Текст книги "Зов пустоты (СИ)"
Автор книги: Lone Molerat
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)
На свадьбу какая-то тётушка подарила Лэйси сервиз. Огромный деревянный ящик с десятью, что ли, комплектами посуды. Трогать этот гроб, даже подходить к нему было нельзя никому – ни мне, ни Кире. Пользоваться этой посудой – да боже упаси! У каждой чайной ложки уже было своё место в серванте дома на Висконсин-авеню. И ничего, что в этом доме сейчас жили совсем другие люди, которые даже не планировали куда-то съезжать.
И Кира… В каком-то смысле Лэйси относилась к ней так же, как к этому сервизу. Видела в ней не маленькую девочку, а будущую принцессу Джордтауна, дочь-которой-можно-гордиться. Каждое воскресенье они просыпались ни свет ни заря и ехали на метро до Такома-парка, чтобы брать уроки фортепиано у профессионального пианиста. В любую погоду, в любой праздник – никаких отговорок. А ещё книги, обязательные к прочтению, французский язык… Кире это всё было не в радость, не то что математика, но она любила маму и не хотела её расстраивать. А я чувствовал себя не вправе перечить. Я и так достаточно успел испортить.
Первые бомбы упали двадцать третьего октября, в девять сорок семь по вашингтонскому времени, – он вздохнул. – Да ты, наверное, и сама знаешь, маленькая. За пару часов до этого ко мне прибежала Кира и заявила, что ей срочно надо в школу: учительница попросила их прийти, чтобы украсить классную комнату к Хэллоуину. Обычно Лэйси по субботам была дома, но именно двадцать третьего ей пришлось выйти на службу: сменщица заболела. Так что Лэйси отправилась в банк, а я повёл Киру на занятия.
Был солнечный морозный день. Лужи затянуло ледком, в первый раз за осень. Я бы и не заметил, я давно уже не обращал на такое внимания, но с Кирой всё виделось иначе. Она останавливалась у каждой лужи, пробовала лёд носком сапога – накануне Лэйси как раз купила ей жёлтые резиновые сапожки, и Кире они ужасно нравились. Мы шли дольше, чем обычно, даже опоздали немного. Договорились, что маме об этом знать незачем, а то она с нас три шкуры спустит за нарушение дисциплины.
На обратном пути я решил зайти в банк, где работала Лэйси. Так мне было спокойнее. Банки тогда грабили часто, чуть ли не каждую неделю – лавры Викки и Вэнса многим покоя не давали.
Посетителей почти не было, и Лэйси скучала за конторкой. Я смотрел на неё сквозь стекло – не пуленепробиваемое, нет, чёртовы проектировщики сэкономили и на этом, – и лениво думал, как бы мне завтра освободить Киру от фортепианной повинности и сводить вместо этого в зоопарк. Вот такими были последние мгновения старого мира. А потом люди на улице закричали, и мира не стало.
– Ты говорил, в этом банке было убежище… – тихо проговорила Эмили.
– Было, – Харон кивнул. – Не такое уж плохое, на самом деле. Директор, мистер Шокли, невероятно им гордился. Несколько жилых комнат, душевая, склад, зона отдыха с настольными играми – куда там «Волт-теку». Мне кажется, Шокли даже обрадовался, когда понял, что не зря старался. И минуты не прошло, как он торжественно ввалился в зал и пригласил всех сотрудников и клиентов спуститься в комфортабельное убежище – «за счёт заведения», так он выразился. Я, как ты понимаешь, воспользоваться его предложением не мог. Сказал Лэйси, чтобы она спускалась со всеми в убежище и ждала нас с Кирой там. Если честно, я тогда не думал, что увижу её ещё раз.
– И она не стала спорить? – недоверчиво спросила Эмили. – Спокойно отправилась в убежище?
– Это было разумно с её стороны, – Харон устало прикрыл глаза. – Она не смогла бы передвигаться с такой же скоростью, как я. Там ведь был сущий ад, Эми. Горело всё – дома, деревья, люди. Асфальт плавился под ногами. Не все бомбы упали одновременно – пока я бежал к школе, взорвались ещё две. Это было как во сне. В худшем из снов.
В школе не было ни души. Только Кира и ещё один мальчик, Тимми. Мальчишка просто носился по двору и орал не переставая. А Кира, умница моя, всё сделала, как в обучающем ролике: приняла «Рад-икс» из аптечки, включила радиоприёмник, спряталась в подвале. И не паниковала. Сидела и ждала, пока я вернусь за ней. Она ни минуты не сомневалась, что я приду.
– А другие дети?
– Не знаю. Наверное, пытались добраться до дома. Эта трусливая мразь, учительница, просто бросила их там. Перепуганных шестилетних детей. Они сидели там, среди обрезков цветной бумаги, и послушно ждали, пока мисс Дафна вернётся и скажет им, что делать… Я не могу об этом думать, Эми. Я понимаю, что останься Кира дома, со мной, мало что изменилось бы. Наверное. Но она-то не осталась.
Тимми мне, конечно, тоже пришлось взять с собой – я бы не смог объяснить Кире, почему мы уходим без него. Мальчик был совсем плох, а Кира держалась до последнего. И я тащил их двоих по улицам, через весь этот ад – хорошо хоть, из-за пыли и дыма почти ничего не было видно.
Мы вернулись в банк. Конечно, все уже заперлись в бомбоубежище – ну какие были шансы на то, что я вернусь? Лэйси уговорила мистера Шокли открыть дверь и впустить нас. Разыграла карту, которую не вынимала из рукава последние лет семь: напомнила старому перестраховщику, что её девичья фамилия – Кэлверт, и нет, это не совпадение. Убедила его, что конгрессмен Айзек Кэлверт души не чает в маленькой внучке и будет очень-очень благодарен её спасителю. А благодарность клана Кэлвертов стоит дорого во всех смыслах.
И тогда мне казалось, что худшее – позади. Что мы здесь, втроём, а значит, мы со всем справимся. Ведь в убежище были припасы и лекарства, и Шокли божился, что не пройдёт и недели, как нас эвакуируют: у него оба шурина служили в армии… У всех этих бедолаг было столько надежд на бравых парней в силовой броне, которые придут и всех спасут. Что ж, я и был тем самым парнем, правда, без силовой брони. Вместе со всеми блевал по углам до потери сознания и едва ли мог кого-то спасти.
Эми, тогда ведь никто из нас не понимал, к чему всё идёт. Медиков в бункере не было, про лучевую болезнь мы знали только из просветительских брошюр. Ставили друг другу капельницы с Антирадином, горстями жрали таблетки йода и верили, что нам удалось убежать от радиации. И всё это время мы пили воду из-под крана – она же фильтрованная! – и дышали отравленным воздухом: о противопыльных фильтрах строители как-то не подумали. Чёрт, да у нас даже счётчика Гейгера не было. Оно и к лучшему. Это дало нам несколько дней надежды. Может, неделю.
А потом умер Тимми – и это стало первой проблемой. Мудрейший мистер Шокли не предусмотрел покойницкой в проекте своего убежища. Он-то строил бункер для живых, а не для мертвецов. Никто не знал, куда девать тело, а решать надо было поскорее, сама понимаешь. И все единогласно решили, что ваш покорный слуга – идеальная кандидатура для вылазки на поверхность. Я тогда еле на ногах стоял, но согласился: мне не хотелось, чтобы Кира увидела тело Тимми, когда проснётся.
Стоило мне вернуться, как выяснилось, что для меня есть ещё работёнка: за те несколько минут, что я пробыл снаружи, один из клерков умудрился крайне удачно пырнуть своего сослуживца канцелярским ножом в печень. Знаешь, за что, Эми? Тот мерзавец посмел заполнить кроссворд ручкой, а не карандашом.
– Кабинная лихорадка, – прошептала Эмили.
– Всё-то ты знаешь, маленькая, – он притянул её к себе и поцеловал в лоб. – Что ж, через пару дней новоиспечённый душегуб с горя повесился в кладовке. Клерком больше, клерком меньше – мне на них было плевать, я был в таком состоянии, что и имён-то не запоминал. Но этого идиота возненавидел от всей души. Потому что его нашла Кира, и она очень испугалась. Ясное дело, пришлось мне и его выносить наружу. По-моему, тогда-то Харон и появился. Имя, в смысле. Да и образ жизни. Шокли назвал меня так в шутку, когда я выбирался из подвала с очередным мертвецом на плечах – и скоро уже никто и не обращался ко мне по-другому.
– Даже Лэйси? – осторожно спросила Эмили.
– Лэйси… – повторил он отстранённо. – Лэйси предпочитала вообще никак ко мне не обращаться. Не так просто это было: пять комнат, все друг у друга на виду. Но она справлялась. Видишь ли, маленькая, когда жалость переходит в брезгливость… – его передёрнуло. – Нет, поначалу она пыталась быть нежной. Знаешь, «Закрой глаза и думай об Англии». Это было невыносимо – когда она пыталась меня обнять, потому что надо, а я чувствовал, как её трясёт от отвращения. И этот брезгливый ужас в глазах, и покорный голос мученицы…
Нам с Кирой досталось больше остальных. Они-то не пробыли на поверхности и пяти минут, а мы провели снаружи два часа. Эми, у неё были такие красивые волосы. Длинные, золотистые – как у Лэйси. И они начали выпадать, целыми прядями. Она так плакала от страха и обиды, а я ничего не мог поделать. Двести лет – да я и через две тысячи лет не забуду, как она на меня смотрела. С надеждой, что я спасу её от болезни так же, как спас от смерти. Лэйси врала ей в лицо, что всё будет хорошо: волосы отрастут, ожоги затянутся. А я не мог. Потом начала сходить кожа… Зеркала я спрятал, все, что нашёл, но, Эми, она же видела меня. И понимала, что с ней творится то же самое.
Она пыталась отвлечься. Всё, что у неё было – тот рюкзачок из школы, и она вырезала фигурки животных из старых газет и дарила мне и Лэйси. А Лэйси брала их так, знаешь, двумя пальцами… Ей было мерзко, и она больше не брала на себя труд это скрывать. Она наконец поняла, что вот это всё и есть её жизнь, отныне и навсегда, и не будет ни дома на Висконсин-авеню, ни красавицы дочки, ни мужа-генерала. И как только она это осознала, мы с Кирой стали предателями. Теми, кто уничтожил её мечту.
А предателей не щадят.
Кира всё замечала. Спрашивала меня, почему мама так себя ведёт. Почему кричит, чтобы мы к ней не прикасались. Почему её нельзя поцеловать, как раньше. А что я мог ей сказать? И что мог дать взамен? Она была папиной дочкой, но и маму тоже любила. Свою красивую, умную, идеальную мамочку, которая всегда знала, как лучше.
– Господи, – сдавленно проговорила Эмили. – Какая же редкостная…
– Это ещё не всё. Как-то раз я проснулся ночью – и чёрт меня дёрнул полежать и послушать, какие же сказки моя замечательная жена рассказывает дочке. Лэйси меняла Кире повязки – и говорила, что Тимми был хорошим малышом. Потому что он предпочёл умереть, но остаться человеком. Она говорила это ей, понимаешь? А Кира слушала её и плакала – тихо-тихо, чтобы меня не разбудить.
Я чуть не убил её тогда. Я не бил женщин, никогда, а уж её… Но Кира, моя Кира, плакала из-за того, что её мама пожелала ей смерти. «Я не могу смотреть, как моя дочь превращается в такое», вот что Лэйси мне сказала. А я ей сказал, что просто выдерну с корнем её поганый язык, если она ещё раз сморозит что-нибудь подобное при Кире. У меня в ту ночь здорово испортился характер, знаешь ли.
Довольно скоро меня с Кирой отселили в кладовку, чтобы мы не смущали остальных резидентов своим видом. Шокли с удовольствием выставил бы нас прочь, я знаю, но ему мешало что-то очень похожее на инстинкт самосохранения.
Так прошла зима. В октябре под землю спустились четырнадцать человек. К началу марта нас осталось семеро. Я, Кира, Лэйси и Шокли. И ещё трое клерков, достаточно безумных, чтобы выжить. Знаешь, в чём ирония? Все они становились такими же, как мы с Кирой, только медленнее. Не знаю только, отдавали ли они себе отчёт в том, что превращаются в гулей.
Это убежище стало жутким местом. Откровенно опасным. Там просто нельзя было оставаться. И я сказал Кире, что мы возвращаемся домой. Она спросила, что мы станем делать, если наш дом сгорел, и я ответил, что тогда мы переберёмся жить в Капитолий. Или в Политехнический музей. Кажется, ей понравилось. Кира согласилась уйти – но с одним условием: что я разрешу ей попрощаться с мамой. И я разрешил, будь я проклят. Когда она о чём-то просила, я не мог спорить.
Лэйси за зиму совсем сдала. Она казалась такой сломленной, такой слабой. Попросила у Киры прощения, расплакалась… Я не знал, что она может быть опасна. Не хотел в это верить. У меня и в мыслях не было, что мы помиримся, и всё будет как раньше. Но вот они сидели на диване, обнявшись, и Лэйси гладила Киру по голове, и напевала её любимую песенку, а Кира была такой счастливой. Она смеялась, Эми – в первый раз за всю зиму. И я решил, что могу выйти наружу, чтобы разведать обстановку. На пять минут, туда и обратно. Когда я вернулся, Лэйси по-прежнему сидела в гостиной и пела. Только Киры с ней не было.
Харон замолчал.
– Она убила себя, – проговорил он медленно. – Потому что она была хорошей послушной девочкой, а её мама попросила её поступить правильно. Она заперлась в кладовке и повесилась на пояске от халата. Лэйси даже не пыталась отпираться. Сказала, что её Кира умерла двадцать третьего октября, а чудовищам незачем жить. Больше ей сказать было нечего. И я задушил её. Этими вот руками. А потом забрал Киру и унёс из этого проклятого подвала. Потому что я обещал ей, что мы вернёмся домой, – он замолчал.
– И мы вернулись… Нет, Эми. Не могу, – он уронил голову на руки. – Не могу больше.
Она смотрела на него, онемев от ужаса и отчаяния. Он только что вручил ей себя – а она не знала, совершенно не знала, что делать. Как помочь ему? Как провести через эту ночь, через эту жизнь? В словах Эмили разбиралась достаточно хорошо, чтобы понимать: они не помогут. Ничто не поможет.
Она придвинулась к нему вплотную, осторожно обняла за плечи. Почувствовала, как напряглись мышцы. Уткнулась лицом в его затылок, вдыхая терпкий запах кожи и волос.
– Эми, – проговорил он еле слышно. Но не отстранился.
Время очередной инъекции «Мед-икс» истекло уже два часа назад. Эмили чувствовала, как к Харону возвращается боль. Как мутнеет его взгляд, учащается дыхание, проступает на коже испарина…
– Всё-таки придётся сделать укол, – прошептала Эмили, дотронувшись губами до мочки его уха. – Извини.
Харон недовольно заворчал.
– Немножко, – пообещала она. – Чуть-чуть. И я буду рядом.
Он еле заметно кивнул. Дождался, пока она подготовит шприц, протянул ей руку. Чуть заметно вздрогнул от прикосновения холодной иглы к горячей коже.
– Больно? – испуганно спросила Эмили. И тут же сама поняла, как абсурдно прозвучал этот вопрос именно сейчас.
– Нет, – слабо улыбнулся Харон и, подавшись навстречу Эмили, осторожно погладил её по щеке. От этого лёгкого, еле уловимого прикосновения свежие шрамы под повязкой заныли, тягучим эхом отзываясь на его боль. Привычный дуэт.
– Вот и всё, маленькая, – глухо проговорил он, встретив её взгляд. – Теперь я весь твой.
– Мой, – подтвердила Эмили, накрывая его ладонь своей. – Никому не отдам.
*
Она явилась на рассвете – слава богу, Харон спал и её не видел. Эмили подозревала, конечно, что отвары Сирени несколько расширяют реальность: пару раз ей уже мерещилось всякое… Но таких чётких галлюцинаций у неё ещё не было.
Лэйси стояла под старым дубом, точно в том месте, куда вчера указывал Харон. Перебирала пальцами складки розового шёлкового платья – и Эмили не сомневалась, что Харон узнал бы этот наряд.
– Чего ты хочешь? – спросила Эмили в упор.
Лэйси бросила на неё отстранённый взгляд блёкло-серых глаз. Редкие волосы рассыпались по плечам.
– Уходи, – Эмили говорила тихо, чтобы не разбудить Харона. – Ты его не получишь.
Лэйси сделала вид, что пишет что-то в воздухе. Эта пантомима смутно напомнила Эмили о чём-то, что не следовало забывать. В памяти промелькнули разрозненные образы: печатная машинка на столе в лачужке Бёрка в Мегатонне, вкрадчивый шёпот Азрухала – а теперь поставь подпись здесь, да, здесь, ты же писать умеешь? Образованная, да?
Лицо Лэйси – посиневшее, изъеденное язвами, – ничего не выражало.
– Уходи, – повторила Эмили.
И она ушла. А Эмили сама не заметила, как провалилась в глубокий, на удивление спокойный сон.
Эмили проснулась – и поняла: что-то не так. Через пару секунд она сообразила, что: Харона не было рядом. Его место на лежанке пустовало, а откинутое одеяло валялось рядом на траве.
Эмили вскочила на ноги, не помня себя от ужаса. Ему стало хуже, и древены забрали его обратно в зимнюю хижину? Он снова что-то разглядел в тенях – и ушёл за ней?
– Я здесь, маленькая, – услышала она спокойный голос Харона.
Шумно выдохнув, Эмили обернулась.
Харон стоял на краю поляны, опираясь о ствол старого вяза.
– И ты сам туда добрался? – только и спросила Эмили. Сердце до сих пор билось как сумасшедшее.
– Сам, – подтвердил Харон. – Не лучшее было зрелище, так что ты ничего не пропустила.
– Тебе ещё рано бегать, – укоризненно нахмурилась Эмили.
– А тебе так понравилось меня сторожить? – спросил он с той ворчливой интонацией, которую она так любила. – Нет уж, Эми. Хорошенького понемножку.
Эмили отвернулась, пряча улыбку. Он вернулся.
*
Лэйси больше не приходила ни к кому из них. Запасы морфия таяли всё медленнее – по настоянию Харона Эмили с каждым уколом снижала дозу. Да и сама она пила отвар Сирени всё реже: челюсть заживала на удивление быстро.
Пришёл май – изумительный, сказочный май, с прозрачной прохладой рассветов и тёплыми сиреневыми вечерами. Они с Хароном уже спокойно гуляли по Оазису – чаще всего на рассвете, пока все спят. Днём хватало других занятий: хитрые древены смекнули, что грех не воспользоваться плодами своего гостеприимства. Харону Отец Лавр торжественно вручил запылённый ящик с инструментами и несколько старых поломанных винтовок – конкретно этим достижением цивилизации древены, видимо, не брезговали. А Эмили отвела в сторонку Мать Берёза и попросила вычитать рукопись: ни много ни мало, житие Древобога. Судя по количеству страниц, жизнь помотала Древобога как следует.
*
– Ты хочешь здесь остаться? – тихо спросила Эмили Харона, когда они в очередной раз прогуливались по берегу речушки.
– Хочу дождаться, пока Отец Лавр притащит на ремонт аркебузу, – проворчал он. – Нет, серьёзно. Где они только берут всю эту рухлядь?
– Я не хочу, – призналась Эмили, глядя в прозрачную воду. – Здесь так красиво, и люди они славные, спору нет, но этот культ…
Он слишком хорошо её знал:
– Арлингтон?
Она кивнула.
– В первый раз ужасно получилось, знаю. Но давай попробуем? Никаких больше альянсов с Братством, обещаю.
– Эми, они от тебя просто так не отцепятся, – Харон вздохнул. – После этой истории с ГЭККом – где он, кстати?
– Не знаю, – Эмили медленно покачала головой. – Похоже, если кто и знает, так это Квинлан.
– Думаешь, мальчишка с простреленной ногой и ГЭККом за пазухой смог уползти от Анклава и мутантов? – с сомнением спросил Харон.
– Мы же уползли, – просто ответила она. – В любом случае, Братству я больше ни к чему. Раз ГЭККа у них нет, то и от моего кода им мало толку. Сообщу Лайонсу координаты Рейвен-Рока – пусть разбираются…
Харон бросил на неё страдальческий взгляд.
– Сообщу письмом, – быстро уточнила Эмили. – Кто-нибудь из ребят Харкнесса передаст постовым у Цитадели.
– Это хорошо, – проворчал он. – А то, как видишь, прямое взаимодействие с Братством для нас с тобой несколько деструктивно.
*
Древены отпустили их без сожаления. Эмили это не обидело: она-то знала, что они с Хароном нигде не придутся ко двору. Слишком уж бросалась в глаза людям та тайная печать, которой они оба были отмечены.
– Через неделю покажешься своему врачу, он разберётся, снимать ли шину, а может, сразу и зубы вставит, – напутствовала её Липа. – Лекарств мы вам с собой дадим, до Кентербери довезём – а там сами договаривайтесь.
– И помните, что вам здесь всегда рады, – подхватила Мать Берёза, лучезарно улыбаясь. – Возможно, к следующему лету я завершу Его жизнеописание, и мне снова потребуется помощь.
– Нет, – уверенно отозвалась Сирень из кресла-качалки. – Следующим летом им будет не до того.
Спрашивать, что не так со следующим летом, Эмили как-то побоялась. Слишком уж тонкой была ткань реальности в этом странном месте.
*
На стойке «Закусочной Портера» надрывался старенький радиоприёмник. Поглядывая из окна на Липу, которая о чём-то беседовала с караванщиками, Эмили боязливо прислушалась к бодрому голосу Тридогнайта – но нет, похоже, за три недели мир без них с Хароном не рухнул. Ди-джей на чём свет стоит поносил Анклав в целом и Эдема в частности, нахваливал Львиный Прайд за успешное освобождение какого-то несомненно важного участка Молла. Об Анакостийской республике Эмили не услышала ни слова – и о ГЭККе тоже. Устройство, из-за которого пролилось столько крови, попросту исчезло с лица земли. Эмили довольно смутно представляла, откуда следует начать поиски, но твёрдо знала одно: она не станет начинать их прямо сейчас. После всего этого ужаса они с Хароном заслужили немного мира.
– Ну надо же, а? – Лукас шёл к ней навстречу, раскинув руки и добродушно улыбаясь. – Это же вы нам в марте помогли железяк до Мегатонны довести? Господи, ребята, что ж с вами сталось? Выглядите так, будто вас коготь смерти потрепал.
– Ты не поверишь, – проворчала Эмили.
– Вот это да! – караванщик взволнованно уставился на неё. – А лапу-то, лапу вы ему отрезали? Ну, знаете, чтобы на стену повесить? Это ж память такая, на всю жизнь!
– Да вот как-то не до того было, – Эмили вздохнула. – Слушай, нам нужно добраться до Арлингтона. В район кладбища. Подбросишь?
– Не, прямо на кладбище не поеду, – убеждённо заявил Лукас. – В том старом доме черти водятся. А до товарной станции Вильхельма подвезу, почему бы и нет. Устроит?
Это её вполне устраивало.
*
Дом ждал их.
Эмили ожидала увидеть на его месте всё, что угодно: базу рейдеров, пепелище, воронку от бомбы… Но дом их ждал. И это было удивительно.
Пара кружек в буфете, разобранный рюкзак на полу в гостиной, зимняя куртка на крючке у входной двери – всё осталось на своих местах, всё выглядело, как обещание вернуться. И они вернулись. С того света, но вернулись.
Последний участок дороги выдался совсем уж непростым. Каждая выбоина в асфальте, каждый камень под колесом повозки заставляли Эмили болезненно морщиться, а уж каково приходилось Харону, она и представить боялась.
Он выглядел таким уставшим. Эмили была уверена, что он уснёт, едва переступив порог дома. Не тут-то было. Харон замер в дверях гостиной, настороженно вглядываясь в еле заметные очертания мебели.
– Ну что же ты? – Эмили чуть ли не силой усадила его на диван. – Всё хорошо. Правда, хорошо. Отдохни немножко.
Украдкой она дотронулась губами до его лба – горячего, влажного от пота. Наверное, надо им было остаться в Оазисе ещё на неделю. Но что сделано, то сделано.
– Нужно проверить второй этаж и подвал, – прошептал Харон. – Пусти, маленькая.
– Проверю, – Эмили погладила его по волосам. – Обязательно.
Бегло осмотрев верхний этаж, она спустилась в подвал по скрипучей лестнице, держа наготове лазерный пистолет. Привыкнуть к этому недоразумению в качестве оружия Эмили так и не смогла – до чего же ей не хватало «Магнума», страшное дело…
В подвале было всё то же самое: портрет Линкольна, электросвечи и бумажные цветы. Пыль и память. Разве что пыли стало чуть больше. Да и воспоминаний прибавилось, с горечью подумала Эмили.
Она обернулась. Конечно, Харон был здесь. Стоял на нижней ступеньке лестницы, вглядываясь в подвальный полумрак. Едва ли это можно было считать проявлением недоверия – просто, ну, это же Харон. Он иначе не может.
– Идём, – Эмили взяла Харона за руку и повела обратно в гостиную. Расстелила на диване подарок древенов – одно из тех чудесных толсторожьих одеял. В общем-то, это одеяло было сейчас их единственным имуществом. Прекрасная возможность начать с чистого листа. Или хотя бы согреться.
– Ложись и поспи немного, – прошептала Эмили, расстёгивая рубашку Харона. – Станет легче.
Он неуверенно кивнул.
Эмили осторожно размотала вчерашнюю повязку, зная, насколько болезненны прикосновения к коже при повышенной температуре. Швы не разошлись, раны выглядели хорошо, насколько возможно. Но всё-таки Эмили боялась. Боялась вторичного инфицирования, сепсиса – да всего сразу. И всё ей не удавалось взять в толк, как это любовь одновременно может равняться и страху, и бесстрашию.
– Эми, а дверь… – нахмурился Харон.
– Две противопехотных мины у порога и одна под окном в кухне.
– Звучит неплохо, – он прикрыл глаза.
Наскоро ополоснувшись под ледяным душем, Эмили вернулась в гостиную, оставляя мокрые следы на пыльном паркете и стуча зубами от холода. Юркнула под одеяло, прижалась к Харону – такому восхитительно горячему.
– Совсем замёрзла, – проговорил он, осторожно прижимая её к себе. – Ты спи, маленькая. Завтра много работы.
Завтра много работы, а послезавтра ещё больше, сонно подумала она. Усталый мозг прокручивал бесконечный список дел: побывать в Ривет-Сити и узнать у Мей и Анжелы, что там насчёт школы; написать для Братства отчёт о худшей в мире экспедиции; показаться доктору Престону. А ведь ещё был дом. Двухсотлетний дом, в котором чинить надо было абсолютно всё; за что браться в первую очередь, Эмили понятия не имела. Поэтому она взялась за руку Харона – и улыбнулась сквозь сон, когда их пальцы переплелись.
За окном осторожно зашелестел дождь – мягкий и тихий, он словно бы стеснялся иметь что-то общее с обычными майскими грозами. В том, что грозы ещё будут, Эмили не сомневалась – но сейчас, в эту самую минуту, шёпот ночного дождя звучал как благословение и обещание покоя.
*
… Покоя эта земля не знала уже очень давно. Как и дождя. Сухая, каменистая почва скрипела под армейскими ботинками Рейли, словно бы верифицируя каждый шаг. Подтверждая: да, детка, то, что ты видишь – правда. Эта база именно то, чем кажется.
Поиски «мистера Смита», таинственного любителя картографии, завели Рейли далеко от Вашингтона – достаточно далеко, чтобы она успела начать сомневаться в целесообразности этих поисков. Но те несколько зданий, которые она рассматривала в бинокль вот уже десять минут, определённо стоили долгих скитаний по Столичной Пустоши. Огромная база Анклава – секретная, чёрт возьми, база, святая святых, – распростёрлась прямо перед Рейли, как глуповатый пёс, подставивший незнакомцу беззащитное брюхо. Собак Рейли любила. Анклав – не особо.
Она улыбнулась. За последний год поводов для улыбок было так мало. Безобидный с виду контракт по картографированию обрушился на Сьюард-сквер настоящей лавиной смертей. Даллас, Тео, Донован, Дженни… и Эми, что уж там. Даже если ей удалось спастись после нападения Анклава на Мемориал – в чём Рейли сильно сомневалась – следовало признать: смерть таскается за девчонкой по пятам, как надоедливый поклонник.
Рейли вытащила из поясной сумки картографический модуль. Умное устройство само определило координаты локации – оставалось только ввести название. По мнению Рейли, довоенное вполне подходило: база ВВС «Адамс». Над графой «Примечания» она призадумалась, потом уверенно напечатала: пункт управления орбитальным оружием. Невероятная сила и столь же невероятная ответственность. Что ж, как говорил отец – смелым судьба помогает…
*
… – Audaces fortuna juvat, – пробормотал Ленни, вытирая пот со лба. Это майское утро выдалось непомерно жарким. Лямки рюкзака стёрли плечи до кровавых мозолей. А всё чёртовы книжки. Ладно уж каталог татуировок, своя ноша не тянет – но все эти жизнеописания дохлых политиков Ленни с преогромным удовольствием оставил бы в ближайшей урне. Что ж, ничего не поделаешь. Для работодателя это было conditio sine qua non, непременное условие: его адъютант должен уметь поддерживать беседу. Язык-то у Ленни был подвешен как следует, никто ещё не жаловался, а вот эрудиции недоставало. И сейчас эта эрудиция весьма ощутимо тыкала Ленни под рёбра острыми краями переплётов. Впрочем, сейчас эти мытарства отошли на второй план.
Три дня и три ночи Ленни просидел в склепе. В самой что ни на есть настоящей усыпальнице на Арлингтонском кладбище. Что и говорить, страху он натерпелся порядочно. Призраков, конечно, не бывает, это всё порождения праздного ума, как выразился работодатель – и всё-таки. Сколько раз его подмывало вернуться на базу в Грейдич и соврать работодателю, что кентерберийская наводка себя не оправдала. Но он пересилил себя и остался. И вот, пожалуйста, награда за смелость. Они вернулись, оба – и Ленни узнал об этом первым. А через пару секунд эту новость предстояло узнать и второму заинтересованному лицу.
– Всё, – шумно выдохнул Ленни, опуская на землю ненавистный рюкзак. – Птички в гнёздышке.
– Ну что за метафоры, Леннарт, – укорил его работодатель, откладывая в сторону блокнот. – Ты ещё злодейским смехом меня порадуй.
Вот ведь паразит, злобно подумал Ленни. Сидел тут в холодке, пока кое-кто топал без малого десять миль по жаре – а теперь ещё и метафоры ему, видите ли, пресноваты.
– Они оба там, – Ленни плюхнулся на землю рядом с рюкзаком. – И девчонка, и этот. Уходить, похоже, никуда не собираются. Девчонка уборку затеяла, носится по двору туда-сюда…
Работодатель кивнул.
– Так что делать будем? – спросил Ленни тихо.
На девчонку он зла не держал – хотя она, оказывается, и была той ещё штучкой. А вот урода, который бросил его умирать с проломленным черепом, Ленни ненавидел по-настоящему. Что Харону стоило убить его там, в лавке у Тюльпан? Это было бы правильно. Справедливо. Но он-то не убил! Ленни передёрнуло, стоило ему вспомнить, как он, полуслепой – зрение так до конца и не восстановилось – ползал по катакомбам Вашингтона, жрал дохлых крыс и земляных червяков и отчаянно, дико желал, чтобы кто-нибудь нашёл его и добил: самому-то смелости не хватало. Это сделало его сильнее, если верить каталогу с татуировками. Но и злее – тоже.
Короче, Харон должен был умереть. И Ленни даже знал, как. План у него был, бесхитростный и старый как мир. Правда, имелись и основания сомневаться, что план этот придётся по душе работодателю, который становился на удивление иррационален, когда речь заходила о крошке из Убежища. Но попробовать-то, холера, стоило!
– Караванщики говорят, они оба сейчас не в лучшем состоянии. Здесь неподалёку, у «Мамы Дольче», лагерь рейдеров. Я мог бы потолковать с несколькими ребятами покрепче. Вряд ли они так уж много попросят за помощь…
– Стыдно, Леннарт, – работодатель огорчённо покачал головой.
– И что тут стыдного? – пробурчал Ленни. – Даже Чезаре Борджиа убили наёмники.
– Всё-таки прочитал, значит, – работодатель одобрительно кивнул. – Видишь ли, друг мой, это почти ничего не говорит о Чезаре Борджиа и совсем ничего – о наёмниках. Зато очень, очень многое говорит о том, кто их подослал. Нет уж, Леннарт. Мне отмщение, и аз воздам.
– Как скажете, мистер Бёрк, – смиренно кивнул Ленни. – Как скажете.
