Текст книги "Кукловод (СИ)"
Автор книги: Mia_Levis
Жанры:
Любовно-фантастические романы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)
– Зачем ты пришел?
– Хм… мне же тебя подарили. Я ведь должен ухаживать за своим питомцем, да? Я тебе кое-что принес, – он запускает руку под коричневую кожанку и достает пакет донорской крови. Перед глазами темнеет, а из горла вырывается животный рык. Это просто непереносимая агония. – Какой энтузиазм. – Мужчина демонстративно перекидывает пакет из руки в руку, а я, собирая последние крупицы гордости, ни о чем не прошу. Вместо этого задаю вопрос, который для меня сейчас самый значимый:
– Как там твоя подружка Эстер? Уже лишилась головы? – я намеренно строю вопрос именно так. Просто боюсь, что о тебе он не захочет говорить.
– Хм… с чего бы это? – хмурится он, а потом улыбается: – А-а-а, понял! Ты думаешь, что ее убил твой любовник, и теперь он мчится к тебе на помощь, да? Наивная. Это даже мило, – он подносит ко мне руку. Близко. Еще немного, и я смогу дернуться вперед и вырвать кусок мяса клыками, вспороть вены на запястье и сделать хотя бы глоток теплой крови. Но этот человек не глуп, он отстраняется, одарив меня насмешливой ухмылкой.
– Я не думаю, я знаю. Посмотрим, кто будет смеяться последним, – зло выплевываю я. Конечно, у меня нет никакой уверенности, но слова, произнесенные вслух, немного успокаивают. Я и правда хочу верить, что ты совсем скоро придешь мне на помощь. И вот тогда-то я оторвусь за все эти дни. Я убью этого ухмыляющегося ублюдка лично.
– Какая самоуверенная девочка, – хмыкает он. – Ладно, есть будешь?
– Ты просто так меня накормишь? – с опаской интересуюсь я. Это просто нелепо, я не верю в такую благотворительность.
– Ну-у-у… Не знаю даже, – он задумчиво постукивает указательным пальцем по подбородку, а потом нарочито весело заканчивает: – А знаешь, твоя правда. Ты ведь еще не особо голодна. Даже не просишь, не ползаешь на коленях. Я приду позже, может тогда ты будешь хорошей девочкой.
Мне хочется завыть. Голосок внутри твердит, что я еще могу переубедить его, могу попросить, унизиться, но, наверное, за годы общения с тобой я слишком хорошо осознала, что такое самоуважение. Я промолчу. Сегодня. Что будет в следующий раз – я не хочу думать. Я буду молиться всем известным богам, чтобы следующего раза не было.
***
Мне снятся странные сны. В них ты гладишь меня по щеке и что-то говоришь, но я не слышу ни единого слова. Лишь смотрю, как плавно шевелятся твои губы, как иногда они растягиваются в улыбке. Потом ты исчезаешь, просто медленно таешь в каком-то сизом тумане, который я отчаянно пытаюсь отогнать руками, но он становится лишь плотнее, пока полностью не поглощает меня, проникая в каждую пору тела. Мне кажется, что я задыхаюсь, поэтому я вновь и вновь пытаюсь втянуть воздух жадно открытым ртом, но ничего не выходит, лишь темнота застилает взор.
Только через несколько минут я осознаю, что мой полусон-полубред закончился, а темнота вокруг – это стены моей каменной гробницы. Я вновь опускаю веки в надежде, что снова увижу тебя. Сновидения – единственное, что позволяет мне держаться за реальность. Я давно потеряла ощущение времени. Я не знаю ночь или день сейчас. Зима или лето. Я осталась за гранью часов, где нет ни вчера, ни завтра, где одно мгновение такое же, как миллионы других, где не меняется ничего, кроме снов – редких, но от этого еще более желанных.
Я забываю себя. Иногда ловлю себя на мысли, что имя – слишком большая роскошь для одичалого животного, в которое я превратилась. Зато тебя я помню в совершенстве. Твой образ – нить, связывающая меня с тем, другим миром. И я держусь за эту нить, переплетаю ею свои пальцы, вспарываю кожу и радуюсь боли, потому что боль свойственна живым. Когда и ее не станет – я перестану существовать.
Иногда я молюсь. Знаю, что Бог не слышит меня – исчадие ада, но не могу остановить горячечный шепот, срывающийся с потрескавшихся губ. Я прошу не о себе. Слишком большая наглость. Я прошу о тех, кто жив. Не знаю, есть ли ты в этом списке, просто хочу верить, что да. Тешить себя иллюзиями теперь мое любимое занятие.
Чувствую, что темнота рассеивается, сменяется серостью очередного сновидения, и вот я почти счастлива. Я жду тебя. Но в этот раз меня прерывают, как будто кто-то хватает за ноги и вновь затаскивает в черную воду, не позволяя глотнуть морозный, такой необходимый воздух. Несколько мгновений я еще барахтаюсь в мутном болоте, отделяющем реальность от иллюзии, но потом обреченно затихаю, осознавая, что что-то или кто-то вновь вернуло меня в темноту моего гранитного саркофага. Открывать глаза лень. У черного нет оттенков, мои глаза здесь совершенно не нужны. Зато обоняние сказало многое: я чувствую терпкий запах виски и сладость крови. Сглатываю вязкую слюну. Ощущаю, как она царапает пересохшее горло, но это вполне терпимо. Наверное, у меня уже та стадия голода, когда слабость и апатия – все, что ощущаешь. Чтобы поесть нужно открыть глаза, разомкнуть сухие губы, произнести слова мольбы, а у меня нет сил. Я хочу назад – в гротескность серого сновидения, где увижу тебя. Будь я живой, я бы, наверное, уже распухла от голода, но я мертва, поэтому моя кожа иссохла и теперь тонким пергаментом обтягивает кости.
– Ужасно выглядишь, – произносит знакомый мне голос. Перед закрытыми веками пляшут янтарные звезды. Красиво. – Глаза открой! – Щеку обжигает пощечиной, а мне хорошо. Я испытываю какое-то примитивное извращенное удовольствие от крови, текущей из носа и стынущей мелкими каплями на губах. Это больно, а значит я жива. Я еще хочу. Сильнее. Чтобы когда мой палач уйдет, я могла упиваться этим ощущением агонии, усиливать свое страдание, кусая избитые губы, и понимать, что жива, жива, еще пока жива.
– Иди ты нахер, – усмехаюсь я. Звезды перед глазами становятся зелеными. Или это не зеленый? Я, кажется, забыла, как называются цвета.
– Вот теперь я понимаю, что в тебе находил сын Эстер, – с каким-то щенячим восторгом пропевает мужчина. Он разочаровывает меня. Я жду иного! Ну же! – Ты так и не сломалась. Упрямая. Или ты больше нравилась ему в роли течной суки? У тебя очень подходящий образ, деточка.
– Правда? Буду знать, – равнодушно протягиваю я. Он что и правда думает, что подобное может меня разозлить? Мои с тобой отношения слишком сложны для примитивного садиста, для которого единственная радость в жизни истязать подобных мне.
– Глаза открой! – шепчет он где-то близко от моего лица. Противно.
– Не хочу. И не склоняйся так близко, если не хочешь, чтобы я откусила тебе нос, – я демонстративно облизываю губы, он же обхватывает меня за волосы и впечатывает затылком в камень. Больно. Хорошо.
– Не угрожай мне, девочка. Тебе никто не поможет, неужели ты еще не поняла? Ты проживешь столько, сколько я позволю, – хрипит он где-то совсем близко. Жажда душит, но я почему-то даже не думаю о попытке впиться клыками ему в шею. Смысл? Если его слова правда, то борьба бессмысленна.
– Мне плевать, – я хмыкаю, концентрируясь на боли в голове. Хочется чувствовать себя живой, хотя бы немного. А потом я приму смерть с надеждой, что наши с тобой чистилища будут где-то рядом.
– Серьезно? А так? – Он бьет по коленной чашечке чем-то холодным. Фонарик что ли? Я улыбаюсь. Я сошла с ума. Но мне хорошо. Это новое пятно в моем черном мире. Оно кровавое. Яркое.
– Хорошо, – шепчу я. Наверное, он удивлен моей неожиданной склонностью к мазохизму. Ему не понять, что в этих холодных стенах я – ничто. И восприятие мое искажено. Здесь любая эмоция – благодать.
– Хм, забавная ты, – смеется он. – Чокнутая, конечно, но забавная.
Он гладит мое плечо. Теплые пальцы, загрубелые от мозолей. Противно. Но даже отвращение в моей пустоте желанно. Бретелька платья скользит вниз, почти полностью обнажая грудь. Его ногти царапают кожу, и я все же устало открываю глаза. Синий свет рассеивает мглу, по влажным стенам пляшут тени, беснуются в дьявольской вакханалии. Даже если эти тени бесы из преисподней, я не хочу, чтобы они уходили. Не хочу оставаться в своем безвременном вакууме одна.
– Как тебя зовут? – вопрос нелеп. Какая разница, черт возьми? Но мне почему-то интересно знать, каково имя человека, от руки которого я, возможно, умру.
– Эрик, – отвечает он. Я явно удивляю его сегодня.
– Если ты охотник, то почему до сих пор не убил меня?
– Скучно. Быстро. А ты что так жаждешь умереть? – я игнорирую его последний вопрос. Я и сама не знаю ответ. Я просто хочу быть рядом с тобой. В этом мире или в каком-то другом. Я буду стараться выжить, если ты жив. Я приму смерть с благодарностью, если встречу тебя за чертой.
– Значит ты просто неудачник, единственной радостью которого являются издевательства над вампирами? – я выгибаю бровь, издевательски кривлю губы. Эрик бьет меня наотмашь по лицу. Цепи жалко звенят.
– Заткнись, сука! – выплевывает он зло. Интересно, почему? Неужели я попала в яблочко, и он и правда неудачник за стенами пещеры, в том другом, светлом мире? – Я тебе говорил, что язык отрежу? Говорил или нет? – каменные стены искажают звуки. Последнее “нет” повторяется снова, снова и снова. Кажется, это злит Эрика еще сильнее. Он и вправду достает из-за пояса джинсов нож, точным движением рассекает кожу от виска до самого подбородка. Я даже вскрикиваю. Неожиданно. И страшно. Немного. Как бы там ни было, я еще не окончательно сошла с ума и мне не очень хочется быть разрезанной на куски.
– Убьешь?
– Нет. Слишком легко. Ты будешь просить, будешь умолять меня о смерти, – цедит он, выводя кровавые узоры на моей щеке. У меня дежа вю. Когда-то ты говорил похожие слова, и тебя я действительно просила. Но ты всегда был хищником, покоряться тебе было естественным, а этот мужчина – обезумевшая собака, недостойная ни единого всхлипа, ни одного “пожалуйста”.
Я запрокидываю голову, глядя в черноту далекого-далекого потолка. Жалко, что звезд нет. Я бы хотела найти наши созвездия. Я бы хотела убедиться, что в нем нет новой звезды – твоей. Возможно, стоит попытаться впиться в руку, которая часто мельтешит перед моим лицом, но сейчас я не чувствую голода. Он оттеснен другими эмоциями, а касаться грязной кожи этого безумца просто так я не хочу.
– Ледяная, да? – хрипит он. Слышу треск ткани, он разрывает платье окончательно. В одно мгновение пугаюсь. Если этот ублюдок решит, что может использовать меня в качестве сексуальной игрушки, то я, клянусь всеми святыми, разорву его в клочья. И это будет долгая смерть. Никто и никогда не тронет меня так. Больше нет. Только ты.
– Я бы тебе не советовала, – рычу я, когда он поддевает ножом трусики – единственное, что на мне осталось – и с легкостью разрезает ткань.
– Думаешь, я буду тебя трахать? Ты же мертвец, деточка. Я не такой извращенец, – он хохочет. Его настроение слишком быстро меняется. Сейчас мне кажется, что называя его сумасшедшим, я не оскорбляю его, а просто констатирую факт. Лежать перед ним голой стыдно. Если бы ноги были свободны, но и они прикованы к колодкам. Я словно распята на позорном кресте, как падшая женщина, и каждый желающий может плюнуть мне в лицо. – А тебе что хочется? Грязная шлюшка привыкла раздвигать ноги, да?
Я молчу. Мне нечего сказать. Я знаю, что он так просто меня не оставит, поэтому заранее стискиваю зубы. Главное, не кричать. Сейчас мне уже не хочется испытывать боль. Ее слишком много. Но кто же будет интересоваться моими желаниями?
Эрик ведет ножом по шее. Там все еще больно, прошлый порез толком не зажил. Стальное острие царапает края, срывает корочку запекшейся крови. Рана открывается, грудь вновь заливает алым и таким теплым. А потом Эрик размахивает ножом словно мясник, планирующий освежевать животную тушу. Он выводит на груди цветы. Целое поле красных роз на белоснежной коже. На бедре он рисует солнце. И лучи. Много-много. Чистого “полотна” на моем теле почти не остается, лишь живот, и Эрик, приговаривая “как красиво”, начинает творить новый “шедевр”. Наверное, это змея. У нее резкие изгибы и толстые, глубокие линии. Мне кажется, что скоро я увижу собственные кишки в разрезах, губы мелко дрожат, а зубы крошатся. Но я терплю, терплю, терплю… В память о нас. В память…
“Рисунок” спускается все ниже, голова “змеи” выводится уже на лобке, еще ниже, и еще…
– Остался только язык, да? Где же его нарисовать? – задумчиво шепчет Эрик. Меня начинает трясти, раны на щеках пекут от соленых слез. А потом я кричу, вою, раздирая легкие и выстанывая заветное “не надо, пожалуйста, ненадоумоляю-ю-ю”, но острие ножа все также скользит вниз, проводит между складок плоти. А потом Эрик нажимает сильнее, проталкивая нож внутрь. Стенки влагалища расступаются, лопаются, внутри противно хлюпает кровь и льется на серый камень. Эрику нравится, он улыбается, толкает оружие по самую рукоять, прокручивает в разные стороны, разрывая там все в сплошное месиво. Потом он вытаскивает почти полностью и вновь вталкивает. Много-много раз. Ниже живота все немеет, и я теряю сознание…
***
– Ник, ради Бога! НИК! – мне снится голос Ребекки. Странно… Перед глазами все еще темно, а тело болит. Хотя болит – слабо сказано. Нет слова, чтобы охарактеризовать мои ощущения. – Я сама! Слышишь? С ним я сама разберусь. Ты нужен Кэролайн. Стефан, Элайджа, сделайте же что-нибудь!
– Никлаус, иди. Мы сами. Просто забери ее. Стефан, Кол, поезжайте с ними. Мы с Ребеккой справимся с вот этим сами, – голос Элайджи уверенный и спокойный. Наверное, я умираю, поэтому и вспоминаю всех близких мне людей.
– Моя родная девочка… – кто-то проводит по моим губам. Пальцы прохладные и гладкие. Приятно. Какое реальное сновидение. – Все будет хорошо. Я с тобой.
Звякают цепи, руки безвольно падают вниз. Меня укутывают во что-то теплое и заключают в крепкие объятия. Я улыбаюсь и вновь погружаюсь в темноту небытия. Теперь можно и умереть. Я счастлива.
========== Глава 49. Кукла ==========
В коридоре раздается тихий шепот: ты разговариваешь с Элайджей. Теперь в этом доме все общаются только так – тихо и, как правило, быстро. Наверное, если была бы возможность, то все бы перешли на язык жестов, лишь бы только не тревожить меня. Даже не знаю, что тебя и нашу семью заставляет придерживаться такой модели поведения: то ли вы боитесь потревожить мой сон, а сплю я сейчас по двадцать часов в сутки, то ли опасаетесь, что я услышу что-то, что причинит мне душевную боль.
Прошло уже семь дней. Я плохо помню, как мы вернулись в Мистик-Фолс, от тех часов остались только ощущения безумной муки, такой сладкий вкус крови на губах и твой тихий голос, нашептывающий несвязные утешения. Я еще слышала что-то сквозь морок об Эрике и количестве кусков, на которые его разорвали. Он мертв, а я даже порадоваться не могу. Какая же жестокая ирония…
На стене висит огромное зеркало во весь рост. Я сегодня долго смотрю в отражение и думаю, что теперь я поистине “куколка”. И это не связано с тем, что теперь тебе приходится носить меня в ванную на руках, обмывать, расчесывать, переодевать и держать пакет с кровью у моих губ – хотя это тоже, конечно, крайне забавно. У тебя, большого мальчика, теперь и правда есть живая кукла. Или не совсем живая, или, может, почти мертвая, способная лишь нелепо моргать – какая разница? Сходство проявляется в моем внутреннем ощущении. Когда-то, годы назад, я ведь была совсем другой, но ты постепенно вырывал из меня каждую эмоцию, всякую черту характера. Ты уничтожал былое, заменял это во мне чем-то другим. Это было неплохо, просто иначе – сильнее, агрессивнее, ярче, смелее. Но что-то ты все же оставил, позволил уберечь мне, и это отличало цельную личность от фарфоровой пустышки. Там же, в ледяной пещере, из меня забрали последнее – надежду. Вырезали, вытравили, оставили алой кровью на сером камне. И оказалось, что надежда – это все, что меня наполняло, согревало, толкало вперед. Надежда – основа, и пока она была, я не ломалась, что бы ни произошло. Надежда – лекарство, и пока она была, я зализывала раны, сменяя их на отвратительную шероховатость рубцов. Теперь же внутри зияет черная пустота – настоящее кукольное содержание. Кто бы мог подумать, что окончательно меня уничтожит кто-то другой? Я всегда думала, что это будешь ты, Клаус. Хотя, наверное, ты не хотел, чтобы я стала вот такой. Апатия вызывает лишь отвращение, а в моем случае она достигла критической отметки.
Честно говоря, мне и самой иногда кажется, что моя реакция характеризуется одним словом – “слишком”. Ведь, в конце концов, я жива, и сейчас все раны уже затянулись, почти забылись. Ты приехал, не забыл, не бросил. Но еще ты опоздал. На несколько минут, в течение которых мой мир рушился. И именно этот крошечный отрезок времени теперь навсегда будет отделять Кэролайн Форбс от жалкого подобия, которым я стала. Говорят, что невозможно предугадать, какая соломинка окончательно сломит. Моей соломинкой оказался Эрик.
Шепот в коридоре стихает, и через мгновение ты тихо входишь в комнату. Впрочем, заметив, что я не сплю, тяжело вздыхаешь. Сложно со мной теперь? Знаю. Можешь выбросить. Мне даже интересно, что со мной станет, если сейчас вышвырнуть меня на улицу? Быть может, я переборю свое оцепенение и начну хоть как-то существовать, а, может, останусь там, где положат, и буду смотреть в серое небо, пока оно не поглотит меня. Это красиво – умереть, глядя в небо.
– Кэролайн, как ты? – спрашиваешь тихо. Привычка, наверное. Лучше бы кричал, а то иногда кажется, что и ты стал лишь тем подобием Клауса, что был когда-то. Может, и я что-то изменила в тебе? Когда-то я хотела, считала, что мое влияние будет благотворным, поможет смыть хотя бы чуточку крови с твоих рук. Как же я ошибалась.
– Хорошо, – тоже шепотом. Хрипло. Кажется, что из горла сейчас снова начнет толчками вырываться кровь. Но, конечно, это лишь иллюзия. На коже ничего нет, вся боль в воспоминаниях.
– Ты хочешь есть?
– Нет.
– Может, вынести тебя на улицу? Сегодня хорошая погода, – ты присаживаешься на краешек кровати, берешь меня за руку, сжимаешь пальцы. А у меня не выходит сжать в ответ. Не будь я вампиром, подумала бы, что у меня серьезные физические отклонения. Но я-то знаю, что все мои беды другой природы.
– Нет.
– Позвать кого-то? Элайджу, Стефана?
– Нет, – смотрю в твои глаза, умоляю не спрашивать больше ничего. Я не могу произнести это, пойми.
– Ладно, как знаешь, – ты ложишься рядом, заключаешь меня в объятия, поправляешь одеяло на груди. Тепло и уютно. Такие минуты бесценны, только в твоем присутствии я могу обрести покой. – Хочешь, расскажу тебе об Эстер? Думаю, тебе нужно знать всю ситуацию.
– Нет! – я даже повышаю голос, в нем столько страха, что мне и самой стыдно. Но я не готова слышать ничего, связанного с тем происшествием. Ни сейчас, ни, наверное, никогда в будущем. Мне достаточно знать, что наша семья жива и ничего больше не грозит их благополучию.
– Кэролайн, так нельзя! – ты тоже кричишь. Хорошо, роль няньки тебе не к лицу. Тебе нужно стать прежним, даже если я не смогу. – Ты постоянно говоришь “нет”, очень редко “да”. И больше ничего! Я хочу, чтобы ты выговорилась! Лучше кричи, плачь, но только не молчи, слышишь? Можешь меня ненавидеть, можешь проклинать, потому что я и правда опоздал. Это из-за меня ты пережила все! И каждая капля твоей крови на моей совести! Так скажи мне хоть что-нибудь! Мне нужно это знать!
Ты обхватываешь меня за плечи, вынуждаешь сесть и несколько раз встряхиваешь. Я же не могу даже напрячь мышцы, чтобы держаться прямо, повисаю тряпичной марионеткой, уткнувшись лицом тебе в грудь. Твое дыхание частое, рваное, мое наоборот – поверхностное, через раз. Как же нам снова склеить друг друга, Клаус? И есть ли предел, после которого разбитое сердце уже невозможно собрать по кусочкам?
– Я тебя не ненавижу, – выдыхаю я. Правильнее сказать “люблю”, я так хочу произнести это, даже если не услышу ничего в ответ. Но осознаю, что сейчас, когда я вот такая – пустая и безвольная кукла – говорить подобные слова нельзя. Слишком холодно это будет звучать. Первое признание не должно быть простой констатацией факта, каждая буква должна выражать квинтэссенцию чувств, которых во мне нет сейчас и, возможно, уже никогда не будет.
– Кэролайн, мне жаль. Мне действительно жаль. Если бы я знал, к чему приведет мой случайный порыв, никогда бы не приказал тебе поехать со мной, – ты гладишь меня по волосам и спине. Долго-долго, пока за окном не темнеет. Мы даже не шевелимся, словно две статуи. Такие же мертвые и холодные на века.
***
Когда я просыпаюсь, на часах уже полдень. Тебя нет рядом, и я невольно прислушиваюсь, пытаясь уловить шаги или голос.
– Проснулась? – я легко вздрагиваю, когда ты выходишь из ванной, никогда не смогу привыкнуть к твоему умению подкрадываться.
– Да.
– Хорошо. Вставай, – ты подхватываешь меня на руки, а потом аккуратно опускаешь на пол. Колени подгибаются и мелко дрожат, поэтому приходится вцепиться в твою рубашку, чтобы не упасть. – Кэролайн, перестань! Вся твоя слабость вот здесь, – ты проводишь большим пальцем по моему виску, перебираешь волосы. Ты прав, все барьеры, мешающие мне даже пошевелить рукой, концентрируются где-то в подсознании. Но разрушить их так сложно.
– Я не могу, – где-то в моей внутренней пустоте вспыхивают первые молнии. Они разгоняют темноту, обжигают и причиняют боль. Но, наверное, это лучше, чем абсолютная апатия.
– Можешь, Кэролайн! Я не буду тебе этого внушать, не буду говорить, что все и всегда у нас будет хорошо. Я просто хочу, чтобы ты нашла в себе силы жить дальше. Я все равно не позволю тебе умереть, я ведь обещал, помнишь?
– Да, помню, – боги, как же давно это было! Кажется, что для вечности – лишь крупица в огромном временном потоке. Но моя жизнь не настолько длинна пока, чтобы считать годы мелочью.
– Хорошо. А теперь в ванную, одеваться и вниз. Тебя ждет твоя семья.
***
Бразилия, Рио-де-Жанейро, январь, 2016 год
Вода на солнце так искрится, что глазам больно. Я сижу на деревянном мостике и жадно вдыхаю воздух. Здесь он пахнет солью и свободой – именно второго мне так долго не хватало. Сейчас же такое чувство, что все громадное пространство океана принадлежит мне – бескрайнее синее полотно без начала и конца.
– Не жарко? – тихо интересуешься ты, присаживаясь сзади. Перекидываешь ноги по сторонам от моего тела, обнимаешь за талию – крепко, властно, так, как мне необходимо. Кладу голову тебе на плечо, прижимаюсь спиной к груди.
– Тут всегда жарко, – хмыкаю я. – И красиво. Так красиво.
Ты ничего не отвечаешь, да и не нужно этого сейчас. Ты четыре месяца учил меня заново двигаться, разговаривать, просто-напросто жить, имеешь право отдохнуть. Иногда мне кажется, что ты просто отдал мне часть того, что я называю душой, хотя ты и не веришь в ее существование у вампиров. Ты ведь отдал лучшее, Клаус? Влил в меня жизнь и такую необходимую надежду словами, объятиями и невесомыми поцелуями. Я теперь с тобой переплетена не только единой судьбой, но и одной на двоих надеждой. Нам нужно ее беречь, я теперь знаю, что без нее нет ничего. И меня, наверное, уже не будет без тебя.
– Расскажи мне об Эстер, – прошу я, когда солнце начинает тонуть в океане.
– Уверена?
– Да, мне важно знать.
– Если кратко, то ее больше нет. Она использовала Ребекку, как приманку. Ей нужно было проводить ритуал в определенном месте, как иначе нас туда привлечь она не знала. Но некоторые ее помощники отказались от своей роли в спектакле. Это и разрушило все ее планы, – сухо отвечаешь ты. Знаю, что больно говорить о предательстве собственной матери. Как же могла она не принять тебя? Сколько бы зла в тебе не было, есть и доброта. Скрытая за десятками масок и сотнями стен, но она все же есть.
– Какие именно помощники? Финн? Я слышала что-то об этом, – небо становится алым, окрашивает наши переплетенные руки в кровавые тона – словно обличает истинную сущность.
– Финн в том числе. Он же нашел эту свою Сейдж, наверное, это помогло ему отказаться от своих суицидальных планов. А еще Гилберт и Сальваторе нам помогли, – ты хмыкаешь, я же удивленно замираю. Да уж, многое я упустила за время своей психологической реабилитации.
– Елена и Деймон? Они тоже в этом участвовали?
– Конечно. А еще Беннет, куда же без нее? Наверное, они посчитали, что моя семья – слишком большая угроза для мирного городка Мистик Фолс. Думали, наверняка, что мы обязательно покусимся на их скучную жизнь, поэтому решили сделать это первыми. А тут так вовремя Эстер нашлась, – ты тяжело вздыхаешь, а потом уже быстро заканчиваешь: – В общем, когда начало пахнуть жареным, Сальваторе благоразумно решил изменить тактику и сделать вид, что он всегда был за нас. Даже помог найти тебя.
– Ммм, ясно, – мне и правда нечего больше сказать. Я устала от интриг и коварных планов. Мне не хочется думать о побуждениях кого-либо, даже если это Деймон, которого когда-то я, кажется, любила. – Интересно, почему Эстер отдала меня Эр… – голос перехватывает, я до сих пор не в силах произносить это имя, вспоминать о тех днях в пещере.
– Наверное, хотела сделать мне еще больнее, вынуждая выбирать, – ты пожимаешь плечами и целуешь меня в висок. – Кэролайн, мы никогда не говорили о том, почему я все-таки поехал за Ребеккой… – я не даю тебе договорить, прижимаю кончики пальцев к губам.
– Ты сделал единственно правильный выбор. Ты любишь их так долго, Клаус. Неужели я могу винить тебя за то, что в первую очередь ты спас сестру? Я никогда не злилась из-за этого. Только не из-за этого…
***
Меня мучает бессонница. В окно заглядывает круглый диск полного Месяца, заливает всю комнату темно-синим сиянием. Занавески на окнах шелестят на ветру, а еще слышно, как мягко плещется вода в океане. Когда две недели назад мы приехали сюда, первые дни я снова только молчала, наслаждалась тишиной и покоем. Ведь в окружении семьи было хорошо, но очень шумно, иногда мне казалось, что количество людей в доме превосходит все допустимые нормы; я постоянно сталкивалась с кем-то в коридоре, просыпалась под звуки ссор, выслушивала сотни и тысячи историй за день. Знаю, что так они пытались отвлечь меня, и это действительно принесло определенные плоды, но через какое-то время моей единственной мечтой стало побыть хотя бы несколько часов самой или, еще лучше, наедине с тобой. И ты, кажется, догадался о моем желании, когда заявил, что нам пора сменить обстановку.
– Ты чего не спишь?
– Клаус, черт! – я испуганно дергаюсь, услышав твой вопрос. Слишком задумалась и даже не заметила, как ты проснулся. – Напугал меня! Не знаю, не спится. Жарко слишком.
– Жарко? Ну, значит, пошли! – ты выпутываешься из простыни, откидываешь ее и поднимаешься с кровати, крепко обхватив меня за ладонь. Мне ничего не остается, как последовать за тобой.
Вода теплая, но все-таки немного остужает разгоряченные тела. А потом мы лежим на мягком песке, смотрим в небо, где загадочно мерцают миллионы звезд. Интересно, хватит ли вечности, чтобы пересчитать все? Наверное, это невозможно, ведь небо тоже меняется, старые звезды гибнут, а новые зарождаются. Так и люди, видимо, меняются – что-то теряя, приобретая что-либо взамен. Перемены есть всегда, пока жизнь существует.
Не знаю, сколько проходит времени, но от созерцания меня отвлекает твое тихое сопение. Ты спишь, лишь ресницы иногда дрожат, а еще ты так забавно морщишь нос, словно мальчишка, потревоженный странными снами. Улыбаюсь, кончиками пальцев провожу по твоим губам. Когда-то я думала, что мне не хватит и миллионов лет, чтобы простить всю боль, причиненную тобою. А сейчас понимаю, что ты давно прощен. Ты искупил вину, когда вдохнул жизнь в мертвую куклу.
– Я люблю тебя, Клаус – знаю, что ты не слышишь сейчас, но это неважно. Слова так мало значат, в них лишь жалкие крупицы правды и огромные куски иллюзий. Лучше я докажу любовь поступками. Буду рядом и радости, и в горе. Столько, сколько ты захочешь.
***
Япония, Токио, 2020 год, май, 05.40
– Ты никогда не думала, что твоя привязанность просто следствие тех жутких месяцев? Ты считаешь, что я делал это все из благородства, но ведь это не так, куколка! Как же ты не понимаешь, что мною двигали только чувство вины и злость? Я действительно считаю, что мог уберечь тебя тогда, если бы действовал немного быстрее. Ну и, конечно, я злился, потому что никто не имел права забирать тебя у меня. Вот и все!
– Неправда! Ты, может, когда-то наберешься смелости, чтобы признаться мне в настоящих мотивах всех своих поступков? – ты хмыкаешь, а потом добавляешь: – Впрочем, неважно. Сегодня мы судим меня, не тебя. Что еще рассказать тебе?
– Хм, например, где ты была четыре месяца, как думаешь? Что заставило тебя уехать после нескольких спокойных лет, когда ты была так нужна мне? – я наблюдаю за выражением твоего лица, на нем не дрогнул ни единый мускул. Выдержка то, чему ты научилась досконально.
– Уехать было необходимо. Я должна была расплатиться со всеми долгами. Ты не поймешь, Клаус.
– Так попробуй сделать так, чтобы понял, – я обхватываю тебя за плечи, встряхиваю. Сколько же можно ходить вокруг да около?
– Ладно, как знаешь. Я расскажу, где была. Все расскажу. Времени осталось так мало…
========== Глава 50.1. Сделка ==========
Ребята, опять делю главу на 2 части. Думаю, после этой возникнет много вопросов. Все прояснится, не волнуйтесь. И еще – мы выходим на финишную прямую. Осталось глав 5-7.
США, Мистик Фолс, 2016 год, июнь
– Я поеду одна, Клаус. Не обижайся. А ты можешь съездить с Ребеккой, она ведь просила, – я встаю на носочки, легко целую тебя в губы. Ты не отвечаешь. Недоволен. Знаю, мы и правда договаривались посетить кладбище вместе. Но, думаю, ты простишь. Мне нужно побыть с мамой наедине, а тебе с семьей, ведь совсем скоро мы вновь уедем. Здесь мы проездом, после пяти месяцев путешествий в Латинской Америке. Там я набралась сил, смогла если не избавиться, то хотя бы притушить свою боль. Теперь же я и сама не знаю, куда лежит наш путь, где наше место. Единственное, что знаю точно – в Мистик Фолс мы не останемся, этот город не принес нам счастья.
– Я могу хотя бы подвезти тебя, – предпринимаешь последнюю попытку. Знаю, что тебе нелегко отпустить меня куда-либо одну. Кажется, после случая с Эриком я постоянно была под присмотром, где-то поблизости. Но так ведь нельзя, понимаешь, Клаус? Моя зависимость от тебя и так слишком велика. В этом моя сила и слабость одновременно.
– Нет. Я поеду одна. Проведи время с сестрой, она соскучилась по тебе, – умоляюще поджимаю губы, молчаливо прося понять меня, ведь сейчас это не каприз, не легкомысленное решение неразумной девчонки, а настоящая потребность.
– Ладно, не задерживайся только, – пожимаешь плечами и отворачиваешься к окну. Не понимаешь моей просьбы, но все-таки уступаешь, потому что поиски компромисса стали для нас привычными. Только так мы можем быть вместе, принимая друг друга. Я утыкаюсь лбом тебе в спину, кладу руку на плечо и тихо, на грани слышимости, шепчу “спасибо”. Ты легко сжимаешь мои пальцы, но быстро отпускаешь, давая понять, что мне пора идти, если я, конечно, не хочу, чтобы ты передумал.