Текст книги "Зов пустоты (СИ)"
Автор книги: Lone Molerat
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)
…Истину можно было выразить в двух словах: Харон умирает. И она больше ничего не может сделать, чтобы этому помешать.
– Воды, – проговорил он.
– Нельзя, – Эмили почти ничего не видела сквозь слёзы. – Прости меня. Но тебе сейчас нельзя пить.
– Можно. Уже всё равно…
– Да замолчи! – бешено выкрикнула она. – Умирать он собрался!
Эмили плеснула водой из фляги на остаток бинта, осторожно прижала к растрескавшимся губам. И всё. Это было всё, что ей сейчас оставалось: просто сидеть рядом с Хароном и раз за разом отказывать ему в праве на глоток воды, отказывать монотонно и неуклонно. Мучить его.
– Дай ты ему воды, – не выдержал пилот. – Хоть легче будет умирать.
– Он не умирает! – заорала Эмили. – Не умирает, ясно?!
Прерывистое дыхание Харона говорило об обратном.
Винтокрыл тряхнуло. Двигатели на секунду заглохли – а потом снова заработали, но не так слаженно и ровно, как прежде.
– У нас неприятности? – настороженно осведомился Фокс.
– Да мы падаем! – завизжал пилот. – Топливо на нуле! Скажи спасибо этой безумной суке, мы сейчас упадём!
Эмили было всё равно. Она уже упала.
Винтокрыл начал терять высоту. Машину швыряло из стороны в сторону; двигатель то затихал, то с угрожающим аритмичным гулом пытался набрать обороты. Прижимая щекой к плечу пакет с остатками физраствора, Эмили склонилась над Хароном в отчаянном, бессознательном стремлении защитить его – ну хоть от чего-то.
Свет в десантном отсеке погас. Незакреплённые вещи – аптечка, фляга, какие-то фрагменты снаряжения – запрыгали по кабине. Удары сыпались на Эмили со всех сторон, она просто потеряла им счёт. А потом винтокрыл тряхнуло так, что предыдущие несколько минут показались лёгкой разминкой. И пол снова стал полом, а потолок – потолком.
– Я его посадил! Мы приземлились! – казалось, пилот вот-вот пустится в пляс от радости.
– Да, ты проявил завидное мастерство, – похвалил его Фокс. Но его одобрения пилоту, видимо, было мало.
– Слышишь, ты, сука? – обернулся он к Эмили с искренним торжеством. – Мы приземлились!
– Это Олни? – жадно спросила Эмили, рывком поднимаясь на ноги. В глазах потемнело от боли.
– Нет, – стушевался пилот. – Это… Дьявол, мы спокойно сели, не разбились о скалы, никто не пострадал. Тебе мало?
Эмили обессиленно опустилась обратно на пол. Обратно к Харону. Он всё ещё дышал, и пульс прощупывался – слабый, учащённый. Но обманывать себя она больше не могла: это было началом конца.
– Слушай… – растерянно забормотал пилот, перелистывая страницы атласа. – Тут рядом есть какой-то Оазис. Вообще не знаю, что это, но раз это отмечено на нашей карте, люди там живут. Значит, и врач у них должен быть. Дойдёте туда, разберётесь на месте.
Эмили молчала.
– Ты обещала, что меня отпустишь, – встревоженно напомнил лётчик. – Вы оба обещали! Я и так сделал невозможное.
– Иди, – Эмили вытащила из разбитой аптечки шприц с кордиамином и чудом уцелевшую ампулу аминокапроновой кислоты. – Я тебя не держу.
– Ага. Только это, мать его, север! – пилот нервно усмехнулся. – Как насчёт того, чтобы поделиться оружием?
– Никак.
– Я не выживу на Пустоши без оружия, мразь!
– Да, похоже на правду, – кивнула Эмили. – А знаешь что? Мне плевать.
Фокс покачал головой. Пилот, вполголоса ругаясь, выбрался из-за штурвала.
– Где Оазис? – обернулась Эмили ему вслед.
– Отсюда – восемь миль на северо-восток, – пилот швырнул атлас ей под ноги. – Счастливого пути, сука.
– И тебе того же, милый, – напутствовала его Эмили. Эта бессмысленная перебранка была тонким мостом над пропастью безумия и отчаяния.
Анклавовец спрыгнул с подножки винтокрыла и помчался к ближайшей гряде холмов, то и дело тревожно оглядываясь. Эмили не было до него дела.
– Мы не можем оставаться в этом летательном аппарате, – негромко окликнул её Фокс. – Весьма вероятно, что двигатель получил повреждения во время посадки, и может произойти взрыв.
Эмили безразлично кивнула. Взрыв так взрыв. Хуже уже не будет.
Фокс понял её по-своему. Аккуратно подхватил Харона на руки – вместе с одеялом. Хриплый стон Харона заставил Эмили до боли сжать кулаки.
– Я не стану его мучить и тащить по этим каменистым склонам, – пообещал супермутант, осторожно выбираясь из винтокрыла. – Вот как мы поступим. Я оставлю вас здесь, а сам отыщу это селение и приведу подмогу. Полагаю, я сумею произвести на местных жителей благоприятное впечатление, ну, а если не сумею – последую твоему примеру и применю агрессию, пусть это и не по нутру мне. А ты, дитя, оставайся с ним. И не теряй надежду.
Она кивнула.
*
Фокс бережно переложил Харона на поросший травой пологий склон холма. Эмили покорно села рядом, хотя больше всего ей сейчас хотелось убежать, как тот пилот Анклава, спрятаться – чтобы осталась хоть какая-то надежда на то, что Харон выживет.
Он ещё дышал. Цеплялся за жизнь из последних сил. Третий и последний пакет физраствора подходил к концу, и Эмили хотела бы не знать, что будет дальше. Но знала.
– Лучше бы ты меня бросил, – горько прошептала она. – Лучше бы ты меня вообще никогда не встречал.
Он молчал. Повязка успела насквозь пропитаться кровью, но заменить её было нечем. Кровь просочилась сквозь одеяло; осторожный тёмно-красный ручеёк уже прокладывал себе дорогу в пыли. А небо было ясным, как никогда, и в холмах оглушительно трещали цикады, приветствуя ласковый и тёплый весенний вечер.
Эмили тихонько взвыла от отчаяния. Ничего нельзя сделать. Ничего.
Веки Харона дрогнули. Эмили осторожно подалась ему навстречу.
Он окровавленной ладонью притянул её голову к себе.
– Крис, – прошептал он. – Кристофер Барретт.
– Нет, – она яростно помотала головой. – Нет, Харон. Ты этого не говорил, а я не слышала.
Тишину расколол панический вопль – короткий, резко оборвавшийся, но полный такого ужаса, что Эмили невольно обернулась. На фоне безупречно синего неба чернел рогатый силуэт, который не пожелал бы увидеть никто из обитателей Пустоши.
Может, этого когтя смерти привлекло падение винтокрыла; может, зверь просто обходил свои владения и наткнулся на чужаков – сейчас важно было лишь одно: это существо, громадная и практически неуязвимая машина смерти, во весь опор мчалось сюда, на запах крови, который звучал как обещание лёгкой добычи.
Лазерный пистолет Эмили не причинил бы когтю ни малейшего беспокойства. Дробовик Харона, возможно, и причинил бы – но дробовик остался в винтокрыле.
Эмили опустила взгляд на разгрузочный жилет. Грустно улыбнулась, увидев полдесятка осколочных гранат. Обращаться с ними она так и не научилась…
И, видимо, уже не научится.
Она вытащила гранаты из слотов бандольеры – все пять. Плотно примотала их друг к другу несколькими турами изоленты, которая хранилась в свободном подсумке – наверное, как раз для таких случаев. Отогнула усики предохранительной чеки одной из гранат: этого должны было хватить, чтобы сдетонировали остальные.
На секунду перед её глазами, как наяву, встала иллюстрация из «Сказок народов мира»: Элиза, нежная кроткая Элиза по дороге на эшафот торопливо доплетает одиннадцатую рубашку. Крапива обжигает тонкие пальцы, небо застит дым от костра – но братья-лебеди уже спешат на выручку белоснежным клином…
Эмили горько усмехнулась. К таким, как она, лебеди не прилетают. Только стервятники. Но волшебная рубашка у неё всё-таки была.
Эмили вытащила из кармана халата стелс-бой и надела его на запястье Харона. К тому моменту, как Фокс вернётся, устройство в любом случае перестанет действовать, так что супермутанту не придётся ломать голову над таинственным исчезновением. А ей самой прятаться было некуда и незачем. Ей надо было отвести от Харона хотя бы одну из смертей.
Она торопливо склонилась над Хароном, поцеловала его в губы. Нажала на кнопку активации стелс-боя. И, подхватив с земли связку гранат, бросилась наперерез когтю смерти, до которого оставалось уже меньше мили. Это походило на типовую математическую задачку из курса средней школы: «Из пункта А в пункт В навстречу друг другу…» Эмили оставалось лишь надеяться, что она выбрала правильный метод решения.
Добежав до вершины холма, Эмили выпрямилась, выдернула чеку – и замерла со связкой гранат в руке. Озорной весенний ветер трепал полы её халата. Несомненно, коготь смерти видел Эмили так же ясно, как и она – его. И так же страстно желал встречи.
До последнего Эмили надеялась, что ей хватит остроты реакции, чтобы увернуться от удара – но чуда не произошло. Тяжёлая лапа с размаху опустилась на её правую щёку, рассекая кожу, разрывая мышцы, ломая кости… У Эмили была пара мгновений между самой болью и осознанием боли. И она ими воспользовалась.
Связка гранат влетела в распахнутую пасть чудовища – с расстояния в пару футов даже девочка из Убежища не смогла бы промахнуться. Невероятным усилием Эмили успела отдёрнуть руку за миг до того, как челюсти зверя сомкнулись. Клык, кажется, содрал кожу с её костяшек, но ни осмыслить, ни почувствовать это Эмили уже не успела.
Боль обрушилась на неё лавиной – ослепительная, беспощадная, бесконечная. Ноги Эмили подкосились, и она осела на землю, прижимая ладони к располосованному лицу. Что-то острое – неправильно острое – впилось в пальцы. Рот заполнился кровью и какими-то мелкими осколками. Зубы, сообразила она. Это мои зубы.
Утешало её одно: когтю смерти было как минимум настолько же больно.
Момент, когда сдетонировали гранаты, оказался не таким впечатляющим, как Эмили себе представляла. Зверь вздрогнул, дёрнулся всем телом; протяжно, горестно взвыл и тяжело рухнул на землю. Нижнюю челюсть когтя почти полностью оторвало взрывом – ха-ха, око за око, мстительно подумала Эмили – и теперь из пасти хлестала густая тёмная кровь.
Коготь взревел – и очередная струя крови выплеснулась из развороченной глотки, обдав руки и лицо Эмили горячими брызгами. Яростный удар лапы взрыл землю совсем рядом с её плечом. Эмили прекрасно понимала, что ей стоит просто отползти и подождать, пока чудовище испустит дух – но, чёрт возьми, она и пошевелиться-то не могла. Всё кружилось и плыло перед глазами, а боль выжигала даже безусловные рефлексы. Ей буквально приходилось заставлять себя дышать.
Из последних сил Эмили повернулась набок. Не ради спасения – какое уж там спасение? – просто чтобы не захлебнуться собственной кровью. И успела поймать краем глаза какое-то движение, размытое и стремительное. Так выглядят призраки, подумала она. Или люди под защитой отражающего поля.
Харон?..
Зверь, не ожидавший нападения, потерял равновесие и грузно обрушился на землю. Рогатая голова запрокинулась набок. Янтарные глаза успели подёрнуться туманной дымкой.
Он уже умирает. Не трать силы, хороший мой, захотела сказать Эмили. И не смогла. Перед глазами заплясали чёрные точки: верный признак того, что и ей самой недолго осталось.
Лезвие ножа Харона с хрустом пробило нёбо когтя смерти. По телу зверя пробежала крупная дрожь. И всё закончилось.
Харон отшвырнул стелс-бой и медленно опустился на землю рядом с мёртвым чудовищем. Как он дополз сюда, как смог подняться на ноги – для Эмили оставалось загадкой. Но удивляться тут было нечему – это же Харон, в конце концов. Меньшего она от него и не ожидала.
Эмили бессильно растянулась на траве. Накрыла ладонь Харона своей – и почувствовала в ответ слабое движение пальцев. А ничего больше ей и не нужно было. «Всё будет, как надо», – сказала та малышка из Лэмплайта. И всё было, как надо. Они лежали рядом, рука в руке, между землёй, залитой кровью, и кровавым закатом. И сколько бы минут им обоим не оставалось – это были их общие минуты, последняя возможность разделить на двоих смерть, жизнь и любовь.
Солнце загородила массивная широкоплечая фигура. Фокс вернулся, подумала Эмили. Всё-таки вернулся, пусть и слишком поздно. И за миг до того, как волны боли и отчаяния сомкнулись над её головой, Эмили услышала испуганный незнакомый голос, который показался ей слаще музыки небесных сфер:
– Праотец всех Корней и Крон, да он ещё дышит! Оба они! Носилки сюда, быстро!
========== 12 ==========
В жизни Эмили было уже больше семи тысяч рассветов. И всякий раз, открывая глаза поутру, она видела потолок. Разные потолки: высокие и низкие, рассыпающиеся от старости и тщательно отремонтированные; потолки клиник, домов, станций метро…
На этот раз вместо потолка было небо. Жемчужно-серое, подсвеченное лучами восходящего солнца, оно пряталось за сочной густой кроной дерева. Вяз, вспомнила Эмили его название. Вяз американский, встречается на территории от Нью-Брансуика и Манитобы на севере до Флориды и Техаса на юге. Прошлой весной она готовила урок для малышни из Убежища – и ночь напролёт рисовала эти вязы, сосны, клёны… А дети расстроились, что все деревья такие одинаковые, с коричневыми стволами и зелёной листвой.
Она лежала на соломенном матрасе. Пряный аромат сухой травы щекотал ноздри, смешиваясь с молочным запахом одеяла из толсторожьей шерсти. Эмили вскинула руку к лицу. Нащупала пращевидную повязку – такой подвязывают челюсти мертвецам, невесело подумалось ей. Под повязкой располагался толстый слой марли, пропитанной каким-то душистым травяным отваром. Рот открыть Эмили не могла: межзубная шина удерживала челюсти плотно сжатыми. Всё, что у неё получилось – это промычать жалобно:
– Харон?
– Так, ну-ка тихо, – услышала она сонный и недовольный женский голос. – Скобы съедут, а я и так не уверена, что мы всё правильно собрали.
Эмили осторожно приподнялась на локте. На краю матраса сидела невысокая девушка в холщовом балахоне.
– Ветвь Липа, – представилась она. – Ты Эмили, твой мужик – Харон. Он живой, ты тоже. Скажешь потом спасибо Сирени, когда она проснётся: всю ночь с вами, балбесами, провозилась. Сирень – это наша целительница. Мы – это древены. Больше тебе знать пока необязательно. А нам Фокс всё, что надо, рассказал перед тем, как уйти.
Украдкой Эмили снова дотронулась до лица.
– Зеркало не дам, и не проси, – Липа решительно помотала головой. – Тот коготь, которого вы завалили, и то лучше выглядел. Пусть отёк сначала сойдёт. Челюсть мы тебе в четыре руки собрали, вроде не так уж криво вышло. Зубы вставишь потом у дантиста, шрамы – ну тоже что-то можно сделать, наверное. Хотя как раньше, всё равно не будет. Твоему другу похлеще пришлось, поэтому тобой мы занимались по остаточному принципу, уж извини. Сирень над ним часов пять колдовала. Все пули вытащила, что надо – сшила, что надо – вырезала, что надо – почистила… Ну, что ты так смотришь? Я ведь не врач. Как могу, так и объясняю.
– Аптечка, – с трудом выговорила Эмили. – В винтокрыле аптечка. Там есть «Мед-икс»…
– А зачем? – Липа пожала плечами. – Ну, дружку твоему, может, и сгодится – надо Сирень спросить. А тебя мы и так подлечим, травами.
– Травами?!
– Тебе больно? – в упор спросила Липа.
Эмили растерянно помотала головой. Больно не было, хотя на ощупь всё выглядело более чем чудовищно.
– Вот и не дури. Сирень своё дело знает. Она вообще знает, ну, больше, чем другие. Это ведь она меня за вами и отправила. Волновалась с самого утра, прямо места себе не находила. Всё твердила, что четыре гостя на подходе: мол, один придёт к Отцу, а трое – к ней. Подготовила все инструменты, заставила мужиков наш барак отмыть, чтобы там чисто было, как в клинике. А незадолго до того, как ваш винтокрыл шлёпнулся, выгнала меня навстречу Фоксу. Сам бы он ещё долго по окрестностям блуждал, Оазис не так-то просто найти. Вот. Ты, конечно, можешь во всё это не верить – в предсказания, в судьбу…
Эмили прикрыла глаза. Она – верила.
– Бенедикта мы похоронили. Ну, четвёртого из вашей компании. Парня, которого коготь задрал, – пояснила Липа, поймав недоумённый взгляд Эмили. – У него в кармане было удостоверение пилота ВВС США на имя Бенедикта Брэндиса. Что-то не так?
Эмили откинула в сторону одеяло – по спине побежали мурашки от свежего утреннего воздуха. Ладонь Липы предостерегающе легла на её плечо:
– Не глупи. Он спит, и проспит ещё долго. Чем ты ему сейчас поможешь? С ним матушка Сирень, уж она-то разберётся, если что пойдёт не так… Ох, вот же дурное создание. Ладно, ладно, идём.
Рука Липы, с виду худенькая, оказалась неожиданно сильной и надёжной. Опираясь на неё, Эмили побрела по узкой тропинке, что петляла между деревьев. Кругом было столько зелени, что Эмили невольно усомнилась: это точно не галлюцинация? Листья шелестели, и покачивались на ветру, и поблёскивали в лучах рассветного солнца, и источали тонкий беспокойный аромат…
Так хорошо, что Харон сейчас здесь, подумала Эмили. Что он тоже всё это увидит, когда придёт в себя.
– Поразительное зрелище, правда? Это всё Великий, – благоговейно проговорила Липа. – Его дары. Возможно, тебе даже доведётся увидеть Его и побеседовать с Ним, если Отец-корень Лавр разрешит.
И Эмили невольно порадовалась, что шина Тигерштедта избавила её от необходимости отвечать.
Её радость угасла, когда она увидела Харона. Он лежал с закрытыми глазами, укрытый шерстяным одеялом, и тихо, размеренно дышал. Безмятежная картина, почти идиллическая. И всё же у Эмили защемило сердце от нежности и страха. Харон не выглядел беззащитным – даже сейчас. Но он нуждался в заботе и лечении. Настоящем лечении, а не том, что могли предложить древены. Травяные отвары? Матрас, брошенный прямо на землю посреди лужайки?
Эмили бессильно опустилась на землю рядом с Хароном. Дотронулась до его пальцев – таких холодных и неподвижных, что даже уверенное биение пульса под тонкой кожей запястья не смогло её успокоить.
– Почему он здесь? – Эмили в состоянии, близком к панике, обернулась к Липе. – На улице?
– Ну, мы могли бы устроить его в хижине для зимовки, – Липа, похоже, растерялась. – Но зачем ему пылью дышать? Тут ведь гораздо лучше! На свежем воздухе, среди деревьев… Ночью, может, и холодновато иной раз – так одеяла у нас хорошие, не замёрзнет.
Одеяла действительно были хорошие, в этом Эмили успела убедиться. Просто всё это настолько не вязалось с её представлениями об асептике и послеоперационном уходе…
– Не тревожься, солнышко, ты уже сделала всё, что могла, – услышала Эмили ласковый голос. – Пора вам обоим немного отдохнуть от мира. А миру – от вас.
Она подняла взгляд – и впервые увидела провидицу Сирень: немолодую женщина с удивительно юными и добрыми глазами.
– Он поправится? – только и спросила Эмили.
– Он очень сильный, раз сумел добраться сюда от самого Рейвен-Рока. Он должен поправиться, – Сирень грустно посмотрела на Эмили. – Но если ты знаешь какие-то молитвы – помолись.
*
И она молилась. А он делал то, что умел лучше всего – боролся. С кровопотерей, инфекцией, обезвоживанием… Запасы аптечки, которую Липа, не выдержав нытья Эмили, всё-таки принесла из винтокрыла, таяли не по дням, а по часам. Сирень не скупилась ни на снадобья, ни на ласковые слова, но Эмили-то видела тонкую морщинку между бровями целительницы, которая появлялась при взгляде на Харона.
Он боролся. А Эмили делала то, что умела лучше всего – верила в него.
На рассвете третьего дня она почувствовала сквозь сон, как пальцы Харона дотронулись до её ладони. Эмили столько раз это мерещилось, что она не могла поручиться, что сейчас всё происходит по-настоящему.
Харон что-то беззвучно прошептал. Воды, поняла Эмили. Выхватила из-под подушки флягу, проклиная себя за то, что выпила слишком много. Поднесла её к горячим, до крови растрескавшимся губам.
Он сделал несколько отрывистых, жадных глотков – и закашлялся; кашель перешёл в глухой стон.
– Харон… – всхлипнула Эмили. Не могла она называть его тем, другим именем, которое отцвело вместе с прежней жизнью. – Прости меня. Прости за всё, мой хороший.
– Ты плачешь? – проговорил он еле слышно. – Не надо, маленькая. Не плачь.
– Не буду, – соврала она, проводя рукой по слипшимся от пота медным волосам. – Что мне для тебя сделать?
Харон открыл глаза – воспалённые, покрасневшие, отчего синева радужки казалась почти неестественной, – и сфокусировал взгляд на Эмили. А она запоздало сообразила, что её отёкшая морда, заново скроенная и сшитая умелицами из Оазиса, не лучшее зрелище, которое можно увидеть по возвращении с того света.
– Видишь, какая я теперь, – грустно усмехнулась Эмили, отворачиваясь.
– Век бы смотрел, – он слабо улыбнулся.
*
Поначалу Эмили переживала, что им с Хароном придётся отбиваться от назойливых культистов – «Не желаете ли вы поговорить о Праотце всех Корней и Крон?» Но за пять дней их так никто и не побеспокоил. Несколько раз приходила Сирень: проведать своих подопечных и убедиться, что Эмили справляется с обработкой ран. Утром и вечером появлялась Липа – приносила медикаменты, воду и еду: бульон или перетёртые в мелкую кашицу яблоки. Изредка Эмили замечала и других древенов, но они обходили импровизированный лазарет стороной. Разве что малышка Ива, дочка основателя Оазиса, забегала время от времени поглазеть на чужаков – но вскоре и она приходить перестала. Ей хотелось послушать истории о Пустоши, но Эмили сейчас была никудышным рассказчиком. А Харон почти всё время спал, словно за двести лет у него впервые появилась возможность отдохнуть – да, скорее всего, так оно и было. Эмили спать почти не хотелось. Она часами лежала рядом с Хароном, вслушиваясь в его ровное и уверенное дыхание и наблюдая, как резные тени листьев пляшут на траве и камнях. Драгоценные мгновения абсолютного спокойствия, которые так легко перепутать с обыденностью – и горько пожалеть об этом, когда судьба в очередной раз рассмеётся прямо в лицо.
На шестую ночь их пребывания в Оазисе начался дождь. Эмили ужасно испугалась за Харона, ведь на лужайке, где они ночевали, не было ни навеса, ни настила. Но кроны вязов смыкались так плотно, что на землю едва ли упало несколько капель. Тем не менее, Эмили до рассвета проворочалась без сна, с подозрением поглядывая на небо.
Что ж, следующей же ночью Пустошь напомнила ей, что есть вещи куда опаснее дождя.
*
После ужина Эмили отважилась сходить в Павильон, чтобы выклянчить у кого-нибудь из древенов палатку, тент или хотя бы зонтик на случай очередного каприза погоды. Но в Павильоне никого не оказалось, и Эмили несолоно хлебавши побрела обратно.
Харон сидел на лежанке, откинув в сторону одеяло, и настороженно всматривался в темноту.
– Что-то случилось, милый? – окликнула его Эмили – как можно спокойнее, хотя внутри у неё всё оборвалось.
– Эми, мы здесь одни? – спросил он напряжённо. – Одни, ведь правда? Здесь больше никого нет?
– Одни, – поспешила успокоить его Эмили, пытаясь проследить за его диким, блуждающим взглядом. Что там, в темноте, могло быть? Густая рощица молодых клёнов, спуск к ручью, на том берегу – колючая стена валежника. Хищных животных в Оазисе не водилось, и чужаки сюда не забредали, если верить Липе.
– Там, в тени… Мне показалось… Господи, – он уронил голову.
Его повязка сбилась и пропиталась кровью.
– Швы, – испугалась Эмили. – Я сейчас позову Сирень…
– Нет, нет, – Харон торопливо помотал головой. – Швы в порядке. Не уходи. Пожалуйста, не уходи.
Она нерешительно опустилась на колени рядом с ним. Харон схватил её за руку и притянул к себе – с такой силой, что Эмили едва ли не потеряла равновесие.
– Эми, хорошая моя, я так боюсь безумия, – прошептал он лихорадочно. – Единственное, чего я по-настоящему боюсь. Потерять контроль. Причинить тебе вред. Если с тобой случится что-то плохое по моей вине, я не знаю…
– Тише, тише, – Эмили прижала его голову к груди, взъерошила спутанные рыжие волосы. Беспомощно оглянулась – но кругом была только ночь, непроглядная густая ночь. Темнота, из которой им предстояло выбираться самим.
– Ты не сходишь с ума, – произнесла Эмили так ласково, как только могла. – Это всё морфий.
– Тогда не надо морфия, – твёрдо сказал он. – Я или справлюсь, или сдохну, но ещё раз увидеть…
– Кого? – тихо спросила Эмили, вглядываясь в темноту. – Кто там, Харон?
Он не ответил.
– Твоя жена, – догадалась она. – Лэйси.
– Ох, Эми… – из его груди вырвался сдавленный вздох. – Не надо. Пожалуйста.
– Если она вернётся, я её прогоню, – пообещала Эмили.
Харон поднял на неё взгляд, в котором, что ни говори, безумия хватало с лихвой.
– Чего она от тебя хочет? – спросила Эмили, вглядываясь в его расширенные зрачки.
– Чего и всегда, – от усмешки Харона у неё пробежал мороз по коже. – Показать мне, чего я стою и кто я есть на самом деле. Объяснить самым доступным из способов.
Он убил её, подумала Эмили. У него была жена – любимая жена – и он убил её. Сейчас-то она понимала, что чувствовала молодая супруга Синей Бороды, замершая на пороге запретной каморки с ключом в руке. В отличие от любопытной дурёхи из сказки, Эмили прекрасно знала, что там обнаружит – то, от чего Харон пытался спрятаться, поставив подпись на контракте, – и совсем не хотела переступать порог. Но ключ был у неё в руке, а выбора не было.
– Расскажи мне.
– Точно? Ну, слушай, – он лихорадочно подался вперёд. – Я её любил. Знаю, малыш, ты не это хотела бы услышать – но тут уж ничего не поделаешь. Её звали Летиция Кэлверт, и она была мне не пара. Девочка из хорошей семьи, из тех самых Кэлвертов, которые к началу войны всем заправляли в Мэриленде, да и не только. Дочь мирового судьи, умница и красавица, без пяти минут студентка Гарварда. И нищий солдат-контрактник, с которым она познакомилась на благотворительном вечере. Ну ты представляешь масштаб трагедии, да? – он горько усмехнулся. – А я вот не представлял. Всё было в лучших традициях мезальянса – тайные встречи, материнские слёзы, отцовские проклятия. Лэйси это, кажется, даже нравилось. А я… До сих пор не могу объяснить, на что я надеялся, когда увозил её из беспечального Кэлверт-Мэнор в мир скидочных купонов и съёмных квартир. Мы оба были двадцатилетними детьми, полными благих намерений. Ты знаешь, что с такими делает жизнь.
Она не жаловалась, Эми. Ни разу. Для неё это вроде как игра была – целый месяц выживать на ту сумму, которую она раньше могла за один вечер потратить в Молле. А я всё ждал – когда же ей надоест? Сначала ждал со страхом, потом – с надеждой, что ли. Особенно когда появилась Кира.
На прощание мудрая миссис Кэлверт сказала дочке – со мной она из принципа не разговаривала: «Ладно уж, Летиция, если тебе так уж хочется поиграть в семью – вперёд, выходи замуж. Только не меняй фамилию. И детей не заводи». Ну, для Лэйси это было вызовом. И года не прошло, как я стоял на крыльце больницы Надежды, пытаясь удержать в руках букет для Лэйси, пакеты с детскими вещами и всю ту гору ответственности, которая на меня свалилась. А потом они вынесли Киру. Эми, она была такая маленькая. Почти ничего не весила – даже во всех этих кружевах и одеялах. Остальные младенцы орали как резаные, а она спала у меня на руках, так спокойно… Я смотрел на неё и всё отчётливее понимал, что старая ведьма была права: заводить детей, когда весь мир трещит по швам – не лучшая затея. А ещё я знал, что я сделаю всё что смогу и немного больше, лишь бы защитить своих девочек.
Полтора года у меня получалось, а потом всё полетело к чёрту. Компания, с которой я заключил контракт, разорилась. Сбережения таяли, как дым. Просто сквозь пальцы утекали. Это было, мать его, невыносимо: видеть Киру в поношенной одежде из комиссионки, слышать, как Лэйси скандалит с продавцом в супермаркете из-за десяти центов… Когда началась аннексия Канады, я обрадовался, как дурак. Решил – вот мой золотой шанс. Добиться чего-то, обеспечить семью, стать тем, кем Кира сможет гордиться. И отправился на пункт вербовки.
– И Лэйси тебя отпустила?
– Отпустила? Да она буквально прогнала меня туда, – усмехнулся Харон. – Армия и мне-то казалась не худшим вариантом, а уж ей… Лэйси привыкла, что на мужчин в её семье чины и звания валятся как из рога изобилия. Но я-то не был Кэлвертом. Ничего у меня не вышло. Анкоридж, госпиталь в Вермонте. Снова Анкоридж, снова Вермонт. Я словно попал в заколдованный круг. А разорвать его было не в моей власти. Это наёмник способен в любой момент заявить, что с него хватит, да и то результат может оказаться разочаровывающим. А солдат регулярной армии не слишком-то отличается от раба. Пара увольнительных в год – да от них только хуже становилось. Ты возвращаешься к себе домой и спрашиваешь дорогу у прохожих – потому что на месте того сквера, через который ты обычно ходил, построили торговый центр, а остановку ситилайнера перенесли на полмили. Твоя дочка выбегает тебя встречать – и ты не узнаёшь её. Знаешь, что это она, но не узнаёшь. Дети ведь так быстро растут, особенно когда видишь их только на фотографиях. И она тебе рада, действительно рада, но ей с тобой неловко. И жене неловко. Потому что вот, у них была своя жизнь, свой распорядок – и как вписать в этот распорядок мужика, который по армейской привычке просыпается в пять утра и растерянно слоняется по дому в поисках пепельницы, не очень-то понятно. А как только они к тебе привыкают, и пепельница снова прописывается на журнальном столике в гостиной – всё по новой. Ты возвращаешься на фронт и первые пару недель особенно остро мечтаешь, чтобы в следующий раз вражеский снайпер прицелился как следует.
Меня не было дома почти три года. Слишком долго. И когда я всё-таки вернулся в Арлингтон – скорее на щите, чем со щитом, – я был уверен, что дверь квартиры мне откроют новые жильцы и скажут, что Лэйси вернулась к родителям, в Пойнт-Лукаут. У неё, чёрт возьми, было на это полное право.
Но она ждала меня. Они обе ждали – всё в той же квартирке на окраине Арлингтона. Лэйси продала машину и устроилась в банк операционисткой, чтобы хоть как-то сводить концы с концами. Подходящая работа для девчонки, которой когда-то прочили стипендию Рэдклиффа. Кира пошла в подготовительную школу – на год раньше, чем надо; знаешь, Эми, какой умницей она была? В четыре года решала задачки для второклассников, глазом не моргнув. А ведь математикой с ней никто не занимался, Лэйси считала, что девочке это ни к чему. Киру даже на телевидение как-то пригласили – записывали сюжет про одарённых детей округа Колумбия… И я всё это пропустил, – горько сказал он.
– Она была замечательной, – убеждённо проговорила Эмили.
– Самой лучшей, – Харон горячо кивнул. – Хотя Лэйси всё равно была недовольна – даже тогда. Видишь ли, моя жёнушка всегда точно знала, какой должна быть жизнь. До мельчайших подробностей, – он поморщился. – Меня это не раздражало, так – забавляло, скорее. Ещё до свадьбы она мне рассказала, что нас ждёт: я сделаю военную карьеру. Дослужусь, как минимум, до полковничьих погон. У нас будет трое детей – два мальчика и девочка. Само собой, эта орава не сможет ютиться в съёмной квартирке, так что мы купим дом. Не просто «особняк в Джорджтауне» – нет, вполне конкретный дом на Висконсин-авеню. Лэйси точно знала, в какой цвет будут выкрашены стены в гостиной и в каком агентстве она наймёт горничных, в какие университеты поступят дети и в какой гостинице на Лазурном побережье мы отметим десятую годовщину семейной жизни… Это забавно было слушать во время медового месяца, когда мы спали прямо на полу, потому что на хорошую кровать денег не хватило, а довольствоваться малым бывшая мисс Кэлверт не привыкла. И жутковато – потом, когда я вернулся из Анкориджа и не привёз с собой ничего, кроме титанового штифта в ноге, бессрочного рецепта на оксикодон и приказа о переводе во внутренние войска. Даже непробиваемому оптимисту стало бы ясно, что всё летит к чёрту, что не будет ни дома в Джорджтауне, ни троих детей – одного бы прокормить. Но Лэйси просто отказывалась это видеть. Для неё это были временные трудности. Чёрная полоса, которая подзатянулась, но вот закончится война – и всё пойдёт в гору.
