Текст книги "Кукловод (СИ)"

Автор книги: Mia_Levis

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

– Конечно, нет. Наш багаж привезут в гостиницу.

– Ты чересчур манипулируешь людьми, – я тяжело вздыхаю, тоже надеваю очки и за руку с тобой выхожу на встречу жаркому итальянскому солнцу.

***

– Ну вот и наш номер, – я захожу в комнату, выполненую в теплых тонах, осматриваясь кругом. Я подхожу к окну, рассматривая окружность площади, возле которой стоит гостиница. Ты подходишь сзади и кладешь руки мне на талию. Я оборачиваюсь, чтобы получить очередной поцелуй, но нас прерывает стук в дверь.

– Войдите! – Дверь раскрывается, и какой-то парень вносит в комнату наш багаж. Пока ты расплачиваешься, я рассеянно вожу пальцем по гладкой поверхности туалетного столика.

– Ты не голодна? – Я поднимаю взгляд на тебя и отрицательно машу головой.

– В таком случае переодевайся и пойдем погуляем.

– Окей, – я счастливо улыбаюсь и направляюсь к горе чемоданов, стоящих в углу. Спустя мгновение я уже бьюсь в припадке истеричного хохота…

– Что случилось? – Ты подходишь и заглядываешь мне через плечо, пытаясь понять, что меня так развеселило.

– Клаус, это не наши вещи.

– Какого черта?

– А я говорила, что нужно это контролировать лично. Теперь придется ехать в аэропорт, отвезти это и найти, куда подевались наши вещи, – я устало усаживаюсь просто на пол, осматривая чужие сумки.

– Давай сделаем так: ты отдохнешь, а я съезжу. Хорошо?

– Хорошо. – Я благодарно улыбаюсь, потому что действительно не имею никакого желания снова возвращаться в аэропорт.

***

Тебя нет уже больше двух часов. Я успеваю принять ванну, а теперь лежу на кровати, прожигая взглядом белоснежный телефонный аппарат, стоящий на столике. В Париже я никогда не была одна. Когда ты уходил, со мной была Блайт, но я знала, что, несмотря на то, что мы с ней подружились, она остается верна тебе, и если я рискну позвонить домой, она сразу же расскажет тебе об этом. Возможно, это мой последний шанс.

И почему прошлый опыт меня ничему не научил? Тогда я еще не понимала, как много ты мне даешь, как часто уступаешь, не боялась потерять твое расположение и доверие. Истинно говорят, что человек не ценит, пока не потеряет. А я разрушила еще столь хрупкое невесомое взаимопонимание, зародившиеся между нами за последние полгода.

Резкий рывок… Трубка возле уха… Пальцы быстро порхают по кнопкам, набирая такой родной домашний номер. Спустя несколько гудков включается автоответчик, и я резко нажимаю на отбой. Я хочу слышать маму живьем, а не сухую, монотоную запись. Я стремительно выстукиваю на аппарате номер маминого мобильного, но и здесь меня ждет неудача – телефон отключен.

Мне стоило тогда остановиться, послушаться внутреннего голоса, который упорно убеждал меня, что нужно подождать, что со временем ты и сам позволишь мне звонить домой.

Но адреналин уже плещется в крови, требуя, чтобы я пробовала еще… еще… еще… И я набираю номер Елены, нервно кусая губы, пока в трубке разносятся такие отвратительно медленные гудки.

– Алло, телефон Елены Гилберт слушает вас! – Во рту пересохло, и я несколько секунд ничего не могу произнести, оседая на пол и слушая смех и возню, которые сейчас происходят за тысячи километров отсюда. Видимо Елена пытается отнять телефон, который поднял…

– Деймон? Это Кэролайн…

========== Глава 10. Damned if she do ==========

Уважаемые читатели, я редко пишу главы под музыку, но в этот раз так вышло, поэтому сюжет главы пошел немного иначе, чем планировалось. Песня хорошо известна всем поклонникам “ДВ” – The Kills “Damned if she do”.

– Где тебя черти носят? Ты о матери подумала? Она извелась уже вся. Мы давно смирились с мыслью, что ты мертва, – Деймон продолжает отчитывать меня, а у меня нет сил, чтобы произнести хоть слово в свое оправдание. Они что посчитали, что я просто сбежала? – Где ты? Мы приедем за тобой.

– Не нужно приезжать, Деймон. У меня все хорошо. Передай маме, что я очень ее люблю. Я всех вас очень люблю… – Я стараюсь унять дрожь в голосе, стираю капли слез, стекающие по щекам.

– Слушай, ты исчезла одновременно с Клаусом. Ты не с ним?

– Нет, я просто решила немного пожить одна. Так нужно, Деймон. Берегите себя. Пока, – я быстро нажимаю на “отбой”, боясь разрыдаться. Они думают, что я просто безответственная девчонка. Может так и лучше. По крайней мере, все родные для меня люди будут в безопасности.

Я еще долго сижу на полу, обхватив колени руками и покачиваясь из стороны в сторону. Как бы ты ни был добр ко мне, это не заменит мне привычной жизни. Я так хочу домой…

***

Спустя два дня.

– Клаус, у тебя случайно нет зажигалки? Хочу свечи в ванне зажечь.

– Есть. Поищи в сумке, – ты сидишь возле окна, бледное утреннее солнце освещает твой сосредоточенный профиль и пальцы, порхающие над белым листом. Я подхожу к тебе сзади и всматриваюсь в правильные черты лица девушки, изображенной тобой на бумаге.

– Кто это? – Я кладу подбородок тебе на плечо, пальцами перебирая пряди волос на затылке. Эти два дня были тяжелыми для меня. Только сегодня я немного пришла в себя и перестала постоянно думать о разговоре с Деймоном.

– Ребекка, – ты немного поворачиваешь голову ко мне и целуешь в щеку. Такой ли ты Клаус? Возможно, я могу рассказать тебе о звонке? Быть может ты поймешь меня? Хотя… О чем это я? Конечно нет, ты такой лишь пока я полностью покоряюсь тебе.

– Кто такая Ребекка?

– Моя сестра. – Эти слова заставляют меня снова перевести взгляд на рисунок. Сестра… Семья… Твоя семья.

– Красивая… Ладно, я не буду тебя отвлекать. Если что, я в ванне.

– Это приглашение? – Ты ухмыляешься, изгибаешь бровь.

– Как будто ты когда-либо в нем нуждался! – Я весело смеюсь и быстро скрываюсь за дверью ванной комнаты.

***

Я рассеянно вслушиваюсь в твой голос, блаженно нежась в теплой воде. Ты разговариваешь по телефону, в основном отвечая односложными фразами. Когда я наконец-то выхожу в комнату, на ходу запахивая короткий белоснежный халат, ты сидишь на краю кровати, смотря куда-то в одну точку. Не решаясь тебя отвлекать, я подхожу к огромному викторианскому зеркалу во весь рост, промокая полотенцем влажные волосы.

Когда ты подходишь ко мне, прижимаясь своим телом к моей спине, кладешь руки мне на талию и целуешь меня в шею, я лишь улыбаюсь. Слишком я привыкла к твоим поцелуям за последние полгода. Настолько привыкла, что когда ты разворачиваешь меня к себе лицом, то я не сразу понимаю, что искорки в твоих глазах – это вестники ярости, которой ты переполнен.

– Куколка, тебе нравится Рим?

– Да… Клаус, что случилось? – Я внимательно всматриваюсь в твое лицо, пока ты не склоняешь его к моей шее. Ты молчишь, лишь целуешь кожу, проводишь языком по контуру венки, легонько сжимаешь зубы. Когда ты кусаешь меня, слизывая тонкие струйки крови, я не пугаюсь, ведь уже привыкла к этой твоей странной слабости, единственному действу, которым ты все еще причиняешь мне боль.

– Маленькая, лживая, неблагодарная сучка, – ты произносишь эту фразу столь безразличным голосом, поднимая голову и смотря на меня кровавыми глазами с янтарными бликами, что я не сразу понимаю ее смысл. Ты же тем временем продолжаешь: – Помнишь, я говорил тебе, что у меня есть глаза и уши в Мистик Фолс? Так вот знаешь, что я узнал?

Оказывается вчера в баре братья Сальваторе обсуждали некую несчастную девочку, которая звонила Деймону и рассказывала о своей тяжкой судьбе. Не знаешь, кто это мог быть, куколка?

– Я не… – Мне становится страшно. Я не знаю, как оправдаться, как объяснить. Господи, какая же я дура! Как я могла забыть о том, кто ты, о том, что клялась и тебе, и самой себе, что обязательно выполню обещание. – Не хотела… Я звонила маме.

– Маме? – Ты выплевываешь это слово, как какое-то отвратительное ругательство, сжимая пальцы на моей шее. Когда ты впечатываешь меня в поверхность зеркала, я только жалко всхлипываю, чувствуя как стекло расходится трещинами, издавая противный скрежечущий звук.

Некоторые фрагменты зеркала падают мелкой крошкой к нашим ногам, наполняя гостиничный номер траурным перезвоном.

– Клаус, пожалуйста, поверь мне… – В тот день я больше не пытаюсь оправдаться, потому что ты заглушаешь мои слабые попытки, наотмашь ударив по лицу. Привкус ржавого металла во рту я чувствую раньше, чем ощущаю капли, скатывающиеся по подбородку с нижней губы и с мерным постукиванием капающие в ложбинку грудей. Сквозь слезы мне сложно различить выражение твоего лица, сфокусировать взгляд на твоих руках, которыми ты медленно спускаешь халат с плеч. Когда ткань с мягким шуршанием падает на пол, я только несчастно всхлипываю, слишком хорошо понимая, что никакие просьбы и уговоры сейчас не подействуют. Ты хочешь, чтобы мне было больно. И ты не остановишься, пока не накажешь меня достаточно.

***

Когда ты обхватываешь мои ягодицы, больно сжимая и заставляя меня обвить ногами твою талию, я просто обиженно соплю.

Когда ты погружаешь клыки в яремную вену, и проводишь кровавую полоску вниз, к груди, я кусаю окровавленные губы, чтобы не кричать от пылающей боли, которую вызывают твои укусы.

Когда ты вжимаешь меня в поверхность растресканого зеркала, и острое стекло вспарывает кожу на моей спине, я уже не могу сдержать вопль, ощущая, как холодит поясницу кровь, стекающая из глубоких порезов.

– Больно? Это только начало. Я позволю тебе умереть, куколка. Я хочу видеть, как ты сойдешь с ума, как будешь видеть видения со своим любимым Деймоном. Я позволю тебе умереть с его именем на устах. – Твой голос так равнодушен, ты не кричишь, и только глаза демонстрируют всю степень испытуемой тобой ярости.

Когда ты сжимаешь пальцы на моей талии, медленно поднимая ладони вверх, сжимая их, и я чувствую, как дробятся ребра, у меня нет сил даже вскрикнуть. Умереть… Умереть… Ты позволишь мне умереть…

В день моего восемнадцатилетия ты говорил мне, что передо мною вечность, и я должна быть счастлива, потому что успею всё, что захочу. Я не успею ничего… Я умру.

Когда ты отнимаешь руки и позволяешь мне упасть на пол в россыпь битого стекла, я уже не могу сдержать истеричные всхлипы, клокочущие в горле.

– Ты мне противна. Даже прикасаться к тебе неприятно. – Это последние слова, которые ты произносишь, перед тем, как выйти в коридор. Я же продолжаю лежать на осколках зеркала, в луже собственной крови, погибая не только от яда, переполнившего мое тело, но и от душевной боли, обволакивающей меня алым маревом.

========== Глава 11. Смерть – освобождение ==========

Ты возвращаешься только через сутки. Я сижу на кровати, прислонившись спиной к изголовью и невидящим взглядом слежу за солнечными зайчиками, выплясывающими беспечную чечетку на сиреневой ткани простыней и перламутровых плитках пола. Укус на шее невыносимо болит, но я упорно прогоняю мысли о скорой смерти, концентрируясь на каких-то отвлеченных воспоминаниях.

– Ну, что? Галлюцинации еще не начались? – Ты подходишь к столику, стоящему возле кровати, берешь стакан и наполняешь его виски. Ты смотришь на меня абсолютно равнодушно, делая короткие глотки. Я же продолжаю хранить молчание, не поднимая на тебя взгляд. – Отвечай, когда я с тобой разговариваю! – Ты так резко дергаешь меня за волосы и заставляешь поднять к тебе лицо, что я только коротко всхлипываю, чересчур чувствительная сейчас к боли.

– Нет, не начались, – я всматриваюсь в твои глаза, пытаясь найти в них хотя бы крупицу доброты и сожаления. Тщетно… Ты переполнен яростью и ненавистью и теперь только и ожидаешь, когда я наконец начну мучиться по-настоящему. Ты отодвигаешь ворот футболки и смотришь на рану, которая за двадцать четыре часа успела расползтись по плечу и спине. Есть и другие укусы, поменьше, но и они причиняют нестерпимую, тлеющую, обжигающую боль.

– Да уж, выглядит отвратительно, – ты задумчиво проводишь по моей щеке указательным пальцем, и складываешь губы, намереваясь что-то произнести, но резко останавливаешься, отдергиваешь руку и кладешь ее на подушку, сбоку от моего тела. Я в ужасе замираю и, как оказывается, не зря… – Это что такое?

– Я… – Объяснения невысказанной тяжестью застывают в плотном итальянском воздухе, а я только наблюдаю, как ты достаешь из-под подушки кол. Несколько секунд ты просто вертишь его в руках, а потом зло ухмыляешься и произносишь:

– Сама строгала? Да у тебя много нераскрытых талантов, кукла, как я посмотрю.

– Не все ли тебе равно? Да, вполне возможно мне придется воспользоваться им. Но для тебя это только в радость, ты же просто не дождешься увидеть меня мертвой. – Не знаю, влияние ли это твоего яда, бессонной ночи или тяжелых мыслей, которые упорно не хотят оставлять меня в покое, но я срываюсь на крик, хотя бы таким образом пытаясь донести до тебя, как меня ранит твое поведение. И уже тише я добавляю: – Я звонила Елене. Я не стала бы так…

– Заткнись! Я не хочу слышать этого. И не надейся, что ты умрешь легко. Ты пройдешь через все круги ада. Это мой маленький подарок для тебя. Ты умрешь с абсолютной уверенностью в моей жестокости и коварстве. А вот это, – ты подносишь кол вплотную к моему лицу и шипишь сквозь зубы, – я всуну тебе в задницу, если ты продолжишь играть в камикадзе.

***

– Мама. Мама, ты снова занята? Не бросай меня, мне страшно… – Я чувствую, как ласково скользят по коже лучи заходящего солнца, и мне кажется, что так же тепло и защищенно я ощущала себя лишь в детстве, когда мама еще находила время сидеть в изголовье моей кровати и гладить меня по волосам. Потом все изменилось, и я больше никогда не вернулась в тот маленький уютный мирок, где всё было так легко и просто.

– Нет здесь никакой мамы. Пей, – ты подносишь к моим губам стакан, одной рукой приподнимаешь мою голову за затылок, и мне не удается сдержать несколько соскользнувших слезинок. Твои руки теплые и сильные. И почему нам не суждено найти счастье? То счастье, где нет ответственности, где нет необходимости за что-то бороться, кому-то что-то доказывать, где можно просто быть собою. Кровь больше не помогает, и я только закашливаюсь, отталкивая от себя стакан и пытаясь стереть струйки крови, стекающие по подбородку, капающие на футболку, на постельное белье, на твои руки…

***

На небе всходит луна, и я смотрю на нее немигающим взглядом, судорожно сжимая руки в кулаки, когда легкие разрывает кашель, и я сплевываю кровь. На этот раз уже свою собственную…

Ты ушел куда-то, наверное тебе противно наблюдать за мной. Я выгляжу жалко, просто сгнивая заживо. Я напеваю детскую песенку о счастье, солнце и светлом будущем. Хриплое пение сменяется истеричным криком, когда боль во всем теле начинает напоминать сжигание заживо.

***

Я не знаю, который сейчас час. Возможно еще глубокая ночь, а может позднее утро. Быть может прошли минуты, с тех пор, как болезненный вой, больше напоминающий предсмертный крик умирающего животного, срывался с моих губ, а может прошли долгие дни моего пребывания в этой агонии.

Иногда мне становится легче. В такие мгновения мне снится что кто-то гладит меня по волосам, прижимает прохладные губы к разгоряченной коже лба, целует мои прикрытые веки, мокрые от слез щеки, пересохшие губы, удерживает меня, когда я вновь начинаю метаться по кровати и тихо шепчет, щекоча своим дыханием кожу возле уха, что-то непонятное.

Лишь иногда я разбираю свое имя и запоминаю одну фразу: “Я не могу иначе. Я не могу позволить тебе поступать, как вздумается. Я не должен изменять привычкам, даже ради тебя”.

***

– Не позволяй ему. Я не хочу умирать. Не хочу. – В ушах звенит это последнее “хочу”, многократно отдаваясь от стен гулким эхо. У меня не осталось сил на крики, бесполезные метания, слезы. Я просто вожу рукой по подушке, видя перед собой совсем другое время, других людей, иные события. Я не знаю, что ты в это время сидишь в кресле и пьешь виски просто из бутылки. Ты смотришь на меня неотрывно, и когда я тихо бормочу твое имя, бутылка в твоей руке трескается и рассыпается осколками на пол, наполняя комнату траурным, глухим звоном. – Клаус. Прости.

***

Смерть приятна. Смерть – это избавление. Освобождение. Пустота. Ласковая темнота . Блаженная тишина. Я думала, что будет хуже. Как в фильмах, где душа эффектно вылетает из тела и долго кружится над видением всех потерянных надежд о светлом будущем. Хотя у меня же нет души. Возможно, это какое-то специальное вампирское чистилище. Если так, то я почти счастлива.

Мое умиротворение разрушает настойчивый голос. Голос чем-то недоволен, он кричит на меня, заставляет меня пить соленую воду, и я успеваю что-то раздраженно проворчать, прежде чем вернуться в спокойные объятия смерти.

***

Япония, Токио, 2020 год, май, 00. 38

– Я думал, что оторву тебе голову. Я не буду это пить, меня тошнит, – я передразниваю твой голос, переносясь воспоминаниями в тот кошмарный рассвет, когда я посчитал, что ты мертва.

– Почему ты не дал мне умереть? После той ночи ты еще полтора года относился ко мне, как к вещи. Тогда я проклинала тебя. Я считала, что ты поступил жестоко, заставив меня жить и каждый день погибать морально от ощущения вины и горечи.

– Если я скажу, что просто хотел продлить твои мучения, ты мне поверишь? – Я вопросительно изгибаю бровь, пытаясь отвлечься от твоих губ, целующих мою шею. Да уж, за четыре месяца разлуки я соскучился по твоим прикосновениям.

– Неа. – Коротко бормочешь ты, растегивая верхние пуговицы моей рубашки и проводя пальчиками по груди.

– Ты упряма, как осел. – Ворчу я, запуская пальцы в твои волосы, обнимая тебя другой рукой за талию, и ближе притягивая тебя к себе.

– От осла слышу. – Ты весело усмехаешься, прикусывая кожу, проводя языком по мышцам, спускаясь по животу. Я не выдерживаю и опрокидываю тебя на спину, упираюсь ладонями в пол возле твоего тела и целую тебя в шею.

– Так-так, Клаус, притормози. Давай-ка вспомним Англию. – Ты широко улыбаешься, когда я издаю недовольный стон, и чмокаешь меня в нос, ладонью взъерошивая мои волосы. Я мог бы быть счастлив с тобой, Кэролайн Форбс, будь я хотя бы немного достоин тебя.

========== Глава 12. Хорошая куколка ==========

Великобритания, Лондон, 2011 год, февраль.

Я сижу на подоконнике, обхватив колени руками и задумчиво смотря в окно. Вот уже неделю мы в Лондоне, а я до сих пор не выходила из этого дома, который, наверное, вернее называть замком. Огромное здание выполнено в викторианском стиле, и я чувствую себя куклой в сказочном домике. Или какой-то средневековой принцессой, посаженной за гранитные стены и охраняемой злым чудовищем.

Ты, мое персональное «чудовище», безумствуешь в какой-то из многочисленных гостиных. Скорее всего в белой, потому что пятна крови на белоснежном мраморе и перламутровой обивке диванов выглядят особенно эффектно. Я вывожу на запотевшем стекле бессвязные символы, вспоминая минувшие три месяца.

Все это время прошло под девизом «я испорчу тебе жизнь», и ты старательно исполнял свой план, дергая меня за нитки, манипулируя моей волей и превращая меня в свое подобие. Сейчас я так хорошо понимаю безумие Стефана, который не мог остановить безумную жажду и потребность убивать. Кроме того, ты теперь не задумываясь внушаешь мне все, что приходит тебе в голову. Если говорить откровенно, то я, Кэролайн Форбс, умерла уже дважды: впервые физически от рук Кэтрин, второй раз морально, когда забыла обо всех гранях, гордости, совести, позволяя превращать меня в игрушку, которая живет лишь по прихоти хозяина.

Больно было только когда я вспоминала родной город и всех, кого любила когда-либо, чью веру предала. Если бы сейчас ты позволил мне вернуться в Мистик Фолс, то я бы отказалась – представляешь, отказалась?! – потому что мне горько и стыдно, потому что я не смогу остаться прежней, потому что ты стал тем Клаусом, которого я ненавидела.

Мои размышления прерываются твоим появлением в компании парня и девушки. У тебя странная тяга к убийству влюбленных, этакий Шекспир, прерывающий жизнь современных Ромео и Джульетты в один день.

– Садитесь, уважаемые. Это Кэролайн. – Люди, как послушные китайские болванчики кивают мне головами и синхронно присаживаются на резной диванчик, обитый бледно-зеленой парчой. – Куколка, ты голодна? – Этот вопрос ты адресуешь уже мне, садясь с другой стороны огромного подоконника.

– Мне скучно, Клаус. Я хочу посмотреть город. И нет, я не голодна, – я смотрю на тебя раздраженно и зло. Пока я не под внушением, я всегда теперь смотрю на тебя так. И мне плевать, если ты вырвешь мне сердце или оторвешь голову. Лучше смерть, чем это безвольное, пропитанное кровью, существование.

– Завтра. Завтра я отправлю тебя на экскурсию. А скуку можно развеять и другим способом, ты же знаешь? – Ты киваешь головой в сторону безмолвно сидящей пары и облизываешь губы.

– Что с тобой, Клаус? Почему ты не можешь простить мне тот звонок? Ведь все было иначе! – Я срываюсь на крик. Сегодня просто тяжелый день, и я отчаянно хочу порвать хотя бы одну нить, которыми ты оплел меня, как паутиной, лишая права выбора.

– Хватит! – Ты резко притягиваешь меня к себе, пристально смотришь в мои глаза и произносишь: – Я хочу, чтобы ты их убила. Медленно. Но чуть позже. А сейчас поцелуй меня.

***

Твои губы мягкие, и ты не отвечаешь на поцелуй, заставляя меня самостоятельно скользить языком по их контуру, проникать тебе в рот, проводить по нёбу. Мои пальцы путаются в светлых прядях волос у тебя на затылке, и я медленно отстраняюсь, переводя взгляд на парочку. Ты только усмехаешься и подталкиваешь меня к ним, вынуждая встать с подоконника.

В голове так блаженно пусто, и только твои слова «Убей. Медленно» имеют сейчас значение. Потом мне будет плохо, я буду вскакивать по ночам с безумным криком, видя лица убитых мною жертв. А сейчас мне хорошо. Сейчас я просто исполняю твою волю.

Когда я опускаюсь перед ними на корточки, кладу руки на колени девушки, она лишь глупо улыбается мне, как полоумная. Я беру ее за руку, провожу указательным пальцем по венкам на ее запястье. Пульс бьется так размеренно и спокойно, и где-то в глубине сознания я еще способна ощущать радость, понимая, что ты внушил им не бояться. Это легче, чем когда приходится сдерживать эти такие жалкие, слабые попытки спастись.

Я прокусываю кожу, наблюдаю как от раны в разные стороны, подобно лучам пентаграммы, растекаются струйки ярко-алой крови. Я позволяю им стекать на пол, кусая еще выше… и еще… и еще… Когда рука девчонки больше напоминает кусок кровоточащего мяса, я ощущаю, как ты подходишь ближе. Ты садишься на диван, рассматривая мои труды, а потом поворачиваешь голову девушки к себе и целуешь ее. Я вижу, как по ее подбородку стекает кровь, как она капает на ее грудь, виднеющуюся в глубоком вырезе платья, скрывается где-то в ложбинке, пачкает голубую ткань ее наряда и светло-зеленую парчу дивана. Она отвечает тебе, я вижу, как кончик ее языка водит по твоей нижней губе, и это злит меня. Это не ревность. Просто потом ты целуешь меня этими губами, и мне противен вкус малолетней шлюхи на них. Ярость я вымещаю так, как ты научил меня делать – я убиваю ее. Мимолетное, размытое движение, клыки, вспарывающие тонкую кожу и крупную вену на шее девушки, вкус ржавого железа, несколько яростных движений, когда зубы разрывают ткани, позволяя крови стекать сплошным потоком, а потом я кладу руки по сторонам от ее головы, один резкий рывок и сломанная шея заставляет сердце девушки остановиться окончательно. Ты еще несколько мгновений слизываешь алую жидкость с ее губ, не обращая внимания на ее стеклянный, мертвый взгляд, а потом скидываешь ее на мраморный пол.

– Хорошая куколка. – Произносишь ты и притягиваешь меня к себе. Наш поцелуй имеет вкус человеческой крови. Когда ты срываешь с меня одежду и оставляешь на коже рубиновые мазки своими перепачканными губами, мне плевать насколько это порочно – трахаться при мертвеце и неподвижном парне. Я только безумно срываю с тебя вещи, яростно дергаю пряди твоих волос, послушно прогибаюсь в пояснице, когда ты сажаешь меня на себя и зубами захватываешь сосок. Плевать, что только животные не имеют стыда. Какая, к черту, разница, что потом мне будет противно от самой себя. Сейчас я только утробно рычу, когда ты вводишь палец во влагалище и прокусываешь мое плечо. Нет более адской смеси, чем острое вожделение вперемешку с огненной болью. И я только насаживаюсь все сильнее, пытаясь почувствовать тебя глубже, пока ты погружаешь клыки едва ли не до кости.

Когда наконец-то ты вытаскиваешь палец и резко заменяешь его членом, мне достаточно всего лишь нескольких толчков, чтобы кончить, ногтями оставляя на твоих плечах и груди кровавые полоски, впрочем, моментально затягивающиеся. Когда ты изливаешься в меня, еще раз целуя меня окровавленными губами, я осознаю, что полностью подвластна тебе.

Еще несколько минут мы просто восстанавливаем дыхание, неспешно надевая измазанную и не совсем целую одежду. Стеклянные глаза девушки устремлены просто на нас, мраморный пол залит ее кровью. Я равнодушно рассматриваю, как причудливо переливается она в свете огромной люстры, свисающей с потолка. Когда ты протягиваешь ко мне кисть, я даже не задаю вопросов: быстро прокусываю, делаю несколько коротких глотков, отталкиваю твою руку, намереваюсь вытереть губы…

– Не вытирай. Поцелуй его, – ты указываешь кивком в сторону парня, о существовании которого я почти забыла. На вид ему лет шестнадцать. Он напоминает мне Джереми, с этими своими огромными несчастными глазами. Интересно, он соображает, что его девушка мертва и недавно прямо возле него совокуплялись двое чудовищ (да, я теперь и себя считаю чудовищем. Времена принцессы канули в Лету)? Впрочем, какая разница. Я же хорошая куколка, я сделаю все, что ты скажешь…

========== Глава 13. Нежеланная гостья ==========

Серое утро не особо располагает к прогулке, но я твердо решаю, что даже землетрясение не остановит меня сегодня от намеченного мероприятия. Сидеть в золотой клетке мне до ужаса надоело. Поэтому одевшись потеплее, я спускаюсь на первый этаж, в поисках тебя.

– Джеймс, ты случайно не видел Клауса? – Я все не могу привыкнуть к присутствию в этом доме настоящего дворецкого, который является истинным образцом английской выдержки и хладнокровия. Действительно, для того, чтобы каждый день становиться свидетелем оргий и массовых убийств нужно иметь железное терпение.

– Хозяин уехал еще на рассвете, мисс Форбс. В столовой Вы найдете записку.

– Значит, уехал? Спасибо, Джеймс. – С этими словами я разворачиваюсь на каблуках, направляюсь в столовую, где действительно вижу белоснежный листок бумаги, сложенный вдвое и лежащий на серебряном подносе.

“Куколка, возникли срочные дела. Не скучай. К.”

Я комкаю записку в кулаке, а потом бросаю ее на деревянную поверхность стола, недовольно скривив губы. Не знаю, можно ли сравнить тебя с природной стихией, но от своего первоначального плана я не откажусь. Я пойду. С тобой или без тебя.

***

Выбраться из дома оказывается на удивление просто. Ты слишком привык, что я безоговорочно повинуюсь тебе и даже не посчитал нужным внушать мне оставаться дома. А я устала от послушания. Как только мозг проясняется от твоего влияния, я сразу же желаю делать все назло. И будь, что будет.

Зимний Гайд-парк выглядит, как иллюстрация в книжке с кельтскими сказками. Есть особая магия в этом морозном воздухе, который кажется осязаемым и окутывает меня белоснежным туманом. Не знаю, рассердишься ли ты, но сейчас, бродя между тысячелетними деревьями и впервые за долгое время чувствуя себя свободной, я поистине счастлива.

Я не замечаю, как быстро проходит короткий зимний день. Казалось, что в этом городе-сказке не хватит никакого времени, чтобы насытиться этой атмосферой, и я лишь печально вздыхаю, осознавая, что пришла пора вернуться и встретить твой гнев.

На небе уже зажглись первые звезды, я неспешно двигаюсь в сторону дома, когда ощущаю позади легкий скрип снега – чьи-то шаги по снежному покрову.

Я беспечно пожимаю плечами – мало ли кто может идти по своим делам? – и даже не оборачиваюсь.

О своем легкомыслии я жалею лишь когда сбитая с ног и придавленная тяжелым телом, едва ли не с головой погружаюсь в сугроб. Ледяной снег засыпает глаза, попадает в рот, растекаясь холодными ручейками по щекам, больно жалящими кожу. Я упираюсь ладонями предположительно в грудь толкнувшего меня идиота, но это столь же бесполезно, как пытаться столкнуть с себя грузовик.

– Не дергайся. Я собираюсь закопать тебя в снег и наконец-то избавиться от мучений, – я резко замираю, узнав твой голос и пытаясь определить серьезно ли ты говоришь. Лишь спустя несколько мгновений ты избавляешь меня от тяжести своего тела и перекатываешься в сторону. Я медленно сажусь, ладонями пытаюсь вытереть лицо, абсолютно мокрое от снега, в тоже время придумывая, что бы такого сказать в свое оправдание. И почему я не подумала об этом раньше?

Я бросаю на тебя короткий взгляд, но ты не кажешься разозленным впервые за три последних месяца. Ты сидишь просто на снегу, рассматривая редкие вспышки звезд, виднеющиеся сквозь покрывало тяжелых облаков.

– Я… Извини, что… – Разрозненные слова все не хотят складываться в осмысленные фразы, и я чувствую себя косноязычной дурочкой, не способной произнести ничего вменяемого.

– Неужели случай в Париже не научил тебя ничему? Ты не могла подождать еще один день? Впрочем, это неважно. Как тебе Лондон? – Ты кажешься очень задумчивым, и я не понимаю, чего мне ожидать: помилования или все же наказания.

– Красивый. Очень. И… прости. Я не должна была идти сама. Я понимаю. – Только после этих моих слов ты наконец-то смотришь на меня, медленно стираешь с моей щеки то ли слезинку, то ли растаявшую снежинку. Мы, наверное, странно смотрится: сидящие в парке, в нескольких метрах от дорожки, просто в снегу, еще и покрытые снежной пургой, как два огромных ванильных мороженых.

– Пойдем домой? Тут, конечно, красиво, но если говорить честно, то еще минута, и я навеки примерзну здесь, – ты улыбаешься, легко поднимаешься на ноги и помогаешь мне подняться и отряхнуть снег.

***

– Странно… – Слово само срывается с моего языка, когда мы сидим на диване в библиотеке. Наши ноги укрыты клетчатым шотландским пледом, я сжимаю в ладонях чашку с горячим шоколадом, вдыхая сладкий аромат. В твоих руках стакан с бурбоном, и ты внимательно рассматриваешь языки пламени, которые причудливо переливаются амарантовыми, карминово-красными и нефритовыми оттенками.

– Что странно? – Спрашиваешь ты, отрываясь от созерцания огня и переводя на меня взгляд.

– Ты странный. Слишком разный. Слишком непонятный. Мне сложно с тобой, Клаус. Никогда не знаешь, что ты сделаешь в следующее мгновение. – Возможно, я пожалею об этом странном приступе откровенности, но сейчас мне не хочется думать об этом.