – никто и не заметит.

Но, как ни старался Тирион, хлебнувшая горя и предательства таргариенская принцесса не доверяла ему и не принимала его советов, пока однажды она не услышала, как один из ее слуг спорит с Тирионом. Боясь того, что хитрый карлик взялся за подкуп и шпионаж, Дейнерис решительно подошла к открытой двери, не собираясь подслушивать, а собираясь сразу разоблачать, но даже за эти несколько секунд она успела заметить, что ее слуга очень сильно поумнел, а, войдя в комнату Тириона, наткнулась взглядом на белые глаза слуги, находящегося в непонятном трансе.

– Давай договорим попозже, – предложил Тирион, и слуга тут же стал самим собой и поклонился своей госпоже.

– Мой друг развлекает меня беседой и рассказами о Летнем море, где он сейчас, пока моя Арвин проводит время в ваших садах, – пояснил Тирион, отпустив слугу. – Его дару равно доступен любой человек, так что, если сегодняшний человек вам будет нужен, просто укажите мне на другого.

– Это не причинит никому вреда, – пообещал Тирион как можно мягче, но Дейнерис все еще не могла справиться со страхом: она хорошо поняла слова Тириона о том, что его другу доступен любой человек. С таким противником воевать нельзя, от него даже нельзя защититься или спрятаться.

– Этот мир виноват перед вами даже больше, чем передо мной, – сказал Тирион с доброй и грустной улыбкой, вставая на свои маленькие кривые ножки и намеренно медленно и неуклюже ковыляя к Дейнерис. – Как еще я мог убедить вас в том, что у нас добрые намерения? Я постоянно спрашиваю вас, как вам помочь, я бы не стал спрашивать, если бы хотел навредить.

– Твой друг может сказать мне, что на самом деле думает Хиздар? – спросила Дейнерис, ей и хотелось верить, что предъявленная ей беспредельная сила хочет ей добра, а не зла, и хотелось уверений и доказательств – быть одновременно беззащитной и защищенной можно только с тем, кого любишь и кто любит тебя, а не с безликим чародеем.

– Думаю, что да, – согласился Тирион.

– А найти того, кто управляет Сынами Гарпий?

– Я же уже говорил вам, принцесса, – мягко напомнил Тирион. – Нам нужно разобраться, как работает этот город, как устроено их общество. Менять нужно после того, как сумеешь понять. Если вы с помощью магии прилепите крылья хромой лошади, она станет хромать еще хуже, и совсем не факт, что она начнет летать. Не говоря уж о том, куда тогда прилаживать седло. Магией и драконами можно только разрушать, и Диким огнем можно только разрушать, а мы же хотим строить, правда?

После путешествия в Миэрин Лионель почти не покидал столицу: на обратной дороге при небольшой качке Сансу накрыла морская болезнь, а через восемь месяцев у них родился здоровый и крепкий малыш, чье зачатие, возможно, произошедшее сразу после отплытия из Королевской гавани, и послужило настоящей причиной неожиданной морской болезни на обратном пути. С тех пор Лео всегда напоминал своим девочкам, что теперь они в любой момент рискуют не только своим здоровьем, но, возможно, и маленькой жизнью. Особенно трудно было уговорить Арью, она не умела быть благоразумной, и даже когда пришло и ее время, только злилась на свою неуклюжесть, и Лео улыбаясь одевал на нее сапожки, раз уж она никого не пускает в свою спальню, и прислуга ей никогда не была нужна.

Непоседливость и беспокойность Арьи, от которых теперь у Лео екало сердце, припомнились ему в тот день, когда родилась принцесса Лианна, теперь выросшая в маленькую двухлетнюю малышку, такую же непоседливую, как ее мама, миленькую, темноволосую и кареглазую. У Сансы роды оба раза прошли легко, а Арья никак не могла разрешиться, и Лео боялся за нее и постоянно просил позвать папашу Менделя.

– Ай, не изводите себя, – устало махал рукой папаша Мендель, выходя от Арьи, – пара незаметных пустяков. В следующий раз будет несравненно лучше, шоб вы все так жили, как я сейчас говорю вам правду. А сейчас поимейте терпение, если бы все люди были одинаковые, я бы не имел такого счастья, как быть мейстером.

Когда папаша Мендель наконец пустил Лео к Арье, малышка уже пищала, а Арья была такой бледной, что даже ее губы казались белыми, и выглядела она куда хуже, чем когда в войну ее ранили за Стеной.

– Не смотри, – попросила Арья, словно ее ноги не чувствовали простыни, которую накинул на нее папаша Мендель. – Станешь еще бояться ко мне прикасаться.

– Глупенькая ты, – улыбнулся счастливый Лео и попытался поцеловать Арью в нос, но она поймала его губы своими, словно хотела доказать ему, что она все равно будет ему женой, – а потом несколько недель дичилась и пряталась, прогоняла Лео, если он заставал ее кормящей малышку, стала приходить к нему ночью, словно внушив себе, что при ребенке этим заниматься нельзя, – а в его спальне постоянно вздрагивала и прислушивалась, пытаясь расслышать, не проснулась ли маленькая Лия в соседней комнате, и злилась на себя, что все портит, и смущалась, и отворачивалась.

– У меня все опять не так, накосяк и навыворот, – сердито сказала Арья однажды, словно она вернулась в те детские годы, когда она дулась на Сансу, на септу Мордейн и на всех остальных за то, что она же сама не умеет шить, и считала, что мир надо как-нибудь переделать. Теперь она понимала, что мир переделать нельзя, что она любит свою девочку и хочет рожать еще детей, и для Лео, и для себя, но почему же у нее все так неправильно?

– У тебя все так, как нужно, – успокоил ее Лео, он наконец проник в спальню Арьи, и они сидели на полу у камина, пока их дочка спала. – Ты просто мама первенца, хорошая и беспокойная.

– Мама первенца Санса, – обиженно сказала Арья. – А я только и придумала, что назвать девочку почти таким же именем, как тебя.

– Я очень рад, что у меня теперь есть дочка, – ответил Лео, все-таки Арья всегда будет младшенькой и милой, пусть даже она и обидится, если узнает, что он так ее про себя зовет. – Ну давай, вали всю ерунду сразу: что я не должен целовать тебя там, чтобы не увидеть, как тебя зашили; что у тебя, наверно, мало молока, потому что столько в груди помещается; что я не стану целовать твою грудь, если увижу, как ты кормишь малышку. Я не смогу тебя разубедить, если ты будешь молчать – ну разве что по-другому язык использовать.

– Ну почему ты всегда все знаешь? – насупилась Арья, словно ребенок, который вот-вот заплачет, и Лео начал целовать ее лицо, потом ее шею, потом спустился ниже, и наконец Арья снова ему все позволила, и сама стала прежней, даже оказалось, что они так ребенка не разбудят.

– Ну я правда с самого детства думала, что Санса нарожает кучу девчонок и будет учить их вышивке, – призналась Арья, ненадолго отрываясь от Лео. – А я, если уж придется выходить замуж, нарожаю мальчуганов и буду с ними лазать по деревьям и учить их стрелять из лука.

– Может быть, так и будет, – улыбнулся Лео. – Они все будут расти вместе, не нужно их делить.

– Слушай, – начала через четверть часа Арья, когда они уже лежали на полу в обнимку, немного запнулась, но все-таки спросила то, что раньше спросить не решалась, а теперь наконец смогла, раз уж снова все хорошо, и она по-прежнему для Лео молодая жена и юная любовница, а не мамаша с ребенком. – А ты правда меня хотел, когда я была вот с таким вот брюхом?

– Правда, – уверенно сказал Лео, но остальное чуть придержал: что он любит ее не только девушкой, но и женщиной: и беременной, и кормящей. В конце концов, Арье еще не исполнилось двадцать, он ей потом это скажет, когда ее уже можно будет назвать женщиной, и она не подумает от этого, что она плохо выглядит. – Ну необычно же.

– Может, тебе просто сзади нравится? – совсем уже не стесняясь, спросила озорная голая Арья и снова к Лео полезла, если Арью слишком развеселить, обязательно поплатишься, хотя Лео никогда не против такой расплаты. – Что же ты мне за все эти годы ни разу не сказал?

В тот вечер, когда Мира тщетно пыталась вырвать из транса замершего за столом своей каюты Брана, Лионель не томился никакими предчувствиями, а думал о том, что Станнис наконец сделал свою войну прибыльной, закрепился на Ступенях и, после взятия Тироша и разгрома флота Волантиса, Вестерос наконец стал господствовать над южными морями и контролировать торговые пути, идущие с севера на юг. Новым богатством надо было хорошо распорядиться, и мысли хозяина своей земли занимали Лионеля настолько, что, когда он увидел Сансу и Арью, сидящих на пятках на его постели, он сначала подумал, что они зашли поговорить о пошлинах, взымаемых ими с прошлого месяца на Ступенях, – Арья последнее время сильно помогала сестре. Конечно, сразу после этого он вспомнил первую брачную ночь, и подумал, как и положено молодому мужчине, которому нет еще тридцати, не случится ли неожиданно сегодня то же самое, как бывало у них примерно раз в год, без повода и причин. Но ни Санса, ни Арья не обернулись к нему, когда он вошел, и, подойдя ближе, он увидел их белые глаза, как когда-то за Стеной.