Текст книги "Искупление (СИ)"

Автор книги: Леди Феникс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

И неожиданно-горькая, отчаянная и очень простая мысль заставила вздрогнуть от вновь накатившей боли: как же дорого бы он отдал, чтобы все забыть…

========== II .12. Неприятное известие ==========

Отбегался Мотя Голицын, попав в “Пятницкий”: глупая случайность, что нарвался на патруль, отдыхая с бутылочкой после трудов неправедных, а попытка побега из отдела еще добавила статью – сопротивление при задержании.

– Слышь, начальник, – заныл Мотя, покосившись на хмурого смазливого парня, сразу догадавшись: этот будет бить. Причем как следует, с чувством, с толком, с расстановкой. – Ну не вешайте вы на меня еще и это, и так ведь по самое не балуй пойду…

– Я щас расплачусь прям! – еще сильнее обозлился парень. – “Не вешайте”! Может тебе еще ананасов в шампанском за твои подвиги подать?

Мотя, поскучнев, с минуту рассматривал темный угол допросной. Ничего интересного там не разглядев, решился:

– Слышь, начальник, давай я тебе инфу солью, ты там по этому делу палку срубишь или как там у вас… А вы мне сопротивление шить не будете, лады?

– Ну и что за инфа? Как твой сосед-алкаш дядя Вася алкаша дядю Федю табуреткой пристукнул? Или что баба Нюра у себя на участке коноплю выращивает? Неинтересно, спасибо. А вот то, что ты на начальника отдела, полковника между прочим, между прочим женщину, хотел с заточкой накинуться, вот это факт.

– Да не собирался я ни на кого кидаться, – заскулил Голицын. – А тема реальная, я отвечаю! Кореш кореша мне рассказывал… Затусил он как-то с какими-то залетными, ну, не из наших… И потащились они как-то раз по этому делу, – щелкнул пальцами по горлу, – ну, девочек им приласкать захотелось… Кореш, ну который кореша моего кореш…

– Короче, Склифосовский!

– Так я и говорю, кореш этот им предложил: хотите – к Ильдару в сауну, хотите – к Сивому, девочки там просто блеск… А те его на смех. Скучно, говорят, никакого огонька. Ну и потащили его в заведение какое-то мутное в каком-то подвале, запрятано похлеще чем убежище вражеской разведки и аж три амбала на входе… Ну, зашел он туда в общем, давай осматриваться… прихренел, короче говоря. В одной, говорит, комнате, четыре мужика одну девку…ну, сам понимаешь. Та уж вроде и не шевелится, как неживая, а они все свое… А самая жесть, говорит, что девке той лет шестнадцать от силы. В другой, значит, боров здоровый бабу охаживает, у нее, прикинь, вместо лица уже кровавое месиво и сама вся ремнем исполосована… А рядом из комнаты звуки доносятся, ну вроде как хрипит кто-то, будто душат его… В общем, говорит, посмотрел я на это все и деру. А мужиков тех он больше и не видел…

Паша медленно пододвинул Голицыну бумагу и ручку, пытаясь осознать услышанное: одна из потерпевших девушек, чьи тела были найдены возле канала, как раз была задушена, а у другой оказалось до неузнаваемости изуродовано лицо.

– Пиши давай!

– Ч-чего писать? – заерзал Мотя.

– Имя и фамилию кореша своего пиши. И адрес. И побыстрее! А то я уже злиться как-то начинаю!

***

– Ирин Сергевна, я вам тут водички принес, – Паша, заглянув после обеда в кабинет начальства, протянул Зиминой бутылку воды, как-то удивительно угадав: прихваченная утром из дома уже успела закончиться – жажда в последнее время на Иру нападала невероятная. И прохладная водичка, заботливо разбавленная свежевыжатым лимонным соком, оказалась как нельзя кстати, утоляя не только жажду, но и избавляя от приступов дурноты: токсикоз, если не считать неожиданной реакции на привычные запахи, ее почти не мучил.

– Как мило! – усмехнулась Ирина Сергеевна, приподнимая бровь. – Спасибо. Кто еще может быть таким заботливым, как не… – и вовремя осеклась, проглотив “как несостоявшийся убийца”.

– Как кто?

– Да не, ниче, неважно. Ты по делу или так, заботу проявить?.. Да садись ты, не маячь.

– Да и то, и другое, Ирина Сергевна. Помните чувака, который из обезьянника сбежать пытался?

– Такое забудешь, – пробормотала Ира, невольно содрогнувшись при воспоминании о несущейся на нее стокилограммовой туше. – И что?

– Так вот интересные вещи он мне рассказал, лишь бы мы ему еще сопротивление не припаяли. В общем, он говорит, что один его кореш был в каком-то мутном борделе… Короче, Ирин Сергевна, есть подозрение, что это как раз то заведение, которое мы ищем, ну, то, где могли держать потерпевших девушек из нашей серии.

– Вот как? – Зимина, опасливо покосившись на дверь, выдвинула ящик стола, доставая открытый пакетик соленых орешков – Паша даже не попытался скрыть невольную улыбку: в этот момент она показалась ему похожей на забавную рыжую белку, уничтожающую зимние запасы, – такую картинку увидел на днях на обложке детского издания, слоняясь между стеллажами в книжном. Ох уж эти беременные… – А ты сам что думаешь, блефует он или правду говорит? Стоит на это вообще время тратить?

– Ну а чем черт не шутит? Других-то вариантов нет у нас все равно. Да и зацепок, честно говоря, тоже.

– Ну тогда в чем проблема? Ищи этого типа, выясняй подробности, бери Савицкого и вперед. Действуй, Паш!

– Есть, Ирин Сергевна. – Уже поднявшись и задвигая стул, додумался уточнить: – А как действовать-то? Официально или… – выразительно стукнул кулаком по раскрытой ладони, – пожестче?

– Ткачев, что за глупые вопросы? Это дело у нас что? Правильно, показательная акция. Показать нужно, что полиция у нас трудится себя не жалея, что от наказания никто не уйдет… Короче, совмещать надо, Паш!

– А, ну я понял, – кивнул Ткачев. – Ну совмещать так совмещать.

– Какой у меня муж сообразительный, – поддела Ира.

– Вот мне показалось сейчас или это сарказм такой в вашем голосе был? – уточнил Паша, открывая дверь.

– Ой, Ткачев, да у нас вся ситуация один сплошной сарказм, – фыркнула Ирина Сергеевна. Глаза у нее смеялись. – Иди давай, работай. Родина тебя не забудет, это я обещаю!

***

Ира долго стояла в прихожей, прислушиваясь к непривычной тишине: из комнаты Сашки не доносились красочные звуки очередной “стрелялки”, не бубнил в глубине квартиры телевизор, не гремела на кухне посуда. Удивительно: они с Ткачевым съехались совсем недавно, а она, сама того не замечая, уже привыкла к чужому присутствию у себя дома – вид Паши, суетящегося у плиты, зарывшегося во всевозможные книги и справочники (Ира даже на названия боялась смотреть), часами сидевшего за ноутбуком, перерывая кучу всевозможных специальных сайтов, стал уже таким естественным и обыденным, что казалось, будто он жил здесь всегда.

Ей было странно, как у него, такого несдержанного, вспыльчивого, не умевшего притворяться, хватало выдержки как ни в чем не бывало жить с ней под одной крышей, готовить полезные и вкусные завтраки и ужины, таскать из магазина килограммами всевозможные фрукты, напоминать, чтобы вовремя пила специальные витамины, осведомляться, как себя чувствует и что сказал врач… Дикий, нереальный диссонанс: так любить будущего ребенка от женщины, которую при других обстоятельствах просто бы убил… Она нисколько не винила его за желание и попытку отомстить, но что действительно оказалось сильным – страх. Страх от мысли, что он едва не совершил, сам едва не став убийцей – и в этом она чувствовала себя виноватой тоже. А уж представлять, что он испытывает, изо дня в день находясь с ней в четырех стенах, и вовсе не хотелось. Как и того, насколько хватит его самоубеждения, выдержки и терпения.

Но самое парадоксальное – она была рада. Была рада видеть в ванной еще одну зубную щетку, полотенце, бритвенный станок, сумку со сменой одежды возле дивана; замечать его настороженно-неловкую улыбку, когда, усталый после ночного дежурства, возился в прихожей, стараясь ее не разбудить; просыпаться от запахов приготовленной кем-то другим еды – никогда никто в жизни не заботился о ней так, разве что мама в далеком детстве, и даже трезвое понимание причины этой заботы ничуть не омрачало ее настроя. Как же это было не похоже на ее первую беременность – трусливо прячущийся от нее Игорь, которого она, впрочем, после единственного разговора и не пыталась усовестить; бессонные ночи за конспектами и учебниками, когда ужасно слипались глаза; панический пересчет оставшихся денег, занятых у мамы, и безуспешные поиски подработки: кому нужна беременная девица с незаконченным образованием… Сама, все сама – это был самый первый горький опыт, после которого она научилась рассчитывать только на себя. А вот теперь… А теперь казалось каким-то чудом закутаться в этот теплый кокон искренней заботы, внимания, беспокойства – Ткачев, крутившийся по хозяйству после рабочего дня, не отпускавший ее ни на шаг одну, если собиралась прогуляться или съездить в клинику; не позволивший ей ни заплатить ни копейки, будь то продукты или нехилая сумма за учет в крутой частной больнице, казался ей каким-то уникумом. Такие мужики вообще бывают?

Это что-то пробуждало в ней, а может просто нынешнее положение было причиной – не зря же говорят, что беременные становятся жутко сентиментальными. Но горячая, мощная волна поднималась каждый раз внутри, едва замечала брошенный случайно взгляд: удивленный, полный растерянности и какого-то едва ли не благоговения – кажется, он до сих пор не смог свыкнуться с тем, что где-то внутри нее медленно развивается новая жизнь, и никакие тонны прочитанной информации не могли его к этой мысли приучить. Ире даже становилось смешно: что он начнет испытывать, когда все станет более чем заметно? А когда ребенок появится на свет?.. На этом моменте словно включался защитный механизм – дальше рассуждения не шли. Накатывала затаенная паника: а что будет дальше? Это сейчас она и его ребенок для него неразделимы, составляя одно целое, а что потом? Будет его сын – как две капли воды похожий на папу забавный мальчишка, или дочка – рыжая кукла с глазами отца – темными, веселыми, ласковыми… А она, его фиктивная жена, снова станет посторонней, чужой – тем же противником, как раньше, с той лишь разницей, что у них будет общий ребенок.

Ира раздраженно тряхнула головой, выходя из ступора – телефонный звонок в задумчивом безмолвии квартиры показался оглушительным.

– Зимина! – не взглянув на экран, рявкнула в трубку, мысленно готовясь послать звонившего далеко и надолго, если ее обрадуют очередной “приятной” новостью.

Голос Савицкого ударил нервозностью и сдавленным страхом.

– Ир… тут Паша, он… короче, он ранен…

========== II. 13. Беспросветная ночь ==========

Выйти на этих уродов не составило труда: кореш Голицына, как ни странно, не стал артачиться и, кое-как собравшись с мыслями (по причине трехдневного запоя это оказалось задачей непростой), довольно толково описал и здание, и дорогу к нему. Однако кипеш, который устроили опера вместе с “тяжелыми”, вышел хоть и зрелищным, но не слишком продуктивным: на месте не застали ни хозяев, ни охранников, ни даже потерпевших-проституток. Оставив криминалистов искать улики и любоваться весьма специфическим антуражем, группа захвата отбыла.

– Слушай, Ром, я там визитку видел… – Ткачев, не спеша уезжать, завис возле машины, о чем-то задумавшись. – Какое-то риелторское агентство. Сечешь мысль?

– Сечешь, – кивнул Рома и потянулся к мобильному.

Слишком спонтанно и неожиданно все произошло: они были почти уверены, что на нужном месте никого не застанут. И уж точно не ожидали, подбираясь к дому, что внутри окажутся трое вооруженных типов, принявшихся палить еще у самого входа. “Кто-то слил”, – успел подумать Паша, делая несколько выстрелов и стремительно отшатываясь назад.

– Ткач! – что-то сильно ударило в спину, потом дикой болью обожгло слева и внезапная, беспросветная и страшная темнота навалилась тяжелой мутью.

***

– Ир, мы же не можем сюда “скорую” вызвать! – Савицкий невольно повысил голос, видя, что начальница никак не реагирует на увиденное. – Три трупа, всё в кровище и раненый мент, который сегодня вообще не должен был быть на работе! А если его сейчас тормошить… можем не довезти… Ир!

– Не кричи, – без малейших эмоций, каким-то замороженным голосом приказала начальница. – Этих, – кивнула в сторону неподвижных тел, – куда-нибудь надо убрать. Подальше. Только не в ванную! Кровь хотя бы частично замыть, чтобы все не так очевидно было. – Потянулась к мобильному, молясь, чтобы абонент был в зоне доступа. Закусив губу, слушала размеренные гудки; наткнувшись взглядом на бледного, бессознательного Пашу, поспешно зажмурилась, подавляя подступающую дурноту. – Андрей, это я… Не перебивай, я тебя прошу! – добавила, не дав даже начать полную недоумения фразу. – Речь идет о жизни человека! Пожалуйста, приезжай! Я все потом объясню, сейчас нет времени! Пожалуйста, поторопись! – не дожидаясь ответа, возможных возражений, множества растерянных вопросов, отключила телефон и, стараясь не наступать на кровавые потеки, направилась к двери небольшой кладовки, раздраженно поторопив: – Ром, шевелись, у нас времени нет!

– Ир, ты… – Савицкий откровенно обалдел, когда, в прямом смысле засучив рукава тонкой рубашки, Зимина, придерживая за ноги, потащила в сторону кладовки ближе всего лежащее тело. – Тебе же нельзя сейчас…

– Рома, нет времени! – вздернув бровь, недрогнувшим голосом повторила Ирина Сергеевна. – Ты сейчас думай не о том, что мне можно или нельзя, а о том, что мы находимся в чужом доме, где три трупа, а наш товарищ истекает кровью! Нашел время рассусоливать! Нам еще кровь замывать! – поспешно, не глядя внутрь, захлопнула дверь каморки, прижалась к ней спиной, стараясь не дышать, утерла запястьем выступившие на лбу бисеринки пота. Савицкий невольно содрогнулся – и от этого неестественного, чудовищного самообладания, и от самой ситуации – беременная женщина, преспокойно раздающая дикие указания, помогающая таскать окровавленные тела, замывающая следы самой настоящей бойни… Что вообще происходит в этом гребаном мире, если подобное в порядке вещей?

***

– Ира, что происходит, ты мне можешь объяснить?! – Андрей, тяжело выдохнув, присел напротив стола, за которым, нервно стискивая пальцы, сидела Ирина, бессмысленно глядя в одну точку. – Мы не виделись с тобой несколько месяцев, а потом ты звонишь и срочно требуешь опять спасти какого-то своего друга, да еще просишь никуда не сообщать! Это нормально, по-твоему?! Куда ты ввязалась? Ир!

Зимина, ничего не отвечая, вдруг резко побледнев, рванулась из-за стола, прижимая ко рту ладонь. Михайлин, проводив ее недоуменным взглядом, едва не опрокинул блюдце с осколками ампул и пустыми шприцами – и зеленоватая бледность, и не слишком вменяемое состояние моментально стали понятны и объяснимы.

– Ир, ты… ты что, беременна? – выдавил, пристально оглядывая тонкую фигуру – под свободной рубашкой ничего не было различимо. Зимина, будто и не услышав его вопрос, положила на стол плотный пакет.

– Вот, возьми… это за помощь. Я… я не могу тебе сейчас всего рассказать… Так сложились обстоятельства, что я не могу больше ни к кому обратиться. Возьми, – повторила настойчиво. – И я тебя прошу… Просто забудь, что ты здесь был. Это… это сильно может ему навредить… и мне тоже.

– Убери! – Андрей, бросив беглый взгляд внутрь, даже не стал пересчитывать лежащие там пачки. – Не надо. В конце концов, это моя работа.

– Вот именно что работа. А работа, тем более хорошо выполненная, должна быть оплачена.

– Ир, не уходи от темы. Ты беременна?

– Нет, – спокойно и прямо взглянула ему в глаза – на лице не дрогнул ни один мускул. Чтобы так соврать, нужно быть гениальной актрисой. – А, ты об этом… Просто отравилась.

– Ира, ты же понимаешь, что его нельзя здесь оставлять, ему в больницу нужно, нужен медицинский уход, капельницы, уколы… Иначе… не хочу тебя пугать, но иначе все может оказаться зря. – Ирина резко отвернулась, и жуткой бледности, залившей ее лицо, Андрей не заметил.

– Это невозможно, – произнесла твердо. – Напиши мне, что нужно, какие лекарства, процедуры… Я разберусь.

– Ты что, сама…

– Я разберусь! С медсестрой что-нибудь решу, с остальным тоже. Все, хватит об этом. Я и так тебя слишком впутываю. Ты очень мне помог, но с остальным я справлюсь сама.

Андрей, внимательно взглянув на нее, промолчал – никакие попытки вызвать ее сейчас на откровенность не принесли бы результата. Покачав головой, вырвал из блокнота страницу и принялся торопливо писать, отогнав мысль, что если его очередной пациент все-таки выживет, это окажется настоящим чудом.

Проводив Андрея до машины, Ира, едва держась на ногах, вернулась в дом. И она, и Савицкий понимали, что по-хорошему отсюда надо убраться как можно скорее – без квалифицированной медицинской помощи Паше могло стать хуже в любой момент. И еще одна не слишком радужная перспектива – сюда могли нагрянуть подельники этих уродов, если этот дом являлся для них чем-то вроде лежбища, где можно скрыться. А скрываться им теперь придется очень долго и очень тщательно…

“Господи, когда это все закончится?” – устало, с постыдно-нервной слабостью подумала Ира, усаживаясь на край постели, где, бледный, еще не отошедший от введенных препаратов, лежал Ткачев. Новая, невыносимо-острая волна раскаяния, отчаяния, вины накатила, опаляя болью – опять она, опять из-за нее… Зачем она только отправила его проверять эту долбаную версию? Что какое-то гребаное расследование значит перед жизнью этого человека, человека, перед которым и так безмерно виновата, который и так столько пережил по ее вине? Господи, да какое значение имела вся та происходящая жесть, если из-за этого она может его потерять? Потерять отца своего ребенка; потерять того последнего, кто смог, сумел до нее достучаться, кто, сам не испытывая к ней никаких добрых чувств, пробудил в ней что-то прежнее, почти-человеческое, почти-живое, когда она уже была уверена – как человека ее больше не существует.

– Прости меня, – едва слышно, сдавленно, сама себя презирая и проклиная за эту слабость, произнесла Ира, накрывая ладонью его безвольную руку. – За все. Прости меня, пожалуйста…

Бесшумно приоткрывший дверь Савицкий ошарашенно замер, испытав самый настоящий шок: равнодушная, выдержанная начальница, еще совсем недавно вместе с ним спокойно таскавшая трупы и вытирающая кровь – едва ли не со слезами что-то шептавшая его другу. Такое вообще возможно?

– Ирина Сергеевна! – Ира, медленно выдохнув, закрыла глаза – показалось, что еще немного, и просто рухнет в обморок. Сдала, совсем сдала, товарищ полковник…

– Что случилось, Олег? – осведомилась ровным тоном, стиснув мобильник похолодевшими пальцами.

– Ирина Сергеевна… Тут в отделе такое… Вам лучше приехать.

========== II. 14. Доброе утро ==========

– Что здесь происходит?! – грозный голос буквально прогремел над головами собравшихся, да и вид у стремительно влетевшей в кабинет товарища полковника был весьма эффектным. Однако на присутствующих особого впечатления не произвел.

– Ваша сотрудница задержана. С вами свяжутся, – отчеканил мрачный мужчина в прокурорской форме. Двое других настойчиво подтолкнули к выходу бледную до синевы и совершенно перепуганную Измайлову.

– Я начальник отдела и имею право знать!..

– Ир, я ничего не делала! Я не знаю, откуда эти наркотики! Клянусь! Ир!.. – растерянно-беспомощный голос Лены затих за дверью; прокурорский, даже не оглянувшись на Зимину, вышел вслед за своими подчиненными. Ира, несколько мгновений тупо разглядывая захлопнувшуюся дверь, медленно опустилась на стул. Кабинет начальницы следствия выглядел устрашающе: бумаги раскиданы по полу и столу, сейф распахнут, ящики стола раскрыты, некоторые стоят на полу, содержимое вывалено наружу. Даже вода в аквариуме с несчастной рыбкой частично выплеснулась, образовав лужицу – как Мамай с целой ордой прошел, честное слово. Зимина со вздохом поднялась, машинально бросив взгляд на циферблат симпатичных часов с какими-то дурацкими обнимающимися зайцами – подарок Савицкого.

Восемь тридцать.

– Доброе утро, Ирочка…

***

О произошедшем Ира рассказала Савицкому только когда, очутившись у нее в квартире, устроились за столом, вспомнив о необходимости перекусить. Впрочем, “перекусить” – громко сказано: Ирину до сих пор изрядно потряхивало после того, как они с Ромой, наконец решившись перевезти Ткачева к ней на квартиру, щедро облили бензином и подожгли злополучный дом. Отвратительно-густой запах гари, дыма и крови до сих пор преследовал Иру, и от одной мысли о еде замутило.

– Ир, не надо тебе было… в твоем положении…

– Лена проболталась? – вздохнула Ирина, доставая из холодильника бутылку воды. – Не отдел, а бюро сплетен прям какое-то!

– Да нет, Ткачик проговорился. – Покосился в сторону спальни начальницы, где, по-прежнему без сознания, лежал друг. Зимина, заметив его взгляд, помрачнела еще больше.

– Ром, тут такое дело…

– Твою мать! – выругался Савицкий, с трудом дослушав до конца. – Какого хрена вообще происходит?! Что это значит, ты мне можешь объяснить?

– Ром, да я сама ничего толком не поняла. Олег говорит, явились с утра прокурорские с проверкой, устроили шмон… Когда я приехала, Лену уже уводили, ничего объяснять не стали, даже словом перемолвиться не дали.

– Да это же явная подстава, Ир! Да чтобы Лена…

– Это понятно, что подстава. Вопрос в том, кому и зачем понадобилось ее подставлять. Вот что, Ром. – покрутив в пальцах свежее яблоко, решительно поднялась. – Я сейчас попробую устроить встречу с Леной и вообще выяснить все. – Уже накидывая китель, замерла. И неуверенность, смешанная с каким-то детским испугом, вдруг прорвавшимся в ее голосе, произвела на Савицкого неизгладимое впечатление – еще недавно такая собранная и невозмутимая начальница моментально утратила всю свою выдержку. – А как же Паша? Его же нельзя сейчас оставлять. И врача не вызовешь. Что же делать… – чертыхнулась, закусывая губу.

– Может, кого-нибудь из наших вызвать?

– Кого? Фомина, который неделю в запое? Вику, которая третьи сутки подряд дежурит, то одного, то другого подменяя? И еще учти, что ни у кого из наших нет опыта возиться с ранеными, не та профессия, знаешь ли!

– Вот что, Ир, я пока с ним побуду. Но ты же понимаешь, что не могу я спокойно сидеть, когда тут такое!

– Я все понимаю, – очень спокойно ответила Ирина, застегивая шубу. Криво усмехнувшись, подумала, что, наверное, стала совсем эгоисткой: здоровье Ткачева для нее теперь было во много раз важнее, чем реальная угроза того, что лучшая подруга может оказаться в тюрьме. Отличный выбор, нечего сказать… Господи, да когда же это все закончится?

***

Ему снилась какая-то кровавая, страшная муть: Катя, залитая кровью, протягивающая к нему руки, жалобное “Паш, ну не бросай меня тут одну, ну пожалуйста!”; бесконечные полутемные коридоры с бесконечными же дверями, из которых выглядывали какие-то жуткие изуродованные лица, скелеты, полуживые люди; беременная Зимина за рулем – почему-то на позднем сроке – и на его глазах влетающий в ограждение роскошный “мерс”; отчаянные и безуспешные попытки догнать, остановить; искаженное, мертвое лицо Терещенко, спокойно стреляющего ей прямо в живот; куда-то утягивающая его Катя, обиженно-злое “ты не должен меня забывать!”.

Где-то должен был быть выход – из полной, пугающей темноты, но, снова и снова распахивая очередную дверь, натыкался только на новый кошмар. Знал, что ему почему-то ни за что нельзя здесь оставаться, не помнил, почему, но твердо помнил, что нельзя – ни на одну лишнюю минуту, ни на одну лишнюю секунду. Да где же он, этот гребаный выход?! Где он?!

Кто-то звал его, а может, просто послышалось, но, чувствуя, как по вискам струится холодный пот, измотанный долгой и бесполезной дорогой, бессмысленными поисками, в последнем, отчаянном усилии он двинулся на этот звук. Плохо различал, что ему говорил этот такой знакомый, мягкий-мягкий, настойчиво зовущий голос, но был уверен, что нечто очень важное – настолько важное, что даже вцепившаяся в его руку Катя вдруг куда-то отступила, будто сжавшись; куда-то исчезло очередное окровавленное лицо. Исчезло все. Только этот голос остался. И то, самое важное, осталось тоже.

***

– Просто чудо какое-то, – Андрей, прикрыв дверь, повернулся к застывшей у стены Ирине – бледная, как полотно, она только жалко дернула губами, но задать вопрос не смогла. – С такой кровопотерей… Ир, все нормально, кризис миновал, – видя, что она по-прежнему мало что соображает, произнес отчетливо, положив руку ей на плечо.

– Слава богу, – выдохнула едва слышно, схватившись рукой за косяк. Михайлин машинально отметил и ненормальную бледность, и жуткие круги под глазами, и то, как едва держалась на ногах.

– Ир, ты вообще спала хоть немного?

– Что?.. А, да, конечно. Да, – отозвалась, кажется, даже не услышав, что он спросил. Андрей, заметив у дивана большую спортивную сумку, невесело усмехнулся. Даже не проявляя дедуктивные способности, обнаружить присутствие в этой квартире мужчины не составило труда. Впрочем, может и к лучшему… Он вдруг ясно и четко понял в это мгновение, глядя на нее – измученную, перепуганную, совсем белую – что ничего бы у них не получилось. И дело даже не в каких-то непонятных событиях, постоянно клубившихся вокруг нее, не в каких-то подозрительных историях, в которые ввязывались ее странные друзья, даже не в ней самой – явно и умело что-то скрывавшей. Просто не получилось бы. Она не любила его никогда, спокойно, почти без обиды осознал он, заметив тот единственный взгляд, который она бросила на метавшегося в горячке “друга”. Не любила и не смогла бы полюбить. А зачем тогда это все?

– Ир, если что… Ты всегда можешь на меня рассчитывать, – произнес тихо, уже стоя у выхода.

– Спасибо, – почти на автомате ответила Ира, не глядя на него.

Он не догадывался даже, насколько много сделал для нее. Для них.

***

После задержания Измайловой отдел крепко взяли в оборот: одна проверка следовала за другой, ей на смену являлась третья… Все кабинеты были перевернуты вверх дном – в прямом и переносном смыслах; ни поработать, ни выбраться из отдела казалось невозможным. Ира, наблюдая такую активность, только криво усмехалась: как много людей, оказывается, были рады любой возможности устроить ей очередной головняк… Особенно усердствовал Бекетов, дергая ее в управление чуть ли не каждый день; зачастившие уэсбэшники тоже не давали продохнуть. В общем, жизнь била ключом.

Поздно вечером, оказываясь дома и без сил рушась на постель, просыпалась почти каждый час; вздрагивая от страха, переступала порог спальни, каждый раз ожидая увидеть, что Паше стало хуже. С облегчением выдыхала; с кривой усмешкой оглядывая блюдце, полное пустых шприцев и ампул, вспоминала, как тряслись руки, когда первый раз наполняла шприц. Молодец, Ирочка, на обоих сторонах спектра, как говорится – и человека убить, и жизнь спасти…

Встретиться с Леной, несмотря на все старания, просьбы, угрозы, звонки ей не удалось. Получилось только связаться со следователем, но и подобная подвижка порадовала мало – он с первого же взгляда произвел впечатление ужасно твердолобого типа, который, придя к одной версии, будет долбить ее с упорством дятла. Для него все оказалось максимально очевидно: в ящике стола начальницы следствия нашлась изъятая партия наркотиков, которая должна была быть приобщена к делу, но вместо этого почему-то очутилась не на складе вещдоков, а в рабочем кабинете… Но главный сюрприз поджидал впереди.

– Хорошо знаете, говорите… – скептически протянул следователь, выслушав весьма эмоциональную речь Ирины. – Тогда у меня новый вопрос: если вы состоите в таких хороших отношениях со своей подчиненной, почему не заметили ничего подозрительного в ее поведении?

– Подозрительного? Вы это сейчас о чем?

Следователь с торжествующим видом пододвинул Ире какой-то листок.

– Ваша, как вы говорите, хорошая знакомая после задержания вела себя довольно неадекватно, на одного моего сотрудника даже чуть с кулаками не бросилась, а потом вообще отрубилась… Ну, мы врача вызвали, естественно. И на всякий случай попросили взять кровь на анализ. Да вы читайте, читайте.

Ира машинально бросила взгляд на бумагу. Недоверчиво вскинула бровь.

– Что за чушь?! Да такого же просто не может быть!..

***

Домой Ира добиралась далеко за полночь. В усталом сознании путалась целая паутина мыслей – слишком много всего навалилось в одночасье. Кровавый бордельный бизнес, развернувшийся у нее на районе и преподнесший им несколько жертв; раненый из-за всего этого разбирательства Паша; ни с того ни с сего задержанная Лена, в крови у которой каким-то непостижимым образом был найден какой-то дикий наркотический коктейль; целая свора проверяющих, не дававших возможности работать. Просто одно к другому! И даже непонятно, за что хвататься первым делом, чтобы все успеть, разрулить, не допустить непоправимого… Что же на самом деле случилось с Леной? Удалось ли что-то выяснить Роме? Как там Паша, что с ним, стало ли лучше, или, не дай бог, положение успело усугубиться?.. И спать, господи, как же хочется спать…

Вдруг смутными, размытыми стали огни фонарей и фары ехавшей впереди машины; заскользила, поплыла куда-то лента обледеневшей дороги. Ира торопливо моргнула, пытаясь сфокусировать отчего-то расплывающийся взгляд, в последнем усилии стремясь собраться, и тут же окончательно ушла, стерлась реальность. Больно ткнувшись, ударилась об руль; машинально в последнюю секунду вжала в пол педаль тормоза, а уже в следующее мгновение долгожданно-теплой, плотной темнотой накрыло сознание.

Спать, как же хочется спать…

Не слышала, как где-то впереди неприятно заскрежетало, лязгнуло железо; как водитель ехавшей впереди машины, чертыхаясь, рванул дверцу с ее стороны.

– Ты куда прешь, охренел, что ли, совсем?! Твою мать…

========== II. 15. Перемирие ==========

Глупо, нелепо, если не сказать по-детски все вышло – все эти совпадения, случайно узнанные факты, последовавшие за всем разборки… Он, честно, совсем не хотел, чтобы получилось так, но неожиданная правда ошеломила, обрушившись многотонной плитой – он был готов к чему угодно, но не к тому, что оказалось на самом деле. Так, наверное, чувствует себя доверчивый ребенок, чьи родители вдруг в один миг жестоко и беспощадно рушат светлые сказочные иллюзии, а ведь ни особо доверчивым, ни уж тем более глупым вовсе не был. Все дело было в ней – в ней, создавшей, сплотившей, соединившей эту команду, таких столь разных людей, чуть ли не проповедовавшей эти истины о взаимопомощи и братстве. Она всегда была верной – верной системе, сложившимся идеям, верной им. Не отступилась, узнав, как подставляли их Фомин, Терещенко, Климов, затесавшись в ряды борцов с “палачами”; не бросила ни его, ни Вику, когда перешли грань, отстояла их, не дав расследованию зайти слишком далеко; а потом, когда он очутился в тюрьме, приложила все усилия, чтобы защитить.