Текст книги "Кукловод (СИ)"

Автор книги: Mia_Levis

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

– Уже завтра? Хорошо.

– Ты не передумала? – Элайджа внимательно смотрит на меня, а я только тяжело вздыхаю и отвечаю:

– Ты же знаешь, что нет. Я останусь. Все будет хорошо.

– Что-то произошло пока меня не было?

– С чего ты взял? – Я удивленно приподнимаю голову, смотря Элайдже в глаза. Я ведь считала, что вполне удачно скрыла свою обиду из-за твоего утреннего поведения.

– Хм, скажу банально: я ведь тебя знаю, – я улыбаюсь грустно и позволяю себе еще большую вольность – кладу голову Элайдже на колени. Он и в этот раз не возражает, хотя я знаю, что из-за моего упорного желания иметь хотя бы одного друга, твой брат постоянно ссорится с тобой, окончательно испортив ваши и без того натянутые отношения.

– Все как обычно. Он в очередной раз демонстрирует мне, что может делать все, что вздумается, а мои чувства его не волнуют, – Элайджа не отвечает ничего, и я благодарна ему. Это не та ситуация, в которой стоит проявлять напускное сочувствие или говорить банальное “все будет хорошо”. Он просто медленно гладит меня по плечу, и я не замечаю того момента, когда проваливаюсь в спокойный и безмятежный сон…

***

– До кровати не успели добраться? Или у вас такая идиллия, что и на крохотном диване неплохо? – Я широко распахиваю глаза, первое мгновение не в силах разобрать где я и что происходит. Потом мне удается сфокусировать взгляд на тебе, и я быстро поднимаюсь, осознавая, что ты застал меня спящей на коленях твоего старшего брата. Хотя “застал” звучит неправильно, ведь, в конце концов, мы никогда не делали и даже не задумывались о чем-либо предосудительном.

– Никлаус, ты когда-нибудь научишься думать, перед тем, как говорить? Прожив столько лет, можно было научиться не делать нелогичных, эмоциональных выводов, – Элайджа рассеяно разглаживает брюки, которые измялись из-за меня. Его голос спокоен, уверен, а у меня кровь стынет в жилах, потому что я чудесно знаю, насколько ты не любишь, когда тебя поучают, даже если это делает твой старший брат. И ты действительно сжимаешь кулаки и шипишь сквозь зубы:

– Куколка, в комнату, – это звучит оскорбительно. Как команда собаке. И страшно, до безумия. Потому что я знаю, что не могу ослушаться, ведь будет только хуже. Но и оставить Элайджу расплачиваться за мою ошибку одного я не могу, поэтому шумно втягиваю воздух и тихо бормочу:

– Я не уйду. – Ты оказываешься возле меня за сотую долю секунды, дергаешь за руку с такой силой, что я диву даюсь, как еще все мышцы не разорвались и, приблизив лицо вплотную к моему, произносишь тихо, но очень четко:

– Проклинаю тот день, когда мне пришла бредовая идея впустить тебя в свою жизнь. Лучше бы я никогда не встречал тебя. В комнату!

– Ты делаешь ей больно, – Элайджа уверенно берет меня за руку, и ты, к моему удивлению, разжимаешь свою стальную хватку. Боль в руке прекращается, но ты смотришь на меня с таким презрением и отвращением, что я действительно верю, что тебе жаль, что я появилась в твоей жизни. – Кэролайн, иди в комнату. Иди, – Элайджа легонько подталкивает меня к выходу, и я только сильно-сильно, до белизны, сжимаю губы, чтобы не расплакаться и не упасть перед вами на колени, умоляя вас вспомнить, что вы братья, одна семья и кровь. Ну, почему ты не можешь понять, что я не могу отказаться от Элайджи, от единственного человека, который помогает мне сохранить свое собственное “я”? Но ты не смотришь на меня, а Элайджа решительно кивает, и я знаю, что он не позволит мне остаться, в очередной раз спасая меня от твоего гнева. Как только я оказываюсь в холле, и дверь за моей спиной захлопывается, я слышу оглушительно-громкий звук битого стекла, раздающийся из библиотеки. Мне хочется кричать, потому что это я виновата в этой вашей нелепой драке, в ваших ссорах и противостоянии. Быть может лучше, если бы меня действительно не было в твоей жизни и жизни твоей семьи?

– В последний раз у них были настолько плохие отношения во времена Татьи. Интересно, почему так? Возможно, потому что она была такой же шлюхой, как и ты? – Я не поворачиваюсь к Ребекке, стоящей позади, не отвечаю ей ничего. У меня нет сил. Поэтому я просто бреду к лестнице, судорожно сдерживая глупое детское желание зажать уши, чтобы не слышать звуки потасовки. Увы, так просто проблему не решить.

***

Три часа ночи. Тихо и темно. Я лежу в кровати, надеясь, что ты все-таки придешь. Пусть ты будешь кричать, пусть оскорбишь меня, еще раз скажешь, что жалеешь о том, что вообще согласился на такое условие три года назад. Я готова на все, лишь бы только не мучиться неизвестностью.

В последний раз я слышала твой голос несколько часов назад. Ты кричал на кого-то. Позже я поняла, что ты поссорился с Элизабет, но что стало причиной и чем все закончилось, я так и не поняла, слишком сложно было разобрать слова на первом этаже. Еще через какое-то время я смогла различить голос Элайджи и хотя бы частично успокоится. Он жив. Потом мимо комнаты прошла Элизабет, я научилась различать ее шаркающую походку и все затихло.

Я еще какое-то время лежу, невидящим взглядом смотря в черный потолок. Воздух в комнате тяжелый и наэликтризованный, наверное, утром будет дождь. Небо затянуто тучами, не видно ни луны, ни звезд, и эта темнота в итоге поглощает меня, затаскивает в объятия тревожного сна без сновидений.

***

Когда я просыпаюсь, на часах уже полдень. Быстро вскакиваю, рассеянно, отмечая, что погода сегодня отвратительная – серое небо, без единого просвета. Спустя полчаса я наконец-то привожу себя в порядок, направляюсь к двери, но не успеваю я взяться за дверную ручку, как ее распахивает Ребекка, бесцеремонно заходит в комнату и без предисловий говорит:

– Держи. Это тебе Ник просил передать. Они с Элайджей уехали еще четыре часа назад, и он не дождался тебя. И неудивительно, ты постоянно спишь, – с этими словами твоя сестра протянула мне белоснежный листок, сложенный вдвое, одарила какой-то чересчур снисходительной улыбкой, развернулась и ушла, предварительно громко хлопнув дверью.

Зная Ребекку, я абсолютно уверена, что она уже десяток раз прочитала записку, поэтому, вспоминая ее прощальную улыбку, я чувствую, как холодеют мои пальцы, а дыхание перехватывает. У меня жуткое предчувствие.

Я стараюсь оттянуть момент чтения, подхожу к широкому подоконнику, сажусь на него и несколько минут рассматриваю розы и фрезии, растущие в саду. Потом тяжело вздыхаю и дрожащими пальцами распрямляю листок.

Когда я вернусь, пусть тебя уже не будет. Возвращайся домой. Наш уговор больше не в силе. Я ошибся. Ник.

Листок выпадает из рук, падает на пол. Мне сложно дышать и воздух вырывается из горла со свистом. По щекам медленно стекают слезы и мне за них даже не стыдно. Разве стыдно плакать, когда земля уходит из-под ног? Я рассеянно отмечаю, что на оконное стекло падают первые дождевые капли, стекая вниз. Небо прорезает фиолетовый зигзаг молнии, раздается гром, и я благодарна небесам, которые заглушают мои рыдания. Последнее, что я вижу, прежде, чем улечься на пол и свернуться в клубок боли – Элизабет, возвращающуюся со своей традиционной утренней прогулки.

========== Глава 35. Я забуду ==========

Япония, Токио, 2020 год, май, 02.45

– И ты уехала, – я смотрю на черное небо. Перед рассветом темнее всего, поэтому сейчас даже мне сложно различить выражение твоего лица.

– Уехала, – ты утвердительно киваешь, пожимаешь плечом, даже не поворачивая головы.

– Ты уехала! – я повышаю голос, делаю акцент на последнем слове, как и прежде не зная, как описать свои эмоции, которые испытал после возвращения, когда узнал, что тебя нет больше в моем доме, в моей жизни.

– Ты повторяешься, Клаус.

– А ты просто дура, Кэролайн, – я сердито произношу твое имя, скрещиваю руки на груди, а потом, не удержавшись, добавляю, – прошло семь лет, а я все также не могу поверить, что ты поступила так. Каждый раз, вспоминая об этом, мне хочется хорошенько встряхнуть тебя, чтобы хоть так попытаться донести до тебя очевидное.

– Очевидное?! – Ты резко разворачиваешься, упираешь руки в бока и произносишь: – Это было бы очевидным, если бы ты иногда разговаривал со мной, а не заставлял догадываться о твоих желаниях и мыслях. Как я могла знать? Как могла понять? Ты хотел от меня повиновения, ты его получил. Остаться? Хорошо, хозяин. Уехать? Конечно, хозяин. – Ты издевательски склоняешь голову, таким образом пытаясь продемонстрировать, что я никогда не относился к тебе на равных. Сначала я злюсь, потому что слишком привык отвечать на иронию и издевательские интонации агрессией, но в твоем голосе слишком много обреченности и горького отчаянья, поэтому я, поддавшись порыву, беру тебя за запястье, привлекаю к себе и заключаю в крепкие объятия. Ты замираешь так резко, и я, кажется, чувствую, как невысказанные упреки застывают у тебя на языке, так и не произнесенные.

– Прости, – это слово обжигает язык и, наверное, будь у меня меньше выдержки я бы покраснел, потому что я сам себе сейчас напоминаю какого-то слабака, который пытается утихомирить свою женщину объятиями, а не угрожающим взглядом.

– Ого… – Я чувствую, что ты улыбаешься. Ощущаю, как ты прижимаешься еще крепче, пряча лицо у меня на плече.

– Что “ого”? – Не сдержавшись, интересуюсь я, поглаживая тебя по спине. От тебя пахнет фрезиями. Сладко.

– Просто услышать от тебя извинение дорогого стоит. Неужели ты правда сожалеешь? – Я чувствую, как ты напрягаешься, как замирают твои руки на моей шее, и как ты, кажется, совершенно перестаешь дышать в ожидании моего ответа. Мне хочется выстроить броню. Хочется снова, как черепахе, спрятать голову под панцирь, чтобы только не открывать и частички души, не впускать тебя в свои мысли, ведь я все еще не знаю всего, что необходимо, не могу быть уверен, что не пожалею. Но вместе с тем я осознаю, сколько сил ты потратила за эти несколько часов. Я ощущаю это в твоей позе, в напряжении мышц спины, в уставшем взгляде и вымученной улыбке, даже когда ты рассказываешь о редких днях, которые мы можем назвать счастливыми для нас. И как бы я не желал этого, как бы не вопил о необходимости защищаться и быть наготове инстинкт самосохранения, я все же целую тебя куда-то в макушку и произношу:

– Я сожалею о многом, Кэролайн. И да, о том, что редко открывался тебе – тоже. – Ты расслабляешься мгновенно, обмякнув в моих руках, и в какой-то момент мне даже кажется, что ты грохнулась в обморок, но ты немного отстраняешься, и даже в темноте я различаю, как блестят твои глаза. Не от слез. От радости, эйфории и… нежности? Я не хочу думать о последнем чувстве. Я не тот, кто может и должен вызывать что-то настолько трепетно-слащавое.

– Спасибо. Мне было важно, это услышать. Пойдем туда? – Ты указываешь пальцем вверх, и я сразу понимаю, о чем ты говоришь. Жить на последнем этаже пятидесяти пятиэтажного здания значит иметь привилегию в качестве ключей, открывающих небольшую металлическую дверь, ведущую на крышу. Раньше мы проводили там много времени, но сейчас, в преддверии грозы, это кажется не совсем разумным, поэтому я молча пожимаю плечами и потираю переносицу, посматривая за окно. – Идем. Это всего лишь дождь, Клаус, а я больше не могу быть здесь. – Ты берешь меня за руку и тянешь за собой, на ходу беря ключи с тумбочки. Мы уходим из холодной и неуютной комнаты, и звук часов за нашими спинами затихает почти мгновенно. Нет часов – нет времени. Необходимости ставить точку, ориентируясь по положению стрелок. Ты оказываешься умнее меня, Кэролайн.

Франция, Париж, 2013 год, июнь

Я не знаю, сколько пролежала на полу, но когда я поднимаюсь, пытаясь справиться с головокружением и устоять на ватных ногах, на улице уже настоящий ливень, и вода стекает по оконному стеклу сплошным потоком. Как ни странно, но я не плачу. Больше не плачу.

Все то время, пока я лежала на холодном сером мраморе, прижав колени к груди, в моей голове набатом звучал лишь один вопрос: почему? Почему сейчас? Почему именно так, несколькими небрежными словами на клочке бумаги? Почему так жестоко, ведь я не заслужила этого? Слезы лились, а ответы не приходили. В мыслях были только рваные обрывки воспоминаний, какие-то забытые улыбки, невольные касания, слова – грубые и нежные одновременно, смешанные в одно звучание. Только со временем все мысли заслонила просто темнота, безразличие и равнодушие.

И теперь я окидываю взглядом комнату. В последний раз. Я не трону здесь ничего: ни шелковые измятые простыни, ни поверхность зеркала, ни лепестки моих любимых цветов. Ни одним касанием я больше не свяжу себя с твоим домом и заодно с тобой. Я и так связана самыми крепкими нитями чувств и памяти, которые не рвутся, а даже через столетия больно впиваются в кожу, все напоминая и напоминая о былом, даже если не хочется и больно до судороги, до истерии и беспамятства. Поэтому я разворачиваюсь, быстро дергаю дверную ручку и выхожу в коридор. Я не беру ни деньги, ни драгоценности, ни одежду – ничего, кроме простого бежевого платья, в которое я одета сейчас, и кольца, защищающего меня от солнца. Я не думаю в тот момент, как буду добираться домой, хватит ли у меня умения внушить всем, кому понадобится, ведь во времена наших путешествий этим всегда занимался ты. Я просто хочу уйти, сбежать на край света, спрятаться от всего мира и секунду за секундой стирать клеймо воспоминаний, которые ты выжег в моей памяти.

– Кэролайн, ты куда? – Я не замечаю, как спускаюсь на первый этаж, где суетится Блайт, стирая пыль с чайного столика.

– Ухожу, – я вымученно улыбаюсь, хочу добавить что-то еще, но меня прерывает голос Ребекки:

– Блайт, займись делом. А ты уходи. Ник не любит, когда ему перечат. Ты ведь знаешь, – я согласно киваю, в последний раз окидывая твою сестру пристальным взглядом. Она похожа на тебя больше, чем я предполагала. Такая же показная жестокость, за которой скрывается что-то глубоко несчастное. Я бы могла понять ее. Я бы могла понять тебя. Я бы постаралась, если бы ты позволил. Я встряхиваю головой, перевожу взгляд на Блайт, в последний раз растягиваю губы в жалком подобии улыбки, пытаясь отблагодарить ее за доброту хотя бы таким способом, потому что говорить я не могу, ощущая, что ледяной холод, сковавший тело, может смениться истерикой, если я произнесу хотя бы слово. Я поворачиваюсь медленно, делаю шаг к двери и замираю, остановленая голосом Ребекки: – Кэролайн, подожди! – Я снова перевожу взгляд на твою сестру. Впервые вижу ее настолько нервной, она тяжело сглатывает, шумно втягивает воздух, намереваясь что-то произнести…

– Бекка, дорогая, ты мне нужна, – Элизабет прерывает нас, подходит к твоей сестре, берет ее под локоть, бросает на меня взгляд, в котором столько издевательства и превосходства, что мне становится противно и обидно до горечи. Вот значит какой выбор ты сделал? Уже через секунду, я оказываюсь на крыльце и захлопываю тяжелую дверь за своей спиной.

Воздух пахнет пылью, тяжелые капли гулко барабанят по крыше дома, сплошная стена воды не позволяет увидеть ничего, и я зябко пожимаю плечами, делая первый шаг. И плевать, что тело моментально намокает, и мокрая ткань противно липнет к коже. Мне настолько все равно, что я даже не откидываю пряди волос, упавшие на глаза.

“Не оборачиваться, не оборачиваться, не оборачиваться” – вот единственная мысль, которая бьется в голове и болью отдается в висках. Тебя больше нет в моей жизни. Каждый шаг – все дальше, пока я не поставлю между нами мили, горы и океаны. Пока не забуду. Я обязательно забуду.

Не помню, как я поймала такси, добралась до аэропорта. Я даже не смотрю по сторонам, хотя и ощущаю на себе любопытные взгляды людей, прячущихся под зонтиками. Сейчас мне нужно взять себя в руки, внушить и получить билет домой. В Мистик Фолс. В место, где все начиналось.

========== Глава 36. Связь с прошлым ==========

Здравствуй, Стефан!

Один умный человек сказал мне, что написав о своих проблемах на бумаге, можно хотя бы немного облегчить душу. Знаю, что ты тоже пользуешься подобным способом, но у меня не вышло. Как-то смущает меня необходимость писать “здравствуй, дорогой дневник”, зная, что он никогда не ответит мне. Поэтому я использую твое имя, хотя вряд ли когда-то отправлю это письмо тебе. Я очень хотела поддерживать с тобой общение, как с нитью, которая оказалась самой крепкой и сильнее всего связала меня с Мистик Фолс. Но я так и не решилась попросить разрешения звонить тебе, да и сейчас не могу позвонить, испытывая какое-то болезненное облегчение, не просто быстро и необдуманно произнося слова, но и перенося их на бумагу. Быть может, я старею или чересчур страдаю сентиментальностью, но меня успокаивает скрип ручки и шелест бумаги.

Наверное, это воздействие места, где я сейчас живу. Ты когда-то был в Шотландии? Если не был, то ты очень многое потерял. Ничто не сравнится с этой первобытной атмосферой, волшебным ощущением, что ты на краю света, и за очередным холмом мир падает в бездну. А еще здесь живет Несси, то самое мифическое чудовище, которого принято боятся. Местные жители свято верят, что оно существует, и, знаешь, иногда и я верю.

Даже не знаю, что написать еще. Слишком многое изменилось, многое приобрело другое значение. А может быть просто я другая, а прежняя Кэролайн умерла. Не удивлюсь, если ты посчитаешь, что я просто сошла с ума. Возможно, так и есть.

Ты счастлив? Я не спрошу больше ничего, потому что это не имеет значения. Я хочу знать лишь это.

Кэролайн Форбс

Я тщательно вывожу последнюю букву, так же медленно, как и писала каждое слово в этом странном письме. Не знаю, зачем я это делаю, ведь я вряд ли решусь его отправить через океан, к одному из немногих людей, которых я еще решаюсь награждать гордым званием “друг”.

Я перевожу взгляд на окно, через которое могу видеть двор, постройки селения вдалеке и гряды холмов, простирающиеся к самому горизонту. Все это покрыто белоснежным покрывалом снега, который ярко мерцает под редкими лучами холодного зимнего солнца. Я грустно улыбаюсь, задумчиво складываю исписанный листок вдвое и кладу его между страницами книги, которая лежит на столе.

Сегодня двадцатое января две тысячи четырнадцатого года. Очередной день в веренице других дней. Единственное различие – зарождение сегодня у меня хоть какого-то интереса к жизни, которая все также течет в безумном ритме за каменными стенами замка, в котором я спряталась, чтобы зализать раны. Интерес появился утром, потому что мне всю ночь снилась какая-то сюрреалистическая чушь: кровь, стекающая по белым стенам, алые капли на пальцах, багровые зигзаги на запястьях, и привкус крови на губах, такой же соленый и противный, а потом мне приснился Элайджа, и я резко проснулась, ощущая слезы на щеках и губах. Впервые мне снился не ты. Это было страшно и успокаивающе одновременно. Быть может пройдут годы, и я забуду тебя окончательно.

Но именно сон заставил меня вспомнить о других людях, которые составляли мою судьбу. И хотя Элайдже я так и не решилась написать, беспричинно опасаясь, что об этом может стать известно тебе, но зато написала Стефану.

– Кэролайн, доброе утро, – Никки входит в комнату, как всегда исполненая энтузиазма и энергии.

Никки… Я помню то летнее утро, когда оказалась на пороге ее дома. В голове ни единой мысли, красные глаза из-за нескольких бессонных ночей, дрожащие пальцы и непослушный голос, которым я так и не смогла объяснить ничего. Ни ей, ни даже себе. Почему я не вернулась в Мистик Фолс, а вместо этого взяла билет до Эдинбурга? Быть может я испугалась лететь так далеко, внушать так много, и надеялась, что Николетта сможет мне помочь, как человек, которого я успела полюбить и довериться за несколько месяцев, прожитых у нее. Или может я хотела, чтобы она уверила меня, что я ошиблась, когда уехала, неправильно поступила, не так поняла тебя? Я не знаю. И Никки действительно помогла мне, позволив остаться столько, сколько я захочу, позволив быть одной или молчать с ней, позволив заново учиться дышать.

– Доброе, – я старательно улыбаюсь, не изменяя решению, которое приняла на днях. Я хочу стать прежней, улыбаться беззаботно, громко смеяться, говорить то, что думаю, не взвешивая слова, и если для этого необходимо заставлять себя излучать позитивные эмоции, я буду это делать. С каждым днем прогресс становится все более явным, местные жители снова начали называть меня чародейкой, и, наверное, это добрый знак. Лишь ночи до сегодняшнего дня были наполнены тобой, и я задыхалась, плакала, умоляла о чем-то. А ты молчал. Всегда молчал. Так жестоко и безразлично отталкивая меня даже во сне. Но сегодня и сновидение принесло перемены, и я была не прочь видеть во сне лишь кровь, если это избавит меня от безумной агонии – просыпаться с твоим именем на губах.

– Ты сегодня поздно встала? – Никки смотрит на часы, висящие на стене, стрелка которых показывает десять утра. Здесь, вдали от города, где мир живет по привычкам средневековья, такое время уже едва ли не вторая половина дня.

– Нет, я встала рано, – я теперь всегда просыпаюсь с первыми лучами холодного зимнего солнца, и долго еще лежу неподвижно, пытаясь выровнять сбившееся дыхание и ожидая, пока мокрые от слез щеки высохнут самостоятельно, – просто я… воспользовалась твоим советом.

– Каким? – я молча раскрываю книгу, достаю письмо и показываю его Никки.

– Написала свои мысли. Получилась ерунда, но, кажется, мне действительно немного легче, – я снова улыбаюсь, а Николетта задумчиво склоняет голову и потом интересуется:

– Это ведь письмо, правда? Значит, тебе нужно его отправить. Не позволяй себе потерять всех, кого любишь. Существование вампира слишком долгое, чтобы разбрасываться старыми друзьями. Я принесу тебе конверт, а письмо отвезут завтра в Эдинбург и отправят, – Никки быстро направляется к двери, явно с восторгом восприняв возможность возобновления моего общения с людьми из прошлого.

– Никки, подожди! Эм… не уверена, что это хорошая идея.

– А я думаю, что очень хорошая. Не спорь. Вот увидишь, ты не пожалеешь, – Никки уходит, а я лишь тяжело вздыхаю вслед. Может и правда не пожалею?

***

Кэролайн, здравствуй!

Честно говоря, первые несколько минут, я просто смотрел на конверт и не мог поверить, что это письмо. Обычное письмо, написанное человеческой рукой на бумаге. Ты права, когда говоришь, что это отличный способ отвлечься, но вместе с тем я не теряю надежды услышать твой голос или, что еще лучше, увидеть тебя.

Шотландия? Нет, никогда не был. Не думаю, что мне пойдет килт. Но после твоего описания, я даже готов рискнуть быть наряженым в юбку, чтобы только увидеть, где же этот пресловутый край света. Я думаю, что это было бы интересно. Как выглядит Несси?

Счастлив ли я? Да, настолько, насколько можно быть счастливым, преодолевая банальные человеческие проблемы и слабости. Ревность, неуверенность, сомнения. Я не говорил Елене о письме. Ты хочешь, чтобы она знала? Может быть Бонни, Мэтт… Деймон?

Счастлива ли ты? Свободна? Живешь ли ты так, как достойна? Напиши мне. И спасибо, мне приятно, что это именно я.

Стефан

Я сжимаю письмо так, что на бумаге уже успели образоваться складки. Сегодня первый день весны, письмо шло сюда полтора долгих месяца, и я уже потеряла всякую веру. Сегодня вера вновь возрождается, и хотя вокруг все еще в снегу, и кажется, что до весны еще очень долго, я все же ощущаю, что в воздухе пахнет надежной и солнцем. Я пережила свою первую зиму. Я наконец-то живу без тебя. Я смирилась, что никогда не забуду тебя, никогда окончательно не избавлюсь от тех чувств, которые не могу обозначить, но которые вечно будут течь в венах и концентрироваться в мертвом сердце. Но это не значит, что я не смогу выжить, не смогу наконец-то стать свободной. Я смогу.

***

– Кэролайн, ты меня слышишь? – я рассеянно отворачиваюсь от окна, в которое до этого смотрела, и отвечаю:

– Да, извини, задумалась. Я получила письмо! – я радостно улыбаюсь, указывая на листок, который читала и перечитывала уже, кажется, десятки раз. Никки улыбается мне, но я вижу тревогу в ее глазах, поэтому моментально ощущаю, как все тело холодеет, а кожа покрывается мурашками. – Никки, что случилось? Не молчи!

– Он редко звонит. В этом нет нужды, когда впереди вечность и время воспринимается по-другому, – я знаю, кто этот “он”, поэтому тяжело сглатываю, отвожу взгляд, цепляюсь пальцами за край стола, так, что костяшки белеют, пока Николетта договаривает очевидное: – Он звонил сегодня.

– И? – Я не выдерживаю молчания, поэтому тороплю Никки, стараясь унять дрожь, которая сотрясает все тело.

– Ничего. Он в Америке. Спросил, как я и нет ли новостей. О тебе мы не говорили. Я дала тебе слово, я его сдержу, – я смотрю на нее, ощущая, как позорно стекают слезы с уголков глаз, молча киваю, чтобы хоть так передать благодарность и снова перевожу взгляд на письмо Стефана.

“Счастлива ли ты? Свободна? Живешь ли ты так, как достойна?” Эти строки привлекают мой взгляд, и я уже не могу сдержаться, опускаю голову на сложенные руки и жалко всхлипываю, ощущая, как Никки кладет руку мне на плечо и тихо говорит какие-то успокаивающие слова, которых я не слышу. Я не счастлива. Не свободна. Как бы я не убеждала себя в обратном.

========== Глава 37. Приезд гостя ==========

Помнишь, Стефан, в прошлый раз я написала тебе, что нет ничего красивее, чем лето в Шотландии. Знаешь, я соврала, потому что сейчас, с наступлением сентября, я могу с уверенностью заявить, что осень здесь еще более чарующая. Никогда не устану хвалить эту страну, по крайней мере пока ты не убедишься в правдивости моих слов самостоятельно.

Интересно, узнаешь ли ты меня в окружении каменных стен средневекового замка и в длинном платье? Иногда я смотрю на себя в зеркало и мне кажется, что оттуда на меня смотрит уже совершенно иная Кэролайн. Не та, которая была Мисс Мистик Фолс, не та, которая когда-то стремилась нравиться всем. А потом я понимаю, что лицо совершенно не изменилось, и никто не узнает и не поверит, что жизнь неединожды преподносила мне далеко не приятные сюрпризы, а судьба не всегда была ко мне благосклонна. Люди судят о других по внешнему виду, и я навсегда останусь просто подростком, проблемы которого нелепы и смешны. Как ты научился справляться с этим Стефан? Как научился соответствовать ожиданиям и играть роль беззаботного мальчишки? Я бы тоже хотела научиться, хотя мне еще совсем немного лет.

У тебя опять проблемы с Еленой? Я даже не знаю, что посоветовать тебе, Стефан. Мне просто больно ощущать степень печали, которую ты испытываешь, и которая сквозит в каждой строчке твоего последнего письма. Быть может, тебе стоит ненадолго покинуть Мистик Фолс? Отвлечься, дать возможность Елене понять, кто же ей нужен на самом деле. Хотя я плохой советчик в подобных вопросах, поэтому трижды подумай, прежде, чем воспользоваться моими рекомендациями.

И почему ты всякий раз извиняешься, когда упоминаешь имя Деймона? Поверь, я не рву на себе волосы и не режу вены, читая о его чувствах к Елене. На самом деле это я должна извиняться, что в прошлый раз спросила, потому что именно тебе больно писать об этом, не мне. Уже не мне. Я больше не люблю твоего брата, Стефан. Возможно, никогда и не любила. Хотя, признаюсь, я испытываю странную тоску, вспоминая те времена, когда я была еще человеком, всего лишь марионеткой в его руках, глупой девчонкой, которая была ослеплена маревом болезненной влюбленности. Тогда все было проще, как бы странно и жутко в некотором роде это не звучало.

И еще, спасибо, что ходишь на могилу мамы. Это важно для меня. Очень.

Твой друг. Кэролайн.

Я лежу на животе, одной рукой подперев голову, а другой очень медленно выводя буквы очередного письма для Стефана. Вокруг простирается зеленая гладь вереска, с вкраплениями ярких полевых цветов, и я втягиваю пьянящий запах, откладывая ручку и перечитывая недавно написанное. Легкий ветерок треплет волосы и складки моего фиолетового платья, посылая по воде озера, виднеющегося невдалеке, мелкую рябь.

Я отвлекаюсь от созерцания окружающих красот, когда замечаю парня, спускающегося с холма и приближающегося ко мне. Это Джонни, он отвозит письма в Эдинбург, откуда они отправляются, поэтому я быстро складываю листок вдвое, вкладываю в конверт, который захватила заранее, быстро царапаю необходимый адрес и машу Джонни рукой, давая знак, что я закончила.

– Можно забирать, мисс? – сколько я ни прошу, он все так же упорно называет меня “мисс”, поэтому я только улыбаюсь, киваю головой и протягиваю ему конверт.

– Ты сейчас уезжаешь, Джонни? – интересуюсь я, продолжая смотреть на него снизу вверх.

– Да, сейчас только Эмми придет, – отвечает Джонни, широко улыбаясь, и я понимающе киваю, сама себе напоминая какую-то старушку, которая одобряет отношения молодежи с высоты своего жизненного опыта. Я усмехаюсь, отгоняя нелепые мысли и перевожу взгляд вверх, где вижу Эмми, энергично махающую рукой. – Иду, mo ghrá*!

Мo ghrá… Эти слова полоснули по сердцу так сильно, что я невольно зажмуриваюсь, стараясь прогнать нежеланные видения, воспоминания, которые упорно преследуют меня и сейчас, больше, чем через год со дня моего отъезда.

– До встречи, мисс, – произносит Джонни, и я открываю глаза, торопясь узнать то, что хотела знать уже так давно.

– Погоди! Что ты сказал только что Эмми?

– Эм… Что я иду, – Джонни недоуменно хмурится, не понимая, почему меня так заинтересовала произнесенная им фраза, но мне некогда объяснять, потому я торопливо отмахиваюсь, когда замечаю, что Джонни планирует что-то спросить, и уточняю:

– Нет, дальше. Иду, а дальше? – парень краснеет, как маков цвет, и в какой-то момент я начинаю подозревать, что это что-то неприличное, потому что ты довольно часто называл меня так, когда мы были близки. Я уже планирую извиниться и отпустить мальчишку, но не успеваю, потому что Джонни отвечает, неловко взъерошив волосы:

– Моя любовь, мисс. Мo ghrá переводится, как моя любовь, – он смущенно мне улыбается, а у меня хватает сил только, чтобы понимающе кивнуть, сложить губы в жалком подобии улыбки и отпустить его взмахом руки. Джонни уходит, а я все так же потрясенно всматриваюсь в одну точку, пытаясь понять, как же ты мог быть настолько лицемерным.

***

– Кэролайн, послушай меня!

– Нет, Никки, даже не проси! Если раньше я страдала, думала, что ему тоже несладко, пыталась понять, что я делала не так, где допускала ошибки в наших отношениях, то теперь я понимаю, что во всем виноват он. Он никогда не хотел открываться мне, понимаешь? Если все вокруг было хорошо, то он относился ко мне по-доброму, называл меня своей любовью и выполнял мои прихоти. Но как только у него портилось настроение, так я сразу становилась помехой. Я больше года думала, что, возможно, дай он нам больше времени, все сложилось бы иначе, потому что мне казалось, что он просто не понимает, что я способна понять его, принять таким, каков он есть. А оказывается, что он еще давно называл меня своей любовью, и об этом здесь знали все, кроме меня. А спустя год он выгнал меня пинком под зад с помощью записки. Он просто лгун, он не знает, чего хочет. И я его ненавижу! – Я сердито шагаю вперед, то и дело цепляясь подолом за колючие стебли. Когда ткань в очередной раз цепляется, я дергаю юбку с такой силой, что клочок платья отрывается, так и оставаясь алым пятнышком на горчично-желтом ковре осенней травы. Это заставляет меня обернуться и сердито уставиться на Никки, которая в свою очередь уперла руки в бока, и теперь напоминает монумент оскорбленной чести.