Текст книги "Кукловод (СИ)"

Автор книги: Mia_Levis

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

========== Пролог ==========

Легонько дернул за веревку.

Она склонила голову.

Натянул нитки потуже.

Она замерла неестественно-прямо.

Резко дернул на себя.

Она упала к его ногам.

Он оттолкнул ее.

Она разбилась на фарфоровые осколки.

Сегодня она мертва.

Завтра он воскресит ее.

Соберет стеклянный пепел.

Придаст ему объем и форму.

Вдохнет в идеальную оболочку свою душу.

Так будет продолжаться вечно.

Пока он хочет дергать нити.

Пока она покорно склоняет голову.

========== Глава 1. Начало ==========

Япония, Токио, 2020 год, май

Комната в стиле хай-тек выглядит холодной и неуютной. Острые углы, сюрреалистичные узоры на стенах, обилие серого цвета и металлических предметов подчеркивают и особо выделяют бледность твоей кожи и небесный оттенок твоих задумчивых глаз. Ты сидишь на одном из неудобных стульев, крепко сжимая в руках стакан с виски и всматриваясь в одну точку.

– Ты все еще здесь? Ты свободна уже, – я бросаю быстрый взгляд на часы и договариваю: – тридцать семь минут.

– Мне некуда идти. Я не знаю, что мне делать, – произносишь ты, продолжая сидеть так же прямо, как каменное изваяние, из которого ушли все чувства.

– Некуда? А как же замечательный, маленький городок под названием Мистик Фолс? – Интересуюсь я, выгнув бровь и вынимая из твоих пальцев стакан. Ты даже не замечаешь этого, я же делаю большой глоток.

– Меня там больше никто не ждет. Слишком много времени прошло.

– О, да-а-а. Десять лет – огромный срок. Мне казалось, что ты научилась не загонять себя в рамки общечеловеческого восприятия, Кэролайн. Видимо, я ошибся. Но это уже не мои проблемы. Уходи. Сможешь наконец-то увидеть старшего из братцев Сальваторе, а еще своего друга Стефана, любимых подруг, Мэтта. Заодно узнаешь у них, сколько времени им потребовалось, чтобы забыть о тебе и отказаться от тебя. Их жизни ведь шли дальше, а ты сыграла роль самаритянки, отдав «лучшие годы» мне. – Яд в моих словах чувствуется на физическом уровне, окутывая нас плотным облаком, таким же горьким, как и вся наша совместная жизнь.

– Ты никогда не простишь меня? Никогда не поверишь? Я хочу остаться, Клаус. Не только потому, что моя прежняя жизнь кончена, но и потому, что ты мне нужен. И я нужна тебе, как бы ты не скрывал это.

– Я действительно не верю тебе, Кэр. Десять лет, каждую минуту, я уничтожал ту наивную девочку, так самоотверженно и безответно влюбленную в старшего Сальваторе. Ты же либо глупа, либо сошла с ума, если считаешь, что я в тебе нуждаюсь. Ты просто была забавной. Именно поэтому ты до сих пор жива.

– Ты лжешь. Сначала я действительно лишь забавляла тебя, но потом ты стал моим другом. Не отрицай очевидное! – Ты кричишь так громко, что воздух еще некоторое время вибрирует от отголосков твоего голоса. Наконец-то ты смотришь на меня, яростно смахивая ладошками подступившие слезы. – Хочешь, я расскажу тебе об этих десяти годах моими глазами? Расскажу то, что никогда не решалась сказать? Только выслушай.

– Хорошо, Кэролайн. У тебя есть эта ночь, чтобы доказать мне, что у нас с тобой есть обоюдная необходимость и дальше сосуществовать вместе. Докажи мне, что ты наконец-то стала личностью, а не только куклой, которая покорно исполняла все мои капризы, чтобы только драгоценный Деймон был счастлив. – Вся эта ситуация так нелепа. Кто бы мог подумать, что ты захочешь остаться? Кто бы мог вообразить, что я позволю родиться робкой надежде, что для нас еще не все потеряно? Но я не буду торопить события. Мне больше не нужна кукла. Мне нужна вся ты – упрямая, несдержанная, эмоциональная, НАСТОЯЩАЯ. Нас ждет долгая ночь, поэтому я беру полную бутылку скотча, два стакана, опускаюсь просто на пол, скрестив ноги по-турецки, и указываю тебе на место перед собой. Ты тоже садишься, принимаешь из моих рук стакан, глубоко вдыхаешь и начинаешь тихим голосом наше путешествие в начало всей этой истории…

POV Кэролайн

США, Мистик Фолс, 2010 год, май

– Что захочешь. Только помоги! – Спустя годы я буду вспоминать эти слова с горькой улыбкой, задумчиво всматриваясь в одну точку. Так легко говорить «что захочешь», когда слабо представляешь, какие именно желания теснятся в голове собеседника. Я ведь тоже не представляла, наивно полагая, что отделаюсь какой-то информацией, которую можно было бы и придумать. Я так хотела спасти Деймона, что любые опасения и доводы рассудка яростно отметала, не давая им помешать моей решимости. Я была так наивна, воображая, что смогу решить проблему сама, без помощи Стефана, что смогу помочь.

Когда это началось? Наверное, с самого первого взгляда, когда я, еще такая глупая дурочка, отметила невероятный цвет его глаз и начала строить мечты о нашем «долгом и счастливом» совместном будущем. Потом была та ночь, за которой последовала вереница дней, которые долгое время были стерты из моей памяти. Я помнила только, что люблю Деймона и должна поступать так, как ему будет угодно. В дальнейшем он все меньше обращал на меня внимания, а я – ну не идиотка ли? – старательно притворялась, что счастлива и влюблена в Мэтта. Мэтт хороший, у него глаза почти такие же небесные, как у Деймона. И мне действительно было хорошо, я по-настоящему верила, что беглые взгляды Сальваторе в мою сторону – проявление ревности. Потом я умерла. Я вспомнила. Я поняла, что он может убить меня. Чтобы защитить себя. Брата. Елену. Было больно, и тогда я убеждала себя, что ненавижу его, что вытравлю эту детскую, такую человеческую, любовь из своего вампирского сердца.

Я врала себе. Ведь я по первому же зову бросалась спасать его. Я старалась производить впечатление взрослой и разумной девушки. Пыталась быть для Деймона хотя бы другом и помощницей, а не навязчивой помехой. Ничего не помогало. Никогда. Он грезил Кэтрин, потом Еленой, заводил короткие интрижки, но больше так никогда и не обратил на меня внимания.

Когда я узнала, что он умирает, я забыла о последних крупицах гордости, ища выход. Выход нашелся. Твоя кровь. И почему я считала, что это будет легко? Быть может потому, что лично я никогда не переходила тебе дорогу, активно не участвовала в организации твоего убийства. Я думала, что будет достаточно сказать, что я хочу помочь другу и ты, этакий средневековый рыцарь, благородно вручишь мне красивую бутылочку со своей кровью.

Было не так. Было страшно, когда ты подходил совсем близко, небрежно перебирал пальцами мои волосы, скользил по контуру скулы, по коже нижней губы, по изгибу плеча и шеи. Ты называл меня «куколка», и я чувствовала как будто меня действительно оплетают невидимые нити, что достаточно одного твоего взгляда или движения, чтобы заставить меня исполнять твою волю.

– Что захочу? Сколько тебе лет, Кэролайн? – Твой голос мягкий и хриплый. Красивый. Если бы только не было так страшно, так пугающе от ощущения нервных мурашек, бегающих по коже.

– Семнадцать.

– Совсем дитя, – задумчиво произносишь ты, резко сжимая пряди на затылке, запрокидывая мою голову так сильно, что из глаз непроизвольно начинают течь слезы, а кожа на шее натягивается так сильно, что вот-вот порвется.

– Знаешь, чего я хочу? Хочу устроить небольшую, лет так на десять, экскурсию по красивейшим странам. Ты едешь со мной, и твой любимый Деймон получает немного моей бесценной крови. Ну, что?

В тот момент мой мир рушится. Я больше никогда не увижу маму. Она умрет через два года. Мы так и не помиримся. Я так и останусь для нее чудовищем. Я больше не увижу родной город, людей, которых так люблю. Я не попрощаюсь, не объяснюсь, не пообещаю вернуться. Меня забудут. Отныне и на долгие десять лет ты стал для меня отцом и матерью, Богом и дьяволом, хозяином, палачом. Я тебя ненавидела. Яростно, до пульсации в висках и судороги в яростно сжатых в кулак пальцах. Лишь время показало мне другие грани. А в тот далекий майский вечер я только прошипела сквозь зубы:

– Хорошо. Я еду с тобой.

========== Глава 2. Наивная ==========

Небо на горизонте окрашивается бледно-желтым. Наступил рассвет. Мы в пути уже несколько часов. Сборы были очень быстрыми, сейчас мы уже далеко от Мистик Фолс. В салоне автомобиля громогласно разносится грубый голос вокалиста какой-то рок-группы, ты мерно отстукиваешь мотив по рулю, все сильнее вжимая педаль газа в пол. Я наблюдаю за твоими пальцами, рассеяно отмечая, что тебе, учитывая возраст, больше подошла бы музыка Вивальди или Шопена. Хотя мне сложно представить тебя танцующим венский вальс и галантно целующим даме руку. Я помню, что твои руки причиняют боль. Больше ничего.

В кармане снова вибрирует телефон. Это мама. Или Мэтт. Или Елена. Стефан. Бонни. Кто-то из тех, кого я бросила, не объяснив ничего. Елена прислала сообщение несколько часов назад. Деймон был спасен. Это главное. Все остальное я перетерплю.

– Куколка, отдай-ка мне телефон. Он так отвратительно жужжит, – ты громко кричишь, чтобы перекрыть музыку, и протягиваешь ко мне руку ладонью вверх. Мне ничего не остается кроме как вручить тебе мобильный. Еще мгновение – и ты выкидываешь его в окно, улыбаешься мне, пожимаешь плечами и произносишь: – Упс, разбился.

Я молчу, отворачиваясь к окну, и наблюдая за серым полотном асфальта, проносящимся перед глазами с головокружительной скоростью.

– Мы остановимся с тобой ненадолго в гостинице. В путь отправимся завтра утром. Я, знаешь ли, очень люблю путешествовать на машине, но это ненадолго, мы скоро отправимся в Европу. Куда ты хочешь? Париж, Лондон, Рим, Берлин?

– Зачем тебе это? Я не понимаю тебя. Не думаю, что я интересный спутник для ровесника динозавров. Ты же сам сказал, что я ребенок, – я спрашиваю то, что не дает мне покоя уже несколько часов, пристально изучая твой профиль.

– Искать во всем смысл глупо. Возможно, мне просто интересно, на что способны современные девушки ради благородной цели – спасения возлюбленного, – улыбаешься ты, выключая музыку.

– Деймон – мой друг, – недовольно ворчу я, не понимая, как он догадался о моей такой постыдной слабости.

– Конечно-конечно. Друг. – В твоем голосе явственно слышен сарказм, и я снова отворачиваюсь, чтобы не продолжать столь неудобный для меня разговор. Вся дальнейшая дорога проходит в абсолютной тишине, что позволяет мне погрузиться в плен мрачных мыслей.

***

Утро окончательно вступает в свои права, когда мы останавливаемся в какой-то убогой придорожной гостинице. У меня нет с собой вещей, и я потерянно осматриваю маленькую комнатку. Ты входишь без стука, внимательно осматриваешься по сторонам (какая нелепая предосторожность, как будто я могу навредить тебе), проходишь внутрь и бросаешь на кровать простенькие голубые джинсы и белую майку.

– Прости, куколка, здесь тебе не Париж. Наденешь это. Ты голодна? – спрашиваешь ты, небрежно ложась на кровать и закидывая руки за голову.

– Немного, – я смотрю на тебя с опаской. Мы не обсуждали вопрос питания, и у меня плохие предчувствия. Как же я оказываюсь права.

– Мисс Форбс, я принесла завтрак. – Эти слова сопровождают появление в номере молоденькой девушки, толкающей перед собой тележку с едой.

– Еда пришла. Налетай, куколка,– ты указываешь рукой в сторону девушки, которая ничего не понимает и продолжает широко улыбаться.

– Я не буду.

– Не будешь? Наивная… – Ты громко смеешься, как будто я сказала какую-то несусветную глупость. Ямочки на твоих щеках придают тебе какого-то детского озорства и непосредственности. Этакий Том Сойер, задумавший очередную проказу. Только «шалости» в нашем случае пострашнее.

– Да, не буду.

Осознание своего бессилия всегда ужасно. Это понимание приходит ко мне за ту секунду, которой тебе хватает, чтобы едва различимым движением метнуться к девушке и впиться в ее шею. Она коротко вскрикивает, а потом резко затихает, безвольно обмякнув на твоих руках. Ты бросаешь ее мертвое тело на пол с ленивой небрежностью и оборачиваешься ко мне. Твои губы в крови, и тонкая струйка алой жидкости стекает по подбородку, причудливо извиваясь кривыми зигзагами.

– Вот видишь. Ты все испортила, куколка. Теперь придется искать тебе другое блюдо. У мертвых, знаешь ли, не очень вкусная кровь. Не сравниться со свежей. А у меня нет цели морить тебя голодом. Ты же почти мой домашний питомец, я обязан заботиться о тебе. – Твой голос тих и почти ласков. Если только не вслушиваться в слова, которыми ты стремишься унизить меня. Если только не смотреть в твои глаза, которые до сих пор кроваво-красные и очень злые. Если только не обращать внимания, что ты подходишь все ближе ко мне, а я не имею возможности убежать и скрыться. – А если серьезно, девочка, то это последний раз, когда ты не выполняешь моих приказов. Ты же не забыла, на каких условиях я подарил жизнь твоему любимому «другу» Деймону? Не забыла?!

– Нет. Я помню, – я говорю совсем тихо. Твое лицо так близко к моему, ты сжимаешь мои плечи и, кажется, что еще маленькое, незаметное для тебя усилие, и ты раздробишь мне все кости. Я скриплю зубами, чтобы не вскрикнуть. Я так устала, и не верится, что со вчерашнего вечера, когда я так безрассудно отдалась в твою власть, прошло всего лишь несколько часов. Мне тяжело в твоем присутствии, ты душишь меня своим взглядом, голосом, постоянно меняющимся настроением. Ты то дружелюбен и цивилизован (уж теперь я знаю, что это всего лишь маска), то агрессивен и безумен, как сейчас.

– Хорошая девочка. Кэролайн… – Ты как будто пробуешь мое имя на вкус, пристально всматриваясь в мое лицо. Еще мгновение – и ты прижимаешься к моим губам в поцелуе. И снова ты другой, нет той ленивости и сдержанности, характерной твоей речи. Ты делаешь больно, ты заставляешь меня разомкнуть губы, требуешь, чтобы я ощутила на языке вкус металла и соли и сама сошла с ума, слишком голодная, чтобы сдерживать инстинкты. Я не отвечаю на поцелуй, я просто нуждаюсь в крови, поэтому сама скольжу по твоим губам языком, слизываю струйку на подбородке, позволяю тебе сжимать мое лицо ладонями, только бы погасить безумный голод, терзающий меня. Вся эта ситуация с Деймоном, привела к тому, что я не ела очень давно, и сейчас нет разума, а только животная потребность, которую так хочется удовлетворить. Ты сам отталкиваешь меня, удовлетворенно улыбаешься и произносишь: – Куколка, у тебя большой потенциал. А сейчас отдыхай, у нас впереди бурная ночь.

Ты выходишь, предварительно перекинув труп через плечо, чтобы не дать мне погасить раззадоренную тобой жажду. Ты оставляешь меня наедине с ненавистью и горечью, с отчаяньем и презрением к собственной слабости. Как же легко меня оказалось сломать… Я медленно опускаюсь просто на пол, запускаю пальцы в волосы и шепчу сквозь стиснутые губы: «я смогу, я сильная». Ведь вчера, давая обещание, ставя на кон годы своей жизни, взамен на жизнь Деймона, я была уверена, что смогу все преодолеть. Я верила, что мой образ жизни не изменится, а самым страшным испытанием станет необходимость приспосабливаться к переменам твоего настроения. Как же я ошибалась, когда надеялась, что смогу остаться прежней, не изменив своим принципам. Я ведь не должна убивать, я не хочу становиться убийцей. И я не уступлю, я буду бороться за право сохранить хотя бы свою душу. Тело ты уже у меня отнял.

========== Глава 3. Первый урок ==========

На улице темно и тихо. Ты ступаешь совсем беззвучно – истинный образец охотящегося хищника. Я же нарушаю покой, царящий на узкой улочке этого провинциального городка с труднопроизносимым названием, громогласным цокотом каблуков по асфальтированной дороге. Иногда ты бросаешь на меня короткие взгляды и кривишь губы в снисходительной ухмылке. Я не хотела идти, целый день репетируя монолог, который скажу тебе, и требуя, чтобы ты позволил мне питаться донорской кровью. Ты снова спутал все мои планы. Ты не спрашивал моего согласия, готовности, желания. Просто вошел, конечно же без стука, обхватил мое запястье пальцами, крепко сжал и потащил на улицу. Кричать при персонале гостиницы было глупо, а сейчас уже поздно сожалеть об упущенных возможностях. Я просто не буду есть и плевать, что вся кожа ужасно печет, а язык пересох и теперь глотать ужасно больно. Я должна быть сильной и стойкой. Я должна справиться.

Ты останавливаешься так резко, что я не сразу замечаю твое отсутствие возле себя, проходя еще несколько шагов вперед. Только спустя секунду я разворачиваюсь и смотрю на твое лицо. Ты внимательно что-то изучаешь и, проследив за направлением твоего взгляда, я замечаю какую-то влюбленную парочку, сидящую на лавочке. Ты поворачиваешь голову, смотришь на меня и улыбаешься, указывая рукой в сторону людей.

– Вот и ужин. Ты же не будешь больше капризничать, куколка? – Ты подходишь ко мне совсем близко, между нашими губами всего лишь несколько дюймов, и я не могу отвести взгляд, как будто загипнотизированная звуком твоего голоса. – Мне, конечно, очень понравился способ, которым ты пыталась насытиться утром, но, боюсь, это чересчур долго и не эффективно. Ты ведь голодна? – Ты говоришь все тише, интонации твоего голоса все сильнее приобретают завлекающую хрипотцу, поэтому я послушно смотрю на парочку, когда ты обходишь меня, становишься за моей спиной, близко-близко, кладешь подбородок на мое плечо, смыкая руки замком на моем животе. – Тебе больно, куколка? – Ты щекочешь воздухом кожу на шее, а спустя мгновение легонько целуешь. У меня не хватает сил сопротивляться, я все сильнее теряю человеческий облик под воздействием обжигающей жажды, которая все сильнее разгорается под влиянием твоих слов. – А ведь боль так легко прекратить. Нужно просто взять то, что тебе необходимо. Решайся, девочка. Никогда не сожалей. Весь мир твой, запомни это.

– Позволь… пожалуйста… разреши мне пить донорскую кровь. Я не хочу так, – я не знаю в какой момент мои глаза начали застилать слезы, мешающие сфокусировать взгляд на парне и девушке, которые продолжали беззаботно сидеть, не осознавая, что в нескольких десятках метров от них решается их судьба.

– Здесь нет банка крови. А если бы и был, то я бы не стал тратить время на добывание еды, когда ее и так достаточно. Ты ведь не комнатная собачонка, а хищник, девочка. Нужно вести себя соответствующе. Но… если ты не хочешь, то, наверное, придется отвезти тебя обратно в Мистик Фолс и наведаться к братьям Сальваторе. А может лучше к твоей маме? – Последние фразы ты говоришь как будто сам себе, но я-то знаю какова их цель. Я снова проигрываю: страху за близких, голоду, неуверенности. Ты же усмехаешься мне в шею, я чувствую, как твои прохладные губы охлаждают мою пылающую кожу. Это приятно, если только не вспоминать, кто ты.

– Хорошо. Будь по твоему. – После этих слов я кладу руки на твои ладони, все еще покоящиеся на моем животе, и ты размыкаешь их, отпуская меня из своих объятий. Я иду к скамейке очень медленно, физически ощущая взгляд, которым ты прожигаешь меня. Я замираю напротив ребят, не осознавая, что мои щеки мокрые от непрекращающихся слез, а губы нервно дрожат. Я убивала и раньше, но никогда не делала этого с намерением, никогда так отчетливо не осознавала, что разрушаю чьи-то судьбы. Парень первый обращает на меня внимание, что-то обеспокоенно спрашивает, поднимается, трясет меня за плечи. Моих сил хватает только на то, чтобы отрицательно мотнуть головой и едва различимо прошептать «прости».

Кровь несравнима ни с чем. Она теплая, она согревает и, кажется, даже на какое-то время возвращает мое мертвое тело к жизни. Где-то на периферии сознания отчаянно бьется мысль, что это кратковременное удовольствие пройдет, сменится презрением к собственному поступку. Но сейчас нет разницы, не пугает ни бьющееся в моих стальных объятиях тело почти мертвого парня, ни отчаянный, горестный визг девушки, ни снисходительный смешок, разносящийся так близко…

Голод уходит, тело в моих руках уже холодное, стеклянные глаза с ужасом смотрят в звездное небо. Я медленно опускаю его на асфальт, садясь рядом, не заботясь, что светлые джинсы могут испачкаться. Я и так вся в крови – руки, лицо, россыпь кровавых капель на белой майке, несколько струек стекают с подбородка и капают на пол. Ты же наоборот элегантен, аккуратен, даже безразличен. Ты медленно слизываешь кровь, выступающую из раны на шее уже мертвой девушки, ты гладишь ее по волосам, и в этой картине столько непонятного, пугающего меня, что у меня не хватает сил смотреть и дальше. Я вскакиваю на ноги и быстро иду вперед, не различая дороги, только бы не видеть больше стеклянных глаз убитого мною человека и экстаза, переполняющего тебя при взгляде на твою мертвую жертву.

– Далеко собралась, куколка? – Ты возникаешь передо мной как будто из-под земли, снова давая понять, что твой многовековой опыт позволит тебе всегда быть на десять шагов впереди. Ты безупречен, на твоем лице ни единой капли, лишь волосы немного растрепались, превращая тебя почти в мальчишку.

– Я тебя ненавижу! Я больше не буду! Никогда! Слышишь? Я не позволю тебе…

Ты не даешь мне договорить, так сильно сжимая мою шею и впечатывая меня в каменную стену, что мне остается только обреченно открывать рот, пытаясь поймать хотя бы глоток воздуха.

– Не позволишь? Глупенькая моя, девочка…

В этих кажущихся нежными словами столько ярости, что мне остается только потерянно всхлипнуть, всматриваясь в твое лицо. Я жду чего угодно: вырванного сердца, сломанной шеи, удара, но только не этого. Не твоих рук, резко рвущих ткань майки, не твоих губ, накрывающих мои. И я пытаюсь бороться, потому что борьба – единственное, что еще напоминает мне о том, что я человек, а не бесправное животное, не кукла, с которой можно забавляться как угодно. Это так смешно, нереально, так напоминает театр пародий, и я безумно хохочу, иногда всхлипывая, когда понимаю, что мои слабые попытки столь незначительны для тебя, столь убоги. Ты снова размыкаешь мои губы, врываешься в мой рот языком, проводишь по нёбу, по контуру зубов. Тебя не смущает мое отчаянное бормотание, не волнует истерическая дрожь, которой сотрясается мое тело. И когда мне кажется, что спасения уже не будет, что вот еще секунда, и ты опрокинешь меня просто на грязный асфальт испещренной выбоинами улицы, ты отстраняешься, задумчиво склоняешь голову набок и произносишь:

– Я не помню, чтобы ты называла меня по имени. Скажи его, куколка.

– Клаус… – Я не перечу, слишком испуганная, чтобы проявлять стойкость.

– Хм… Вот так-то лучше. – Ты отходишь от меня, как ни в чем не бывало, как будто это не ты секунду назад целовал меня и едва не насиловал. – Надеюсь, ты усвоила урок. Если твои истерики будут повторяться, нам придется перейти к тяжелой артиллерии. Пойдем, – ты идешь вперед, не трудясь оборачиваться и убеждаться, иду ли я за тобой, слишком явно осознающий, что события нескольких последних минут точно отучили меня перечить… По крайней мере на сегодня. – Кстати, придумай, что ты скажешь в гостинице, заявившись в одном лифчике.

========== Глава 4. Мне же больно ==========

Несколько дней проходят в каком-то полусне. Бесконечная дорога, гостиницы, безликие номера, ночная охота. Много крови. Пустые глаза мертвых жертв и какая-то непереносимая агония жалости и экстаза, смешанная воедино. Я становлюсь похожей на тебя. Я становлюсь тобой, твоей тенью, твоей куклой. Всего лишь несколько дней, а я почти погибла. Забыла, кто я. Это страшно и больно. Мучительно больно. Сейчас мы в Сан-Франциско, завтра у нас рейс. Я не знаю, куда мы летим, куда-то в Европу. Так далеко, за океан, туда, где не будет близких, где солнце другое, и где я окончательно буду чувствовать себя потерянной и одинокой. Зависимой.

Я долго сижу на краешке кровати, прислушиваясь к твоим шагам в соседней комнате. Ты говорил, что куда-то уйдешь днем. Впервые за эти дни я смогу остаться наедине. Дверь твоего номера закрывается, и твои шаги затихают где-то в коридоре. Еще несколько минут я просто вслушиваюсь, пытаясь уловить какой-либо звук, а потом опрометью бросаюсь к телефону, стоящему на столике. Завтра у меня уже не будет такой возможности, завтра я окончательно потеряю все связи с родным городом.

Гудки разносятся до неприличия долго, а потом включается автоответчик.

– Мам, это я, Кэролайн. Со мной все хорошо, я сейчас…

Твои пальцы сжимают кисть с такой силой, что трубка выпадает у меня из рук, падает на кафельный пол. Кость трещит и, видимо, дробится на десятки осколков, но ты не замечаешь этого, не разжимаешь руку, медленно наступая на телефон, раздавливая его на такое же количество бесформенных частичек, как и всю мою жизнь.

– Куколка, что же ты делаешь? Ай-яй-яй… А как же милашка Деймон? Ты передумала его спасать? Ты хочешь вернуться? Хочешь?! Мы можем вместе навестить твою маму, думаю, она будет рада. Ну что, поехали? – Твой голос совсем тих, ты говоришь со мной как с несмышленой девочкой, поэтому мне еще страшнее от осознания, что ты действительно способен забрать у меня всех, кого я люблю. Я отчаянно трясу головой из стороны в сторону, захлебываясь слезами от отчаянья и безумной боли в руке, которую ты продолжаешь все также держать в своей ладони.

– Нет, я не хочу… Я не буду. Я больше не буду. – Только Господь Бог знает насколько это унизительно – просить тебя, умолять. Это так противоестественно всей моей природе, всему, во что я верила и к чему стремилась. Но иногда нет другого выхода, и когда перед глазами пляшет алое марево боли, уже не остается выдержки и гордости. Только мольбы и слезы.

– Маленькая моя, конечно ты не будешь. Глупенькая… – Ты притягиваешь меня ближе к себе, второй рукой бережно заправляешь прядь волос за ухо, кончиками пальцев проводишь по щеке, вытираешь дорожки слез, стекающие по ней. Ты смотришь на меня этими своими ангельскими глазами, и я не знаю, чего мне ожидать – смерти или помилования.

Ты быстро даешь мне ответ, когда сжимаешь пальцы на моем горле. Ты наконец-то отпускаешь мою руку лишь для того, чтобы подтолкнуть меня к кровати, стоящей в нескольких метрах позади. Ты несильно толкаешь меня в плечо, но этого достаточно, чтобы я упала на мягкую поверхность кровати, с непониманием наблюдая за твоими действиями.

– Что ты делаешь? – Этот вопрос непроизвольно срывается с моего языка, когда ты механически, абсолютно спокойно, начинаешь расстегивать пуговицы на своей рубашке.

– Ты красивая, куколка. Я так люблю слезы, люблю, когда говорят «пожалуйста, я больше не буду». В этом есть что-то первобытное, возбуждающее – власть мужчины над женщиной, сильного над слабым… – Я не понимаю твоего ответа, да в этом и нет необходимости, потому что за время своей речи ты успеваешь стянуть рубашку, взяться за ремень… Я только отползаю повыше по кровати, подтягивая колени к груди и обхватывая их дрожащими руками.

– Клаус! – Твое имя с каждым разом все легче срывается с моего языка. – Перестань! Ты же не будешь? Что ты?.. – Ты так небрежен в движениях, так уверен в себе, так непробиваем, что не видишь смысла объяснять очевидное мне, глупой девчонке.

Тебе хватает мгновения, чтобы перехватить меня, намеревающуюся воспользоваться своей последней надеждой и вырваться в переполненный вестибюль гостиницы. Ты дергаешь меня за волосы, прижимаешь мою спину к своей обнаженной груди и шепчешь с этими своими мурлыкающими интонациями просто мне в ухо:

– Непослушная… Именно это мне и нравится в тебе, куколка. Я даже не хочу, чтобы ты становилась чересчур смирной. Посмотрим, сколько у тебя силенок, девочка.

У меня их нет. Силы покидают меня так быстро, до отвратительного легко ты одерживаешь очередную победу. Ты целуешь меня в шею, проводишь по венке языком, чертишь линии, немного надавливая зубами, оставляя на бледности кожи розоватые полоски. Ты сдерживаешь мои истеричные попытки вырваться одной рукой, и я чувствую себя ужом на сковородке, также само горя в удушающей агонии переполненной боли, ненависти и страха, и не имея никакой возможности бороться, отстаивать свою умирающую душу. Лишь когда мне удается ударить тебя локтем в живот, ты яростно рычишь, сжимая зубы на коже моей шеи, и я болезненно всхлипываю, отравленная ядом твоего укуса.

В те мгновения я считаю смерть благом. Я даже надеюсь, что вот сейчас ты отшвырнешь меня в угол, как испорченный товар, и позволишь мне просто сгнить заживо. Конечно же, ты поступаешь иначе. Ты рывком разворачиваешь меня к себе, ты быстрым движением прикусываешь собственную нижнюю губу с такой силой, что по твоему подбородку стекают потеки ярко-алой крови. Ты смотришь на меня своими красными, с янтарными всполохами, глазами и прижимаешься своим ртом к моему. Это не поцелуй. Это насилие. Это демонстрация твоей силы и власти.

Я не помню, когда оказываюсь на кровати, не различаю уже какого вкуса твоя кровь, не понимаю, когда ты прокусываешь мою губу, смешивая кровь воедино, заставляя меня вымещать всю ярость и ненависть в этих укусах, в ногтях, впивающихся в твои плечи, в яростном рычании сквозь зубы, когда твои перепачканные красным руки скользят по моей одежде разрывая, стягивая, обнажая… Все попытки остановить тебя такие жалкие… Тебе достаточно просто сжать мою ладонь, чтобы заставить меня задыхаться от боли, в то время, как ты продолжаешь властвовать над моим телом.

– Не надо… – я хриплю это из последних сил, яростно сжимая окровавленными руками простыни в разводах крови. Ты смотришь на меня несколько мгновений так внимательно, как будто действительно раздумываешь о возможности отпустить меня. Конечно же, это все самообман, потому что твои руки снова скользят по изгибу плеча, по округлости груди, по животу, так по-хозяйски погружаются в складки плоти. Ты не делаешь больно физически, но моральное уничтожение значительно страшнее. Ты склоняешь свое лицо к моему, почти соединяешь наши губы, тихо шепчешь одно-единственное слово «привыкай» и входишь в меня плавным, даже осторожным (Господи, какая ирония!) движением.

Кукла неподвижна.

Кукла бездушна.

Ее сердце не бьется.

Ей не больно.

Мне же больно. И каждое твое движение, каждый толчок, каждый стон, срывающийся с твоих губ, я проклинаю. Будь ты проклят, Клаус. Я никогда не прощу тебя.

***

Япония, Токио, 2020 год, май, 23.27

– Хм… Тебе не кажется, что мы можем остановиться на этом эпизоде? Мне не было тебя жаль, Кэролайн, понимаешь? Никогда не было жаль.

Мы с тобой лежим на мраморном полу, смотря на черный потолок. Прошло каких-то полчаса, за которые ты успела рассказать мне о первых днях нашего совместного существования. Твоя голова покоится у меня на груди, прядь твоих волос лежит у меня на щеке, и я чувствую легкий запах фрезий. Ты любишь фрезии. Любишь рассвет, мелодрамы, молочные коктейли и ходить босиком в лондонском Гайд-парке. Ты любишь миллионы вещей, которые заставляют тебя смеяться. А я люблю твой смех, движения и свое имя из твоих уст.