Текст книги "Искупление (СИ)"

Автор книги: Леди Феникс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

– Ирин Сергевна… Это ж… Вальтер, прям как у Бонда… Офигеть… Но как? Это ж стоит сколько?

– Ой, какие мы щепетильные! – усмехнулась Ирина, с неожиданной мягкостью глядя на него: такой, растерянно-восторженный, радостный, он показался совсем мальчишкой, настолько непосредственно-искренним, что сжалось сердце. – Если тебя это так беспокоит, то мне это ничего не стоило. Умелец один смастерил по моей просьбе в свое время, должен был мне сильно. В интернете, сам знаешь, сейчас хоть чертеж ракетной установки можно найти…

– Спасибо, Ирин Сергевна, – совершенно стушевавшись, повторил Ткачев, но разглядывал почему-то не неожиданный подарок, а начальницу, как будто пытался рассмотреть что-то новое и удивительное.

– Да ладно тебе, – вдруг смутилась Зимина, передвигая на столе посуду. – Заладил… Я же понимаю, как вы тащитесь от этих всяких мальчиковых игрушек…

Паша молчал, продолжая неотрывно-внимательно изучать ее слегка разрумянившееся лицо с этой странной тенью неловкости, чуть закушенные полноватые губы, сосредоточенный, упрямо уходящий в сторону взгляд… И снова эта внезапная глупая волна нежности захлестнула, пробирая до самого сердца: на миг показалось, что никого роднее и ближе у него нет и не может быть.

– Ирина Сергеевна… – голос выдал предательской хрипловатостью, и Зимина недоуменно вскинула бровь. Потемневшие до бархатистой черноты глаза были совсем рядом: огромные, настороженно-хищные. Паша протянул руку, осторожно накрывая ладонью тонкие прохладные пальцы – Ирина Сергеевна даже не вздрогнула, только напряженность во взгляде разбавилась искорками мягко вспыхнувшего недоумения. Явственно коротнуло, прошило ярко-пронзительной дрожью; сквозь обыденно-домашние запахи кухни – теста, какого-то душистого варенья, морозного уличного воздуха из открытой форточки, пробился неожиданно-остро, тонко-чувственно легкий аромат сочно-пряных, терпких духов, густо-жаждуще наполняя легкие.

Все, кажется, осталось прежним: небольшая уютная кухня с заставленным расписной посудой круглым столиком, бьющий в окно золотисто-розоватый утренний свет, мерно тикающие часы на стене… Все осталось прежним – и в то же время стало совершенно иным. Стоило лишь крепче сжать худенькую ладонь, прямо и вопросительно ввинчиваясь взглядом в бездонную черноту неожиданно потеплевших глаз…

Резкий звонок мобильного вонзился в паутину тишины раздражающе-острой иглой.

***

Случайная встреча для уже бывшего майора Афанасьева оказалась более чем неожиданной в нескончаемой цепи неудач: вынужденное увольнение, безуспешные попытки найти новую работу, нотации жены по поводу приостановленных выплат по кредиту, наезд коллекторов, поначалу просто угрожавших, а после перешедших к решительным мерам (“меры” заключались в неисчислимых синяках, вывихе руки и трещине в ребре), а под занавес прямо из-под окон какая-то сволочь угнала машину, которую Афанасьев скрепя сердце решил продать, чтобы рассчитаться с долгами. А нетерпеливые граждане тем временем начали усиленно намекать, что если в ближайшее время денег не будет, прекрасная трехкомнатная квартирка со всем добром, нажитым непосильным и не очень праведным трудом, перейдет из собственности Афанасьева в совершенно чужую собственность.

И ничем иным, кроме как несказанной удачей, показалась в данных обстоятельствах встреча с человеком, которого в их непрезентабельном райончике Афанасьев уж точно увидеть не ожидал. И простое решение навалившихся разом проблем явилось в тот же миг…

Тем же вечером бывший майор набрал раздобытый всеми правдами и неправдами номер телефона, произнеся несколько вполне невинных, но очень многозначительных слов и сразу же добившись встречи. Случаются, случаются все-таки в жизни чудеса – всего несколько ничем не примечательных фраз, и твои проблемы волшебным образом ложатся на чужие плечи. Ведь существуют такие фразы, которые в одночасье могут разрушить все – размеренную благополучную жизнь, вполне успешную карьеру, а то и вовсе лишить свободы. Вот она, великая сила слова!

Из дома Афанасьев впервые за последнее время выходил без страха и в весьма приподнятом настроении. В его расслабленном воображении уже вовсю рисовались картины счастливого будущего: полученной суммы должно было хватить не только на погашение долга, но и еще на многие и многие приятные мелочи…

У входа в парк, где была назначена встреча, несмотря на время, оказалось безлюдно, но данное обстоятельство только порадовало: мало ли что мог задумать его собеседник, не желая делиться… Бодрым шагом бывший майор приблизился к лавочке в отдалении, облегченно переводя дух и опускаясь прямо на подернутое снежком сиденье: никакой слежки он за собой не заметил. Нет, хорошо все-таки иметь дело с разумными и сговорчивыми людьми…

Вкрадчивый скрип ветки за своей спиной Афанасьев уловил слишком поздно.

***

– Что тут? – Ирина решительно пробилась сквозь толпу зевак и мельтешащих людей из следственной группы. Криминалист, увлеченно щелкавший камерой, вопрос не услышал – за него ответил находившийся здесь же новый начальник оперов.

– Банальная история, товарищ полковник. Мужчина вышел в парк собаку выгуливать, ну и наткнулся… Задушили бедолагу вчера вечером, эксперт точное время смерти не установил еще. Свидетелей, понятное дело, никаких, место отдаленное, да и холодно вчера было, кому придет в голову по такой погоде шататься? Непонятно только, что он тут делал. Кстати, он ведь, если не путаю, у вас в отделе раньше работал?

– Работал, – криво усмехнулась Зимина, с досадливой раздраженностью подумав, что, пожалуй, совершила большую ошибку, приняв на веру то, в чем Афанасьев счел нужным покаяться. Нет, было, было что-то еще, что он скрыл, то ли понадеялся на удачу, то ли так сильно боялся того, кого прикрывал… Это его, впрочем не сильно спасло. Ире, если откровенно, было наплевать: поплатился он за дело, нехрен связываться со всякой отморозью и покрывать их, но вот тот факт, что рассказать им он больше ничего не сможет, серьезно огорчал. А то, что Афанасьев погиб именно из-за своих лишних знаний, сомнений у нее не вызывал. Как же она умудрилась так лопухнуться…

– Ирин Сергевна, так можно подумать, что вы по работе рядового мента соскучились, – поддел Паша, когда столкнулись в кафе в одной остановке от парка. – Сами приехали, сами расспрашивали… Дело-то все равно к нам ни при каком раскладе не попадет.

– Это вообще-то пока еще мой район, – фирменно вздернув бровь, осадила полковник. – И я должна знать, что здесь происходит, тем более что это может быть связано с тем делом, я думаю, ты понимаешь.

– Думаете? – Ткачев, поморщившись, отодвинул от себя тарелку с нетронутым завтраком, искренне позавидовав выдержке и аппетиту начальницы – похоже, ни дурная новость, ни малоприятная суета возле трупа ее ничуть не смутили. А вот ему после вчерашних “отмечаний” кусок в горло не лез до сих пор.

– Сам подумай, – Ирина Сергеевна увлеченно взмахнула вилкой, с явным удовольствием пускаясь в рассуждения. – После увольнения у Афанасьева наверняка были проблемы с бабками, с работой опять же… А если он знал кого-то еще, кто прикрывал все это дело или даже заведовал им, то вполне мог захотеть поживиться. Это объясняет, зачем он поперся в парк на ночь глядя в такую погоду, выбрал укромное место – наверняка ждал того, кого решил шантажировать… Паш, может рассольчику? – предложила ехидно-участливо, заметив, что Ткачев слушает ее не слишком-то воодушевленно. Ткачев, отставив огромную кружку из-под кофе, только вздохнул: что-что, а понимание участия у товарища полковника очень и очень своеобразное.

========== III. 3. Горькое эхо ушедшего ==========

– Паш, Олю убили.

Тобольцев, плюхнувшись на стул, залпом опрокинул в себя полстакана воды – Ткачев с сочувствием подумал, что в подобной ситуации нужно что покрепче, но ни предложить “успокоительное”, ни задать тяжелый, но предсказуемо-необходимый в данных обстоятельствах вопрос не успел: Виктор, бессильно опустив голову, заговорил сам.

– До сих пор ее лицо перед глазами… Сколько опером работал, трупов повидал, привык вроде как… А тут… Она, Олька, и – мертвая, понимаешь?.. Кто только посмел…

Потонули, заглушились, увязли в пространстве остальные слова, какие-то детали, подробности, бессмысленно-отчаянные вопросы.

Понимаешь?

Понимал, так хорошо понимал, что все разом обледенело внутри – прерывистой рябью кадров, как на экране старого заглючившего телевизора, замелькали, вспыхивая, жуткие обрывки воспоминаний: глянцевитая лужа крови, копна светлых волос контрастом с темной гладкостью линолеумных прямоугольников, безжизненно-опустошенное лицо еще совсем недавно близкого, а самое главное – живого, живого человека…

– А что следак говорит?

Тобольцев выпрямился, криво ухмыльнулся.

– Да что он может говорить? У них там две шикарные версии: случайный грабитель и…

– И?..

– И я, – с нервным смешком договорил Виктор. – Стандартная, мать их, версия! Да еще подружки ее сразу бучу подняли, типа и ссорились мы в последнее время часто, и вообще…

– Да ладно тебе, ты ж сам понимаешь, работа такая. Не могут же они реально думать, что ты… – Понимал, насколько бессмысленны, незначительны все произносимые слова, но должен был, просто обязан сказать хоть что-то, хоть что-то сделать. – Слушай, ты мне фамилию следака скажи, я попробую через знакомых что-нибудь выяснить, ладно? И ты это… я все понимаю… но ты держись, ладно?..

***

Дома Ткачев очутился только поздно вечером – забегавшийся, замотанный, раздраженный. Помимо привычной надоедливой рутины, пришлось еще посуетиться сразу в нескольких направлениях: Зимина озадачила поиском зацепок в деле об убийстве Афанасьева – похоже, была уверена, что, ухватившись за эту ниточку, получится довести до логического конца ту мутную историю с борделем и высокими покровителями. Так что Паше довелось изрядно побегать: навестить вдову с обычными, но бесполезными в таких случаях расспросами; проверить все камеры на пути от дома Афанасьева до места убийства; даже, не особо надеясь на удачу, пробить его последние звонки. Потом еще, помня о своем обещании, Ткачев попытался выяснить что-нибудь по делу об убийстве Ольги Тобольцевой, но тут вообще натолкнулся на глухую стену – никакими подробностями следователь делиться не пожелал. Ничего удивительного, впрочем: убийство генеральской дочки, жены капитана ФСБ… Мало кому понравится, если в такое дело будут лезть какие-то левые опера…

И тем более непонятным оказалось вдруг, переступив порог чужой квартиры, моментально погрузиться в непривычное, удивительно-незнакомое ощущение тишины и покоя. Странное дело – за всю свою жизнь, даже возвращаясь к себе домой, он еще ни разу не чувствовал чего-то, хотя бы отдаленно похожего на умиротворение. Даже совместная жизнь с Катей, несмотря на все неумелые, неловкие попытки наладить какой-то уют, стабильность, спокойствие, не приносила ощущения чего-то подобного.

Ощущения дома.

Парадоксально: Зимина, жесткая, деловая, независимая и вечно занятая, никогда не стремившаяся к какой-то семейной гармонии, проявлению типично женской заботы, умудрялась каким-то непостижимым образом создать в своей небольшой квартирке удивительную атмосферу мирного, ненавязчиво окутывающего тепла, расслабленности, комфорта.

Места, куда хочется возвращаться.

Жгучим стыдом обдала эта простая, совершенно искренняя мысль: к Кате ему очень часто возвращаться не хотелось совсем…

– Паш, ну ты чего застрял? Десять минут уже наверное в прихожей возишься, ужин остынет скоро.

Паша, пристраивая куртку на крючок, невольно вздрогнул, переводя на Ирину Сергеевну наполненный неподдельной растерянностью взгляд. Только сейчас вдруг подумав, как это странно: суровая начальница, никогда никому не делавшая поблажек и требующая ответа за все косяки, безгранично уважаемая им женщина, неизменно казавшаяся воплощением власти, силы и недоступности – вот так обыденно и просто – в одной квартире, такая по-домашнему милая, немного утомленная, чуть заметно тепло улыбающаяся, напоминающая про ужин… Невероятно. Наверное, к этому он никогда не сможет привыкнуть.

– А что, у нас в доме водится ужин? – невольно, не заметив и сам, ответил на приглушенную улыбку – снова накатило, распирая, это недозволенное чувство благодарности: просто за то, что он сейчас здесь, просто за то, что не один.

– А ты что думал, ты один готовить умеешь? – легко рассмеялась Зимина, подтолкнув в сторону ванной. – Давай-давай, мой руки – и за стол!

– Паш, что-то случилось? – Выпалила и тут же с досадой закусила губу, жалея о своей глупой несдержанности. Прекрасно отдавала себе отчет, что не должна вмешиваться, лезть в душу, переходить некую границу, ступать на ту территорию, доступ на которую ей наглухо закрыт. Ткачеву и без того требуется немало выдержки, чтобы сохранять нынешнее равновесие, мириться с положением вещей, и нагнетать обстановку лишним напряжением, будь то помощь в решении каких-то личных проблем, недовольство из-за бытовых мелочей или ненужные расспросы, было бы уже чересчур. Но уж очень невеселым, даже подавленным выглядел он сегодня, и этот дурацкий вопрос вырвался сам собой, хотя она понимала: ни к работе, ни к каким-то их общим делам это отношения не имеет, иначе бы она уже была в курсе. Неужели что-то… личное? И сама поразилась тому, каким неожиданно болезненным, неприятным уколом отозвалась вполне логичная догадка.

Ты бы еще ревновать начала! Молодец, Ирочка, ничего не скажешь, заигралась, блин, в счастливую семью!

– С чего вы взяли? – Паша, расставив чистые тарелки на полку, вернулся на свое облюбованное место напротив окна, налил еще чаю.

– Ткачев! – укоризненно-строго, но без раздражения, сопроводив более чем выразительным взглядом. И в самом деле, наивно надеяться, что от удивительной проницательности товарища полковника можно хоть что-то скрыть…

– Ну да, вы правы. – Тяжело выдохнул, сцепил пальцы в замок, отметив, как начальница сразу же напряглась. – В общем… Там такая история… Помните, я вам говорил про старых знакомых? Ну, в школе вместе учились… Так вот у одного из них… у него убили жену. А самое поганое, что он же у следствия основной подозреваемый, насколько я понял.

– Паш, ну ты ведь опер! В таких случаях это и есть стандартная версия, тебе ли не знать?

– Да все я понимаю, Ирин Сергевна! Просто это ж надо совсем Витьку не знать, чтоб в такое поверить… Он приходил ко мне сегодня… На нем лица просто нет! Я еще хорош, пообещал помочь, выяснить все, а по итогу так ничего и не узнал, послали меня…

– А что там за история хоть? Ты расскажи в деталях, может, у меня получится что-то узнать…

– А вы можете? – Ира только вздохнула, заметив, как его глаза вспыхнули надеждой. Ткачев-Ткачев… Сколько бы ни было всякой дряни в жизни, какие бы непростые моменты ни подстерегали в очередной раз, каким бы легкомысленным, порой даже безответственным ни казался со стороны его характер, одно – непоколебимая верность дружбе – в нем неизменна, несмотря ни на что.

Непроницаемая январская ночь сгустилась чернильным бархатным покрывалом, приглушила привычную суету, беспокойность, громкость. Шумел под окнами вечно переполненный машинами проспект; тихонько капала вода из неплотно прикрытого крана; ненавязчиво окутывало кухню мягкое сияние светильников. Пушистая нахалка Дымка, успевшая заметно подрасти и еще больше распушиться за время привольного житья у новых хозяев, тихонько урчала на диване, топча лапками сброшенную джинсовую куртку; мерно гудел забытый Саней на подоконнике ноутбук; Ирина Сергеевна, внимательно слушая его рассказ, незаметно уминала соленое печенье из только что открытой разноцветной пачки… И невыносимо-острым ужасом накатила внезапная мысль: он бы не пережил, если бы довелось потерять еще и это. Все – мирный домашний уют, чужого, по сути, ребенка, с которым неожиданно просто сошлись, и даже – ее, эту женщину, по отношению к которой так старательно растил отчужденность и неприязнь. И вовсе не потому, что совсем скоро она подарит ему настоящее чудо, о котором не задумывался никогда, – их общего ребенка. Нет, совсем не поэтому. И жутко, по-настоящему жутко допустить даже мысль, что этого всего в одночасье может не стать. Их может не стать.

========== III. 4. Опрокинутое небо ==========

Он был уверен: Яна не сдаст его ни при каком раскладе. Ведь, даже будучи не очень далекой бабой, некой жизненной сообразительности мадам Мурашова не была лишена, так что не могла не понимать: стоит ей заикнуться о его участии в том громком деле, и судьба ненужной свидетельницы окажется весьма предсказуемой. Да и одно дело – грохнуть чужими руками надоевшего муженька, который узнал о ее махинациях с недвижимостью и грозился посадить, и совсем другое – оказаться в составе преступной группы, организовавшей сеть борделей, где преспокойно предоставляли “девочек для битья”, а то и чего похлеще… Ну и еще один небольшой нюанс: за время их “сотрудничества” Яна успела влюбиться в него как кошка, что и неудивительно – темперамент молодой привлекательной бабы брал свое, а вечно занятый на работе муж с не слишком-то презентабельной внешностью и малоприятным характером потребности в любви не удовлетворял от слова вообще. Так что, помня об их бурном совместном времяпрепровождении, вдовушка вряд ли пожелает сдать галантного любовника и надежного делового партнера – так он думал до недавнего времени. До того момента, как на экране дорогого смартфона высветился неизвестный номер, а затем ударил из динамика знакомый голос, искаженный раздражением и истеричной слезливостью.

– С ума сошла? – прошипел он, с трудом вклинившись в поток бессвязных восклицаний. – Какого хрена ты мне звонишь, спалиться по полной хочешь и меня вслед за собой потащить?! И вообще, откуда у тебя телефон?

– Да какая разница, откуда у меня телефон! – взвизгнула Яна. – Адвокат дал! Ты когда собираешься меня отсюда вытаскивать? Или вообще не собираешься? Я больше не могу! Твой адвокат полный кретин, требует, чтобы я во всем призналась! Найди мне нормального! И сделай уже что-нибудь, сколько я могу париться в камере с какими-то уголовницами?! Ты вообще в курсе, что меня этой ночью одна психованная чуть не задушила?! Хотя о чем я! Тебе же только на руку, если со мной что-то случится!

– Прекрати истерику! – рявкнул он, чувствуя, как начинает наливаться бешенством. Еще одна… Твою же мать, как они все его достали!

– Сам заткнись! – всхлипнула Мурашова. – Имей в виду, не поможешь – я молчать не буду! Не собираюсь за тебя и за всех остальных отдуваться!

– Успокойся, – примирительно снизил тон. – Я что-нибудь придумаю. Будет тебе адвокат. Все решим, не паникуй.

Торопливо нажал на кнопку, сбросив вызов, и, грязно выругавшись, швырнул раскалившийся телефон поверх рабочих бумаг. А ведь действительно, надо что-то решать… Точнее, в данном случае – кого-то. И он, кажется, уже знает, каким именно образом.

***

Послание прилетело на электронку, когда Зимин уже забыл, что вообще где-то участвовал. На замут с конкурсом его подбил новый приятель, недавно переведенный в их класс новенький – Сенька, двинутый на всевозможных гаджетах, прогах, хакерских штучках, IT-технологиях и прочей новомодной фигне. Саша и сам не прочь был до поздней ночи зависнуть перед компом с какой-нибудь игрухой или в каком-нибудь чате, да и всякие технические штучки, как любой парень его возраста, просто обожал, но до одержимой продвинутости Сени ему было ой как далеко. И вряд ли он ухватился бы за неожиданный шанс выиграть бесплатное обучение в Штатах или хотя бы приличную сумму в международном конкурсе юных программистов (денег, слава богу, у них с мамой было предостаточно), но помимо скрытого вызова в снисходительном предложении новичка была еще одна причина – Милочка. Не особо яркая и вызывающая отличница с толстой косой и такой же, как у Семена, любовью к электронике, она зацепила Сашку моментально и надолго, и упасть фейсом в болото собственного невежества перед ней Зимин хотел меньше всего. Так что, не особо парясь о результатах, он за пару вечеров наспех пробежался по заданиям, неожиданно даже заинтересовавшись. Впрочем, как заинтересовался, так и забыл, и, как оказалось, очень зря.

С трудом продравшись сквозь дебри терминов и английской грамматики, Саша несколько раз для верности вбил письмо в несколько переводчиков сразу и прифигел: ошибки быть не могло – организаторы конкурса, увидев в нем вполне перспективного молодого человека, решили присудить ему первое место… наравне с милой Милой. А значит, оплатить обучение в одной из самых престижных американских школ под руководством самых видных преподавателей и самых опытных специалистов в сфере IT…

Все это, сбиваясь от радостной гордости за неожиданный успех, Александр и выпалил крутившейся перед зеркалом маме. На него, не слишком увлеченного каким-то делом, предложение обрушилось со всей силой неожиданности: он вдруг впервые ощутил незнакомый интерес и азарт к тому, чем ему предлагали заняться.

– … И всего на четыре месяца, – с воодушевлением закончил Сашка, сияя от радости.

– С-сколько?

Пуговица от элегантного дорогого пальто со стуком ударилась об пол, закатившись под плинтус. Ира осела на стул, растерянно глядя на сына.

– Четыре месяца, мам, и все совсем бесплатно! – немного сбавил накал радости Саша. – Ты даже не заметишь! Ты ведь…

Он мог напомнить о многом: о том, как допоздна засиживается на работе, иногда даже забывая позвонить, о том, как он то и дело мотается между родной квартирой и домом бабушки, о том, что у мамы теперь классный и внимательный муж, о том, что у нее скоро будет еще один ребенок, в конце концов, о том, что он уже достаточно самостоятельный и взрослый… Но мама, по обыкновению, не позволила даже открыть рот. Решительно поднялась, распрямляя плечи и поправляя прическу, схватила сумку.

– Ты никуда не едешь! – отрезала на ходу.

– Но, мам!..

– Я все сказала! Об этом не может быть и речи! Все, я опаздываю!

Сердито хлопнула входная дверь, оповещая о бескомпромиссном и категоричном ответе, абсолютном в своей окончательности.

***

– К сожалению, ничем не могу вам помочь, – пожилой расплывшийся майор, с опаской покосившись сначала на сдержанно-суровое лицо гостьи, потом – на особенно ярко сверкавшие в электрическом свете звезды на погонах, неловко заерзал в кресле, отводя взгляд.

– Не поняла? – и без того холодный тон заледенел еще на порядок. – Мне кажется, мы еще вчера с вами договорились, что я без лишних формальностей поговорю с вашей заключенной, а уже сегодня… Мне что, позвонить вашему начальству?

– Не надо никуда звонить! – моментально подскочил майор. – Просто… понимаете…

– Просто что?

– Просто… Дело в том, что… Сегодня ночью Мурашову в камере задушили. Контингент у нас здесь, сами понимаете… А Мурашова себя довольно вызывающе вела, да еще она жена следователя… В общем… Нехорошо, конечно, но сама нарвалась.

– Просто отлично, – процедила Ира, стремительно поднимаясь. Подхватила пальто и сумку и, не потрудившись попрощаться, направилась к двери, раздраженно цокая каблуками.

Она категорически не понимала, что происходит. Точнее, одно ей было ясно несомненно: кто-то методично убирает свидетелей – тех, кто может дать хоть малейшую зацепку и шанс выйти на главного злодея или, скорее, злодеев. Но почему именно сейчас? Что мешало ему сделать это раньше, сразу же избавившись от нежелательного риска? С Афанасьевым еще более-менее понятно – он, скорее всего, поплатился за свою жадность, а вот насчет Мурашовой… Не логичней было бы убрать ее сразу, не допустив задержания? Насколько же все запутанно…

– Федор, что у тебя? Ты вообще на часы смотрел, время видел? – Ира, кое-как нашарив в сумке телефон, накинулась на дежурного, не дав ему вставить и слова. Суматошный день, включавший в себя весь спектр всевозможных событий, начиная от кучи рабочих проблем, новых ЧП, разборок с Сашкой и свойственной нынешнему положению суеты, давал о себе знать, так что и силы, и настроение к вечеру стремительно опустились ниже некуда. А поздний звонок дежурного, строго-настрого предупрежденного не трогать начальство по всяким пустякам, ничего хорошего не предвещал по определению.

– Ирина Сергеевна… В общем… У нас опять ЧП.

– Что на этот раз? – ледяным тоном осведомилась Ира, постепенно начиная закипать. – Кто-то из оперов до смерти забил чьего-то оборзевшего сынка? На нас спустили все проверки разом? А может, к нам делегация с Марса с дружественным визитом явилась? Что опять?!

– Ирина Сергеевна… Это… это касается наших оперов… И рейда сегодняшнего… ну, вы же в курсе…

– Так, хватить мямлить!

– В общем… они все, ну, кто сегодня не выходной… Валеев там, Карасев, Ткачев Паша…

Качнулось, поплыло замерзшее небо в черточках проводов и стылом кружеве деревьев, беспорядочно заметались смутные пятна фонарей, все звуки бессонной улицы слились в один сплошной давящий гул – тяжелый гул прилившей к вискам крови. Ира не услышала своего голоса, едва ощутила слабое шевеление собственных онемевших губ – была уверена, что вопрос так и не прозвучал. И только потом едва пробился в сознание обеспокоенный голос дежурного.

– Они… они попали в перестрелку… Жив кто-то или нет… пока неизвестно…

***

Ира плохо помнила, как добиралась до места происшествия, как проталкивалась сквозь толпу, и только потом пугающая отчетливость накатила безжалостной волной: распахнутые ворота приземистого кирпичного строения, синие медицинские куртки, проблесковые маячки и красные полосы на машине “скорой”, чьи-то смутно знакомые лица и плечи в форменных зимних пальто… Носилки, целиком накрытые белыми простынями. Горячая острая боль в области сердца. И в хороводе стремительно гаснущей реальности – опрокинутое небо, накрывшее непроглядной опустошающей чернотой.

========== III. 5. Неподконтрольное ==========

Это был тот редкий случай, когда общение с противоположным полом не доставило Паше Ткачеву ни малейшего удовольствия. Столько негатива, сколько обрушили на него подружки погибшей Ольги, он мог отметить разве что в отрывках дурацких телешоу, на которые натыкался по вечерам, бесцельно щелкая пультом телевизора. Витьке припомнили все, начиная от простых обыденных вещей и заканчивая малозначительными деталями: постоянное отсутствие дома и неизменную загруженность работой; милую беседу с симпатичной соседкой из квартиры напротив; единственное посещение больницы, когда беременная жена лежала на сохранении из-за угрозы выкидыша; частые в последнее время скандалы из-за ее ревности и его раздраженного нежелания понимать особенности ее положения… Очаровательная Лидочка, ехидно прищурившись, высказалась в том духе, что женился Витенька вовсе не на Оле, а на связях и деньгах ее отца; застенчивая Анечка, помявшись, с театральным смущением сопоставила интимные откровения подруги и случайную встречу с Виктором и красавицей-брюнеткой в каком-то кафе; эффектная Кариночка, доверительно перегнувшись через кухонный стол и демонстрируя “выдающиеся способности” размера этак третьего, проболталась, что, устав от бесконечных разборок, невнимания мужа и хронической ревности, Ольга всерьез настроилась на развод с разделом имущества. Просто не расследование, а мечта бюрократа, мрачно подумал Паша, захлопывая за собой тяжелую дверь подъезда. Тут вам и всезнающие свидетельницы, готовые открывать следствию душу по первому требованию, и железобетонный мотив… Ткачев вспомнил лицо Тобольцева, ввалившегося в разгар дня к нему в кабинет, и невольно вздрогнул. Нет, никто больше не поможет давнему другу – ни ополчившиеся друзья и родственники жертвы, ни следак, горящий желанием закрыть дело как можно скорее. Знакомо, как же, черт возьми, это все ему было знакомо…

Паша швырнул в урну распечатанную пачку сигарет и, бросив взгляд на часы, ругнулся: просьба прикрыть его опоздание на рейд начинала смахивать на откровенную наглость. А с другой стороны, иного случая незаметно заняться левыми делами вместо своих непосредственных обязанностей могло и не представиться: Зимина вряд ли одобрит, что он целыми днями шатается непонятно где, хотя кроме работы у него еще предостаточно головняка с делом Афанасьева – ни наслаждающийся отпуском Ромыч, ни следаки, загруженные делами по самую макушку, на роли помощников не годились. Ткачев поспешно нырнул в салон авто, рывком трогаясь с места, – оставалось надеяться, что он успеет хотя бы к шапочному разбору.

***

Неприятный, химически-резкий запах ударил по обонянию, заставив поморщиться и медленно открыть глаза. В голове царила туманная мутность, кончики пальцев тревожно покалывало, к тому же давящая тяжесть в области сердца отдавала нудным горячим жжением.

– Что с ней?! Твою мать, пройти дайте!

Голос. Она не должна была, не могла слышать этот голос, перебитый нескрываемым раздражением, а еще – неподдельным, удивительно искренним испугом.

Бред. Галлюцинации. Свихнулась.

Нечеткими кадрами в замедленной перемотке – кровавые разводы на неестественно-чистом, переливающемся искрами снегу, режущие глаза вспышки мигалок и смутные фигуры на носилках, скрытые складками выбеленно-тонкой ткани.

Господи.

Паша.

Нет. Нет. Нет.

Это ведь не может быть правдой?

Ира судорожно дернулась, задев головой потолок машины. Может, еще как может – пахнущий бензином, лекарствами, новой обивкой салон “скорой”, мелькнувшая совсем рядом медицинская униформа, яркие отсветы прожекторов, обрывочно выхватывающие картину произошедшего…

Добро пожаловать в реальность, Ирочка. Или правильнее – в новый кошмар?

– Ирина Сергеевна!

Чернеющий омут встревоженных глаз. Знакомый аромат мужского парфюма. Крепкие осторожные руки. Прохладные пальцы в мимолетном смазанно-неловком прикосновении к щеке.

– Ирина Сергеевна, ну что вы так…

Успокаивающе-размеренный голос, что-то ровно и мягко выговаривающий. А в глазах, господи, сколько бережной тревоги, внимательно-пристальной обеспокоенности в этих глазах… И если это сон, то пусть он не заканчивается – никогда-никогда не заканчивается…

***

Курить хотелось нестерпимо. Паша с сожалением вспомнил выброшенную пачку сигарет и тут же себя одернул: самое неподходящее время, чтобы возвращаться к дурным привычкам. Чтобы хоть как-то отвлечься и занять руки, щелкнул кнопкой электрического чайника, бросил в чашку пакетик с заваркой. Отойдя к окну, оперся о подоконник сжатыми кулаками, бесцельно вглядываясь в стылую сумрачность за стеклом.

Что-то подтачивало, тревожило, зудело, выбивая из равновесия. Ткачев никак не мог сосредоточиться, собраться с мыслями, понять странность своего состояния, и это бесило еще сильней. Что его так напрягало? Недавнее убийство – очередное звено в цепи событий, которые приведут неизвестно к чему? Проблемы давнего друга, мучительно всколыхнувшие то, что, казалось, начало немного утихать? Где, в чем эта причина?