Текст книги "Кукловод (СИ)"

Автор книги: Mia_Levis

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

Когда ты входишь в гостиную, и видишь меня, то ничего не говоришь, лишь неодобрительно поджимаешь губы, заметив бутылку, и садишься за стол невдалеке от двери, ведущей на балкон. Ты часто рисуешь здесь, и на столе множество набросков и палитр с цветастыми масляными и акварельными красками. Возможно, именно тот факт, что ты часто проводишь здесь время стал решающим, когда я выбирала место, где можно напиться.

Сейчас капли дождя падают все чаще, но я даже не думаю подниматься, разрываю пакет крови, который я захватила с собой, выливаю немного алой жидкости в стакан, добавляю туда же спиртное и медленно перемешиваю своеобразный коктейль указательным пальцем, удовлетворенно усмехаясь, когда ты с отвращением наблюдаешь за моими манипуляциями. Хоть какие-то эмоции, и на том спасибо.

– Хочешь? – Я кивком указываю на стакан, ты же смотришь на меня, как на умалишенную и, не предавая своей новой манере общения со мной, холодно и сдержанно отвечаешь:

– Нет. Не люблю смешивать.

– Как знаешь. – Я равнодушно пожимаю плечами, салютую тебе бокалом и добавляю: – Твое здоровье! – Произнеся этот почти издевательский тост, я быстро пью, ощущая, как дождевые капли все сильнее барабанят по полу, мочат мою одежду и волосы. Тело пронизывает дрожь, и в душе снова поднимается волна этого истеричного состояния, когда хочется погрузиться в беспамятство, где не будет этого напускного равнодушия, которым прикрывается разрушительная стихия, бушующая внутри.

– Ты такая отвратительная, когда пьяна. – Ты говоришь это, как будто сам себе, не смотря на меня, а продолжая смешивать краски. Но я слышу и громко смеюсь, не беспокоясь, что со стороны наверняка выгляжу чокнутой алкоголичкой.

– Серьезно? А я думала, что всегда отвратительна, как большая куча дерьма. Или грязи? Как там ты меня называл? – Я прищуриваю глаза, склоняю голову набок, наблюдая за тем, как вспыхивают недовольством твои глаза. Да, сегодня я молодец, определенно. Может еще немного, и ты перестанешь играть в столь неподходящую тебе роль каменной глыбы?

– Слушай, хватит там сидеть.Во-первых, ты уже вся мокрая, а, во-вторых, в таком состоянии ты вряд ли способна сказать что-либо разумное. – Ты снова отворачиваешься от меня, а я сжимаю стакан с такой силой, что он взрывается мириадом крошечных осколков, ранит мне руку, но это ничто, по сравнению с той яростной агрессией, которая клокочет у меня где-то в горле, огненной лавой течет по жилам и заставляет меня огрызнуться, сдобрив фразу максимально ядовитыми интонациями.

– Так внуши мне вообще не разговаривать и моргать почаще. Буду у тебя, как настоящая Барби. – Ты, Клаус, выбрал не ту тактику, потому что твоя сдержанность вызывает у меня только злость, желание кричать и топать ногами, вцепиться ногтями тебе в лицо. Быть может, я мазохистка, а может просто хочу, чтобы тебе не было настолько плевать на меня. Ты никогда не был ко мне столь равнодушен.

– Пошла вон! Не собираюсь слушать твой пьяный бред. – И все этот чертов, проклятый холодный тон! Так и хочется взять раскаленную кочергу и всунуть тебе в задницу.

– Хорошо. Я пошла. – Решение приходит ко мне столь быстро, что назвать это планом не поворачивается язык. Это риск, это фатализм, возможно, это самоубийство, потому что сейчас я не уверена, что для тебя будет иметь хоть какое-то значение мое безумие. Я неловко поднимаюсь на ноги, уже абсолютно мокрая, и холодные струйки льются по лицу, смешиваются со слезами, впитываются в одежду, которая противно липнет к телу. Еще одно мгновение, и я, оперевшись руками о бронзовую ограду балкона, перекидываю одну ногу. Ограда невысокая, всего лишь доходит мне до талии, но я настолько пьяна, что даже вампирская координация не позволяет так же легко и быстро перекинуть и вторую ногу, поэтому я неуклюже цепляюсь пальцами за скользкий металл.

– Ну и что ты делаешь? – Я немного поворачиваю голову, отмечаю, что ты по крайней мере отвлекся от рисования и теперь пристально наблюдаешь за моими жалкими потугами.

– Собираюсь уйти. Навсегда. – Ты лишь усмехаешься, снова берешь в руки кисть и, приподняв бровь, замечаешь:

– Боюсь расстроить тебя, куколка, но ты вампир, а мы не на крыше небоскреба. Вряд ли тебе удастся самоубийство. Хотя… Если очень повезет, то тебе может оторвать ногу. Ты же не ящерица, она у тебя заново не вырастет. Может хоть так ты прекратишь свои постоянные истерики?

– Нет, Клаус, у меня обязательно все получится. Твой садовник насадил просто под балконом какие-то деревья и привязал их к таким большим, острым, деревянным палкам. Эх, всегда мечтала об эффектной смерти. – Алкоголь выветривается с головы очень быстро, и теперь уже мои руки отчаянно дрожат не только от холода, но и от страха. Я ведь умру, если прыгну… Умру. И останется тишина, темнота, пустота, та блаженная невесомость, которую я уже испытывала несколько раз за время наших совместных путешествий. Это ведь не страшно, и я не буду бояться.

– Ладно, брось. Слезай оттуда. Я попрошу принести тебе горячий чай. – Ах, так ты думаешь, что я блефую? Ты еще просто не знаешь, что за эти четыре месяца, пока ты неизвестно где проводил ночи я верно сходила с ума, и теперь я настолько безумна, что могу позволить себе все. Я могу позволить взять на себя еще и проклятие самоубийцы. Если говорить по сути, то я уже мертва. Я умирала множество раз, и большинство из них как раз из-за тебя. Почему бы не умереть из-за тебя окончательно?

И я смеюсь, так отчаянно, так нервно, и быстро перекидываю вторую ногу, сильно цепляясь онемевшими пальцами за темную бронзу. Но они мокрые и так неуклонно соскальзывают с гладкого металла, и я только сдираю ногти просто до мяса, пытаясь удержаться, потому что еще не время. Я ведь не попрощалась. Господи, я ведь так много не сказала тебе. И я только отчаянно вскрикиваю, и разжимаю дрожащие пальцы…

***

В тот момент мне кажется, что прошло несколько часов, но на деле всего лишь нескольких секунд мне хватает, чтобы оказаться по другую сторону ограды и, не удержавшись, разжать ладони и начать свое последнее падение…

Мне едва не отрывает руку, когда ты, каким-то мистическим образом все-таки успев преодолеть расстояние, разделяющее гостиную и балкон, обхватываешь мое запястье и безумно сильным рывком выдергиваешь меня назад. О витую решетку мне обдирает всю кожу на обнаженных руках, я больно бьюсь животом и ногами, но это забывается в тот момент, когда я оказываюсь в твоих стальных объятиях, обвиваю ногами тебя за талию, утыкаюсь лицом тебе в плечо, уже не различая, кто из нас дрожит сильнее.

– Господи… Ты… Ты… Да я убью тебя, Кэролайн! Что ты делаешь?! – Ты кричишь так громко, унося меня с балкона и усаживая просто на стол, даже не обращая внимания, что теперь я сижу на твоих набросках и красках, и вода, стекающая с меня размывает акварель, вымазывает мои джинсы, стекает капельками радужных оттенков на пол. Ты трясешь меня за плечи, и, наверное, ломаешь ключицы, но в твоих глазах плещется какая-то абсолютно дикая эмоция, которую в человеческом мире принято называть страхом, что я даже не думаю вырываться. Пусть будет больно. Боль – это такое наслаждение после месяцев равнодушия и холода.

– Тебе просто нужно было разжать руки. Почему? Ты не можешь убить меня сам, не можешь просто отпустить меня, не можешь без меня, не можешь со мной. А мне что делать? Я с ума схожу! Понимаешь?! Ты понимаешь?! Я так больше не могу! Ну же, ударь меня! Сделай хоть что-нибудь, но только не молчи, умоляю! Я задыхаюсь! Я больше не могу! – И снова меня поглощает эта истерия, это дьявольское ощущение неизбежности. Ты снова заставляешь меня жить, но сам не хочешь быть в этой жизни. Кроме того, ты еще и других людей убрал с моего пути, оставив меня одну, совершенно одну.

Ты не отвечаешь. Ты просто даешь мне то, что мне больше всего необходимо в тот момент. Ты целуешь мои губы с такой примитивной, животной яростью, что потрескавшаяся кожа на губах просто лопается и наши рты наполняются моей собственной соленной кровью, а ты все продолжаешь водить языком по ровной полоске зубов, по нёбу, сплетаешь наши языки в каком-то яростном, больше напоминающем борьбу, поцелуе. Но это наибольшая эйфория, которую я только могла испытать сегодня, поэтому я разрываю твою рубашку и звук рассыпавшихся по полу пуговиц тонет в яростном раскате грома, когда я стягиваю белоснежную ткань и мои окровавленные пальцы оставляют на коже твоей груди рубиновые мазки. Столько грязи, столько порока, и эта вода, стекающая вниз, соединяющаяся с краской в причудливых картинах, и это ощущение крови на губах, во рту, на твоем языке, и твои пальцы, с безумием сжимающие мои ягодицы, оставляющие на коже фиолетово-синие следы, и звуки рвущейся одежды – все это так необходимо, так желанно мною.

Я не помню того момента, когда ты подхватываешь меня одной рукой за талию, другой стягивая джинсы, но хорошо ощущаю, как грубо, то ли наказывая, то ли даря самые необходимые на тот момент ощущения, ты опускаешь меня на холодный мраморный пол, в эту лужу дождевой воды и грязно-зеленой акварели. Но и тогда мне плевать, и я провожу измазанными руками по твоей груди, подушечками пальцев обвожу напрягшиеся соски, тяну тебя на себя, чтобы снова соединить наши губы, чтобы лучше слышать те бессвязные слова на сотнях языков мира, которые ты шепчешь мне на ухо, чтобы сильнее ощущать твои руки, которыми ты касаешься каждого миллиметра моего тела, пока не останавливаешь пальцы на складках плоти, поглаживая, заставляя меня выгибаться в пояснице, хрипло стонать и кричать что-то развратное и такое банально-пошлое, когда ты прикасаешься к самой чувствительной точке.

А потом уже нет мира, и забыта боль в израненном теле, и почти прошла вся обида за последние месяцы,потому что наши тела снова соединены и с каждым движением, с каждым прикосновением к твоей напряженной спине и плечам, с каждым поцелуем, с каждым скольжением твоих пальцев по шее, груди, напряженным мышцам живота, с каждым легким, невесомым укусом, которыми ты покрываешь кожу на ключицах, подбородке и губах, я все больше осознаю, что мне не требуются твои слова. Я нужна тебе. И пока нужна, я буду с тобой, не смотря ни на что – ни на друзей, ни на любовь к Деймону Сальваторе, ни на мнение окружающих. Я больше не предам. Клянусь.

***

– Я чувствую себя липкой и грязной. – Я недовольно морщусь, лежа на тебе сверху, сложив руки у тебя на груди, уткнувшись в них подбородком и наблюдая, как медленно гаснут в твоих таких волшебно-красивых глазах искорки желания, только что удовлетворенного в энный раз. Да уж, с такими темпами, я поверю, что ты хранил мне верность все четыре месяца.

– Ты и есть липкая и грязная. Мы с тобой все в краске. – Отвечаешь ты, лениво растягивая губы в ухмылке, проводя пальцами по моему позвоночнику, спускаясь к ягодицам и награждая меня целомудренным поцелуем в нос.

– Да, а еще мы испортили все твои рисунки. – Я огорченно вздыхаю, осматривая окончательно погубленные наброски.

– Ничего. Я могу рисовать на тебе. – Ты хитро улыбаешься и резко переворачиваешься, снова возвышаясь надо мной. Твои пальцы тут же начинают неспешный путь от груди, все ниже и ниже, и я в притворном удивлении округляю губы.

– Оу, подать кисточку?

– Нет, сегодня мы с тобой порисуем немножко иначе. – С этими словами ты смыкаешь губы у меня на соске, проводишь языком влажную полоску на коже груди, и я сразу же признаю, что твой вариант живописи мне нравится значительно больше, чем предложенный мною…

========== Глава 24. Не посягай на святое ==========

Прошел месяц с моего безумного поступка, и сейчас наши с тобой отношения даже чем-то напоминают былые, как тогда, в Шотландии. Конечно ты не столь же беззаботен, и иногда мы с тобой припоминаем друг другу старые обиды, но в большинстве своем мы теперь учимся решать проблемы диалогом, не всегда мирным и спокойным, но хотя бы без твоей агрессии и моих истерических припадков. Для меня это странно. Такое ощущение, что у нас наступает тот период притирки, свойственный всем парам в начале отношений, если они хотят наладить взаимопонимание и прожить вместе долгую жизнь. Но ведь это не входит в наши планы, а сейчас слово “компромисс” стало основой наших взаимоотношений. Хотя, с другой стороны, это облегчает мне жизнь и, наверное, ради этого относительного спокойствия мне стоит смириться с некоторыми твоими странностями и капризами.

– Доброе утро. Вернее, день. Ты снова спишь до полудня. – Ты прерываешь мои размышления, заходя в комнату. – Елена звонила. Бедняжка, всякий раз, когда ей нужно связаться с тобой, у нее прибавляется седых волос.

– Конечно. А если бы тебе приходилось передавать сообщения через посредников, как бы ты себя чувствовал? Ладно, ну так что она говорила? – Я удобнее сажусь на кровати, облокачиваюсь спиной об изголовье и нетерпеливо приподнимаю брови.

– Она сказала, что МЫ приглашены сегодня вечером в этот ваш бар. Там будет какая-то пьянка, приуроченная невесть к какому празднику. Короче говоря, тебя ждут вечером. – Ты пожимаешь плечами, а потом присаживаешься возле меня и легонько целуешь в губы. В такие моменты меня всегда затапливает волна теплоты и облегчения, потому что нет ничего важнее, чем осознание, что еще один день судьба позволит провести нам в мире.

– Ты же сказал, что она пригласила НАС. Ты что не пойдешь? – Я хмурюсь, потому что последние несколько недель, с тех пор, как Деймон уехал куда-то, ты смилостивился настолько, что позволял мне посещать друзей самостоятельно. Но, если говорить честно, я более комфортно чувствую себя в твоем присутствии, даже если ты не участвуешь в беседе, а просто сидишь где-то в стороне, потягивая виски. И это тоже еще один повод для меня задуматься. С каких это пор, я стала ценить твою компанию сильнее, чем общество друзей детства?

– Приду. Ты же пьешь, как грузчик. Кто тебя будет такую невменяемую домой тащить? – Ты громко смеешься, я же только корчу недовольную рожицу и показываю тебе язык. Тащить он меня видите ли будет. – Приду, но позже.

– Планы на вечер? – Я стараюсь, чтобы голос звучал равнодушно, но ты все равно слышишь заинтересованные нотки, ухмыляешься и отвечаешь с издевательскими интонациями:

– Дааа… У меня встреча. Должны привезти очень важных… кхм, гостей.

– Клаус, хватит придуриваться! Кого привезут?

– Мою семью. Оу, мне звонят. Я выйду, куколка, а ты собирайся. Вечер скоро. – Ты выходишь в коридор, а я так и остаюсь сидеть с открытым ртом. Твоя семья? Серьезно? И как мне прикажешь уживаться с ними? Я немного слышала о них, но все, что слышала, было крайне сомнительным и не обнадеживающим.

***

– Кэролайн, о чем задумалась? – Я рассеяно кручу в пальцах стакан с виски, рассматривая как золотится янтарным жидкость в приглушенном свете в баре. За весь день я больше так и не увидела тебя, потом за мной заехали Елена и Стефан, и я даже не знаю стоит ли ожидать тебя.

– Что, прости? Извини, Стефан, я задумалась. – Я встряхиваю головой, чтобы прогнать марево и рассеяно улыбаюсь младшему Сальваторе, который смотрит на меня задумчиво и грустно.

– У тебя все хорошо? Может я могу помочь чем-то?

– Стефан, все хорошо. Честное слово. Лучше расскажи как ты, мы нечасто видимся. Елена сказала, что вы снова вместе. Рада за вас. – Я улыбаюсь искренне, кладя руку на руку Стефана. Мне приятно, что он все еще помнит нашу былую дружбу и как и раньше пытается мне помочь.

– Да, спасибо. Это сложно. Я, Елена, Деймон. Наши проблемы все такие же, как и до твоего отъезда. – Стефан ухмыляется, находит взглядом свою девушку, которая о чем-то переговаривается с Бонни, и снова поворачивается лицом ко мне: – Ты все еще любишь его? – Этот вопрос заставляет меня подавиться алкоголем и несколько секунд я просто привожу дыхание в порядок, не зная, что ответить. Я ведь и сама для себя не знаю ответа на этот вопрос.

– Ты знал, что я его любила? – Я решаю задать ответный вопрос, только чтобы выиграть время и не отвечать сразу.

– Конечно. Все знали, Кэролайн. Я, Елена, Бонни, даже сам Деймон. Ты никогда не умела скрывать чувства. Просто мы были слишком зациклены на себе, нам некогда было интересоваться твоими чувствами. И когда ты пропала… Даже тогда я больше думал о том, что мой брат все сильнее завоевывает расположение моей девушки, чем о том, что ты, наверняка, влипла в неприятности. Прости меня. Сейчас я понимаю, что не стоило биться головой в стену. Мне стоило по-другому расставлять приоритеты. – Стефан крепко сжимает мои пальцы, а у меня хватает сил только, чтобы благодарно кивнуть, титаническими усилиями сдерживая слезы. Оказывается, они все знали, что я, глупая дурочка, безответно люблю Деймона, даже не смотря на то, как отвратительно он относился ко мне большую часть времени. А я ведь думала, что мои отношения-фарс с Мэттом – хорошее прикрытие.

– Мне нечего прощать. Спасибо тебе за искренность, Стефан. Касательно твоего вопроса… Я не знаю. Наверное, уже нет. Хотя это я только так говорю, а предложил бы он мне сбежать куда-то и скрываться от Клауса, то вполне возможно, я бы согласилась. Мне свойственны глупые поступки. Я ведь мелкая, как детский бассейн.

– Глупости, Кэр. Ты глубже и сильнее многих. И ты потрясающая, потому что способна любить. Просто нужно подобрать достойный объект. – Стефан медленно проводит указательным пальцем по моей щеке, и я со стыдом понимаю, что несколько слезинок все же скатились по коже, демонстрируя, что на самом деле мне до безумия больно, что для всех своих друзей я была недостаточно важна, недостойна спасения.

– Эй, ребята, все хорошо? – В этот момент к нам подходит Елена, и я быстро нацепляю на лицо маску веселья и беззаботности, подключаюсь к ничего не значащему разговору и стакан за стаканом поглощаю виски, то и дело бросая взгляды на выход.

***

Ты оказался прав. Я действительно напилась, и теперь стою в туалете, умываюсь холодной водой, медленно приходя в норму. Уже поздно, пора ехать домой, и я жутко зла на тебя. Теперь придется идти пешком, потому что Елена и Стефан уехали, а в баре остались только едва знакомые мне люди и Бонни, которая, во-первых, живет в другом конце города, а, во-вторых, не испытывает особого восторга от общения с “подружкой Клауса”. Она сама так сказала однажды в разговоре с Еленой, не заметив нашего с тобой появления. Ты тоже услышал эту фразу, но просто сильнее сжал мою ладонь, и это дало мне сил, чтобы широко улыбнуться и притвориться, что я ничего не слышала.

– Форбс, какая встреча! – В помещение, шатаясь и держась за стены, вваливается парень, имя которого я не помню. Кажется, в школе мы вместе ходили на литературу, и он крайне неприятный тип.

– Это женский туалет. – Я смотрю на него в зеркало, все также склоняясь над раковиной и держа руки под холодной водой.

– Я знаю. Но ты ведь не против моего присутствия, правда, милая? – Он многозначительно и, по его мнению, наверняка многообещающе приподнимает брови, а я только усмехаюсь. Ну-ну, вполне вероятно, что он выйдет отсюда со сломанной рукой.

– Можешь оставаться, раз ощущаешь себя девушкой. А я ухожу. – Я медленно выключаю воду, подхожу к выходу, но этот наглец упорно стоит возле двери, не понимая, что сейчас очень неудачное время, чтобы проверять мое терпение. – Отойди с дороги.

– Ну, Кэри, ты такая сладенькая девочка. Ты же не будешь упрямиться. Не хотелось бы заставлять тебя… – Он касается своими потными пальцами моей щеки, добавляя в голос угрожающих интонаций. А вот это зря… Я резко откидываю его руку, но уже спустя секунду он обхватывает меня за талию, пытаясь притянуть к себе. Одно мгновение – и он уже падает от довольно легкого толчка. Я стараюсь себя сдерживать, поэтому намереваюсь уйти, пока ярость вкупе с алкоголем, который все еще окончательно не выветрился из крови, не довела меня до необдуманного поступка. – Да брось, Форбс! Ты же трахалась со всем городом! Хочешь, я заплачу тебе? Сколько там платит тебе твой богатенький покровитель? Видимо, немало, шмотки дорогие и вся в побрякушках. Элитная шлюха, да? – Я глубоко выдыхаю, под моими пальцами крошится деревянная дверная ручка, я скриплю зубами и прокусываю себе губу, но сдерживаюсь и тогда, хотя ярость душит, заполняя каждую клеточку тела. Но этот идиот и тогда не замолкает, он продолжает, он разрушает любые запреты и сожаления, своей фразой: – Мой отец всегда говорил, что и твоя мать была потаскухой. Это у вас семейное, да?

Пусть меня простит Бог. Или не прощает, если не может. Но тогда я не могу сдержаться, мне хватает одной секунды, чтобы оказаться рядом, разорвать кожу, вспороть ткани, впиться клыками в яремную вену. Я не пью его кровь, позволяя ей свободно стекать в огромную лужу на кафельном полу. Я не питаюсь им. Я убиваю его. И пусть меня проклянут, пусть осудят, но я не могу простить. Что угодно, но только не эту грязь, которую этот ублюдок позволил себе вылить на память моей матери.

Я не слышу, когда ты входишь, только чувствую, как твои сильные руки обхватывают мою талию, оттаскивают от давно бездыханного тела, лежащего в луже крови. Меня бьет крупная дрожь, и я срываюсь на рыдания, вцепляюсь пальцами в твою рубашку, пачкая тебя алой жидкостью.

– Я не… Я… Он сказал… Мама… Понимаешь? – Конечно же, ты ничего не понимаешь из тех урывочных слов, которые вырываются вместе со всхлипами, но ты прерываешь меня, кладешь мои руки по бокам раковины, заставляешь меня наклониться ниже, одной рукой приподнимаешь мои волосы, а другой открываешь кран, набираешь в ладонь ледяную воду и проводишь ею по моим губам, говоря:

– Помолчи. Мне не нужны твои объяснения. Убила? Значит был повод. Все хорошо, Кэролайн. Тихо-тихо, давай-ка умоемся и поедем домой. – Ты что-то утешительно шепчешь, продолжая смывать кровь теперь уже с моих ладоней, и я хочу ответить что-то, объясниться, но не успеваю… Дверь открывается, в зеркале я вижу Бонни, которая сначала смотрит на тебя, потом ее взгляд опускается на пол, к трупу, она бледнеет, но быстро берет себя в руки и, предварительно захлопнув за своей спиной дверь, яростно шипит сквозь зубы:

– Развлекаетесь? Как ты можешь, Кэролайн?

– Это я развлекаюсь. Он мне не понравился, я его убил. У тебя еще есть вопросы? Если нет, выйди. Дверь сзади. – Твой голос холоден, и в нем явственно слышится угроза. И Бонни уходит, предварительно бросив на тебя этот свой предостерегающий взгляд и одарив меня презрительным выражением лица, когда наши глаза встречаются в отражении зеркала. Она не поверила. Она знает, что это сделала я…

========== Глава 25. Исключение из правила ==========

Всю ночь я так и не сомкнула глаз. Мне не давали покоя мысли, сомнения, страхи, которые упорно не хотели меня отпускать, заставляя то и дело возвращаться к давно минувшим дням. Я вспоминала Деймона. Вот он пьет мою кровь, а спустя мгновение я вспоминаю, как он обнимает меня, чтобы усыпить мою бдительность и убить, ведь я была помехой и угрозой для людей, которых он любил. Ты тоже пил мою кровь. Тоже хотел позволить мне сгнить заживо. Но, в отличии от Деймона, иногда ты позволяешь мне слабость, позволяешь как сейчас плакать у тебя на груди, вцепившись пальцами в мягкую ткань твоей рубашки, и просто гладишь меня по разметавшимся волосам, целуешь в висок и шепчешь какие-то бессвязные фразы, которые я не слышу, но звук которых вселяет в меня ощущение безопасности.

– Я их всех разочаровала. Я предала их. – Часы пробивают четыре раза, мои глаза пекут и в голове гудит из-за выпитого алкоголя. Твои глаза прикрыты, но я знаю, что ты не спишь.

– Предала? Ты сумасшедшая, Кэролайн. Это они тебя предали. А ты только спасала их шкуры от меня. Ведь не приди ты в ту ночь просить о Сальваторе, я бы остался здесь. Я бы убил Елену, потому что не люблю, когда меня дурачат. Убил бы Бонни и Стефана, которые активно участвовали в плане моего убийства, Деймон умер бы сам. Ты спасла их всех, куколка. Так что ты бесспорно хороший друг, хотя и глупа, потому что не понимаешь, что в первую очередь нужно думать о своем благополучии. – Ты говоришь равнодушно, пожимаешь плечами. Я знаю, что ты всегда считал мой поступок глупостью, раздражался, вспоминая причину, по которой я пришла к тебе.

– Знаешь… А я ведь очень боялась, когда мы возвращались. Думала, что ты легко можешь убить моих друзей. – Не знаю, зачем я это говорю, но это позволяет отвлечься от мыслей о недавно совершенном убийстве и презрительном взгляде Бонни.

– Могу. Но не буду. – Ты приоткрываешь глаза, проводишь пальцем по моей щеке, смахивая очередную слезинку.

– Почему? – Я, как завороженная, смотрю в твои глаза, пытаясь прочитать в них ответ, понять почему ты, несмотря на частые напоминания, что стоит думать лишь о себе, сам не следуешь этому правилу, на свой странный манер заботясь обо мне.

– Ты и так проводишь часы возле могилы матери. Не хочу, чтобы нам пришлось проводить там целые дни, пока ты будешь оплакивать всех своих друзей. Считай, что я делаю тебе одолжение. – Ты намеренно говоришь грубо, презрительно кривишь губы, но мне хочется верить, что это напускное, что на самом деле тебе не все равно. – Спи, Кэролайн. Уже рассвет. – Ты крепко обнимаешь меня, и я послушно закрываю глаза, утыкаюсь носом тебе в плечо, ощущая, как по телу разливается эта теплая волна благодарности и уверенности в завтрашнем дне.

***

Я сладко потягиваюсь, чувствуя себя на удивление отдохнувшей и бодрой. Правда вчерашние воспоминания, быстро вернувшиеся, немного ухудшают мое настроение, но не настолько, чтобы сдержать невольную улыбку, расцветающую на лице, при виде тебя. Ты сидишь в другом конце комнаты, возле большого окна, в которое проникает крайне необычный для поздней осени яркий солнечный свет. Ты сидишь возле мольберта, твои пальцы, держащие карандаш, быстро порхают над полотном, и мне до жути интересно, что же ты рисуешь, так сосредоточенно нахмурив брови и прикусив нижнюю губу.

– Тебя посетила муза? – Я улыбаюсь, медленно спуская ноги с кровати и подходя к тебе.

– Эмм… Что-то типа того. Доброе утро. – Ты резко дергаешься, услышав мой голос и быстро, как будто смущенно, накрываешь рисунок тканью.

– Эй, я хочу посмотреть! – Я недовольно хмурюсь, протягиваю руку к мольберту, но ты перехватываешь мою ладонь, тянешь на себя, садишь к себе на колени и целуешь. Да, ты определенно знаешь, как можно меня отвлечь.

– Потом посмотришь. Сейчас мне нужен твой совет. – Эти слова вводят меня в такой ступор, что я только расширяю глаза, нелепо хлопаю ресницами и, как рыба, открываю и закрываю рот, не зная, что ответить. Что ты просишь у меня? Совет? С каких пор я имею право голоса? – Кэролайн, перестань смотреть на меня, как будто я требую, чтобы ты пошла и перебила весь город. – Ты ухмыляешься, а потом берешь меня за руку, выводишь в коридор, а я все продолжаю молчать, пока мы не спускаемся в подвал, где в темной, неосвещенной комнатке находиться то, чего я боюсь в данный момент больше всего. Твоя семья…

***

Я брожу между открытыми гробами уже около десяти минут. Твои родственники выглядят так умиротворенно, и это ощущение не портят даже серые, иссушенные лица и кинжалы в их телах. Иногда я прикусываю губу, потому что в голове вертятся сотни вопросов, но как только я планирую тебе их задать, слова упорно отказываются складываться в предложения, и я произношу лишь короткие фразы.

– Они… Думаешь… Черт возьми, Клаус, что ты хочешь, чтобы я сказала? – Я наконец-то задаю вопрос, потому что сдерживать напряжение больше нет сил. Ты смотришь на меня пристально, а потом переводишь взгляд на лицо сестры и отвечаешь:

– Я всегда хотел семью. Я считал, что смогу силой заставить их объединиться, быть вместе. Сейчас я понимаю, что я был не прав. Без доверия не бывает ничего. Не так ли, Кэролайн? Я хочу попытаться вернуть их доверие. Но только тебе решать, когда их пробуждать. Я хочу, чтобы тебя не пугала эта перспектива.

– То есть я должна решить, когда вернуть твою семью к жизни? А причем здесь я? – Я недоуменно свожу брови, тяжело выдыхаю и скрещиваю руки на груди. Я не хочу такой ответственности. Если говорить честно, то мне хочется попросить тебя, чтобы ты вытащил кинжалы лишь тогда, когда я буду свободна и покину тебя. Тогда ты отвлечешься на налаживание семейных отношений, а я… Я придумаю что-нибудь.

– Я хочу, чтобы тебе было комфортно. Поэтому пока ты не будешь достаточно доверять мне и тому, что я смогу уберечь тебя от всего, мы не будем возвращать их к жизни. Скажешь мне, когда между нами появиться наконец-то настоящее доверие, а не временное примирение, которое сейчас. – Ты уходишь, я же только потрясенно смотрю тебе вслед. Что, черти подери, с тобой такое? Зачем ты хочешь привязать меня к себе еще и нитями доверия? И возможна ли вообще эта уверенность в этих наших странных, дьявольски-болезненных, острых и горьких отношениях?

***

Я бросаю последний взгляд на Элайджу – единственного, кого я знаю из твоей семьи, и медленно поднимаюсь по ступеням. Я слышу твой голос в холле, но на секунду замираю в полумраке подвала, не решаясь сделать последний шаг и ступить в комнату, залитую ярким желто-янтарным солнечным светом. Глаза, привыкшие к темноте, режет этим ослепительным сиянием, и я прищуриваюсь, быстро делая шаг…

Кожа моментально покрывается глубокими ожогами, боль затапливает сознание, из горла вырывается безумный, задушенный крик, и я, ничего не видя вокруг себя, падаю на колени. Я не осознаю и не помню того момента, когда ты быстрым движением подхватываешь меня на руки и заносишь в блаженную темноту подвала.

– Кэролайн! Посмотри на меня! Все прошло, моя хорошая. Ты в безопасности. – Ты садишься просто на пол, опираясь спиной о холодную каменную стену, сжимаешь мое лицо в ладонях, покрывая невесомыми поцелуями обоженную кожу на щеках, подбородке, скулах. – Тшш, сейчас все пройдет.

– Бонни… Это Бонни. Кольцо. Она говорила, что сделает так, если я убью кого-то. – Я продолжаю всхлипывать, прижимаясь к твоему телу, потому что сейчас только твоя близость может вернуть мне силу.

– Вот чертова сука. – Ты шипишь сквозь зубы, и на мгновение я вижу, как в твоих глазах загораются янтарные искорки – вестник ярости. Но ты быстро берешь себя в руки, успокаивающе гладишь меня по голове и произносишь: – Не плачь. Я сейчас сделаю один звонок и к вечеру у тебя будет новое кольцо. Самое красивое, какое только захочешь. А это уродство давно пора выбросить. – С этими словами ты снимаешь с моего пальца уже бесполезное украшение и швыряешь его в угол.

***

– Готово. Держи. – Ведьма протягивает тебе золотое великолепие, которое отныне будет защищать меня от солнца и выходит в коридор, оставив нас наедине. Ты не соврал, и действительно подобрал для меня невероятно красивое кольцо. За день я немного успокоилась, ожоги зажили, и теперь я медленно потягиваю кровь из стакана, рассеянно рассматривая плеяду звезд на ультрамариновом небе. Интересно, что чувствовала Бонни, обрекая меня на смерть? Было ли ей жаль? Помнила ли она, что я друг ее детства? Или сейчас она видит во мне только вампира, убийцу, твою союзницу? Врага? В итоге Мистик Фолс принес мне только боль и разочарования: могила матери, которая больше никогда не обнимет меня, Деймон, покинувший город из-за выбора Елены и даже не вспоминающий о том, что я вполне могла погибнуть в ту жуткую ночь приема, а теперь еще и Бонни, которая так легко обрекла меня на смерть, перечеркнув все мои надежды, что когда-то, когда я наконец-то буду свободна от обещания, данного тебе, мне будет куда вернуться. Мне больше здесь не рады.