Текст книги "Как решит судьба (СИ)"

Автор книги: monbijou

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц)

– Ты знал обо всем с самого начала…

Он молчал, если она слышала разговор, это был уже не вопрос, а просто констатация факта.

– Почему ты меня не предупредил?

– А как бы это выглядело со стороны? Я устраняю соперника полученной информацией, не дав ему возможности объясниться с тобой?

– Он здесь?

– Нет, он с Мертом, я ему сейчас позвоню. И позвоню Седе, она очень беспокоилась.

– Я не хочу с ним встречаться.

– Понимаю тебя, но вы должны поговорить, он хочет разъяснить тебе некоторые очень важные для вас обоих моменты.

– Ты не уйдешь? Будешь рядом? – он услышал панику в ее голосе.

– Это слишком личный разговор, я не буду рядом, но очень близко, достаточно будет меня просто позвать.

– Хорошо, принеси мне пожалуйста, одежду. Пожалуй, я успею еще принять душ.

Пока он ходил вниз за одеждой, она смогла подняться и не спеша пройти в ванную комнату. В ней был душ и ванна, принять ванну она не рискнула, хотя и очень хотела, но теплый душ принес ей облегчение и, словно, смягчил ее душу. Она вышла забрать одежду и буквально столкнулась с Патриком, который в нерешительности стоял у дверей, волнуясь за нее. Она пробыла там слишком долго, с его точки зрения, и он уже раздумывал, как ему войти. Смутился, увидев ее в полотенце, и торопливо спустился на первый этаж. Одеваясь, она услышала звонок в дверь, а потом его голос. Неторопливо вернулась в ванную, высушила волосы феном, уложила их и спустилась вниз.

Они оба были внизу, стояли, как в любимых бабушкиных сериалах, напротив друг друга, сунув руки в карманы, и оба с беспокойством следили за ней.

========== Глава четырнадцатая. Откровения и их последствия. ==========

Дефне спустилась с лестницы, прошла на кухню налить себе воды и вернулась в гостиную. Сев на диван, окинула стоящих мужчин вопросительным взглядом и тихо произнесла:

– Я готова слушать…

Патрик, проходя мимо, остановился возле нее, улыбнувшись, провел ладонью по волосам и сказал, что подождет в мастерской. Омер казался очень спокойным, даже собранным, он сел напротив Дефне и какое-то время просто сидел молча, разглядывая ее, потом сказал, что с Мертом все в порядке, он ждет маму, и снова замолчал. Ему трудно было начать исповедь, хотя всю дорогу он репетировал свою речь, но стоило увидеть ее замкнутое лицо и спокойный, ничего не выражающий взгляд, как все приготовленные слова, показались ничтожными, и в нем снова забурлило отчаяние. Наконец, он решился:

– Ты знаешь, когда мы с тобой расстались…

Она перебила его:

– Нет, когда ты бросил меня, я не расставалась с тобой.

– Хорошо… Когда я бросил тебя и уехал в Рим, я был очень зол, ненавидел тебя, гнев меня душил, и я жил, словно в горячке. Думаю, какое-то время, я действительно болел и находился в таком состоянии, что прекратить жить и дышать казалось мне заманчивой перспективой.

Он прервался и взглянул на нее, отвернув голову, Дефне смотрела в окно, и он не мог больше видеть выражение ее глаз.

– У меня не было намерения возвращаться, я купил небольшую квартиру с открытой террасой почти в центре Рима и решил совершенно изменить свой образ жизни: больше не работал, иногда рисовал и продавал свои картины, завел новых друзей. Надеялся, что боль отступит, но это было не так. Мне становилось хуже, я начал пить, потому что алкоголь помогал мне на какое-то время забыться. Ты мучила меня, снилась, я почти физически ощущал твое присутствие и возбужденный не мог уснуть. Тогда я стал искать общества женщин, серьезные отношения мне были не нужны, часто я даже не знал их имени и на следующий день не мог вспомнить их лица.

Почувствовав ее взгляд, он оторвал глаза от своих сжатых рук. Она смотрела с испугом и каким-то удивлением, словно впервые видела его. Он даже не захотел себе представить, что она думала о нем сейчас, и, отвечая на ее взгляд продолжил:

– Да, именно… Думала ли ты, что я способен на такое? Я и сам себя такого не знал. Ваша ложь выбила у меня всякую почву из-под ног и смешала все мои жизненные принципы. Я жил так довольно долго, а потом однажды, наблюдая из кафе за парой влюбленных, я вдруг словно проснулся и ужаснулся себе и тому, что со своей жизнью творю. Вскоре я вернулся домой и через какое-то время стал искать тебя. Дефне, я любил тебя всегда, даже когда думал, что ненавижу.

Она прокашлялась и осипшим голосом ответила:

– Это ты мне уже говорил. Давай ближе к делу. Расскажи, как ты стал счастливым отцом.

Он зажал уголки глаз кончиками пальцев, ее вопрос прозвучал так язвительно и зло, что от бессилия достучаться до нее ему захотелось просто заплакать. Он взял себя в руки и ответил ей максимально жестко, уже не щадя ее чувств.

– Я не был счастливым отцом. О беременности девушки, имя которой я забыл и лицо смутно помнил, мне сообщили друзья. Она была обыкновенной девушкой из бара, с которой я был знаком одну ночь. Обычно я предохранялся, что случилось в тот раз ‒ не знаю. У меня были причины сомневаться в своем отцовстве, я приехал в Рим, разыскал ее, предупредил, что после рождения ребенка буду делать анализ, но не бросил и материально поддерживал во время беременности. Ее семья жила очень скромно, образования у нее не было и работала она время от времени. Когда родилась девочка, я вернулся в Рим и сделал тест, она была моей дочерью.

Опасаясь ее реакции, он снова взглянул на Дефне, она смотрела на свои руки, но он видел, что она плачет.

– Как ее зовут?

– Ее звали Луиза.

Дефне повторила имя: – Луиза. А… почему звали? Где она?

– Она умерла, когда ей был почти год. Родилась уже нездоровой, у нее не было одной почки и был диагностирован врожденный порок сердца. Ее мать вела не очень здоровый образ жизни, и ребенок пострадал.

– Ну да, виновата мать, а сам ты в каком состоянии был, когда ее зачал?

Омер бросил на нее короткий взгляд, но ничего не ответил. Она продолжила говорить:

– Но ведь таких детей оперируют, у новорожденных порок сердца выявляется быстро, и ее могли вылечить.

– Ее лечили, я оплатил операцию в хорошей клинике, мне говорили, что она шла на поправку. Но когда ее выписали домой, состояние стало ухудшаться и усугубилось пневмонией, которую она где-то подхватила. Потом оказалось, что время было упущено, антибиотики не помогли, она умерла от отека легких. Врач, с которым я консультировался сказал, что она была нежизнеспособной.

Дефне в испуге прижала руку к сердцу, представив,что чувствовала мать, потерявшая свою маленькую дочку.

– Какой ужас! Бедная малышка, несчастная мать, как она пережила это?

– Да, неплохо, полагаю, она скрывала ее смерть в течение четырех месяцев, друзья сообщили мне, что Луизы больше нет.

– Возможно, у нее были на это причины! Это не значит, что она не любила девочку и не горевала о ней.

– Ты судишь по себе, Дефне. Думаю, она больше горевала о потере ежемесячного пособия, которое я высылал и которое позволяло ей, не работая, жить хорошо.

Она горько усмехнулась.

– Тебе виднее, ведь это была твоя женщина.

– Дефне, зачем намеренно причинять мне боль такими словами. Это было ужасное стечение обстоятельств. Я не выбирал ее, она не была моей женщиной, этот несчастный ребенок, о потере которого я сожалею, я его практически не знал, видел за все время три раза, и он не значил для меня столько, сколько Мерт.

– Не значил? Девочка была твоей дочерью, Омер! То, что она умерла, не отменяет факта, что из-за тебя и твоей одноразовой любви она пришла в этот мир больной! Почему ты не перевез их к себе?

Он непонимающе взглянул на нее, потом ответил:

– Но я не планировал жить с этой девушкой.

– Это потому что она была простой итальянкой из бара и не тянула на роль спутницы известного Омера Ипликчи?

– Дефне, ты специально выводишь меня из себя? Я не любил ее, ничего к ней не чувствовал, она не была мне нужна.

– Тогда почему ты не забрал дочь, если видел, что та женщина была плохой матерью?

– Сделать это было не так просто. Она родилась в Италии, мать и дочь были гражданками этой страны. Кроме того, как я узнал позднее, ее мать официально была замужем, хотя и жила одна, поэтому при рождении Луизу записали на фамилию ее мужа. Возможно, позднее этот вопрос мог бы быть решен, я консультировался с адвокатами и они заверили, что имея на руках результаты теста ДНК, я мог бы выиграть суд об удочерении или опеке и полагаю, что за определенную сумму они не стали бы чинить мне препятствий. Но я не успел, судьба распорядилась иначе.

Дефне хмыкнула и с иронией взглянула на Омера.

– Ну, возможно, у тебя есть где-то и другие дети? Ты не узнавал?

– Дефне, мне было очень трудно рассказать тебе это. Не добивай меня и не зли.

Они молча сидели напротив друг друга, оба опустошенные и одновременно взвинченные этими откровениями. Наконец, Омер спросил:

– Теперь ты все знаешь, абсолютно все, и про Рим, и про других женщин, их было не так много, как ты, возможно, себе воображаешь. Ты этого хотела, полной правды, безусловного доверия? Ну и как… Тебе стало легче? Ничего не скажешь мне теперь? А может, все-таки, было бы лучше оставаться в неведении?

– Скажу… Скажу, что мне очень жаль маленькую Луизу. А все остальное… Образ безупречного Омера Ипликчи, его нравственные устои, какими я их помнила, совсем не вяжутся с этими поступками, словно в тебе живут два человека. А впрочем, я не должна была ставить тебя тогда на пьедестал, ты просто человек со своими недостатками и пороками, как и все мы. Сам-то ты как с этим миришься и живешь с таким грузом?

Она внимательным, ищущим взглядом всмотрелась в его лицо, подождала, ожидая ответа, но так как его не последовало, она спросила:

– Многие знают об этой истории?

– Очень ограниченный круг людей, я даже Синану не рассказал, но обязательно сделаю это по возвращении.

Дефне очень хотела взглянуть на фотографию его дочери, появившейся на свет через несколько месяцев после рождения Мерта. Поколебавшись, она спросила:

– У тебя есть ее фотография?

Он кивнул, достал телефон и, найдя снимки, протянул ей. Фотографий было немного, на одной новорожденная девочка была на руках молодой миловидной женщины, темноволосой, смуглой, цвет глаз было не разобрать, они были опущены вниз на ребенка. На других фотографиях была только малышка, руки матери поддерживали ее. Хорошенькая, темноволосая, с большими светлыми глазами она улыбалась еще беззубым ртом. Весь ее короткий путь взросления уместился в семь фотографий, на последней бледное личико малышки безучастно смотрело на фотографа, и было видно, что ей нездоровится. Дефне, потрясенная до глубины души, сдержаться не смогла, она закрыла лицо руками, пытаясь скрыть слезы, и сидела так долгое время, потом почувствовала, как стекло коснулось ее ладоней, Омер протягивал ей стакан с водой. Она сделала несколько глотков и, посмотрев на него влажными от слез глазами, сказала:

– Мне ее очень, очень жаль, я сочувствую ее матери и тебе, потерять ребенка ‒ это незаживающая рана на всю жизнь.

Наклонясь, Дефне коснулась его руки, он взял ее руку в свои и приложил ко лбу, ей было не очень удобно находится в таком положении, но руки она не отняла, потом, откинувшись назад, уточнила:

– Ты улетаешь завтра?

– Да, поздно вечером. Я хотел бы этот день провести с Мертом, проститься и переговорить с тобой напоследок.

– О чем?

– О нашем будущем.

Она удивленно взглянула на него, недоверчиво спросив:

– Все еще? Думаешь у нас есть общее будущее?

– Уверен в этом, ты тоже это поймешь.

– Омер, ты как маньяк, зациклился на одной теме. Оставь уже и живи дальше. У нас разные дороги.

Он встал, подошел к ней и, наклонившись, поцеловал в лоб.

– До завтра, дорогая. У меня есть еще, что тебе сказать. Поблагодари Патрика за гостеприимство, он мужественно выдержал мое присутствие.

Дефне машинально кивнула головой и смотрела ему вслед пока он не вышел.

Она пошла в мастерскую, чтобы проститься с Патриком и поблагодарить за помощь. Нашла его сидящем на кушетке, на которой позировала, света почти не было, горел только один торшер в углу комнаты, но ей было видно, что он сидит, раскинув руки по причудливо изогнутой спинке. Патрик видел, что она вошла, но не встал ей навстречу, Дефне подошла и села рядом. Он повернул к ней голову и произнес:

– Как все прошло?

– Проще, чем я ожидала, очевидно, мой обморок упростил восприятие многих вещей. Но я совершенно расклеилась, узнав о трагедии с ребенком, мне кажется, если бы с Мертом что-то подобное произошло… – она умолкла, не закончив фразу.

– Что будешь делать теперь?

– Жить дальше. Ты все еще хочешь закончить мой портрет? Я могу придти завтра.

– Конечно, я позвоню тебе. Кстати, кто снабдил тебя информацией об итальянке?

– Фикрет Гало, дизайнер женской одежды, работает здесь, в Нью-Йорке, это она нашла и привела Франческу на свидание со мной.

– За что она с тобой так?

– Была влюблена в Омера, решила занять мое место, а он не захотел.

– Интересное совпадение. Гало прислала мне на субботу два приглашения на показ ее моделей. Хочешь пойти?

– Если мы выйдем вместе, это вызовет разговоры.

– А тебя это беспокоит?

– Нет. – помолчав добавила: – А как же Натали и Келли?

– Дефне я не начинаю новых отношений, не поставив точку в старых, а также не встречаюсь более, чем с одной женщиной.

– Так мы начнем встречаться?

– Не знаю, как это назвать. Наши отношения вообще ни на что не похожи. У меня ни с кем не было такой странной связи. Я впервые позволяю женщине так близко ко мне подойти.

– Ты не боишься, что мы раним друг друга?

– Возможно, но ведь все имеет свою цену, ты тоже в этом убедилась.

Они встали почти одновременно, Патрик проводил ее до лифта и поцеловал на прощание ладонь, глубоко вдохнув запах ее кожи. Машина Дефне все еще стояла на прежнем месте, правда на лобовом стекле теперь красовался талон на оплату штрафа. Она кинула его на сиденье рядом с собой и поехала домой к сыну.

Машина Омера, припаркованная на противоположной стороне, тоже тронулась, он поехал в отель.

Дефне приехала домой, когда Мерт должен был бы уже спать. Но подходя к двери, увидела его стоящим у окна, заметив мать он запрыгал, замахал руками и исчез, в то же самое время дверь распахнулась, и он бросился к ней с криком:

– Мамоцька моя, мамоцька присла.

Дефне подхватила его на руки, зарывшись носом в мягкую пахучую шейку, и почувствовала себя очень счастливой, несмотря на все волнения прошедшего дня. Айшегюль, улыбаясь, стояла на кухне, обняла Дефне и сказала, что Мерт категорически отказался спать до ее прихода.

– Вы сказали ему, что я приду сегодня?

– Нет, конечно, он проснулся днем и сообщил, что во сне приходила мама сказать, что вернется сегодня. С тех пор, как ушел господин Омер, он все стоял у окна и высматривал вас. Хорошо хоть поужинал.

Подхватив сына на руки, она поднялась на второй этаж и, несмотря на поздний час, их вечерний ритуал был соблюден: пенящаяся ванна, разговор с крокодилом, пушистое полотенце и сказка на ночь. Сын уснул очень быстро, а она все никак не могла от него отойти, смотрела на родное личико и думала о маленькой девочке, не успевшей ничего в этой жизни увидеть. Случайный плод случайной встречи, умершая сестра ее сына, обреченная с рождения на короткую жизнь. Что же ты наделал Омер? Как ты с этим живешь? И как ей теперь жить…

Утро началось с обычных вещей. Сын еще спал, когда она заглянула к нему, и, учитывая время, в которое он вчера заснул, проснется не скоро. Айшегюль хозяйничала на кухне и, улыбнувшись Дефне, поставила перед ней чашку с чаем. Обе знали, что Омер сегодня улетает и свой последний день в Нью-Йорке проведет с Мертом, а потом их жизнь должна вернуться в прежнее русло.

Когда она приехала на работу, дверь в галерею была открыта, Джон в прекрасном настроении, напевая себе что-то под нос, принимал по списку экспонаты выставки, переехавшей в Нью-Йорк из Лос-Анджелеса. Пока они будут сгруппированы в одном зале, вход в него был уже перекрыт, и висела табличка – «Извините, монтируется выставка». Дефне из любопытства заглянула в список, оказалось многие экспонаты были уже проданы или зарезервированы до конца выставки, она помнила их фотографии и про себя подумала, что, наверное, плохо разбирается в современной скульптуре. Некоторые изделия были интересными, другие просто нестандартными, но она не была готова выложить за них те суммы, что значились в списках. Интересно, какой процент от продаж получила галерея Лос-Анджелеса, и сколько смогут продать они.

Вошедшая Седа прервала ее размышления, посмотрев на Дефне, она рукой поманила ее к себе в кабинет.

– Ну как ты, Спящая красавица? Патрик оповещал меня о твоем состоянии, волновался, как ты воспримешь откровения Омера.

– Я осталась жива. Не знаю, может в моем мозге есть какие-то защитные механизмы, как в технике, если система перегревается, они просто отключаются во избежание поломки.

– То есть твой обморок, или что там было, оказался для тебя благом?

– Наверное, как тогда на автомобильной стоянке. Кто знает? Может мой разум не отключался, в отличие от чувств, а все это время перерабатывал полученную информацию. Так что, первый, самый сильный удар, я благополучно заспала, а потом было легче.

– Ну, по крайней мере, ты не потеряла способность шутить. Да, Патрик потребовал отпустить тебя с работы на два часа, можешь уехать в обеденный перерыв и задержаться на час-полтора. Только обязательно вернись. Омер сегодня уезжает?

– Да, у него самолет поздно вечером. Думаю, он приедет с вещами повидаться с Мертом и от нас уже уедет в аэропорт.

Седа хотела спросить, какое решение она приняла, но поняла, что ответа на этот вопрос у Дефне сейчас нет. Все только больше запуталось, и как все обернется – предсказать никто бы не решился. Дефне вернулась в свой офис, где ее ждал яркий букет: три больших красных амарилиса были искусно вплетены в большую цветущую ветку жасмина. К стеблю была привязана карточка: «Жду в час пополудни». Джон, забежавший за бумагами, восхитился букетом и спросил:

– Ух ты, это который прислал, номер один, или номер два?

– Балда ты, Джон, – беззлобно ответила она. – Любопытство тебя до хорошего не доведет.

В час дня Дефне была в квартире на Манхеттене. Патрик, открыв дверь, спросил успела ли она пообедать и, видя, что Дефне замялась, молча показал в направлении кухни. Она подумала, что перекусить в самом деле было необходимо, учитывая, что сегодня она выпила только чашку чая, и желудок подавал уже все более ощутимые знаки. Он поставил перед ней большую тарелку салата с тонкими ломтиками ветчины и налил бокал белого вина. И то и другое были восхитительны. Насытившись, она откинулась на спинку барного стула и, погладив себя по животу, благодарно посмотрела на Патрика.

– Ты знаешь, что ты чудо?

Он удивленно поднял брови и, смеясь, подошел к ней вплотную, наклонился к лицу и, чуть склонив голову на бок, прошептал ей прямо в губы:

– На самом деле ты первая, кто называет меня так.

Почти касаясь его губ своими, она ответила:

– Может ты мало кормил салатом? – и почувствовала, как дрогнули в улыбке его губы.

Она первый раз видела так близко его лицо, удивительные глаза цвета спелого крыжовника смотрели серьезно и, как ей показалось, выжидательно, она опустила взгляд на его рот, красивый, соблазнительный и очень умелый в поцелуях, это она уже знала. Было ясно, к чему все идет, поэтому она решила разрядить обстановку.

– Если ты будешь так на меня смотреть, мы опять упустим время для позирования, а Седа уже грозилась меня уволить.

Он понял ее маневр, улыбнулся и, взяв ее лицо в обе ладони, прошептал:

– Я не спешу, в ожидании есть большая прелесть, ты не находишь?

Кажется, она начинала понимать, почему он имеет репутацию сердцееда.

Дефне позировала уже час и стала понемногу уставать, к тому же от бокала вина ее клонило в сон, ей хотелось положить голову на валик кушетки, закрыть глаза и ни о чем не думать…

– Боже, Дефне, – вдруг услышала она голос Патрика, – ты первая женщина, которая так и норовит уснуть в моем присутствии.

Дефне приоткрыла один глаз и поняла, что вместо позирования, она с комфортом задремала, виновато заморгала и, неловко оправдываясь, попыталась сесть.

– Мне стыдно, прости, в самом деле, прихожу к тебе и в который раз впадаю в спячку.

Патрик заразительно засмеялся и отложил кисти.

– Мои модели, как правило, флиртуют и пытаются меня соблазнить, и только на тебя я действую как снотворное. Уж не знаю, радоваться мне или огорчаться? Ладно. На сегодня все. Возвращайся на работу. Может тебя подвезти, а то вдруг уснешь за рулем?

Дефне встала и потянулась, прогнувшись назад в пояснице, потом увидела, каким взглядом ее охватил Патрик, смутилась и… показала ему язык. Его глаза округлились, он попытался сдержать смех, но не смог и задорно захохотал, глядя, как она с достоинством, подобрав подол платья, удаляется в комнату.

Проводив ее, он вернулся в мастерскую, планируя еще поработать над портретом Дефне. Он не знал, что делать ему с этой девочкой, перевернувшей его жизнь, которая была гораздо проще, пока он держался от нее на расстоянии. Патрик был избалован вниманием прекрасной половины человечества еще с колледжа, девчонкам льстило быть хоть ненадолго подружкой Пошэ. И чем старше он становился, тем настойчивее было женское внимание, причину которого он понимал: красивая внешность, талант, успех и деньги, редко кого интересовал он сам, и еще реже девушке удавалось заинтересовать его. Они приходили и уходили, разные и одновременно ужасно похожие друг на друга в своих попытках прибрать его к рукам. Он давно привык к их уловкам, «разным женским штучкам», как он их называл, к которым они прибегали, пытаясь его заинтересовать и удержать возле себя. Седа обзывала его нехорошими словами и грозила расплатой за женские слезы, когда придет ОНА. Он смеялся, не веря в это и знакомя ее с очередной девушкой, ехидно спрашивал не ОНА ли это, и как он узнает, что ОНА пришла. Седа крутила у виска и отвечала, что он сам поймет, когда это случится.

Но он не понял… Когда увидел у Вудстоков, как эта пичужка отрешенно сидит за своим рисованием, просто не смог пройти мимо, ему и в голову не пришло, что, оторвавшись от своего рисунка, ОНА посмотрела на него своими печальными бездонными глазами. Что-то в груди его дрогнуло, и он увидел в этих удивительных янтарных глазах ее боль, одиночество, потерянность и захотел помочь, защитить ее от этого незнакомого, часто жестокого мира, в котором она оказалась, Седа всегда говорила, что у него где-то глубоко внутри – только никто не знал где – бьется доброе сердце. Он сам себе удивлялся, взял над ней шефство, и помогал совершенно бескорыстно, не ожидая ничего взамен, издали наблюдая, как она меняется, становится уверенной в себе и хорошеет. Она мило краснела и смущалась при встречах, ее тело невольно выдавало интерес к нему, но она не делала ничего, чтобы к нему приблизиться. Он не понимал, почему его так влекло к ней, и если бы был суеверным, решил бы, что она его приворожила, а может просто ее чистота и естественность ‒ редкие качества в женщинах его круга – так действовали на него.

Дефне провела остаток рабочего дня за делами, стараясь не думать о том, что сейчас Омер делает в ее доме, и как Мерт примет его отъезд. Ей удалось блокировать их вчерашний разговор и его признания, потому что мысль о них причиняло такую боль, что она просто боялась за себя. Возможно, через какое-то время она сможет, разделив информацию на части, понемногу анализировать ее, и научится, в конце концов, жить с этим. При мысли о том, что он носил это в себе столько времени, пряча от других, ей стало жаль его. Их дороги расходятся, пусть уезжает и делает, что хочет, а если очередной доброжелатель приведет к ней еще одну Франческу, больнее ей уже не станет.

По дороге она пыталась успокоиться, но напряжение ее не покидало, сегодняшний вечер мог закончится непредсказуемо. Она увидела их издали, Омер стоял на дорожке возле дома, наблюдая за сыном, который уже довольно уверенно катался на роликовых коньках вместе с Ларой, похоже, девочка взяла над ним шефство, обучая его всем приемам катания, которые сама усвоила в совершенстве. Ее малыш был таким милым в этом шлеме и защитных деталях, и тут, совершенно не к месту, всплыла мысль об умершей девочке. Бедная малышка, она тоже была ребенком Омера, а может он был привязан к ней сильнее и видел чаще, чем рассказал ей, возможно, Мертом он пытается заполнить пустоту от ее потери? И как теперь она может верить ему, отличить правду от лжи или полуправды? Она осталась в машине на пару минут, делая глубокие вдохи и пытаясь унять растущее раздражение. Но Омер увидел ее и двинулся к ней. Дождался, когда она выйдет и подойдет ближе, а потом, как ни в чем не бывало, обнял и приподняв волосы, поцеловал в укромное местечко за ухом. Как раньше…

– День прошел удачно?

Бросив на него взгляд исподлобья, Дефне ничего не ответила. Он спокойно продолжил, словно не замечая ее напряженного молчания:

– Я приехал утром, вещи взял с собой. чтобы прямо отсюда поехать в аэропорт. Мерту сказал, что уезжаю, а вы приедете позднее, когда ты решишь свои вопросы здесь. Думаю, он будет тебя донимать по этому поводу, но уверен, ты что-нибудь сочинишь, он готов верить всему, что слышит.

– Ты на что намекаешь? Я никогда его не обманывала. А если ты имеешь ввиду отсутствие веры в твои обещания, то я не трехлетний ребенок и слепо вверять себя человеку, сделавшему вымученные признания не считаю правильным.

И она отошла к Мерту, который завидев мать, отпустил руку Лары и покатился ей навстречу, желая показать каких успехов достиг. Подъехав к ней, он попытался сделать разворот, но не удержался на ногах и упал, хотел сам подняться, но ролики скользили, и он застыл в жалкой позе на четвереньках. Все произошло так быстро, что Дефне среагировала позднее, чем по ее мнению, нужно было бы, задохнувшись от непонятного страха, она схватила сына и прижала к себе, хотя обычно спокойно наблюдала его падения и попытки встать самостоятельно, считая это даже полезным преодолением препятствий. Мерт заерзал в ее руках, пытаясь освободиться из крепких объятий матери, но она не могла разжать руки. Подошедший Омер тихо сказал:

– Дефне, отпусти его, с ним ничего не случилось, он просто упал. Успокойся, иди домой, мы погуляем до ужина.

Взглянув на сына, который, уже весело смеясь, катился к Ларе, она пошла в дом и в своей комнате пыталась понять, что произошло, откуда вдруг взялась эта слепая паника и ненужная суетливая опека. А ведь последнее, о чем она думала, припарковывая машину – об умершей дочери Омера. Неужели это так засело в ее подсознании, что она теперь будет испытывать постоянную тревогу за его жизнь, а смерть малышки так потрясла ее, что включила самый сильный инстинкт матери: охранять свое потомство любым путем. Не зря она боялась приезда Омера, он сам и его откровения внесли такую сумятицу в ее устоявшуюся жизнь, что она уже не чаяла выбраться из этого лабиринта, сегодня он вернется к себе, а ей придется разбираться со всем этим бардаком.

Услышав возбужденный голос вернувшегося сына, она спустилась вниз. Айшегюль с улыбкой слушала его сбивчивый рассказ о катании с Ларой. Присоединившаяся к ним Дефне, раздела Мерта, он был совсем потный, его черные кудряшки под шлемом прилипли ко лбу, глазки блестели, на смуглых щечках играл румянец. Его надо было срочно выкупать и переодеть, и она поднялась с ним на руках в его комнату. Шедший следом за ними Омер спросил:

– Ему приготовить ванну или душ?

– Только душ, ванну оставим для вечера.

За ужином начались вопросы Мерта об отъезде отца, он хотел знать почему, куда и как надолго его папа уезжает, почему он не забирает их с собой, как обещал, и когда он в следующий раз приедет. Омер пытался оставаться спокойным и на вопросы малыша отвечал медленно, тщательно подбирая слова, делая ответы понятными для его возраста, Дефне видела как ему больно, и с каким трудом ему дается это показное хладнокровие.

После ужина пока она убирала на кухне, Омер поднялся в комнату сына помочь ему собрать модель конструктора. Дефне дала им больше времени побыть друг с другом, отложив подготовку ко сну на час. Потом они вдвоем вымыли его, и Омер понес сына на кровать. И тут малыш заплакал, судорожно хватая отца за шею, он просил его не уезжать, остаться с ним, ведь другие папы живут со своими детьми. Омер растерялся, слезы сына и его умоляющий голос буквально парализовали его. Услышав плач Мерта, Дефне выбежала из ванной комнаты и, оторвав малыша от отца, у которого дрожали руки и на глазах тоже были слезы, попросила его уйти вниз. Она присела на кровать, держа своего мальчика, как грудного ребенка, и баюкая, пыталась унять его плач. Она обещала, что папа будет обязательно общаться с ним по скайпу, что он может позвонить ему в любое время, а когда они поедут навестить родственников в Турцию, он сможет проводить с ним столько времени, сколько захочет. Слушая ее, Мерт затихал и, в конце концов, сон сморил его. Дефне осторожно переложила сына в кровать и посидела рядом, желая удостовериться, что он спит. Но, уходя из комнаты, оставила дверь широко открытой, чтобы вовремя услышать его плач.

Когда Дефне спустилась вниз, Омер сидел в гостиной с лицом человека, пережившего шок. Еще плохо владея собой, он попросил Дефне сесть и выслушать его в последний раз, не перебивая.

– Несмотря на тот кошмар, который я только что пережил наверху, я не стану просить тебя уехать со мной. Это бесполезно, ты не согласишься, хотя, думаю, что до моих признаний ты рассматривала этот вариант. Но своей нелегкой исповедью я изменил твое решение. Сейчас ты злишься и, возможно, презираешь меня за слабость, думая, что я недостаточно тебя любил, если был способен на такое. Не стану снова объяснять причины моих поступков, ничего нового я не добавлю.

Думаю, ты сейчас находишься в таком же положении, в каком был я, когда бросил тебя, поэтому не вижу другого выхода, как отпустить тебя пройти твой собственный путь ошибок и разочарований. Ты придешь, в конечном итоге, к пониманию того, что наши жизни неразделимы, что мы принадлежим друг другу независимо от того, с кем мы данный момент состоим в отношениях.

Предполагаю, что после моего отъезда, Патрик усилит давление на тебя, он не отпустит тебя просто так. Я в ужасе от мысли о вашей возможной близости, но мои возражения ты теперь не примешь в расчет. В твоих глазах заверения о том, что я люблю тебя, выглядят неуместно, возможно, даже фальшиво, вызывая в тебе лишь раздражение и отторжение.

Хорошо… Иди своим путем, заблуждайся, падай и поднимайся, может быть так ты сможешь понять меня и принять мое прошлое без вопросов и колебаний. Я буду ждать, когда ты признаешь очевидное – мы части одного целого. Мне для этого понадобилось почти восемь месяцев, я даю тебе такой же срок. После этого, я надеюсь, ты придешь ко мне, и мы начнем нашу общую жизнь с чистого листа, мы втроем. Я буду ждать тебя и Мерта, и в моей жизни не будет лишних людей, я обещаю. Ты понимаешь меня?