Текст книги "Другой принц (СИ)"
Автор книги: Пайсано
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)
– Хорошо, – одобряюще ответили наглые голоса с вантов.
– Нам-то Рглор будет помогать, а, капитан? – спросил повар.
– Ну, по грехам нашим, – с усмешкой ответил Станнис, вставая с бочки.
– Пропащее наше дело, капитан, – ответили сразу несколько веселых голосов.
– Ну тогда по молитвам нашим, – предложил Станнис более реалистичный вариант. – Про Тороса, красного жреца и великого грешника, слыхали? Он недавно так помолился, что у расслабленного хрен вставать начал, а ведь парень ниже пояса ничего не чувствовал.
– Толковый бог, – резюмировал повар, когда капитан ушел. – А слышали ли вы, друзья мои, про то, как септон ходил к Молчаливым сестрам?
Мелисандра, как красная жрица, ставила себе в заслугу каждую обращенную к Рглору душу и научила молиться Владыке Света не одну сотню человек, но морщинистый и беззубый матрос, подошедший к ней вечером, когда она наблюдала за красным закатывающимся солнцем, все же сумел ее удивить.
– Ты, красавица, мне слова той молитовки расскажи, – попросил матрос.
– Какой? – спросила Мелисандра, не отрывая глаз от солнечного диска, коснувшегося моря.
– Ну той, про которую капитан-то говорил, как про Тороса вспомнил, – пояснил матрос. – Извиняюсь, чтобы хрен стоял. Годы мои свое берут, красавица, особенно если по пьяному делу.
– Да как ты смеешь! – вспыхнула Мелисандра, поворачиваясь к старому матросу и собираясь его чем-нибудь огорошить, но матрос смотрел на нее честными и ясными глазами, не видя в своей просьбе греха.
– Я ж не к тебе самой насчет поднятия обращаюсь, в чем обида-то? – пояснил матрос Мелисандре, привыкшей уже проповедовать благородному сословию. – Я к богу твоему обратиться хочу, он велик и силен, что ему такая безделица? А мне приятно.
– Я пятьдесят лет по морям плаваю, я слыхал про Рглора и Иного, – добавил матрос, пока Мелисандра колебалась, не зная, наказать его за наглость или попытаться обратить в истинную веру. – Они между собой борются, один за жизнь, другой за смерть. Ну а как жизнь-то получается, если не им самым? Богоугодная выходит молитовка.
– Владыка Света и Владыка Тьмы ведут свою борьбу с начала времен, – наставительно сказала Мелисандра, решив пока простить старому матросу его дерзость. – Ты должен думать о том, чтобы выбрать правильную сторону, не колеблясь сердцем, не размениваясь на мелкие движения души и просьбы грешного тела…
В этот момент Мелисандра заметила, что старый матрос смотрит на нее с некоторым сожалением, словно на скорбную умом.
– Дочка, Великий Иной ждет нас собственной персоной там, – и матрос так уверенно указал на нос корабля, идущего на север, что Мелисандра даже поежилась и, словно ища помощи, глянула на запад, где только что было солнце. – А мы идем туда, чтобы сражаться с ним и, если надо, умереть. Какой еще выбор мы можем сделать, как еще сторону принять? Не знаешь ты нужной молитвы – ну так и скажи, почем мне знать, может, у вас ей женщин не учат, только жрецов. А что ты вот поглядываешь на нас: кто в Семерых верит, кто ни во что, кроме воинской удачи, – ты это брось, в бой все пойдут, когда придет время, и биться будут как будут, а не как сейчас болтают языком. Что есть ребята на тебя злые – ну есть, а ты выйди завтра да помолись за жизнь, за то, чтобы побольше бы нас домой вернулось. Этому-то вас учат, аль нет?
Мелисандра не успела подумать над словами старого матроса, который покинул ее почти сразу, отбой на корабле по расписанию, потому что, как только она вернулась в каюту, к ней зашел Станнис в своем флибустьерском камзоле, шароварах, белой шелковой рубашке и с большой круглой золотой серьгой в левом ухе. Мелисандра тут же встала со своей койки ему навстречу, здесь уже была не магия красной жрицы, а обычное женское чутье, что остановить его нужно, пусть даже она и стоя ниже него на голову и на фоне его широкой и плоской фигуры кажется маленькой и худенькой. Все-таки Мелисандра не только в очаг глядела и молитвы читала, понимала она прекрасно, что нахальничать с мужчинами можно, только когда вас разделяет решетка или толстая закрытая дверь. Тогда и про то, у кого там пламя повыше, можно порассуждать, и про «удовольствие, которого вы еще не знали», можно ляпнуть, не ответив в ближайшие же минуты за базар. К своему счастью, Станнису она ничего такого не говорила, но были за ней уже неосторожные слова…
«Кто же меня дернул про тень ему рассказывать, – подумала про себя Мелисандра, – Уж не Рглор меня дернул, это точно». Рассказывала Станнису про тень она еще тогда, когда Станнис собирался отплывать на штурм Утеса Кастерли, и тогда рассказ про зачатие тени, что может убить лорда Тайвина, не остановившись ни перед какими преградами, был зловещим и показывал могущество Мелисандры – но теперь, в небольшой каюте с плящущим светом, этот рассказ означал другое: что она согласна и без ухаживаний, и не по любви, лишь бы для пользы дела. А раз она согласна, то сейчас все совершится вполне естественно, без магии и ворожбы, и даже приятно будет: прижмет ее капитан Стан к койке, платье ее соберется в комок на талии, и будет женщина Мелони, назвавшая себя Мелисандрой, стонать под своим капитаном и просить еще, даже ударяясь иногда макушкой о переборку, будет тянуться к нему губами и станет для него земной женщиной, а не таинственной жрицей, еще и бегать за ним будет, потому что Станнис властный и холодный.
– Ворожить мне не надо, я не для этого, – сказал капитан Стан и потянул большими пальцами платье Мелисандры вниз с ее плеч, правильно прикинув, что платье с таким вырезом снимется и так. Станнис был старым солдатом и не знал слов любви, и для него такая фраза была довольно ласковой, но это ему не помогло, потому что в тот же момент на Станниса подуло сухим жаром, как из печи, так что он инстинктивно зажмурился, а открыл глаза уже перед закрытой дверью в каюту Мелисандры, которую изнутри, похоже, довольно неволшебно подперли сундуком.
«Ловко она меня! – усмехнулся про себя Станнис, находя, что так даже интереснее. – Любопытно только, это все, что она может, или она меня все-таки пожалела?»
Мелисандра по другую сторону двери задавала себе тот же вопрос: она чувствовала, что здесь, среди воды, стихии для огня враждебной, ее колдовская сила становится меньше, и понимала, что нельзя эту силу использовать против Станниса всерьез, ведь и в самом деле он единственный на корабле человек, способный проложить курс и привести их в следующий порт, не разбив корабль о камни. Но при этом Мелисандра чувствовала, что удержало ее движимую страхом руку совсем не это.
Утром встречаться со Станнисом Мелисандре было неловко, но встретилась она вместо этого с боцманом, вернее, не встретилась, а услышала его на юте и решила не идти дальше.
– Капитан сызмальства моряком был, в море он был впереди брата своего, старого короля, – рассказывал боцман. – Еще при старом Штормовом лорде было, при лорде Стеффоне, они каждый на своем корабле вокруг острова Тарта обошли, и к тому времени, как Роберт причалил, Станнис уже отпраздновал так, что лорд Стеффон даже его ругал. Ну что выпили да кабак разнесли, это после хорошего рейса святое дело, а ругал его старый лорд за первую татуировку: говорят, первая была на этом самом месте, и написано там у него по сей день «Добро пожаловать на борт», причем в одну строчку.
Не сказать, что такая информация может женщину обрадовать, скорее напугает, но любопытство пробудить точно может.
Красная жрица Мелисандра любила думать масштабные мысли и смотреть в огонь по вечерам, но в день после ночного визита Станниса мысли у нее были набекрень, чего не бывало с ней лет с четырнадцати, а то и вовсе никогда, а вечерний огонь показал ей невесть что, и не просто какую-то метель, похожую на помехи на линии, а невесть что летающее и эрегированное. Можно было бы подумать, что владыка Рглор встал не с той ноги, прогневался на грешную жрицу и говорит ей таким образом, куда ей идти, но невесть на чем была весьма аккуратная и четкая надпись, золотом по красному, «Добро пожаловать на борт», только женское любопытство это никак не удовлетворяло: призрачное невесть что парило в языках пламени, но ничего рядом, для масштаба, не появлялось.
– Владыка Света, защити меня, – привычно сказала Мелисандра, и озорной огонь, которому весело с живым сердцем и скучно с мертвыми формулами, мигнул немного обиженно, убрав похабное видение и покачав своими языками, словно намекал Мелисандре, что не девочка она уже, от чего тут защищать-то?
– Ибо ночь темна и полна ужасов, – добавила Мелисандра, но огонь снова был с ней не согласен, показав ей сначала Станниса, а потом ее саму. Языки пламени метались, две фигурки сближались и сплетались, ведя себя все более непристойно, и, может быть, строгая жрица, учившая Мелисандру колдовству и прорицанию, и сказала бы, что это ужас, но и она должна была бы признать, что ведь не ужас-ужас-ужас.
– Владыка Света, воззри на меня своим огненным оком? – уже с некоторой опаской сказала Мелисандра, и огонь тут же унялся со своими шуточками, а Мелисандру сморил сон, в котором ей вскоре привиделся красивый черноволосый юноша с тонким насмешливым лицом, одетый в странные доспехи, длиннополые, гибкие и с широким стоячим воротником, и по юноше было видно, что ему только что влетело от начальства.
– Ну извини, – примирительно сказал юноша, – ну трикстер я, ничего не могу с собой поделать. Что ты вообще все смотришь на меня, такая красивая, да еще и вопросы про судьбы мира задаешь? Я ж такой пурги нагоню: Станниса назначу в Азор Ахаи, Старков с Карстарками попутаю, а потом и вправду начну одну метель показывать. Спроси лучше что полегче.
Вопросов у Мелисандры было много, потому что во сне она чувствовала себя молодой женщиной Мелони, и от этого днем, в образе красной жрицы, считала, что не любит видеть сны: после этого маска жрицы начинала сползать с ее лица и словно отклеиваться по краям. Но даже Мелони и даже во сне не могла задать большую часть своих вопросов незнакомому красивому юноше, сегодня у нее треть вопросов вообще про одну татуировку была.
– Не надо Станниса в Азор Ахаи, – попросила Мелони.
«Ну их вообще, этих Ахаёв, – добавила Мелони мысленно, – еще пырнут чем во имя высшего блага».
– Да ни в коем случае. Лучше хороший адмирал, чем плохой король и никудышный спаситель мира, – согласился ее собеседник. – Ну правда, спроси что-нибудь, я даже не совру. Наверно.
«Сновидения – шепот Иного», – вспомнила Мелони, трудно было ей отделить себя от своего дневного я, которое куда сильнее и стремится ее стереть, вместе с ее горестным детством, негодными мыслями, тягой к теплу живого тела и мечтой о доверии сильным рукам, которые наконец не будут жестокими и злыми.
– Слушай, даже жалко тебя, – сказал Мелони ее собеседник, усевшись перед ней на землю, или на чем он там во сне стоял, и скрестив ноги. – Давай историю тебе расскажу. Помер, значит, многогрешный красный жрец, и прибыл в Свет на суд Рглора. А Владыка уже и список развернул со всеми его грехами, и все до единого ему зачитал. И людей он жег, и детей он жег – в общем, Владыка на него был изрядно сердит. Сунулся было красный жрец, что одни сожженные в Рглора не верили, других он ради великой цели спалил, но ему еще больше нагорело. «От веры вашей мне ни прибыли, ни убытку, – отрезал ему Владыка Света. – Я и так есть, веруете вы или нет. И только тому расстраиваюсь, что ведете вы себя как свиньи, даже если веруете, и похабите данный вам в пользование мир. А великие цели и судьбы мира оставьте мне, я управлю. Куда ты лезешь в великие цели, лысая ты обезьяна, ты с бургомистром ужиться не мог и причетника своего бил бесперечь, с этим бы справился сначала». «Прости меня, Владыка Света, – запоздало кается красный жрец. – Это мне все Иной нашептал». А Владыка как рявкнет: «Подать сюда Великого Иного, валирийским молотом ему по рогам!» Делать нечего, пришел и Великий Иной, все же в мире есть субординация. «Нашептывал ты вот ему, чтобы причетника своего бил, чтобы нищим денег жалел, чтобы брата колдовством со света сжил, чтобы ребенка на костре сжег?» «Да не знаю я его вовсе», – отвечает Великий Иной. «А в конец списка допишем, – гневно говорит Владыка Света, на многогрешного красного жреца глядя. – «В довершение всего, наврал на Владыку Тьмы»».
– Ты-то мне наврал? – спросила Мелони, сидя напротив своего странного собеседника.
– Про Владыку Света я не вру, он же с меня спросит, – серьезно ответил насмешливый юноша. – Про остальное могу и наврать, скажу, в пламени не то увидели да не так истолковали.
– Я про пламя, – немного смутившись, уточнила Мелони. – Про фигурки.
– А тебе разве не cтанет неинтересно, если я отвечу? – нахально ухмыльнулся ее собеседник.
========== XXX ==========
Знал я и бога, и чёрта,
Был я и чёртом, и богом.
Спрячь за высоким забором девчонку –
Выкраду вместе с забором.
(к/ф Неуловимые мстители)
Со второй попытки Бран наконец-то добрался до Белой гавани и до завладевшего его мечтами моря. Хотя в отсутствие Тириона купить ему попугая-матерщинника было некому, главным приобретением был корабль – пока, конечно, не его, но настоящий, пахнущий смолой, солью и дегтем. Корабль был подготовлен к качке, во время которой и здоровому человеку трудно устоять на ногах, и везде висели веревки, за которые покачнувшийся матрос или пассажир мог бы ухватиться. Особенно хороша была палуба, вдоль которой матросам нужно передвигаться и в качку: Бран был мал и еще не мог буквально пролетать над палубой, хватаясь за веревки обеими руками, как обезьяна, а потому он пользовался только одной рукой, отбросив левый костыль.
– Разрази меня гром, если наш квартирмейстер не воскрес в юном теле, старая собака, – шутливо сказал друзьям один матросов, следя за тем, как Бран проносится вдоль палубы, отмахивая правым костылем, перехватывая веревки и приволакивая за собой ноги.
– Да уж, помню я эту сволочь на деревянной ноге, – любовно поддержал разговор один из собеседников. – Как его кличка-то была, Окорок? Вон, от Стены слухи про Иных идут, пора бы ему возродиться, Окороку, рожденному среди соли и дыма.
Этим воспоминаниям Бран и был обязан неформальному знакомству с командой, так как матросы, посмеявшиеся и повспоминавшие покойного квартирмейстера, начали считать Брана частью своего братства, несмотря на его господский наряд, и дружески обступили его, когда он остановился у борта.
– Джим, мой мальчик, – обратился к нему старший. – А ну-ка скажи: «Сейчас увидим, какого цвета у тебя потроха».
– Я не Джим, – ответил Бран, которого до его увечья готовили в командиры над замком. – И потроха у всех одинаковые.
– По делу ответил, – восхитились матросы бравым пареньком, и уже к середине следующего дня команда знала, что парень на костылях несколько месяцев тому назад сверзился, считай, с самого клотика, и ничего, бегает вон почти как здоровый, а для Брана его увечье превратилось вроде как в боевую рану, повод для мальчишеской гордости.
– Хар-роший рубец! – восхищенно говорил боцман, потрепав Брана по затылку. – Да ты, салага, двужильный! Ты стоять-то хоть немного можешь?
– Могу, – отвечал Бран, его ноги постоянно казались ему то отекшими, то распухшими, и то и дело норовили его подвести, если заставить их переступать и двигаться, но это было куда лучше, чем прежнее ощущение пустоты и бессилия.
– А ну-ка, чем черт не шутит, – предлагал боцман, которому уже доложили, что не в меру беспокойная мамаша страдает морской болезнью и сидит в каюте. – Не сдрейфишь добраться до среднего марса?
Бран начинал карабкаться по вантам, подтягиваясь на руках и подтаскивая за собой слабые ноги, и вскоре замечал, что за ним лезет один из знакомых матросов, которого боцман отрядил на страховку.
– Молодец, – одобрительно говорил матрос, усаживаясь рядом на марсе. – Мы тебя всем юнгам в пример приводить будем, если у них коленки затрясутся. Скажем, был у нас парень, на суше чуть не разбился, по частям себя собрал – а как потом лазал! Ни колебания, ни страха.
Бран с радостью снова смотрел на мир с высоты, видя забавных маленьких людей под ногами, чьи пропорции менялись в зависимости от расстояния – проходящие под его ногами состояли из головы и плеч, из-под которых выскакивали маленькие ножки, стоящие на носу или на корме были больше похожи на человеческие фигурки – и волк Лето, чувствуя радость своего хозяина, носился по палубе и отрывисто и весело скулил.
– Это, значит, у тебя морской волк, – замечал матрос. – Погоди, мы в порту еще купим тебе попугая, если он его не сожрет. Ну или на худой конец ворона, они порой ругаются не хуже.
– Ворона мне не надо, мне своего хватает, – отвечал Бран, которому все равно порой снилась трехглазая ворона. Ворона некультурно бранилась, советовала Брану перекраситься в блондина и ругала его чертовым Веларионом и принцем Деймоном, но Бран стоял на своем – он будет моряком, а потом капитаном и адмиралом, и для начала отвоюет Ступени и втащит тирошийцам, раз уж зашел разговор про принца Деймона. Трехглазая ворона бранилась уже на трех языках, утверждала, что на ее памяти только один маленький бритоголовый бродяга был более несносным, и покидала сны Брана, чтобы не разболтать еще больше.
– Так-то оно и видно настоящего моряка, – замечал матрос, следя за взглядом Брана, поднявшимся от палубы в бескрайнюю морскую даль. – Настоящего моряка не оставишь на суше: и без ноги, и без глаза, и без руки наш брат все еще залезет на мачту и выйдет в море. Только об иных отметинах лучше не болтать: вот спросил бы меня лорд Мандерли, где я потерял два пальца, я бы ответил: «Отдавило блоком, милорд», – тогда как на самом деле… – и матрос рассказывал Брану отличную историю, в которой правды было немногим больше, чем в ответе про блок, но зато был абордаж, пираты и героическая победа одного корабля над двумя.
Таких историй за недолгую дорогу до Королевской гавани Бран наслушался предостаточно: и про Летнее море, и про остров Птиц, и про браавосского титана, и про мертвый город Замметар, и про Порт-Иббен, чье название матросы произносили несколько некультурно, через букву ё, уверяя, что кто поедет в Порт-Иббён, тот там будет жестоко обманут.
На прощание матросы купили Брану в порту попугая-матерщинника, который ругался не просто отдельными словами, а целыми кусками из диалогов.
– Эта птица отличается умом и сообразительностью, – уверил их продавец. – Свежедоставленная из Миэрина, говорят, даже знает тайны королевских особ, только мне они не по уму.
– Морррмонт! – в подтверждение слов продавца прокричал попугай. – Стерррвец! Пррродажная шкуррра!
В Красном замке пассаж про Мормонта попугай больше не повторял, хотя при въезде узнал место.
– Крррасный дворррец! – заорал попугай, как только лорд Эддард вышел навстречу жене и сыну. – Эйрррис! Паррраноик! – и попугай начал крыть таким матом, что Кейтилин покраснела, Бран смутился, а Эддард все-таки не смог с попугаем не согласиться: слог его был очень варварский, но содержание верное.
Некоторое время за попугаем, смущавшим праздношатающихся фрейлин, не пожелавших ехать за своей королевой в изгнание, гонялись по всем коридорам, но видавшая виды птица легко оставляла преследователей с носом, а потом заслужила прощение, влетев на заседание Малого совета.
– Пиастрррры! – рявкнул попугай в ухо новому мастеру над монетой. – Ррррастрррата! Вздерррнуть на ррр-рее!
Мастер над монетой побледнел, был оперативно допрошен и на поверку оказался худшим вором, чем его бывший начальник, после чего Эддард заманил попугая в свои покои и начал играть с ним в слова.
– Драконий камень, – говорил лорд Эддард.
– Дррраконий! – соглашался попугай. – Коррролева Рррейла! Безвррременно, безвррременно! Дейнерррис Буррреррожденная!
– Принцесса Дейнерис, – продолжал тянуть за ниточку Эддард.
– Пррринцесса Дейнерррис! – поддакивал деснице попугай. – Сэррр Даррри! Бррраавос! Визерррис пррридурррок! Тиррранит сестррру! Пррродал дотррракийским брррродягам!
Лорд Эддард позвал слугу и приказал дать хорошего зерна правдивой птице с правильными взглядами на жизнь.
– Слушаюсь, лорд Эддард, – браво и по-военному отрапортовал слуга, потому что лорд Эддард, занятый радикальными перестановками при дворе, давно сделал выводы из подавления попытки переворота после смерти короля Роберта и перевел всех своих людей на военное положение: конюх и стюард, конечно, почтенные профессии, но кому нужны люди, которые не могут продержаться в Башне десницы хотя бы пару дней, не говоря уж об организованно уйти тайным ходом вместе с вверенными их попечению дочерями десницы?
– Эддаррррд Старррк! – совершил резкий скачок в своем повествовании попугай. – Зарррубит на хрррен! Бррраконьеррры! Пррродал в рррабство!
– Джорах Мормонт, – тут же подсказал лорд Эддард.
– Джорррах! Джорррах! – согласился попугай. – Фрррендзонит, тарррагаррриенская стерррва! Борррдель! Рррому! Сррребррроволосую! – и попугай еще несколько раз непечатно выразился.
«Как там говорил этот выдумщик хронист? – припомнил лорд Эддард. – «Таргариенскую принцессу за него выдай – чтоб про нас не говорили, что мы ее отравить хотим, мы ее замуж выдадим». Жестоко, конечно, южанку на Медвежий остров-то ссылать, но, с другой стороны, если баба, которую никто не учил править, возьмется править вот хотя бы Миэрином, что-то давно оттуда поставок не было… Ужас и кошмар, на Медвежьем острове хотя бы ломать нечего».
Запропавший хронист не заставил себя долго ждать и навестил лорда Эддарда с новой историей, которая должна была пойти впрок.
– Эх, хороша история, – похвалил сам себя хронист как ярмарочный зазывала. – Только вперед уговор, милорд: не рубить мне за нее голову и в темницу не бросать, не люблю я этого дела.
– Виданое ли дело, – подбодрил лорд Эддард хрониста, веселые и поучительные истории Эддард ценил и уже хотел просить хрониста их для него записать. – Даже наш король за похабную песню про отца только грозился менестрелю язык отрезать, но не отрезал же.
Хронист налущил себе мяса из огромных крабов, доставленных со Скагоса, послушал, как летает за окном попугай, уже выучивший имя Лораса, но коварно делающий в нем ударение на последний слог, и начал свою очередную завиральную историю.
«Давным-давно, еще при Аррене, когда в стране порядок был, Варис, который каждый день анонимки Аррену таскал, на столе у себя незнакомую анонимку нашел. И написано в той анонимке вполне убедительно, что Джейме Ланнистер, гвардейский повеса, по семейной традиции морально разлагается и не просто как все разлагается, а с собственной сестрой. И убедительно так написано, с примерами и доказательствами, хоть бери их обоих и прямо сейчас в голом виде через город гони, во искупление грехов. И главное, думает Варис, кто же это до правды докопался, так по дороге и не померев, и государственную стабильность разрушить хочет? Не хочется с такой анонимкой к Аррену идти, а придется: надо первому успеть, иначе какой он, Варис, мастер над шептунами?»
– Ох, клевещешь ты на королеву-мать, – строго сказал лорд Эддард. – Вовремя ты выманил у меня обещание в темницу тебя не бросать.
– Ох, клевещу, – хитро согласился хронист, вполне полагаясь на слово лорда Эддарда, пусть и неосторожно данное. – Я, честное слово, в Вестеросе больше ни одной живой душе: только ж вы один меня знаете, лорд-десница, что у меня ни слова правды, сплошной художественный вымысел. Как говорил один наш мудрец, «много лгут певцы», – и хронист не стесняясь продолжил свои враки, даже сам себя в них осудил, лорду Эддарду в утешение.
«Аррен почитал анонимку, почитал, даже боком ее повернул, потом на Вариса посмотрел и говорит:
– Я, Варис, очень ценю, что ты развлекаешь меня своими бумажками, но вот это совершенно не смешно. Это что ж получается: среди наследников престола есть бастарды? И не просто бастарды, а от кровосмесительства? И как же я их от нормальных отличать буду? У тебя какие идеи есть?
– А может, святую церковь попросить, пусть склонит виновных к покаянию? – предлагает Варис, а сам думает, что святая церковь казнить не будет, нет у нее такого права, так что, может, обойдется и без войны. Варис он больше всего войны боялся и того, что будет ему тогда жопа. И чувствует тут Варис, что ноги его сами к двери несут, Варис вообще всем, что ниже пояса, куда лучше соображал, потому что того, что мужчинам думать мешает, у него там не было.
И действительно – Аррен ему вслед кочергу хрясь! Не попал, но душу отвел.
А Варис стоит за дверью, по бокам два дежурных гвардейца, и бежать ему некуда.
– Ладно, запускай обратно! – командует Аррен, и вошедшему Варису наставительно говорит, что чей суд, того и власть, и поэтому пока он жив, никакой сраный септон ни судить, ни приказывать в Королевской гавани не будет, будь этот септон хоть его святейшество, хоть его воробейшество.
– А будем мы, Варис, сейчас Тайвину письмо писать, – говорит Аррен и, действительно, за письменный стол садится. – Спросим его, совсем ли у него сын дурак, или есть еще надежда на просветление.
Отправил Аррен письмо, а Варис ходит и дни считает: очень Варис войны боится, это ж только благородному Аррену не жаль сгинуть за правое дело, покрыв себя бессмертной воинской славой, да у него к тому же его генералы есть, Роберт и Эддард, и Станнис – адмирал. Но вот и ворон из Кастерли появился, Варис аж бегом к Аррену побежал, а Аррен уже письмо лорда Тайвина читает.
– Ну, что Тайвин написал? – Варис спрашивает.
– А вот то и написал, – говорит Аррен. – Что Джейме хороший сын и храбрый воин, но, увы, совсем дурак: дай ему армию – его зеленый мальчишка со вдвое меньшей армией разделает.
Варис стоит глазами хлопает, а Аррен только усмехается.
– А у нас в Вестеросе, – продолжает Аррен, – нет такого закона, чтобы дурака казнить за то, что он дурак. Можно бы было такой закон ввести, но не сделают ли из этого лорды Вестероса ошибочных выводов?
– Иди сюда, – приглашает Аррен Вариса. – Я на твой донос резолюцию наложу, и катись отсюда, надоел.
Варис и действительно, получил резолюцию и тикать, кочерга вон до сих пор в двери торчит. Резолюцию только у себя в кабинете прочитал.
«Дурака Джейме и дуру Серсею отправить в Утес Кастерли, пусть им отец сам объясняет, как наследников Утеса Кастерли и Железного Трона делают, а как не делают. Тайвин хоть и дурак, и в восстание Грейджоя островной флот проспал, а собственный потерял, но хоть это-то он соображает. Голым гонять по городу никого не надо, потому что никакого от этого толка, окромя вреда. Ответственным за поумнение дураков Ланнистеров назначить дурака лорда Вариса. Как же я вас всех, идиотов, ненавижу! С горячим безбожным приветом, десница Джон Аррен»».**
Дерзкой резолюции Джона Аррена, что хронист выдумал, лорд Эддард уже возмущаться не стал: и правдивая она вышла, как ни уверяет хронист, что он все врет, и уж больно она бальзам на душу регенту и деснице, который в государственных делах с утра и до ночи. «Как же я вас всех, идиотов, ненавижу!» Намаешься так, что хоть девиз меняй и ходи с надписью на груди «Ревизия близко» или «Вор должен сидеть в тюрьме».
Или вот разболтался однажды хронист, размечтался о просвещенном будущем и идею Эддарду подкинул: всех чиновников заставить сдавать экзамены, а всех лиц благородного сословия принудительно обучать грамоте и наукам. Жестокие, конечно, меры, можно такую репутацию заработать, что и зловещая слава Бриндена Риверса, и окаянства Мейгора Жестокого перед ней поблекнут, но и польза государству будет. Что бы такое в обмен пообещать благородным недорослям, у которых одна поговорка: «не хочу учиться, хочу жениться»? А хронист, конечно, знает, что пообещать, но помалкивает: и так уже горячий молодой король свернул на столбовую дорогу истории, очаровали короля женские глаза и молодая красота, ради них он и септонов прижмет, и регулярную армию заведет, а там уже и до просвещенного абсолютизма недалеко, вместо того, чтобы по вестеросскому обычаю круги в истории нарезать да на граблях топтаться.
Впрочем, лорд Эддард, в Семерых не верящий, из рассказанной хронистом байки ошибочных выводов не сделал, а сделал правильные.
– Тебя послушать, предыдущему деснице церковники тоже поперек горла были, – заметил лорд Эддард и сам с хронистом опрокинул, хоть и поморщившись – как только хронист этот сироп под видом вина пьет?
– «Если царство разделится само в себе, не может устоять царство то», – ответил хронист, зная, что прошедшему гражданскую войну лорду это изречение западет в душу. Мудрые слова можно по-разному ведь повернуть: можно приструнить под этим лозунгом его воробейшество, чтобы не лез в светские дела, можно построить распоясавшихся лордов, можно даже вертикаль власти выстроить – а можно спросить, к чему они были сказаны, и сделать из них вывод, что кто не против вас, тот за вас.
– А скажите, лорд-десница, – сменил тему хронист, он не любил заканчивать на серьезной ноте, да и записочку кладовщику уже пора нести было. – А правда, что эта языкатая птица, что летает за окном и, пока мы тут беседуем, нашла уже несколько рифм к имени Лорас, затравила до этого лорда Ренли? Что он ни скажет, она спрашивает: «Хрррен ли?»
__________________
** Оригинал истории хрониста из новеллы Олега Дивова “Сталин и дураки” можно прочитать здесь: https://divov.livejournal.com/215364.html
========== XXXI ==========
Дырявый висок. Слепая орда.
Пойми, никогда не поздно снимать броню.
Целуя кусок трофейного льда,
Я молча пришел к огню.
(с) СашБаш
Мелисандра очнулась в кресле напротив жаровни, когда огонь уже догорел. Из окна падал свет луны, отраженный от спокойного моря, и первым, что она вспомнила из необычного сна, были слова о том, что в мире есть субординация, а потом почему-то ей припомнилась одна из легенд, в которой жрец Рглора смеялся над бесплодными молитвами дикарей, приговаривая: «Кричите громче, если ваш бог спит, он проснется!» «Рглор не спит ночью, – подумала Мелисандра. – Иначе к чему было бы молиться ему вечерами у молитвенного костра? Ночью светит луна, ночью ярче виден огонь. Скрываясь от нас, Владыка Света только проверяет нашу веру в то, что его сила не истощается даже тогда, когда мы не видим ее действия».
Многие годы Мелисандра молилась Рглору о том, чтобы меньше спать, и избегала ложиться в постель, боясь того, насколько сон похож на смерть, но в эту лунную ночь она наконец раскаялась в своей глупости и маловерии – ведь даже за смертью будет Свет, а вслед за сном обязательно придет день.
– Научи нас видеть тебя за каждой бедой, – произнесла Мелисандра необычную, неожиданно вылетевшую из сердца молитву и спокойно уснула на своей узкой койке.
