Текст книги "Другой принц (СИ)"

Автор книги: Пайсано

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

– Единственным стремлением моим является защитить и облагодетельствовать чад моей церкви, – врал в лицо Эддарду тучный верховный септон, блиставший золотом и драгоценными камнями, на деньги от продажи которых весь Блошиный конец можно было бы кормить неделю. – Великой несправедливостью, учиненной Мейгором Жестоким из нелюбимой и мною, и вами династии Таргариенов, было лишение церкви возможности подавать своим чадам действенную помощь. Во времена, когда Вестерос еще не знал губительного пламени драконов, благородные рыцари и честные бедняки служили церкви своими мечами и топорами, восстанавливая справедливость и защищая септы, монашеские обители и простых верующих. Я бы с радостью не вспоминал о старом долге, если бы вы разрешили возродить этот благочестивый обычай.

Лорд Эддард был многоопытным Хранителем Севера и военачальником, а не придворной вертихвосткой, и хорошо знал, на чем держится и способность возвращать долги, и возможность брать в долг.

– А скажи-ка мне, сэр Барристан, – обратился лорд Эддард к своему верному помощнику в государственных делах, – если бы ты отправлялся в дальнюю дорогу, а я вручил бы тебе миллион золотых, но лишил бы тебя меча и охраны, почел бы ты это выгодным предложением?

– Думаю, я бы так далеко не уехал, – усмехнулся сэр Барристан, которому речи верховного септона тоже были не по нутру.

– Видите, мой друг не советует мне принимать ваше предложение, – пояснил верховному септону лорд Эддард. – Я и так не в первый раз слышу, что церковь тайком собирает армию. Сэр Барристан, подскажи-ка мне, что там у них говорится в священных текстах.

– Простые люди, как сказано в Семиконечной Звезде, поклоняются лордам, а лорды – своим королям, – откликнулся сэр Барристан, который к этой части разговора был готов.

– А короли – тому, кто един в Семи лицах, – напомнил верховный септон.

– Нас пока интересуют первые две части, – оборвал его лорд Эддард, не испытававший никакого пиетета перед священноначалием. – Если даже ваши священные тексты говорят, что лорды должны повиноваться королям, какого черта мне сообщают, что какой-то босоногий септон постоянно повторяет: «Пора всем рыцарям, принесшим обет, оставить своих земных владык и постоять за веру», – да еще и учит других это повторять? Свиньи вы, а не верноподданные!

– Это еретик, милорд, – испугался обвинения в государственной измене верховный септон, но лорд Эддард приметил, что и помянутого босоногого смутьяна верховный септон тоже боится. – Он называет своих последователей воробьями, а они величают его «ваше воробейшество». Он грозится уморить голодом всех септонов дороднее него, он хочет заставить высшее церковное начальство, епископов и выходцев из благородных семей, мыть в храмах полы наравне со служками…

– Какой благочестивый человек, – насмешливо заметил лорд Эддард. – Уж небось он не стал бы драть с короля такие безбожные проценты. Придется простить этому праведнику его дерзость и даже его поддержать.

Конечно, лорд Эддард не собирался поддерживать никаких праведников, окруженных праздношатающимися крестьянами с дубьем, он пару таких праведничков, славящихся особой жестокостью, выловил в своих лесах лично и отрубил им головы, один раз по молодости в жарком бою чуть не сложив свою собственную, но верховный септон его слов изрядно испугался.

– Помилуйте, лорд-десница, какие проценты между своими людьми, – расплылся в ложно-благодушной улыбке верховный септон. – Если вам неугодно вернуть церкви орден Сынов Воина, то хотя бы избавьте нас от этого возмутителя спокойствия и извратителя вероучения.

– Так, значит, «какие проценты между своими людьми»? – спросил лорд Эддард. – Это заставляет задуматься. А чтобы думалось мне легче, пообещай мне благословить от имени церкви три королевских указа.

– Какие угодно, лорд-десница, – преждевременно обрадовался верховный септон.

– Ловлю на слове, что какие угодно, – сказал лорд Эддард. – По меньшей мере один из них покажется тебе беззаконным и возмутительным.

Лорд Эддард мог бы быть доволен своими дипломатическими успехами, которые раньше были ему не свойственны, и поздравить себя с тем, что научился управлять державой и хитростью добиваться своего, но он был прямым человеком, боевым генералом, и от интриг, в которые приходилось вот таким образом втягиваться, у него воротило с души.

– Ненавистный город, – сказал Эддард Старк и кощунственно сплюнул на пол перед Железным троном, когда верховный септон ушел. – Попы и деньги, интриганы и торгаши. Спрашивают меня о налогах на бордели, воруют за моей спиной, вот теперь божьим именем пытались если не убить, то объегорить. Прав был Роберт, что никогда не хотел лезть в это болото.

– Не кори себя, – утешил десницу верный сэр Барристан. – Исполнять приятную службу – это небольшая верность, большая верность – делать то, к чему не лежит душа. Тебя за твои труды все же славить будут, а меня за то, что вынес Эйриса из Сумеречного дола, многие потом прокляли. А что было делать?

– Очень меня дочери поблагодарят, что я их в это впутал, им же рано или поздно здесь же стоять, – вздохнул лорд Эддард.

– Как-как ты сказал? – молодо усмехнулся сэр Барристан, отметив множественное число и чувствуя, что его, может, больше не будут нет-нет, да упрекать за воспитанника.

– Барристан, ты бы хотя бы не подкалывал, – отмахнулся Эддард. – Понял же уже небось, какой возмутительный королевский указ я подсуну этому жирному интригану.

В эту правильную минуту перед лордом Эддардом, стосковавшемуся по солдатской прямоте и возможности быть великодушным с достойными милосердия предстал бравый красный жрец.

– Я нарушал закон, – признал Торос из Мира, коротко отчитавшись о проделанной работе, предпринятых шагах по восстановлению правопорядка и по нарушению оного, – но нарушал закон из благородных намерений.

– Самовольно вершил суд, творил расправу, – посетовал лорд Эддард, улыбаясь в усы. – Да на каком основании? Эдмур тебя, небось, до сих пор по всем Речным землям ищет, хочет к ответу призвать.

– Может быть, я неправильно действовал, – согласился Торос, чувствуя, что от десницы ему ничего не грозит, – но от чистого сердца. Ведь воруют же, много воруют. Я ведь тебе помочь хотел.

– Барристан, я не могу его судить, – признал Эддард. – Вместе с ним при Пайке дрались, детей он моих спасал, Роберту был верным другом.

– Он, конечно, виноват, – покачал головой сэр Барристан, – но он не виноват. Давай простим, когда он прощение заслужит.

– Так это запросто, благородные сэры, – уверил их обоих Торос, а Эддард подумал, что, может, лучше бы было простить Тороса и без условий, меньше воды он так намутит, но Торос уже вынул из кармана мелок, присел перед Железным троном и начал чертить на полу.

– Это, сердца мои, Шелковая улица, по которой любит шляться этот ваш воробейший, призывать к покаянию шлюх и приказывать своим воробушкам громить бордели, – пояснял Торос. – Готов поспорить, что ему нравится поглядеть на бегущих врассыпную полуголых блудниц, старый он извращенец. Так вот, мы отправим к нему очень красивую и очень сокрушенную о своих грехах грешницу, которая будет настаивать на тайне исповеди. Грешница отведет его к вот этому проулку, где буду находиться я. Дальнейшее, как говорится, дело техники.

– Убьешь его – буза будет, – предупредил Эддард, план был дерзкий и сумасшедший, но этим он в череде дворцовых будней и выделялся.

– Да зачем сразу убивать, сюда притащу, поговорим, – предложил Торос.

– А если он не пойдет за этой твоей грешницей?

– Ну ты меня обижаешь просто, – возмутился Торос. – Грешница будет такая, что клиент позабудет все обеты.

Старший сын лорда Эддарда без его ведома вышел в поход, чтобы разбить большие отряды Ланнистеров, напавшие на Речные земли, и привез из похода не только воинскую славу, но и жену, и еще одну невесту. Средний сын лорда Эддарда чуть не долазался по крышам до паралича, а теперь, не успев до конца поправиться, рвался в море и собирался стать адмиралом, а в противном случае грозился уйти в пираты. Дочери лорда Эддарда сбежали из столицы с молодым королем, побывали за Стеной в составе разведгруппы и обе собирались за короля замуж. Младший сын по малолетству еще ничего не отмочил, но Эддард смотрел в будущее с опасением. Конечно, можно было бы списать всю буйную наследственность на Кейтилин Талли, но это было бы несправедливо – Эддарду и самому авантюрный план Тороса пришелся вполне по душе, и к похищенному у своих последователей бродячему септону Эддард вышел с удовольствием, найдя его в пустом зале, по которому все еще прогуливалась соблазнительная грешница. Септон сидел на стуле нахохлившись, действительно похожий на мокрого воробья, а Торос сидел рядом с ним и пытался вывести его на мужской разговор.

– Кыш, – сказал Эддард грешнице и указал ей на смежную комнатку. – Сиди там тихо.

– Ну, твое воробейшество, – обратился Эддард к бродячему септону. – Мы тут оба в твоих богов не верим, так что давай поговорим по-людски. Какого рожна тебе надобно, старче?

– Ты скажи, десница, какая вина на мне, – наконец изволил заговорить пленник.

– Лютоволк за Стеной тебе десница, – ответил северной присказкой гуманный лорд Эддард, который всегда был готов поддержать Дозор отправкой туда нескольких висельников. – По всей столице шатаются твои воробьишки с дрекольем. Верховный септон на вас жалуется, городская стража на вас жалуется…

– Воробьи – самые простые и неприхотливые создания из всех птиц, а мои спутники – самые простые и скромные из людей, – попытался отмазаться септон своей любимой присказкой.

– Деревенские говорят: курочка по зернышку клюет, а весь двор в говне, – поделился народной мудростью Эддард.

– Слушай, дед, я тебе по своему опыту говорю, – дружески сказал Торос. – Не удержишь ты свою шантрапу в повиновении. Сегодня они громят бордели от ненависти ко греху, завтра начнут грабить купцов за их греховное богатство, а послезавтра половину твоих парней придется вздернуть как насильников и душегубов. А тебе позор будет. Подумай, я тебе верно говорю, я сам только что еле с этой темы соскочил.

– Спутники мои слушаются гласа божьего, – убежденно ответил бродячий септон.

– Ну да, а Неведомый лично отдает у вас приказы по части, – не поверил Эддард. – Неведомо какие.

– Овцы знают голос пастыря своего, – с некоторой гордостью возразил септон.

– То есть все-таки не бог отдает у вас приказы по части, а ты, – подытожил Эддард и в момент изменился: стал жестче, резче и легче, словно проглянуло через седину и спокойное достоинство лорда лицо юного и бескомпромиссного повстанческого генерала. – Торос, пиши: обвиняемый сознался в организации запрещенного законом военизированного религиозного ордена. Сейчас, дед, полетят головы. Ты не думай, солдаты вокруг Красного замка и септы Бейлора уже выставлены, золотые плащи переведены на боевое положение, порт и городские ворота закрыты, гильдии кузнецов и мясников собрали своих людей. Ты на что рассчитывал, шпак, ты думал со мной в войну поиграть? Я генерал, а не гвардеец и не турнирный рыцарь. У меня вместо шептунов армейская разведка. Я этот город в гражданскую войну зачистил в два дня, а вас и к утру загоню под шконку.

– Что вам нужно? – спросил септон через несколько минут, не рвался он в мученики и все-таки имел попечение о своих последователях.

– Нам много что нужно, – обнадежил его лорд Эддард. – Например, сейчас стоит на повестке дня вопрос о разрешении благородному сословию двойных браков. Истощили нас войны, много доблестных мужчин легло в землю, а не в супружескую постель, и еще худшая война впереди.

– Это противно божьим законам и человеческим, – твердо ответил его воробейшество. – Через это произойдут многие соблазны: все женщины распутны в сердце своем, красота и хитроумие даны им, чтобы совращать мужчин с пути истинного, и еще более они теперь стараться будут.

– Ты поговори мне, святоша, «все женщины распутны», – вдруг вспыхнул Эддард, которому септон нечаянно наступил на больное. Сильно опасался все же лорд-десница, что в скандальном браке Лионеля и в возможных из-за этого неустройствах будут обвинять в первую очередь его дочерей, и больше всего Арью, младшенькую и любимую. – У меня жена и две дочки, я тебе за «всех женщин» как мужчина мужчине сейчас в морду двину.

Септон правильно прикинул, что от десницы такого десницы ему будет уже не до мазохистских рассказов, как бичевание приближало его к богу, тут не лишиться бы с первого же щелчка языка, и все же решил поговорить по-людски, как ему сначала и предлагали.

– Добра не выйдет, милорд, – сказал бродячий септон. – Сам посуди: не ужился человек с женой, не научился любить, не сумел наладить свою жизнь – и вторую женщину в тот же бульон? Думаешь, выйдет что-то другое? Переставил солдата с левого фланга на правый, и он лучше стал?

– Вы же развод не даете, – напомнил септону Эддард.

– Не даем, – согласился септон. – Ты тоже солдатам право дезертировать не даешь, рубишь головы. Дашь такое право – побегут все, кто от трусости, кто от лени, кто за компанию.

– Поучительно говоришь, – признал Эддард. – Ты мне это запиши, тут оказалось, что в Эссосе есть одна горячая блондинка, которая бегает по Вольным городам: в одном поднимет бучу, возьмет власть, потом весь устроенный ей порядок разлетается. Тогда она, чтобы старое не исправлять да не разбираться, где накосячила, – раз, в соседний город, и там то же самое, словно из того же самого на новом месте получится что-то другое. Я уж к ней скоро рыцаря пошлю с вразумлением, у меня купцы в порту воют на луну от таких перебоев с поставками, – вот и твое поучение присовокуплю.

– Это не та, – с сожалением сказал его воробейшество. – Есть в Эссосе другая блондинка, мне бы ее склонить к покаянию.

– Как говорил один вассал Болтона, покойник, «я слишком много знал», – заметил Эддард. – Обойдешься без ее покаяния. Ты считать хорошо умеешь?

Септон скромно кивнул: такого бы скромника, пренебрегающего презренным металлом, да в септу Бейлора, в верховные септоны, – он бы сумму государственного долга перед церковью назубок знал, до последней монетки. Да вот незадача: как говорят на Севере, бодливой корове Старк рога пообломал.

– Ну вот смотри, – разъяснил ситуацию Эддард, который уже несколько раз перечитал докладную записку папаши Менделя. – Мужчин благородного сословия имею в Семи королевствах пять тысяч с лихуем, женщин благородного сословия – девять тысяч без лихуя. Куда мне девать три с половиной тыщи вдов и благородных девиц?

– Похотливость вдов хорошо известна, – вздохнул его воробейшество.

– Приятно побеседовать со специалистом по вдовам, – влез Торос, которому надоело только слушать, да и тема про горячих вдовушек его весьма занимала, в его-то возрасте и с его-то плешью юные прелестницы ему больше не светили. – Не говоря уж о специалисте по похотливости. Ты ее как определяешь, святой отец: по глазам или по форме жопы?

– В очередь, красный жрец, в очередь, – осадил Тороса Эддард. – После задашь его воробейшеству свои мучительные жизненные вопросы. А мы пока пойдем путем исключения: сдачу чуть не половины женщин благородного сословия в Молчаливые сестры отметем как варварский пережиток, и насчет в септы рукоположить ты мне, дед, тоже даже не упоминай – тут у тебя «все женщины распутны в сердце своем», а тут у тебя бабы с амвона жизни учат. Ты либо туда, либо туда, в две стороны сразу бежать не получится. У нас половина замков скоро или останутся сиротами, или вместо хозяина в каждом втором хозяйка будет – вот и подумай, хорошо ли это выйдет.

Долго думал старый септон, склонив седую кудлатую голову. Много дорог он истоптал, видел, как одиноких вдов сживали со света соседи, чтобы завладеть их замком, видел и других вдов и девиц, замок свой удерживавших, но обязательно при них был любовник сомнительного происхождения и еще более сомнительных моральных качеств. Даже такие чудеса, как женщин, облаченных в доспехи, видел в своих странствиях старый септон, и такое смешение мужского и женского он не одобрял. Если забыть о своих дерзких мечтах стать вождем нищих и спасителем веры – а с этим суровым северным язычником и не захочешь, а о таком забудешь – то хотел бы старый септон видеть перед собой в септе счастливые семьи, чтобы каждая женщина была под рукой и под защитой достойного мужчины, чтобы не тянуло мужчин в разгул, а женщин не бросало от одиночества по чужим постелям.

– Твоя взяла, лорд-десница, – признал наконец септон. – Закон для человека, а не человек для закона. Если дело так обстоит, как ты говоришь, то на несколько десятилетий можно дать людям послабление.

________________________________________

Пользуясь случаем, автор поздравляет своих читательниц с 8 марта и желает им большого семейного счастья, и чтобы никакие септоны не мешали.

========== XXXV ==========

Не стой на пути у высоких чувств,

А если ты встал – отойди.

Это сказано в классике,

Это сказано в календарях.

Об этом знает любая собака:

Не плюй против ветра, не стой на пути.

(с) БГ

Строгий септон, прозванный «его воробейшеством», не давал неисполнимых обещаний, а раз данное слово держал: он вернулся в Красный замок сам спустя три дня после вынужденного его посещения и сообщил, что его люди уходят из города.

– Трудно командовать человеческой совестью, – признал септон. – И куда проще начать войну, чем установить мир. Если бы твои солдаты атаковали нас, мои люди встали бы на защиту веры – в этом я уверен куда больше, чем в том, что мне удастся заставить их замолчать, когда ты выйдешь со своим похабным указом.

Лорд Эддард запомнил слова септона о том, что то же самое, только на другом месте, породит все те же последствия, и, решив поинтересоваться, куда септон уведет своих людей, выяснил, что костяк своих последователей его воробейшество привел из разгромленных отрядами Ланнистеров деревень в Речных землях.

– Возвращайтесь в родные места, – распорядился лорд Эддард и снабдил септона деньгами и письмами к родственникам своей жены. – Мой сын разбил тех, кто разорил твои приходы, а король сразил того страшного гиганта, которого ты несколько раз не добром вспоминал, и добил оставшийся с ним отряд. Может, до вас потом дойдут и другие о них слухи, но пока запомните их с хорошей стороны. Да помогут тебе твои боги в восстановлении бывшего, что куда труднее разрушения под горячую руку чего-то еще.

– Ты великодушный человек, северянин, – сказал на прощание старый септон. – Я много думал о себе и о тебе в последние дни и хочу сказать тебе: нельзя изменить что-то одно, не изменив всего остального. Все-таки ты затеял опасное дело.

«Это вообще-то затеял не я, – подумал про себя лорд Эддард, все еще досадуя на своих детей. – Но Лионель хотя бы предупреждал меня с самого начала, чтобы я убрал от него дочек, – я же не обратил внимания и решил, что пока все друг другом довольны, делать ничего не буду, – вот теперь и расхлебываю. А Робб дал так дал, просто на ровном месте удивил и себя, и всех».

Лорд Эддард мог бы досадовать на Лионеля куда сильнее, если бы недавно не виделся с ним сам и не поговорил потом с Торосом. Лионеля Эддард нашел серьезным и почти взрослым, тот за свои странствия изменился к лучшему, и, хотя видом он все больше походил на своего отца, характер его складывался по-другому: волевой, сдержанный и совестливый. Как верно сказал старый септон, нужно еще пережить не только войну, но и мир, посмотреть, как Лионель справится с искушениями мирной жизни и королевской власти, но пока в странствиях Лионелем больше руководил долг, чем стремление к приключениям, возможно, что постоянная ответственность за Арью и Сансу его подтянула. А Торос, один из немногих, кто путешествовал некоторое время с ними вместе, рассказал и вовсе удивительные вещи.

– Очень дружные ребята, приятно смотреть, – сказал Торос, вспоминая проведенную на Королевском тракте неделю. – Старший присматривает за младшим, как положено. Поединок с Горой я не видел, что еще там про них болтают – это пусть кто болтает, тот и отвечает, а я видел, как они обе его из сечи вытаскивать хотели, если ранят, как ухаживали за ним, когда он помятый и умотавшийся из боя вышел. В такие моменты, веришь или нет, пожалеешь порой, что сам на белом свете один как перст. И ты уж серчай на меня или не серчай, я девчонок твоих стрелять учил, все равно они его не бросят, если что, и путешествовать им троим любо без попутчиков. Вот веришь, самые трогательные от их обучения остались воспоминания: как одна другой помогает, никогда стрелой мишень не перекроет, как подсказывают они обе друг дружке. Иногда даже хотелось, чтобы они между собой посоревновались, что ли.

– Торос, заканчивай походные байки, – предложил Эддард, он своих дочерей в рассказе Тороса даже не узнал, такие они были раньше разные и так часто ссорились.

– Ну я не знаю, чем тебе побожиться, – развел руками Торос. – Побожусь красным храмом, а ты скажешь, что я и во Рглора-то не верил никогда. Только так могу сказать: они непохожие у тебя, да, но стержень у обеих одинаковый.

Лорд Эддард еще не знал об успехе миротворческой миссии Тириона, заразившего старика Фрея интересной идеей вторых браков, и поэтому помолвка сына с Рослин Фрей его по-прежнему беспокоила, королевский указ указом, а как верно сказал старый септон, совестью командовать нельзя. А еще больше Эддарда беспокоило то, что он уже пятнадцать лет не может научить жену смотреть на мир своими глазами.

– Кэт, у нас, за пределами вашего дамского кружка, не обижаются, – терпеливо объяснял жене Эддард. – И не мирятся тоже. У нас сразу идут в ход мечи, а после этого часто и мириться не с кем. То, что Фреи сидят тихо и никого из наших еще тайком не прирезали, внушает оптимизм. Но разговаривать с ними я все равно буду только во главе кавалерийского полка. Ну подумай головой: какое «поедем на свадьбу, объяснимся»? А что вдруг, если нет? Что будет, если нет? Думаешь, вином тебя обольют?

Кейтилин подумала и вспомнила про законы гостеприимства.

– Еще раз, – разъяснял Эддард. – Где нужна охрана? Там, где есть разбойники. Где нужны защищающие тебя законы? Там, где тебя норовят прирезать. Ну нет закона не рубить дезертиру голову в детской, потому что никто его туда сроду не потащит. А закон не резать гостю глотку есть – из чего следует сделать вывод, что это лихому человеку самое милое дело.

«А первый Джейхерис был действительно мудрый король, – думал потом про себя лорд Эддард. – Начал с того, что объехал со своей женой все Семь Королевств, показал ей жизнь, как она есть. И Лионель, зараза, сечет фишку: можно сказать, сразу вышел в козырь и отобрал свои. Вот и мне так в свое время надо было, как они, с молодой женой попутешествовать, как ни устал я скитаться в гражданскую. И Роберту бы то же самое на пользу пошло – заказать, что ли, этому болтуну хронисту такую историю про нас обоих, а то он лепит, что ему в голову придет».

К неудовольствию Эддарда, верховный септон тоже провел свою жизнь в тепличной среде, где на неосторожное слово и несдержанное обещание только обижаются, а не лупят железным дрыном, и своей непоследовательностью лорда Эддарда огорчил. Почти неделю же впятером сидели над указом о двоеженцах, и так прикидывали, и эдак. Папаша Мендель нарисовал какую-то «демографическую пирамиду», ползал по ней носом, потом заключил, что, если без крупных войн обойдется, для восстановления баланса нужно указ вводить на сорок семь лет и семнадцать сотых. Эддард это в дни попытался перевести, чуть мозги себе не сломал – округлили до пятидесяти лет. Торос, человек смелый и самоотверженный, предложил возрастной ценз на второй брак ввести, сам же учил Арью с двадцати шагов стрелу стрелой расщеплять, и у самого теперь такие идеи. Забаллотировали, решили принимать потом, поправкой. Сэр Барристан, рыцарское сердце, всех растрогал балладой об Эйгоне, который женился на Висенье из чувства долга, а на Рейнис по любви, и предлагал, чтобы второй брак был только по любви, в память о благородном государе. Папаша Мендель и Вайсман выгнали три литра спирта и сами же его употребили, искали формулу любви. В закон записали: представать пред светлые королевские очи для получения разрешения и для определения наличия таковой на глазок, на Севере же ехать в Винтерфелл, чтобы поближе, – пусть два смутьяна, которые эту кашу заварили, сами ее и похлебают. И после таких трудов этому верховному септону, вилку ему в глаз, еще что-то не нравится!

– Церковь никак не может поддержать этот указ, лорд-десница, – замахал руками на Эддарда верховный септон, увидев указ о двоеженцах. – Я понимаю, что вы, увы, не принадлежите к чадам нашей церкви, но позвольте вам объяснить…

– Это мне позволь тебе напомнить, – оборвал его Эддард. – Я обещал убрать из города воробьев – их больше в городе нет. Ты же обещал мне благословить три указа. Сам сказал: «каких угодно», – тебя никто не пытал и за язык не тянул.

– Но это же совершенно несообразно с вероучением, – продолжал протестовать верховный септон. – Видите ли…

– Нет, ты сам меня послушай, – перебил лорд Эддард, снова вспомнив свою повстанческую молодость. – Когда первый Эйгон потребовал от верховного септона короны для обеих своих сестер, бывших Эйгону еще и женами, верховный септон подумал немного и объявил, что вера не станет противиться Эйгону и его сестрам, ибо Старица озарила перед септоном верный путь и поведала ему, штатской орясине, что драконы – это страшное дело, и всякий воспротивившийся будет сожжен, дом его будет обращен в руины, а Эйгон нассыт сверху на пепел. Ты приглядись-ка, не виднеется ли тебе в полумраке этого храма путеводная лампадка, пока я на этом месте бассейн не выстроил.

Верховный септон в страхе прикрыл глаза, и вместо Старицы ему привиделись добрые и душевные спутники на этапе до Стены, которые тоже горько упрекали его в непоследовательности. «Что ж ты, фраер, сдал назад? – с упреком пропел в голове септона хор уголовничков. – Не по масти я тебе…» Толстый и женоподобный верховный септон представил себе свою тюремную масть и тут же пообещал лорду Эддарду найти искусных толкователей священных текстов.

Лорд Эддард о толкователях не сильно беспокоился, но зато учел свои прошлые ошибки и зачитал указ со ступеней септы Бейлора, отгороженный от непредсказуемой толпы двумя рядами фаланги, выстроенными на нижних ступенях.

– Это совершенно невозможно, – попытался протестовать верховный септон, увидев кроме фаланги еще и неприметный взвод лучников у входа в септу и услышав, что кому великая септа, а кому господствующая высота. – Это святое место!

– Совершенно невозможно – это на ступенях твоей септы голову сложить, – разумно заметил Эддард, которого многому уже научила жизнь в коварной и опасной столице и который надел подходящий к случаю белый кавалерийский плащ с кровавым подбоем. – А фаланга – это веский богословский аргумент.

Испытание королевского указа на живых людях прошло неплохо: толпа шумела и гудела, ничем не швырялась и на фалангу не лезла, но и не расходилась.

– Выберите пятерых человек, – приказал Эддард, перекрывая командным голосом шум. – Их пропустят, – и через четверть часа фаланга лязгнула, пропустив пятерых простолюдинов.

– Как есть господам такая королевская милость, мы и за себя просить хотим, чтобы справедливость к нам тоже была, – в относительной тишине громко произнес стоящий справа кузнец.

– Тебе ртов в твоей семье не хватает? – спросил Эддард. – Есть сироты, могу подкинуть тебе пяток.

– Инда самому мне вторую бабу брать не резон, – согласился кузнец. – А вот свояк мой такую жену взял, что она как есть сбежала, ищи ее теперь. Ему без хозяйки в доме не можно, а септон говорит: никаких! – как ты, значит, уже есть женатый человек, а она у тебя не померла. Аль, может, она и померла, как тут докажешь, если ее в наличности нет?

– Это мы уладим, – пообещал Эддард, оборачиваясь к верховному септону. – Это про другое вопрос.

– А вот еще какая история была на нашей улице, – поведал невысокий седой ювелир. – Овдовел человек из нашей гильдии, в дом пригласил сестру покойницы жены, кто за детьми лучше присмотрит, если не родная тетка? А потом ему и жениться на ней, стало быть, надо – а септон уперся, никак, говорит, не бывать такому, чтобы на сестре жены даже вдовцу жениться. Пойдут, говорят, у вас дети, кем они старшим детям будут, братьями или кузенами?

– Это мы точно уладим, – пообещал Эддард и даже пожалел, что не взял к работе над указом шестым какого септона потолковее да попрактичнее. – Чем кончилось-то пока?

– А тем и кончилось, лорд-десница, – вздохнул ювелир, – что живут, конечно, но как первый ребенок у них помер, так его септон ни отпеть, ни на кладбище похоронить не согласился.

– Да что ж за мать твою черт! – обратился Эддард к верховному септону с ясным и понятным распоряжением по божественному ведомству. – Прошу простить за языческую прямоту.

– А вот я, лорд-десница, просил бы вашего разрешения на двух сразу жениться, – доложил молодой наглый парень с разбойными глазами, а лорд Эддард вздохнул про себя, представляя, какая толпа просителей будет у ворот Красного замка, пока все не уляжется. Стоило бы их всех переправлять к верховному септону, да ведь поняли все уже, у кого искать защиты и справедливости и кто кому приказы отдает. – Надоело уж мне, что каждая мне рожу расцарапать пытается.

– А двумя у тебя дело ограничится? – с сомнением спросил Эддард. – А то смотри, они тебе вдвоем рожу еще и получше расцарапают.

– Это оно, конечно, да, – признал проситель, а толпа у подножия лестницы, прислушивавшаяся к разговору, уже одобрительно передавала в дальние ряды ответы мудрого десницы.

– Для тебя есть и второй королевский указ: поступишь к королю на военную службу, отслужишь десять лет, хорошо проявишь себя в бою, выучишься грамоте, наберешься ума – тогда король тебя рыцарским званием пожалует, и первый указ к тебе тоже относиться будет.

– А к межевым рыцарям? – выкрикнули из толпы.

– А межевым рыцарям тоже королю придется послужить, – развел руками Эддард, межевых рыцарей не жаловавший: кто их знает, кто и за что их в рыцари посвящал, да и посвящал ли. – Король вас узнать должен.

Если бы его воробейшество мог видеть оглашение королевского указа, он бы узнал еще одну причину, по которой с лордом Эддардом сладить нелегко: мужское население, особенно его наиболее боевую часть, Эддард на свою сторону переманивать умел.

Вечером после эпохального дня лорда Эддарда навестил его хронист, чтобы про себя поздравить Вестерос с переходом на столбовую дорогу истории. На этой дороге ждало неизвестное будущее, в котором хронист уже не мог помочь, хотя пара советов у него еще оставалась.