Текст книги "Децема. Предыстория (СИ)"
Автор книги: Мари Явь
Жанры:
Классическое фэнтези
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)
Мари Явь
Децема 1,5
Пролог
Тесная камера предварительного заключения была набита искусственным немилосердно ярким светом и холодом. И даже несмотря на то, что дальнейшая судьба предполагала куда больший дискомфорт, задерживаться здесь не хотелось.
Постояв минуту у двери, сделанной из прочнейшего триплекса, я опустилась на стул, растирая озябшие ладони. Боковым зрением были видны белые стены коридора.
По долгу службы мне приходилось несколько раз присутствовать на экзекуции, потому страх неизвестности не терзал меня. Возможно, через пару минут, возможно, через несколько часов, эта дверь бесшумно отъедет в сторону. Капитан почетного отряда хранителей Синедриона в официальной манере объявит мне о причине моего заключения и под конвоем сопроводит в зал Правосудия.
О том, что будет после, совсем не думалось. Не хотелось думать.
Измена. Предательство. Решение Иберии не убивать меня на месте не следовало трактовать как милосердие. Я прожила рядом с ним почти десять лет, потому отлично знаю, что милосердие – черта, которая в Нойран считается пороком, а не достоинством. Иберия решил показать мне, что есть нечто похуже смерти? Если так, то всего простора Вселенной не хватит, чтобы укрыться от его гнева. Его и еще…
Показавшиеся за прозрачной преградой фигуры заставили порывисто встать. Надо же, стоило просто подумать, и он объявился.
Высокий. Широкоплечий. Цвет его волос напоминал о южных ночах моей родины. Глаза – черные врата в Преисподнюю.
– Индра, – пробормотала я, вяло улыбаясь.
Наши взгляды встретились. Немолодой офицер, сопровождающий сына Иберии, быстро ввел комбинацию цифр, отпирающих дверь. Глянув на меня исподлобья, надзиратель обратился к молодому мужчине.
– Если вы так настаиваете, ваш разговор не будет записываться. Однако, мне придется остаться, дабы…
– Вон, – не повышая голоса ответил сиятельный посетитель. – И ты, Гимель.
Телохранитель, стоящий неслышно за спиной своего хозяина, недовольно поморщился. Я машинально отметила, что вижу этого парня впервые. Он оказался не из строптивых, потому убрался сам и прихватил с собой оскорбленного нарушением порядка тюремщика.
– Меняешь охрану, как перчатки. Я сижу здесь, кажется, всего лишь день, а ты уже присмотрел себе нового шута. Вероятно, когда последний умирает, к твоему порогу съезжается на кастинг пол Эндакапея. Еще бы… быть правой рукой самого Индры… Этот Гимель, должно быть, готов помереть от счастья. Но умрет он, конечно же, не от этого, и совсем скоро. Работать на тебя – самоубийство с гарантией на успех.
Нервно посмеявшись, я запустила ледяные пальцы в спутанные волосы. Посетитель встретил мою неуклюжую попытку превратить серьезный разговор в глупую шутку с холодным спокойствием. Всегда так вызывающе спокоен. Ну да, как будто что-то может вывести из себя человека, который все знает наперед. Иберия произвел на свет настоящего монстра.
– Эла, – заговорил через мгновение Индра, проходя внутрь комнатки. Неторопливо обойдя меня, мужчина занял стул – единственный предмет мебели, делавший эту камеру худо-бедно комфортабельной. – Твое стремление выставить свое положение не таким катастрофическим, каким оно является на самом деле, похвально. Но, поверь мне, улыбкам больше не будет места в твоей жизни. Ни в этой, ни в той, что ждет тебя через эти десять минут. Честно сказать, я думаю… твоя дальнейшая жизнь будет больше похожа на смерть. Агонию, растянувшуюся на годы. Долгие, долгие годы боли и отчаянья…
– Так художественно описать мою участь тебе повелел твой отец? – поинтересовалась я, сцепляя руки за спиной, неумело скрывая дрожь. – Хотя, зная вас… Иберия даже не догадывается о том, что ты здесь, не так ли?
– В отличие от некоторых, я не испытываю удовольствия от его мучений, – ответил отрешенно Индра, снимая с рук черные перчатки. – Отец считает, что на тебе можно смело ставить крест. Ему, конечно, говорить так в разы легче, чем тому, кто сделал тебя. Мне казалось, что в этом мире у тебя не было никого ближе меня, и теперь этот нож в спину…
– Брось ерничать! – кинула я раздраженно, отворачиваясь и вставая у двери. – Для кого-то, может, это и было сюрпризом, но не для тебя. Точно не для тебя. К чему этот визит? Решил свершить акт доброй воли? Убить по старой дружбе?
За спиной раздался тихий смешок.
– Ну что ты. То сострадание, которое может отыскаться в моей душе, не распространяется на предателей.
Его слова вынудили меня резко оглянуться. Зло сощурившись, я процедила:
– Не тебе говорить о предательстве! Если бы ты в тот раз… – прикусив язык, я вновь отвернулась. – Тц. Не заставляй меня вспоминать самые поганые моменты моей жизни, ладно? В конце концов, какая теперь разница, что меня сюда привело…
– Большая разница. Если ты скажешь, что тебя заставил принять это решение твой любовник…
– Эй, ты прекрасно знаешь, что это решение я принимала сама. И что Дис мне не любовник.
– Наверное, поэтому ты до сих пор жива. Как и он.
Слова Индры заставили меня сделать порывистый шаг в его сторону.
– Удивлена? – ухмыльнулся визитер, забавляясь моей реакцией. – Я лишь отрубил ему руку. По плечо. Так, как и обещал когда-то. Помнишь?
– Урод проклятый! – прошипела я едва слышно, наблюдая за тем, как на лице собеседника проявляется довольная улыбка.
– Как жаль, сестра, – через минуту сказал он. – Время, когда я мог поставить тебя на место одними словами, прошло.
– Как и то время, когда я называла тебя братом, – отрезала я, следя за тем, как Индра плавно поднимается на ноги.
– Иногда я жутко скучаю по прошлому… – неторопливо он прошел мимо меня к выходу, после чего постучал по крепкому стеклу, подзывая охрану. – Но не так сильно, как жду будущее. Когда ты вернешься, многое здесь изменится. Многое, но рана, нанесенная моей гордости твоим безрассудством, будет так же свежа, как и в эту самую секунду. Потому советую уже начинать думать над тем, какие слова помогут тебе вернуть мое расположение. И хотя у нас впереди целая вечность, тебе же будет лучше, если это произойдет как можно раньше.
Подоспевший офицер открыл камеру, пропуская посетителя в коридор.
– Ты… ты будешь присутствовать при исполнении приговора? – поинтересовалась я, вместо того, чтобы уязвленно огрызаться в ответ на его наглое заявление.
– Нет. Ты же знаешь, дела-дела.
– Ага, точно.
Застыв за порогом тюремной камеры, Индра еще несколько секунд задумчиво смотрел в мою сторону.
– Тебе это ничего не напоминает? Это положение вещей?
Я ответила ему мрачным взглядом. Как глупо с его стороны думать, что я могла забыть первую нашу встречу. Да, положение вещей до боли знакомое.
– Подумать только… – пробормотал мужчина, уходя от моей камеры. – Как символично. Все началось в тот самый раз…
Он ошибался. Все началось гораздо раньше.
1 глава
Все началось в первый день последнего в году месяца, который в трущобах принято называть месяцем искупления или Тринадцатой ступенью. Суеверные жители окраин Эндакапея истово верили, что именно в эти дни надлежит с большим усердием возносить молитвы верховным божествам, раскаиваясь в грехах, совершенных в течение уходящего года. Как будто светлейший Эйа, его брат Эзус и их отец Предвечный в это время становились чуть более материальными, или с них разом сходила глухота, которой они страдали все оставшееся время.
Как бы там ни было, традиция была такова, что в последний месяц года недалекие жители трущоб практически не вылезали из своих домов, пытаясь молитвами и жертвами отмыть свои души. И горе тому бедняге, который вздумает скопытиться в этот месяц. Особенно если это будет первый день Тринадцатой ступени. По поверью, душа такого неудачника отправляется прямиком в лапы Эзуса без надежды на возрождение. Печальная участь, да… но даже их можно назвать везунчиками по сравнению с теми, кому выпала удача не умереть, а родиться в этот знаменательный день.
Порядочные родители, чей ребенок был рожден в первый день месяца искупления, с трудом осознавали весь ужас поразившего их несчастья. Они прокляты, увы. Разгневали богов своим негодным существованием, и теперь их чадо с самого его рождения будет принадлежать Властителю Грешных душ, который может (Упаси Предвечный) пожелать воплотиться в нем и принести разрушение, боль, смерть – одним словом, конец жизни всего человечества. А этого допустить было никак нельзя.
Конечно, безвыходных ситуаций не бывает. Было одно средство, которое и душу ребенка возвращает Предвечному, и с его родителей снимает все грехи. Им нужно только убить выродка собственными руками до того, как он сделает первый вдох. Естественно, были родители, чья вера не отличалась твердостью. Оставив свое дитя жить под общим небом с порядочными людьми, они обрекали его на вечное презрение и унижение. Обязательным условием его существования при этом становилось ношение клейма Эзуса на левом запястье.
Итак, все началось в день моего рождения.
Я была первым и, как в дальнейшем оказалось, единственным ребенком в семье. Трудно представить себе степень разочарования моих родителей, ждущих появление первенца с нетерпением и охапкой надежд. По их представлениям, при рождении мальчика они назвали бы ребенка Люцием, он стал бы отличным помощником отцу и в дальнейшем унаследовал его дело. Если бы родилась девочка, ее назвали бы Эйлиль, что означало «непорочная невеста Эйи». Она, конечно же, была бы первой красавицей всего Эндакапея и самой благонравной дочерью из всех.
Но родилось чудовище. Повитуха, принимавшая роды, вылетела из дома моего отца, как только с губ выродка слетел первый крик, не преминув при этом поплевать во все углы. Новоявленного человека, душа которого с самой первой секунды его жизни принадлежала Владыке грешных душ, назвали «Эла медах», что на языке священных книг означало «обходи стороной». Потому, даже несмотря на то, что на узеньких улочках моего родного поселения было негде развернуться, обходили меня исправно.
Поселение, которому не повезло стать моей малой родиной, было окружено со всех сторон пустыней. На сотню километров ничего, кроме обезвоженной, неплодородной земли – последствие войны или техногенной катастрофы, тут мнения разделялись. Жизнь этого захудалого городка поддерживали караваны торговцев, чей маршрут лежал в далекий Таврос. Они прозвали наше поселение Самти.
Основной товар представляли люди, которым в дальнейшем было суждено стать рабами или биологическим материалом. Технологически развитая столица с непомерным аппетитом требовала новых жертв.
Со временем путь через Самти утратил свою популярность, как и недолговечные человеческие рабы. На смену им пришли выращенные андроиды. Потеряв основной источник дохода, городок окончательно захирел и закончил свое жалкое существование под немилосердными песками пустыни.
Но это случилось значительно позже моего рождения. В те времена, когда я только начинала откликаться на звуки своего позорного имени, торговля человеком шла полным ходом. Мой отец держал в Самти мастерскую по починке ходовых машин работорговцев и считался небедным человеком по меркам нашего города. Его дело процветало. Так продолжалось бы и впредь, если бы мне не вздумалось родиться именно в тот проклятый день.
С появлением в семье нового члена многое изменилось. В частности, наш дом стал стремительно беднеть, так как всех клиентов правдами и неправдами перетянули к себе конкуренты отца. Весть о том, что «у владельца этой мастерской родилось отродье Эзуса» оказалась весомым доводом. Мои родители пытались свести концы с концами в течение года, но настал час, когда нервы у главы семейства сдали. Мой отец повесился в день моего рождения, оставив свою несчастную жену наедине с олицетворением всех бед – со мной. И хотя моя мать все еще оставалась привлекательной молодой женщиной, на повторное замужество ей рассчитывать не приходилось. С того трагического события ее разум стал тонуть в алкоголе. Пришел тот момент, когда ей хватило решимости сделать то, на что она не решалась весь год.
Одним поздним вечером мать отнесла меня в пустыню, оставив на еще теплом камне. Моя смерть должна была быть мучительной, искупающей и мои грехи, и грехи моих родителей. Конечно, умереть в тот раз мне было не дано.
Потом мать не раз рассказывала мне в пьяном угаре, что я даже не пикнула, когда она уходила прочь. И что ее надеждам отделаться от меня и сбежать из Самти не было суждено сбыться. И вот почему.
В то время в поселении остановились хитроумные дельцы, всерьез озабоченные непокорностью товара, который они планировали ввезти в Таврос. Рабы, которых они набрали в каких-то варварских землях, отличались дикостью и необузданностью нрава. А наркотики, которые могли бы превратить их в молчаливых, кротких кукол на несколько часов, были им не по карману. Тем более за подобные махинации в Тавросе наказывали.
У дельцов был свой проверенный метод превращения неукротимых львов в безмолвных овечек: шири. С этой целью они брали выйную часть кожи верблюдов, обривали свой многочисленный товар налысо, после чего натягивали на их головы шапочки из еще сырой верблюжьей кожи. Дело оставалось за малым: вывести рабов в пустыню и приковать их, дабы они не помешали процессу перевоспитания. Их оставляли на солнце на три дня. Постепенно шири высыхали на голове обреченного, стягивая ее подобно тискам.
Этот метод был сравнительно дешевым и весьма эффективным. Физически сильные рабы выживали, но совершенно утрачивали память, превращаясь в безвольных марионеток. Слабые же рабы никому и даром были не нужны.
Так уж получилось, что в тот вечер, когда мать приняла решение окончательно от меня избавиться, исходил трехдневный срок испытания на прочность новой партии рабов. В пустыне я пробыла всего одну ночь, замерзнув до полусмерти, с головой, опухшей от душераздирающих хрипов пленников, которых торговцы оставили неподалеку от моего камня. На утро меня нашли те самые дельцы. Им не составило большого труда узнать от соседей о семье ребенка и о его доме.
Тот день стал значимой вехой моей жизни.
С тех пор я начала бояться темноты, а мои руки всегда были холодными, независимо от погоды.
С тех пор мать больше не пыталась меня убить.
Возвращая меня рыдающей навзрыд женщине, пытающейся убедить их в том, что она уже раскаивается в содеянном, мужчины сказали, что готовы помочь ей советом.
Зачем она пытается отделаться от такого превосходного источника прибыли? Неужели она не понимает, что мое проклятье может сыграть ей на руку? Она хочет знать, каким образом?
– Набожные люди этой страны больше смерти бояться быть проклятыми, – заговорил в тот раз главный из них. – Этот страх объединяет малых детей и уже взрослых, сильных мужчин. Все они в своих утренних молитвах просят Предвечного о том, чтобы он уберег их от прикосновения твоего ребенка. Неужели ты не понимаешь, какой властью обладаешь?
Нет, она все еще не понимала.
– У каждого человека есть враги. Ты живешь среди людей, чья жизнь проходит в постоянной конкуренции. Среди торговцев и ремесленников, которые готовы заплатить какие угодно деньги за то, чтобы насолить своему сопернику. Чтобы расстроить его дела, а самому подняться на его горе. Тебе ли не знать, как важна в этом деле «удача», – с этими словами делец протянул в ее сторону руку. – Дай мне любую ее вещь или прядь ее волос.
Мать подчинилась.
Спустя месяц едва ли не весь Эндакапей знал, что в далеком, захудалом Самти живет ребенок, который может обречь твоего врага на вечные неудачи. Стоит только подкинуть своему сопернику ее игрушку или прядь ее волос, и с тех пор за бедолагой будет следовать по пятам сам Властитель грешных душ.
Было ли это правдой? Конечно же, нет. Но с тех пор о голоде мы не вспоминали.
2 глава
Я росла в атмосфере озлобленности и корысти, которые и формировали мое миропонимание. В тринадцать лет я представляла собой нескладное, вечно растрепанное существо, не слышащее о доверии и любви. А также о страхе. Я не умела бояться, тогда как сама являлась главным страхом всех своих соседей.
В день моего рождения, как это и бывало каждый год, окна и двери всех домов в Самти плотно закрывались. И даже явление самого Предвечного не вынудило бы этих людей выползти из своих убежищ. Первый день месяца искупления ты обязан посвятить целиком и полностью сосредоточенной молитве. Покидать границы своего жилища было строго-настрого запрещено.
Теперь это кажется мне поразительным: исполнительность и фанатичная вера характеризовали каждого в городке. Никому даже в голову не приходило нарушить эту традицию, будь он последним забулдыгой.
В тот день с самого утра стояла поразительная тишина. День, которым правит Эзус. На улицах – ни единой души. Город казался мертвым. Только моим. Я могла свободно слоняться по нему с утра до ночи, не привлекая ни малейшего внимания. О лучшем подарке нельзя было и мечтать, однако волей Предвечного в этот день меня ожидал еще один сюрприз.
Я обнаружила его у водоразборной колонки, условно обозначавшей центр города. Оборванный, изможденный и едва дышащий человек, над которым уже кружили стервятники, валялся у нее ничком. Видимо, этот путник из последних сил пытался накачать себе воды, но так и не справился с задачей. Теперь его руки были судорожно сжаты вокруг раскаленной трубы, а лицо прижато к земле. Выглядел он так, словно прошел всю пустыню на своих двоих, что, тем не менее, было за гранью возможного. Но если это так, откинуться у самого колодца… что за жалкая смерть.
Подойдя к рычагу, я взялась за него двумя руками, начиная со скрипом накачивать воду. Пришлось повозиться, но в итоге холодная, мутная струя вырвалась из крана. Она попала человеку на руки и голову, и мертвец ожил. Дернувшись, мужчина обессиленно подтянулся к текущей воде и начал жадно ловить ее дрожащими, истрескавшимися губами. Думаю, в тот момент он был самым счастливым существом на всей нашей необъятной планете.
– Еще… еще… – прохрипел он, когда я опустила руки, и вода перестала поступать.
– Э, нет, – я опустилась перед ним на корточки, убирая со своего лица белое полотно, защищающее глаза и дыхательные пути от песка. – Сколько времени ты без воды?
– Три… три дня… – ответил путник, щуря свои опухшие глаза.
– Ты из этих, да? – пробормотала я сухо.
Такая выносливость организма была характерна исключительно для усовершенствованных людей из столичных регионов Эндакапея. Только модифицированный мог преодолеть пустыню и протянуть так долго без воды.
В ответ он промолчал, продолжая в меня всматриваться.
– Знаю, тебе сейчас кажется, что ты сдохнешь от жажды, но это пройдет через пару минут. Не пей больше ближайшие полчаса, – добавила я, выпрямляясь. – И да, не рассчитывай на помощь местных. Только не сегодня. В этот день всем друг на друга плевать. Понимаешь? – оглядевшись, я закричала: – Эй, недоумки! На нас напали! Армия самого Иберии идет по ваши души! Спасайтесь!
Мой голос разнесся эхом по городу, затихнув через мгновение.
– Видишь, всем наплевать, – резюмировала я. – Хотя… ясное дело, что даже последний кретин не стал бы нападать на такую дыру. В любом случае, все заведения откроются только завтра. Пусть они от столичных далеки, тебе выбирать не приходится, да?
– Что… что здесь происходит? – спросил незнакомец, вытирая лицо иссохшими руками.
– Ты что, с неба свалился? Сегодня первый день месяца искупления. Слыхал про такой?
– Я думал… думал, что это просто… шутка какая-то… – обессиленно проговорил он.
– Иностранец? – хмыкнула я, накидывая на голову полотно. – Добро пожаловать в Самти. Возможно, уже завтра здесь появится первый караван. За символическую плату торговцы могут взять тебя с собой и перевезти через пустыню. Не пойдешь же ты в таком состоянии дальше, да? Ну, бывай…
– Погоди, девочка! – Я обернулась. – … я уже не помню, когда я последний раз ел. Ты живешь где-то поблизости, так? Я не прошу многого…
– Эй, ты что, до сих пор не понял, с кем разговариваешь? – обнажив левое запястье, я показала ему клеймо. – Не думаю, что тебе захочется принимать помощь от того, кто был отмечен Эзусом.
– Если он стал тем, кто меня спас? Да будь это хоть сам Владыка грешных душ.
Глядя на того грязного, изнуренного солнцем и дорогой человека, я невольно задумалась над тем, что этот разговор был самым долгим в моей жизни. Ни с кем ранее я не вела простого, человеческого диалога. И сейчас этот чужеземец смотрел на меня без презрения и отвращения, видя во мне свое спасение.
– Надеюсь, у тебя есть чем заплатить? – он неуверенно кивнул. – Можешь остаться до завтра. Но не советую рассчитывать на комфорт. Тут тебе не столица.
– А ты… ты всегда грубишь старшим? – кажется, чужеземец начал приходить в себя. В его голосе слышался смех. Вероятно, он чувствовал себя так, словно только что заново родился.
– Просто играю свою роль, – бросила я, уходя в сторону своего скромного дома. – Все должны играть свою роль. И ты тоже. Не знаю, что заставило тебя здесь объявиться, но, очевидно, лучше было бы тебе сидеть у себя дома.
– Это… долгая история, – он надсадно дышал за моей спиной, кажется, едва переставляя ноги.
– Ну-ну.
– Разве в этом месте ты не должна была сказать, что у тебя полно времени, и ты с удовольствием меня выслушаешь?
Я не ответила, и всю оставшуюся дорогу мы проделали в молчании.
У меня было полно времени. И я бы с удовольствием его послушала. Вот только рассказы о далеких землях, где текут молочные реки по кисельным берегам, на которых живут почти бессмертные люди, лишь заверили бы меня в божественной несправедливости.
Оказавшись внутри дома, я прислушалась, отмечая, что мать до сих пор спит. Убирая многочисленные бутылки, разбросанные по комнате, я старалась не придавать значения внимательному взгляду чужака. Кто-то вроде него не смеет нас ни в чем осуждать. Он, чтоб его, знать не знает, что за жизнь нам приходится вести в этой яме. И что довелось пережить моей матери.
Принеся мазь от ожогов и бинты, а также собрав нехитрый обед, я села за стол напротив, умело скрывая волнение. Это был первый настоящий гость, которого привечала лично я и который не смотрел на меня свысока.
– А поесть ты не дурак, – прокомментировала я, следя за тем, как он сметает со стола снедь.
– Эла… – раздался пьяный хрип матери из-за тонкой стены. – Эла, куда ты делась, проклятая девчонка? Эла…
Подняв голову от деревянной тарелки, незнакомец несколько секунд всматривался в сторону двери, ведущей в соседнюю комнату.
– Она часто разговаривает во сне, – пояснила я беспечно.
– Значит, ты Эла?
– Может быть.
– А я… – он замолчал на полуслове, ставя тарелку на стол. Виновато на меня посмотрев, гость выпалил: – Слушай, я солгал. У меня нет денег.
– Да ты что. А по тебе и не скажешь, – вздохнув, я подперла щеку кулаком. – Оставайся до завтра. Спать можешь здесь.
– Но я могу взять тебя с собой в Таврос, – добавил он решительно. – Там… у меня будет чем отплатить тебе за свою спасенную жизнь.
– Ага, именно поэтому ты сюда притащился.
– На это есть свои причины, – его голос окреп, мужчина уже не выглядел, как умирающий. – Я много понял по дороге сюда. Этот путь был важен для меня. А ты… тебе же нечего терять! Разве все здесь не вздохнут спокойно, если ты уйдешь? Даже твоя… мать. Я готов… нет, я собираюсь исправить эту несправедливость…
– Эй-эй, успокойся. Ты хоть представляешь, как это звучит? Еще несколько минут назад ты сказал, что у тебя есть чем заплатить за еду и ночлег, но только что выяснилось, что это была самая обычная ложь. Я малолетняя, конечно, но не дура. Я никуда не пойду с тобой, тем более через всю пустыню.
– Я не прощу себя, если не смогу даже отплатить за свое спасение. Ребенку. Понимаешь?
– Ну, тут я тебе вряд ли смогу помочь, как считаешь?
– Эла! Здесь так жарко! Мне нечем дышать! Принеси воды, гадкий ребенок… – яростно простонало за стеной.
– Послушай, я не считаю тебя отъявленным лжецом и подонком, – заявила я, поднимаясь из-за стола. – Мне без разницы, что тебя сюда привело и каковы твои намерения. В качестве платы можешь просто пообещать, что больше не будешь таскаться по пустыням без нужды, идет?
Незнакомец кисло улыбнулся, после чего схватился за тесьму на своей шее, снимая через голову небольшой, вырезанный из черного дерева амулет.
– Придется отдать его. Возьми.
Забрав из его рук безделушку, я внимательно ее рассмотрела.
– Это знак Эйи?
– Он самый.
– Забавно. В нашем доме ему не место. Как думаешь, сколько он стоит?
– Э… не советую продавать его, – я недоуменно нахмурилась, но человек лишь развел руками. – Много за него точно не заплатят. Пусть это будет твоим первым украшением. Все-таки ты очень симпатичная девчушка.
Я смутилась, стискивая амулет в руке. Мужчина бессмысленно лыбился, не зная, что стал первым, кто отважился сделать мне комплимент.
– Я беру его, – бросила я, после чего направилась в комнату матери.
И проходя мимо зеркала, бросила любопытный взгляд на свое отражение. Дуреха.
Когда же я вернулась от матери, гость уже покинул наш дом. А на следующий день, думая об этой встрече, я с удивлением понимала, что совершенно не запомнила его лица.