Текст книги "Другой принц (СИ)"

Автор книги: Пайсано

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

Лионель двинулся к ступеням септы Бейлора через расступающуюся перед ним толпу, и только когда он почти подошел к Эддарду, Арья сообразила, что не стоит пугать отца, вырвалась от своего спасителя и побежала вверх по ступенькам сама, стараясь сильно не хромать. Впрочем, Эддард достаточно пожил на свете, чтобы понять практически с первого взгляда, что опасно раненных несут на руках совсем не так. А вот женщин именно так на руках и носят.

========== III ==========

Часто простое кажется вздорным,

Черное белым, белое черным…

(т/с Большая перемена)

Никакое доброе дело не остается безнаказанным, и даже благородный лорд Эддард не смог отказать себе в удовольствии поддразнить Лионеля, когда тот зашел с утра справиться о здоровье Арьи, благоразумно решив не залезать к ней для этого в окно, хотя что-то его и подзуживало.

– Скоро танцевать будет, – с улыбкой заверил Лионеля Эддард, – ну, по крайней мере, те танцы, которым научится от Сирио Фореля. А вот мне в свое время придется как-то объяснять честному народу, почему на виду у всего города ты нес на руках девушку с темными волосами, если невеста у тебя рыжая.

Вопреки ожиданиям Эддарда, Лионель от его подколки скорее смутился, чем возмутился.

– Я говорил, ничего хорошего не выйдет, – сердито проворчал Лионель, напоминая Эддарду про разговор по душам в коридоре тюрьмы.

– Ну почему же, Арью ты разыскал, спасибо, – уже аккуратнее ответил Эддард, но потом все же перешел к исполнению обязанностей регента. – И еще я слыхал, что ты дал зарок пьяным к ним не подходить. Одобряю. Ты заходи почаще в гости, глядишь, и совсем пить бросишь.

«Арья разболтала, – недовольно подумал Лионель, возвращаясь от повеселившегося за его счет десницы – Сансе Лионель ничего такого не говорил, просто делал то, что решил сам. – А что касается его терапии, то я лучше пойду запью, от греха», – и Лионель твердо решил встать на путь исправления – до следующего поворота коридора.

Русе Болтон уважал судебный процесс и считал, что преступник должен по возможности представать перед судом, а хороший суд должен судить на основе твердых доказательств. «Разбойник должен лежать на плахе, – нередко говорил Русе Эддарду, заехав выпить к своему благородному соседу и выслушав очередные претензии к своим методам. – Разбойник должен лежать на плахе, и людей не беспокоит, каким способом я его изобличу!»

На этот раз Эддард все-таки не стал слишком раздумывать о добыче доказательств и раздал всем Ланнистерам по серьгам, и Русе одобрял его боевой настрой, но никак не мог одобрить, что доказательств Эддард решил и вовсе не добывать.

– Доказывает здесь лорд Болтон, – сурово сказал Серсее лорд Эддард в конце своего необычного разбирательства, удалив за дверь не только верховного септона, но и папашу Менделя вместе с Вайсманом, что было потрудней. – Болтон может доказать, что твой брат убил короля Эйриса и что он его не убивал. Что твои младшие дети от твоего брата, или от твоего отца, или от Великого Иного. Ты понимаешь меня? Так зачем мне доказывать то, что я и так уже знаю?

Лорд Эддард, очевидно, немного обиделся на то, что Серсея собиралась вырезать всех его людей, пришедших с ним из Винтерфелла в Королевскую гавань, взять его дочерей в заложницы, а самому ему, чего доброго, отрубить голову, и его неожиданная строгость подействовала на Серсею очень убедительно, но подобный исход крайне расстроил лорда Болтона, лишившегося шанса провести дознание по делу, которое стало бы вершиной в его карьере дознавателя, не говоря уж о том, что лорд Болтон был не так уж стар и ценил женскую красоту – в хорошо привязанном виде.

Несколько дней после этого Болтон бродил по коридорам Красного замка мрачной тенью, надеясь раскрыть какой-нибудь еще заговор или хотя бы бытовое преступление, но его мертвенно-бледное лицо и жуткая репутация навели на всех обитателей Красного замка такой страх, что даже повар перестал воровать из котла мясо. И даже в утро после возвращения Лионеля и Арьи лорду Болтону не повезло самым обидным образом, потому что сначала ему почти повезло.

– Ах, соседушка, красотою лепа, – проговорил Болтон той модуляцией своего тихого голоса, которую он считал очаровательной и от которой многие девушки теряли способность к сопротивлению, потому что у них от страха отнимались ноги и язык. Санса, смотревшая с пустынной верхней галереи на осенние леса Королевских земель, всего лишь слегка поежилась и повернулась к Болтону, чтобы отделаться от него светской беседой.

– Лорд Болтон, – прозвучал из конца галереи твердый молодой голос, и Русе Болтон поспешил откланяться, на случай, если до молодого и отважного короля про разбирательство лорда Эддарда дошли какие-нибудь не те слухи. Суровых и благородных Баратеонов Русе опасался – они совсем не уважали уголовный процесс и сначала рубили, а потом собирали доказательства.

– Спасибо, – тихо сказала Санса. – Болтон постоянно к нам сватается, то ко мне, то к Арье. Он вообще нас, по-моему, путает. Замучал уже, упырь этакий, извини за грубое слово.

Лионель, конечно, никогда не перепутал бы сестер, настолько они были разные: Арья ершистая, гибкая и дерзкая, а Санса мягкая, тихая и нежная, если ее обнять, кажется, что больше ничего в жизни не нужно, только стоять так целую вечность. Впрочем, Лионель помнил, как Арья вчера перестала вырываться и сдалась, устроившись у него на руках – и это был только первое удивительное сходство сестер, которое ему открыла судьба. Судьба Лионеля вообще была полна сюрпризов: как только он вспомнил про Арью, он тут же грамотно зафиксировал, что обнимает не ее, и сам удивился, когда он успел обнять Сансу и почему она не возражала. Следом за этой мыслью Лионелю почему-то вспомнились уроки сэра Барристана о том, со скольких направлений простреливается любая галерея, и юный король поспешил укрыть романтическую сцену от чужих взглядов.

– Против таких упырей, как ваш Болтон, хорошо помогает арбалет, – поделился своей идеей Лионель и подумал, поверит ли Санса, что учиться стрелять из арбалета лучше всего в его спальне. – Пойдем, научу.

Обучение красивой девушки стрельбе из арбалета оказалось делом захватывающим, но нелегким. Для начала Лионель выкинул из многократно слышанного и произнесенного им самим инструктажа всю бывшую там образную и доходчивую нецензурщину, включая краткие обозначения типа «эта фигня». После этого ему стало резко не хватать слов, да и оставшиеся слова, типа «натягивать» и «вставлять болт», звучали как-то не совсем пристойно. А уж когда дело дошло до того, чтобы учить Сансу целиться, процесс обучения совсем застопорился, но уже по другой причине.

«Ничего не будет, – твердо сказал себе Лионель, зарывшись в рыжие волосы и тихо вдыхая их едва уловимый запах. – Ни сейчас, ни через год. Ни рассыпанных по подушке огненных волос, ни сладких стонов, ни поцелуев туда, про что нельзя сказать вслух», – и Лионель с достойной баллад твердостью воздержался от того, чтобы прикусить мочку маленького ушка, но открытая ему шейка все же была слишком сильным искушением. «Просто легко коснусь губами, – попытался пойти на сделку с совестью юный и горячий король. – А, черт, кого я обманываю!»

Лионель был почти уверен в том, что за свои проделки он получит арбалетом по голове, но Санса только вздохнула, но не так, как вздыхают в балладах, а как вздыхают в такой момент земные женщины, и от этого вздоха все только что запрещенные себе мечты нахлынули на Лионеля с новой силой, да так, что остановился он, только когда платье Сансы уже съехало с одного плеча. Лионель в очередной раз тщетно призвал себя к порядку, а Санса неожиданно повернулась к нему и поймала его губы своими.

Поцелуи были сладкими и мучительными, словно после долгого восхождения на перевал перед тобой открылась сказочная страна, но ты обязан через минуту отвернуться и уйти обратно. Лионель сцепил руки на талии Сансы, потому что его левая рука уже хотела скользнуть несколько пониже, а куда собиралась забраться правая, левой лучше было и не ведать, но спасло его скорее всего только то, что Санса была нецелованная – хотя она быстро училась, и сцепка его рук, держащих друг друга, слабела с каждой минутой.

В Сансе было здравомыслие, и поэтому вместо того, чтобы болтать с Джейни Пуль о своем прекрасном принце, Санса поговорила с парой горничных и кухаркой – не совсем о принце, а вообще. Конечно, Санса наслушалась не совсем пристойных выражений, но зато сумела правильно оценить момент, в который от принца надо ускользнуть.

– По-моему, я уже научилась стрелять, – сказала Санса, отступив на несколько шагов. Она прерывисто дышала и постоянно закусывала губу, но все же попала чучелу медведя в нос – с десяти шагов и первым же выстрелом. Лионель недоуменно посмотрел на чучело со стрелой в носу, а когда он через несколько секунд все понял и улыбнулся милой хитрости Сансы, хотевшей почти того же, чего и он, Санса уже выскользнула за дверь.

– Не обижайся, – чуть слышно сказала Санса на прощанье, словно говоря тайком Лионелю, что она тоже не хотела останавливаться и хотела бы остаться.

Весь оставшийся день Лионель ожидал угрызений совести, но они так и не пришли, словно помолвка и твердое намерение жениться были чем-то вроде индульгенции, за пределы которой Лионель так и не вышел, даже несмотря на то, что он целовал Сансу как женщину, и разбудил в ней то, что не стоило бы будить до свадьбы.

«Возможно, это оттого, что я все же устоял перед искушением», – наконец объяснил себе молчание своей совести юный король, хотя заслуга его была только в том, что он выпустил Сансу, когда она от него отпрянула. Но боги, следящие за королевской судьбой, по всей вероятности сочли его подвиг самоотречения не совсем убедительным, и предоставили Лионелю шанс доказать свою праведность вторично.

– Лео! – окликнула Арья молодого короля, и Лионель встрепенулся, мгновенно сообразив, что он погрузился в любовные думы в собственной спальне, где ему, вроде бы, не должны были мешать, а Арья, тем не менее, сидит на окне в семи футах от пола и собирается прыгать вниз.

– Отпусти меня! – негромко, но возмущенно потребовала Арья, потому что Лионель успел ее поймать, чтобы она снова не подвернула больную ногу. Арье было всего десять, и она не могла еще знать, что в ее положении самым правильным при следующей встрече с Лионелем будет сделать вид, что между ними ничего не произошло, что он не нес ее на руках на виду у многотысячной толпы, а она не обнимала его за шею. Арья почти сумела перестать постоянно об этом думать, но стоило Лионелю к ней прикоснуться, как ему тут же не сошла с рук простая забота, которая сошла бы с рук любому другу, и ситуация дрогнула и переменилась – Арья лезла по крышам к своему старшему другу Лео, а оказалась поздним вечером в спальне у молодого мужчины. Сам же Лионель был слишком молод, и у него слишком бурлила кровь, чтобы он мог Арье помочь.

– У меня из-за тебя всегда неприятности, – сердито сказала Арья, отскакивая от Лионеля как от чумного и снова припадая от резкого движения на пострадавшую ногу, а прозвучало это против ее воли так кокетливо, что ей захотелось спрятаться под стол. – Вот давай теперь, возвращай для меня Джона со Стены.

– А что он натворил? – машинально спросил Лионель, размышляя в это время о том, как ему выпутаться из текущей неловкой ситуации, особенно учитывая то, что с наступлением ночи Королевская гвардия заступила у его покоев в удвоенный караул, и просто так вывести Арью из своей спальни и проводить ее тихими коридорами к Башне десницы он не сможет.

– Это ты натворил! – огрызнулась Арья, и молодого короля посетило смутное прозрение о том, что женщины часто бывают норовистыми, требовательными и недовольными только от своей слабости, и все их требования и недовольства переводятся тогда на простой человеческий язык как «схвати меня и поцелуй!» – впрочем, это во всех отношениях полезное прозрение в данный момент Лионелю ничем не помогло, ведь не мог же он, в самом деле, схватить Арью и поцеловать.

– Джон сам отправился на Стену, – пояснила Арья, совладав с собой, словно мысли о любимом брате успокоили ее и притушили неловкость. – Когда отец стал десницей, а Санса стала твоей невестой, мы втроем уехали из дома, Робб стал лордом Винтерфелла, а Джон почувствовал, что той семьи, к которой он и раньше принадлежал будто наполовину, вокруг него больше нет. И он решил надеть черное.

Короля Лионеля тронула судьба честного и одинокого человека, о которой Арья рассказала просто и сильно, и двусмысленная ситуация, связавшая его с Арьей, разрешилась сама собой.

– Он принял свое решение, и никто не вправе заставить его изменить выбранному пути, – строго и честно сказал молодой король. – Мы можем только надеяться переубедить – скорее ты, меня он вряд ли считает своим другом. Напиши ему письмо.

В Арье всегда была жажда немедленного действия, и она уселась писать письмо Джону прямо в королевской спальне, а Лионель решил отвести ее домой по крышам и в первый раз в жизни помолился Старым богам. «Старые боги, может, вы как-нибудь с ней сладите, – попросил запутавшийся Лионель. – Пусть хоть на крыше она разрешит брать себя за руку. Неровен час сорвется же». «И пусть у нас все станет как раньше», – попросил вдобавок Лионель и почему-то ему представилось, что возникшее перед его мысленным взором чардрево в ответ на вторую просьбу, произнесенную с двоящимся сердцем, скорчило ему рожу, очевидным образом намекая на то, что бить током от прикосновения друг к другу их будет еще долго. Может быть, всегда.

========== IV ==========

Устав от бесцельных драм,

Скучая бесцветным днем,

Я был так наивно прям,

Надумав сыграть с огнем.

(с) Канцлер Ги

Письма, скрепленные королевской печатью и отправленные с королевским вороном, идут быстро, и уже две недели спустя со Стены пришел ответ, адресованный королю и написанный не рукой Джона Сноу. Из ответа Лионель узнал, что Джон доблестно несет службу, получил боевое ранение, благодарность от командования и теперь идет на поправку, – такими хорошими новостями было грех не поделиться. Правда, если бы Лионеля в тот момент кто-нибудь спросил, почему он пошел с письмом к Арье, а не показал его всем Старкам сразу, вряд ли Лионель нашел бы своему поведению другое объяснение, кроме глупости.

Арья все свое детство вела себя как мальчишка: скакала на лошади, стреляла из лука, училась фехтовать, – но сердце у нее было женское, и там, где Лионель увидел ратные подвиги и славу, Арья прочитала, что Джон едва не погиб и, может быть, изувечен.

– Чему ты радуешься? – сердито сказала Арья и чуть не заплакала. – Едем немедленно, его надо забирать оттуда, пока его совсем не угробили. Шесть месяцев всего прошло, и уже письма за него товарищи пишут.

– Ты с ума-то не сходи, – посоветовал Лионель, который за прошедшие недели почти стряхнул с себя наваждение и снова попытался относиться к Арье как к другу, а потому ляпнул все прямо и как есть, опять угодив в ту же западню. – Я поеду, но ты подумай, как это будет выглядеть: словно я умыкнул тебя и сбежал от своей невесты.

– Я без Сансы никуда не поеду! – обиженно сказала Арья, опустив глаза, но эта женская попытка перевернуть все так, будто это Лионелю пришла в голову скандальная идея уехать вдвоем, а не она первая предложила, совсем не сработала. Больше того, Лионель легко увидел, что его слова попали куда ближе к тайной запретной мечте, чем к необоснованному возмутительному предположению.

– Уговорим, – пообещал Лионель и поскорее ушел, пока не наплел чего-нибудь еще, и это было очень правильно, потому что уже одним обещанием уговорить Сансу на путешествие на Стену он подписал и себя, и Арью на несколько месяцев такого тесного общения, что впору было не только молиться Старым богам, но и приносить им кровавые жертвы.

О смысле своего опрометчивого обещания Лионель догадался уже на лестнице, но от обещания не отступился и вернулся к Арье через час.

– Уговорил, – кратко сообщил Лионель, и Арье такая краткость чем-то не понравилась.

– Что ты ей сказал? – спросила Арья, чувствуя, что сердце у нее прыгает как у едва не пойманной заговорщицы.

– Да то же, что и тебе, – просто ответил Лионель, хотя был он не совсем прост: часть про то, как он убеждал Сансу, что совсем не ехать не вариант, он таким образом утаил. «Ты же Арью знаешь, ее не удержишь, – сказал Сансе Лионель. – Все равно ехать придется, только сначала будем ее искать», – а Санса его неожиданно немного приревновала. «Ну ты-то найдешь, – обрезала Лионеля Санса, – даже домой на руках принесешь». Лионель извинился своим обычным способом, и уговоры поэтому немного затянулись.

– Ты что, дурак? – возмутилась Арья и почувствовала, что краснеет: одно дело мечтать в одиночестве, как они с Лео будут целыми днями скакать рука об руку, а другое – представлять себе, как прямой и наивный Лео говорит сестре: «Ну поехали, а то весь Вестерос будет думать, что мы с Арьей сбежали как Рейгар с Лианной».

– А с тебя теперь письмо, – ответил веселый Лионель. – Я даже текст уже придумал, можешь записывать: «Дорогой папа! Я тебя очень люблю, но приключения я тоже люблю. А в столице приключения только там, где плохо пахнет и где нецензурно выражаются. А это неправильно. Поэтому я уезжаю. Ты за меня не беспокойся, я не пропаду. Я фехтовать умею, а вышивать в дороге и не надо».

– И еще уговор: в людных местах мы останавливаться не будем, – предложил Лионель, глядя на смеющуюся счастливую Арью и отгоняя от себя мысли о том, что, если тебя приревновали ни за что, надо хотя бы не страдать напрасно и несправедливо – пусть уж будет, за что ревновать. – А то, чего доброго, полетят нам вслед вороны: «В очередной раз пропала девочка, зовут Арья, рост четыре с половиной фута, если с сапогами. Волосы каштановые, короткие и густые, глаза серые, теплые и искрящиеся, улыбка самая озорная в Вестеросе. Еще откликается на прозвища Ласка, Голубка и Кошечка…»

Ну за это Арья Лионеля все-таки выставила.

Когда Лионель увидел Сансу в первый раз, он был ослеплен и даже потрясен. Хорошо зная, каким оружием может быть женская красота – все же Серсея была его матерью – Лионель благоразумно решил наблюдать за Сансой издалека, пока не пройдет первое потрясение, но богам очевидно были неугодны благоразумные Баратеоны, и поэтому Лионель шел об руку с Сансой в торжественной процессии перед ужином в честь приезда короля в Винтерфелл, сидел с ней рядом во время ужина, но так и не смог привыкнуть ни к взлетающей при каждом повороте головы рыжей гриве, ни к сиянию голубых глаз. И дополнительной насмешкой богов было то, что Санса была младше него почти на четыре года, совсем еще девочка, и потому было невозможным и немыслимым то единственное, что могло хотя бы на время потушить вспыхнувший в пылком сердце принца Баратеона пожар, – зацеловать ее всю, не оставив на ее теле ни одного неисследованного сантиметра.

На следующий день Лионель убедился в том, что у богов своеобразное чувство юмора: его отец пригласил Лионеля в свои покои и поздравил его с помолвкой, а также сообщил ему, что и Санса, и ее отец, строгий и честный лорд Эддард, поедут вместе с ними в Королевскую гавань. Это был своеобразный вариант чистилища, неизвестного еще вестеросским богословам: оглушенному и влюбленному с первого взгляда принцу было обещано райское блаженство, но с условием, что перед этим его будут поджаривать на медленном огне его страсти еще несколько лет, и ни забыться в разгуле, ни убежать от пленившей его сердце красоты он не сможет.

Первое, впрочем, Лионель попробовал: в Винтерфелле и по дороге до Трезубца он необычно много пил даже по своим меркам, и усердно повесничал, но помогало это мало: с утра наступало похмельное раскаяние, потом приходило время уводить Сансу из кибитки Серсеи, где она не набралась бы ничего хорошего, а потом раскаяние за вечерние художества выходило на новый уровень, когда Лионель ехал рядом с Сансой, немного в стороне от дороги, и, будь Санса взрослее и осознавай она силу своей красоты, она могла бы в этот момент вить из принца веревки.

Нарыв лопнул у Трезубца, когда принц решил с утра поправить здоровье, потом добавил еще, а вылилось это в недопустимо развязное и хвастливое поведение, закончившееся безобразной сценой у реки. На следующее утро Лионель проспался, пережил очередной приступ раскаяния и отправился к Сансе извиняться, хотя избавившееся от алкогольного дурмана справедливое сердце уже подсказывало ему, что следовало бы для начала пойти и попытаться найти лекаря для сына мясника, которого он чудом не разрубил пополам, и деятельно повиниться перед лордом Эддардом, разыскивающим сбежавшую Арью. Но, вероятно, боги за триста лет успели привыкнуть к лихим лордам Баратеонам и смотрели на их пьянство, горячность и удаль сквозь пальцы, как на установленную от века игру стихий, и в это утро Лионелю было дано увидеть Сансу чистым сердцем и незатуманенными глазами.

За прошедший с их знакомства месяц Санса успела его полюбить, хотя видела Лионеля не с лучшей стороны – днем он был не всегда обаятелен и порой неловок, а о вечерних его деяниях Санса не могла не слышать уж совсем ничего. Но нежное и верное сердце Сансы все ему прощало и во всем его оправдывало, и даже сейчас она не хотела видеть его виноватым, предпочитая просто забыть случившееся. Если бы небеса разверзлись, и Дева спустилась к Лионелю, ступая по воздуху, он был бы менее потрясен, чем в то утро, когда он понял, какое ему досталось сокровище, как ужасно было бы, если бы эта верность и способность любить были бы обращены к недостойному человеку, и как велика будет его вина, если этим недостойным человеком станет он.

Каждый принц готовится принять корону, осознавая ее как бремя и как обязательство быть ее достойным, и эта подготовка помогла Лионелю достойно выдержать экзамен судьбы. Принц Лионель не давал ни себе, ни тем более Сансе неисполнимых обещаний, просто пообещав себе не появляться рядом с ней пьяным или сильно похмельным, он продолжал по-прежнему видеться с Сансой в первой половине дня, проводя теперь вторую половину дня со своими людьми или с присоединившимся к ним у Трезубца Барристаном Селми, который по-прежнему был его учителем. Лионель изменился не меняясь, просто держась лучшего, что в нем было и что проявлялось и раньше, но теперь ни Санса, ни Барристан могли не задаваться вопросом, куда оно порой исчезает.

Санса иногда завидовала умению Арьи сходиться с самыми разными людьми, а сейчас даже завидовала ее умению иногда попадать в неприличную компанию, потому что все, что можно было выведать у приличных женщин, окружавших Сансу, Санса уже у них выведала, и теперь, вероятно, ей были нужны неприличные собеседницы. Лионель каким-то образом протоптал дорожку по крышам под окно ее спальни и появлялся каждый день с наступлением темноты, ловко взбираясь по отвесной стене, но в балладах, в которых описываются такие визиты влюбленных рыцарей, очевидным образом все наврали. Юный король был немногословен и уж точно не красноречив, хотя от каждого его слова у Сансы все равно кружилась голова, и он вовсе не думал держать Сансу за руки и смотреть на нее влюбленными глазами: в полутьме он сразу прижимал ее к себе, словно пытаясь обнять всем телом, искал губами ее губы, потом начинал целовать ее шею, спускался ниже, и тогда приходило время либо вырываться, либо снова мучить его поцелуями, и это было уже немного непристойно, потому что то, что даже кухарка предпочитала при Сансе не называть никаким словом, Сансе тогда было дано в ощущениях как упругое и немного болезненное давление в районе пупка. А еще Сансе было жалко своего горячего и самоотверженного Лео – она чувствовала, что ему тяжело, словно от тела к телу это передавалось, да и головой Санса тоже что-то понимала, успела она хоть и урывками, но наслушаться всякого еще в отчем доме: если под твоими окнами за полночь всегда проходит караул, лучше не засиживаться у окна с романтическими думами, чтобы они не были нарушены грубой правдой жизни, содержащейся в рассказах об увольнительных и отпусках.

Приличные женщины, окружавшие Сансу, несомненно, знали естественный выход из сложившейся ситуации, но это было и страшно, и не подобало до первой брачной ночи, и потому Сансе нужны были советы женщин неприличных, похабниц и затейниц, и от Арьи с ее способностью заводить неподобающие знакомства, тут все же не было бы никакого толка: Арья была еще маленькой, и от своих сомнительных знакомых разживалась только средствами лечения ожогов от жгучецвета и способами дразнить львоящеров.

Впрочем, и от Арьи мог быть какой-то прок: Санса здраво рассудила, что тот, кто служит ее отцу за его деньги, пригодится и всей семье, и подстерегла Сирио Фореля после его урока с Арьей.

– Сирио, научите меня прятаться, – потребовала Санса, от волнения немного забывая про правила хорошего тона, да и не собираясь особо их соблюдать: Сирио был ненастоящим учителем танцев, он был наемником и профессиональным рубакой, а военные люди не обижаются на прямоту, им так даже понятнее.

– Зачем вы хотите этого, миледи? – удивился Сирио, который до этого момента считал Сансу образцовой маленькой леди и которого немного ошарашил ее охотничий наряд.

– Буду играть в прятки на деньги, – резко ответила Санса: это с Лео она была мягкой и ласковой, а для других у нее были и жесткие, и дерзкие ответы, чем, как уже догадывалась Санса, Лео был бы доволен, – мужчины любят дерзких девушек, но только тогда, когда те дерзят не им.

– Вы куда больше похожи на сестру, чем я думал, – улыбнулся строгий Сирио. – Возможно, вам стоит присоединиться к нашим занятиям.

– Я не собираюсь людей убивать, – серьезно ответила Санса. – А без этого брать в руки оружие не имеет смысла.

– Хорошо, – уважительно наклонил голову Сирио. – Я постараюсь вам помочь. Для начала мы срежем эти пряжки…

В ближайшие несколько дней Санса серьезно расширила свои знания о Красном замке и его обитателях, и после уроков Сирио она опасалась только того, что в каком-нибудь узком лазе столкнется головами с Арьей. Но Арья, похоже, перестала ловить кошек и увлеклась браавосской гимнастикой, и Санса беспрепятственно добралась даже до тайного хода из покоев десницы, который привел ее в совсем уж непотребное место, где жила последняя незаконная дочь Роберта Баратеона и где как раз хозяйка, стоя рядом с потайной дверью, низким тягучим голосом проводила инструктаж для начинающих. «Только бы Лео не спросил, откуда я этого набралась», – подумала Санса, пробираясь домой по темному тайному ходу и отгоняя от себя мысли, что мужчины набираются практических знаний ровно там же.

Лионель этим вечером ничего не спросил, он просто замер, словно боясь Сансу спугнуть, когда ее правая рука спустилась туда, где ее никак быть не должно, и очнулся только тогда, когда Санса немного отвлеклась от нужной деятельности, столкнувшись с непривычным устройством мужских бриджей.

– Если ты сама этого не хочешь, то не надо, – словно предупредил ее Лео, но Санса упрямо помотала головой.

– Не этого, – еле слышно прошептала Санса, спрятав лицо на груди у Лео. – Тебе же так легче будет. Только ты мне подсказывай, я же не знаю ничего.

Лео уговаривать было не надо, и он положил левую руку Сансы себе на грудь, чем окончательно ее смутил, но не отступать же ей было. Только поцеловать его она не могла, как он ни пытался приподнять ее голову – стыдно было ему в лицо посмотреть, когда она такое делает, не говоря уж о том, чтобы глянуть вниз и увидеть, что там происходит.

Зато потом было очень хорошо, когда оказалось, что Лео не надо никуда выгонять, а можно устроиться рядом с ним на полу, положив ему голову на плечо, и он будет каким-то настолько своим, что Сансе подумалось, что можно было бы и не прятаться по тайным ходам Красного замка, а просто спросить все у Лео, все равно ведь на словах большая половина непонятна. Хотя Санса тут же поняла, что спросить она смогла бы только в такой момент, как сейчас, до которого без путешествий по подземельям она не нашла бы дорогу.

Лионель тем временем думал о том, что путешествие на Стену как раз пришлось вовремя: во-первых, ему не придется больше лазать по крышам, а во-вторых, женские наряды для верховой езды, с немного свободными брюками, очень хорошо подходят для похожих непристойных действий, с таким нарядом в данном случае куда проще сладить, чем лезть под несколько юбок. Возможно, Лионелю стоило бы немного устыдиться такому невозвышенному ходу своих мыслей, но у Сансы мысли были тоже не лучше.

– А у вас септоны всё это осуждают? – спросила Санса и немного подосадовала на себя за слово «всё», наслушаться-то она наслушалась, но не обязательно же сразу во всех своих знаниях признаваться. – Ну, то, от чего детей не бывает.

– Не знаю, – весело ответил Лео, но все известные ему шутки про септонов и богатство половых отношений попридержал. – А у вас?

– У нас чардрева, их люди не настолько интересуют, – серьезно ответила Санса. – Им только нельзя врать, лжецам чардрева больше не отвечают. Говорят, что чардрево каждого спрашивает «кто ты?», и когда недостойный лорд предстает перед ним как лорд, чардрево его перестает слышать.

– Я люблю тебя, – сказал Лионель. – Хочешь, у нас будет свадьба в богороще – чтобы ты знала, что чардрева меня услышат?

– Я тебе и так верю, – откликнулась счастливая Санса и все же решилась посмотреть вниз, где по-прежнему топорщились бриджи. Впрочем, о том, что памятная ночь может быть долгой и беспокойной, Санса слышала и подслушивая разговоры приличных женщин.

========== V ==========

… я должен рассказать,

Я должен рассказать опять и снова,

Как сладко жить, как сладко побеждать

Моря и девушек, врагов и слово.

(с) Николай Гумилев

Когда Лионель взглянул на Арью, уже зная о том, что он помолвлен с ее сестрой, он с усмешкой подумал, что у него появился еще один братишка. Но Арья несомненно была девочкой: она с первого дня словно дулась на Лионеля непонятно за что и вовсе не собиралась признавать его авторитет и становиться его младшим товарищем. Старки вообще были в этом смысле упрямы и несговорчивы, словно бы их отец носил старый титул Короля Севера и не был вассалом правящей династии, но среди всех Старков Арья была наиболее ершистой и дикой.

Наблюдая в Винтерфелле за Арьей и за тем, как она наблюдает за ним, Лионель пытался понять, почему ему не все равно, что она думает о его паясничанье во время тренировочных боев, почему ему интересно, опередит ли она своих братьев в стрельбе из лука и почему он не может точно сказать, хочется ли ему, чтобы она выиграла или чтобы она проиграла.