Текст книги "Другой принц (СИ)"

Автор книги: Пайсано

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

– С мертвыми невозможно воевать, – ответил Стир, он уже пробовал, несколько раз он пытался отстоять и отбить землю своих отцов, и даже Манс с другими вождями приходил к нему на помощь.

– И поэтому с ними должны воевать мы? – вспыхнул Джон. По меркам куртуазного Вестероса, где было порядком не в меру напыщенных и гордых рыцарей, Джон не был хорошим переговорщиком, но Одичалые за стеной не обижались на прямоту. – Вы будете уходить все дальше на юг, забирать скудный хлеб, который не вы растили, а воевать вместо вас будет Север?

– Вас защищает Стена, – напомнили сразу несколько человек.

– Он прав, – медленно сказал на языке Первых Людей старый тенн и оглянулся вокруг в поисках того, кто переведет. – Когда наступит Долгая Ночь, море замерзнет, и по льду можно будет обойти Стену. Я могу не дожить до тех дней, уходя на юг. Но многие из вас не смогут убежать от войны. Молодой король андалов не хочет бегать и хочет встретить войну сейчас – магнар Лобода в Суровом доме собирается сделать то же самое.

– Вы вожди, – строго сказал Лионель, когда ему перевели слова старого тенна. – Каждый латник и воин к югу от Стены в мирные дни живет лучше крестьянина, но, когда приходит война, воины платят за свою мирную жизнь кровавую цену. Теперь настало наше время платить – ваше и мое.

На такие слова трудно дать ответ, и особенно трудно дать его первым в повисшей тишине, но, на счастье вождей Одичалых, к костру подошел Куорен, и многие из них первый раз в жизни были рады его видеть.

– Эй, босяки, орел нужен? – предложил Куорен. – Птица хорошая, просто волшебная. Пошарьте там по карманам, может, найдется что для меня интересное.

Самолюбивый Альфин, который, будучи хорошим бойцом, но плохим военачальником, никак не мог с Куореном посчитаться, встал Куорену навстречу с недобрыми намерениями, и вроде бы ничто не мешало ему их осуществить, потому что дозорные всегда считались за Стеной врагами по самому факту принадлежности к братству Дозора, но Лионель преградил ему дорогу.

– Мы пожали руки, – напомнил Лионель.

– Ну?

– Ты сказал, что у нас все ровно.

– Ну?

– Ну вот он мой подданный.

Возможно, через некоторое время Альфин Убийца Ворон и нашел бы какой-то ответ, уж больно ему не хотелось менять свое грозное погоняло, но его мысли прервал восторженный рев Тормунда, который был не такой уж и дурак и быстро смекнул, какие неожиданные трудности могут возникнуть при штурме Стены и походе за нее и как просто теперь прослыть по обе стороны Стены беспредельщиком, который не держит данного им слова.

– Братва, а хорошо нас объегорили! – весело сказал Тормунд, замечая на лицах других вождей признаки похожего осознания.

========== XXV ==========

Хотя ты знаешь, ты знаешь,

Мне кажется, я начал понимать,

Что ты имела в виду.

(с) Несчастный случай

Если бы Санса сейчас сказала, что в доме Крастера чудесно, Джон, вернувшись с Воющего перевала и проведя добрый месяц в Зачарованном лесу, полностью бы с нею согласился и даже не заподозрил бы иронии. В доме Крастера было тепло, всегда была горячая еда, и платой за это было только то, что Джон по несколько раз в день рассказывал Крастеру, как они развели Манса по понятиям. Джон почти все время валялся на полатях и постоянно пытался затащить туда Игритт, которой почему-то в доме Крастера не очень нравилось: первый день она была сонная от непривычной жары и духоты, а со второго дня начала скучать по небу над головой и постоянно выходила во двор, где молча стояла, глядя через частокол. Джон еще только смутно догадывался о том, о чем Куорен сказал Игритт прямо: что к этому дому ей надо привыкать, так же как к постоянным боям и отлучкам Джона, – а Игритт чувствовала, что такая жизнь ей не нужна, ей нужны тишина, простор и затаенная опасность леса.

Джон вырос за стенами замка и не понимал, как можно скучать по лесу, особенно когда ты там уже побывал и лично убедился в правоте дяди Бенджена, который предупреждал Джона во снах, что в Зачарованном лесу все подряд хотят тебя угробить. Доводы Игритт, что никто не хочет убить именно Джона, ни хищники, ни даже только что гнавшиеся за ними Одичалые, Джона нисколько не убеждали, и он ощущал Зачарованный лес враждебной себе средой.

– Ты серьезно думаешь, что медведи в лесу хотят задрать именно тебя? – недоумевала Игритт.

– Разумеется, – соглашался Джон, которого в таких мыслях поддерживал не только дядя Бенджен, но даже Куорен, с которым Джон как-то подобными мыслями поделился. «Разведчик должен быть немного параноиком, – приговаривал Куорен. – А командир тем более. Доверять можно только своим людям, да и то поглядывать».

– Вот увидишь, – продолжал Джон, – стоит медведю оказаться рядом со мной, он на меня бросится, и было бы глупо рассчитывать на что-то иное.

– Он на любого бросится! – горячилась Игритт.

– И как мне должно стать от этого легче? – резонно отвечал Джон.

Как всякий выросший и служивший в замке, Джон принимал безопасность всерьез, и к тому же он был хорошим и ответственным парнем, воспитанным там, где мужчины защищают женщин. Сам Джон был готов стойко нести тяготы службы и уходить за Стену тогда, когда понадобится, даже если понадобится это только ему – путь до дома Крастера, где стоило бы, наверно, оставить Игритт, неблизкий, но лучше он будет совершать этот путь вместе со своим лютоволком, чем она будет пробираться к нему по лесу, в котором и рядом с самой Стеной уже стали появляться Иные и мертвяки.

Игритт тем временем начала понимать, на какую защиту от колдовства рассчитывали ее спутники, но еще не поняла ее природу и не научилась ей пользоваться.

– Так ты боишься за меня? – лукаво спросила Игритт, когда Джон во второй раз рассказал ей о своей встрече с упырями и о бое за Стеной, из которого Лионель чудом вернулся живым благодаря своей ярости и безошибочному инстинкту убийцы.

– Да, – признал честный Джон, и Игритт почувствовала, что и у нее есть власть над ее колдуном.

– А что бы ты сделал, лишь бы я не ходила в лес? – заинтересовалась Игритт.

– Оставил бы тебя здесь, – не совсем понял вопрос прямодушный Джон, он даже продажных женщин особо не видал и не думал, что с женщиной можно торговаться, особенно в таких вопросах, которые касаются сердца.

– А если я не соглашусь? – продолжала дразнить Джона Игритт, но Джон, конечно, не стал ей угрожать, он просто обиделся.

За проведенные у Крастера вместе с Игритт четыре дня Джон стал намного, намного лучше относиться к Сансе. «Как повисла на Лео, лишь только он вернулся, так от него и не отходит, – с одобрением думал Джон. – Вот у него хорошая жена будет: ничего ей не нужно, кроме него самого. И слушается его, не полезла на рожон, уехала к Крастеру, как он ей сказал. Лео вообще с людьми умеет как-то: даже Арью к Крастеру отправил, и она тоже в первый вечер его руку выпустить не могла… Кстати, а чего это она?»

К счастью для Лионеля, Игритт морочила Джону голову достаточно сильно, чтобы для размышлений о Лионеле и Арье у Джона не осталось свободных мощностей. Вместо этого Джон, уже засыпая, снова подумал о Сансе: что если все детство его глаза его не обманывали, и она действительно лучше чувствует себя в платье, чем в походной одежде, и не любит долгие верховые прогулки, а сейчас просто привыкла? От этой мысли ему стало как-то совсем грустно, и жалко не столько сестру, сколько себя: не мог Джон представить себе Игритт, кружащуюся в бальном платье, не то чтобы ему это было нужно, но никогда не подумает она: «если ему нужно, я привыкну».

В вечер перед отъездом Куорен все же решил взяться за Джона, видя, что парень какой-то смурной, но было уже поздно.

– Куда она у тебя в дорогу собирается-то? – строго спросил Джона Куорен. – Если ты совсем дурной и собираешься ее до Стены с собой тащить, хоть подумай, как она возвращаться будет. Что она, на замки наши просится посмотреть?

– Она проводит нас до первого привала, – смущенно сказал Джон, не мог же он сказать командиру, что все еще не решился сказать Игритт определенно и твердо, что они уезжают без нее, а она должна оставаться у Крастера.

– Ой, дурак! – расстроился Куорен до того, что даже ляпнул, чего с ним почти не случалось. – Нельзя так. Даже если бы она к тебе льнула, как девчонки к Лионелю, все равно нельзя. Не режь ты собаке хвост по частям, возьми себя в руки. И учти, кстати: лошади у нас для нее нет, почешет обратно пешком.

Куорен, конечно, оказался прав: на первом привале Джон отвел Игритт в сторону, и она на него сильно обиделась за то, что он ее так прогоняет на глазах у всех. Впрочем, Джон тоже уже имел для нее пару слов.

– Я вольная женщина и иду, куда захочу! – крикнула Игритт, словно отрекаясь от всех своих обещаний, данных перед боем.

– Ты моя женщина! – взревел Джон. – Ты пойдешь туда, куда я тебе скажу!

Возможно, будь у Игритт конь, он понес бы ее к дому Крастера, повинуясь колдовской воле Джона, и Игритт поняла это и даже немного съежилась, хотя она и так была куда меньше и слабее, чем Джон. Но даже во гневе Джон не мог ее ни ударить, ни тем более наказать таким способом, а Игритт выросла не там, где ценится благородная сдержанность, да и все равно не смогла бы ее оценить, пока злилась.

– Иди, – спокойно сказал Джон, когда Игритт приладила к ногам лыжи и забрала у Куорена свое оружие. – Вернешься, когда передумаешь, – Джон отвернулся и пошел к своим, а Куорен посмотрел на него с уважением.

В трудную минуту Джона всегда поддерживала семья и мысли о ней. Его сестры были еще слишком молоды, чтобы найти для такой минуты правильные слова, но уже достаточно умны, чтобы промолчать, и Джон вспомнил о том, что еще у Крастера должен был спросить Куорена.

– Куорен, а жена Бенджена там была? – спросил Джон про дом Крастера.

– Его же там не было, с чего ей там быть, – спокойно ответил Куорен. – Не удивлюсь, если он ее в Винтерфелл притащил, вы, Старки, к Одичалым вообще хорошо относитесь. Не только тебя имею в виду, Йорен вон говорил, за твоим младшим братом какая-то здоровая девка из-за Стены ходила.

– Мой дядя пропал за Стеной, – неожиданно для Куорена рассердился Джон.

– Куда пропал? – немного удивился Куорен. – Он небось в самоволку опять рванул.

– В какую самоволку? – опешил Джон.

– Как в какую, в благородную, – еще больше удивился Куорен. – Ты думал, когда тебя в учебке звали лордом Сноу, почему это звучало совсем не дружески? Потому что вы белая кость, ну как ты себе представляешь своего отца, рубящего голову собственному брату за лишнюю поездку домой? Тебе вон эти дикарские вожди не рассказывали, как Ройсы к нам недавно приезжали и ходили за Стену поминки по Уэймару справлять? А посади вы Уэймара в тюрьму хотя бы за какой косяк, Ройсы бы и к вам приехали уточнить детали. Не говоря уж о том, что тот, чей родственник в Дозоре, и сейчас дает Дозору много больше денег, чем остальные, и раньше это делал, иначе бы и родственнику такая идея не пришла в голову, в дозорные идти. Лучше не связываться или уж с семьей переговоры вести.

Минут пять Джон ехал молча, переваривая услышанное, но потом все же вернулся к разговору о дяде Бенджене.

– Не знаю, куда он пропал, – пожал плечами Куорен. – Вероятно, там неплохо живется, где он пропадает, раз его женщина ушла за ним.

Про свои сны Джон рассказывать не стал, но серьезно задумался над тем, что Бенджен в его снах был живой, похожий на себя и удивительно много угадывал.

Подумав о судьбе дяди Бенджена и так ничего и не поняв, Джон решил присмотреться к своим сестрам, которые во второй половине похода совсем распустились, увидев, что Куорен все равно слишком наблюдательный, а Джон все равно слишком недогадливый. В тот момент, когда Джон решил обратить на сестер внимание, Арья снова ехала в седле перед Лео, якобы для того, чтобы дать своей лошади отдохнуть, а Санса ехала рядом и иногда подшучивала над обоими. Чутье подсказало Джону, что в этой картине что-то не так, и он обеспокоился, что Арья во время остановки у Крастера опять куда-то залезла или куда-то понеслась и в результате расшиблась или что-то себе растянула. Джон был заботливым братом и любил свою маленькую сестренку и потому, подъехав к Лео, предложил Арье пересесть к нему, чтобы дать Лео отдохнуть, что сестер сначала чуть смутило, а потом сильно рассмешило.

– Незачем ему отдыхать, – ответила Арья, которая любила опасные выходки, и покосилась вверх на Лео. – Ему еще долго, долго мучиться.

Джон единственный не понял смысла шутки и подумал, что Лео что-то проспорил, а Лео понял целых два смысла и решил, что Джона надо подготовить к столкновению с действительностью.

На привале Лионель решил рассказать Джону про некоторые матримониальные затруднения, с которыми столкнулся Робб и о которых на Стену Джону никто не писал. В устах Лионеля повесть о походе Робба оказалась довольно захватывающей, для чего Лионель не стесняясь выдумывал недостающие подробности, и ближе к концу повести Джон искренне посочувствовал брату, плененному красотой Джейн Вестерлинг и забывшему ради нее о своей помолвке с Рослин Фрей.

– Да, я тоже забыл свой долг дозорного, – вздохнул Джон.

– Какой? – удивился Лионель, привыкший к Куорену и к Дозору, как он есть.

– Ну, когда встретил Игритт, – сдержанно пояснил Джон.

Лионель немного задумался, потому что первым делом ему пришло в голову, что задание Куорена Джон в этом случае успешно выполнил, чем Куорен даже гордился, но потом все же что-то из слышанного о Дозоре Лионель припомнил, кажется, там было что-то про обет безбрачия – вот Куорен, например, никогда не женится, как бы его об этом ни просили его дети.

– Слушай, а почему Крастера зовут «другом Ночного Дозора», а не «другом забывших долг дозорного»? – весело спросил Лионель, и Джон задумался над этим вопросом всерьез, ведь объяснял ему Куорен перед боем, что Крастера никто штурмовать не будет, потому что таких штурмовавших Дозор потом достанет из-под земли и нарежет на ленточки, что должно бы означать, что не только те, чьи женщины живут у Крастера, но и их сослуживцы знают о том, что у Крастера происходит, и весьма своим товарищам сочувствуют.

– Вот Робб и думает, что ему теперь делать, – вернулся к своему рассказу Лионель, потому что подошло решительное время.

– Я бы сказал ему, что он должен жениться на Рослин Фрей, – подумав сказал честный и совестливый Джон. – Каждый может ошибиться, но нужно держать данное слово.

– Я ему сказал примерно то же самое, – немного скруглил углы Лионель. – Но он в походе уже женился на Джейн Вестерлинг.

– Ох, – только и смог сказать Джон, хотя мысли о мстительности Фреев его еще не посетили.

– Я тоже сказал «ох», – согласился Лионель. – И что теперь делать?

– Думаю, на Рослин теперь должен жениться кто-то из нашей семьи, – через несколько минут надумал Джон.

– Джон, ты благородный человек, – улыбаясь сказал Лионель и хлопнул Джона по плечу.

– А что я? – опешил Джон и даже немного испугался, что с ним случалось очень редко. – Я не могу. Вот дядя Эдмар неженатый.

– А знаешь, что Робб придумал? – спросил Лионель, налюбовавшись лицом Джона. – Он сказал, что на Рослин женится тоже. Даже попросил меня помочь.

Джон посмотрел на Лионеля как на восьмое чудо Вестероса и некоторое время собирался со словами и с мыслями.

– Так не бывает, – чуть неуверенно сказал Джон. – Фреи от такого предложения еще больше разозлятся. Это ну вообще ни в какие ворота.

– А я бы Роббу помог, издал бы какой указ, когда в столицу вернусь, – пошел напролом Лионель. – Вот ты говоришь, твой дядя – я его знаю немного, он бравый рыцарь, но сам посуди: что естественнее выглядит, шестнадцатилетняя девочка рядом с седеющим мужчиной вдвое ее старше, или шестнадцатилетний парень рядом с двумя ровесницами?

– Но ведь это, – ошалел от такого подхода Джон. – Они же это… как они втроем-то?

– Ну можно скромно, по очереди, – Лионель против практичного подхода не возражал, да и шутник дядюшка с его подарками на день рождения ему как раз вспомнился, но этим он Джона решил не шокировать. – Одна не пустит, пойдет к другой.

Джон в принципе был нормальным здоровым мужиком, и хоть и гнал от себя недостойные мысли, но мыслил в естественную сторону. К тому же он злился на Игритт, в том числе за то, что в последние пару дней она от него ускользала, именно тогда, когда сам он отоспался, отдохнул и взбодрился.

– Знаешь, – немного зло сказал Джон. – А что-то в этом есть.

Впрочем, за ночь Джон, потрепанный и истомленный недостойными мыслями, не находившими себе естественного приложения, немного переменил свое отношение к брачному эпатажу и, хоть и обвыкся чуть с необычной идеей Робба, подошел к Лионелю с мрачным и решительным видом.

– Ты вот что со своими указами, – сказал Джон с похоронной серьезностью. – Если ты кроме Сансы надумаешь еще кого взять, я тебя на поединок вызову. Всерьез.

– Да что ты, – сказал рисковый Лионель. – Я никого чужого в семью не приведу.

Но даже такой прозрачный намек прошел мимо цели.

Арья проскользнула к Лео во второй вечер в Черном замке, немало его удивив своим приходом: вечером он ждал Сансу, и даже сначала подумал о том, что она сейчас придет и их вдвоем застанет. Будет неловко, пусть даже обе уже друг о друге знают: понятно же, зачем Санса пришла, и понятно, что с Арьей такого пока быть не может, но все равно он будет выглядеть каким-то ненормальным. Да и вообще не нужно, чтобы они у него так сталкивались, ни сейчас, ни через несколько лет.

За этим опасением быть застигнутым Лионель даже не подумал о том, что сестры-то между собой разговаривают, и Санса наверняка нарочно так над ним подшутила, прекрасно зная, в какое положение она его ставит.

Арья с порога запрыгнула к Лео на руки и набросилась на него с поцелуями, так что он даже засомневался, сможет ли он удерживать этот маленький ураган в хоть сколько-нибудь приличных рамках ну пусть года два, а лучше все же три или четыре. К счастью, мать-природа, которая обычно только искушала Лионеля, на этот раз пришла к нему на помощь, и Арья сначала решила его защекотать, а потом уснула у него на руках, причем на этот раз в буквальном смысле: очень удобно устроилась, как тогда на площади перед септой Бейлора, да и привыкла она уже в походе за Стену засыпать вскоре после наступления темноты. Лионель осторожно сел на свою кровать, спиной привалившись к подушкам, и сам вскоре задремал, проснувшись уже в темноте, когда огарок свечи догорел, а его правая рука, на которой он держал голову Арьи, совсем затекла.

– Малыш, – шепнул Лионель, жалко ему было Арью будить. – Тебе нельзя здесь ночевать.

– Меня никто не видел, – ответила Арья в темноте, она просыпалась быстро, Лионель не успел даже свечу зажечь, а она уже сидела на его постели словно только что пришла, а волосы у нее всегда были в разные стороны как воронье гнездо, в таких случаях это очень удобно, никто не догадается, валялась она только что с ним на постели или нет. – Меня Сирио научил проходить незаметно.

– Вот так танцы, – не удержался Лионель, не думал он, что наука Сирио Фореля пойдет в ход в подобном случае. В конце концов, подумал Лионель, лорд Эддард сам немало виноват, что у него в семье такой скандал, это же он взял Арье учителя, который учит, как незаметно прокрадываться к юноше в спальню.

За насмешки над учителем Арья Лионеля немного оттузила, и он с удовольствием ей поддался, так что через пару минут развеселившаяся Арья уже сидела у него на груди, прижав его руки коленями, и сама смеялась над своей ролью победительницы – Лео же ее одной рукой поднять может, да и сейчас, если захочет, скрутит ее парой движений. Он только другой опасности в таких играх не видел, как и Арья до этой минуты.

– Ладно, – сказала Арья и заглянула Лео в глаза уже почти как женщина. – Учи меня плохому.

Лионель рассмеялся, ссадил Арью на постель рядом с собой и научил ее жульничать в карты.

Рано утром, когда Лионель, как всегда, встретил Сансу в пустом белом дворе, он попытался ее отругать за то, что она отпустила к нему Арью в такой час, но Санса смеялась слишком заразительно.

– Сам виноват, – вполне справедливо сказала Санса. – Это же тебя угораздило сделать предложение десятилетней девочке. А если я ее не пущу, обидится она на меня. Так что придется тебе выпутываться самому.

– Все еще сердишься на меня? – спросил Лионель. – Или ты над любым женихом сестры подшучивала бы?

– Ну если бы не только просватал в таком возрасте, – немного задумалась Санса, и ей почему-то пришло на ум, что, как это ни дико, она Арью больше ни с кем уже не представляет, – если бы еще и возился с ней, и влюбил ее в себя… конечно, подшучивала бы. И рада бы была за нее очень. И сейчас рада.

Лионель со вздохом понял, что шутки Сансы кончатся не скоро, и ему стало немного понятнее, почему во всех семьях сначала выдают замуж старшую сестру.

– Ну кое-чему плохому мне ее все же пришлось научить, – решил поквитаться шуткой за шутку Лионель. – Даже не знаю, какой дурак придумал, что у нее неловкие пальцы. Она любые вольты за десять минут разучивает, ты лучше с ней в карты больше не садись.

Лионель был почти незнаком с септой Мордейн, которая всегда жаловалась на неловкость Арьи, поэтому насмеявшейся до слез Сансе было трудно ему объяснить, что такого может быть в воспоминаниях об уроках шитья, к которым ее фантазия теперь всегда будет добавлять крапленую колоду и фальшивый съем.

========== XXVI ==========

Мои тренерские методы очень просты —

Поменьше давления, побольше доброты.

Чтоб показать, что злых намерений у меня нет,

Вот я на стол кладу пистолет…

(с) Семен Слепаков

Сэр Давос Сиворт, прозванный Луковым рыцарем, сидел в тюрьме. Раньше, до того, как стать сэром, Давос Сиворт был контрабандистом и пиратом, так что место для него было привычное, и развлечений он знал много. В первый день Давос наладился перестукиваться с соседом, шокировал стражника обращением «гражданин начальничек» и довел его до белого каления постоянными просьбами отвести в уборную. «Зелен еще, – сказал про себя сэр Давос. – Хипешил я на всю тюрьму, но у меня ж в камере вон параша стоит. Куда он меня водил, зачем?» Впрочем, сэр Давос размялся, подышал воздухом и хорошо после этого поспал на тощем соломенном тюфяке.

Во второй день сэр Давос имитировал рытье подкопа, в результате чего другой стражник четырежды производил у него в камере обыск и один раз по ошибке обыскал парашу, засунув в нее руки по локоть. «Так-то, – сказал себе сэр Давос, удивляясь, как его еще не побили. – Помнят еще Лукового Рыцаря, и долго теперь помнить будут!» И с этими словами сэр Давос начал греметь миской по решетке и требовать своего лорда.

Давос предполагал, что вместо Станниса придет Мелисандра, которую он хотел зарезать во славу богов, и собирался если не довершить начатое, то нагнать на красную жрицу страха, чтобы неповадно было больше громить септы, но Мелисандра, похоже, сунуться побоялась, и Станнис пришел к своему старому другу сам.

– Ну что, охолонул? – сказал Станнис, входя в камеру и садясь рядом с Давосом на нары.

– Так точно, мой адмирал! – доложил Давос.

– И давно, Давос, ты заделался в отравители? – сердито спросил Станнис. – Ну имей ты хоть какое-то благородство, за тобой такого даже в твои пиратские годы не водилось.

Отравить Мелисандру собирался мейстер Крессен, который в результате отравился сам, но Давос о заговоре знал и вполне мог пойти за соучастие. Сам Давос пытался Мелисандру зарезать, но неудачно – постарел уже Давос Сиворт, только двух телохранителей кортиком уложил, пора Давоса списывать с боевых. А ведь как он раньше ходил на абордаж, как дрался на ножах в качку!

– Осмелюсь доложить, – браво сказал Давос, помня из своего контрабандистского прошлого, что нахальство – второе счастье, он так на службу к Станнису и попал, нахально и безрассудно пройдя с провиантом мимо кораблей, осаждающих Штормовой предел. – Мейстер Крессен действовал в одиночку, а я зарезал двух телохранителей, которые и так были говно, раз я, старик, их смог зарезать. Других грехов за собой не знаю, но имею вопрос: с какой поры у нас ходят с телохранителями? Появились к тебе предъявы – имей мужество ответить сам.

– Ну ты еще бабу на поединок вызови, – проворчал Станнис. – Клянешься, что к яду не имел отношения?

– Клянусь, – совершенно честно ответил Давос, с облегчением почувствовав, что его адмирал почти прежний. – Только поклясться теперь негде, септу твоя Мелисандра сожгла, из-за чего, собственно, все и вышло.

– Ты смотри, ты у нас что, мученик за веру? – удивился Станнис.

– Я мученик за разум, – возразил Давос. – Кто верит в Семерых, пусть присягает Семерым. Кто верит в Рглора – пусть присягает Рглору. Клявшийся чужим богам, в которых не верит, предаст нас при первой опасности. Ну вот нет у нас в Вестеросе рглорианцев, не произрастают – кого мы так наберем, сжигая статуи Семерых? Вероотступников?

– Ни чужих, ни своих не щадишь, – пожаловался Станнис, ершистый и правдивый Давос ему уже несколько раз тыкал в глаза тем, что Станнис в гражданскую воевал против своего сюзерена, чтобы Станнис так уж строго на всякие законы и долг не нажимал, а теперь вот Давос за его смену вероисповедания взялся. – Мы тебя в бою впереди поставим, чтобы Иные боялись.

И после этих слов Станнис прочел Давосу письмо, в котором было всерьез написано про Иных, войско мертвецов и даже самого Великого Иного, и подписано оно было не Мелисандрой, а лордом-командующим Ночного дозора, молодым королем и Джоном, сыном Старка.

– В походе ты будешь вице-адмиралом, – объявил Станнис.

– Я не могу, я неграмотный, – отболтнулся Давос, прикидывая свои шансы вернуться из похода и не похоронить в море всех сыновей, таких же, как он, моряков, а также свои шансы Станниса отговорить. – Мелисандру назначь, Иные, говорят, огня боятся. А курс прокладывать и штурвал крутить тебе Рглор будет.

Станнис не стал выговаривать своему верному капитану за невежливость и злопамятность, и когда Давос присмотрелся к нему в полумраке камеры, он увидел, что обычно недовольный и брюзгливый Станнис имеет вид боевой и залихватский, как в гражданскую, когда Станнис был еще молодой и холостой.

– Самый рыцарственный поступок – это спасти даму от опасности, – поделился Станнис, словно скинув пятнадцать лет. – Если опасности не предвидится, то даму надо предоставить самой себе, опасность она себе организует. Ну как мне Мелисандру не взять в поход, когда на нее за всех сожженных ею кумиров на любом корабле половина команды смотрит волком? И без тебя не обойдешься, ты же ее зарезать собирался, а всяких телохранителей и прочих сухопутных крыс мы на борт не возьмем. И кортик твой вот он, заезжай ко мне обедать, если штиль или стоим на рейде, – с этими словами Станнис вручил Давосу кортик, которым тот недавно пытался Мелисандру зарезать.

– У нее теперь один защитник будет, – пояснил дьявольски веселый адмирал Станнис Баратеон, который с детства мечтал хоть немного побыть корсаром, с сокровищами в сундуках и прекрасными пленницами в каютах. – Погоди, она из моей каюты еще выходить не станет, а слухи будет распускать, что это я не могу без нее заснуть, – и Станнис рассмеялся своим чугунным смехом, непонятно, что его рассмешило, судьба попавшей в его корсарские лапы прекрасной жрицы или выражение лица Давоса, который от него такого никак не ожидал.

– Ты всю жизнь хитрил, я всю жизнь ворчал, – сказал Станнис Давосу. – Иные и войско мертвых это не ухо от селедки, зарубиться можем так, что некому нас будет похоронить. А если нам помирать, пойдем хотя бы помрем весело. У Мелисандры и характер, и фокусы ее всякие, мы в походе скучать не будем.

Мелисандра иногда смотрела в пламя, чтобы предугадать будущее, но в последнее время она видела в пламени не Азора Ахая, а полный азохен вей, как охарактеризовал бы ее видения мудрый папаша Мендель. Мелисандре виделось, что битва с Великим Иным ждет ее в довольно ближайшем будущем, и битва эта будет битвой не в переносном смысле, как когда жрец Рглора отважно и довольно безрезультатно сражается с грехами в своей душе и безверием в окружающих его людях, и не битвой в возвышенном смысле, как когда друг другу противостоят две воли и две магии. Огонь показывал, что битва будет битвой в самом прямом и земном смысле слова, с грудой мертвых тел, кавалерийскими атаками, заградительным огнем и мерной поступью железной фаланги. А к этому красную жрицу жизнь не готовила, и потому, находясь в волнении и некоторой растерянности, происходящие рядом с ней большие перемены она в пламени не заметила, пока рано утром к ней не постучал юный Деван Сиворт, младший сын Давоса и оруженосец Станниса, которого сам Станнис ласково именовал мичманом, и не передал ей приказ адмирала прибыть к Расписному Столу к следующей склянке.

– Это когда? – спросила Мелисандра, с трудом просыпаясь: ко службе во флоте ее жизнь тоже не готовила, а роль советницы и наперсницы лорда Баратеона ей нравилось исполнять вечером, сидя рядом с ним за ужином, за большим и богатым столом.

– Это сейчас, – пояснил Деван и убежал, про то, что на Расписном Столе делают с теми, кто опаздывает, Деван сообщать постеснялся.

Адмирал Станнис Баратеон не слишком надеялся на женскую пунктуальность, поэтому остальных своих соратников пригласил к следующей склянке, и, когда Мелисандра вошла в комнату, где стоял знаменитый Расписной Стол, представляющий из себя карту Вестероса, Станнис был один, и Мелисандра сразу заметила в нем перемену. Во-первых, Станнис побрил свою полулысую голову и выглядеть от этого стал более молодо и браво. Во-вторых, Станнис сидел не на высоком кресле, возвышающемся над столом-картой, а на самом столе, положением своим выражая пренебрежение к дому Ланнистеров. Несколько месяцев назад, узнав, что лорд Старк затеял с Ланнистерами отличную свару, и прочитав его письма, в которых было изложено много веских к тому причин, Станнис уже собирался в поход, показать Ланнистерам, как далеко от Баратеонов должны держаться те, кто не умеет командовать собственным флотом настолько, что оный флот запросто топят барки островитян. Станнис тщательно распланировал, как он спалит и разграбит Ланниспорт, загонит Ланнистеров в пещеры под Кастерли и будет ежедневно окуривать их подожженным навозом, когда оказалось, что гуманный лорд Старк уже склонил лорда Тайвина к миру на своих условиях. С тех пор у Станниса начался кризис среднего возраста, ему постоянно чего-то в жизни не хватало, и пока Мелисандра собиралась, укладывала волосы и саботировала исполнение приказа командования прочими женскими способами, Станнис решил, в дополнение ко всему остальному, что ему не хватает большой и круглой флибустьерской серьги в левом ухе.