Текст книги "Лестница Пенроуза (СИ)"

Автор книги: maryana_yadova

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

– Ладно, хуй с ним, пусть так, но как вся эта мистическая ерунда может быть связана с нами?

– Может быть, кто-то дал нам второй шанс… Может быть, Имс.

– Никаких «может быть». Я тебе никуда не отпущу в этот раз. Пусть хоть кто там у тебя будет умирать. Пусть ангел апокалипсиса вострубит, мне все равно. Да мне похуй, чьи это проделки, вообще. Как я отпустил тебя тогда?! Почему не нашел?!

– Я не знаю. А ты не помнишь?..

Имс покачал головой.

– Мне даже не снилось снов про прошлое… Хотя… нет, снились. Только обрывки совсем – кабриолет, ты, Эдит Пиаф…

– Мы тогда только познакомились, – кивнул Артур. – Я тоже это видел.

– И это чувство… легкость во всем теле, словно в крови шампанское, все так и пузырится… и пьянит…

– Да, – улыбнулся Артур. – Мы были влюблены.

– Были?! – вскинулся Имс. – Я не вижу разницы. Тогда и сейчас.

Артур промолчал.

– А знаешь… я извлек из этих записей кое-какую конкретную информацию, дорогуша, – Имс перелистал дневник и ткнул пальцем в строчки. – Здесь явно говорится о том, что с нами вместе у Теслы работал некий Нэш, который потом стал эсэсовцем и упек тебя в лабораторию, а потом и в концлагерь. Вполне может быть, что он и шпионил за Теслой от немцев – иначе как бы он так быстро сделал карьеру? Вполне возможно, что я об этом знал, в отличие от тебя, и в свою очередь за ним следил. А теперь внимание: у деда, которого мы видели в нашем сне на яхте, есть фотографии, где он в эсэсовской форме. И загадочный Кобб дал нам ориентировку на дедка именно в связи с Теслой, и не просто так, а по подозрению в шпионаже в пользу Германии, если я правильно понял твои рассказы. Разве ты связи не улавливаешь, Арти? А ведь она толстенная, эта связь! Она просто бросается в глаза!!!

– Господи боже мой, – вырвалось у Артура, и глаза его расширились.

Имс был чертовски прав. А он тут, со своими намеками на бесовщину… как ребенок, честное слово. Как он мог пропустить такое? Как?! Ведь вот он, реальный второй шанс. Отомстить.

– Но я ничего внятного не помню из той желтой папки, – беспомощно сказал он.

– А ничего страшного, – ответил, почему-то ухмыляясь, Имс. – Нам снова надо оказаться в том самом сне, и сейчас-то мы уже будем действовать по уму. Будем надеяться, что сомнацин Юсуфа не подведет.

Глава 19

Имс

Имс глубоко затянулся, бросил окурок в урну, не глядя, и не промахнулся. Мерседес важно перевалился через валик лежачего полицейского и пропал в потоке машин на улице, мигнув на прощание красными фонарями стоп-сигналов.

Имс поднялся в квартиру, пошел по комнатам, распахивая окна, впуская внутрь звуки бульвара: шипение шин, шорох опадающих листьев, неразборчивые голоса прохожих. В первый раз за долгое время он остро ощутил одиночество. Слишком привык за последние недели чувствовать рядом Артура, ощущать запах его одеколона, периферийным зрением улавливать его движения, слышать голос.

За каким чертом Артур вдруг решил ехать ночевать к себе, на другой конец Москвы, Имс не понимал, однако не стал возражать, пожал плечами: хочется продемонстрировать независимость? Пожалуйста.

Еще в самолете, когда тот отсчитывал прямоугольники полей, неровные пятна городов, ленты рек, Имс кожей почувствовал, как замыкается в себе Артур. Выяснять, в чем дело, Имс не стал – сам был в некотором раздражении. Самолеты его утомляли, сорваться было слишком легко, поэтому он молчал. Уж слишком велико было желание надавить, заставить сделать по-своему.

В конце концов, Артур взрослый и самостоятельный мужчина, а Имс ему не нянька. Пусть решает сам.

В машине по дороге из Шереметьево Артур совсем замерз, не шевельнулся, когда Имс накрыл своей рукой его ладонь, еле выдавил из себя пару слов на прощание, и мерседес с Мишей за рулем увез Артура прочь от Тверского бульвара куда-то на другой край Москвы.

Квартира, конечно, сияла свеженаведенной чистотой, Ирина набила холодильник едой так, будто Имс должен был вернуться в Москву не из родного поместья в Англии, а по меньшей мере из голодающих регионов Африки, на столе ждали бутылка кьянти и пара бокалов.

Все, решительно все считали, что Имс вернется не один. Собственно, он и сам так считал, почти до последнего момента надеясь, что Артур перестанет дурить и останется с ним. Черт, как же было хорошо там, дома! Да, поначалу Артур явно испытывал некоторую неловкость – в глубине души Имс ужасно забавлялся потрясенным выражением его лица при виде и поместья, и матушки, и дворецкого с экономкой, а особенно тем, как ловко удавалось Артуру при всем этом держаться на публике идеально невозмутимо. Имсу только раз почудилось, что адская выдержка изменит Артуру – в тот день, когда они завалились в гости к Полу и Мерлину. Ладно, историю с визитом к Полу Имс провернул отчасти из врожденной проказливости и склонности к эпатажу, отчасти от желания посмотреть, как поведет себя Артур с его странными приятелями и удастся ли ему вписаться.

Не то чтобы это каким-то образом повлияло бы на Имса и его отношение к Артуру – наедине с самим собой Имс признавал, что намерения у него самые серьезные, – но было бы замечательно, если бы Артуру удалось влиться в компанию.

Артур проделал это с блеском. Пол так многозначительно хлопнул Имса по плечу на прощанье, а Мерлин из-за спины Артура, пока тот не видел, корчил настолько непотребные рожи, на все лады изображая одобрение, и делал такие неприличные жесты на случай, если вдруг Имс забыл, как ему следовало поступать с Артуром, что Имс почувствовал, будто заслужил официальное благословение Ее Величества.

На приеме, а точнее сказать – на смотринах, устроенных матушкой, Артур и вовсе произвел фурор. Чтобы уж окончательно не смущать своего внезапно трепетного любовника, Имс не пересказал ему и сотой доли комплиментов, которых наслушался за время этого эпохального мероприятия.

В общем-то, следовало признаться, что от некоторых похвал Имс и сам почувствовал себя слегка шокированным. Видно, отвык немного от английской глубинки.

И все было отлично, просто великолепно, Артур был настолько «его» все эти дни, что внезапное изменение его поведения и настроения Имс воспринял почти с обидой.

Испытав сильнейшее желание позвонить Мише и приказать вернуться с полдороги обратно, невзирая на желания Артура, Имс слегка устыдился, подумал, что совсем зациклился, и пошел к соседке Эльвире – пора было вспомнить о совести и забрать у нее кота.

***

Эльвира оказалась дома. Дверь открылась, едва стихло нежное чириканье звонка. Расцеловавшись и обменявшись с хозяйкой всеми положенными церемониями, вручив ей маленький сувенир, Имс прошел в гостиную и узрел впечатляющую картину.

В центре элегантной гостиной помещался огромный пуфик, бледно-золотой, обитый голубым атласом в стиле Людовика XIV. На пуфике лежала чудовищных размеров подушка, тоже голубая, с шелковыми кисточками по углам, а на подушке сидел Мерлин с видом начинающего кота-убийцы.

– Милый котик, так себя хорошо вел! – защебетала Эльвира.

Имс с трудом подавил желание заржать во все горло: уж на кого-кого, а на «милого котика» Мерлин никак не походил. Кот как две капли воды был похож на зверюгу, которую таскал с собой Пол, – казалось, Мерлин сейчас повернется, и Имс увидит у него на шее блестящую ленту ошейника.

Мерлин оскалил пасть и зашипел.

– Кажется, он соскучился! – чирикнула Эльвира.

– Я вижу, – сказал Имс, заталкивая мрачного кота под мышку. – Хочу еще раз поблагодарить вас за такую неоценимую помощь, Эльвира! Мы, пожалуй, пойдем. Надеюсь, он не доставил вам много хлопот.

– Ну что вы, – сказала Эльвира, провожая Имса и кота к двери. – Он все время был занят своими делами. Очень, очень самостоятельный котик!

Самостоятельный котик, прибыв в квартиру, тотчас же вывернулся у Имса из рук, хозяйски обежал все комнаты, будто проверил, не устроили ли тут без него бардак и разгром, брезгливо обозрел миску со свеженасыпанным кормом и запрыгнул на стол, живо заинтересовавшись, как Имс открывает бутылку вина.

– Тебе не положено, – сказал Имс, отодвинув наглую кошачью морду.

Ушел в кабинет и сел за стол, уложив ноги на столешницу. Мерлин прискакал следом, забрался на спинку кресла и начал ходить по ней туда и сюда, как канатоходец. Спустя десять минут ему это надоело, он разлегся у Имса на загривке, свесив лапы по имсовым плечам, и начал мурчать в ухо. Мурчанье действовало на уставшего Имса как снотворное, прямоугольник окна, не закрытый шторами, сменил цвет с серого на синий, Имс потерся щекой о бархатную шкурку кота и заснул.

И тут ему снова приснился сон – один из тех, бледно-коричневых, пропитанных неприятным ощущением надвигающегося несчастья.

***

Имс ловко загнал кабриолет в гараж, бережно запер дверцы, с нежностью провел рукой по теплому капоту. Всего только час тому назад он точно так же провел пальцами в последний раз по шершавому твиду пальто Артура, прежде чем спуститься с палубы на причал.

В десятке футов от Имса духовой оркестр наяривал заунывную полузнакомую мелодию, и крики чаек, метавшихся над головой, скорее украшали ее, чем портили.

Имс поднял голову, прищурился – с моря дул настырный ветер, слепил глаза. Артур стоял на палубе не шевелясь, вцепившись руками в поручень, неподвижностью похожий на изображение на фотокарточке.

Имс махнул рукой, Артур не ответил. Раздался оглушительный гудок корабельной сирены, и мощный бок «Королевы Виктории» отвалился от дебаркадера прочь. На серый бетон выплеснуло ошметки пены, люди, теснившиеся и на бетоне вокруг Имса, и на корабле вокруг Артура, как заполошные, замахали руками, прощаясь.

Имс вернулся к себе. По его расчетам, плавание должно было продлиться две недели, ну добавим еще пару-тройку дней на всякие неожиданности, – скажем, дней двадцать. Потом еще от Бристоля до Гамбурга: допустим, еще неделю. Как ни крути, выходил месяц.

Имс не считал часы, дни, недели. Он просто жил так же, как и до отъезда Артура. Он вставал, ел, шел в лабораторию и работал, по вечерам отправлялся ужинать, по пятницам обычно заходил в бар выпить виски, потом отправлялся домой, ложился спать, и так по кругу все тридцать дней. Скрупулезное соблюдение составленного для самого себя расписания помогало, монотонность ежедневных движений – одно за другим, одно за другим – отвлекало от приступов яростной обиды и злобы: «Как он только посмел уехать! Как он посмел меня оставить?! Меня?!!»

Однако, несмотря на все усилия, справиться с эмоциями Имсу не удавалось – слишком уж глубоко проник Артур под его кожу, с каждым вздохом впитываясь внутрь, с каждым поцелуем вливаясь в кровь. С того самого момента, как серо-стальной, с крупными блямбами заклепок, борт корабля унес Артура в Атлантику, каждую минуту времени какая-то часть мозга Имса думала о том, с поправкой на часовые пояса, чем сейчас занимается Артур. Вот, наверное, он спит в темной каюте, а вот сейчас занимается утренним или вечерним туалетом, причесывается, тщательно распрямляя кудри гелем, повязывает галстук, расправляет манжеты.

Две недели спустя Имс представлял, как Артур с палубы смотрит на пестрое мельтешение в бристольском порту, а потом – на серые волны Ла-Манша.

Телеграмма пришла, как и ожидалось, ровно через тридцать дней, предельно простая и лаконичная: «На месте». Но она будто сделала только хуже – раньше у Имса был почти точный срок, до которого надо было дотерпеть. Теперь все стало по-другому: теперь главным в его жизни стало ожидание. Оно вытеснило все другие чувства, исподволь заполонило все его мысли, наполнило собой от ступней до макушки. Он ждал письма каждый момент, засыпая, просыпаясь, в лаборатории, во сне. Он бросался к почтовому ящику, как изможденный жаждой странник в пустыне бросается к источнику. Почтовый ящик, как мираж, оказывался пустышкой.

***

Имсу хотелось заглушить это тягостное чувство, освободиться от него, не мучиться ежечасно, потому что это было ненормально, непривычно для него – и он уезжал за город, гоняя на своем кабриолете по пустынным дорогам, просиживал до поздней ночи в лаборатории, а чертов почтовый ящик все так же маячил на периферии его мыслей.

Новости из Европы приходили неутешительные. Имс, как мантру, повторял себе: «Все будет хорошо, все обойдется, он успеет, он выскользнет», но писем все не было, а шансы их получить таяли с каждым новым репортажем из Германии.

В октябре Имс услышал по радио, как Черчилль сказал: «Англия выбрала бесчестие и получит войну». Имс понял, что его личная надежда на счастье кончилась вместе с надеждами всех британцев.

Вместе с надеждой кончилась и осень. Писем все так же не было, и, наверное, их уже и не стоило ждать. Наступила зима, отвратительная нью-йоркская зима, с мокрым снегом, ледяным дождем, ветром, больными закатами в промежутках между черными силуэтами небоскребов.

Писем не было.

Имс перестал заглядывать в ящик весной. Это было ни к чему: из кухонного окна отлично было видно, что сосульки на клапане, прикрывающем щель для писем, оставались нетронутыми.

Расцвели вишни, лужайки покрылись ярко-зеленым бархатом, украсились пронзительно желтыми звездами нарциссов. Сосульки пропали, на швах почтового ящика появились неопрятные пятна ржавчины.

Прошла и весна, а вслед за ней ушел интерес Имса ко всему, кроме выжигающего его изнутри ожидания. В начале лета тридцать девятого года интерес его сместился: он жил от встречи до встречи со связным, оживляясь только раз в месяц, теперь каждый раз надеясь, что его пребывание в Америке вот-вот закончится и его отзовут на родину.

Сводки о положении дел в Европе, которые показывали перед каждым сеансом в кино, да и короткие рассказы связного приводили Имса в странное состояние, совершенно ему несвойственное: опустошенного бессилия. Ему надо было туда, туда, где его собственное правительство и политики Франции все еще пытались заставить наращивающего стальные мышцы колосса Германии соблюдать версальские договоренности.

Кажется, никто не сомневался в бесплодности этих усилий.

Лето Имс провел почти что в летаргии. Он все еще ходил в лабораторию каждый день, он заводил лимузин, он общался с коллегами и знакомыми, наверное, да нет – точно зная, что со стороны выглядит как обычно, но все, что было внутри него, спрятанное за внешней оболочкой, остыло и покрылось коркой, как каменеет лава после извержения.

***

Третьего сентября 1939 года Его Величество король Георг VI от лица Британской империи объявил войну Германии, а через день, 5, Имс наконец-то получил приказ вернуться домой.

Считается, что время может вылечить все. Жалкая, слабая ложь. К сорок третьему году Имс понял, что его жгучее предвоенное отчаяние было как первая любовь – бурным, драматичным, легким, как дорогой брют.

Горькие тогдашние мысли по поводу покинувшей его надежды сейчас вызывали только улыбку. Как выяснилось, чтобы убить надежду, нужно что-то посильнее пятилетнего отсутствия любых вестей. Но если раньше Имсу казалось, что горе бурлит внутри него, как гейзер, то теперь все было не так. Теперь по венам у Имса вместо крови текло все то же ожидание, но медленное и густое, как желе. Оно застывало в животе холодными склизкими комьями, слегка разогреваясь только раз в сутки – по утрам, когда Имс напряженно прислушивался, не стукнет ли клапан почтового ящика на входной двери теперь уже его лондонского особняка. Вот тогда ожидание вспоминало прежнее время, вскипало, лопалось пузырями, рывками врывалось в сердце, заставляя его колотиться неровно, замирать внезапно и так же внезапно пускаться вскачь.

Имс демонстрировал чудеса выдержки. В конце концов, он был англичанин, да еще из знати, ему на роду написано было хранить спокойствие в любой обстановке, блюсти положенный образ действий: к примеру, газету и почту читать следовало только после жидкой серой овсянки, за фальшивым ячменным кофе, тем не менее подававшимся в сияющем серебряном кофейнике.

Имс похерил бы все эти освященные веками принципы немедленно, если было бы что читать.

Газеты приносили на работу, почту не приносили вообще, хотя дворецкий каждое утро полировал поднос в прихожей, словно заклиная почтовых богов.

Вернувшись в Англию в конце тридцать девятого, Имс завел привычку открывать окно в ванной во время бритья, а потом в столовой, боясь упустить появление почтальона, но тот всегда проезжал мимо, позвякивая колокольчиком своего велосипеда. Всегда мимо. Все эти пять лет.

***

Имс ходил на службу. МИ-6 выделило УСО из своего состава и временно передало в подчинение Министерству военной экономики, и Имс, проходя по длинным мрачным коридорам здания эпохи королевы Виктории, машинально кивал в ответ на приветствия сослуживцев.

Рабочее утро начиналось с совещания у лейтенант-полковника Рональда Торнли, непосредственного имсова начальника, руководителя отдела Германии и Австрии УСО. По вторникам на службу полагалось являться одетым строго по форме, в отличие от остальных дней, ибо по вторникам Имс отправлялся вместе с Торнли на доклад к сэру Чарльзу Хэмбро, который в сорок втором был назначен руководителем УСО лично Черчиллем. По вторникам ожидание внутри Имса распалялось сильнее и никак не могло угомониться – натягивая мундир, Имс уже привычно думал, что случилось бы, если бы он обратился со своим прошением отправить его в Германию напрямую к Хэмбро, через голову своего собственного начальства, нарушая всякую субординацию.

Рональд, наверное, оторвал бы ему потом голову. Имс изводил его просьбами откомандировать его в Германию как по расписанию, раз в неделю, по понедельникам, ровно в 18.00, начиная с весны сорокового.

По понедельникам почему-то было особенно трудно терпеть. Выходные давались Имсу чудовищно тяжело, и постепенно он приобрел привычку ходить на службу в субботу утром и задерживаться там до позднего вечера. Работа была единственным способом отвлечь мозг от тщательного наблюдения за тем, как ожидание, все тем же остывшим киселем, перекатывается внутри тела.

– Имс, – сказал ему Рональд, устало растирая ладонями покрасневшие глаза, когда Имс традиционно заглянул к нему в очередной понедельник. – Имс, ты ведь служишь в разведывательно-диверсионной службе, у тебя ступень информационного допуска такая же, как у меня или у Хэмбро, лишь немногим меньше, чем у премьер-министра… Ну ты же все понимаешь, ты же читаешь сводки, ты же видишь донесения агентов… Ты маниакально пытаешься пробраться в это осиное гнездо, в эту смертельную клоаку, но ты же должен понимать, что это – бессмысленно. Чем бы ни было то, что притягивает тебя, – пойми, это бойня. Внутри страны еще хуже, чем на фронте. Там просто ничего и никого не осталось. Да в смятке боя шансы найти человека больше, чем там.

Имс молчал. Да, он служил в разведке, да, он был диверсантом, да, он все понимал.

– Ну вот, – сказал Рональд и хлопнул ладонью по столу. – Значит все, решили. Не пущу, ты нужен мне здесь. Ясно? Свободен.

Имс кивнул. С тех пор к понедельникам прибавились четверги.

***

Имс вывалился из тягучей безысходности сна одним рывком. Как будто в кинопроекторе внезапно оборвалась пленка, и сеанс принудительно закончился.

Жадно глотая воздух, таращась на книжные шкафы кабинета, на совсем потемневшее окно, Имс с трудом приходил в себя после кошмара. Хотя обычно ему не требовалось и секунды, чтобы, проснувшись, совместить себя со временем и пространством, в этот раз он долго сидел, таращась на стены, отделяя реальность от иллюзорности, себя нынешнего от себя тогдашнего.

Сомневаться, что во сне он видел самого себя, не было никаких причин.

В голове мелькнула мысль, что все же, несмотря на многолетние отрицания и стандартную практику замалчивания, МИ-6 уже вовсю действовало и в период до Второй мировой и интересовалось отнюдь не только разведмероприятиями – учитывая суть его занятий в Америке. «Здравствуйте. Имс, просто Имс», – ухмыльнулся он, пытаясь бравадой смыть отвратительное послевкусие сна.

Потом тяжело встал и пошел в прихожую: сигареты так и остались лежать на столике у входной двери. Значит, вот как это было. Артур уехал, а Имс его отпустил.

Что ж, Имс умел признавать свои ошибки. Он прикурил одной рукой, второй выбирая первый номер в списке контактов телефона.

Артур ответил сразу и раздраженным голосом. Вот только Имсу было плевать на раздраженный голос, на метания, на все глупости, что еще придут (кто бы сомневался!) в красивую артурову голову. Он теперь знал, что может случиться, если позволить Артуру настоять на своем, – ничего хорошего. Он все еще чувствовал, как от ужаса, пережитого во сне, все волоски на его теле стоят дыбом. Теперь Имс был твердо намерен не наступить на те же самые грабли во второй раз.

– Завтра собирай вещи и переезжай ко мне, – сказал он. Хватит валять дурака, проявил уже один раз деликатность и понимание, и что из этого вышло?

– Ты, вообще, уверен? – растерянным голосом спросил Артур.

Имс даже глаза закатил: да тут просто непаханое поле, прямо девственный лес! Будем пробиваться. А вот про этот последний сон Артуру знать вовсе необязательно.

Следующее утро только укрепило его в этом решении.

* Управление специальных операций, УСО (англ. Special Operations Executive, SOE) – британская разведывательно-диверсионная служба работавшая во время Второй мировой войны.

Глава 20

Имс

Какая-то часть мозга Имса отчаянно сигнализировала остальным: вот оно, время, когда надо надеть на себя маску железобетонного мачо, сыграть роль героя с противоударным покрытием. Уж слишком больные были у Артура глаза, с ненормально прозрачными синими веками, уж слишком выверенными были движения рук, уж очень нарочитой была эта бравада: пижонский костюм на голое тело и вызывающая язвительность, от которой хотелось прижать его голову к груди и держать так долго-долго.

Ведь и схема действий была предельно простой и понятной: схватить в охапку, отвлечь каким угодно образом, переключить на что-то еще, утешить…

И все бы получилось, Имс справился бы со всем шутя, если бы не этот гребаный сон, после которого он сам не мог собрать себя в кучу. Казалось, он застрял в неком странном межвременье: все еще стояли перед глазами помятый почтовый ящик с ржавыми потеками и выкрашенный серой краской борт океанского лайнера образца тридцать девятого года, а на привычный шум обычного московского утра будто второй звуковой дорожкой накладывался истошный вой сирены противовоздушной обороны. Он смотрел на смуглую голую грудь Артура в вырезе лазоревого пиджака, но видел коричневое твидовое пальто, бежевый шелковый галстук и руку, обтянутую кожаной перчаткой с рыжими стежками вдоль пальцев.

Пока Имс пытался проморгаться и избавиться от лишней картинки, Артур беспокойно перемещался по гостиной, видимо, сам не замечая своих метаний между окном и диваном, и вот тут у Имса все-таки не выдержали нервы: он тяжело встал и, не говоря ни слова, вышел в коридор.

Спустя минуту за ним выскочил Артур, услышавший имсову возню у шкафа для верхней одежды.

– Ты куда? – спросил он ошарашенно.

– Сейчас вернусь, – неопределенно ответил Имс и, проигнорировав слабо пискнувшую в груди совесть, сбежал прочь.

***

Объясняться сейчас с Артуром было выше его сил. Он чувствовал, что еще чуть-чуть, и сорвется в безобразную истерику, со слезами, соплями и бессвязными криками. Гребаный сон вместе с простыми и оттого еще более жуткими записями в старом молескине шарахнули по Имсу с неожиданной и оглушительной силой. До этого утра Имс цинично полагал выражение «душа разрывается на части» художественным преувеличением, выдумкой русских писателей, творящих в жанре сентиментального романа.

Сейчас что-то конкретно рвалось на части именно внутри него, что – он не знал. Может быть, как раз душа. Одно только было ясно – ему немедленно требовалось нечто простое, настоящее, никакого отношения не имеющее ни к нему лично, ни к Артуру, что-то, что заглушило бы повторяющиеся бесконечным рефреном крики чаек в ушах и маячащие под веками выцветшие строчки, написанные твердым летящим почерком.

Имс выскочил из квартиры и рванул по лестнице вниз, не дожидаясь лифта. Мелькнули лестничные пролеты, украшенные картинами и вазами, хлопнула позади тяжелая дверь подземного гаража. Имс целенаправленно цеплялся взглядом за простые и понятные вещи – машины соседей, серые колонны, неровный бетонный пол, чтобы удержать себя в этой реальности, не уплыть назад, в адскую пытку шестидесятилетней давности.

Стараясь занять сознание всякой чушью вроде чтения номеров автомобилей, Имс расчехлил мотоцикл, нахлобучил на голову шлем и крутанул ручку газа. Байк отозвался азартным рыком готового к прыжку зверя, и только тут Имсу немного полегчало. Он выехал из гаража и влился в поток на бульваре.

Суета московского буднего дня, набережная, давящаяся машинами, красный кирпичный бок Кремля, пропахший выхлопными газами воздух, в котором угадывался копченый аромат опавшей листвы, по капле вымывали из внутренностей Имса мерзкое холодное отчаяние, которое комом застряло в ребрах. Нагревшийся бак BMW оттягивал из внутренностей мучительное иррациональное бессилие, возвращая к сегодняшнему дню. Имс шнырял между ползущими машинами, с каждой минутой все больше приходя в себя – голоса прошлого наконец-то утихали у него в голове, истирались, превращаясь в то, чем были на самом деле: давно минувшим, не имеющим никакой связи с его – их! – настоящим бытием.

Теперь во всем вокруг – в пестрой толпе, в рекламных щитах, в ярких пятнах магазинных витрин – Имс видел якоря, которыми можно было привязать себя к действительности. К тому моменту, когда он, провонявший бензином и покрытый с головы до ног жирной сажей московских дорог, вкатился во двор, его уже совсем отпустило.

Он заглушил мотор, перекинул ногу через сидение и закурил. Наконец вернулось ощущение своей собственной жизни, абсолютно нормальной, как будто, объехав по кругу все Садовое кольцо, Имс реанимировал в себе чувство сопричастности с реальным настоящим. Вот сейчас можно и нужно было идти к Артуру, уже не боясь развалиться на куски прямо у него на глазах. Имс поднял голову и увидел, как на последнем этаже, в его квартире, хлопнуло окно.

«Ждет», – подумал Имс с удовлетворением и, уже полностью позабыв про собственные рефлексии, пошел в дом.

Артур нашелся на кухне в компании Мерлина. Оба они имели вид недовольный и взъерошенный, но Имсу уже было все равно. Не заморачиваясь больше никакими глупостями, он подцепил Мерлина за загривок и ловким броском экстрадировал животное в коридор, захлопнув дверь и не обратив ни малейшего внимания на возмущенный мяв.

Далее, ровно таким же манером не обращая никакого внимания на вялые попытки сопротивления, он разложил Артура прямо на кухонном столе, предварительно сдернув экстравагантный пиджак, и занялся утешением – самым примитивным и эффективным способом. И с каждым скрипом деревянных ножек по плиткам пола, с каждым вздохом Артура, с каждым собственным толчком в горячее и отзывчивое, Имс чувствовал, как избавляется от призрачных теней прошлого, снова и снова, каждым своим движением утверждая свое право прожить эту жизнь так, как именно он считает нужным.

Потом, с наслаждением вдыхая дым очередной сигареты, разглядывая бессмысленные и довольные глаза Артура, который тоже сполз на пол и теперь прижимался горячим боком к его бедру, Имс сказал:

– Только попробуй от меня теперь хоть куда-то деться.

– А то что? – спросил Артур лениво.

– Отверну голову своими руками, вот что, – сказал Имс серьезно. – Уж лучше так, чем...

– Чем что? – поинтересовался Артур.

Имс сделал вид, что не расслышал. Не надо ему об этом знать.

– Раньше ты что-то так не думал, – с легким эхом обиды сказал Артур.

Имс хозяйски похлопал ладонью Артура по животу.

– Времена меняются, братцы, времена меняются...

***

Пробка вылетела из бутылки Кристалла с праздничным хлопком. Легкий дымок свился над горлышком в томную спиральку и деликатно развеялся.

– Мы что-то отмечаем? – спросил Артур.

После бурного ланча на кухонном столе они с Имсом завалились спать и мирно продрыхли до самых сумерек. И не было никаких мутных снов, никаких загадочных и тоскливых чужих воспоминаний, и никто не пришел топтаться на груди: Мерлин после принудительной эмиграции в коридор вспомнил свое кошачье место и хмуро улегся у Имса в ногах, предварительно порывшись в одеяле. Так и спали втроем. Имс проснулся первым, Артур даже не пошевелился – лежал по диагонали на кровати, выставив из-под одеяло одну пятку и, с противоположной стороны, совсем черный на фоне белоснежной наволочки вихор. Черной же кляксой свернулся у изножья Мерлин, видимо, тоже устал от утренних шатаний.

Имс принес себе бутылку пива, не потрудившись перелить в стакан, уселся перед телевизором и включил футбольный канал. Очень кстати подвернулась трансляция матча Арсенал – Интер, и Имс тут же принялся болеть за своих. Двадцать два мужика на зеленом поле и тысячи болельщиков вокруг них – отличный способ выветрить из головы всякий бред.

Арсенал вел в счете два-ноль, когда в комнате появился Артур – зевая, в тонких кашемировых домашних штанах на веревочке, с ярко-розовым пятном на щеке.

Имс умилился, и умилился еще сильнее, когда Артур вызвался приготовить ужин. Противоречить не стал, сидел на диване с пивом, приглушил тарахтенье комментатора и прислушивался к звукам, которые производил Артур на кухне. Звуки были поразительно уютные, и Имс почувствовал себя счастливым главой семейства, практически патриархом. Плевать, что вместо жены на кухне возился полуголый смуглый любовник-провокатор, а чадом числился строптивый кот корявой наружности. Кто сказал, что счастье настоящего мужчины должны составить непременно красавица в роли супруги и пухлощекий пупс? А потом – настоящим британцам положено быть экстравагантными.

Тут матч закончился, Артур крикнул, что ужин подан, Мерлин рысью поскакал на зов, будто звали его одного. Имс двинулся следом, прихватив как раз бутылку Кристалла.

– Мы что-то отмечаем? – спросил Артур.

– Конечно, отмечаем, – сказал Имс. – Что, у русских не принято отмечать начало совместной жизни?

Артур очень мило засмущался, пробормотал что-то невнятное о том, что «вроде уже отметили» и принес из буфета в гостиной два хрустальных бокала под шампанское.

Пузырьки брюта кололи нос, щипали язык, кот совсем по-домашнему валялся посередине ковра, а новоявленный спутник жизни радовал имсов взгляд прекрасно развитыми мышцами живота и грудной клетки. И плечами. И золотистой кожей. И растрепавшимися отросшими волосами, спутанными со сна. И блеском глаз из-под длинных ресниц. И задумчиво-нежной улыбкой куда-то в пространство.

Имс совсем размяк.