Текст книги "Кукловод (СИ)"

Автор книги: Mia_Levis

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

– Маньяк-социопат? – Она ухмыляется и продолжает: – Нет людей, хороших для всех. А Никлаус просто хороший только для крошечного минимума, но этим людям очень повезло, уж поверь мне на слово.

– А как вы познакомились? И почему ты называешь его Никлаус? Мне казалось, что он не любит такое обращение.

– Потому и называю, что не любит. Нет ничего более захватывающего, чем доводить его до бешенства. – Николетта смеется, а я только неуверенно улыбаюсь. Неужели есть люди, которые действительно не боятся тебя дразнить? – А познакомились мы очень необычно. Я жила во времена Святой инквизиции, и тогда цвет моих волос и глаз считался достаточным поводом, чтобы сжечь меня на костре, как ведьму.Никлаус спас меня, просто стащил с телеги, на которой меня везли на казнь. Правда, в благодарностях я рассыпалась недолго. Аккурат до того момента, пока он не вцепился мне в шею. Для него это было развлечение. Украл, съел, выкинул. Но что-то его остановило, я до сих пор, не знаю что, и он убил меня, предварительно дав мне своей крови.

– И ты? Простила его?

– Как видишь. В вечности есть свои преимущества. И нужно уметь прощать, если хочешь и сама быть прощенной. – Никки улыбается, а потом лукаво прищуривается и добавляет: – Ах да, по поводу того, что тебя интересует больше всего. Мы только друзья, никакого секса, флирта, двусмысленностей и тому подобного. Я вчера, между прочим, приглашала его мои картины смотреть, а не затем, о чем ты подумала. Но не буду отрицать, что когда-то у нас были отношения. Впрочем, это было так давно, что даже вспоминать неловко.

– Я совершенно по этому поводу не переживала. С чего ты взяла? – Я демонстративно хмыкаю, делаю глоток крови, чтобы скрыть предательский румянец, растекшийся по щекам.

– Не знаю. Я может просто хочу верить, что тебе не все равно. – Ответить я уже не успеваю, потому что ты входишь в комнату, сообщаешь, что разобрался со всеми делами, а это значит, что нам пора собираться в путь. Дай Бог, чтобы Николетта открыла для меня твои новые грани и помогла мне понять, что за странное чувство каждый раз теплой волной затапливает меня, когда я вижу твою улыбку.

========== Глава 17. Sorceress ==========

Япония, Токио, 2020 год, май, 01.00

– О чем задумался? – Я стою на балконе, рассматривая россыпь звезд, приглушенно мерцающих на темно-синем покрывале неба, когда ты подходишь ко мне, становишься рядом, склоняешь голову мне на плечо, тоже поднимая взгляд вверх.

– Пытаюсь найти Кассиопею*. Когда-то у нас это хорошо получалось. – Я ощущаю, как ты берешь меня за руку, переплетая наши пальцы, тяжело вздыхаешь, а потом поднимаешь взгляд на мой профиль и тихо произносишь:

– Мы можем снова научиться. Не только искать созвездия, но и быть счастливыми. Мы можем все вернуть.

– Думаешь? Вряд ли, Кэролайн. Счастье оно никогда не длится долго, а тем более вечно.Оно проходит. Вот поэтому его лучше и не искать, потому что потом воспоминания и ностальгия приносят только боль и разочарование. – Я задумчиво пожимаю плечами, ты же сжимаешь мою ладонь сильно-сильно и произносишь дрожащим, но все же очень уверенным голосом:

– Ты просто его не там ищешь. Мое счастье, например, вечно. Ведь ты тоже вечен…

Шотландия, область Хайленд, Бен-Невис, 2012 год, май

– Ты разбудишь Несси**, и она слопает тебя. Я тебе говорю, что она существует. Я тут живу четыреста лет и лучше тебя знаю. – Никки стоит на берегу легендарного озера Лох-Несс, скрестив руки на груди и комментируя каждое твое движение. Я же старательно кусаю губы, чтобы не захохотать, потому что именно из-за меня ты сейчас плескаешься в мутной воде озера.

– Николетта, вон там такой шикарный суслик бегает. Может ты пойдешь его поймаешь? – Ты шипишь сквозь зубы, выныривая и отряхиваясь, как большой и недовольный пес. Я не сдерживаюсь от смешка, и ты переводишь взгляд на меня, успевая заметить, как Никки показывает язык и ответить ей тем же, произнося: – Кэролайн, дорогая моя, давай я куплю тебе другой браслет. Много браслетов. Найти тот, который ты утопила просто невозможно.

– Ну, Клаус, пожалуйста. Это мой любимый. – Я умоляюще улыбаюсь, и ты, тяжко вздохнув, снова скрываешься под водой. Никки подмигивает мне и садиться рядом на поросли зеленеющего вереска.

Когда мы впервые приехали сюда, я несколько минут просто потрясенно рассматривала все вокруг. Это место было пропитано магией, которая искрилась молниями в тяжело-свинцовом небе, шелестела ветром в сухой, горчично-желтой траве, буйно поросшей на обширных равнинах и каменистых громадах скал, громыхала оглушающим громом, проливалась ледяным дождем, от которого даже старые камни настоящего средневекового замка, в котором жила Никки, стали гладкими и блестели переливами на солнце, которое редко, но все же прорезало серо-фиолетовые облака. Сейчас я уже привыкла к этой грозной, суровой, но такой атмосферной, особенной стране, и только легонько жмурилась, когда холодный северный ветер бросал коричнево-красную пыль мне в глаза, а колючие цепкие стебли чертополоха и вереска настойчиво цеплялись за подол длинного алого платья, в которое я была облачена. Я даже привыкла к этим вначале казавшимися нелепо-старомодными платьям, которые здесь так любили носить женщины, я научилась ходить босиком, позволяя ветру путать волосы и шелестеть шелковыми складками одежды. Я полюбила обращение “Sorceress”***, которым меня называли вся немногочисленная прислуга Никки и жители окрестных, совсем крошечных, деревушек. Но больше всего я любила твои руки на моей талии холодными зимними рассветами, твои губы, целующие меня в висок, когда мы лежали просто в траве, рассматривая созвездия, твой хриплый шепот и странные слова “mo ghrá”****, которые я не понимала, но ждала снова и снова каждый раз, когда мы с тобой становились единым целым…

– О чем задумалась, чародейка? – Я несколько раз моргаю, вырываясь из плена воспоминаний, и наблюдаю, как ты присаживаешься передо мной на корточки, берешь меня за ладонь и застегиваешь тонкую змейку браслета на моем запястье.

– Лучше уж куколка. Я не колдую. И не знаю, почему все так решили. Спасибо. – Я целую тебя в губы, несколько мгновений смотрю в твои особенно яркие сегодня глаза и рассеяно слушаю невнятный шепот Никки,которая произносит кажется сама себе:

– Нет, Кэролайн, ты волшебница. Ты сотворила чудо.

***

– Нет! Ни за какие деньги! Ни за что! Забудь об этом! – Ты врываешься в нашу комнату, резко распахнув дверь, которая едва не сорвалась с петель, недовольно хмурясь.

– Ну, Никлаус, ну миленький! Пожалуйста! Один раз, и я больше ни о чем тебя не попрошу. – Следом в комнату входит Никки, неся перед собой широкую клетчатую юбку. Через мгновение я понимаю, что это такое и заливаюсь хохотом. Да уж, я многое бы отдала, чтобы увидеть тебя в килте.

– Нет! Я все сказал! Кэролайн, перестань смеяться!

– Ты несколько столетий носил одежду, напоминающую платье! А надеть традиционный наряд видите ли он “не баба”. Ну и не надо. Кэролайн, пойдем сходим в деревушку. Там в кузне работает такой милый парень. – Никки мечтательно закатывает глаза, демонстративно проводит языком по нижней губе и смотрит на меня совершенно, на первый взгляд, невинно, но я уже хорошо изучила ее, поэтому сразу понимаю, что она просит меня подыграть. Николетта же тем временем продолжает: – Кстати, он очень хотел познакомится с тобой. Все-таки они все считают, что ты Sorceress. Для него это будет огромный подарок.

– Ох, конечно, давай сходим, Никки. Сейчас я только приведу себя в порядок. – Я неспешно подхожу к зеркалу, подношу к губам ярко-алую помаду…

– Ладно-ладно, я согласен. – Клаус недовольно смотрит на Никки, я же счастливо улыбаюсь. Я сделаю для тебя все, что захочешь, ведь и ты меняешься. Мне хочется верить, что ради меня.

***

В день показательного турнира ярко светит солнце, отражая мое душевное состояние. Этот праздник, когда можно почувствовать себя человеком совершенно иной эпохи – настоящий подарок для меня, девятнадцатилетней девочки,которая видела сказки лишь на картинках в детских книжках. А сейчас сказка ожила, и я ощущаю себя настоящей принцессой, за сердце которой сражается бесстрашный рыцарь, благословленный поцелуем прекрасной дамы.

Мне нравится наблюдать как морщинки в уголках твоего рта и недовольное выражение лица от необходимости участвовать в этом турнире лучников, сменяются лучезарной улыбкой, когда ты смотришь на меня. Мне нравится наблюдать, с какой легкостью ты побеждаешь противников, в тоже время сохраняя добродушие и не кичась своими, если говорить честно, не совсем справедливыми победами. В конце концов, твой опыт неоспорим и победить тебя невозможно. Меня умиляет, как смущенно ты пытаешься натянуть килт пониже и испуганно перестаешь его дергать, когда он едва не слетает с бедер. Меня очаровывает твой поцелуй, который ты даришь мне в конце турнира, официально провозглашая меня королевой этого вечера. И я только крепко-крепко обхватываю тебя за шею, и радостно улыбаюсь,слыша одобрительные выкрики толпы, дружеский свист и это привычное обращение Sorceress. Мне нравится быть с тобой. Мне нравится быть твоей.

***

Звук волынки и лютни смешивается в одно сплошное, задорное звучание народной мелодии. Отсветы от костров освещают пространство вокруг, высвечивают бликами цветастые наряды девушек и мужчин. Мы с тобой обессиленные падаем на траву, и я целую тебя снова, снова и снова, потому что сегодня счастье затапливает меня, требует выхода,который я нахожу в танцах с тобой, в прикосновениях к тебе, в поцелуях тебя, во взгляде в твои мерцающие янтарным глаза.

– Mo ghrá. Go raibh maith agat as do sonas.***** – Ты шепчешь это мне, целуя в шею, и я только шутливо толкаю тебя в бок и, пытаясь добавить в голос недовольных интонаций, произношу:

– Нечестно разговаривать на языке, который я не знаю.

– Хорошо, я переведу. Я сказал: моя…

– Клаус, вам звонили. Я решила принести телефон. – Молоденькая девчонка, работающая в доме, несмело подходит к нам, протягивает тебе мобильный, а ты тяжело вздыхаешь, но все же находишь в себе силы улыбнуться, поблагодарить ее и посмотреть, кто же это звонил столь не вовремя. Твое лицо меняется, ты извиняешься и отходишь в сторону, набирая чей-то номер. Я только разочарованно вздыхаю и невидящим взглядом наблюдаю за танцующими и веселящимися людьми. Момент снова упущен.

Когда ты подходишь и садишься рядом, я поворачиваю лицо к тебе, но сразу же становлюсь серьезной, увидев, что выражение твоего лица явно не предвещает ничего хорошего.

– Что случилось?

– Мне жаль. Кэролайн, мне так жаль. – Ты бормочешь это несвязно, обхватываешь мое запястье и даже не замечаешь, что сжимаешь его так сильно, что под бледной кожей моментально проступает запекшаяся кровь. Я еще не знаю, что произошло, но тяжелое предчувствие уже убивает меня, вызывая горькие слезы, которые застывают на ресницах. – Мы возвращаемся в Мистик Фолс. Твоя мама умерла.

Примечания:

* – Кассиопея – созвездие в Северном полушарии;

** – Несси – сокращенное имя Лох-Несского чудовища;

*** – Sorceress – чародейка (кельтск.);

**** – mo ghrá – моя любовь (кельтск.);

***** – Mo ghrá. Go raibh maith agat as do sonas – Моя любовь. Спасибо тебе за счастье (кельтск.).

========== Глава 18. Любимых не забывают ==========

США, Мистик Фолс, 2012 год, май

Я смотрю на мелькающие за окном картинки не моргая, широко раскрытыми глазами. Мы с тобой едем в машине по узеньким улочкам моего родного города, и я только успеваю вытирать струящиеся по щекам слезы. Вот мы проехали школу, где небольшими стайками бродят ученики, переговариваясь и весело смеясь. Я так и не закончила школу. Вот небольшой домик Мэтта. Интересно, как скоро он нашел себе новую девушку? Я его не виню, я ведь только пользовалась им в детской попытке позлить Деймона. Кажется, что это было много жизней назад, а ведь на деле прошло всего лишь два коротких года. Вот дом Елены. Я отчаянно всматриваюсь в окна второго этажа, вспоминая ее привычку сидеть на подоконнике. Но там никого нет, и я только кусаю губы, чтобы сдержать отчаянные всхлипы. У меня больше никого нет.

Когда мы подъезжаем к моему дому, я титаническими усилиями все же беру себя в руки, вытираю ладонями мокрые щеки, распахиваю дверцу и медленно иду по дорожке, не оглядываясь на тебя. Виню ли я тебя в том, что по твоей вине так и не помирились с мамой, не доказала ей, что я не бесчувственный монстр, а все та же ее маленькая дочка, которой так необходима поддержка и материнская ласка? Да, виню. И плевать на то, что ты показал мне, что можешь быть и другим, заботливым и трогательным. Твоя забота не распространилась на главное: на то, чтобы подарить мне спокойствие, уберечь меня от едкой вины и соленой ненависти, которую я отныне буду испытывать к себе постоянно. Ты слишком эгоистичен, чтобы понять, что мое сердце могло вместить любовь и потребность не только тебя, но и других людей. А сейчас сердце покрылась толстой коркой льда, и я не уверенна, что есть в мире способ отогреть обжигающий холод, который сковал всё мое тело и, кажется, даже струится ледяной жидкостью в жилах.

Ты замираешь на пороге, все продолжая следить за мною пристальным взглядом голубых глаз. Я знаю, ты боишься, что я сделаю что-то себе или свихнусь окончательно. Я знаю, ты чересчур собственник, чтобы позволить игрушке сломаться раньше времени. А еще я знаю, что ты переживаешь на свой странный манер, который проявляется в том, как ты сжимаешь губы, хмуришь брови, стискиваешь ладони в кулаки. А мне хочется, чтобы ты поступал иначе. Чтобы твое сожаление было не молчаливым. Чтобы твое сочувствие было не отдаленным. Я хочу, чтобы ты кричал на меня. Я хочу, чтобы ты ударил меня с такой силой, чтобы слезы моральной боли сменились слезами физической. Я просто хочу забыться.

– Тебе нужно поспать. – Твой голос холоден. Я знаю, тебе так легче.

– Мне нужно на кладбище.

– Я пойду с тобой.

– В этом нет потребности.

– Но все же. – Как скажешь, хозяин. Я не произношу этого вслух, но ты читаешь это в ярко-алых молниях, полыхающих в моих глазах, кривишь губы, бросаешь сумки просто в прихожей и идешь вперед. Твоя очередь игнорировать меня.

***

Воздух на кладбище пахнет свежевскопанной землей, горечью полыни, приторностью насильно насаженных здесь роз, ромашек и кустов сирени и сладкой до отвращения ноткой разлагающейся плоти. Я бреду между могилами, замираю у надгробия, на котором выведено имя “Дженна Саммерс”. Я провожу пальцами по раскаленному на солнце камню и задумчиво спрашиваю, чувствуя, что ты рассматриваешь могилу.

– Помнишь ее?

– Да. Это тетя Елены. – Твой голос равнодушен, и это окончательно прорывает всю плотину моей напускной сдержанности.

– Нет, не так! Ты помнишь ее лицо? Ты помнишь ее глаза, когда она умирала? Ты помнишь хотя бы что-то о человеке, которого убил? Тебе хотя бы на мгновение было жаль? – Я бью тебя кулаками в грудь, срываюсь на крик, который смешивается в сплошной вой раненого животного, когда из груди начинают вырываться рваные всхлипы.

– Успокойся! – Ты встряхиваешь меня за плечи. Сильно. Ты сжимаешь пальцы, оставляя на коже красные метки. Больно. Ты смотришь мне в глаза, приблизив свое лицо к моему. Яростно. Ты шипишь сквозь зубы, кривя губы в грустной усмешке. – Нет, я не помню. И мне не жаль. Ты хочешь говорить о людях, которых я убил или все же найдем могилу твоей матери?

Я только киваю и иду дальше. Господи, это так страшно, даже не знать, где похоронили самого родного человека, искать мамину могилу среди сотен мраморных надгробий, под легкие отзвуки твоих шагов за спиной.

Когда ты обхватываешь мое запястье, заставляя меня остановиться, я уже намереваюсь сказать какую-то грубость. Мне больно ощущать твои прикосновения. Но ты только молча указываешь мне головой на боковую тропинку, и я понимаю, что наши поиски наконец-то закончились…

***

– Прости. Простипрости. Простипростипрости… – Это единственное слово, которое само срывается с моего языка, стынет в теплом весеннем воздухе уродливым облаком обжигающей боли. Я сижу на коленях, вцепившись ногтями в камень, на котором выведено мамино имя, не замечая, как побледнели обескровленные кончики пальцев, как стекает кровь с прокушенной губы. И здесь ты не даешь мне окончательно погрузиться в свою боль, ты вырываешь меня из этого спасительного забвения, в котором есть только это место и мое хриплое “прости”. Ты силой разжимаешь мои руки, ты силой поднимаешь меня на ноги, снова встряхиваешь, как тряпичную куклу.

– Довольно. Мы едем домой. Тебе нужно поспать.

– Я не хочу. Отпусти меня. Я останусь здесь. – Запястья, сжатые твоими руками отчаянно саднят, но я продолжаю такие детские, глупые попытки вырваться. Ты, кажется, даже не замечаешь этих моих порывов, ты просто тянешь меня за собой, на ходу произнося:

– Я тебя не спрашивал.

***

– Я не буду спать. Я не хочу. – Мы стоим в коридоре, напротив друг друга. Ты раздражен, и я понимаю, что играю с огнем. Но разве сейчас меня этим напугаешь?

– Будешь. Или мне сломать тебе шею и таким образом заставить отдохнуть? – Ты приподнимаешь брови, делаешь шаг в мою сторону. Ты не посмеешь, ты так часто мне уступал, ты больше не делаешь мне больно. Ты просто не можешь сделать мне больно. Так мне говорила Никки, и сейчас я хочу в это верить.

– Ты не сделаешь этого. – Боже, какая наивная… Я понимаю, что либо я неправильно понимала суть слов Николетты, либо она просто ошибалась, как раз в тот момент, когда еще ощущаю эту черную пропасть, надвигающуюся на меня, уволакивающую за собой. Ты все-таки свернул мне шею. Ты все-таки можешь причинить мне боль.

***

Солнечные зайчики пляшут по простыням, заставляя меня жмуриться. Я удивленно понимаю, что уже утро. Да уж, это, конечно, был своеобразный отдых, учитывая как сильно у меня болит голова. Я поворачиваюсь набок и натыкаюсь взглядом на белый лист бумаги и пакет донорской крови, лежащие на соседней подушке. На листе каллиграфическим почерком выведено всего лишь несколько слов, и я недовольно комкаю записку, отбрасывая в сторону.

“Подкрепись. Скоро буду. К.”

Шикарно… Ни “извини”, ни “доброе утро” на худой конец. Я тебя ненавижу. Ты просто притворщик, который смог обмануть меня, убедить, что ты можешь быть другим. А на самом деле ты абсолютно бесчувственен и тебя совершенно не трогает моя боль.

От грустных мыслей меня отвлекает странная возня на крыльце. Я медленно поднимаюсь, на носочках выхожу в коридор, через стекло в двери выглядываю на улицу. Человек стоит спиной ко мне, перебирая старые счета, рекламные буклеты и газеты, которые по привычке или незнанию все еще продолжают бросать. У него темные волосы, он одет в черное, и мне не нужно долго вспоминать, кто это. Любимых не забывают.

========== Глава 19. Ты моя ==========

Я не могу даже пошевелиться. Я так и стою возле закрытой двери, смотря на спину Деймона, который сосредоточено перебирает гору бумаг из почтового ящика. Это не просто встреча с человеком, которого любил так наивно и безрассудно, так по-детски, так верно, как преданная собачонка, которая терпела все прихоти хозяина и даже то, что он внушал мне, не уменьшало этой моей болезненной, зависимой любви. Нет, сейчас это было большее. Это была встреча с прошлым, со всем по чему я так отчаянно скучала. Это было так больно и так радостно той особенной грустной радостью, которую испытываешь посетив родные места спустя десятилетия, увидев друзей, волосы которых уже тронула седина, втянув носом воздух, пахнущий так особенно и чарующе в городе собственного детства. И плевать, что в моем случае прошло два года, я ощущаю себя совершенно иной, как будто прожила долгие-долгие столетия, а теперь наконец-то вернулась в место, где когда-то была счастлива.

Я не осознаю, что делаю, когда беззвучно нажимаю на дверную ручку, открываю дверь, делаю несколько несмелых шагов по деревянному полу крыльца.

Деймон оборачивается. Смотрит на меня потрясенно и неверяще. А я просто стою не шевелясь, ощущая, как сильно пекут глаза от невыплаканных слез, как дрожат губы, пытаясь сложиться в хоть какой-то вразумительный звук.

– Кэролайн? Ты здесь? Когда ты приехала? – Деймон приходит в себя, раньше чем я, бросает почту просто себе под ноги и переходит газон, все ближе подходя ко мне.

Когда он замирает на расстоянии вытянутой руки, вопросительно изгибает бровь, вся моя так тщательно сдерживаемая боль прорывается наружу, и я обхватываю его шею руками, прячу лицо у него на плече и жалко всхлипываю. Деймон пахнет любимым виски, пряной ноткой бергамота и кровью.

– Вчера. Я… Ты… Как вы тут все?

– Нашла что спрашивать! Где черти тебя носили два года? Как ты вообще могла оставить мать одну, Кэролайн? – Он отстраняет меня от себя, и я вспоминаю, что Деймон не любит слез, не любит выступать жилеткой.

– Так вышло. Я не могла иначе. Тогда, два года назад ты едва не умер и… – я замолкаю, не зная, как сказать ему, что я провела эти два года с тобой. Мне стоило подумать о такой ситуации раньше, а сейчас я только бормочу что-то неразборчивое себе под нос: – когда я звонила, я соврала. Я…

– Она хочет сказать, что она посетила славный городок Мистик Фолс в моей компании. Впрочем, не только его, за два года мы многое повидали. Да, куколка?

Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пусть земля провалится под моими ногами и преисподняя поглотит меня. Я не в силах смотреть на злые молнии – единственное свидетельство твоей ярости – которые полыхают в твоих глазах, и на Деймона, который смотрит потрясенно, а потом переводит на меня взгляд и в нем столько непонимания и шока, что я просто начинаю задыхаться от всего этого кошмара, который свалился на мою несчастную голову.

***

Когда ты делаешь несколько шагов в нашу сторону, я понимаю, что боюсь. Боюсь тебя. Снова, как тогда, вначале.

– Деймон, потом. Я все потом объясню, а сейчас уходи. Уходи!

– Так все-таки ты с ним! Он внушил тебе? – Деймон кажется остается глух к моим просьбам и мольбам, переводя взгляд то на меня, то на Клауса, который сейчас совсем близко к нам. Одно твое движение – и Деймон мертв. И я не уверенна, что в этот раз ты пожалеешь мои чувства.

– Нет, никто мне не внушал. Я сама, сама!

– Она продалась. Десять лет ее жизни за твою. Можешь поблагодарить ее. – Зачем ты так говоришь? Зачем ты делаешь мне так больно? Деймон смотрит на меня вопросительно, но я продолжаю молчать, потому что не в состоянии сейчас объяснить, что тогда, два года назад, любила его так сильно, что была согласна на что угодно. Сейчас я уже знаю, что фраза “что угодно” порой включает в себя чересчур много, больше, чем может вынести обычный человек, сохранив рассудок, но все же даже сейчас я хочу защитить Деймона, поэтому втягиваю воздух и скороговоркой произношу:

– Деймон, уходи. Я сейчас не могу разговаривать. Уходи. Потом поговорим. – Я делаю несколько шагов, обхватываю твое запястье и пристально смотрю в твои глаза. Бога ради, послушайся меня, вымести злость на мне, но только давай уйдем отсюда. Возможно, ты читаешь эти мысли в моих глазах, потому что бросаешь на Деймона последний взгляд, полный ярости и неприкрытого предупреждения и, предварительно вырвав ладонь с моей руки, идешь к дому, чудесно зная, что я обязательно пойду следом.

***

Дверь закрывается с противным скрипом, вторя моему внутреннему состоянию. Я не решаюсь обернуться и убедиться, что Деймон ушел, поэтому быстро прохожу в комнату и сильно жмурюсь вслушиваясь в твои подчеркнуто медленные и тяжелые шаги.

– Я сейчас предупреждаю тебя в первый и последний раз, – ты начинаешь говорить, ложась на кровать, подкладывая руки под голову и прикрыв глаза, – что если ты еще хотя бы раз без моего разрешения заговоришь с кем-нибудь из своих друзей, я убью их. Кто бы это ни был.

– Почему? По какому праву ты запрещаешь мне видеться с людьми, которых я люблю? – Я срываюсь на этот истерический, безрассудный крик, в котором выплескивается все мое разочарование и грусть по тому другому Клаусу, которым ты был в Богом забытой шотландской деревушке.

– Потому что ты МОЯ!!! – Я не замечаю твоего движения, стремительного приближения ко мне, поэтому только вскрикиваю, когда твои пальцы сжимаются на моей шее, надавливают так сильно, что нет возможности даже втянуть воздух. Я что-то хриплю, а ты долго смотришь на меня обезумевшим, таким чужим, таким холодным и ненавидящим взглядом, что я даже не удивлюсь, если сейчас ты просто вырвешь мое сердце, выместив всю эту свою дьявольскую ярость, проявив злую сущность. – Ты моя, Кэролайн. Ты дала слово. – Последние слова ты произносишь шепотом, приблизив свое лицо вплотную к моему, согревая своим дыханием мои губы, а потом резко отнимаешь руку, позволяя мне громко и судорожно вздохнуть и обессиленно сползти по стене.

– Я никогда не буду твоей. Никогда. Разве что в аду, куда мы с тобой оба попадем. Я не прощу тебе ни того, что не попрощалась с матерью, ни того, что ты держишь меня, как птицу в золотой клетке. Ты жалок. Ты не знаешь, что такое любить и быть любимым. Ты не заслуживаешь хорошего отношения. А я ведь старалась. – Эти слова я произношу тебе в спину. Ты замираешь на пороге, напрягаешься, как туго натянутая струна, и я жду, что вот-вот, сейчас, ты развернешься и наконец-то прекратишь мои мучения. Но ты только легонько киваешь, то ли выражая согласие, то ли просто равнодушие, и уходишь, тихо прикрыв дверь.

Я долго сижу на полу, не трудясь вытирать слезы и только жалко всхлипывая. Я потеряла маму. Давно. Я потеряла друзей. Давно. Я потеряла любовь. Давно. Я потеряла тебя. Сегодня. И эта новая потеря ранит так же остро, как и все предыдущие, а может быть и чуточку сильнее, ведь когда-нибудь я, возможно, верну расположение близких, вымолю прощение на могиле мамы, но вряд ли я в силах убедить тебя, что мои слова – ложь, и боль, и тоска, и страх, которые просто соединились в это нелепое оскорбление, в которое ты так легко поверил. Ну почему ты веришь только в худшее? Почему ты веришь, что сможешь выжить, только закрывшись от всего мира броней, и снимая защиту лишь в редкие часы, как тогда, в Шотландии? Почему ты не даешь мне разобраться в себе? Почему ты не доверяешь мне?

Я не замечаю, как за всеми этими “почему”, просто ложусь на холодный пол, проводя ладонью по холодному паркету, а спустя какое-то время, окончательно обессилев, я засыпаю, освещенная ярким солнечным светом, проникающим в окно. И тем более я уже не знаю, чьи руки подхватили меня, спящую, бережно уложили на кровать, заботливо укрыли одеялом, чьи губы так трепетно поцеловали лоб, щеку, с засохшими на них бледными полосками от слез, приоткрытые губы.

Мне снится солнце, теплый май, вереск, и ты, лежащий просто в траве, так по-мальчишески смеющийся, беззаботный и счастливый. Мне снится счастье. Мне снится, что я действительно твоя. И что нет между нами пропасти из нашего с тобой прошлого. И нет в мире ничего. Ни страха, ни горечи, ни одиночества. Есть ты. Я. Твоя.

========== Глава 20. Мы все еще друзья? ==========

Пробуждение начинается с раздражающей трели твоего мобильного над ухом. Я медленно открываю глаза, протираю их кулаками, рассеянно понимая, что уже закат, и я проспала целый день. Спустя мгновение ты тоже просыпаешься, отодвигаешься от меня, и я только успеваю удивиться, как оказалось, что мы оба спали на кровати. Я однозначно засыпала не здесь.

– Слушаю. Уже готово? Хорошо. Завтра утром приедем. – Ты нажимаешь на “отбой”, и снова закрываешь глаза, даже не удостаивая меня взглядом. Моего терпения хватает ненадолго, и я, даже сама себе напоминая сварливую жену, ворчу, стиснув зубы:

– Ну, и кто это звонил?

Ты открываешь один глаз, пожимаешь плечами, а потом снова притворяешься спящим.

– Клаус! Не спи! Мне скучно! – Я сжимаю руку в кулак, несильно бью тебя им в грудь… Спустя секунду ты обхватываешь меня за запястье, резким движением перекатываешься, и я уже нахожусь внизу, прижатая твоим телом. Мои руки подняты над головой и прижаты твоими ладонями к подушке, моя грудь часто вздымается и опадает, а ты склоняешься ко мне близко-близко и шепчешь в мои приоткрытые губы:

– Что мне делать с тобой, Кэролайн? Я думал об этом. Часто.

– К чему ты говоришь это сейчас? Для всего свое время, Клаус. А сейчас не время думать о будущем. Я настоящего боюсь. Того, каким ты стал здесь. – Когда-нибудь я умру именно так – с откровениями на губах. Когда-то ты просто вырвешь мне сердце, не желая в очередной раз слушать мои признания и сумбурные мысли. Когда-то я надоем тебе. Когда-то я сломаюсь, и в ту минуту наступит конец “нас”. Останешься ты. Неизменный. Останусь я. Пустая оболочка. Когда-нибудь…

А сейчас ты усмехаешься и тихо произносишь:

– Значит ты боишься правды и истины. Потому что именно здесь я настоящий, а не во Франции или Шотландии, как ты себе напридумывала. Там просто все было иначе, а реальная жизнь – это не сказка, Кэролайн. – Ты целуешь меня в щеку, скользишь губами по подбородку, прихватываешь зубами мою нижнюю губу, и я не нахожу ответа, просто выгибаюсь в пояснице, чтобы усилить контакт наших тел.

Сегодняшняя близость какая-то отчаянная и горькая. Я просто выплескиваю эмоции, которые отравляют и душат меня, в этих поцелуях, в яростных объятиях, до хруста костей. Это не любовь. Это не похоть. Это просто временное принятие тебя таким, какой ты есть.

***

– Так кто звонил? – Мы лежим рядом, прохладный вечерний воздух холодит наши разгоряченые обнаженные тела, и я рассеянно вожу указательным пальцем по твоей груди, выводя какие-то непонятные символы и полукружия.

– Это по поводу нашего дома. Мы завтра переезжаем. – Ты целуешь меня в висок, когда я потрясенно приподнимаю голову, непонимающе всматриваясь в твои глаза.

– А кто тебе сказал, что я хочу переезжать?

– Не глупи, куколка. Я же вижу, как тебе сложно в этом доме. Ты сможешь иногда приезжать сюда, но жить мы будем в том доме, который обустраивали мои люди вот уже два года. Тебе там понравится, не упрямься. – Ты хмуришься, явно недовольный, что приходится уговаривать меня и давать объяснения.

– Ну, конечно. Если тебе нравится, то мне понравится по определению. Впрочем, я не удивлена. Все, я спать. – Я отворачиваюсь и отодвигаюсь на самый краешек кровати. И плевать, что спать мне абсолютно не хочется. Я все равно буду притворяться спящей, чтобы только забыть твои слова, поцелуи и поступки. Только чтобы ты в очередной раз не видел слезы, которые стали так привычны для меня в последнее время.

***

– Проснись и пой! К тебе гости, куколка! – Ты дергаешь меня за плечо, и я только сильнее прячу лицо в подушку. С этим перелетом и эмоциональными потрясениями, я все не могу прийти в себя даже физически. Я заснула на рассвете, и теперь совершенно не хотела видеть каких-то… гостей?! Я резко распахиваю глаза, только чтобы увидеть потрясенных Елену и Бонни, стоящих на пороге моей комнаты. Сначала я не понимаю, чем вызвана их странная реакция, а потом обращаю внимание, что ты не удосужился даже надеть рубашку и расхаживаешь в одних джинсах. Супер, и на том спасибо. Зная тебя, я не удивилась бы, если бы ты встретил их голым.