Текст книги "Вопросы и ответы (СИ)"

Автор книги: love and good

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

– Луве – не настоящее имя дэвы. Её настоящее имя – Атефек, о чём Атратин узнал незадолго до падения Чаррадаша;

– по классу он колдун; по мировоззрению – истинно-нейтральный.

========== Вопрос 1 ==========

Комментарий к Вопрос 1

«Если ваш персонаж из оригинального мира, расскажите про историю страны (или чего-то еще?) в которой он живет»

– Нечасто, друг мой, вас можно встретить за пределами Чаррадаша.

Резкий женский голос с извечной надменной усмешкой раздался за его спиной, вынудив Сервилия неспешно обернуться. Острый взгляд парадоксально живых, как для немёртвой, глаз тут же цепко впился в бледное красивое лицо, и Атратин вежливо улыбнулся, сохраняя благородное спокойствие и невозмутимость.

– Дела города не позволяют мне отлучаться слишком часто – вам ли не знать о том, миледи, – неспешно отозвался консул, выдерживая чужой взгляд и глядя в ответ с благодушием, на дне которого застыл ледяной холод непроницаемости. – Я вынужден поддерживать защитные чары, кроме того пилигримы ежедневно приходят ко мне в поисках аскезы или готовясь принять нежизнь. Мой долг принять каждого, утешить и наставить на путь, по которому им предстоит идти ещё очень и очень долго. Я понимаю, что для вас это может звучать слишком сложно, – в спокойном голосе послышалась едва различимая колкая ирония; спокойный взгляд тёмных глаз стал самую малость острее.

Актория, могущественная госпожа-консул Йедии, удовлетворённо хмыкнула. Умная и прямолинейная женщина уважала сильных собеседников, которые могли дать ей отпор – это Атратин изучил, едва Йедия и окрестности стали частью конфедерации сорок шесть лет назад. Бывшая эльфийская маркиза, собственноручно убившая князя Йедии, и привела княжество к отделению от Асиена, воплотив, наконец-то, давнюю мечту его жителей. Неудивительно, что единогласно все они выбрали именно её своей новой правительницей, а консул Авитус дальновидно не стал спорить с ними.

– Не думайте, милорд, что консул Йедии впустую тратит время, – Актория гордо вскинула голову, и острый, словно кинжал, взгляд полоснул по всё той же благодушной невозмутимости Сервилия.

– И в мыслях не было, миледи, – не поведя и бровью, почтительно отозвался Атратин, и уголки его губ дёрнулись вверх. – Не хотите пройтись? До собрания ещё есть немного времени, – он сделал приглашающий жест рукой, на что Актория фыркнула, но не отказалась.

– Расскажите мне историю вашей страны, – стоило им двинуться по брусчатой улочке в сторону центральной площади, прямолинейно и резко потребовала она. Атратин в вежливом вопросе вскинул бровь, но повёл плечом, тут же отгоняя удивление.

Кто-то скрашивает неспешную прогулку философскими беседами ни о чём, но Актория никогда не была любительницей пустых слов. Резкая и волевая, она предпочитала действия болтовне, конкретику – долгим разглагольствованиям. И пусть у Йедии никогда не было прямых контактов с Дорлонлеей, всё же именно выходцы оттуда основали первые города конфедерации, частью которой бывшее княжество стало. Что ж, неудивительно, что госпожу-консула могли интересовать вопросы истории далёкого государства.

– Что именно вас интересует, миледи? – спокойно уточнил Сервилий. – История Священного Королевства богата разными событиями…

– Разве вашей страной является Священное Королевство? – также резко и недовольно прервала собеседника Актория, бросив на него быстрый холодный взгляд. Атратин, не теряя самообладания, вновь в вежливом вопросе приподнял бровь.

– В таком случае, боюсь, я не совсем понял ваш вопрос, – спокойно ответил он.

– Вы живёте в конфедерации, ваш город – одна из теперь уже шести её частей, – раздражённо откликнулась женщина, и Атратин позволил себе усмехнуться.

– Вот как. А вы разве не являетесь частью этого же государства? – с тонкой иронией поддел её он, и пыл Актории заметно поугас.

– Верно, – взяв себя в руки, куда более сдержанно произнесла она. – Но вы стояли у истоков её создания. Если я не ошибаюсь, вы были и остаётесь близким другом и учеником консула Авитуса. Вот я и прошу вас рассказать мне что-нибудь о тех днях.

Атратин чуть наклонил голову вбок, позволив себе с беззлобной насмешкой посмотреть на горделивую вспыльчивую маркизу. Та сделала вид, что не заметила этого, хотя весь её внешний вид говорил о том, что чужое пренебрежение её задело.

– Что ж, я могу рассказать вам, – Сервилий спрятал улыбку и согласно кивнул. – О тех днях на самом деле сложно забыть… – на несколько долгих мгновений он задумался, словно решая, с чего начать свой рассказ, пока наконец не произнёс: – Вам должно быть известно, миледи, что в Священном Королевстве почитается вера в светлого бога Зардушту. У него много имён и титулов, но если кратко – он есть истина, свет и жизнь, и всё, что противно им, – это скверна и проклятие тёмного владыки Франхрасьяна. Смерть – величайшее и первейшее из этих проклятий, ведь Франхрасьян – её повелитель и тот, кто осквернил людей, дав им смерть.

Для истинных верующих нет греха большего, чем увидеть или коснуться трупа. С умершими имеют право соприкасаться только могильщики, презренные и проклинаемые люди, добровольно вручившие себя Франхрасьяну и его дэвам. Священное Королевство не признаёт, что смерть – такое же священное таинство как жизнь. Не чтит вечный цикл смерти и рождения. Не выказывает должного уважения телам и душам, оставляющим этот мир. И мой наставник, пусть и был одним из служителей церкви, первым поставил под сомнение этот догмат.

Ведь если смерть – такое великое проклятие и скверна, как мог Зардушту допустить его? Ведь люди тогда по самой своей природе осквернены и по умолчанию принадлежат Франхрасьяну. Ибо всякое существование конечно, и смерть приходит в дом как короля, так и последнего бедняка. И тогда мой учитель пошёл на великую дерзость и страшнейшее святотатство. И Франхрасьян открыл перед ним другую сторону правды.

Учитель научился взаимодействовать с духами и определил свойства мёртвых тел. Особая магия могла связывать волю живого с тем, что уже мертво. Но вы и сами знаете об этом, миледи, ведь в конце концов и вы шагнули за эту грань, став одной из нас, – Сервилий скосил глаза на свою спутницу, замечая на её лице исключительную сосредоточенность и внимание.

Он хмыкнул, вновь устремив спокойный взгляд впереди себя. Замолчал на несколько мгновений, а после неспешно продолжил:

– Учение моего учителя обозвали ересью. Его предал кто-то из учеников, доложив о его изысканиях инквизиторам. 1418 год стал тяжёлым годом для всех нас – лишь немногим удалось скрыться от шпионов и соглядатаев инквизиторов и деорийцев. В конце концов, мы вынуждены были бежать, собрав останки тех, кого можно было вернуть, как, например, кости достопочтенного лорда Азиниуса, и год спустя на этих землях, пустынных и неприветливых, мы основали наше первое поселение. На его месте сейчас стоит Канмандег, – Атратин ухмыльнулся, и его глаза блеснули. – Об этом вам более подробно может рассказать госпожа-консул Фламма, хотя я слышал, вы с ней не очень ладите.

Актория надменно фыркнула: с Камиллой Калидией Седулой Фламмой у неё действительно отношения не сложились. Но не желая вспоминать о ней и портить себе настроение хотя бы пока что, ибо неприятная встреча им вот-вот предстояла, она перевела тему в иное русло.

– А что до Чаррадаша? Что сподвигло вас основать город посреди пустыни? – она чуть прищурилась, на что Атратин весело хмыкнул.

– Мой учитель всегда ценил меня за мой ум и любовь к познанию, – самоиронично ответил он. – И я всегда больше искал уединение нежели компанию. После принятия нежизни все обременяющие смертное тело слабости ушли, и мне показалось хорошей идеей как с практичной, так и с эгоистичной точки зрения возвести город в самом центре пустыни. Разумеется, для наших врагов и сама по себе она может стать непроходимым препятствием и вечной гробницей, но согласитесь, надеяться только на природу значит приложить лишь половину усилий.

– Итого у вас получается бесконечный приток новых рекрутов из числа тех, кто не пережил встречу с пустыней, и практически полное уединение, ведь в мёртвом городе посреди песков живут лишь немёртвые, которых и без того там немного, – с тенью насмешки резюмировала Актория, на что Атратин удовлетворённо кивнул.

– Вы сами ответили на свой вопрос, миледи, – насмешливо произнёс консул. – Что же до других городов, – возвращаясь к первоначальной теме разговора, протянул он, – то я думаю, вы лучше меня знаете, как прошли три эльфийские интервенции, в ходе которых Великое Княжество потеряло сначала Батью, затем вашу родную Йедию, а сейчас вот ещё и Нойян, и все три эти княжества стали частью нашей конфедерации.

– Моих бывших сородичей история и поражения учат малому, – не скрывая своего пренебрежения, отрезала Актория. – Я рада, что Йедия больше не является частью этого огромного лицемерного собрания дураков. С вами у нас куда больше возможностей проявить себя и развиваться.

– Кто знает, – Атратин повёл плечами. – А между тем, мы с вами наконец пришли, – он кивнул в сторону курии.

Актория расправила плечи и приняла надменный вид. Собирался Совет Пяти, которому теперь предстояло превратиться в Совет Шести, и консулам пяти республик надлежало прийти к согласию, кто временно до выборов на месте займёт пост консула Нойяна, приобретённого Аратилией лишь несколько месяцев назад после сокрушительного поражения эльфов, вновь неудачно потыкнувшихся на чужие земли.

Актория первой вошла в курию, и Атратин последовал за ней. Этот Совет знаменует собой новую страницу в истории конфедерации, и Сервилий, как и прежде, вновь стоит у её истоков, принимая в ней непосредственное участие.

========== Вопрос 2 ==========

Комментарий к Вопрос 2

«Что ты почувствовал, когда понял, что город вот-вот падет?»

«Зачем дэва назвалась ненастоящим именем? Вообще, есть ли какое-то значение в ее именах?»

Ночь опускалась на пустыню. День разливался кровавыми лучами заката, и окровавленный песок и камни ярко блестели в них. Тяжёлая осада отзывалась усталостью даже в среде немёртвых, и крайний бой поставил их перед безжалостным осознанием: оборона сломлена, и Жизнь торжествует над Смертью.

Консул обходил линию укреплений, как всегда инспектируя её и осматривая новые бреши, нанесённые оружием и магией. Тела павших общей кучей лежали на подступах. Эльфы и люди, некогда живые и шагнувшие за грань – все встретили свою окончательную смерть именно здесь, и было в этом что-то красивое и ироничное. Консул покачал головой, глядя на мрачную картину, продолжая обход.

Их осталось так мало. Выжившие из Канмандега и Батьи отступили вглубь пустыни, чтобы усилить оборону Чаррадаша, но упорству эльфов и людей можно было лишь позавидовать. В этот раз они хорошо подготовились, и даже безжалостная пустыня не смогла сломить их. Они стояли и наступали, и Атратин понимал: немёртвым не выстоять.

По пустым, тихим, частично разбитым улицам он возвращался в свой дом. Горечь сжимала небьющееся сердце, и консул не сдержал тоскливой усмешки. Его родина, его вотчина конала в агонии у него на глазах, и он ничего не мог сделать с этим – лишь разделить её. Стоять во главе тех, кто доверили ему своё существование, и если такова судьба – пасть вместе с ними раз и навсегда.

Страха не было, но было лишь печальное принятие. Некроманты всегда жили мирно, сохраняя нейтралитет и не провоцируя конфликты. Были жертвой чужой агрессии, костью в горле, от которой так упорно и отчаянно пытались избавиться те, кто боялись их и даже не пытались понять. И вот теперь…

Темнота рабочего кабинета встречает его печальной скорбью. Не было страха, но было сожаление. Всё, что он любил, его родина и послушники, живущие под его началом, его надежды и место, что приняло его – всё должно было быть уничтожено, и он больше ничего не мог сделать, чтобы не допустить этого. Лишь пасть вместе с ними, оставив на поругание живым мёртвые руины и тела. Такова, значит, была судьба изгнанников и еретиков?

Он усмехнулся, прикрыв глаза. Почувствовал за спиной бесшумное присутствие – Луве как всегда была рядом. До последнего сопровождала его, отказавшись бросить даже тогда, когда стало понятно, что это конец.

Луве… Такая же изгнанница и «еретичка». «Тёмная лживая тварь», «мерзкая демоница», совращающая душу и продающая её своему тёмному владыке. Избравшая его ещё в те далёкие дни, когда он был жив, и верно следующая за ним до этого мгновения. Дэва, назвавшаяся именем «Любовь» и отдавшая Атратину самое дорогое, что у неё было – ему действительно было жаль, что всё закончится именно так, и Луве останется одна на руинах мёртвого города, прижимая к груди то, что останется от его тела.

– Чаррадаш падёт, – его тихий голос растёкся по тишине кабинета, нарушая звенящее молчание.

Пугающее затишье, когда не слышно даже завывания ветра в пустыне, словно какая-то ужасная магия поглотила все звуки. Отгремело тяжёлое сражение, и вот-вот должно было загреметь следующее – а между ними это мучительное молчание, дарующее ложную надежду и передышку.

Бархат ночи укутал пустыню, опустился на руины и изувеченные тела мёртвых. Прятал кровавые реки, что жадно испивал песок, да обломки оружия и плоти. Ночь дарила надежду не менее ложную на то, что новое утро принесёт долгожданное облегчение и избавление. Ведь так могло быть где угодно, но только не в пустыне. С кем угодно, но только не с немёртвыми, которым даже в собственном доме были не рады.

– Это сражение будет последним.

В голосе консула Атратина не было ни печали, ни страха – лишь данность. За более чем пятьсот лет существования многие вещи воспринимаются гораздо спокойнее и проще, а Сервилий как никто знает, что всему всегда приходит свой конец. И он спокойным шагом выходит из кабинета, шагая по пустынному коридору своего дома, и выходит в любимый сад, чтобы в последний раз побыть в нём. Держит ровно и уверенно спину, и спокойная сила всё также волнами расходится от него. Что ж, время пришло.

– Не ходи! – она как всегда следует за ним и появляется из-за его плеча, и обжигающе-горячие пальцы в отчаянии хватают ледяную руку. – Они всё равно все уже мертвы – зачем тебе оставаться здесь? Давай сбежим! – с таким же отчаянием она смотрит на него полными искреннего страха глазами и напоминает Сервилию напуганного ребёнка, а не древнего могучего духа.

Он улыбается ей – так, как не улыбается никому. Его холодные глаза горят тихим огнём, будто он снова жив, и кончики пальцев едва касаются мягкой щеки. Она знает даже лучше него самого, что это конец, как и знает, что он никогда не поддастся её искушению.

– Ты помнишь, почему мы бежали? – смотрит прямо в глаза, видя в них страх, боль и подступающие слёзы. – Помнишь, из-за чего и ради чего всё это было?

Консул отвёл взгляд, бросив его куда-то вдаль, не то вглубь сада, не то на чёрный траурный бархат неба. Красивое лицо его сделалось одновременно печальным и безмятежным, и он приподнял уголки губ вверх.

– Если нас уничтожат, это будет означать лишь то, что у таких, как мы, больше не будет надежды. Нас перебьют как крыс или запрут в клетки догматов. Нам не оставят выбора. Нам не оставят ничего. Мы вновь превратимся в еретиков. Мы вновь будем одиноки. Я не могу всё бросить, Луве. Я не могу уйти – ни с тобой, ни вообще. В конце концов, я тоже мёртв – мне нечего терять.

Он почувствовал, как Луве крепче сжала его руку. Она закусила губу, пытаясь сдержать слёзы, не моргая глядя в спокойное лицо Атратина. В конце концов вздохнула и тихо прильнула к нему, обнимая за руку и кладя щёку на мужское плечо.

– Атефек… – длительное молчание нарушил её негромкий шёпот, и Сервилий удивлённо опустил глаза на печальное, но уверенное женское лицо. – Когда-то давно ты спрашивал, какое моё истинное имя, – не отрывая глаз от точки перед собой, всё также негромко произнесла она. – Так вот, другие дэвы знают меня под именем Атефек.

– Что оно означает? – Атратин в признательности прикрыл глаза, спросив осторожно, и дэва поджала дрогнувшие губы.

– «Привязанность», – ещё тише ответила она после небольшой паузы. – Многие из-за этого сочувствовали мне и насмехались надо мной.

– Я благодарен тебе, – консул осторожно привлёк к себе хрупкое женское тело, целуя пепельную макушку, обжигая холодным дыханием горячую кожу.

Он знал, что ни дэвы, ни ашуры не открывают смертным свои истинные имена, называясь именами, собственно, смертных. Сказать своё имя, значит, проявить неслыханное доверие, и то, что Луве открылась ему сейчас…

– Я останусь с тобой до конца, – она крепко обняла его, спрятав лицо на его груди. – Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы тебе помочь. А если я буду бессильна… Обещаю, я не отведу глаз и буду смотреть, как бы больно мне ни было. Ты навсегда останешься в моей памяти, и я отдам тебе дань уважения… за всё, что ты сделал для всех нас. И для меня, Хюгеред.

Он улыбнулся – печально и горько. Прижал в ответ дэву, что когда-то давно сама выбрала его своим спутником, гладя её по обнажённым плечам. Она единственная помнила его собственное настоящее имя, называя его только им одним, игнорируя имя новое. Для неё он всегда продолжал оставаться юношей Хюгередом – что ж, теперь пришло время ему умереть окончательно.

Как и консулу Публию Сервилию Атратину.

========== Вопрос 3 ==========

Комментарий к Вопрос 3

«В чем состоят твои обязанности, как консула?»

– У меня есть для тебя предложение, – именно с этими словами наставник обратился к нему, когда посыльный доложил, что господин желает видеть своего лучшего и любимого ученика.

Вечер опускался над Унбарамом. Пряталось за шпилястыми горами солнце, и тьма густой вуалью накрывала город. Консул стоял у окна, глядя задумчивым взглядом вдаль, окидывая им пока ещё редкие дома и здания, расположившиеся в окружении горы – времени прошло не так и много с тех пор, как здесь был заложен первый камень, и горная пустошь превратилась в оплот надежды для тех, кто почти потерял её.

Атратин бесшумно вошёл в кабинет, тут же видя ровную напряжённую спину наставника. И едва переступил порог, закрывая за собой дверь, как тот, не поворачиваясь, обратился в привычной прямой манере, сразу переходя к делу и не тратя время на формальности.

– Чем я могу быть полезен, господин? – Сервилий поклонился, терпеливо глядя на мастера.

Тот неспешно обернулся, таким же долгим задумчивым взглядом одарив ученика. Без слов, жестом указал на свой стол, предлагая присесть, и первым направился к массивному крепкому стулу с высокой спинкой, опускаясь на него. Атратин последовал примеру наставника и молча сел напротив.

Отец Витта, теперь, конечно, известный под именем Луциуса Авитуса Амплиатуса Беатуса Виндекса, долго не сводил с ученика острый пронзительный взгляд тёмных глаз. Атратин, прекрасно знакомый с привычками учителя, терпеливо и с достоинством снёс это испытание, и консул довольно усмехнулся, кивнув самому себе.

– Должно быть, ты слышал, что некоторые особенно радикальные братья и сёстры ушли в сердце пустыни, – в конце концов он нарушил затянувшееся молчание, и Атратин согласно кивнул. – Они основали там поселение, но видится мне, очень скоро простого поселения им будет мало.

– Я слышал, что среди них люди, лишённые амбиций, и посвящающие себя аскезе и суровым лишениям, – осторожно произнёс Сервилий, едва заметно сведя брови. – Неужели ты думаешь, что благородное стремление духа обернётся гордыней?

– Отнюдь, – уверенно возразил Авитус. – Я предвижу, что их примеру решат последовать многие. И поселение окажется слишком мало, чтобы принять всех желающих.

– Ты хочешь, чтобы я отправился к ним? – проницательно догадался Атратин, однако в голосе его слышалось сомнение – он не до конца понимал, к чему наставник клонит.

– Я хочу назначить тебя их консулом, – чёрные глаза Авитуса на мгновение вспыхнули. – Поселение неизбежно превратиться в город, – он повторился, – разобщённые странники, объединённые единым стремлением, неизбежно превратятся в общину. Им нужен мудрый управитель, и я уверен, никто лучше тебя не подойдёт на эту роль.

– Меня? – в искреннем замешательстве переспросил Атратин. – Но почему я, учитель? Я молод и неопытен – едва ли аскеты пойдут за мной и признают меня первым среди равных так, как признали тебя.

– Ошибаешься, – наставник довольно улыбнулся и свёл кончики пальцев друг с другом, внимательно посмотрев на ученика. – Именно за тобой они и пойдут. Ведь ты такой же аскет, как они – не думаешь же ты, Публий, что никому не ведомо, что обществу других существ ты предпочтёшь уединение и книги? – он тонко улыбнулся, и от этой улыбки Атратин смущённо отвёл глаза в сторону. – Кроме того, многие братья и сёстры смогли лично убедиться в твоём мужестве и незаурядном уме, которые ты проявил за всё время наших скитаний и страданий. Вопрос лишь в том, готов ли ты принять такую ответственность.

Тогда Атратин долго размышлял над словами наставника, прежде чем принять решение, в конце концов определившее его существование на многие годы вперёд. Жалел ли о нём? Едва ли. Учитель редко ошибался в своих прогнозах, не ошибся он и тогда.

Среди всех городов конфедерации Чаррадаш был особенным. Атратин не просто своими руками построил его, но и фактически именно он стал тем, кто создал и сплотил общину из тех странников, что уходили в пустыню в поисках уединения и ответов на извечные вопросы. Стал не столько правителем, сколько первым среди равных – те обязательства, которые он нёс сознательно и ответственно.

Консул – высшая должность республики. Все города-государства конфедерации управляются ими. Он возглавляет сенат и является последней инстанцией для всех остальных ведомств; ведёт армию в случае войны. Контролирует жизнедеятельность республики, но не вмешивается без надобности в работу её органов – таково предназначение консула. Которое, конечно, регулируется личными качествами каждой конкретной личности, занимающей этот высокий пост. И мастер снова не промахивается, когда предлагает своему ученику занять этот высокий пост.

Атратин – именно первый среди равных. Его демократичный нрав оставляет широкие просторы для деятельности конкретных органов власти. Он лишь консультирует их и вмешивается только тогда, когда его просят; присматривает за их деятельностью и следит за её эффективностью. Представляет Чаррадаш на международном уровне и, при необходимости, возглавляет армию, перебирая на себя единоличное управление.

Это не попустительство, как кажется некоторым, а взаимовыгодное сотрудничество. И Атратин чувствует себя добрым родителем, присматривающим за своим детищем и делающим всё для того, чтобы обезопасить его и сделать лучше. Ведь наставник не ошибается, и желающих посвятить себя аскезе и уединению вдали от суеты живых не становилось меньше. Вместе с тем консулу и его подопечным очень скоро стало понятно, что у Чаррадаша к тому же очень важное стратегическое значение: сердце пустыни защищало конфедерацию, а значит, тем более необходимо было сделать всё для того, чтобы защитить его. Именно поэтому так важно было иметь прочный симбиоз между властью и жителями.

Поэтому у Атратина была обязанность, которой не имел больше никто из консулов: он создал и подпитывал защитный барьер на подступах к городу. Знал также в лицо и по имени каждого, кто прибывал и оставался в его городе, делегируя им обязанности всем, как одному, при необходимости защищать город любой ценой, несмотря ни на что. И каждый лич и вампир превращался в воина; и в городе не было ни одного гражданского жителя.

Как Унбарам был детищем консула Авитуса, а Канмандег – госпожи-консула Фламмы, так и Чаррадаш стал любимым взлелеянным ребёнком Атратина. Наставник не ошибся, когда назначил именно его главой небольшого поселения, которому только предстояло стать могучим несокрушимым городом. И сам Атратин никогда не жалел о решении принять это предложение.

========== Вопрос 4 ==========

Комментарий к Вопрос 4

«Что значит для персонажа его имя?»

«Что означает твое имя? Почему ты назвался именно так?»

«Почему Луве продолжала называть тебя человеческим именем? И как ты сам на это реагировал?»

– Почему ты изменил его?

Хриплый от долгого молчания голос Луве нарушил тишину рабочего кабинета. Атратин оторвал взгляд от свитка и посмотрел на дэву, появившуюся напротив и вальяжно раскинувшуюся на свободном стуле. Её тёмные глаза пристально всматривались в сосредоточенную фигуру новопровозглашённого консула, и когда она заметила, что тот обратил на неё внимание, капризно поджала губы, произнеся:

– Мне не нравится твоё новое имя.

Сервилий улыбнулся, и в глазах его вспыхнули искры веселья. Иногда Луве была похожа на ребёнка, а не на древнего могучего духа, и этот контраст странным образом умилял его.

– А почему ты, появившись передо мной, называешься не своим именем? – вопросом на вопрос отозвался Сервилий, на что дэва недовольно нахохлилась.

– Это другое, – проворчала она. – Для таких, как мы, имя – не просто набор букв и слогов. Это сама наша суть и наша слабость. Наши враги могут воспользоваться нашими именами, неся нам вред, поэтому мы скрываем их от всех, кроме своих братьев и сестёр. Ашуры делают также, кстати говоря. А у вас, смертных, всё по-другому, – дэва с вызовом посмотрела на человека. – Ваши имена часто несут огромный смысл и силу, но вы не умеете замечать их и использовать. Для вас имена – бессмысленные и безликие слова. А между прочим, у твоего имени особенное значение. И оно мне нравится куда больше, чем то, новое, которое ты себе взял, – Луве снова недовольно нахохлилась и выпалила с обвинительным вызовом: – Зачем?!

Сервилий негромко рассмеялся, покачав головой и прикрыв глаза. Сверхъестественному духу действительно было сложнее понять обычаи смертных так же, как и наоборот. Чуть склонив голову набок и продолжая улыбаться взглядом, он посмотрел на требовательное выражение лица упрямо ждущей ответ дэвы.

– Ты не совсем права, моя дорогая, – в конце концов протянул он. – Для нас имена – не просто бессмысленные и безликие слова. Конечно, мы не используем их так же, как вы, но тем не менее для нас они имеют не меньше значения. И то, что многие отказались от своих имён сейчас… – Сервилий покачал головой, и Луве прищурилась, внимательно глядя в его спокойное лицо.

– Что это значит для тебя? – проницательно спросила она, и Атратин вновь прикрыл глаза.

– Родина отвергла нас, – он медленно покачал головой, устремив задумчивый взгляд куда-то вперёд, но глядя внутрь себя. – Мы бежали из собственного дома, спасая не только свои жизни. Свободу и возможность самим выбирать свой путь – то, что ценнее и дороже жизни. Многие отдали за это свои души, за надежду, которую доверили нам. Мы больше не часть целого, но мы сами целое. Изгнанники, теперь мы хозяева на своей земле. Родина предала нас, и мы основали новую родину. Жизнь разделилась на «до» и «после», и «до» осталось в далёком прошлом, в которое нет и никогда не будет возврата. Мы больше не те, кто убегали из Священного Королевства, и смена имени – последняя дверь, которая закрылась за нами. Теперь есть только одна дорога – вперёд, и мы идём по ней, самостоятельно определяя её. И имя – первое и постоянное напоминание, фундамент, на котором всё строится.

Он говорил неспешно и размеренно, и голос его лился рекой. Луве внимательно слушала слова Атратина, в то время как сам он погружался всё глубже и глубже в воды задумчивости.

Луве была права лишь отчасти, на самом деле. Многие действительно не обращали внимание на свои имена, хотя нередко заложенный в них смысл предопределял судьбу своего носителя. Собственно, многие из тех, кто пошли за отцом Виттом, разделяли это убеждение, и именно поэтому для них всех имя стало таким важным. Те, кем они были до; те, кем они стали сейчас – именно поэтому новые имена они дают себе осознанно, закладывая в них особый смысл.

Публий Сервилий Атратин – почему именно оно?

Их ещё слишком мало, чтобы говорить о традициях и устоявшихся привычках, но личное имя всем своим соратникам и ученикам отец Витта даёт сам. Словно родитель, он называет каждого своего ребёнка, крестя его и направляя. Личное имя – сокровенное сокровище, которое каждый из них, помимо себя, доверяет лишь самым дорогим и близким.

«Отныне тебя зовут Публий, мой ученик»

Обращённый к народу и государству, деятель, посвящающий себя служению. Тонкая улыбка блуждает на бескровных губах молодого консула – наставник рассчитал всё с самого начала. Впрочем, он всегда был умён и проницателен и видел в людях те стороны, о которых они сами подчас даже не догадывались. Именно поэтому Сервилий возглавил пустынную твердыню и отдал за неё жизнь, когда время пришло, верно?..

Второе имя – то, как обращаются другие. Каким они знают тебя и как зовут изо дня в день. Имя, рассказывающее о тебе прежде всех подвигов и свершённых деяний. Он берёт его себе сам, хотя иным его дают товарищи, и не опасается, что звучать оно будет слишком вызывающе или самоуверенно.

Сервилий – тот, кто наблюдает, и тот, кто оберегает. Разве ж не в этом теперь его призвание и предназначение? С того самого мгновения, когда он разделил с учителем его учение, разве не стал он тем, кто оберегает его от уничтожения? Кто бережёт тайну и надежду, а теперь – саму возможность их существования так, как они существуют?

Его выбор определил его имя. Его имя лишь подчеркнуло сделанный выбор. Это было его решение и его ответственность, которую он сознательно взял на себя.

Третье имя, в общем-то, и не совсем имя. Прозвище, которое дают другие. У кого-то их несколько, у кого-то – ни одного. Своё же прозвище он получил практически сразу с основным именем. Атратин – «чёрный», «тёмный» – так его окрестили практически в шутку, возможно желая подчеркнуть черты его внешности. Он и не обижался, приняв его и лишь намного позже понимая, что сокрытый в шутке смысл оказался куда глубже и значимей.

Атратин – это не только «чёрный» и «тёмный». «Окутанный трауром» – мрачное значение прячется в тенях звуков, но и ему не укрыться там навечно. Ведь ни одно имя они не принимают просто и бездумно; ведь отныне их имена определяют их судьбу, и даже шуточному прозвищу надлежит сыграть свою роль. И он принимает их все как часть самого себя.

– И всё равно, мне не нравится твоё новое имя, – недовольный, с капризными нотками голос Луве вывел Сервилия из задумчивости, заставив снова поднять взгляд на дэву. – Уж поверь мне, любовь моя, но в ваших смертных судьбах я разбираюсь всё-таки чуточку лучше тебя. И твоё настоящее имя подходит тебе гораздо больше, ведь именно оно и ведёт и будет вести тебя по жизни до самого конца.